Мутные времена

Глава 12

Лето 1998

Теплый, аж до горячего, ветер опять бьет упругой струей в лицо. Погодка раскачалась, кое-где даже асфальт размягчился и слегка «потек». Прямо так и чувствуется, как отпечатываются в нем рубчатые протекторы новых покрышек, придавливаемых к земле тяжелой базой немецкого внедорожника. Можно, конечно, закрыть форточку и включить кондишку, но мне больше нравиться, когда горячий ветер в лицо. Не люблю я очищенный и охлажденный воздух, прошедший кучу новомодных навороченных фильтров. Какой-то он неживой, выхолощенный, как в стерилизованной операционной, лишенный малейших оттенков запаха пролетающих за окном лесов, полей и рек. После пьянящего аромата врывающегося в салон одуряющего запаха цветущего луга, дохнуло живительной прохладой и тиной с заболоченного озера, мимо которого я пролетел на полном ходу. Дорога резко вильнула в сторону, уводя автомобиль по пологой дуге в светлый сосновый бор. Я с наслаждением вдохнул полной грудью смолистый аромат хвои с тонким грибным оттенком. Ну, скажите, какая, даже самая навороченная химия, может сравниться с натуральными запахами настоящего сибирского леса? То-то!

Дорога резко вильнула в очередной раз, я крутанул рулевое колесо. Машина устойчиво вписалась в крутой поворот.

— Мля! — выругался я, резко утапливая педаль тормоза в пол: впереди, в сотне метров от поворота, узкая однополосная дорога была перегорожена двумя внедорожниками: потрепанным «Митсубиси Паджеро» и 70-ым «Крузаком-Охотником».

Затрещала антиблокировочная система, но справиться с высокой скоростью «Волги» не смогла — тяжелый автомобиль вильнул и, визжа покрышками, пошел юзом, оставляя позади черный тормозной след. Газик развернуло правым боком к перегораживающим дорогу внедорожникам. Олдмобиль дернулся, на мгновение «зависнув» на двух колесах, а затем резко остановился. Ремень безопасности болезненно впился в грудь.

— Э, уроды! Чё за херня?! — едва отстегнув ремень безопасности, заорал я в открытую форточку, обращаясь к сгрудившимся возле машин людям. — Если авария — знак за поворот надо выноси…

Договорить мне не дали: один из мужиков вытянул руку в мою сторону. Что-то негромко хлопнуло: в лобовом стекле появилась аккуратная дырочка, от которой в разные стороны побежали «веселые» трещинки, а мне в плечо словно кувалдой саданули.

— Мать твою! — зашипел я от боли, хватаясь за простреленную руку и одновременно пригибаясь пониже.

Стрелок, зацепив меня с первой попытки, не успокоился: раздалось еще несколько хлопков, покрывших триплекс лобовухи сетью трещин. Но к тому моменту я уже распахнул водительскую дверь и вывалился на асфальт, закрывшись от бандитов кузовом автомобиля — благо опыта у меня было «хоть отбавляй».

— Чё творите, дятлы?! — заорал я, привалившись к колесу и зажимая кровоточащую рану. — Чё я вам сделал-то?! А?! — Я выглянул на мгновение из-за машины, стараясь оценить обстановку. Бандитов на первый взгляд — пятеро. Вооружены. Кроме стрелка с пистолетом заметил у троих обрезы, а у одного укороченный «Калаш».

— Ты гля, какой шустрый? — В наступившей тишине до меня донесся удивленный голос стрелка. — Филин, ну-ка ты влупи! У тебя аппарат посерьезней!

— Влегкую! — ухмыльнулся детина с укоротом.

Тишину соснового бора раскололо рваной автоматной очередью. По жестяному кузову олдмобиля застучали свинцовые дятлы.

— Вот, значит, как? — вжимая голову в плечи, буркнул я, стягивая футболку. Кое-как перетянув ей рану, я материализовал пистолет-пулемет «Штайр ТМП» с магазином на тридцать патронов. Из-за ранения, с практически обездвиженной правой рукой, с более серьезным оружием сейчас совладать, наверное, не смогу. Хотя, посмотрим-посмотрим…

— Эй, терпила! — когда заткнулся автомат, весело крикнул первый стрелок. — Ты как, ласты еще не склеил?

— Не дождетесь! — проорал я в ответ. — Если руки под хер заточены, никакая волына не поможет!

— Ха, — не согласился стрелок, — кровушку-то я тебе пустил! Если бы твое ведро не встало так удачно, да ты таким живчиком бы не оказался, уже ворон бы кормил!

— Смотри, как бы самому на корм воронам не пойти! — крикнул я в ответ, снимая «Штайр» с предохранителя.

— Ты погляди, — обращаясь к подельникам, произнес стрелок, — он не только шустрый, но еще и веселый! Люблю таких, слышь чувак! Жалко тебя будет мочить! Но… — он показушно развел руками, — свидетелей мы не оставляем! Да и куда тебе деться? Сейчас покурим, да и добьем тебя, чтобы не мучился! Мы добрые, правда, братаны?

Бандиты дружно заржали.

— А ты пока насладись последними моментами, — продолжил стрелок, — чем дольше мы курить будем — тем дольше ты проживешь!

— Вот что, отморозки, теперь послушайте меня! — Я слегка приподнялся над капотом. — Вы не представляете, с кем связались! Даю вам пять минут на погрузку, и валите отсюда, пока при памяти! Обещаю, что не буду искать…

— Ну, ты, фраерок, даешь! — В голосе стрелка даже проскочили нотки восхищения. — Ты совсем шизанутый! Прям зауважал я тебя! Хоть в долю бери…

Неожиданно зашкворчала рация, висевшая на поясе у одного из бандюков:

— Рыжий-рыжий, слышь меня? Прием.

