Моя рыжая проблема (СИ)

Глава 17 ВЛЕКОМАЯ ТЕЧЕНИЕМ

Из свитка «Загадки Лагона»

Путешествие к океану длилось почти двенадцать дней.

Ригуми Шаа словно бы нарочно избегал простых и скучных путей, но зато не особенно усложнял нам жизнь в бытовом плане. По крайней мере, через заросли, кишащие мелкими хищными айрами, продираться не приходилось, а место для ночевки Итасэ Ран вообще превращал каждый раз в подобие курорта — с купальнями, уютными спальными местами и надежной защитой по периметру.

Зато во время перехода впечатлений было выше крыши, и не всегда исключительно эстетических.

На седьмой день мы прошли над голубой долиной по совершенно прозрачному мосту — или, точнее сказать, по трубе. На дневной привал остановились в пузыре, парящем над самыми верхушками «деревьев». Итасэ занялся обедом, а остальным Ригуми предложил скрасить ожидание, наблюдая за тем, что происходило внизу.

— А это… кхм… оно? — с трудом выдавила я из себя малоосмысленный вопрос, отчаянно цепляясь за руку Тейта. Если бы могла, наверное, на плечи бы ему взгромоздилась. Голову вело, как в суперсовременном лифте, который быстро — быстро поднимается вверх, а потом резко останавливается.

Опустить взгляд было превыше моих сил.

— Гаюс, — с любезной улыбкой подтвердил мастер. — Наблюдай, Трикси — кан. Очень полезно… Это и других касается. Да, и тебя, Айка — кан.

Девчонка застонала и сжалась в комок, пряча голову между коленей. Похоже, напряжена была не только я; Кагечи Ро так вообще побледнел аж в прозелень.

— Я слышал, что воплощенное ничто не всегда может защитить от спор гаюса, — сдавленно произнес он, стараясь сохранить достоинство.

— Совершенно верно, — ответил Ригуми и возлег на невидимых подушках, созерцая синее море смерти. Глаза, всегда холодные и прозрачные, приобрели насыщенный ультрамариновый оттенок, и это выглядело жутковато. — Ия не помню, чтобы разрешал сейчас задавать вопросы, — добавил он спокойно, ставя точку в разговоре.

Тейт успокаивающе погладил меня по голове и мягко потянул за собой к краю «пузыря»:

— Там приляжем, — шепнул он. Я рефлекторно прильнула к его разуму; рыжий был единственным из учеников, кто сохранял спокойствие. Точнее, вторым был Лао, но передним мне настолько не хотелось позориться, показывая дурноту, что эмпатический купол сам выгибался, обтекая его. Глупо, на самом деле — фактически так я просто отгораживаюсь, чтобы случайно не словить какую‑нибудь снисходительную или разочарованную мысль о себе. — И не бойся. Ты же Ригуми веришь?

Я вспомнила Арингу и сглотнула.

— Ну…

Тейт нетерпеливо вздохнул, переминаясь с ноги на ногу:

— Ладно, по — другому спрошу. Ты думаешь, он тебя вот прям сейчас хочет угробить гаюсом?

— Нет.

Кожа покрылась мурашками.

— Тогда делай, как он скажет, — посоветовал рыжий. — Хочешь, обниму, чтоб не страшно было?

Гордость и чувство собственного достоинства опомнились и отвесили хорошего пинка необъяснимому страху. Я выпрямила спину, скопировала рекламную «улыбку победительницы» и уверенно ответила:

— Ну… да… наверное.

Не быть мне крутой героиней, видимо.

Только мы устроились поудобнее, как «пузырь» начал медленно вращаться, создавая панорамный обзор. Я рефлекторно подалась назад, спиной вжимаясь в Тейта, и он фыркнул мне в шею. Наверное, с высоты мы выглядели, как черный котенок и рыжий шрах, которые пытаются уместиться в одной тесной корзинке… Но вскоре я и думать об этом забыла.

Долина смерти завораживала.

Сверху, с высоты полета Шекки, она выглядела как дышащее море, влажная подвижная масса. С расстояния в пятнадцать метров до ближайшей вершины все смотрелось совершенно иначе. Под ажурно — мшистым покровом просвечивали черные скалы, сплошь в кавернах и дырах. Гаюс был разным. В низинах он напоминал плотную темно — синюю губку или очень — очень толстый слой плесени, в которой человек запросто мог бы утонуть. На холмах смертоносный слой редел и светлел, превращаясь в бирюзовый «лишайник» — искусно вырезанные розетки, сюрреалистические цветы, покрытые аквамариновой росой. Кое — где высились «деревья» — каменные колонны и «зонтики», изъеденные эрозией, словно «розы пустыни». Гаюс покрывал их тонким слоем, выпуская длинные ловчие нити, бледно — голубые, похожие на русалочьи волосы.

Время от времени долина вздыхала; от края к краю перекатывалась упругая волна, наизнанку выворачивающая смертоносную синеву, и обнажался нижний слой — сплетение непрерывно движущихся червей — корней, гладкие черные шишки. Когда такая шишка трескалась, то в воздух взмывало облако радужной пыли, невероятно красивой, полупрозрачной, как бензиновые разводы на льду. Это были споры. К счастью, они далеко не улетали, опускаясь тут же, на скалы.

Человеческую кожу споры превращали в одну сплошную уродливую язву; неосторожный вдох мог стоить жизни.

Я наблюдала, не отрываясь, и, кажется, забывала моргать; в глазах появилась резь от сухости.

— …О, обед уже готов? А могу я попробовать? — послышался вдруг мелодичный голос Лао. — Не хмурься, Итасэ… Можно звать тебя просто Ран?

— Не трогай.

«Пузырь» вздрогнул — и вниз, навстречу облаку радужной пыли кто‑то упал, раскинув руки крестом.

Лао.

Все длилось несколько секунд, но растянулось на часы.

