Мухосранские хроники

Прогулки с Вергилиным

Многое бы дал Кармазин, чтобы на его месте оказался кто-нибудь другой, а не он. Положение было в равной степени неловким и постыдным.

– Кажется, я потерял кошелек, – выдавил он, багровея от смущения.

– Понятно, – сказал кондуктор. – Платить как собираетесь?

Кондуктор был маленьким небритым стариком в старых просторных джинсах и форменной синей жилетке с эмблемой Мухэлектротранспорта. На тыльной стороне ладони, которой он принимал мзду, проступала расплывшаяся от времени татуировка в виде восходящего солнца.

– Не знаю, – честно отвечал Кармазин.

– Тогда выходим, – предупредил кондуктор. – Глаша, притормози.

Трамвай остановился на повороте, чем совершенно перегородил узкую улочку. Ему тут же нервно забибикали со всех сторон. Дверь с грохотом открылась.

– П-прошу… – пробормотал Кармазин, отступая и делая приглашающий жест.

– Чего это? – удивился кондуктор.

– Но вы же сказали: выходим… – попытался объяснить Кармазин.

– Юморист, – злобно сказал кондуктор. – Леонид Ленч. Это ты выходишь, а я дальше еду.

Так и случилось. Покуда Кармазин стоял столбом посреди проезжей части дороги, мучительно пытаясь сообразить, где очутился и куда теперь идти, кондуктор выдворил из трамвая еще одну жертву. Человек в костюме-тройке черного цвета и косо нахлобученной шляпе, очевидно, не прилагал никаких усилий к передвижению своими ногами, поэтому кондуктор, оказавшийся не по возрасту жилистым и цепким, выволок его из салона едва ли не за шиворот, дотащил до ближайшей скамейки и усадил там, кое-как привалив к дощатой спинке. Затем вприпрыжку, сильно хромая и не прекращая враждебно коситься на Кармазина, добежал да вагона и вскочил на подножку. Трамвай зазвенел, задребезжал всеми своими членами и уплыл далее по маршруту.

Вечерело. Моросило. Холодало. Чувствуя себя пропащим и никчемным, Кармазин добрел до скамейки с привольно разметавшимся собратом по несчастью и присел с краешку. Этой части города он совсем не знал. Теперь ему предстояло брести вдоль трамвайных путей в обратном направлении до самого дома. Тот редкий случай, когда хотелось благословить малые пространства города Мухосранска.

– Со мной такое случалось неоднократно, – услышал Кармазин над самым ухом знакомый голос. – И знаете что? В конце концов все потерянное непременно находилось.

– Это кошелек, – сказал Кармазин печально. – С деньгами. Как вы понимаете, деньги для меня намного важнее кошелька.

Вергилин сочувственно поцокал языком. Обойдя скамейку, он в задумчивости остановился над человеком в шляпе, которая, впрочем, окончательно сползла с головы и теперь просто лежала рядом.

– Думаю, у меня его украли, – продолжал сетовать Кармазин. – А там не только деньги, еще и визитки, и дисконтные карты, и всё-всё…

– Я знал его, Горацио, – вдруг промолвил Вергилин с неожиданной душевностью. – Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине… Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом?

– Простите?.. – опешил Кармазин.

– Это из «Гамлета», – сказал Вергилин. – В переводе, кажется, Пастернака. Кто из нас двоих литератор?

Кармазин подавленно молчал. Ему вдруг пришло в голову, что он до сих пор ровным счетом ничего не знает о личной жизни своего нечаянного знакомца.

– Он пьян? – наконец спросил Кармазин, кивая на безмолвного соседа по скамейке.

– Полагаю, умер, – спокойно отвечал Вергилин.

– То есть как умер?!

– Такое случается сплошь и рядом. Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус… – Вергилин скорчил ироническую гримасу. – Если вы и сейчас скажете, что не ведаете, чьи бессмертные строки я цитирую, то несказанно меня разочаруете.

Кармазин неспешно, чтобы никто не предположил на его счет ничего позорного, поднялся со своего уголка и на всякий случай отошел на пару шагов.

– Ведь нужно что-то сделать? – спросил он осторожно.

– Да что теперь поделаешь… – Вергилин развел руками. – Мертвого уж не воротить. Пойдемте отсюда.

Он взял слегка деморализованного Кармазина под руку и повел прочь по укрытой от дождя кронами деревьев аллее.

– Но это неправильно, что мы так его оставляем, – пытался возражать Кармазин.

