Музей как лицо эпохи

Александр Погодин[24] Виртуозный мастер портрета

Василий Андреевич Тропинин родился 19 (30) марта 1776 года в селе Карповка Новгородской губернии. По происхождению он был крепостным крестьянином и принадлежал графине Вере Николаевне Миних (урожденной Чоглоковой), жене графа Антона Сергеевича Миниха, внука фельдмаршала Х. А. Миниха. Надо сказать, что отец Василия Тропинина — Андрей Корнилович был на очень хорошем счету у своих помещиков, поскольку был весьма успешным управляющим и даже получил от них вольную. Но тогда, в екатерининское время, получить вольную вместе со всей семьей — было почти невозможно, и семья А. К. Тропинина по-прежнему остается в крепостном состоянии. А через несколько лет одна из дочерей графов Минихов, Наталья Антоновна, выходит замуж за дворянина Московской губернии Ираклия Ивановича Моркова, и семья Андрея Тропинина в качестве приданого передается новому владельцу. И хотя Андрей Тропинин был к тому времени уже лично свободным человеком, он принимает решение с семьей не расставаться и поступает на службу в качестве управляющего к новому помещику — Ираклию Моркову.

Ираклий Иванович Морков (1753–1828) — воспитанник Шляхетского сухопутного корпуса в Санкт-Петербурге, — получил по окончании его звание подпоручика. 6 декабря 1788 года возглавлял передовой отряд третьей штурмовой колонны во время штурма Очакова. В 1790 году возглавил третью колонну во время штурма Измаила, в ходе штурма получил тяжелое ранение. В 1791 году входил в состав посольства Михаила Илларионовича Кутузова, целью которого было заключение мира с Турцией, затем был отправлен к императрице Екатерине II с сообщением о подписании Ясского мира и был произведен за это в генерал-майоры. 2 июня 1796 года вместе с братьями возведен в графское Священной Римской (Австрийской) империи достоинство. 10 ноября 1798 года вышел в отставку с военной службы.

Поскольку Василий Тропинин был сыном управляющего, он уже с детских лет имел возможность учиться грамоте и даже брал первые уроки рисования у соседского иконописца. И уже тогда были заметны его художественные способности. Когда Василию Тропинину исполняется 16 лет, Ираклий Морков отправляет его учиться в Санкт-Петербург, но не живописи, а… кулинарному, поварскому искусству.

Но — Василий Тропинин оказывается на улицах Петербурга! Можно представить себе восторг и изумление деревенского парнишки с художественным даром и пылким воображением при виде чудного града Петра. Он был счастлив и очарован. Конечно, поначалу большую часть своего времени он был вынужден отдавать изучению основ кулинарного мастерства, но все-таки урывал часы, чтобы ходить на занятия в Императорскую Академию художеств. А в 1798 году двоюродному брату Ираклия Моркова, Ивану Алексеевичу Моркову удалось уговорить своего кузена отдать крепостного мальчика уже на постоянное обучение в Императорскую Академию художеств.

Василий Тропинин становится учеником художника Степана Семеновича Щукина и живет в его академической квартире. Это были годы, сложные для Академии художеств, так как Павлу I не нравилось почти все, что он получил в наследство от своей матери Екатерины Великой. Он даже грозился распустить Академию, но все-таки этого не сделал. Однако это были годы яркие и насыщенные, поскольку в это время в русскую живопись проникают новые веяния, новые направления и подходы. И начинающий художник, несомненно, не мог пройти мимо этих новаций.

К 1804 году ряд картин Тропинина становятся известными в Петербурге. На выставке Академии художеств в 1804 году уже сама императрица Елизавета Алексеевна, жена Александра I, обращает внимание на одну из его картин. И, судя по всему, Щукин начинает видеть в своем ученике опасного конкурента и решает от него избавиться. Он пишет письмо графу Моркову, в котором просит отозвать Тропинина из Академии художеств. Морков последовал этому совету, отозвал Тропинина из Академии художеств и из Петербурга вообще и приказал ему переехать в свое украинское имение в селе Кукавка, которое находилось неподалеку от города Могилева в Подольской губернии. Сейчас это село на территории Могилев-Подольского района Винницкой области Украины.

В эти годы Тропинин является уже не столько кондитером, сколько личным художником помещика. Морков поручает Тропинину строить новую церковь в своем имении — церковь святого Димитрия Солунского. Она сохранилась до нашего времени, и авторству Василия Андреевича принадлежат не только росписи на стенах, но и сам архитектурный проект здания.

В эти же годы Василий Тропинин женится. Его невеста Анна Ивановна была по происхождению свободной девушкой и, выйдя замуж за крепостного, таким образом закрепостила себя и своих будущих детей. Анна Ивановна была родной сестрой соученика Василия Тропинина по Академии художеств, Николая Ивановича Катина. И хотя брат с сестрой были людьми лично свободными, но небогатыми, видя, как сильно чувство его сестры к крепостному художнику, Николай Катин решил не препятствовать их женитьбе. Брак состоялся, и брат сам привез ее в Кукавку. В 1809 году у молодой четы рождается сын Арсений, тоже в будущем художник.

В то время Морков еще не собирался давать Тропинину вольную, но Василий Андреевич был одним из тех крепостных, которые пользовались у помещика наибольшим доверием. С различными поручениями художник нередко бывал в Москве, общался с московскими коллегами и был в курсе тех событий, которые происходили в московской художественной среде.

Отечественная война 1812 года была очень важным рубежом в жизни всех подданных Российской Империи, в том числе и графа Моркова и его крепостных. Надо сказать, что Морков, оставивший действительную военную службу, по-прежнему пользовался большим авторитетом как среди офицеров, так и среди московского дворянства. И когда встал вопрос о том, кого следует назначить командующим московским народным ополчением, то было принято решение призвать на эту должность Ираклия Моркова. Ему в Подольскую губернию отправляют срочного гонца, и, как только Ираклий Иванович получает это известие, он немедленно вместе с двумя старшими сыновьями отбывает в Москву, а Василию Тропинину поручает перегонять обоз со своим имуществом от западных границ по направлению к Москве. Но когда Тропинин достиг Тулы, гонец от графа Моркова сообщил о том, что Москва уже захвачена французами, и передал распоряжение помещика идти в Симбирскую губернию, где Морков также владел имением — селом Репеевка. Когда уже поздней холодной осенью Тропинин с обозом добрался до Репеевки, то там Василия Андреевича едва не подняли на вилы местные крестьяне, которые приняли его за французского лазутчика. С большим трудом Тропинину удалось доказать, что он такой же крепостной графа Моркова, как и они сами. Еще через некоторое время Тропинина нагоняет очередной гонец графа Моркова, который сообщает о том, что Москва отбита у французов и дает распоряжение, наконец, в нее вернуться.

После того как французы были изгнаны, граф Морков окончательно уходит в отставку с военной службы и начинает заново отстраивать свой московский особняк на Большой Дмитровке, который полностью сгорел в знаменитом московском пожаре. И, к сожалению, поскольку большая часть ранних произведений Василия Тропинина находилась в стенах этого особняка, то они погибли, и до наших дней сохранилось не так много из числа ранних произведений Василия Андреевича.

Положение Василия Тропинина в московском обществе, начиная с 1813 года, изменяется. Прежде всего, он воспринимается как одаренный портретист, хотя еще и крепостной. И знакомые графа Моркова часто просят отпустить крепостного живописца на волю, но он не стремился расставаться со столь выгодным ему крепостным. Более того, в 1818 году граф Морков переезжает опять на 3 года на постоянное место жительство в Кукавку, и Тропинину, уже весьма популярному к тому моменту художнику, снова приходится, повинуясь воле помещика, на несколько лет уехать из Москвы.

С этими последними годами в Кукавке в жизни Тропинина связана драматическая история. Дело в том, что он отличался не только значительным художественным дарованием, но и немалой физической силой. И однажды Василий Андреевич, для того чтобы помочь крестьянину, телега которого безнадежно увязла на дороге, взялся один ее поднимать, но при этом сильно повредил колено. Образовалась большая опухоль, которую лечили несколько лет без особого успеха, и, в конце концов, в 1822 году врачи поставили перед самим Тропининым и его помещиком условие: либо они делают операцию и немедленно, либо в дальнейшем за его жизнь отвечать не могут. Операция прошла благополучно, Василий Андреевич излечивается, обретает подвижность, и эта история, в конце концов, толкает графа Моркова на благое дело — он вручает своему живописцу вольную. И весной 1823 года, когда Тропинину уже исполнилось 47 лет, он на Пасху получает в подарок от своего помещика вольную, становится лично свободным человеком. Сына Арсения отцу удастся выкупить еще только через пять лет. Таким образом, лишь к пятидесяти годам Тропинин становится главой полностью свободного семейства.