Сняв с пояса рацию, бандит поднес её к голове:

— Слышу, Горшок, как там? Прием.

— Колонна прошла через «Вольное», идем за ними. Прием.

— Мы на месте, где договаривались. Встретим, как надо! Конец связи. Митяй, минут через десять-пятнадцать будут здесь, — повесив рацию на пояс, произнес Рыжий, обращаясь к стрелку.

— Тогда кончаем этого, — распорядился стрелок, оказавшийся в банде отморозков за главного, — и за работу!

Ага, вот кто перегонов мочит! — Я вспомнил предупреждение толстого мента. — Это я «удачно» попал!

— Ловите, суки! — истошно закричал я, выпрыгивая из-за капота, словно чертик из коробочки. Стеганув длинной очередью по нападавшим, я опять спрятался под защиту машины. Жаль, что прицельно пострелять не получилось, но увидев перекошенные и опешившие лица отморозков, не ожидавших подобного сюрприза, я довольно оскалился.

— А! Еп! Падла! — заверещал один из бандюков, падая на асфальт. — Он меня подстрелил! Прямо в пузо поймал… Тварь!

— Чё, схавали?! — с веселой злобой прокричал я — одного все-таки удалось зацепить. — Один-один!

Бандюки, не сговариваясь, перебежали под защиту своих внедорожников, забыв на дороге подстреленного подельника, корчившегося от боли. Видимо до сего момента им никто не оказывал никакого сопротивления.

— Митяй, Филин, пацаны, — заныл раненный налетчик, — помогите! Мне в больничку надо…

— Терпи, раз подставился! — грубо оборвал его стрелок. — Сделаем дело — отвезем к лепиле! Если будешь ныть — сам пристрелю, чтоб не мучился!

Раненный испуганно затих, скорчившись на асфальте, видимо знал, что отмороженный на всю голову главарь с легкостью выполнит свое обещание.

— Слышь, фраерок! — крикнул Митяй. — Можешь валить на все четыре стороны! Некогда с тобой возиться! Дело у нас… А тебе, считай, повезло…

— Чё, зассали, отморозки?! — Меня вконец захлестнуло бесшабашное веселье — куражиться, так уж по-полной! — Я предупреждал! Теперь не выпущу — все тут ляжете! Вы свой шанс просрали, уроды!

— Валите его, пацаны! — скомандовал Митяй, и на машину обрушился шквал выстрелов.

Эх, бедный мой драндулет! Ладно, восстановлю, дело не хитрое! Главное самому пулю не словить… Подохнуть-то не подохну, а вот где я потом этих дятлов искать буду? Зашкерятся, в норы забьются, и ищи свищи! Нет, найти-то рано или поздно найду, — размышлял я, материализуя снаряженный и готовый к выстрелу «РПГ-26» (спасибо Федору Кузьмичу, в свое время вволю настрелялся из этой штуки на танковом полигоне), — только время терять неохота! Дождавшись, когда затихнут выстрелы, видимо расстреляли братки весь боезапас, я взял в прицел «крузак», произнес «бай-бай, ребятки» и нажал на спусковой крючок. Рвануло так, что зазвенело в ушах, а внедорожник разнесло в клочья — не танк все-таки! Ударной волной покорежило и «пыжик», откинув не подлежащий восстановлению агрегат на обочину. Бандюков тоже неслабо порвало: от некоторых остались только окровавленные куски мяса. Боле-менее в сносном виде остался только обладатель укороченного «калаша» — Филин.

— Вот и сказочке конец! — произнес я, вставая в полный рост и оглядывая поле боя. — А ведь предупреждал…

Разглядев сквозь дым чадящих внедорожников вереницу японок, снижающих скорость, я бросил на землю опустевший «тубус» гранатомета, поднял «Штайр» и, пройдя сквозь дымящее побоище, побрел навстречу перегонщикам. Не доехав метров пятьдесят до места битвы, головная машина остановилась. Передние двери распахнулись — перепуганные пассажир и водитель выскочили на дорогу.

— Что случилось? Авария? Сам в порядке? — наперебой затараторили они, подбежав ко мне.

— За меня не беспокойтесь — в порядке, — заверил я их.

— А с рукой что? — заметив напитавшуюся кровь футболку, которой я перетянул рану, — спросил перегонщик.

— Ерунда — зацепило слегка, — произнес я, отмахнувшись.

— Так ч-что здесь было-то? — слегка заикаясь, спросил второй, мазнув испуганным взглядом по окровавленным кускам тел и пистолету в моей руке. — Сколько тачки гоняю, такого никогда не видел!

— Бандюки это, — пояснил я, — вас ждали. Тачки бы отняли, да и порешили бы всю вашу дружную компашку…

Из остальных машин к нам тоже начали подтягиваться люди.

— Слышал я, что где-то здесь перегонщиков валят… Но чтобы так… А что с ними случилось? — спросил один из подошедших водителей, молодой светловолосый паренек лет двадцати пяти.

— Повезло вам, — ответил я, качнув стволом пистолета, — я раньше подъехал…

— Так вы это, из милиции? — просияв лицом, предположил паренек.

— Ну, почти, — уклончиво ответил я, — можешь считать меня народным дружинником. — Кстати, вас вели всю дорогу подельники вот этих вот ублюдков… Где-то рядом должны быть…

— Похоже, свинтили они, как только увидели такое, — произнес водитель машины, шедшей последней в колонне. «Хонда» за нами шла, а потом резко развернулась и по газам…

— Офигеть! — с присвистом произнес белобрысый паренек, останавливаясь у раскуроченного взрывом «Крузака». — Чем это вы их так?

Ответить пареньку я не успел: коротко треснул автомат пришедшего в сознание Филина, и мир для меня перестал существовать.