– А что в этой жизни правильно? – спросил Вергилин. – Вы, инженер человеческих душ, можете мне сказать?

– Но кондуктор не должен был…

– Конечно, не должен. И вскорости за это поплатится.

Из аллеи они свернули на крутую каменную лестницу, чьи выщербленные временем ступеньки спускались к проступавшей сквозь неухоженный кустарник серой блямбе какого-то водоема.

– Это Вилихомотинский пруд, – сказал Вергилин. – Он почти ровесник самого города, а может быть, и старше. Говорят, еще лет двести тому назад это была простая лужа. А теперь достопримечательность и место отдыха горожан. С той стороны есть пляж с грибками и спасательной станцией. Видите, каких высот можно достичь, если достаточно долго лежать в одной позе?

Теперь они стояли у самой воды и следили за тем, как редкие дождевые капли подобно прилежному ученику, получившему задание по геометрии, рисовали на невыразительной глади концентрические окружности разного диаметра. Кармазин все еще чувствовал себя виноватым за то, что произошло с ним, с человеком в шляпе и с остальным народонаселением планеты этим ненастным вечером.

– Вы говорили, кондуктор поплатится, – сказал он. – Но каким образом?

– Не знаю, – отвечал Вергилин. – Знаю только, что все в этом мире взаимосвязано. И всякое событие влечет за собой непрерывную цепочку последствий. Вот я беру камешек, – с этими словами он действительно склонился, подобрал с земли какой-то окатыш и, кряхтя, разогнулся. – Бросаю его в воду. И жду.

– Чего ждете? – спросил Кармазин с обычной уже своей иронией.

– Жду, чем все это обернется, – рассудительно сообщил Вергилин. – Что же до кондуктора… Вы литератор, вам не должно составить большого труда сочинить сюжет, в котором кондуктор пострадает за свое бесчувственное отношение к пассажирам.

– В отношении меня он был формально прав, – сказал Кармазин. – Я действительно был неплатежеспособен, не являлся ни ребенком, ни инвалидом, ни даже беременной женщиной. А тот бедолага… – Он хищно усмехнулся, вступая на привычную стезю. – Что ж, закончив смену, кондуктор тем же трамваем доедет до своей остановки, вернется в свою убогую холостяцкую халупу, где никто его не ждет уже много лет. Жена ушла, лет десять назад уехала в деревню к родителям, и с тех пор ни письма от нее ни малейшей весточки. Может быть, ее и нет уже на белом свете, а он и не знает. Сам виноват, схлопотал срок по пьянке, откинулся и продолжал чудить да куролесить… кто ж такое обязан терпеть?! – Голос Кармазина понемногу окреп. Вергилин взирал на него по своему обыкновению эдак снизу вверх и с привычным уже ничем не мотивированным пиететом. – Повесивши жилетку в прихожей и не снимая обуви, потому что зачем же снимать, когда скоро суббота и все равно мыть полы шваброй с желтой деревянной ручкой и постоянно заедающей насадкой, а до той поры нет никакого резона о чем-то заботиться… кондуктор проходит сразу на кухню. Открывает холодильник, вздыхает, потому что забыл купить хлеб и сосиски, а про голубцы забыл еще третьего дня, пельмени же в морозилке закончились и того раньше… достает бутылку молока, наполовину пустую, снова вздыхает, лезет в хлебницу в надежде найти там что-нибудь не до конца окаменевшее, и ведь находит. Коржик, посыпанный орехами, в целлофане и сочник с творогом. Не лучшее сочетание на сон грядущий, а что делать? Потом он долго и бессмысленно всё это жует и запивает, хотя молоко скисло, и творог отдает чем-то нехорошим, жует и глядит в пустоту, а в голове нет ни единой мысли ни о чем. Хотя нет, одна мыслишка блуждает по закоулкам сознания, но в силу полной своей невыполнимости не набирает подобающей императивной силы: выпить бы. Выпить бы водки, думает кондуктор. Но водка закончилась вчера. Затем он, шаркая ногами…

– В обуви с улицы, – с удовольствием напомнил Вергилин.

