Андрей
Некоторое время мы просидели молча, каждый в своих мыслях, попивая чай и закусывая его бисквитом.
— Расскажи о своем детстве, родителях, брате, — нарушила молчание Наташа.
Подняв на нее чуть удивленный взгляд, пожал плечами.
— Да особо не о чем рассказывать. Детство, как детство. Не особо счастливое, но и безрадостным его не назовешь. Отец большую часть времени занимался бизнесом, мать пропадала на каких-то тусовках. Мы с братом были предоставлены сами себе. Поначалу с нами сидели бабушки, дедушки, а когда их практически одновременно не стало — на момент смерти последнего деда мне было одиннадцать, брату — семь — родители решили, что я вполне себе могу позаботиться о Дане самостоятельно. Я люблю его, — криво улыбнулся, — и всегда любил. Даже, когда он был мелким засранцем, поставившем перед собой цель — испортить мне жизнь.
Ната рассмеялась.
— И как же он воплощал эту цель в жизнь?
— О-о-о-о, — протянул, откидываясь на спинку стула. — Даниил решил, что, если у меня когда-нибудь появится девушка, я его брошу, сбегу с ней, а ему придется воевать с родителями в одиночестве. Поэтому при малейшем намеке на свидание у меня с кем-нибудь, он заболевал или навязывался со мной. Я даже пару раз сбегал из дома к понравившейся девчонке, но этот гавнюк сбегал вслед за мной. А потом нам обоим попадало. И если его просто оставляли, грубо говоря, без сладкого, то мне нехило доставалось. И домашний арест был меньшим из зол. Из детства — своего и брата — я вынес не только уроки, но и пару шрамов. У отца всегда была тяжелая рука и хорошая пряжка ремня, — не знаю, почему решил об этом заговорить, видимо, обстановка располагала к откровенности. Или компания. Поморщившись от нахлынувших воспоминаний, поспешил перевести тему. — Но я ни на минуту не переставал любить брата. Он же мелкий.
— Зато с каждым ударом все меньше любил родителей? — проницательно заметила Наташа.
Вскинув голову, наградил девушку удивленным взглядом, попутно заметив чуть увлажнившиеся глаза и мягкое сочувствие в них.
— Честно говоря… я не думаю, что когда-нибудь, если только не в самом раннем детстве, пылал к ним особой любовью. Безусловно, что-то было. И сейчас, наверное, есть… но их холодность, нежелание меня слушать и слышать, попытки контролировать наши с братом жизни… Это отдаляло от них. И, в конце концов, не осталось никаких сыновьих чувств. Встречи превратились в каторгу, а мысли из серии: «Пора прекращать этот фарс, по ошибке называемый семейными посиделками» стали посещать все чаще. Последние года два, после того как я избавился от последних крох отцовского бизнеса, ходил на них исключительно для того, чтобы не только брату доставалось от их… «неземной любви».
На кухне повисло тяжелое молчание.
— Меня в детстве иногда била бабушка, считавшая, что только через порку из ребенка может получиться толк, — прервала его Ната, — и когда она умерла, к своему стыду, я не горевала по ней так, как положено хорошей внучке.
Я кивнул. Да, я отлично ее понимал. Где-то в пятках остатки детской любви к родителям еще трепыхаются, но их недостаточно, чтобы я равнодушно, как раньше, сносил их попытки испоганить мою жизнь или полить грязью дорогих мне людей.
— Почему ты продал дело отца?
Внутренне усмехнулся, малышка решила вывернуть меня сегодня на изнанку? Правда в том, что я рад поделиться с ней всем этим. Даже моими не очень радужными воспоминаниями о детстве. С ней я чувствовал себя достаточно защищенно что ли… Не боялся, что она рассмеется или не поймет меня. Или отмахнется. С Натой было… комфортно… Да мне просто хорошо было рядом с этой девушкой. Наверное, так и должно быть, когда любишь человека.