Очнулся я одним махом: вот только что не было меня, а теперь появился. Жутко болела голова и грудь. Я медленно приоткрыл глаза: ага, похоже на больничную палату. С левой стороны от меня обнаружились какие-то приборы-мониторы, издающие пищащие звуки. От приборов ко мне шли какие-то проводки. Понятно, скорее всего, я в реанимации. С правой стороны от меня неожиданно кто-то шумно почесался. Значит не один я здесь. Стараясь не делать резких движений, я скосил глаза.

— Проха, ты что ль? — Узнал я верного соратника, восседающего на стуле рядом с моей кроватью.

— Серега, очнулся?! — радостно завопил Прохор, кидаясь мне на шею. — Я знал, знал, что ты выживешь…

— Первый раз, что ли? — фыркнул я, тут же скривившись от хлестанувшей обжигающей плеткой боли. — Да не тряси ты меня — башка раскалывается и в груди горит! Чувствую себя пришпиленным булавкой жуком. Чё со мной на этот раз?

Дверь распахнулась, и в проеме показался Федор Кузьмич в наброшенном поверх костюма белом халате. Он стремительным шагом ворвался в палату.

— Очнулся, Вадимыч? — громыхнул бывший генерал. — А мы тебе уже гроб заказывать собирались — тебя в морг сначала определили! Ну как так-то, а?

— Не переживай, Федор Кузьмич! — улыбнулся я сквозь стиснутые зубы. — Я крепче, чем кажусь.

— Не знаю как, но везет тебе как… — не успокаивался бывший КГБешник, — как покойнику! Три пули поймать умудрился: в голову, в грудь и в руку!

— Но живой ведь! — парировал я, подмигнув Прохору. Кто-кто, а он прекрасно знал, что убить меня не так-то просто.

— Эх, помяни мое слово, Сергей Вадимыч, — горестно вздохнув, произнес Топорков, — не может везение длиться вечно! Не может! Не лезь больше на рожон, Вадимыч — в следующий раз может все плохо закончиться… Хотя и на этот раз тоже не фонтан!

— Да знаю я, Федор Кузьмич, знаю, — извиняющимся тоном произнес я.

— Ага, знает он, — проворчал бывший генерал. — Ну что тебя «в одинокого» по лесам и полям понесло? Чего тебе не хватает? Ну, есть все у человека… С жиру что ли бесишься?

— Развеяться мне надо было, — ответил я. — Взвою скоро…

— Ну и ехал бы себе куда-нибудь на курорт. Сейшелы или Мальдивы, Анталия…

— Да тошнит меня уже от всего этого, Кузьмич! Надоело!

— Ну, блин, — развел руками Федор Кузьмич, — не хочешь за границей отдыхать, давай я тебя у нас в ведомственный конторский санаторий устрою. Тишина, спокойствие, природа… И что самое главное — безопасность!

— Не хочу! — вновь взбрыкнул я. — Хочу пожить простой жизнью, простого российского обывателя…

— Ну и как, пожил? — недовольно буркнул бывший генерал.

— Не сердись, Кузьмич, всякое случается: и плохое, и хорошее…

— Только не с тобой! — громыхнул генерал. — Вспомни, как в 96-ом мы тебя искали?

— Помню, Федор Кузмич! За что тебе низкий земной поклон… Кстати, а где мы сейчас? И что вообще со мной произошло?

— Хм, и он еще спрашивает? — страдальчески хмыкнул начальник моей службы безопасности. — Грязно сработали, батенька! Вот и получили горькую пилюлю! Благо, что не смертельную!

— Ты, Сергей, одного из налетчиков не добил, — пояснил Прохор. — Вот он-то, очнувшись, и срезал тебя остатками боезапаса.

— Ну как так, Сереженька? — продолжал сокрушаться бывший генерал. — Ну, разве ж я тебя не учил, что опасно поворачиваться спиной к врагу, пока не удостоверишься, что все бойцы действительно нейтрализованы? А?

— Учили, Федор Кузьмич, учили, — скрепя сердце, признало я правоту своего безопасника.

— Учили его! Как был неучем, так им и остался! — не прекращал ругаться Топорков. — Ну, если контрольного выстрела гнушаешься, то хотя ствол бы подбери! Что проще-то? И вообще, я не понимаю, как можно было так глупо влипнуть? Что, нельзя было свою колымагу на дороге развернуть, раз такое дело?

— Да не успел я, Федор Кузьмич, не сообразил сразу, что к чему! Когда из-за поворота выскочил и драндулеты ихние увидел, думал, что авария. Помочь хотел… А они меня в стволы… Плечо зацепили. Я едва из машины вывалиться успел, а то бы нашпиговали свинцом, как рождественского гуся яблоками!

— Молодец, что хоть это сделать сообразил! — снизошел до похвалы бывший генерал. — Видел я твое ведро, — усмехнувшись в седые усы, кивнул Топорков, — им, как говорил почтальон Печкин, теперь только вермишель отбрасывать… А скажи-ка мне, дорогой Сергей Вадимович, каким макаром ты умудрился с полигона гранатомет утянуть? Ведь если бы не он, одним «Штайром» ты от этих отморозков бы не отбился.

— У нас, женщин, свои секреты, — притворно потупившись, произнес я. Ну не говорить же, в самом деле, что я его из воздуха слепил? Ну, кто в такую чушь в трезвом рассудке поверит? Лучше промолчу — об этой моей особенности никто не знает.

— Ох, Вадимыч, Вадимыч, я с тобой скоро сам в реанимацию загремлю… Инсульт там, или инфаркт…

— А, не прибедняйся Федор Кузьмич! С твоим-то здоровьем! Мужики, а где я сейчас? В Москве?

