Моя сто девяностая школа

Урок на всю жизнь

Наша гимназия больше не называется гимназией, она теперь сто девяностая единая трудовая школа.

Собственно, ничего не изменилось, все осталось, как было, но на здании у дверей повесили доску с числом «190» и в учительской перестал появляться батюшка — преподаватель закона божьего. И еще вскоре отменили буквы ять, и с точкой, фиту и твердый знак.

Особенно нас всех обрадовала отмена ятя и фиты.

И еще у нас вместо директора Владимира Кирилловича появился заведующий школой Александр Августович. Директора мы видели не часто. Он больше сидел у себя в кабинете и вызывал нас к себе, а заведующий все время сновал по школе и появлялся во всех классах. С ним было как-то проще.

Мы учились писать, решали задачи о поезде, шедшем из города А в город Б, узнавали о том, что есть юг, север, восток, запад, что цветок состоит из лепестков, венчика, тычинок и пестика, пели хором на уроке пения «А и на горе мы пиво варили», приседали на уроках физкультуры и учили наизусть стихотворение Лермонтова «Белеет парус».

Рядом с нашим классом помещался первый класс, в котором учился стройный и, как мне казалось, очень красивый мальчик — Женя Россельс. Этот Женя был главнокомандующий первого класса. Он предводительствовал в войнах, которые первый класс вел с соседними.

Как происходили эти войны? Мальчики первого класса с дикими криками врывались на перемене в соседний класс, выбрасывали всех, кто находился в это время в классе, занимали все парты, водружали на шкафу свое знамя, на котором был нарисован череп, и никого не впускали в класс до звонка, из; вещавшего о конце перемены. Бывали жаркие драки. Многие ходили в синяках и царапинах. В боях особенно отличался лихой драчун, умевший точно рассчитать свой удар, мальчик Сережа Соболев. Он первым кидался на «врага», бесстрашно скакал через парты и не боялся испачкать свой костюм мелом и даже чернилами.

Во время одного такого боя, когда воины Россельса ворвались в наш класс, я остался сидеть на своей парте. На меня накинулся Сережа Соболев. Я встал и поднял вверх руки.

— Я сдаюсь! — сказал я. — Я хочу воевать вместе с вами, под командованием Жени Россельса.

Соболев подозвал Женю, и Женя сказал:

— Хорошо, мы берем тебя в свою армию, но ты будешь воевать с нами против своего класса.

— Согласен! — ответил я, счастливый оттого, что со мной говорит сам Россельс.

Прозвучал звонок. Россельсовцы убежали из класса, а я стоял за своей партой и сиял от радости.

— Предатель! — сказал Ермоша Штейдинг. — Продал нас за улыбку Россельса. Наплевал на честь класса, трус и подлюга! После уроков на площадке за школой будем тебя судить. Попробуй не прийти.

В класс вошла Елизавета Петровна. Была письменная работа по арифметике. У меня в глазах мелькали какие-то цифры, плюсы и минусы, но я ничего не соображал. Я не решил ни одной задачи. Я думал — зачем я сдался? Зачем я обещал Россельсу перейти к ним? Неужели меня так пленили прилизанный Женькин пробор и его сладенькая улыбка? Или я это сделал, потому что старший класс сильнее? Или еще почему?

И еще я думал, что скажет мой отец, узнав, что его сын предатель? Мой папа врач, но он был на фронте, и он не перенесет, что его сын предал своих товарищей. А узнает он обязательно. Папа почему-то всегда все узнает.

Кончился последний урок, но все мальчики задержались в классе.

— Пошли? — сказал Штейдинг.

— Я никуда не убегаю, — сказал я.

Штейдинг и Светлов взяли меня под руки, и все пошли на площадку старого разрушенного дома за школой. Там все мальчики встали вокруг меня.

В центр круга вышел Леня Селиванов и сказал:

— Володька — предатель. Это уже все знают, и доказывать тут нечего. Предлагаю объявить ему бойкот.

Ни мы, ни девчонки не должны с ним разговаривать целый месяц. Не отвечать на его вопросы, не заговаривать с ним, не здороваться, не прощаться. Он — не наш. Ясно?

— Ясно! — закричали все.

— А теперь дадим ему последнее слово.

— Говори, предатель! — сказал Юра Чиркин.

Что я мог сказать?

— Я виноват, — сказал я. — Я не знаю, почему я это сделал… Мне хотелось подружиться с Россельсом…

— Подлиза! — крикнул Женя Данюшевокий.

— Я не подлиза, но так уж получилось, — сказал я. — Мне обидно, что я так поступил. Но я не предатель. Я даю честное слово, что я не предатель. Хотите — бейте меня, но не объявляйте мне бойкот. Я не могу потерять своих товарищей даже на месяц.

Встаньте все в очередь, и пусть каждый меня ударит.

Хотите — в нос, хотите — в зубы, хотите — куда хотите. Я заслужил. А я докажу, что я не предатель и никогда ни на секунду не изменю вам!

— Примем его предложение? — спросил Селиванов. — Тогда становитесь в очередь.

Первым встал в очередь Штейдинг. Он. был самым сильным. Подойдя ко мне, он сказал:

— Сам предложил. Твоя идея. — И, размахнувшись, так дал мне по носу, что я до сих пор удивляюсь, как он не свернул мне его набок. Впрочем, если приглядеться внимательней, то можно заметить, что он у меня смотрит немного в сторону.

Третьим был самый маленький в классе Лева Каценеленбоген. Ему трудно было бить меня по лицу, и он стукнул меня ногой в живот. Это было очень больно и унизительно.

И тогда Леня Селиванов сказал:

— Хватит с него, ребята. Он уже получил.

— А как же мы? — спросил Олег Яковлев. — Мы же все еще не ударяли. Изменил он всем, а били только трое…

— Но трое били за всех. Видите же, он еле стоит, — сказал Леня. — Все. Ты получил то, что заслужил. А теперь — дай руку.

И все пожали мне руку.

Как я был счастлив! Как важно и как дорого было для меня это рукопожатие.

Больше я никогда не изменял своим товарищам.

Это был для меня урок на всю жизнь.