Пока я размышлял на тему комфорта и любви, Наташа терпеливо ждала ответа.
— Кхм… — откашлялся и сделал внушительный глоток из кружки. — Прости, задумался. Почему продал? Во-первых, потому что оно было убыточным, не смотря на то, что отец наотрез отказывался это признавать. А, во-вторых, и в главных, если быть честным, я не хотел иметь с ним ничего общего. Мне нужен был свой путь.
— Почему пошел в крупную фирму, а не открыл свою?
— У меня был свой бизнес, одно время работал на два фронта, но после аварии я и от него избавился.
— Аварии?
Глаза Наташи стали по пять копеек. Я отчетливо увидел промелькнувший в них страх. Передернув плечами, постарался увести тему в сторону. Мне и так предстоит еще в будущем наблюдать ее реакцию на отвратительный шрам на бедре, а пока не стоит об этом и упоминать.
— Да… было дело… что касается моей работы в фирме, — Наташа нахмурилась, прекрасно распознав мой маневр, но говорить ничего не стала (спасибо, детка), — мне так удобнее. От проданных бизнесов осталось достаточно накоплений. От маменьки в наследство — умение вкладываться в нужные акции. Зарплата тут хорошая, ответственность есть, но не перебор. В общем, меня все устраивает. Денег хватает, вся жизнь не проходит на работе.
Ната кивнула.
— В чем-то я тебя понимаю. Если бы не необходимость платить по счетам за коммуналку и ипотеку за родительскую дачу, давно бы ушла с должности начальника отдела и стала обычным планктончиком, от которого ничего не зависит.
— В интернете таких, как мы, называют, вроде, перегоревшими?
Девушка рассмеялась и покачала головой.
— Мама говорит, что это все глупости. Просто я нахожусь не на своем месте, поэтому мне стало все неинтересно.
— Синдром самозванца? — вновь блеснул знаниями я.
— Андрей Владимирович, на каких форумах вы по ночам сидите? — хитро прищурилась моя собеседница.
— Исключительно порнографических, не подумайте обо мне хорошо, дорогая Наталья Евгеньевна, — подхватил шутливый тон.
— И в мыслях не было! — воскликнула она, ударив меня кулачком по плечу.
Даже на укус комара было не похоже, но я старательно делал вид, что мне жутко больно.
— Ой, не придуривайся, Светлицкий, — фыркнула девушка, поднимаясь со стула, чтобы помыть кружку. — Тебе не идет.
Посмеиваясь, поднес ко рту свою чашку, но она тоже, оказывается, опустела. Бросил взгляд на часы. Без пяти одиннадцать. Уже? А думал, что прошло не больше часа. Надо ехать домой, собирать вещи. Поспать все равно не удастся, в аэропорту надо быть не позже шести, а добираться до него час минимум (даже ночью).
Но, боже, как же не хотелось улетать так и не испробовав малышку на вкус. Да, да, ту самую, я все-таки озабоченный. Да и в принципе покидать уютную квартирку желания не возникало.
— Мне пора, — поднялся с тяжелым вздохом.
— Вы же завтра улетаете, — понимающе кивнула моя красавица (моя, моя, моя и ничья больше!).
Молча вышли из кухни. Молча оделся. Ната молча смотрела, как я застегиваю куртку. Хотелось что-то сказать, что-то важное. Нужное. Без чего нельзя было оставлять ее на неделю одну. Но, как назло, все правильные слова вылетели из головы. В ней вообще гулял ветер, и одно несчастное перекати-поле сновало туда-сюда.
Мой детородный орган был безумно возмущен таким окончанием вечера, но портить момент всякими пошлостями я не стал. У нас будет еще достаточно времени для этого.
Наклонившись, нежно поцеловал Наташу, не став углублять поцелуй, поскольку существовал большой риск, что не смогу от нее оторваться.
— До встречи, неискушенная моя, — прошептал на ушко, втянув в себя ни с чем несравнимый аромат, присущий только ей.