— В Москве? С чего ты взял? — удивился Топорков. — Ты в Сибири, в областной клинической… Мы, вообще-то, с Прохором за твоим хладным телом сюда приехали! Нам же сообщили, что ты того, перешел в мир иной… Хотя Прошка до последнего не хотел в твою смерть верить! Живой, говорит, Серега, зуб даю!

Мы с Прохором понимающе переглянулись.

— И гляди-ка, ты, прав оказался! — закончил Федор Кузьмич.

— Кто еще об этом знает? — спросил я. — Ну, о моей смерти?

— Никто, — сообщил Топорков, — мы решили не афишировать… До выяснения, так сказать…

— Вот и здорово! — обрадовался я. — В прессу ничего не просочилось?

— Обижаешь, Сереженька! — фыркнул генерал. — Первым делом рты позатыкали: кого подмазали, кому пригрозили… Так что на трассе случилась банальная бандитская разборка между членами организованной бандитской группировки, занимающейся в этом районе разбоем и убийствами. Ты и ментам помог, вылечил головную боль — они за ними уже год как землю роют.

— Знаю, — кивнул я, — мне говорили, что здесь перегонщиков неоднократно мочили.

— Вот-вот, даже предупреждали тебя! — произнес Федор Кузьмич.

— А сюда меня кто приволок? — продолжал я восстанавливать цепочку событий после моей отключки.

— Там поселок недалеко — Нахаловка, пацаны-перегонщики тебя сначала туда отвезли в больничку, — просветил меня Прохор.

— А че с уродом стало, который меня подстрелил?

— Они же его и скрутили — патронов у отморозка больше не было, — продолжил Прохор. — Тебя в больничке осмотрели и признали мертвым…

— Ага, — перебил я Воронина, — врач сказал в морг, значит в морг!

— Примерно так и было, — согласно кивнул Прохор. — Документики твои когда в местной ментовке пробили, ужаснулись… Ну, так инфа и до нас с Федором Кузьмичем докатилась…

— Слава Богу, что сначала до вас, а не до прессы! — облегченно выдохнул я. — А как поняли, что я не умер?

— Есть в нахаловской ментовке летеха-гаишник один, они с напарником тебя на трассе останавливали…

— Семен Колобков и Шурка-сержант. — Вспомнил я имена гаишников.

— Они, — кивнул Прохор, — их для опознания в Нахаловский морг отрядили. Вот они-то и заметили, что ты вроде бы живой.

— Увижу, отблагодарю! — сообщил я коллегам. — Ведь и вправду окочуриться мог! — Я заговорщически подмигнул Воронину: ага, окочурюсь я — не дождетесь!

— Ну а потом тебя на скорой в областную клинику и доставили. Дальше ты сам знаешь…

— Слушайте, мужики, я вроде бы в реанимации, а до сих пор ни одного врача не видел…

— Вот я садовая голова! — хлопнул себя по лбу ладошкой Федор Кузьмич. — Я ж там парням приказал никого не впускать… Вот старый пенек!

Бывший генерал пулей вылетел из палаты, а через секунду вернулся в сопровождении разгневанного врача.

— Это просто безобразие! — бушевал доктор. — Что вы себе позволяете! Быстро все вон отсюда! Человек только после тяжелого ранения в себя пришел…

— Все, доктор, дорогой, уходим! Прохор!

Хлопнула входная дверь, и мы остались один на один с врачом. Доктор, пожилой солидный дядька, несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая расшалившиеся нервишки, и произнес:

— Сергей Вадимович, я ваш лечащий врач Толстобоков Степан Павлович. Как вы себя чувствуете?

После ухода врача ко мне опять прорвались Федор Кузьмич и Прохор.

— Вот что, Сережка, — произнес Топорков, — врач сказал, ты на поправку пошел…

— Здорово, — согласился я.

— Знаю, что на тебе все, как на собаке все заживает, — пошутил генерал. — Но в следующий раз, давай без этих твоих штучек! — предупредил Федор Кузьмич. — Ты если не себя, то всех нас в гроб вгонишь!

— Буду стараться, товарищ генерал! — приложив ладонь к виску, шутливо отрапортовал я.

— Ох, молодежь! — покачал седой головой отставной генерал. — Все бы вам хиханьки, да хахоньки! Ладно, раз с тобой все в порядке, я обратно — дел «за гланды»… Сам-то как, возвращаться не собираешься?

— Нет, не собираюсь.

— Хорошо, тогда я с тобой на первое время Прохора оставлю, пока ты совсем на ноги не встанешь. Да, вот еще что хотел спросить: Машка сказала, что ты распорядился все рублевые счета позакрывать?

— Да, — подтвердил я. — Закрывать, либо переводить в валюту. И чем быстрее, тем лучше!

— Проверенная информация? — подобрался старый служака.

— Более чем, — ответил я.

— Понял. Тогда выздоравливай поскорее, — он протянул мне руку, — и больше так не попадай! До встречи!

— Не переживай, Федор Кузьмич, все нормально будет!

— Ладно, парни, я побежал! Хочу на ближайший рейс до столицы успеть…

— Счастливо, Кузьмич! — попрощался я.

— Федор Кузьмич, я, как только, так сразу и вылечу, — произнес Воронин.

— Все, парни, удачи! — генерал отсалютовал нам сжатым кулаком и стремительно вышел из палаты.

— Кузьмич-то наш еще ого-го! — с белой завистью в голосе протянул Прохор.

— Да, бодрый старикан, — согласился я. — Нам бы в его годы такую энергию. Слушай, Прохор, мне валить из этой больнички надо… Поскорее…

— В смысле? — не понял Воронин.

— Забыл что ли? Меня в этот раз, похоже, реально завалили!