Сразу после получения вольной Василий Андреевич переезжает в Петербург, где и представляет на суд Академии художеств несколько картин, и среди них наиболее известную знаменитую «Кружевницу», ее полное название — «Девушка, плетущая кружева». Надо сказать, что неоднократно на протяжении своей жизни Тропинин становился жертвой интриг со стороны своих коллег-художников. В 1823 году один из академиков Академии художеств, более того, соученик Тропинина, художник Александр Варнек заявляет, что один из портретов, представленный Тропининым для соискания звания академика, портрет гравера Е. О. Скотникова, не является оригинальной работой, а лишь копией с более раннего портрета кисти Варнека. Это было явной ложью.

Но, тем не менее, Тропинину поручают создать совершенно новое произведение, которое должно подтвердить его притязания на звание академика. Он принимает решение написать портрет, моделью которого является медальер Карл Леберехт. Когда в следующем, 1824 году портрет Леберехта был представлен в Академии художеств, Тропинин, наконец, получает звание действительного члена Академии, и сразу же после этого возвращается в Москву.

Жертвой происков, интриг со стороны своих петербургских коллег он больше становиться не хотел и имел все основания держаться от них подальше. Да и Москва для Василия Андреевича была городом более близким психологически, чем Петербург, поскольку он был человеком, родившимся и выросшим в патриархальной крестьянской среде. Тропинин возвращается в древнюю русскую столицу и вскоре поселяется в квартире, которая находилась на углу старинных московских улиц Волхонки и Ленивки.

Дом, в котором долгое время жил в Москве Тропинин после освобождения из крепостного состояния и возвращения из Петербурга, сохранился до нашего времени. В целом его внутренняя структура остается такой же, как в годы Тропинина.

На его стене есть мемориальная доска, которая говорит о том, что в этом доме жил и работал Василий Андреевич Тропинин. Мастерская и одновременно квартира Тропинина становится одним из главных центров художественной жизни Москвы той эпохи. И нередко его товарищи, как по цеху художников, так и друзья из числа литераторов, музыкантов, заходя к хозяину и не застав его на месте, расписывались на двери его квартиры и тем самым сообщали хозяину о том, кто к нему заходил. Это был уникальный памятник — дверь с подписями, но, судя по всему, до нашего времени она не дожила, никаких достоверных сведений о том, где бы она может находиться, не существует.

В это время Тропинин становится одним из крупнейших представителей московского художественного сообщества.

О том, насколько высоко его дарование ценилось уже тогда, говорит следующий факт: Тропинин был одним из немногих, кому осенью 1826 года в дни коронации нового императора Николая I было поручено писать его портреты. Портрет Николая I кисти Тропинина в хорошем состоянии дошел до наших дней.

К сожалению, интриги преследуют художника и в Москве. Из-за них он не смог занять преподавательское место в художественном училище. Хотя всем молодым художникам, которые обращались к нему за советами, он их давал и выступал, если не учителем, то во всяком случае наставником, о чем многие уже позднее вспоминали с большой благодарностью.

Его стихией было писать портреты, одушевлять краски на холсте, создавать живые, человеческие лица на полотне. Это было его страстью и его жизнью. Про Тропинина еще при жизни говорили, что он «переписал» всю Москву. Действительно, представителей всех социальных слоев тогдашнего московского общества можно увидеть на портретах Тропинина. Это и купцы, и московская знать, в среде которой у него были весьма влиятельные покровители. В их числе и Алексей Алексеевич Тучков — представитель легендарного семейства Тучковых, героев Отечественной войны 1812 года. И Сергей Сергеевич Кушников, в молодости адъютант Александра Васильевича Суворова, затем гражданский губернатор Петербурга. Когда его перевели на службу в Москву, он занялся развитием московских воспитательных домов. Человек достойный и заслуженный, его портрет находится в нашем музее.

Василий Тропинин был одним из первых русских художников, которые в своем творчестве обратились к изображению представителей низших слоев общества. И, конечно, в его случае это неудивительно и во многом объясняется его происхождением и жизнью — крепостного крестьянина, осознание этого остается на всю жизнь. Он начал создавать портреты в жанре, который традиционно называют «портретами людей из народа». Самой знаменитой работой из их числа, конечно, является «Кружевница». Также в нашем музее находится очень интересный портрет старика-ямщика.

Если говорить о значении этого мастера в истории живописи, то, наверное, прежде всего стоит сказать о человечности его искусства. Он любит своих героев, кто бы они ни были. Любит и отлично чувствует их. Это все люди, ему близкие, понятные и родные. И важно, что так их воспринимает и зритель — свои, хорошо известные люди.

Не случайно его считают создателем такого жанра в русском изобразительном искусстве как «халатный портрет» или «домашний портрет» — так его называли знатоки живописи, его современники.

Конечно же, нельзя не сказать о знаменитой работе Тропинина — портрете Александра Сергеевича Пушкина. Создан он был еще в первые годы после возвращения Тропинина из Петербурга, в 1827 году. История этого портрета окружена интересными перипетиями, в которых и сегодня не удается полностью разобраться. До сих пор нередко пишут о том, что будто бы портрет Пушкина был заказан Тропинину Соболевским, другом поэта. В действительности заказчиком был сам Пушкин, и заказал он его именно для того, чтобы преподнести в подарок Соболевскому, а вовсе не наоборот.

Сама по себе история этого портрета весьма драматична. Дело в том, что сам Соболевский заказал сделать с него копию и взял ее с собой в заграничное путешествие, которое продолжалось около пяти лет. В 1833 году Соболевский возвращается в Москву, смотрит на оригинал портрета Пушкина и видит, что в раме появилось какое-то другое изображение, хотя достаточно неплохо выполненное, но, тем не менее, несомненно, это не оригинал кисти Василия Андреевича Тропинина. Конечно, и Тропинин, узнав об этом, был весьма раздосадован — сколько сил, энергии вложил он в этот портрет! Как нелегко давалось писать это переменчивое, необычайное лицо!

Прошло еще почти двадцать лет, и до Тропинина дошло известие, что портрет Пушкина его кисти обнаружен. Но где? В лавке антиквара, в двух шагах от дома художника! Тропинин долго не верил, думая, что это очередная копия, даже не хотел смотреть на портрет. И все-таки друзья уговорили его взглянуть. Василий Андреевич зашел в лавку и убедился, что его работа. К счастью, оригинальный портрет кисти Тропинина в итоге не затерялся, он доступен современникам, сейчас находится в петербургском музее Пушкина на Мойке. Но до сих пор непонятно, каким образом он исчез из дома Киреевских-Елагиных, где хранился? Что за художник сделал копию так, что сумел обмануть доверие и внимание хозяев, подменив своей копией оригинальный портрет? Как оригинал оказался в лавке антиквара? Одни вопросы, как видим. Но, может быть, так и должно быть в судьбах произведений искусства?

Около тридцати лет живет Тропинин в своей мастерской на углу Волхонки и Ленивки. А к началу 1850-х годов, скопив необходимую сумму денег, приобретает свой собственный дом, о котором мы уже говорили, на углу Большой Полянки и Второго Спасоналивковского переулка.

К сожалению, прожить в собственном доме ему суждено было недолго, всего около двух лет.

Умер Василий Андреевич Тропинин 3 (15) мая 1857 года в возрасте 81 года. Похоронен он был на Ваганьковском кладбище, вместе с женой. Могила художника сохранилась до нашего времени, и, что интересно, совсем неподалеку от могилы Тропининых находится могила их бывшего помещика — графа И. И. Моркова. Таким образом, судьба уже после смерти вновь свела этих людей вместе.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 3/2017

Елена Генерозова «Кружевница» Тропинина

Кто послужил прототипом прекрасной тропининской «Кружевницы»? Это осталось неизвестным. Но в то время, когда писался портрет, у всех на слуху как раз была повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза». Героиня повести так же, как и героиня картины, «не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь», и «Кружевницу» назвали ее родной сестрой. Сам Василий Андреевич на это ничего не отвечал, а особенно любопытным, говорят, показал эскизы и наброски с натуры настоящих кружевниц…

«Кружевница» Василия Тропинина (1776–1857) — портрет, написанный художником в 1832 году. Портрет — по сути, но по духу это и жанровая картина тоже. Девушка с непокрытой головой, простой прической, в платье, которое вряд ли можно назвать нарядным — изображена за работой. Тропинин писал довольно много портретов ученых, художников, литераторов, государственных деятелей и помещичьего люда, но в его творчестве есть ряд женских персонажей, крестьянских девушек за работой, которые стоят несколько особняком.

