Моя сто девяностая школа

Женитьба Георга

Пожалуй, я не знаю ни одного ученика нашей школы, ни одного нашего учителя или учительницу, ни одну уборщицу, которые не любили бы Леонида Владимировича — нашего преподавателя литературы и географии, режиссера наших школьных спектаклей, организатора рабочих отрядов школы и просто потрясающего человека.

У него была странная фамилия Георг. Так звали короля Великобритании. Но в нашем Георге не было ничего королевского. Это был довольно высокий мужчина, чуть широкоплечий, ладно скроенный. У него была большая голова, обрамленная густыми светло-коричневыми волосами. На довольно широком носу всегда было простое пенсне. Лицо было очень доброе, с чуть сжатыми губами. Он чем-то напоминал Пьера Безухова из «Войны и мира». Наверно, своей добротой, безграничным обаянием и мягкостью обращения.

Я не знаю, сколько ему было лет, но нам он казался молодым и прекрасным. Я думаю, ему было лет тридцать, но он держал себя с нами почти наравне.

Мне кажется, что у него были очень голубые глаза.

Во всяком случае, я их видел такими.

Он быстро включался в наши игры на большой перемене, мгновенно организовывал бег на сто метров в нашем коридоре или останавливал любителей поэзии Кунина и Лебедева и всю перемену читал им стихи Пушкина. Или он кричал: «Ира, ко мне!» Высокая Ира Кричинская подбегала к нему, вынимала из кармана свисток и громко свистела. Мы все сбегались на свист, и выяснялось, что требуется рабочая бригада, чтобы перенести из вестибюля в кабинет рисования новый шкаф. И мы это исполняли с удовольствием.

Почти все вечера он проводил в школе. Это были репетиции спектаклей. Он поставил «Двенадцатую ночь», «Пир во время чумы», «Каменного гостя», «Моцарта и Сальери» и «Двенадцать» Блока. Он ставил пьесы, сам рисовал декорации, сочинял музыку, наблюдал за написанием афиш и угощал всех леденцами.

Свои репетиции он использовал и для того, чтобы поговорить с отстающими и направить их внимание на изжитие «неуда» по алгебре, на дисциплину и на манеры поведения. Делал это между прочим, в разговоре, один на один.

Казалось, — нет, мы были уверены в этом, — что все свое время, и служебное и свободное, он отдает нам.

Мы его искренне и преданно любили. И он нам отвечал полной взаимностью. Его уроки были самыми желанными, и мы не мыслили их пропустить. Нам не мешала даже болезнь. Не было случая, чтобы кто-то не явился.

В старших классах литературу преподавала Вера Павловна Андреева. Она была немного старше Георга.

Окончив институт благородных девиц, она обладала отличными манерами, умением великолепно держать себя, безупречной институтской походкой, мягким и негромким голосом, высоко поднятой головой и сдержанной, еле заметной улыбкой. Всегда была скромно, но сверхаккуратно одета, не спеша ходила и в классе появлялась чуть торжественно.

Ее урок никогда не был экспромтом, а всегда был тщательно подготовлен, точен и подробен.

Пожалуй, она была красива. Светлая шатенка с волосами, уложенными косой, с нежным светом больших серых глаз и с тихим, душевным голосом.

На ее уроках все говорили тихо, никто не шумел и, казалось, все вели себя, как в институте благородных девиц. А если кто-нибудь нарушал дисциплину, Вера Павловна бледнела, краснела и говорила: «Мне непонятно ваше поведение. До перемены еще пятнадцать минут. Вы мне помешали».

И краснел уже нарушитель.

Она была очень хорошая учительница, все ее любили и уважали, но, конечно, ей было далеко до Леонида Владимировича.

К Георгу мы могли пойти со своими сомнениями, горестями и радостями, всегда могли задать любой вопрос. А Веру Павловну мы стеснялись.

И вот в гардеробе, снимая галоши, Селиванов сказал:

— Ребята, новость! У Георга роман с Верой Павловной.

— Не может быть!

— Оказывается, может. Вчера вечером я видел их выходящими из кино «Сплендид палас». Он держал ее под ручку, и они шли совсем не учительской походкой.