— Я так и понял, — согласно кивнул Прохор, — в морг тебя действительно покойником определили. А там ты и того…

— Вот именно, что того! Там я и воскрес в очередной раз! А отсюда валить надо — у меня со дня на день раны закроются так, что и следов не останется! У местных эскулапов сразу куча вопросов появится… А оно нам надо? — риторически спросил я.

— И даром не нать, и с деньгами не нать! — согласился Проха. — Тогда я к главврачу, выписку оформлять?

— Толстобоков заартачиться, — задумчиво произнес я, — он мужик правильный… После такого-то ранения вообще редко кто выживает, — я хохотнул.

— Не суетись, решим это вопрос: где подмажем, где попросим — не первый раз замужем! — не стушевался Прохор.

— Слушай, давай мы так сделаем, — меня неожиданно осенило, — оформим мой перевод в Нахаловскую больницу. Во-первых: это рядом… А во вторых надо ментов отблагодарить, а то как-то не по-людски. Они меня, можно сказать, к жизни вернули!

— Ладно, займусь, — ответил Воронин. — А ты — покемарь пока. Ты хоть и бессмертный сукин сын, но видок у тебя… Краше в ящик кладут!

Каким способом Прохору удалось уломать главврача и Толстобокова, я не уточнял. Сначала они пытались меня «образумить», говоря, что последствия такого ранения могут быть непредсказуемыми, что так нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью, и прочее-прочее-прочее… Но уже утром следующего дня, написав всевозможные «отказные письма», в которых брал всю ответственность за любые последствия нарушения лечения на себя, я трясся на жесткой лежанке в машине скорой помощи в сторону поселка Нахаловка. В поселковой больничке я тоже рассчитывал провести не более одного дня: так как из опыта знал, раны мои вскоре совсем исчезнут. Да и весь этот перевод из одной больницы в другую был устроен только для того, чтобы хоть немножко усыпить бдительность областных врачей, в руки которых в кои-то веки попала столь известная личность. К моему прибытию Прохор уже успел насуетить отдельную палату, в которую меня с комфортом вкатили прямо из машины скорой помощи на каталке. В палате с распростертыми объятиями, фруктами и цветами меня встречала местный главврач: Светла Васильевна Клюшкина — крепкая дородная женщина лет 55-ти, окруженная группой взбудораженных врачей. После взаимных приветствий и расшаркиваний, Светлана Васильевна, опустив очи долу, смущаясь и краснея, словно нашкодившая школьница перед строгой учительницей, произнесла:

— Сергей Вадимович, вы уж простите нас, грешных, что не разобравшись, как следует, вас в морг определили… Мы уж и сами себя давно поедом съели…

— Дорогая Светлана Васильевна, да не переживайте вы так! — Как можно тактичнее прервал я извинения главврача. — С кем не бывает? Все мы время от времени ошибаемся… Косячим, как модно сейчас выражаться…

Врачи немного приободрились, а я продолжил:

— Ведь все хорошо закончилось! А это главное! Я, уж поверьте мне на слово, зла ни на кого не держу…

— Сергей Вадимович, — чуть не в ноги кинулась ко мне Светлана Васильевна, вздохнув с облегчением — видимо ожидала от меня совсем другой реакции, — да мы вас всем коллективом так быстро на ноги поставим…

— Светлана Васильевна, голубушка, только рад буду! Да, и просьба у меня к вам: не нужно распространяться насчет моей персоны. Хочу остаться инкогнито… Ну, насколько это возможно. А сейчас, можно, я немного отдохну? Что-то утомился в дороге…

— Конечно-конечно! Пойдемте товарищи! — поспешно произнесла Клюшкина, выдавливая собравшихся врачей из палаты. — Сергей Вадимович, — сказала она, остановившись на пороге, — вас бы осмотреть… Все-таки тяжелое ранение…

— Хорошо, я чуть-чуть… только в себя приду, и можете осматривать, — произнес я, переглянувшись с Прохором.

— Отдыхайте, Сергей Вадимович! — сказала Светлана Васильевна, закрывая за собой дверь.

— А у тебя раны еще не зажили? — спросил меня Прохор, когда мы остались одни.

— Вроде бы еще нет, — ответил я. — Я ж в областной сегодня на перевязке был… Хоть и удивлялись все, что так быстро заживление идет, но ты же видел в прошлый раз, что с каждым часом темпы только возрастают. Интересно, если меня до пепла сжечь, за какое время я восстановлюсь?

— Сплюнь, Серега! — посоветовал Воронин. — А вдруг не восстановишься? После каждого покушения от тебя хоть что-то, да оставалось… А до пепла… Ну его нафиг, такие варианты!

— Согласен! Ну его…

В облупленную дверь палаты кто-то деликатно постучал кончиками пальцев.

— Открыто! — крикнул Прохор.

Дверь слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель осторожно заглянула круглая улыбающаяся физиономия старшего лейтенанта Колобкова:

— Можно?

— Сеня! — радостно произнес я, узнав своего «спасителя». — Заходи, дорогой! Тебе теперь всегда можно! В любое время дня и ночи! Вот погоди, встану на ноги, мы с тобой так отметим…

— Сергей Вадимович, я это, не один… — помявшись на пороге, произнес гаишник.

— А, и Шурик с тобой?

Из-за Широкой спины Колобкова выглянул его худосочный напарник.

— Здрасьте, Сергей Вадимыч! — глупо улыбаясь, произнес он, застыв, как и Колобков на пороге палаты.

— Ну, чего встали? — недовольно прикрикнул я на них. — Давайте, мужики, проходите, садитесь! Рассказывайте, как дошли до жизни такой?

— Какой такой? — остановившись у металлической спинки кровати, переспросил Шурик.