Особенность их — в том, что художник, человек крепостной, получивший вольную уже после сорока, хорошо знал, что значит тяжелый труд без возможности выбора. Занятия крепостных женщин — золотошвеек, кружевниц, в отличие от дворовых работ и труда в поле, могут показаться нам не такими уж и тяжелыми. В любом случае, те прекрасные образы кисти Тропинина, которые мы сейчас имеем счастье лицезреть во множестве русских музеев, не кажутся нам ни печальными, ни несчастными.

Владелец Василия Тропинина, помещик граф Морков, изображал мецената, покровительствовал изящным искусствам, имел вкус и, как теперь принято говорить, способности к стратегическому планированию, потому что довольно рано понял, что его крепостной обладает художественными способностями, которые могут пригодиться в хозяйстве. Василий Тропинин уезжает учиться в петербургскую Академию художеств, в мастерскую Щукина, известного на тот момент портретиста. Он усердно учится, заводит знакомства с собратьями по академии и с замечательными художниками Сильвестром Щедриным, Кипренским, Алексеем Ивановым. Известные люди ходатайствуют, чтобы хозяин дал ему вольную. Однако Морков, решив, что «такая корова нужна самому», призывает его к себе в имение, где Тропинин пишет картины, занимается архитектурными проектами, ведет строительство. К сожалению, это далеко не все, что делает художник — его жизнь слуги влечет за собой еще множество обязанностей, которые любому талантливому человеку давно показались бы унизительными. Но, видимо, привычка терпеть и статус-кво, неизменный с рождения, почти никак не отразились ни на характере самого художника, ни на характере самого творчества. Возможно, искусство живописи как раз и помогало, вселяло надежду и, несомненно, сообщало удивительную цельность его работам. Если художник несвободен — бедность, болезни, рабский статус и тому подобное, то он часто ищет свободу в творчестве — пространстве, где «лимитирующими факторами» остаются только собственное мастерство и талант.

Как человек подневольный, Тропинин никогда не выезжал за границу, в отличие от множества его друзей и соратников. Все его обширное достояние обеспечено развитием таланта на довольно ограниченной территории: Москва, Санкт-Петербург, Малороссия. Тем не менее в его картинах мы видим образы, которые многие критики называли «рембрандтовскими» — настолько выразительны были колорит и игра света. Вне сомнения, Тропинина с той или иной степенью уверенности можно назвать отцом русского романтического портрета.

В 1823 году, на Пасху, вместо подарков (всем крепостным граф Морков жаловал подарки в этот день) Василий Андреевич в свои 47 лет получил, наконец, вольную. Это позволило ему навсегда покинуть имение. Раздумывая, где обосноваться, он решил выбрать Москву. Известно его письмо другу, где он сетует на то, что, прожив столько лет в невольниках, в столице, на службе, ему снова надо будет кому-то прислуживать, а в Москве с этим вроде бы полегче: «Все я был под началом, да опять придется подчиняться… то одному, то другому».

В том же 1823 году Тропинин представил в Совет Академии Художеств три новых полотна, надеясь таким образом официально закрепить свою славу и заслужить-таки звание настоящего художника.

Одним из трех полотен была наша «Кружевница». Картина произвела на выставке настоящий фурор. О ней невероятно тепло отзывались как критики, так и публика, и до сих пор этот сдержанный шедевр не оставляет равнодушным никого. В зале Третьяковской галереи, что в Лаврушинском переулке, около этой картины всегда есть зрители. И сейчас портрет простой девушки вызывает такой же живой отклик, как и почти 200 лет назад.

Известный критик Свиньин отмечал, что «и знатоки, и незнатоки приходят в восхищение при взгляде на сию картину, соединяющую поистине все красоты живописного искусства: приятность кисти, правильное, счастливое освещение, колорит ясный, естественный. Сверх того, в самом портрете обнаруживается душа красавицы и тот лукавый взгляд любопытства, брошенный ею на кого-то вошедшего в ту минуту. Обнаженные за локоть руки ее остановились вместе с ее взором, работа прекратилась, вырвался вздох из девственной груди, прикрытой кисейным платком, — и все это изображено с такой правдой и простотой».

Кружевница смотрит на нас так, что сразу понятно — это мимолетный взгляд. Она лишь на одну секунду подняла голову от работы, улыбнулась и, возможно, кивнула в знак приветствия. Спустя секунду она снова опустит лицо и примется за свое кружево. Весь ее облик, приветливый и спокойный, говорит о том, что крепостная девушка любит свою работу. Возможно, что «прятки» от жизненных невзгод в созидательном труде — бессознательный посыл и самого художника, его завуалированное кредо.

В одной руке у кружевницы — коклюшка, деревянная катушка с ручкой, на которую наматываются нитки для кружева, в другой — булавка для накалывания и ограничения узора. У кружевницы красивые, ловкие — даже изящные — кисти с чистыми, аккуратными пальцами. Голова, кокетливо склоненная в приветствии, убрана просто, несколько веселых прядей выбиваются у шеи. Из украшений — тонкие серьги, платье серебристого цвета оттеняет белый шейный платок. Руки обнажены до плеч. Все детали подчеркивают естественную красоту молодой девушки. Она как будто не из крестьян — так изящна и утончена, что нисколько не уступает в этих качествах многочисленным образам тропининских аристократок. Многие критики даже замечали, что автор приукрашивает модель, что крепостная не может так выглядеть. На мой взгляд, ее образ имеет даже какие-то итальянские черты: нежная, прозрачная кожа, точеный нос, чувственные губы, темные волосы — все это отдаленно напоминает модных в те времена брюлловских красавиц. По-видимому, в кружевнице воплощен идеализированный, эталонный образ тех лет, собирательное лицо эпохи.

Кто послужил прототипом симпатичной работницы, неизвестно. Но в это время у всех на слуху была повесть Карамзина «Бедная Лиза», которая так же, как и наша героиня, «не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь», и кружевницу назвали ее родной сестрой. Сам Василий Андреевич на это ничего не отвечал, а особенно любопытным, говорят, показал эскизы и наброски с натуры настоящих кружевниц — полуслепых, сгорбленных тяжелой работой. Особенно талантливым и старательным из таких господа не давали выходить замуж, чтобы не отвлекать от дела. Те невольницы, что работали в поле, с завистью смотрели на чистых и сытых мастериц, лишенных тягот физического труда, а те, в свою очередь, завидовали семейным крестьянским кланам и оплакивали свою одинокую долю. «Такова подневольная жизнь», — с горечью говорил художник. Но его картины говорят нам не об этой стороне существования, а прежде всего — о красоте души, молодости, которая питает силы и надежды на лучшее, о красоте труда и о жизни деятельной, и оттого — прекрасной.

Рабочая часть станка приподнята и обращена к мастерице, поэтому результат ее работы по большей части скрыт от нас, сосредоточивая наше внимание на героине. Лишь внизу, в центральной части, мы видим небольшую ленту готового, очень изящного кружева. Чем больше коклюшек вовлечено в работу, тем она сложнее, и мы видим, что их — целая горсть, а значит, результат — очень высокого качества. Вероятнее всего, девушка работает над мужской или женской нательной рубашкой, предназначенной для господ. Но вряд ли она печалится о том, что ей самой такие вещи не по карману — ей нет необходимости приукрашать себя, она прекрасна без усилий. На переднем плане мы также видим небольшие ножницы для тонкой работы — до сих пор нечто подобное используют все рукодельницы мира. Здесь же — небольшая бумажка, вероятнее всего — рисунок-схема, на основании которого выплетается узор.

У русского кружевного искусства — глубокие корни. Оно появилось очень давно, но получило широкое распространение в нашей стране в тот момент, когда Петр I заставил старую аристократию и купеческий люд «одеваться по-иноземному», в голландское платье, в котором кружева были обязательны. За неимением, дальностью и дороговизной заморских брюссельских и мехельнских кружев местные дельцы принялись заполнять рыночные ниши продукцией собственного производства. Такое импортозамещение было весьма полезно для развития множества местных кружевных школ, многие из которые живы до сих пор и благополучно стали местными достопримечательностями и предметом гордости больших и малых городов нашей страны. Белоснежные вологодское, елецкое, мценское, вятское, цветное михайловское кружева получили распространение не только как украшение господского платья. В крестьянской среде также традиционно использовались элементы кружева и вышивки для одежды, и яркость и красота народных узоров обеспечили декоративность очень многих сфер жизни.

Для портрета характерны спокойные краски — серебристо-серые, зеленые, оливковые выдержанные тона. Цельность всего образа не разрушается множеством деталей, наблюдаемых нами. Очень важен в этой картине свет. Он очень мягкий, золотистый, мягко обрисовывает контуры рабочего места, выявляет черты лица, детализирует руки и заставляет нас расставлять в просмотре приоритеты. Глаз зрителя неторопливо скользит по поверхности картины, и ее свет и колорит действительно напоминает нам лучшие образцы голландской живописи времен ее расцвета. Образ девушки, сидящей за столом вблизи от источника света, наводит мысль о вермееровских молодых дамах, смеющихся, музицирующих, спящих, льющих молоко с той же ровной сосредоточенностью, с которой кружевница продолжает свою работу. Мир Тропинина спокоен и тих, в нем нет места ни страстям, ни драматическим переживаниям. Картина отразила лишь миг, грань, за которой скрывается много такого, чего не хотелось бы видеть.