– Да, в той же обуви бредет в комнату. Не зажигая свет, садится на топчан – никогда здесь не было ни дивана, ни кровати, ни какого иного семейного ложа, а лишь топчан, чье появление забылось, а происхождение темно, – садится и снова смотрит в пустоту. Другой бы на его месте включил телевизор, отвлекся бы от тяжких мыслей или в нашем случае от полного отсутствия таковых за просмотром какой-нибудь вздорной развлекательной программы с дикими криками: «Приз в студию!!!» Но телевизора тоже нет… Перед тем, как лечь не раздеваясь и провалиться в неверный старческий сон с какими-то ни с чем не сообразными цехами, вокзалами, лицами из прошлой жизни, кондуктор обводит тусклым взором свою жалкую обитель. И прямо перед собой, на единственном, разумеется – колченогом стуле видит черного человека в шляпе. Не человека даже, а силуэт, слабо обрисованный в кромешной темноте светом от бьющего в кухонное окно уличного фонаря. Крик застревает в горле кондуктора, конечности холодеют и, похоже, случается неприятность интимного свойства. «Вот и смерть моя пришла, – тем не менее вполне логично размышляет кондуктор. – Водочки так и не выпил напоследок…» Но ничего не происходит. Ничего мистического, вызывающего болезненные ассоциации с адскими муками. Все прозаично, обыденно, как наша жизнь и наша смерть. «Поговорим?» – спрашивает человек в шляпе тихим голосом. Кондуктор кивает, не имея сил шевелить языком. «Зачем ты меня из трамвая выкинул?» – «А проезд оплатить» – наконец выталкивает из пересохшей глотки кондуктор. «Разве ты не видел, что я умер?» Теряя всякое различие между сном и реальностью, кондуктор начинает привычно хорохориться: «Почем мне знать? Я не доктор, для меня что живые, что мертвые – все на одно лицо…» – «Хорошо же, – говорит человек в шляпе. – С завтрашнего утра будешь возить живых за деньги, а мертвых бесплатно. И не вздумай перепутать! Уж тогда тебе несдобровать…» – «Меня же уволят!» – «Придумай что-нибудь. Ты ведь не захочешь, чтобы я приходил к тебе каждую ночь, да еще с дружками?» Кондуктор показывает головой: нет, не захочет. «Так продлится, пока не научишься отличать мертвых от живых. Поверь, это не так просто, как тебе может показаться. И когда за смену не ошибешься ни разу, я оставлю тебя в покое. Прощай, прощай и помни обо мне!..

Кармазин перевел дух и замолчал.

– Не знаю, как у кондуктора, – сказал Вергилин, вытирая загривок платком, – а у меня крик застрял даже не в горле, а где-то в надключичной ямке. Уже по этой истории видно, что вы не местный, но интуитивно уловили наш особый мухосранский дух.

– А такой существует? – удивился Кармазин, смеясь.

– Конечно. Здесь у нас все происходит не так обостренно, как в других местах. Без надрыва, без пожаров и потопов. Живи Отелло в Мухосранске, он пожурил бы Дездемону и в худшем случае дал бы ей развод, а так и вовсе забыл бы к вечеру про злосчастный платок. Король Лир не стал бы связываться с обнаглевшей родней, подселившей к нему в квартирку гастарбайтеров, а заперся бы в кладовке и мастерил бы там кораблики из спичечных коробков.

– Гамлет ездил бы с Клавдием на рыбалку, – подхватил Кармазин, – а по праздникам дрался с ним по пьяной лавочке и с переменным успехом, пока Гертруда с Офелией выясняли на кухне, чья очередь вызволять благоверных из обезьянника.

– Вот и ваш призрак скорее не мрачный, а деловой, – покивал Вергилин. – Разрулил, что называется, проблему… Пойдемте, я вас провожу. Скоро совсем стемнеет, а после вашей импровизации мне в этих кустах все же немного неуютно. Позволено мне будет узнать, куда вы добирались трамваем, пока не обнаружилась пропажа?

Кармазин неопределенно пожал плечами.

– Туда я нынче определенно опоздал, – сказал он с философским бесстрастием.

Они снова оказались в пустынной аллее. Вергилин поддерживал Кармазина под локоть, оба молчали. «Как он тут оказался? – лениво подумал Кармазин. – Как он вообще постоянно оказывается в том же месте, что и я? Может быть его – несколько? Что если какой-то существенный процент городского населения составляют вот такие услужливые типчики без возраста, без особых примет и без каких бы то ни было иных занятий, кроме светских бесед со мной ни о чем?»

Из встречного трамвая вышла пожилая дама в клетчатом плаще, в вязаном берете растаманских цветов и в кремовых брюках. Переходя дорогу, она отчего-то не озиралась по сторонам, как полагалось бы из соображений безопасности, а внимательно разглядывала некий предмет в своих руках.