— Как какой? — рассмеялся я. — Врачи меня, понимаешь, в морг определили, а вы, черти полосатые, обратно к жизни вернули! Прохор Михалыч, — я потер пальцами горло, — организуй нам по стописят… Можно же мне со своими благодетелями за спасение принять?

— Сергей Вадимович, вам же, наверно, нельзя! — несмело запротестовал Колобков. — Мы ж никуда не денемся… Вот выздоровеете…

— Так, отставить разговорчики! — копируя манеру разговора генерала Топоркова со своими подчиненными, командным голосом произнес я. — Мне можно! По чуть — чуть… Вон, Прохор Михалыч не даст соврать.

— Сейчас сделаем, — произнес Прохор, направляясь к выходу, — только в машину схожу.

— В машину? — удивился я. — Вы же с Кузьмичем на самолете прилетели?

— Пришлось купить, — пожал плечами Воронин. — Ну не на такси же мне гонять?

— Эх, как у вас, богатых и известных все просто! — с завистью произнес Семен. — Нужна машина — пошел и купил…

— Сень, — если нужно — организуем и тебе хорошую тачку. Хочешь?

— А то: кто ж не хочет? Вы это серьезно, Сергей Вадимыч? — не поверил Колобков.

— Серьезно-серьезно! — подтвердил я. — Вот на ноги встану… Хотя, можно и Прохора попросить — он быстрее организует.

— Неудобно как-то… — вдруг замялся Колобков. — Я ж не шаромыжник какой…

— Сень, не начинай! — прикрикнул на него я. — Все сделаем! Вы, мужики, лучше расскажите: не ожидали меня в местной мертвухе откопать?

— Еще бы! — Передернул покатыми плечами Колобков. — Нам когда сообщили, мы с Шуркой не поверили… Но против фактов не попрешь! Шурке спасибо скажите — он первый заметил, что у вас вроде как глаз дергается…

— Да не дергался, — возразил сержант, — мне показалось, что глазное яблоко под закрытым веком вроде как шевельнулось. Но свет у них в морге поганый, сначала подумал, что почудилось…

— Хорошо, что мне сказал, — «перехватил эстафету» Семен, — а то наш патологоанатом ни в какую верить не хотел! Ну мы после и зеркальце, и сердце слушали — живой мертвец-то… Простите, Сергей Вадимович!

— Че извиняешься? — хохотнул я. — Лучше было, если б ваш патологоанатом меня как рыбы разделал? Мужики, да я вам по гроб жизни обязан! Просите, что хотите… Да и того, я думаю, маловато будет! В общем, все, что в моих силах…

В палату вернулся Прохор, позвякивая стеклом в черном непрозрачном пластиковом пакете. Выставив на стол две бутылки «Хеннесси ВСОП», Прохор пробежался взглядом по палате.

— Стаканов только два, — произнес он.

— Не беспокойтесь, у нас свои! — засуетился Колобков, вынимания из накладного кармана фирменных брюк пластиковый складной стаканчик. — Шурка?

— Ага, у меня тоже с собой, — успокоил напарника Шурик, вынимая точно такое же изделие российской промышленности.

— Раз-два! — произнес Колобков, взмахивая рукой. Конусовидные кольца стаканчика разложились с легким шуршанием. — И готово!

Прохор ловко откупорил одну из бутылок и разлил дорогой коньяк по стаканам. Протянув один стакан мне и, дождавшись, когда гаишники разберут со стола наполненную тару, он произнес:

— За чудесное воскрешение моего друга!

— За вас, мужики! — произнес я, медленно вливая в себя ароматный коньяк.

С наслаждением выдохнув, я передал стакан Прохору.

— Хороша, зараза! — причмокнул Колобков, проглотив свою порцию. — Жаль, что на нашу зарплату с таким коньячком не разгонишься!

— Не переживай, Сеня, попьем мы еще с тобой такого коньячка! — заверил я своего «спасителя». — И получше попьем…

— Ох, — расплылся в улыбке Колобков, — ловлю вас на слове, Сергей Вадимович!

— Вот, что мужики, давайте еще по одной — и перейдем на «ты». Достала меня эта официальщина! Прохор, начисляй по второй!

После второй, а затем и третьей порции, гаишники расслабились, и разговор потек в непринужденном русле.

— Слушай, Сень, помнишь, ты мне обещал домик организовать, если я вернусь? Так организуешь?

— Конечно помню! А вы… то есть ты, — поправился Колобков, — у нас задержаться решил?

— Да, почти решил, — ответил я. — Впечатлений полные штаны! Тишины и спокойствия хочу!

— Ну, это мы организуем! — пообещал Колобков. — А начет домика… Есть один просто замечательный вариант: Катюха Склярова часть дома сдает внаем. Жильцов у нее сейчас нет. Баба она справная: тебе-то недосуг небось убираться, стирать, харчи себе готовить?

— Есть такой грешок, — согласился я, — не хотелось бы с бытовухой заморачиваться…

— Ну вот, а она за небольшую плату все это организует!

— Правда-правда, Сергей Вадимович, — присоединился к напарнику Шурка, — это лучший вариант! Дом у нее большой, для жильцов вход отдельный, двор, сад отличный, огород… Фрукты-овощи пойдут — все свое! Экологически чистое!

— Частный сектор, райончик тихий, речка рядом! — продолжил перечислять преимущества Семен. — А Катюха сама здесь работает, в больнице. Санитаркой. Сегодня как раз её смена. На перевязку пойдете — там и познакомитесь.

— Спасибо, мужики, — поблагодарил я ГАИшников, — красиво вы все расписали — я подумаю.

— А ту и думать нечего! — заявил Колобков. — Лучшего варианта не найти. Поселочек у нас небольшой…

— Ладно-ладно, поживем-увидим! Прохор, давай еще по одной!