Как мы уже говорили, за свою долгую, драматическую и насыщенную жизнь Василий Андреевич Тропинин создал множество портретов. Но, пожалуй, три из них выходят за рамки простого таланта, выводя своего автора на вершины более значительные: это портрет Пушкина, портрет сына художника и «Кружевница». Эти работы отражают минуты высшего озарения, в которые человеческая природа дает возможность почувствовать божественную природу в человеке, нерушимую веру художника в красоту и правду. Простодушие Тропинина, на своей шкуре испытавшего разнообразные формы унижения и познавшего высший смысл человеческого существования в любви, в дружбе, в реализации множества своих способностей и талантов, стоит невероятно дорого. И мы, люди, знающие слишком много и имеющие порой слишком много возможностей, не можем не ценить его.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 3/2017

Александр Погодин Купеческая усадьба Замоскворечья

Мы не очень часто говорим о русских усадьбах XIX века, дворянских и купеческих, хотя они вполне того заслуживают. Прежде всего потому, что являют собой не просто особым образом организованное пространство, необычайно гармоничное и привлекательное, но и характерный образ жизни, который ныне уже ушел в прошлое. Хотелось бы хоть в какой-то мере восполнить этот пробел и рассказать об одной из купеческих городских усадеб Замоскворечья. Сегодня в ее главном здании находится музей художника Василия Андреевича Тропинина.

Скажем сразу, что существует разница, и достаточно немалая, между купеческой усадьбой и дворянской. До наших дней, к сожалению, купеческих усадеб Москвы дошло не так и много. И история их возникновения зачастую неясна.

Усадьба, о которой я хочу рассказать, впервые была отмечена на плане города Москвы в 1793 году, но, судя по всему, первоначальный дом сгорел во время Отечественной войны 1812 года, и уже вскоре было построено новое здание. Именно оно с небольшими перепланировками, переделками существует и по сей день. Щетининский переулок, в котором расположено здание музея, был назван по фамилии домовладельца XVIII века князя Андрея Михайловича Щетинина, которому в этих местах принадлежало несколько домов. О том, кто был строителем этого дома, мы пока что достоверно не знаем, хотя разыскания ведутся, и, быть может, увенчаются успехом.

На протяжении ХIХ века эта усадьба сменила нескольких владельцев, постепенно расширяясь. Она состояла из нескольких построек, в том числе и хозяйственных. Но уже подробно историю этой усадьбы можно проследить с 1885 года, когда она перешла в собственность купеческой семьи Петуховых.

Петуховы — культурная, просвещенная московская купеческая семья, семья меценатов. У них было много друзей из художественной среды, из числа художников, музыкантов, литераторов.

В доме Петуховых устраивали музыкальные вечера с участием народных сказителей, в их организации принимал участие знаменитый фольклорист Ю. М. Соколов, собиравший северные песни и сказки. В этом доме часто бывал А. В. Средин — художник и критик. Через Средина и художника Кошелева, ученика И. Е. Репина и Д. Н. Кардовского, Петуховы познакомились с В. Э. Борисовым-Мусатовым, который стал бывать у них в 1900–1904 годах, после окончательного переезда из Саратова.

Частым гостем в этом доме бывал и композитор А. Н. Скрябин, который обучал младших представителей этого семейства музыке.

Пожалуй, наиболее яркой личностью из рода Петуховых являлся Николай Григорьевич Петухов (1879–1965) — человек на редкость разносторонний. Он был и экономистом, и исследователем Арктики, участвовал в экспедициях под командованием Г. Я. Седова. Но чем старше он становился, тем более утверждался в мысли, что его истинным призванием является собирательство, коллекционирование. Петухов собрал большую коллекцию произведений искусства и старинных предметов быта.

У Николая Григорьевича был достойный продолжатель, представитель уже следующего поколения московских собирателей, Феликс Евгеньевич Вишневский (1902–1978), которому суждено было стать непосредственным основателем музея Тропинина. Феликс Евгеньевич тоже происходил из семьи состоятельной, его отец был совладельцем фабрики бронзолитейных изделий, которая находилась на Ладожской улице, неподалеку от нынешнего метро «Бауманская». Произведения этой фабрики до сих пор очень высоко ценятся на различных аукционных торгах. А одна люстра из числа тех, что были на фабрике созданы, — сейчас украшает собой Спасо-Хаус, резиденцию американского посла на Спасопесковской площади.

В советское время происхождение Феликса Евгеньевича Вишневского явилось причиной неоднократных репрессий. Но даже в самых трудных условиях он не оставлял своих увлечений. Преследования вынудили его прожить несколько лет в Костроме и ее окрестностях. Но и там он ищет, находит и сохраняет уникальные предметы быта, которые впоследствии попадут в его коллекцию. Когда Феликс Евгеньевич на рубеже 1940–1950-х годов окончательно возвращается в Москву, он более основательно разворачивает свою собирательскую деятельность.

Заметим, что Вишневский существенно отличался от собирателей предыдущих поколений. Отличался тем, что стремился не столько пополнять личную коллекцию, сколько донести до людей заинтересованных, интересующихся то, что он нашел, собрал и сохранил. Ему было важно не столько самому наслаждаться произведениями искусства, сколько сделать их достоянием как можно большего числа зрителей.

Надо сказать, что в среде своих коллег собирателей и антикваров Вишневский слыл личностью легендарной, совершенно удивительной. Равных ему среди собирателей в то время попросту не было. Считалось, что он обладал каким-то шестым чувством, с помощью которого всегда находил уникальные вещи в заброшенных домах и даже на помойках. Иначе объяснить его постоянное везение было невозможно. Кстати, высокопоставленные искусствоведы тогда презрительно отзывались о коллекции Вишневского и называли ее «помоечной коллекцией». Что ж, в определенном смысле это справедливо.

Сделаю небольшое отступление и скажу, что Василий Андреевич Тропинин с раннего возраста был любимым художником Феликса Евгеньевича Вишневского. Быть может, еще и потому, что портрет князя Сергея Михайловича Голицына, написанный Тропининым, был именно той картиной, которую отец Вишневского подарил сыну на 16-летие, и с этого подарка началась его активная собирательская деятельность. Возможно, если бы не было этого портрета, то не было бы и коллекции Вишневского.

Начиная с середины 50-х годов, Вишневским овладела идея создания музея, посвященного, прежде всего, творчеству Тропинина, но также и некоторым другим московским художникам той эпохи. Сделать это было непросто, немало лет и усилий пришлось потратить, чтобы осуществить свою мечту.

В 1965 году умирает Николай Григорьевич Петухов, и уже после его смерти возникла реальная возможность для размещения именно в этом здании музея. Но еще несколько лет у Вишневского и его соратников ушло на подготовку открытия музея В. А. Тропинина.

Официально он был создан в 1969 году, но лишь в 1971 году музей Василия Андреевича Тропинина и московских художников его времени распахнул свои двери для посетителей. Долгое время музей не был самостоятельным учреждением, а лишь филиалом Останкинского музея, который тогда назывался «Музеем быта и творчества крепостных». Но постепенно музей приобретал все большую самостоятельность и в 1991 году стал полностью независимым от Останкинского музея.

В истории музея были весьма непростые времена. В 2001 году в соседнем здании произошла серьезная авария, и значительная часть музейного здания была затоплена водой. Лишь в марте 2011 года музей вновь официально открылся для посетителей.

Надо сказать, что такая упорная, а подчас кажущаяся безнадежной, борьба за особняк и музей в нем имела глубокую причину. Этот дом был своеобразным культурным салоном Замоскворечья. Но не просто салоном, а одним из первых салонов в купеческой среде!

В конце XIX столетия семья Петуховых среди замоскворецких купцов становится одной из первых, кто по образцу дворянских усадеб создает в своем доме некий культурный центр, салон — место на редкость привлекательное для людей творческих, ищущих, незаурядных. Важно было не оборвать, а продлить созданную здесь традицию. Продлить на богатой почве, исторической и культурной.

Кроме того, хотя для застройки послепожарной Москвы здание это достаточно типично, и его едва ли можно назвать уникальным, но — что важно! — оно очень характерно для усадьбы купеческой, со своими особенностями и отличиями от усадьбы дворянской. И усадеб таких сохранилось немного — долгое время к таким постройкам относились пренебрежительно, не придавая им значения как историческим памятникам. Большую часть тех домов, которые сохранились на Большой Ордынке и в прилегающих переулках, составляют как раз дома, принадлежавшие дворянским фамилиям, причем достаточно знатным. Так что именно купеческая усадьба, сохранившаяся в Замоскворечье до нашего времени, — явление достаточно редкое.