Я видела, как споры окутали его, прожигая кожу, но не одежду; как расцвели багровые язвы на лице и руках; как побелели глаза и в дым истончились волосы; какс чмоканьем подалась вверх сырая синяя губка, обволакивая тело, как оголились кости, и…

Это не он. Разумеется, не он.

Купол раскрылся во всю ширь и мощь, показывая мне то, что я не могла увидеть, зато прекрасно видел Тейт, вывернувший шею.

Лао, живой и невредимый, засмеялся, на полшага отступив от Итасэ, который, морщась, ощупывал свое плечо — так, словно чужое прикосновение, мимолетное и дружеское, по — настоящему обожгло.

— Ран — кан, — произнес Ригуми Шаа, вроде бы мягко, но с отчетливой угрозой.

Итасэ дернул головой, кривясь. Лао примирительно прижал руку к груди, улыбаясь:

— Не стоит беспокойства, Шаа — кан. Это моя вина, Итасэ Ран был очень добр, когда показал свое искусство… — Голос его вдруг стал ниже, опаснее, не теряя мелодичности. — Я учту ошибку.

— Ран — кан, — повторил мастер ещё мягче.

Итасэ замер, а потом отвернулся, кутаясь в дымно — серый шарф.

— Прости, Лао — кан. Это вышло случайно.

Раскаяния в его словах не было ни на гран.

Голова кружилась; дыхание было поверхностным и мелким, спина взмокла. Хорошенький дневной привал, ничего не скажешь…

Тейт поерзал, повздыхал, а потом вдруг цапнул меня за загривок, да так, что наверняка остались следы от зубов.

— Забей волноваться за Лао, — отчетливо сказал рыжий. — Его так просто не убьешь.

Полегчало.

После этого случая я невольно стала присматриваться к Итасэ. Не к лицу, разумеется, после индивидуальных занятий оно и так впечаталось в мою память, как фотография. Но вот манеры и мысли… Вроде бы ничего особенного, однако что‑то напрягало.

И на одиннадцатый день я наконец осознала, что именно.

На одиннадцатый… великий мастер — детектив, да уж.

Во — первых, Итасэ слишком походил на мастера Ригуми. Но не как отражение, а как идеализированный вариант. Думаю, почти каждая девушка хоть раз в жизни пыталась изобразить угрожающий взгляд перед зеркалом — ну или соблазнительный. И если результат в воображении всегда был впечатляющим, то в реальности, мягко говоря, разочаровывал. Лично я зареклась строить из себя кого‑то, когда вместо пылкой штучки увидела в затемненном оконном стекле жертву генетических расстройств с приоткрытым ртом. Итасэ выгибал брови, хмурился и поджимал губы точно так же, как Ригуми; но если мастер иногда выглядел забавно, то каждое проявление эмоций у подмастерья было исключительно выразительным. От ледяных взглядов действительно бросало в дрожь, презрительная усмешка заставляла меня почувствовать себя ничтожеством. Касалось это и других привычек. Ригуми утром, после пробуждения, потягивался демонстративно и одновременно неловко, как человек, который когда‑то сильно стеснялся своего тела и не до конца поборол комплексы; Итасэ точно так же закидывал одну руку за другую над головой, но им хотелось любоваться.

Во — вторых, мысленный голос у него оказался точь — в–точь как у Ригуми, только более мелодичный.

В — третьих, Итасэ не выносил прикосновений. Причем сам он с удовольствием раздавал подзатыльники и тычки, то есть дело было не в самом физическом контакте, а в том, кто являлся инициатором. Я интуитивно чувствовала связь с первыми двумя странностями, но описать ее словами не могла.

— Что‑то не так, Трикси?

Лао, как обычно, подкрался незамеченным. Похоже, его это развлекало… хотя сложно сказать, что его не развлекало.

На ночлег мы сегодня остановились на широкой террасе прямо над угольно — черной долиной. Небо уже потемнело; у нас над головами мерцали звезды, голубоватые и розоватые, и неспешно струились потоки сияющей космической пыли; дальний же, северный край полыхал от вспышек молний. Там бушевала гроза, но Ригуми сказал, что беспокоиться не о чем: так близко к побережью губительные тучи не подходили.

На юге высились горы — зубчатая гребенка вершин, почти отвесные склоны. Там, за последним рубежом, плескался океан, и ветер доносил сквозь ночную тьму слабый запах соли и свежести.

— Все в порядке, — вздохнула я и уткнулась лицом в колени. Лао сел рядом и положил руку на плечо — невесомое прикосновение, от которого разом стало очень спокойно. — Как думаешь, Ран странный?

Лао фыркнул:

— Если ты назовешь мне кого‑нибудь не странного, я отвечу. А пока даже не знаю, что сказать.

Я скосила взгляд туда, где террасой ниже горел костер. Звуки лагеря доносились приглушенно — особенность черной долины внизу, которая поглощала всякий шум и свет.

В голову пришла неожиданная мысль.

— А Ран случайно не сын мастера Ригуми?

От Лао внезапно нахлынула волна печали, приглушенной и изысканной. Я попыталась считать образы и не смогла, словно в руках у меня распадалось холодным пеплом письмо с каким‑то болезненным секретом, брошенное в камин; отдельные слова ещё можно различить, но смысл покрыт мраком.

— Нет, Трикси. Сын Ригуми Шаа был убит тридцать лет назад. Вместе с той, что произвела дитя на свет.

Меня аж подбросило.

— Ничего себе! — откликнулась я горячо, но быстро спохватилась и понизила голос, машинально оборачивая нас непроницаемым эмпатическим куполом. — А как это случилось?

— Не знаю, — мягко улыбнулся Лао ненова погладил меня по голове. — Слышал только, что Ригуми Шаа тогда удалился из Лагона и жил где‑то в горах близ побережья. Наверняка свободные искали его…

— И нашли, — мрачно закончила я. — А куда вообще деваются маги после Лагона? Понятно, что здесь учатся и двадцать, и тридцать, и сорок лет. Но только у Ригуми Шаа — больше семисот учеников.