На перевязку меня повезли немного «навеселе». Я не так чтобы очень набрался, но после всех злоключений, произошедших со мной, от выпитого спиртного слегка поплыл. В процедурном кабинете меня уже дожидалась медсестра — хрупкая миниатюрная женщина, лет тридцати. Окинув плотоядным взглядом её точеную фигурку, облаченную в белоснежный накрахмаленный халат, густые черные волосы, выбивающиеся из-под медицинской шапочки, бархатную смугло-загорелую кожу и приятное личико, я понял, что с медсестрой мне повезло — настоящая красавица! Или это «Хеннесси» во мне бродит? Да нет, девушка действительно, каких поискать! И чего только она забыла в этой дыре? Кстати, а не её ли дом мне Колобков сватал? Если оно так, то и раздумывать не стоит! Где еще я сыщу такую очаровательную хозяйку?

— Здравствуйте, больной! — с порога поприветствовала меня медсестричка.

А голосок у нее тоже, словно колокольчики звенят. Если это она, то вопрос с жильем точно решен!

— Ну почему же вот так сразу и больной? — притворно-обиженным голосом протянул я, лучезарно улыбаясь.

— А здоровые у нас в больницах не лежат! — парировала мой выпад девушка, срезая ножницами бинты с моей головы. — Или у вас в Москве все по-другому?

— Да нет, у нас в Москве все точно так же, — ответил я, поморщившись, когда медсестра слегка потянула за присохшую ткань. — Только вот я себя больным не считаю: так, легкое недомогание…

— Легкое недомогание? — она в удивлении приподняла брови. — Бандитская пуля в голову — это, по-вашему, ерунда? Да вы чуть не умерли!

— Ну, все что нас не убивает, делает сильнее! — философски заявил я, выпятив грудь колесом. — Да что мы все обо мне, да обо мне? Давайте мы с вами сначала познакомимся, — предложил я. — Я — Сергей…

— А я знаю, — ответила медсестра, не отрываясь от моей головы, — вы — Сергей Юсупов, известный писатель, режиссер, композитор…

— Хватит-хватит-хватит! — замахал я руками. — Не надо опять обо мне! Если на то пошло, я тоже знаю ваше имя! Вы — Катя.

— И откуда же? — заинтересовалась Катерина. — Я не такая особенная…

— Катя, вы — очень особенная! Я это с первых секунд заметил, — произнес я. — Признаться, не ожидал встретить такую прекрасную девушку в вашем захолустье.

— Вы мне льстит, Сергей, — слегка зарделась девушка. — Я обычная, а вот поселок у нас хороший — совсем и не захолустье, как вы говорите. Районный центр, как-никак!

— У, бывает еще хуже?

— К сожалению, бывает, — вздохнула Катя.

— Знаете, Катя, если у вас такой чудесный поселок, то я бы с удовольствием пожил в нем некоторое время. Хочу начать новый роман, а в городе ну никак не получается. Нет ли у вас на примете маленького домика, где утомленный городской суетой писатель мог бы поработать в тишине?

— Ой, а откуда вы знаете, что я полдома в аренду сдаю? — Катя на секунду даже оторвалась от работы.

— Ну, у меня свои секреты, — многозначительно заявил я, — информация в нашем, быстро меняющемся мире, дороже золота!

— Знаю, откуда ваша информация, — немного подумав, заявила Катерина, — это Колобок… ой, Сенька Колобков, вам сказал. Одноклассничек мой, неуемный!

— Катя, вы меня не перестаете удивлять! Вы не просто восхитительно прекрасная девушка, но еще и умная! А это в наше время такая редкость!

— Ой-ой, это у вас, в Москве, умные девушки может быть и редкость, а у нас в провинции это обычное явление. Значит, все-таки, Колобков сказал?

— Он, — не стал я отрицать очевидного. — Кстати, мне действительно с ним повезло: не встретился я бы с ним, так бы может и лежал бы до сих пор у вас в «холодной».

— Да, нехорошо вышло, — согласилась со мной девушка. — До сих пор не понимаю, как Константин Михайлович, он в тот день дежурил по больнице, — пояснила она, — вашу смерть констатировал? Он врач серьезный, с опытом, и не пьет, практически… Как бы сейчас не запил… — озабоченно произнесла она. — Его ведь от работы отстранили, а у него дети…

— Катя, на этот счет не беспокойся, я поговорю с главврачом, — заверил я ее. — Всякое бывает — все мы не без греха!

Врач-то совсем не виноват. Я-то действительно кони двинул, просто потом воскрес, как Иисус Христос. Но говорить об этом с кем-то кроме Прохи, я не могу. Такие дела, придется заступаться за неизвестного Константина Михайловича, раз уж он совсем не виноват. Ладно, эту ситуевину разрулим — не впервой!

— Серьезно поговорите? — обрадовалась Катя.

— Конечно! Зачем хорошему человеку жизнь портить? Сегодня же и переговорю. Да и с самим «виновником торжества» тоже переговорить бы. Чтобы не корил себя понапрасну.

— Спасибо, Сергей! — от души поблагодарила меня Катерина.

— Кать, так как с домиком-то? Берешь меня к себе на подселение? Я тихий жилец, не буйный, не привередливый, в средствах не стесненный: за уборку, стол и прочее оплата без задержек. Ну как, берешь на постой?

— А вам на какой срок надо? — спросила она, что прикидывая в уме.

— Для начала месяцев на шесть…

— Полгода? — ахнула девушка.

— А что не так? — спросил я. — Полгода тоже не конечный вариант… Посмотрю, как работа идти будет, а там может и продлевать придется… На год, или больше…

— Да нет, все нормально! — произнесла Катя. — Я просто не ожидала, что на такой срок… У меня сейчас с финансами напряженка, а на полгода… Так это я все свои проблемы решу, — вполголоса рассуждала девушка.