— Пока, — тихое в ответ.
Совершив над собой нечеловеческое усилие, вышел из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь. И почему у меня такое чувство, будто я что-то в ней оставил? Себя?
Наталья
Какая-то часть меня хотела догнать его, затащить обратно в квартиру и откровенно трахнуть.
Приложив к загоревшемуся от такой мысли лицу ладони, глупо хихикнула и в припрыжку побежала в комнату. Завалившись на кровать, уставилась в потолок.
Когда садилась сегодня к Андрею в машину, подумать не могла, что мы проведем с ним такой потрясающий вечер. Тихий, спокойный, уютный, с легким намеком на эротику, но лишь намеком, ничего лишнего. И мне это безумно понравилось.
Если бы Светлицкий под конец не сдержался и все-таки постарался меня соблазнить (а у него это получилось бы с блеском), я бы в нем разочаровалась. И уверилась в мысли, что ему от меня нужен только секс.
Но Андрей повел себя как настоящий джентльмен или влюбленный мужчина. Причем, последнее меня устраивало гораздо больше. И после сегодняшнего я начинала в это даже верить.
Жаль только, что мы еще неделю не увидимся. Теперь, когда я по полной вкусила этот запретный плод (почти по полной и совсем не запретный, конечно же), мне хотелось наслаждаться им каждую минуту, каждую секунду. Схватить и не отпускать.
Боже! Я начинаю вести себя как собственница. Прежде, по отношению к другим моим мужчинам, я такого не испытывала. Правда, мужчины они были так себе. И каждый из них проигрывал Светлицкому. На все сто процентов. Даже на тысячу.
Не выдержав, набрала Аню, совершенно наплевав на время и тот факт, что беременная невеста может быть в данный момент занята. И очень сильно.
— Я надеюсь, что у тебя вопрос жизни и смерти, — голосом «я убью тебя, потом воскрешу и снова убью» ответила на звонок подруга.
— От меня только что ушел Андрей.
— Вы, наконец, решили, что заниматься сексом на кровати удобнее, чем в туалете или парке? — хмыкнула Анечка.
На заднем плане послышался приглушенный смех Коли.
— Пока нет, — рассмеялась в ответ. — Мы просто… разговаривали… — отчего-то смутившись, закончила шепотом.
— Разговаривали, — протянула брюнетка. — И о чем же?
— В основном, о нем, на самом деле. Он рассказал про свои отношения с родителями, братом.
— А про аварию рассказал? — вклинился в разговор Колян.
— Упомянул вскользь, — нахмурилась, припоминая, как быстро Светлицкий сменил тогда тему.
— Наташ, — отодвинув от трубки жениха, осторожно начала Аня, — ты хочешь, чтобы между вами что-то было?
— Больше, чем уже? — фыркнула я.
— Я серьезно, — одернули меня.
— Серьезно, — вздохнула, задумавшись. — Серьезно — да. И я об этом ему сказала.
— Отлично, — по голосу было слышно, как обрадовалась Анечка. — Тогда прекращай сомневаться, вытраливай своих тараканов и бери быка за рога. Такого шикарного мужика упускать нельзя. Ой, не хмурься, ты же знаешь, что для меня ты — самый сексуальный и шикарный, — без перехода замурлыкала в трубку подруга.
— Избавь меня от вашей сахарности, я недавно вылечила весь кариес, — сморщилась, но в душе очень порадовалась за нее, когда вслед за ее фразой послышался смачный звук поцелуя.
— Прости, — рассмеялась Аня. — Так что планируешь делать?
— В данный момент — лягу спать, — зевнула, не стесняясь. — А потом — ждать его неделю, сидя у окошка и безумно гру… стя?… ща?… Неважно, — в трубке вновь раздалось хихиканье. — Пытаясь не думать, что в Питере его будут пытаться соблазнить окультуренные красотки.