— У него одна из самых больших мастерских, — ответил Лао задумчиво. — У Таппы, например, и ста не наберется. Каждый год из Лагона уходит несколько десятков человек, приходит больше. Кто‑то погибает. Те, кто считает свое обучение оконченным, отправляются изучать мир. Затем каждый живет как знает. Говорят, что многих учеников отсылают к людям — тайно, разумеется. Но мне это не интересно.

В его мыслях промелькнул знакомый образ — политика, и тут же повеяло искренней неприязнью.

Что ж, видимо, я все‑таки нашла то, что не развлекает Лао.

Сомнительное достижение, конечно.

— А как ты думаешь… — начала было я и тут же забыла, что хотела сказать, потому что Лао меня обнял, пристроив голову на плече.

— Тсс, — произнес он тихо и засмеялся. — Тейт смотрит на тебя и на меня. Как ты думаешь, Трикси, как долго он выдержит и когда поднимется к нам?

— Как только придумает подходящий предлог, — вздохнула я. Тоже хотелось улыбаться; почему‑то в груди появилось очень приятное ощущение, не то тепло, не то щекотка. — То есть почти сразу.

Разумеется, я оказалась права.

За что ещё следовало поставить Ригуми памятник при жизни, так это за то, что он не поднимал нас рано утром, а позволял выспаться. Впрочем, рыжий все равно подскакивал ни свет ни заря, выдергивал из постели Лао с Айкой, и вся троица бодро учесывала выше по скале, тренироваться. Сквозь защитные барьеры они просачивались, как дурно воспитанные призраки. Итасэ, на чьих хрупких и нервных плечах лежали заботы об обустройстве лагеря, скрежетал зубами, но поделать ничего не мог.

Вторым, как ни странно, поднимался Маронг, прятался в каком‑нибудь уединенном местечке, за деревом или за камнем, и там подолгу сидел в странной позе, уставившись в одну точку и напряженно сопя. Это у него называлось медитацией. Возвращался он к завтраку, взмокший и страшно довольный. Вообще вдали от Лагона Маронг немного ожил, и, хотя по — прежнему скупо отвечал на вопросы и сам первым не заговаривал, стал иногда улыбаться. Ригуми чередовал вечера, занимаясь по очереди то со мной, то с ним. Я никогда не лезла подглядывать, пусть и сгорала от любопытства.

Затем просыпался Итасэ, вершил в одиночестве гигиенические процедуры и шел готовить завтрак, транслируя на весь лагерь убийственное недовольство. Дивный мысленный фон гарантированно будил насЛиорой, а пока мы умывались или сушили волосы, наконец поднимался Кагечи Ро — глубоко несчастный и хронически сонный до полудня…

Точнее сказать, так продолжалось одиннадцать дней, потому что на двенадцатый Ригуми Шаа безжалостно растолкал нас до рассвета и заставил совершить марш — бросок, которому позавидовала бы и Аринга. Мы бежали, и бежала прозрачная дорожка у нас под ногами — долго, в напряженном темпе. Небо, поначалу чернильно — черное, начало сереть и синеть. Силуэт гор приближался, становясь графически четким на фоне востока.

У мастера было потрясающее чувство времени.

На перевал мы поднялись ровно за минуту до того, как огненная корона солнца показалась над бесконечным океаном.

Над водой стелился молочно — лиловый туман; волны перекатывались под ним, с огромной высоты больше похожие на дрожь предвкушения. Терпеливо и безмолвно ждал рассвета изрезанный лагунами берег — темно — зеленый, с рыжей кромкой песка. Когда солнце вынырнуло из океана и ткнулось макушкой в раскаленное добела небо, то по воде выстрелила золотистая дорожка.

— Сейчас, — тихо произнес Ригуми Шаа.

И, словно откликаясь на его слова, под самой поверхностью океана показались вдруг тени, вытянутые округлые пятна. Они перемещались очень быстро — от горизонта к берегу, наискосок, целеустремленно и легко. Водная гладь напряглась — и вверх выстрелили фонтаны, отсюда кажущиеся крошечными, но вблизи, наверное, огромные. Солнце бледным золотом дробилось в них и стекало в океан.

Одна из теней напряглась и вынырнула, на несколько мгновений целиком очутившись в воздухе. Гладкое иссиня — черное тело, сдвоенные плавники, гибкий хвост… Неужели киты? Нет, слишком поджарые и ловкие…

Они давно уже скрылись в прозрачных водах, когда до слуха донеслась тягучая, пронзительная песня, похожая на звук огромной небесной трубы. В груди у меня что‑то екнуло.

— Кто это? — хрипло спросила я. Голос отказывал.

— Глубинное диво, сойнар, — улыбнулся Ригуми. — Он отрицает любую магию, ибо сам является ею… Говорят, что сойнары — айры древности. Но я думаю, что у них есть души.

— Мне тоже так кажется, — тихо ответила я.

«Морские драконы», — пронеслась полуоформленная мысль — образ, такая рассеянная, прозрачная, незаметная, что сначала я даже приняла ее за свою. И только потом осознала, кому она принадлежит.

Лао.

А ещё — образ был безусловно узнаваемым, но сами слова прозвучали на незнакомом языке, и ощущалось в них тайная печаль… Или показалось? Телепатия — штука субъективная, слишком многое зависит от исходных данных. Мизантропы видят в чужих головах только подтверждение того, что все люди отвратительны, а вот дядя Эрнан, несмотря на всю его жесткость, всегда находил в бездне чужого сознания то, что он называл «точкой сочувствия», — деталь, от которой можно оттолкнуться и, поняв, принять.

Словно откликаясь на мое внимание, Лао повернул голову и вопросительно приподнял брови. Я рефлекторноулыбнулась в ответ и пригладила волосы.

Тейт заметил наши переглядывания и нахмурился.

— Мастер Ригуми, а тут ведь никого опасного нет рядом, мм?