– Позвольте полюбопытствовать! – звучно обратился к ней Вергилин. – Это не кошелек ли у вас?

– Кошелек, – с удивлением ответила дама. – Как вы узнали?

– Мой друг, – сказал Вергилин, плавным жестом вводя притихшего Кармазина в контекст беседы, – не так давно потерял аналогичный предмет. Вполне возможно, он выронил его в салоне трамвая, но на пути следования в прямом направлении, а не обратном, как сейчас.

Дама поравнялась с ними и теперь глядела с тем выражением лица, в котором легко сопрягались подозрение и доброжелательность. В конце концов, эти двое мужчин выглядели вполне прилично и никак не могли считаться шаромыжниками в поисках чужой собственности.

– Если вы назовете мне сумму… – сказала пожилая дама, обращаясь к Кармазину.

– Лучше я назову вам фамилии на визитках, – предложил тот. – А сумму я все едино не помню.

Пока он перечислял фамилии, а дама строго, словно учительница, выслушивавшая у доски урок из уст если не отличника, то по меньшей мере успевающего ученика, кивала в такт его словам, Вергилин куда-то убрел, но вскорости вернулся чрезвычайно довольный.

– Что ж, – промолвила наконец пожилая дама. – Вы не ошиблись ни в чем. Возвращаю вам потерю. Впредь будьте осмотрительнее, молодой человек.

Кармазин рассыпался в обильных и бессвязных благодарностях.

Когда они наконец оказались предоставлены себе и друг другу, Кармазин сказал:

– Положительно это какое-то чудо.

– Это не чудо, – поправил его Вергилин, – а цепочка последствий.

– Вы серьезно полагаете, что нужно было бросить камешек в пруд, чтобы кошелек вернулся ко мне? – сощурился Кармазин.

– У вас есть другие гипотезы? – Вергилин выставил перед собой пятерню и начал загибать пальцы. – Камешек упал в пруд. Достигнув дна, он разбудил рыбу, какого-нибудь там карпа, который в испуге кинулся к противоположному берегу и спросонья заглотил наживку у одного из рыбаков. Возле пляжа всегда кто-нибудь рыбачит, надеясь на авось… Рыбак, довольный подвалившей удачей, сматывает удочки и спешит домой, в лоно семьи, с категорическим требованием означенного карпа ему немедленно зажарить, невзирая на угрозу ихтиофтириоза, крустацеза или, страшно сказать, бранхиомикоза.

У Кармазина отпала челюсть.

– Его супруга, – с энтузиазмом продолжал Вергилин, – без большой охоты отправляется в ближайшую продуктовую лавку с тем, чтобы купить растительного масла и бутылочку беленькой. Согласитесь, нечасто случается, чтобы кормилец воротился домой с добычей! Но в лавке как назло закончилось масло того сорта, к какому хозяйка привыкла за годы продуктового разнообразия. Это раньше масло было одного сорта на все случаи жизни – подсолнечное, из сортов Передовик, Первенец и Саратовский 82… Садясь в трамвай, чтобы проехать пару остановок до универсама, хозяйка вспоминает, что нужно купить еще туалетной бумаги, сайру в собственном соку, хотя не очень понимает, какой у сайры может быть сок, йогурт внукам и бифидок себе. В задумчивости взгляд ее падает на трамвайные ступеньки. Там лежит кошелек. Ваш кошелек, который вы по рассеянности выдернули из кармана собственной рукой перед тем, как ухватиться за поручень. Ее первая мысль – опросить пассажиров. Но в салоне никого нет, и даже кондуктор ушел в кабину поболтать с водителем. Остается лишь подобрать бесхозную находку, что пожилая дама и делает, еще не ведая, что в силу общей предопределенности последствий на остановке встретится с нами… – Вергилин остановился и внимательно посмотрел на Кармазина. – Здесь я должен был бы сказать, что это всего-навсего шутка, а на деле все было иначе и намного проще, но я этого делать не стану.

– Вы сочинять не пробовали? – рассмеялся Кармазин чуточку покровительственно.

Вергилин ухмыльнулся и сказал ему с заговорщицким видом:

– Скамейка пуста.

– Что это значит? – рассеянно спросил Кармазин, снова и снова перебирая визитки, словно они составляли наибольшую ценность из всего содержимого кошелька.

– Ваш покойник удалился по своим делам, – пояснил Вергилин.

– Куда он мог удалиться? – опешил Кармазин.

– Но вы сами указали ему точный маршрут и обрисовали план действий, не так ли? – изумился Вергилин.