Достоверно известно о четырех зданиях, которые составляли усадьбу. Основное здание, дом, в котором жили владельцы (нынешнее здание Музея Тропинина), затем деревянный флигель, в котором сейчас живут потомки Феликса Евгеньевича Вишневского. Еще существовали две хозяйственные постройки, но они до нашего времени не сохранились. Постройки окружал большой фруктовый сад, который сохранился лишь частично.

Сам по себе образ жизни московских купцов был во многом обусловлен верой — немалая часть их была еще старообрядцами. И, конечно, устройство их жизни отличалось от новомодного, западного, вестернизированного образа жизни, которому были привержены не только дворяне, но если говорить о первой половине XIX века, то и немалая часть купечества и чиновничества, и даже часть духовенства господствующей «никонианской», новообрядческой Церкви.

А уклад быта повседневной жизни купца-старообрядца был гораздо архаичнее, основывался на более древних принципах, нежели тот образ жизни, который существовал уже у других слоев русского общества той эпохи.

Если мы говорим именно о Замоскворечье, то его можно было бы назвать по аналогии с нашими нынешними терминами — «спальным районом». Именно для купцов. Потому что конторы у большинства из них, даже живших постоянно в Замоскворечье, находились по другую сторону реки.

То, что происходило за закрытыми воротами купеческих усадеб в Замоскворечье, распорядок жизни и ее правила, были гораздо более архаичными по сравнению с образом жизни той же Москвы, не говоря уже о Петербурге, столичном городе, гораздо более западном по сути своей, начиная с самого дня его основания. Но Москва — это прежде всего купеческий город, особенно после того, как Петр Первый перенес столицу в Петербург.

Жизнь всего города и особенно таких районов, как Замоскворечье, сильно отличалась от столичной. Вставали в купеческих семьях, живущих по старым образцам, очень рано, с рассветом. Долго молились, затем краткий завтрак и — на работу, по делам — торговым, промышленным — отбывали в свои конторы, заводы и другие рабочие места. А оставшиеся домочадцы занимались домашними делами — уборкой, стиркой, приготовлением пищи, по сути тем же, что и мы сегодня. Но, в отличие от нас — несколько раз в день обязательно молились и на прием пищи тоже. Особенно много молились в пост. В постное время пище не уделялось так много времени, как в непостные дни. Время молитвы и отчасти еды было временем отдыха — люди прерывались, оставляли свои дела, которых было много, и они были весьма значительными.

Скажем сразу, что распространенные представления о забитой русской женщине в Древней Руси, тем более — хозяйке дома, сомнительны. Даже в том же Домострое XVI века хозяйку называли «государыней дома». А если мы говорим о дворянах допетровской эпохи, о дворянах, которые значительное время года проводили в походах, то надо понимать, что из-за их отсутствия все управление усадьбой ложилось как раз на плечи хозяйки. Не говоря уже о том, что на Руси, в отличие от Европы, женщины всегда имели право обладать своей собственностью, которую могли продавать, закладывать, покупать и так далее. И это значит, что в отношении хозяйственном, экономическом они были гораздо более самостоятельными, нежели европейские женщины, которые полностью зависели от мужа. И именно поэтому всегда были ответственными за дела весьма и весьма важные.

Если говорить о жизни купеческого дома в ХIХ столетии Замоскворечья, то она была весьма насыщенной. Нужно было следить за всеми людьми, которые работали в хозяйстве, за домашними животными, за состоянием сада и огорода. Так как конторы купцов в основном располагались по другую сторону реки, около Кремля, нередко наиболее важные переговоры проходили непосредственно в доме самого купца, и необходимо было создать соответствующую обстановку, не ударить в грязь лицом. От этого часто зависело решение, важное для хозяина дома. Это было главной заботой хозяйки, и весь дом, все чада, домочадцы, прислуга трудились под ее недремлющим оком.

Увы, к глубокому сожалению, собственного дома Тропинина не существует, причем достаточно давно, уже более века. Он был снесен еще в начале ХХ столетия. Да и сам художник переехал в него лишь в последние годы жизни и прожил в нем не более двух лет. После смерти сына художника Арсения Васильевича Тропинина, который не имел наследников, этот участок земли оказался выморочным, и уже в начале ХХ века предприимчивый купец М. М. Малышев скупил несколько прилегающих небольших участков земли на углу Большой Полянки и Второго Спасоналивковского переулка. По его заказу на этом месте был выстроен огромный по меркам того времени доходный дом в стиле модерн, который находится сейчас по адресу: Большая Полянка, дом 44/2. Именно он и занимает сейчас территорию, на которой находился дом, принадлежавший В. А. Тропинину.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 3/2017

Виктор Безотосный «Пожар способствовал ей много к украшенью»

Знаменитый московский пожар 1812 года оставил заметный след в истории старой столицы, да и всей России. До сих пор ведутся споры: кто и почему поджег город? Ученые едины в одном — пожар стал одной из главных причин гибели наполеоновской армии в русских просторах. Пожар стал настолько впечатляющим и символическим актом воздействия на умы современников, что в тени остались действия по ликвидации последствий пожара и восстановления Москвы. Причем москвичи явно разделяли прежнюю белокаменную столицу, существовавшую до 1812 года, от возникшей из пепла, вновь отстроившейся Москвы, и в обиход даже вошло новое выражение «допожарная Москва».

Древняя столица России до 1812 года являлась крупнейшим экономическим и культурным центром империи с населением около 280 тысяч человек. Архитектурный облик города сформировался в столетии под влиянием известного русского зодчего Матвея Федоровича Казакова. В то же время, Москва сохраняла и элементы архитектуры прошлых столетий. Тесная застройка перемежалась с садами и огородами, примыкавшими к домам. Живая старина русского Средневековья соседствовала с общественными и частными зданиями, построенными по самым модным тогда канонам классицизма. Первопрестольная представляла из себя «целое море кривых и узких улиц», сеть закоулков и переулков. Современники считали, что это был «исполинский город, построенный великанами, башня на башне, стена на стене, дворец возле дворца».

Рядом с кремлевскими стенами и златоверхими соборами раскинулся Китай-город — средоточие московской торговли: гостиные дворы, различные лавки, грязные лабазы, харчевни. Рядом со стародавней архитектурой купеческой Москвы красовались дворянские особняки с белыми колоннами, широкими дворами, флигелями, парками и садами, больше напоминавшими помещичьи усадьбы, случайно заброшенные в городские кварталы. Эти полторы тысячи дворцов доминировали над прочей Москвою, ослепляя своим внешним блеском и роскошью. Город являлся сезонной «резиденцией всего русского дворянства», своеобразным сборным пунктом русских помещиков, съезжавшихся на зиму в Москву из своих деревень. Это составляло часть образа жизни благородного сословия, одни приезжали во вторую столицу по установившейся привычке скоротать долгую зиму, а многие просто «себя показать и на других посмотреть». Причем, дворянские дворцы перемежались с жалкими лачугами и сараями, где ютились их дворовые люди и оброчные крестьяне, отпущенные господами на заработки в столицу. Тут же встречались скромные жилища ремесленников, мелких чиновников и разночинцев, которые, в отличие от дворян, жили в городе практически безвыездно.

В отдельных кварталах, где исстари оседали немцы, татары, грузины, армяне и представители других национальностей, в архитектуре чувствовались национальные особенности этих народов. Картину оживлял золотой блеск множества куполов православных храмов. Недаром Москву издревле называли «сорок сороков», то есть 40 церковно-административных округов. Отсюда многие ложно считали, что в городе находилось 1600 церквей и соборов. На самом деле их было не такое большое количество — всего 329 церквей. Но это тоже весьма впечатляло людей, впервые попадавших в город. Сочетание стилей и образов жизни, соседствовавших между собой разных социальных и национальных групп придавало городу неповторимый колорит «странного смешенья древнего и новейшего зодчества, нравов европейских с нравами восточными».

В 1811 году в Москве, «разнообразной, пестрой и причудливой, как сама природа», насчитывался 9151 дом, из них 2567 домов каменных и 6584 деревянных. После кровопролитного Бородинского сражения, предопределившего сдачу древней столицы, наполеоновские войска 2 сентября (по старому стилю) 1812 года вошли в город, оставленный его жителями. Французы, избалованные классическими постройками прославленных зодчих Парижа, были поражены прекрасной панорамой плененной Москвы. Так, один из наполеоновских офицеров следующим образом описал свои впечатления при въезде: «…меня охватило удивление, смешанное с восхищением… почти все дома оказались кирпичными и самой изящной и самой новой архитектуры. Дома частных лиц похожи на дворцы, и все было богато и великолепно».