— Ложись спать, подруга. А я присмотрю за твоим мужчиной. Но только если ты присмотришь в ответ за моим.
— Не надо за мной смотреть, — возмутился Гариков. — Я и сам за собой посмотреть могу.
— Да, конечно, — зафырчала не убежденная Анечка. — За тобой глаз да глаз нужен. Еще решишь сбежать и отменить свадьбу.
— И сэкономить кучу денег, — вставила свои пять копеек.
— Горячева! — возмутилась подруга. — Ты на чьей стороне?
— На твоей, дорогая, — сказала покаянным тоном, — всегда только на твоей.
— То-то же, — судя по всемцу, была бы Аня рядом — погрозила пальцем. — Все, спокойной ночи. Мне вставать в три утра. Напишу, как долетим.
— Хорошо. Спокойной ночи.
— И не забудь, что в среду вы с Колей встречаетесь с фотографом, — прокричала она, когда я уже практически повесила трубку.
Ответом ей стал наш дружный с Колей стон.
Откладывая телефон на тумбочку, увидела значок пришедшего в мессенджере сообщения. Догадываясь, от кого это может быть, без промедлений открыла.
«Спокойной ночи, красавица. А это, чтобы ты стала еще чуть более развращенной»
К сообщению прилагалась фотография. И, бог мой, какая это была фотография!
Светлицкий развалился на кровати, одеялом прикрыты лишь стратегические части тела (а именно, одна часть, самая важная), а вот кубики, мускулистые ноги, широкая грудь выставлены на всеобщее обозрение. Точнее, на мое обозрение.
Прикусив указательный палец, чтобы заглушить непроизвольно сорвавшийся стон, крепко сжала ноги. Этот мужчина невыносим… невыносимо притягателен. И очень горяч! И если он хочет быть моим целиком и полностью, то кто я такая, чтобы сопротивляться?
Дурой я никогда себя не считала. И пора уже переставать быть трусихой. Все равно я уже в него влюбилась, и если он решит меня бросить — так и так останусь с разбитым сердцем. Но ведь от настоящего можно (и нужно) получить удовольствие. В общем, надо брать все, что он готов мне дать. День? Неделя? Месяц? Год? Всю жизнь?
М-м-м… всю жизнь… звучит заманчиво.
Решив немного пошалить, разделась до белья (к счастью, на мне сегодня был один из самых любимых кружевных комплектов) и, кое-как устроившись на постели, чтобы не было видно складочек, но хорошо видна грудь, сделала не самую удачную, на мой взгляд, фотографию. Отправила ее сразу, пока не передумала.
Ответ пришел мгновенно. Видимо, наш чат был у мужчины открыт. Надеялся на ответную фотографию? И ведь не прогадал, шельмец.
— Детка, ты пытаешься меня убить? Не думаю, правда, что от постоянного возбуждения можно умереть, но яйца у меня так точно скоро посинеют и отваляться.
— Пошляк.
— Какой есть. Другого у тебя не будет.
— Вам не кажется, что вы излишне самоуверены, господин Светлицкий?
— Ничуть. Порой излишняя уверенность — то, что нужно.
Покачала головой и остановилась подумать, прежде чем напечатать ответ. Если мы продолжим в том же духе, то ни один из нас не уснет до утра, я была в этом уверена, а Андрею надо хоть чуть-чуть отдохнуть перед вылетом.
— Спокойной ночи. Сладких снов, — написала в итоге.
— А где мои поцелуйчики?
Посмеявшись над умоляющей рожицей, отправила несколько.
— Вот так бы сразу, а то еще напоминать пришлось. Спокойной ночи. И пусть тебе приснюсь я.
Продолжая посмеиваться, отложила телефон, поставив его на зарядку. Как дети, ей богу. Более глупой переписки ни с кем в жизни не вела. Анечка бы сказала, что мы становимся такими же противными, как она с Колей. А то и хуже. Но мне нравилось. Как же мне все это нравилось!