— Шаа — кан, — мягко поправил мастер. — Опасности остались по ту сторону гор. Но все же лучше не забывать об осторожности.

— Ага, — откликнулся Тейт и скосил глаза на Шекки, размышляя, не оседлать ли химеру и не кинуться ли вниз, к манящему берегу. — А куда мы спустимся?

— Полагаю, лучше выбрать небольшую лагуну, — сощурился Ригуми. — Например, ту, — и полоска берега внизу полыхнула золотистым светом.

Гхм, неплохой способ. Не то что вульгарное тыканье пальцем.

— О, я ее знаю, — оживился Тейт и свистнул, подзывая айра.

— Я могу сделать дорожку до самой воды, — предложил неожиданно Маронг, бледноватый от ранней побудки, но весьма бодрый. В голове у него крутилось что‑то насчет вчерашнего урока и новых идей. — Шаа — кан, могу я?..

Мастер одобрительно склонил голову к плечу. И тут меня словно дернуло что‑то.

— Если сделать дорожку отсюда к воде, то получится горка, как в аквапарке.

— Горка? — вспыхнул азартом рыжий.

— Аквапарк? — любопытно улыбнулся Лао.

Айка ничего не сказала, но выражение лица у нее стало жадным и хищным.

Я едва по лбу себе не хлопнула. Ну что стоило держать рот на замке!

— Поясни, Трикси — кан, — с деланым равнодушием попросил Итасэ Ран, тщательно пряча садистское удовольствие подслоем отстраненной доброжелательности. Шрах, он знал, что я ляпну что‑нибудь эдакое! Не представляю, откуда, но знал… или догадывался! — А ещё лучше — покажи.

Я тяжело вздохнула и воссоздала иллюзорный образ самой высокой горки из аквапарка в Эсме — Пейр. Разлила вокруг подкрашенную водичку, запустила купальщиков на резиновых кругах, визжащих детей с мизинец ростом— и только потом осознала, что легче было транслировать понятие напрямую, телепатией.

Интересно.

Как будто раньше у меня по умолчанию был установлен режим использования псионических способностей, а теперь меня «перепрошили» на магию. Эмпатия казалась сейчас слишком легким выходом, а значит… скучным и некрасивым.

— Игамина, — попросил тем временем Тейт с горящими глазами. — Сделай. Прямо отсюда. Сможешь?

Маронг сглотнул, дерганным жестом откинул с лица длинную прядь и, оглянувшись на мастера, ответил:

— Да. Как раз думал о чем‑то масштабном. Шаа — кан, дозволено ли мне…

— Действуй, — усмехнулся Ригуми. Его это забавляло. — Ран — кан, проследи.

«Подстраховывай», — читалось в подтексте.

И понеслось.

Меньше чем через минуту Маронг соорудил чудовищное подобие водяной горки — без воды, но, на вид, безумно скользкой — и растянул ее до самого пляжа, километров на десять. Мне от одного вида стало дурно. Итасэ пофыркал, покривился и креативным методом тычков и пинков заставил гордого «строителя» внести несколько принципиальных изменений — добавить витки, чтобы снизить скорость, соорудить через каждые пятьсот метров «бассейны» для той же цели и нахлобучить сверху на прозрачный желоб такую же крышку, чтоб случайно не вылететь на повороте.

— Первый! — подскочил к аттракциону Тейт. И обернулся. — Трикси?

Я инстинктивно сделала шаг назад.

Желоб горки вился над склоном — над острыми скалами, над верхушками деревьев, над расщелинами… И так — долго — долго. У меня сердце успевало выпрыгнуть из груди и за трехсотметровый спуск в аквапарке, а тут?..

— Круто! — оттеснила меня Айка, сияющая, как неоновая реклама. — Ширбанем?

Тейт ничего не ответил — он разбежался, сиганул в желоб и съехал, стремительно набирая скорость. Следом за ним прыгнула и Айка.

— Не проверил… — простонал Маронг, трогая скользкую стенку и опасливо заглядывая вниз. Девчонка визжала, и звук эхом отдавался в горах; рыжий фонил восторгом, но это слышала только я, ну, может, ещё Лиора. — Ну чего стоило подождать, пока я…

И тут Итасэ Ран сделал то, что я от него не ожидала. Он пинком спихнул Маронга в злополучный желоб.

— Йа — а–а… — донеслось жалобное и вскоре затихло: видимо, кое‑кто героически стиснул зубы, чтобы не визжать на поворотах.

Лиора обернулась. Взгляд у нее был воистину испепеляющий, куда там моей кузине — тихоне.

— Переживаешь — догоняй, — с изысканной жестокостью посоветовал Итасэ. Глаза у него блестели, как от алкоголя.

Блондинка подтянула ремень, закрепляя сумку на талии, сняла и убрала шарф и, изящно присев на край горки, произнесла спокойно:

— Игамина забыл свои вещи. Возьмите кто‑нибудь, — и, откинувшись, съехала по скользкому желобу.

Кагечи Ро прикрутил лишнюю сумку к боку своего ездового айра и шлепком отправил его вниз по склону, а затем сам съехал с горки, не дожидаясь мотивирующего тычка от Итасэ.

Так, осталось двое… Точнее, четверо, но мастер с подмастерьем не считаются.

В горле у меня пересохло, и коленки позорно ослабели.

— Не трусь, Трикси, — подмигнул мне Лао и рыбкой нырнул в желоб.

Я сглотнула и отступила за спину мастера Ригуми.

— Трикси — кан? — вкрадчиво позвал Итасэ. Серый полупрозрачный шарф, который прежде топорщился над ним, как змеиный капюшон, начал обвиваться тесными кольцами вокруг плеч. Логично — так меньше вероятность, что в процессе ткань за что‑нибудь зацепится. — Твоя очередь.

— Спасибо, лучше тут постою, — вежливо ответила я, не торопясь выглядывать лишний раз из‑за плеча мастера. — Э — э–э… не очень люблю аквапарки.