Но самым большим сюрпризом для французов оказался массовый исход москвичей из города вместе с русскими войсками. Из жителей осталось около 10 тысяч человек. В ночь с 2 на 3 сентября вспыхнул страшный пожар, который продолжался вплоть до 5 сентября. Первопричиной возгорания послужили организованные русскими взрывы военных складов и поджоги, осуществленные специально оставленными командами из чинов московской полиции и чернью. Вступили также в силу другие факторы: теснота деревянных построек, отсутствие воды и пожарных труб, вывезенных из города, усилившийся ветер, действия французских мародеров. «Потоки огня, — писал один из очевидцев, — несутся по всем кварталам, все слилось в один пожар. Волны пламени, колеблемые ветром, образуют как бы огненное море, взволнованное бурей. Днем облака дыма сливаются в густую тучу, заслоняющую солнце, ночью пламя пробивается через черные столбы, далеко освещая все зловещим светом».

Наполеоновская армия пробыла в Москве 39 дней. Последние французские части, покидая город 11 октября, попытались взорвать Кремль (что удалось сделать лишь частично) и другие общественные здания, но ворвавшиеся казачьи полки генерал-майора И. Д. Иловайского 4-го сумели загасить уже подожженные фитили и, таким образом, захватить около 900 килограмм неиспользованного пороха. Вернувшиеся городские власти стали наводить порядок и бороться с прибывавшими из подмосковных сел мародерами.

После ухода французских войск Москва представляла собой печальное зрелище: огромное пространство обгорелых пустырей, среди которых едва можно было различить следы прежних улиц по грудам развалин. Встречались и уцелевшие здания, и даже нетронутые огнем кварталы. В целом, выгорело три четверти домов (71,5 %). Еще больше пострадали московские торговые лавки: из 8521 после пожара осталось лишь 1368 лавок (16 %). Нанесенный ущерб оказался колоссален. Убытки казны и населения исчислялись сотнями миллионов рублей. Потери культурных ценностей учесть было просто невозможно, так как погибли не только здания, но и многие частные уникальные произведения искусства, коллекции и библиотеки.

Сразу после ухода неприятеля дома и улицы расчищались силами ополченческих частей и подмосковного населения. Только за один месяц из города вывезли и сожгли 11955 человеческих и 12360 лошадиных трупов. Постепенно возрождалась и мирная жизнь города, возвращались жители, подавляющее большинство которых первое время вынужденно ютились в подвалах или в полусгоревших зданиях. Газета «Московские ведомости» уже 25 декабря 1812 года сообщала: «Нет места годного для жилья, которое не было бы уже занято».

С удивительной быстротой восстанавливалась торговля. Побудительной причиной явилось обилие в городе бесхозных вещей. Грабеж уцелевшего имущества выбросил на рынок массу дорогих товаров по невероятно низким ценам. Так новая жизнь цеплялась за развалины старой.

И Москва очнулась! Развернулось новое строительство. Застучали топоры, завизжали пилы. Власти, чтобы помочь городскому строительству, разрешили частично использовать казенные леса, в частности Лосиноостровскую рощу. Погорельцам выдавали денежные компенсации и беспроцентные ссуды на 10 лет.

Город, как птица Феникс, возрождался из пепла. Уже в 1814 году строилось, было выстроено и вновь отделано 7862 обгорелых частных дома (89 % допожарного количества). Это, не считая казенных строений. Здания строились преимущественно в один-два этажа.

О темпах восстановления Москвы красноречиво свидетельствуют цифры количества занятых в 1817 году рабочих (крестьян, пришедших на заработки) разных строительных специальностей — 60793 каменщиков, столяров, печников, кровельщиков, маляров, мостовщиков и прочих профессий.

Государственные институты постарались использовать сложившуюся ситуацию в Москве и активно содействовали, чтобы «пожар способствовал ей много к украшенью» (как выразился А. С. Грибоедов устами одного из своих героев в «Горе от ума»). Уже в 1813 году была образована Комиссия для строения Москвы. Она располагалась в Успенском переулке, а ее деятельностью руководил директор — князь М. Д. Цицианов под кураторством генерал-губернатора. Им подчинялись чиновники и архитекторы, составлявшие присутствие комиссии, которая осуществляла работу до 1843 года. Этот орган взял под строгий контроль планировку и застройку города. С этой целью были разработаны подробные планы всех частей города, улиц, площадей, набережных, проекты фасадов зданий. Последнему придавалось особое значение. С целью придания единообразия фасадам наладили производство дверей, оконных рам, элементов лепнины. Кроме того, под руководством Комиссии работало пять кирпичных заводов. «Новые фасады заменили собой старые», — писал об этом Ф. В. Ростопчин.

По этой причине возникало, однако, и много недовольств. «Казалось бы, в теперешнем положеньи, — жаловался в письме знакомому один москвич, — как-бы нибудь люди строились, дабы иметь пристанище, но начальство, напротив, как-бы обрадовалось сему случаю, хочет из кривых улиц сделать прямые. Даже не позволяет на каменных домах сделать мезонинов деревянных и совсем уже сделанные сломали». Действительно, Комиссия, как бы следуя пословице «Не было бы счастья, да несчастье помогло», старалась уделять пристальное внимание улучшению внешнего облика зданий и благоустройству улиц. Была произведена нивелировка улиц со склоном к Москве-реке и Яузе, а их набережные облицованы камнем и решеткой. Также мастера возвели два новых моста — Москворецкий и Чугунный. Неглинку заключили в трубу.

Главное значение деятельности Комиссии в возрождении города заключалось в перепланировке центра и создании системы бульваров и площадей. После приведения в порядок стен и башен Кремля и Китай-города Красная площадь была очищена от лавок и воздвигнуты Верхние торговые ряды (ныне — ГУМ), ров возле Покровского собора (Василия Блаженного) засыпан, а на его месте появилась «обсадка деревьев». Рядом с Кремлем разбили Александровский сад и построили Манеж. Мастера-строители замостили «топь», существовавшую с незапамятных времен на месте теперешней Театральной площади, а саму площадь значительно расширили. Она обрела прямоугольные очертания. Комиссия регулировала застройку и других площадей, ею же было намечено и возведение новых кварталов на пустошах. Окончательно упорядочилась система бульваров по Бульварному кольцу, а на месте Земляного вала земля роздана частным владельцам с тем, чтобы те строили дома по сторонам улицы шириной в 12 саженей и разбивали сады, «дабы со временем весь проезд вокруг Земляного города с обеих сторон был между садами». Так в Москве возникло Садовое кольцо.

Постепенно исчезала «пустота незастроенных мест», и к середине 20-х годов последствия опустошительного пожара удалось ликвидировать. К 1830 году жилой фонд города был не только полностью отстроен, но и значительно увеличен, хотя еще оставалось 62 неотстроенных после пожара дома.

Восстановление послепожарной Москвы дало новый толчок российскому градостроительству. Работа комиссии пробудила таланты плеяды учеников знаменитого русского архитектора М. Ф. Казакова. Но главенствующую роль в этой когорте прославленных имен сыграл О. И. Бове. Итальянский уроженец, большую часть жизни проживший в Москве, Осип Иванович Бове в Комиссии был главным деятелем «по фасадической части» и возглавлял работу архитектурной мастерской комиссии. Именно через его руки проходили как все казенные, так и частные проекты. Кроме того, он создал многочисленные типовые проекты жилых домов, на основе которых возник оригинальный тип московских особняков первой половины ХГХ столетия и, в целом, сложился облик нового города. Спроектированный им ряд крупных архитектурных ансамблей превратил центр Москвы в целостную архитектурно-пространственную зону, кроме того, ему удалось вписать рациональные принципы планировки классицизма в исторически сложившуюся городскую структуру. Велик и личный вклад этого архитектора в московское строительство. Сам О. И. Бове выстроил до полусотни зданий, занимался реконструкцией Кремля, планировкой и перестройкой близлежащих к нему площадей. Наиболее запоминающимся его творением стала Триумфальная арка на Тверской заставе как символ возрождения послепожарной Москвы и один из главных исторических памятников победы русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Восстановление древней столицы дало мощный импульс для дальнейшего развития градостроительной мысли в России. Благодаря деятельности и талантам О. И. Бове и его коллег-архитекторов, за короткий срок Москва была отстроена и заняла достойное место в ряду красивейших городов мира. Так усилиями русских строителей был восстановлен город, архитектура и образ которого являлись постоянным источником для вдохновения отечественных поэтов, писателей, музыкантов, художников, скульпторов и всех деятелей культуры, город, которым сегодня гордится вся страна.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 11/2012

Алексей Митрофанов Когда-то на окраине, ныне — в центре…

В самом центре нашей дорогой и более чем суетной столицы находится район, своим неспешным ритмом жизни напоминающий этакий провинциальный уголок, а то и деревню. Замоскворечье. Между Москвой-рекой и южным рогаликом Садового кольца.