Шел снег, и Леонид Владимирович снимал и протирал платком пенсне. Так не снимают пенсне в обычные дни. А Вера Павловна улыбалась такой улыбкой, какой я еще у нее не видел. У меня даже мама не смотрит так на папу…

Мы все были потрясены.

На большой перемене мы увидели их в коридоре возле учительской. Действительно, они смотрели друг на друга, как будто увидели друг друга в первый раз.

Наши девочки были подавлены. Они явно ревновали. Все были расстроены. Они любили и Георга и Андрееву, но они считали Георга настолько своим, что у них и в мыслях не было, что он может кого-то любить, кроме них.

По окончании занятий Данюшевский сообщил, что слышал, как Леонид Владимирович сказал Вере Павловне возле канцелярии: «Вера». Это уже было слишком! Вере Павловне — «Вера».

А в воскресенье я ходил с папой в сад Народного дома и катался на «американских горах». И вдруг я увидел в вагонетке перед собой Леонида Владимировича и Веру Павловну. Они сидели, и Вера Павловна склонилась к нему, и он обнимал ее за талию, и на спусках она кричала, а он смеялся. Вера Павловна с ее аристократическими манерами Смольного института кричала: «Ой, мамочка!»

Это произвело на меня неизгладимое впечатление.

И вдруг Георг обернулся, увидел меня и крикнул:

— Как, Поляков? Нравится? Нам тоже, очень!

Через неделю они поженились, и Вера Павловна стала Андреевой-Георг.

Ира Дружинина сообщила нам, что учителям доподлинно известно, что свадьба происходила в церкви и их обручал священник. Вера Павловна была в фате, и молодожены обменялись кольцами. Многие учителя были на свадьбе в Успенской церкви.

В этот день на уроках все смотрели им на руки и убедились.

— Не понимаю, как такой прогрессивный человек, как Георг, мог пойти в церковь, — сказал возмущенный Розенберг.

— У нас свобода вероисповедания, — сказала Аля Купфер. — Вера Павловна должна была венчаться в церкви. Она так воспитана, а Леонид Владимирович выполнил ее желание. А может быть, она даже поставила ему ультиматум. Трудно было ждать иного от верующего человека…

— Но он же всегда смеялся над этим. Вспомните, как он читал нам «Хирургию» Чехова, — сказал Ваня Лебедев.

— Юмор юмором, а любовь любовью, — заключил Старицкий. — Пережитки темного прошлого живут еще и в светлых личностях.

— Вот что, — сказала Элла Бухштаб, — ясно одно: она вышла за него замуж, и мы не можем быть в стороне. Это наши учителя, и это наша свадьба. Мы обязаны их поздравить, и я предлагаю от всего класса купить им букет цветов.

— Нужны белые розы, — заявила Таня Чиркина. — Белые розы — это чистая, нежная любовь. И обязательно нечетное число. Так полагается для счастья.

Мы собрали деньги и поручили покупку Югану, как отличнику ботаники.

Юган купил двадцать одну розу.

Вручать цветы мы поручили Элле. На следующий день, когда в класс вошел Георг и начал говорить о Гоголе, Селиванов поднял руку и попросил разрешения выйти. Он побежал в учительскую и сказал Вере Павловне, что ее просят срочно к нам в класс по срочному делу.

И он вернулся в класс в сопровождении Веры Павловны.

Тогда встал из-за парты Розенберг и сказал:

— Прошу извинения за то, что прервал урок, но причина очень серьезная: мы не можем не поздравить вас с законным браком. От имени всего класса поздравляю вас. Мы желаем вам здоровья, радостей и большого счастья.

И все мы встали и начали хлопать в ладоши, а Элла поднесла им розы, и все девочки бросились их целовать.

Вера Павловна покраснела и сказала:

— Большое вам спасибо.

А Леонид Владимирович отломил одну розу и воткнул в петлицу своего пиджака.

Вера Павловна вытерла кружевным платочком глаза и вышла из класса.

А Леонид Владимирович сказал:

— Итак, на чем мы остановились?

— На свадьбе! — крикнул Старицкий.

Леонид Владимирович улыбнулся, быстро сделал серьезное лицо и сказал:

— «Мертвые души» в творчестве Гоголя занимают такое же важное место, как «Евгений Онегин» в творчестве Пушкина…