Несколько секунд Ригуми Шаа выдерживал театральную паузу, но затем смилостивился:

— Позаботься о том, чтобы все благополучно спустились, Ран — кан.

У меня отлегло от сердца.

Итасэ наградил меня странным сочувственным взглядом и забрался в желоб, прижимая к животу сумку. Он не сорвался вниз со свистом, как другие, а плавно тронулся, точно мультяшная ракета, постепенно ускоряясь. Длинные пряди вокруг лица у него красиво развевались, край шарфа трепетал, профиль был исполнен достоинства, а в голове звучало все то же придушенное «Йа — а–а…» — и никаких связных мыслей.

Что ж, надеюсь, что за безопасностью горки он все‑таки проследит.

Наверное, Итасэ не до конца отключился, потому что желоб за его спиной начал аккуратно сворачиваться. Шекки, флегматичная химера Тейта, дернул головой, встряхнулся, взмыл в воздух и, постепенно становясь прозрачным, полетел за хозяином, к лагуне.

— Пора и нам, Трикси — кан, — заметил Ригуми Шаа и обнял меня одной рукой, притискивая к плечу. Слабо запахло пьяными синими цветами инлао; наверно, это был любимый аромат мастера.

Хватка, кстати, оказалась железная.

Под ногами у нас распустились полупрозрачные лепестки — и вокруг сомкнулся пузырь вроде мыльного. Тонкая радужная пленка выглядела трагически ненадежной.

Секунда — и пузырь сорвался с места… с такой скоростью и по такой траектории, что шраховы горки Маронга в сравнении с этим выглядели детским развлечением!

Я взвизгнула и повисла на мастере, цепляясь руками и ногами.

Ригуми Шаа, взрослый человек, серьезный маг, хладнокровная сволочь и так далее только расхохотался, и летучий пузырь, заложив плавную петлю, рухнул в бездну.

Рывок — и мы зависли над острыми скалами, в сантиметрах от поверхности.

Еще рывок — и чудом вписались в расщелину.

Когда пузырь заметался между вековых деревьев, я обреченно зажмурились.

Естественно, в лагуну мы прибыли первыми. Осталось даже время, чтобы уютно устроиться на теплом песочке, вытягивая дрожащие ноги — мастера это, разумеется, не касалось, только меня — и дождаться, когда желоб выплюнет в бездну морскую восторженно орущего Тейта.

Волна брызг окатила даже Ригуми Шаа, и я почувствовала некоторое удовлетворение.

— Круто! — пробулькал рыжий и, отфыркиваясь, погреб к берегу. Судя по цвету воды, глубина там была приличная. — Надо сказать Игамине, чтоб потом ещё такую сделал… Айе!

Тейт едва успел шарахнуться в сторону, когда с горки вылетела Айка. В воду она вошла беззвучно и потом долго не выныривала; появилась уже под самым берегом, аккурат когда в волны разрывным снарядом влетел Маронг, окруженный чем‑то вроде защитной оболочки.

Нас накрыло брызгами во второй раз. Рыжий счастливо рассмеялся и распластался на песке.

Затем должна была появиться Лиора. Начал нарастать гул; я рефлекторно расправила купол, отыскивая блондинку, и не нашла.

Какого шраха?!

Шум приближался. По желобу определенно что‑то спускалось.

И тут до меня дошло.

— Лиора без сознания! — от волнения голосу меня стал по — дурацки высоким. Шрах, на такой скорости человек в обмороке может не просто удариться о воду и нахлебаться… — Отключилась! И это она! — и я ткнула пальцем в сторону горки, но договорить и объяснить, чем это опасно, не успела.

Нас внизу было четверо. И первым среагировал не мастер и даже не Маронг, который и создал горку, а рыжий.

Я едва успевала осознавать, что происходит.

Взметнулся песок из‑под ног. Шаг, два, три, шлепок по воде — и Тейт, оттолкнувшись, кажется, прямо от волны, взмыл в воздух в невероятном прыжке. Уцепился за желоб, вскочил на него, пробежал на десять метров вверх, рубанул по крышке — и, похоже, пробил. Юркнул внутрь — в тот самый момент, когда Лиора пронеслась под ним, каким‑то чудом догнал, обнял, оберегая от ударов и фиксируя шею в безопасном положении…

У меня дыхание перехватило.

А через мгновение они выскочили из желоба и вошли в воду, почти без плеска и брызг. Рыжий вынырнул и, удерживая Лиору на поверхности, быстро поплыл к пляжу.

На все ушло секунд пять, не больше.

Фоном клубилось чудовищное чувство вины Маронга, ровно горело беспокойство Ригуми Шаа; последнее, впрочем, немного поугасло, когда Тейт вытащил девушку на теплый песок. Айка с любопытством косилась из воды, ничего не предпринимая… Шрах, это ей не аттракцион! Нельзя быть серьезнее, что ли?

— Она в порядке, — негромко сказал Тейт, проведя ладонями вдоль тела Лиоры и на мгновение прижав их к ее горлу. Вроде бы незначительные манипуляции, но он сумел не только прощупать пульс, но и считать температуру тела и даже давление, которое, правда, про себя обозвал напряжением. И все это— без намека на биокинез, на одном чутье. — Голову я посмотрел, ссадин нет, значит, не ударилась. Просто обморок.

— Пустишь меня? — наконец отмерла я и на коленях подползла к блондинке. Тейт отодвинулся.

Первая ступень биокинеза много не дала, но начальный диагноз подтвердился. По крайней мере, ни сотрясения мозга, ни переломов у Лиоры не обнаружилось — вероятно, она действительно всего лишь потеряла сознание от высоты или от скорости. Последний отрезок желоба получился не особенно извилистым, явно не хватало поворотов, чтобы затормозить скольжение… М — да, безопасность в нашем аквапарке подкачала.

— Как она? — тихо спросил Маронг, присаживаясь рядом.

От него уже не так сильно несло чувством вины; оно слегка утихло, ушло частично в подсознание, а на первый план вышла тревога, пропитанная нежностью.