Тут издревле селились купцы. Рано вставали, рано спать ложились. Одевались не по моде. Даже в начале нашего столетия — сюртук и сапоги бутылкой. Вместо театра — церковь.

Жильцы сменились, настроение осталось.

Даже сейчас, когда в столице (в том числе и в центре) вовсю идет строительство, в Замоскворечье все больше реставрируют. Подсчитано, что здесь сконцентрировано более двух третей древней городской застройки. Эта местность — памятник Москвы прошлого века. Памятник в полнейшем смысле слова. С соответствующей архитектурой, планировкой улиц, ритмом, масштабом и укладом.

Хотя есть и тут островки современности. Один расположился на Большой Полянке, по правой стороне. Это огромнейшие четырнадцатиэтажные дома, построенные в начале семидесятых. Из-за приземистого окружения они становятся гораздо выше, циклопичнее. «Кажется, будто, раздувая серые паруса, на кучу мелких лодочек наступает армада исполинских фрегатов», — писали путеводители времен застоя. Но со временем вокруг «фрегатов» появились маленькие катера-ларьки. Вероятно, они объявили войну тем фрегатам. Их становится больше и больше, но в какой-то момент вражья сила сметает их рой. А они, как партизаны, возникают вновь и вновь, словно из небытия. До следующего тотального уничтожения.

Недалеко, на Большой Якиманке, еще одно скопление новых домов. Возглавляет его краснобокий «Президент-отель», урожденная гостиница «Октябрьская». Ее построили в восьмидесятые, и проектировщики клялись: «Со временем гостиница станет как бы центром микрорайона… От Крымской набережной вплоть до новой гостиницы раскинется зеленый массив парка.»

Однако «центром» гостиница так и не стала. Парк же и впрямь появился — только не социалистический, а напротив, издевающийся над красными святынями садик, наполненный «застойными» скульптурами, выпихнутыми за ненадобностью из самых разных мест. Он расположен между «Президент-отелем» и набережной, рядом с Центральным домом художника.

Новое и большемерное не уживается с Замоскворечьем.

Культурный центр этого уголка — конечно, «Третьяковка», известное на весь мир собрание, начатое Павлом Михайловичем Третьяковым. Он происходил из купеческого рода, известного еще в семнадцатом столетии. В то время Третьяковы занимались льняным промыслом. Павел Михайлович преуспевал как коммерсант, однако же в историю вошел как собиратель живописи. Ему безумно повезло. Он обладал не только хорошими деньгами, но и большим художественным вкусом.

Здание «Третьяковки» было построено уже после смерти основателя, в начале нынешнего века, специально для коллекции. Видно, что автор теремка — сам незаурядный художник. Действительно, проект принадлежит Виктору Михайловичу Васнецову, автору известных «Трех богатырей».

Долгое время это здание было закрыто для посетителей. Тут шла одна из самых затяжных московских реконструкций.

«Третьяковка» открылась лишь полтора года назад. Первые посетители устраивали тут длиннющие очереди, но их поток вскоре схлынул. Кстати, завет Павла Михайловича бессовестно нарушается. Ведь за вход берут деньги. Не слишком большие, но все-таки деньги. А Третьяков еще в 1892 году передал свое собрание в дар Москве и завещал ни в коем случае не брать с посетителей платы.

Перед входом — маленький гранитный бюстик основателя «Третьяковки» работы скульптора Кибальникова. Он был открыт сравнительно недавно, в апреле 1980 года.

Однако жители Замоскворечья помнят, что несколько десятилетий назад тут стоял памятник совсем другому человеку, имевшему к собранию картин весьма отдаленное отношение. Разумеется, этим человеком был Иосиф Виссарионович Сталин.

Вообще-то отношения с людьми искусства тяжеловато складывались у Замоскворечья. Особенно с писателями. В доме № 52 по Большой Полянке лечился Сергей Есенин — тут был «санаторий для нервнобольных». Именно тут он написал стихотворение:

В доме № 50 по Большой Якиманке жил Чехов. Поначалу радовался своему жилью: «Квартира моя за Москвой-рекой, а здесь настоящая провинция — чисто, тихо, дешево и глуповато». Однако вскоре «новая квартира оказалась дрянью», и тут от чрезмерной сырости у Антона Павловича вновь открылось кровохарканье.

Чехов переехал в дом № 45 на той же улице, но оказалось, что над ним один кухмистр сдает свое жилье под свадьбы и поминки: «Над моей головой идет пляс. Играет оркестр. Свадьба… В обед поминки, ночью свадьба… Кто-то, стуча ногами, как лошадь, пробежал над моей головой. Должно быть, шафер. Оркестр гремит.» Вскоре Чехов съехал и отсюда.

В доме № 17 по Большой Ордынке, у богатого дяди Куманина часто бывал Достоевский. Тягостные воспоминания об этих посещениях всю жизнь потом преследовали Федора Михайловича. Он в конце концов не выдержал и поселил сюда Рогожина из «Идиота». Путь князя Мышкина по дому был гнетущ: «Отворивший князю человек провел его без доклада и вел долго; проходили они и одну парадную залу, которой стены были «под мрамор», со штучным дубовым полом и мебелью двадцатых годов, грубою и тяжеловесною, проходили и какие-то маленькие клетушки, делая крючки и зигзаги, поднимаясь на две, на три ступени и на столько же спускаясь вниз, и, наконец, постучались в одну дверь».

А перепады оконных рядов — свидетельство о сохранившихся ступенях.

Много позднее, перед войною с Гитлером, в этом самом доме, в квартире Ольшевской и Ардова, у которых обычно останавливалась Ахматова, состоялась ее единственная встреча с Цветаевой. Встреча прошла весьма тягостно. «Она приехала и сидела семь часов», — сетовала потом Анна Андреевна.

В доме № 12 по Пятницкой улице, в «меблирашках» купца Варгина вдруг поселился Лев Толстой. Однако вскоре съехал. Не приглянулось ему тут.

Разве что у Островского, родившегося на Малой Ордынке, все было хорошо. Он даже кличку получил — «Колумб Замоскворечья». Дескать, первооткрыватель. И только в его пьесах читатель может постигать бесчисленные тайны этой местности. Да только тайны все какие-то разоблачительные — самодуры-купцы, дебелые купчихи и один луч света в темном царстве — Катерина из «Грозы».

Зато уж с чем Замоскворечью, безусловно, повезло, так это с храмами. Их тут множество бесчисленное, и почти у каждого своя красивая история.

Взять, к примеру, храм Николы в Кузнецах. Это одна из немногих московских церквей, не закрывавшихся во времена советской власти. Больше того, в «застой» тут служил настоятелем протоиерей Всеволод, духовник Солженицына. Магнитофонные кассеты с его проповедями ходили по московским кухням. Сама же церковь была известна на всю страну как центр молодой православно настроенной интеллигенции.

Примерно в то же время в церкви Всех Скорбящих Радости на Ордынке пел лучший церковный хор России под управлением Матвеева. В шестидесятые его даже на «Мелодии» записывали, что было нонсенсом неслыханным.

А чуть дальше, на той же Ордынке, — малюсенький храмик Марфо-Мариинской обители, построенный в начале ХХ века автором Мавзолея Алексеем Викторовичем Щусевым. Он выполнен в древнерусском стиле, но не просто древнерусском, а доведенном до гротеска, до чересчур. Сама же обитель была заведением полудуховным-полусветским, послушницы тут постригались в монахини, но не на всю жизнь, а на время. И ходили за ранеными.

Игуменьей же этого полумонастыря была великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра императрицы и вдова великого князя Сергея Александровича, губернатора Москвы, погибшего от каляевской бомбы. После этого события в память о супруге Елизавета Федоровна и основала Марфо-Мариинскую обитель.

И все-таки самая яркая история у церкви Григория Неокесарийского, что на Большой Полянке. Она поражает прохожих затейливыми изразцами и низом колокольни с прорубленной для пешеходов арочкой. В семнадцатом столетии тут служил священник Андрей Савинов. Он чем-то приглянулся государю, «тишайшему» Алексею Михайловичу. Со временем отец Андрей сделался духовником царя, другом и даже собутыльником. И денег дал на храм роскошнейший, редчайший.

Однако ревновал царя к Андрею Савинову патриарх Иоаким. И после смерти «тишайшего» отправил ни в чем не повинного батюшку в смертельную ссылку на север. Объявив его в блуде, в подстрекательстве, а среди прочего и в том, что «церковь себе воздвиже без патриаршего благословения».