— Давай я вперед все оплачу, — предложил я. — Для меня не проблема…

— Спасибо, Сергей, сразу все и не нужно. Но если за пару месяцев сможете…

— Не вопрос! Если нужно — то хоть за весь срок! Значит, договорились?

— Договорились! — обрадовано произнесла Катя. — Как из больницы выпишетесь — приезжайте!

— Тогда пожмем руки, партнер?

Мы скрепили наш устный договор рукопожатием. Я больше, чем следовало, держал руку Кати в своих ладонях. Она, к моей величайшей радости, не старалась её вырвать. Неожиданно дверь в процедурку отворилась, и вошел пожилой сухопарый врач. Мы с Катей резко отпустили руки, и отпрянули друг от друга, словно пионеры, застуканные пионервожатым за чем-то постыдным.

— Ну что, как у нас дела? — поинтересовался врач. — С головы бинты уже почти сняли…

— Осталось только засохшие бинты с раны оторвать, Филипп Викторович, — отрапортовала Катя.

Услышав об отрывании присохших бинтов, я вновь болезненно поморщился — процедура не из приятных. Но ничего, я потерплю! К тому же не хотелось перед Катериной казаться размазней. Я мужик, настоящий мужик! Я вытерплю! К тому же граммов двести обезболивающего во мне уже сидело.

— Давайте, доктор, не тяните кота за хвост! — произнес я, собираясь. — Рвите!

— Может быть лучше отмочить бинтики, Сергей Вадимович? — предложил врач.

— Мне привилегий не надо, я такой же, как все — потерплю! — Жестко отрубил я себе пути к отступлению. — Рвите!

— Ну, что ж, терпите! — Пожал плечами доктор, и резко дернул присохшую к ране марлю.

— Ек… — зашипел я, скрипя зубами. Хоть с трудом, но смог вытерпеть обжигающую боль. Открытая рана слегка закровила.

— Так, Катенька, — произнес доктор, — промокните!

Медсестра ватным тампоном промокнула кровь. Доктор поправил очки и посмотрел на мою кровоточащую голову.

— Хм, интересно, — пробурчал он себе под нос, — такое ощущение, что вашей ране никак не меньше полутора-двух недель… А судя по медицинской карте из области, прооперировали вас…

— Доктор, да на мне все как на собаке заживает! — Попробовал я отвлечь внимание врача бородатой шуткой.

Да, валить отсюда надо не позднее следующей перевязки. А то совсем местный персонал обалдеет, когда не найдет раны там, где она должна быть!

— Очень интересно, — вновь буркнул Филипп Викторович, — какая мощная регенерация. Если так пойдет и дальше, то мы вас через неделю выпишем.

— Здорово! — Постарался я изобразить радость на лице. — Страсть как не люблю в больницах лежать. Хотя, может быть, все было не так страшно, как в истории болезни написано?

— Ну, все, конечно, может быть, — не стал спорить доктор. — Я-то вашей раны не видел, а вот Константин Михайлович… Хм… — Врач запнулся, они с Катей переглянулись.

— Доктор, не тушуйтесь, я в курсе, кто такой Константин Михайлович, — пришел я на выручку Филиппу Викторовичу, — и никаких претензий к нему не имею.

— Да, кхм… хорошо, — откашлялся врач. — Спасибо вам, Сергей Вадимович! Все-таки мы тут, коллеги, друг за друга в ответе… и как бы…

— Филипп Викторович — забудем! — предложил я. — Давайте лучше, мы перевязку и осмотр поскорее закончим.

— Давайте, — обрадовано произнес врач, — тема действительно… Катенька, вы пока обрабатывайте голову, а я займусь грудным отделом.

С трудом дождавшись окончания процедуры, я облегченно вздохнул, оказавшись в палате. Пронесло! Хоть и удивлялся Филипп Викторович скорости моего восстановления, но пока ничего экстраординарного не заподозрил. Но я-то знал, что скорость моей регенерации будет только возрастать с каждым часом. И, возможно, что к завтрашнему утру от моих ран не останется и следа.

— Сергей, можно? — в палату заглянула Катя. — Вы просили заглянуть…

— Катенька, тебе всегда можно! — Я вновь залюбовался её красивой фигуркой. — Я вот о чем тебя хотел попросить: раз уж мы договорились о жилье, можно мой товарищ отвезет к тебе мои вещи? Ты во сколько заканчиваешь?

— Через два часа, — сообщила Катя.

— Отлично! Не убегай сразу — он на машине тебя подкинет… А может, и меня заодно с собой прихватите? Мне интересно посмотреть, где ты живешь… И где мне придется жить и работать довольно длительное время, — подумав, добавил я — нечего пугать девчонку раньше времени.

— Сергей, так вам же нельзя! — запротестовала девушка. — У вас строгий постельный режим! Ишь, какой резвый — только из реанимации, а уже…

— Катя-Катя, сдаюсь! — я поднял вверх обе руки. — Уж очень хочется свежим воздухом подышать! А Семен говорил — он у вас, как и все остальное, просто восхитительный. Меня Прохор аккуратно повезет… Правда-правда!

— Ну, если лечащий врач разрешит… — сомневаясь, протянула девушка.

— А насчет этого не беспокойтесь — разрешит! — самоуверенно заявил я.

— Тогда встречаемся через два часа во дворе больницы, — наконец согласилась на уговоры Катерина.

— Катенька, буду как штык! Катя, если не затруднит, позови ко мне Прохора, пожалуйста, я ему список покупок накидаю: тапочки там, зубную щетку — всего по мелочи. Он за два часа как раз обернуться успеет.

— Хорошо, — кивнула Катя, исчезая за дверью.

Оставшись один, я блаженно растянулся на кровати — перевязка меня основательно измотала.