— Сейчас придет в себя… — начала я и запнулась, потому что из желоба вылетел КагечиРо. Сгруппироваться не успел и здорово ударился, но, судя по мысленному фону, не пострадал.

С опозданием появилась догадка, что, возможно, созидающие совершенство экспериментируют не только на добровольноподневольных жертвах, но и на себе.

На горке что‑то свистнуло. Звук был куда тише, чем во время всех предыдущих спусков. Я попыталась вспомнить, кто там шел следующим, но не успела. Над головой Кагечи Ро, никак не успевающего отгрести в сторону, промелькнул изящный силуэт, дохнуло весельем ощущением свободы…

Лао не нырнул в воду, единственный из всех — он пробежал по волнам, быстро, так, что едва можно было за ним уследить, затем взвился в прыжке и приземлился в двух шагах от нас.

— Что с Лиорой? — тихо спросил он, мгновенно становясь серьезней.

— Со мной ничего, — раздался придушенный ответ, и ресницы у блондинки наконец дрогнули. — Я хочу пить. Что‑нибудь кислое. Меня тошнит. И сделайте уже тень. Песок жесткий. И не толпитесь вокруг.

Рыжий поймал мой взгляд и проказливо усмехнулся. Я невольно отзеркалила; да, пожалуй, Лиора и впрямь в порядке, если может так придираться.

— Что с тобой случилось? — вытянул шею Кагечи Ро, выбираясь из воды на четвереньках. — Могу я тебя осмотреть?

— Будь так любезен, — не очень‑то любезно откликнулась она и поморщилась. Ее действительно подташнивало. — Там было… высоко и быстро. Не ожидала. Трикси, у вас там правда любят подобные развлечения?

— Правда, хотя и не все поголовно. Но горки у нас пониже, — призналась я честно.

Пока Ро возился с Лиорой, появился Итасэ. Нырнул он столь же аккуратно и тихо, как Айка, и на берег выбрался с кислой физиономией, тщательно скрывая удовлетворение и желание когда‑нибудь повторить спуск. Желоб свернулся в сияющую точку, которая угасла через несколько секунд, и от аттракциона не осталось и следа. Самое удивительное, что первым делом Итасэ поискал взглядом меня, убедился, что я бледна, однако цела и невредима, и лишь затем изволил поинтересоваться, почему мы все столпились на одном пятачке.

— Небольшое неудобство, — улыбнулся Ригуми Шаа, явно не собираясь развивать тему, и добавил: — Лиора — кан, тебе следует плотнее завтракать. Ты боишься высоты? Скорости?

— Нет, Шаа — кан, — опустила она глаза. Ей было немного стыдно.

— Это утомление, — вмешался Кагечи Ро. — Ты ведь не спала ночью, да?

— Иногда случается, — уклончиво ответила Лиора и быстро взглянула в мою сторону.

В мысленном фоне у нее проскользнула тревога, и я вздрогнула: невнятный образ, пропитанный опасностью, как‑то соотносился со мной и с рыжим.

— Отдохни тогда, — посоветовал мастер. — Лагерем займутся другие. Тейт — кан, хорошая реакция, — обернулся он к рыжему. — Ты быстро и ясно мыслишь, действуешь без сомнения. Некоторым следовало бы у тебя поучиться… Игамина — кан, это было очень прочное воплощение, я не увидел изъянов, — смягчил он упрек похвалой, и Маронг немного воспрянул духом.

Ригуми Шаа распределил обязанности, кажется, нарочно разбивая сложившиеся пары. Лиору он оставил отдыхать в теньке вместе с Кагечи Ро. Итасэ обустраивал лагерь в скале, расположенной примерно в тридцати метрах от берега, в небольшой роще, и в помощницы к нему отрядили непоседливую Айку, которая собирала хворости фрукты поблизости. Филиал лагеря на пляже возводил Маронг, а Тейт рядом, на глубоководье, ловил съедобных морских обитателей и стаскивал добычу под навес. Лао отрядили осматривать окрестности — вдруг где‑то притаилась опасность? Меня Ригуми отправил вместе с ним, попросив заодно собрать лууиии на ужин.

Знать бы ещё, что это такое.

Побережье выглядело красиво, но… обыкновенно.

Диво дивное для Лагона.

Песок был мелким, красновато — рыжим, хотя кое — где попадались золотистые или белые отмели. Лао объяснил, что они образовывались из‑за течений. Горы подступали довольно близко к воде, на три — четыре километра, но ничего опасного там не водилось. Ни гаюс, ни айры никогда не пересекали невидимую границу, которая проходила с северной стороны по подножью последней высоченной гряды, с вершины которой мы сегодня любовались восходом. Череда каменистых островов служила естественным волнорезом и немного затрудняла выход в открытую воду, однако местные научились с этим справляться. Самые крупные города находились примерно в дне пути отсюда, но мелкие деревушки встречались и ближе.

Густая зеленая трава стелилась в рощах, деревья привольно раскидывали ветви, покрытые широкими листьями или пучками мягких синеватых иголок, гроздья цветов источали сладкие ароматы, а птицы… шрах, я впервые за несколько месяцев услышала пение птиц! На мелководье сверкали чешуей мелкие рыбки, на камнях грелись панцирные существа, нечто среднее между длинноногими ящерицами и шустрыми черепахами, а их более крупные сородичи, частично покрытые роговой броней, дремали на песке, свернувшись клубками. Никто не дергался и не пытался убежать при виде нас, словно тут в принципе не могло произойти ничего плохого, и звери это знали.

Звери. Не айры — я ощущала тень мысли, тень чувства вокруг всякий раз, когда напрягала купол.

Вот они, лууши. — Лао присел на корточки и, раскопав песок, извлек яркую раковину в ладонь величиной. — Их запекают с дольками фруктов и пряными травами. Очень вкусно. Только искать нелегко, они далеко закапываются… Но я помогу.

— А как же задание мастера? — растерялась я.

— Одно другому не мешает, — улыбнулся Лао, передавая мне синевато — розовую раковину. На солнце глаза у него стали совсем светлыми, как расплавленное серебро, и ободок вокруг радужки отсвечивал яркой зеленью. — Я слушаю, чувствую, смотрю. Кстати, как ты думаешь, Трикси, почему тебя отправили со мной?

На языке вертелось: «Чтобы позлить Тейта», — но вряд ли Ригуми стал бы так поступать. В отличие от Оро — Ича, он вообще не любил провоцировать людей и с уважением относился к личному пространству, как к физическому, так и к эмоциональному.

Так, что Лао не умеет делать, но зато умею я? И как это увязать с разведкой?

Ответ сам напрашивается.

— Прощупать местность эмпатически и телепатически? — предположила я. — Ну, гм… Искусством внимающих и поющих?

— Думаю, да, — подтвердил он мою догадку. — У мастера свои способы приглядеть за окрестностями, но мы ведь здесь для того, чтобы учиться. Я много раз бывал на побережье. Обычно за припасами ходят восточнее, туда, где кончаются города и начинаются пустыри. Здесь хорошее место, красивое и спокойное, но сюда иногда забредают люди из деревни или причаливают корабли морских охотников. Угрозы от них никакой, но лучше бы нам ни с кем не встречаться.

Я склонила голову к плечу, соглашаясь, и машинально перекинула тяжелую раковину лууши из руки в руку. Надо присмотреть — значит, присмотрю. Купол у меня сейчас гораздо шире, плотнее и чувствительней, чем был полгода назад, и ночью он не схлопывается. Может, у меня уже не четвертая ступень, а пятая? Кто подскажет теперь, эх… Да и какая разница, по большому счету. Я меняюсь, расту и чувствую это, а насколько именно, не так важно.

— Трикси! — позвал Лао издалека и указал на песок. — Здесь тоже лууши. Раскопаешь сама?

Ох, шрах! Ничего себе, куда он успел уйти.

Вот мне урок — надо меньше задумываться о ступенях и больше следить за окружающим миром.

Мы бродили по берегу несколько часов. Я постепенно наловчилась сама отыскивать лууши по небольшим холмикам влажного песка и откапывать совком, воплощенным из ничто. Получалось удобно и быстро, хотя подолгу мои иллюзии не жили.

Ветер, поначалу слабый, усилился к полудню. Он дул с океана, разбавляя сладкие ароматы цветов, и от него почему‑то клонило в сон. Но Ригуми Шаа, к счастью, и не требовал от нас ничего, предоставив после обеда полную свободу. Единственное, что он запретил, так это далеко уходить от лагеря, а ещё посоветовал не расслабляться и поглядывать по сторонам.

То есть в случае Тейта — принюхиваться, а в моем — не схлопывать купол.

— А если вы собираетесь купаться, у меня есть для вас небольшой подарок, — улыбнулся мастер, глядя из‑под ресниц. — Раздевайтесь, — добавил он вдруг.

Я, честно признаться, впала в ступор. Плохо быть телепатом — не надо уточнять: «А совсем?» или «До конца?». К сожалению, все с первого раза ясно.

Лиора тоже прекрасно поняла Ригуми, но ее это, в отличие от меня, нисколько не смутило.

— Можно встать спиной, Трикси, — заметила она, проходя мимо и разуваясь на ходу. Один мягкий ботинок остался лежать под навесом, другой — ближе к линии прибоя. — А все остальные закроют глаза, если понадобится. Так?

— Разумеется, Лиора — кан, — усмехнулся Ригуми. — Никто здесь не угрожает твоей стыдливости, Трикси — кан.

Тейт фыркнул и уткнулся в мое плечо.

— У тебя такое лицо было, — доверительно сообщил он.

Тем временем Лиора скинула одежду, отвернувшись к океану, и развела руки в стороны. Воздух вокруг нее сгустился, налился холодным цветом аквамарина — и обволок тело, словно подобие купального халата из гостевых покоев Оро — Ича, только внизу были не расходящиеся полы, а широкие штаны.

Я по — прежнему ничего не понимала.

Костюм, да. Очень красивый, ничего не скажешь. Но слишком свободный, плавать неудобно, такая одежда будет тянуть на дно…

Лиора на мой вопросительный импульс ответила бесконечно терпеливым вздохом:

— Невежество все‑таки должно иметь пределы, — и почтительно приложила руку к груди, глядя на мастера: — Благодарю за удивительный подарок, Шаа — кан.

Затем она стремительно вошла в воду, обмакнула расклешенный рукав… И ничего.

То есть ничего не произошло с тканью. Она не намокла, не обвисла, осталась такой же легкой.

— Иди следующей, Трикси — кан, — с улыбкой приказал мастер.

И, хотя светило жаркое солнце и дул приятный ветер, кожа у меня покрылась мурашками. Конечно, не смотрел никто, кроме Ригуми Шаа. В частности, Маронг отвернулся потому, что боялся отхватить оплеуху и от рыжего, и от Лиоры. Но как‑то слишком отчетливым стало понимание, что мастер тоже мужчина… Причем взрослый и весьма красивый.

Ох. Только этого не хватало.

«Надо купол свернуть, чтобы не слышать, что он про меня подумает… Если подумает», — пронеслось в голове.

Я как раз стянула трико, оставшись в одном белье, когда на песок за моей спиной кто‑то плюхнулся.

— Побуду тут, — заявил Тейт безмятежно.

Естественно, кто это ещё мог оказаться. Он сидел лицом к мастеру и смотреть на меня никак не мог. Отчего‑то стало спокойнее, словно фокус внимания сместился на него. Парадокс.

Ригуми едва слышно усмехнулся.

Стоять нагишом, к счастью, долго не пришлось. Воздух вокруг потемнел — и меня окутало одеяние. На ощупь ткань напоминала легчайший шелк, по ощущениям — нежнее ветра. Передвигаться в таком костюме — одно удовольствие, но…

Шрах, почему опять ярко — алого цвета? Что Лиора, что Нэккен, что мастер — все норовят засунуть меня во что‑нибудь красное! Почти как дорогая кузина Лоран, мир праху ее свадебного торта.

— Красиво, — сказал рыжий.

Глаза у него были такими довольными, такими шкодливыми, что мне сразу стало ясно — он смотрел. Не знаю, как, правда.

— Утоплю, — ласково ответила я.

Отвечать он не стал, зараза — подхватил меня на руки, в два прыжка добрался до кромки воды и торжественно уронил меня в воду. Я взвизгнула от неожиданности, а смеялись, кажется, все, включая Итасэ. За последнее, впрочем, не поручусь — вполне может быть, что у меня просто в ухе зазвенело.

Остальные переодевания прошли без эксцессов. Честно признаюсь, хотелось посмотреть на Лао и решить раз и навсегда проблему его гендерной идентификации, но не получилось: разоблачаться он не стал, от подарка вежливо отказался и извлек из своей дорожной сумки укороченные штаны и свободную рубашку из такой же легкой ненамокающей ткани.

— Запасливый и предусмотрительный, — разочарованно вздохнул Тейт, нежась на мелководье в новом травянисто — зеленом наряде.

Мы купались и дурачились до самого вечера. Когда солнце село — развели костры у самой линии прибоя и запекли на углях цветные раковины лууши, комки резковато пахнущих, но очень вкусных водорослей, фрукты и рыбу. Мастер лично заварил шергу по своему рецепту и разлил по красивым прозрачным чашам. Я пила, обжигаясь, неразбавленную, и почти не вспоминала о том, как в первые дни в Лагоне у меня учащался пульс даже от запаха.

Когда трапеза подходила к концу, Ригуми Шаа заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно. Он спросил, в чем состоит величайшая ответственность мага.

«Неудачное время для философских бесед», — подумала я, разомлевшая от сытости, сонная от ритмичного шелеста волн. И так казалось не только мне. Айка вообще задремала, на сей раз — в ногах у Кагечи Ро, и он рассеянно гладил ее по волосам. Лао наблюдал из‑под приопущенных ресниц за Итасэ и отвечать не собирался.

В том, что мы делаем, — ответил внезапно Маронг. — Что создаем.

В голове у него крутились мысли о том, как Лиора неудачно съехала с горки, и фоном шло перманентное чувство вины.

— Создаем? — забавно выгнул выщипанную бровь мастер. — Гордые слова. Пожалуй, даже слишком… Создаем ли?

Не знаю, отчего, но я вспомнила ягоду кофе, которая оказалась у меня в руке однажды утром. По спине прокатился холодок.

Та ягода проросла.

Но из ничего не может получиться нечто. Это закон сохранения энергии. Если думаешь, что обошел его, — значит, просто используешь энергию, которую не видишь и не ощущаешь. Как сделка по неведению: купец на дороге встречает незнакомца и получает от него гору золота словно бы ниоткуда, а затем выясняет, что за богатство должен отдать свою нерожденную дочь. Так и с псионикой: ты совершаешь некое сверхчеловеческое действие, но расплачиваешься чем‑то. Пока это что‑то не научились измерять и условно окрестили психической энергией. Слово не прижилось в обиходе, но, тем не менее, любой псионик знал, что у него есть предел не только по ступеням, но и по ресурсам.

А что с магами?

— Шаа — кан, — осторожно позвала я, приподнимаясь на локтях. Тейт, потревоженный, недовольно встряхнул головой, сползая с моего плеча. — Можно задать вопрос?

— Попробуй, — сузил глаза мастер.

— Настоящие вещи, которые воплощаются из ничто… откуда они приходят?

Ригуми Шаа сомкнул ресницы и слегка отклонился. В тени его лицо выглядело более юным, почти мальчишеским.

— Приходят… Да, это более правильное слово, Трикси — кан. Можно ли создать из ничего семя, которое прорастет, окрепнет и даст плоды? Мастер Аринга считала, что да. Но ее твари оставались бездушными айрами, а деревья не цвели. Там, за гранью, — голос его стал тише, — обретается то, у чего нет ни имени, ни формы. Но есть огромное желание существовать. И я всегда думаю… Создаю ли я нечто новое? Или приглашаю что‑то явиться в этот мир и обрести форму?

Я не нашлась, что ответить. А Итасэ вдруг дернул плечом и отвернулся.

— Пустой вопрос, Шаа — кан. Никто и никогда не даст верный ответ. Никто не знает наверняка.

— Наверняка — нет, — согласился мастер, по — прежнему не размыкая век. — Но если ответить хотя бы для себя, кое‑что изменится. Сегодня красивые звезды и спокойный океан, — добавил он мягко. — Сон будет добрым.

Ригуми Шаа ошибся.

Через несколько часов после полуночи меня разбудила боль — сильная, тягучая… не моя.

— Что? — встрепенулся рыжий, как только я сжалась в комок, стиснув зубы. — Тебе плохо?

Голова спросонья работала скверно, отделить свои ощущения от чужих получилось с третьей попытки, не меньше. Я сделала купол более рассеянным, не уменьшая радиус…

— Там… в океане. Девушка умирает. — Горло у меня точно удавкой перехватило. — Тейт, что делать?

Он не размышлял ни секунды.

— Лежи, я пока разбужу Ригуми, — распорядился он и выполз из‑под одеял.

Мастер проснулся быстро и, к моему удивлению, вовсе не разозлился. Только спросил меня, хочу ли я оставить все как есть или попытаться спасти девушку.

Как будто здесь вообще можно выбирать.

Умирающая находилась в полутора километрах от берега; ее уносило течением, причем довольно быстро. Мне пришлось приглушить купол; это была уже не просто боль, а агония. На помощь отправились Лао и Маронг налетающей платформе. Они передвигались быстро, но все‑таки не успели. Искра сознания угасла.