В основном же местность за Москвой-рекою — островок уюта, тишины и этакой патриархальности среди бурлящего и беспокойнейшего города. «Ничего особенного не поражает вас, — описывал Замоскворечье Аполлон Григорьев. — Дома как дома, большею частью каменные и хорошие, только явно назначенные для замкнутой семейной жизни, оберегаемой и заборами с гвоздями, и по ночам сторожевыми псами на цепи…»

Полтора столетия прошло. И, кажется, почти ничего не изменилось.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 8/1996

Александр Бочков[25] Сила знаний Василия Кокорева

В первой половине XIX века отечественные купцы — выходцы из низших сословий, не получив систематического школьного образования, занимались самообразованием, а достигнув богатства, последовательно благотворили народному просвещению, по своему опыту понимая, какая это сила — знания. Один из крупнейших предпринимателей Российской империи XIX века Василий Александрович Кокорев родился в Вологде в 1817 году в купеческой семье и получил дома азы начального образования. Василий Александрович вспоминал, что впоследствии всю свою сознательную жизнь занимался самообразованием: много читал, интересовался научными достижениями, путем дружеского общения с людьми просвещенными расширял свой кругозор. В ходе своей предпринимательской деятельности он всегда консультировался у лучших специалистов, привлекал выдающихся ученых и инженеров к осуществлению своих технических проектов. Для получения экономических знаний В. А. Кокорев посещал университетские лекции в Москве и Казани. Изучая зарубежный опыт, предприниматель посещал Англию, Францию, Бельгию, Пруссию. Активное самообразование обеспечило впечатляющие результаты. Уже в 20 лет В. А. Кокорев подал «Записку» — предложение о мерах по развитию отечественной соляной промышленности академику К. И. Арсеньеву. Наделенный природным умом, твердой волей, энергией, внутренней дисциплиной вологжанин прошел путь от конторщика до купца 1-й гильдии, миллионера, коммерции советника, влиятельного общественного деятеля, популярного публициста и писателя.

По семейной традиции первоначальный опыт предпринимательства Василий получил, добывая соль под Тотьмой, а также занимаясь винными откупами.

В возрасте 24 лет в 1841 году основал в Солигаличе санаторий, используя местные минеральные воды. Для изучения их целебных свойств, Василий обратился за консультациями к известному химику Н. Н. Зинину, академику Петербургской АН, президенту Русского физико-химического общества. Глава русской научной школы химиков, ознакомившись с проблемой, представил В. А. Кокореву подающего надежды молодого ученого А. П. Бородина. В 1858-м для изучения состава воды в Солигаличе Военно-Медицинским учёным Советом был откомандирован именно Александр Порфирьевич Бородин, компетентный химик, в недалеком будущем выдающийся композитор, автор знаменитой оперы «Князь Игорь». Результаты обследования ученый изложил в отчете «Солигалические соляно-минеральные ванны», подтверждая лечебные свойства железисто-соленых солигалических минеральных вод. Впоследствии В. А. Кокорев неоднократно обращался за консультациями к Н. Н. Зинину, А. П. Бородину, Д. И. Менделееву и другим крупным ученым. Дело, начатое Василием Александровичем, доныне живёт и развивается: солигаличской водогрязелечебнице ныне более 175 лет.

Выдающийся предпринимательский успех Кокорева всегда опирался на использовании последних достижений науки, техники, наиболее совершенных организационных и управленческих бизнес-технологий.

В сороковых годах XIX века В. А. Кокорев переехал в Петербург, быстро составил состояние, заработав репутацию не только предпринимателя высокого полета, но и просвещенного поборника социальной справедливости, талантливого публициста и оратора. На основании полученного опыта, вологжанин в 1844 году обратился в министерство финансов с инициативой реформирования всей организации откупной системы страны. Предложение было успешно реализовано, последовало пожалование молодому купеческому сыну высокого чина коммерции советника.

Мыслитель стратегического масштаба, В. А. Кокорев всегда рассматривал отечественную экономическую конъюнктуру во взаимосвязи с международными тенденциями, геополитической обстановкой, предлагая тщательно проработанные реальные масштабные проекты для решения отечественных экономических и социальных проблем. Он констатировал: «Все то, что было отяготительно русскому правительству и народу, было желательно Европе, потому что всякое наше оскудение усиливало европейское влияние на Россию».

Крупные коммерческие компании В. А. Кокорева успешно торговали с Персией и Средней Азией. Купец-вологжанин создавал пароходства, строил жизненно важные для страны железные дороги, обеспечивал народ солью. Именно он положил начало промышленному освоению Бакинского месторождения нефти. Он добывал золото на Урале, модернизировал петербургские мукомольные предприятия, возводил огромные гостиницы и грандиозные складские комплексы. Учреждал крупнейшие банки и страховые объединения, продвигал лен как основу отечественной легкой промышленности… Чем только он ни занимался и всегда успешно. Предпринимательская деятельность В. А. Кокорева отличалась гигантским размахом. Рост экономики страны требовал развития более эффективных, по сравнению с традиционной почтой, средств коммуникаций. Василий Александрович учредил и стал основным пайщиком исключительно важного для страны Северного телеграфного агентства, существенно расширив охват территории империи действующей телеграфной связью.

О благотворительности В. А. Кокорева, одного из богатейших предпринимателей России, современники слагали легенды. Приведем только несколько примеров. Во время Крымской войны Василий Александрович на свои средства направил из Москвы в осаждённый Севастополь обоз в составе ста саней с провиантом для действующей армии, медикаментами и инструментарием для хирурга Н. И. Пирогова, нарабатывавшего свой уникальный опыт военно-полевой хирургии, позднее описанный им в научных публикациях. Знаменитый врач восторженно отзывался о Кокореве и его помощи медицинской службе осажденного Севастополя. Назад обоз вернулся с ранеными, для излечения которых благотворитель превратил свое имение в лазарет.

В. А. Кокорев оплатил расходы военной экспедиции отряда добровольцев генерала М. Г. Черняева в Сербию 1875 года. Сумма участия Василия Александровича в военном займе Русско-турецкой войны 1877–1878 годах составила 45 миллионов рублей, что было сопоставимо с совокупными военными расходами государственной казны.

Благотворя своему народу, вологжанин безвозмездно финансировал строительство и содержание многочисленных школ, училищ, приютов, храмов, делал крупные пожертвования Московскому университету.

Особенно заботился В. А. Кокорев о коммерческом образовании в России, где грамотность населения была удручающе низка. В 1868 он выступил одним из учредителей Общества взаимного кредита для финансирования Московской практической академии коммерческих наук, в которой учился его земляк Х. С. Леденцов, будущий миллионер и основатель знаменитого «Общества содействия успехам опытных наук и их практических применений», ранее уже описанного на страницах журнала «ЗНАНИЕ — СИЛА» (№ 5/2015). Щедрый меценат завещал на поддержку отечественного коммерческого образования более миллиона рублей. Он ежегодно выделял до 33 тысяч рублей различным образовательным заведениям Поволжья, в том числе Рыбинскому коммерческому училищу. По инициативе В. А. Кокорева «при учреждении Волжско-Камского Коммерческого банка было введено в Устав обязательное отчисление % с чистой прибыли в распоряжение Рыбинского Биржевого комитета на пользу и развитие русской торговой промышленности. На таковые отчисления выстроено громадное, хорошо оборудованное здание Рыбинского Коммерческого училища… В зале заседаний Педагогического комитета училища висел большой портрет главного жертвователя и благотворителя в деле Коммерческого образования В. А. Кокорева…». Отметим, что помимо традиционных учебных классов и помещений для занятий Рыбинское коммерческое училище располагало хорошо оснащенной химической лабораторией, представительным музеем товароведения, кабинетами физики и естествознания, классом рисования, большим гимнастическим залом и врачебным кабинетом.

В 1870 году Василий Александрович вместе с учеными, врачами и педагогами (С. П. Боткин, Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, Н. С. Таганцев, М. Е. Ковалевский, А. М. Горчаков, К. Д. Ушинский) основал в Петербурге Общество Земледельческих колоний и ремесленных приютов. Впервые в России была устроена Колония для малолетних преступников, где «оступившиеся дети и сироты» обучались по программе начальной школы, одновременно осваивая столярное, сапожное, портняжное мастерство и литейное дело.

В. А. Кокорев поддерживал материально такие просветительские издания, как «Русская беседа», «Русский вестник», «День», «Русский Архив».

На родине в Вологде В. А. Кокорев для расширения культурного кругозора земляков организовал городской общедоступный театр, перестроив собственный огромный деревянный дом, содержал труппу театра, выплачивал пособия нуждающимся семьям офицеров-вологжан.

Василий Александрович поддерживал отечественную науку.

На его пожертвование в 1865 году в Петербурге значительным тиражом была издана монография врача, этнографа и фольклориста М. Ф. Кривошапкина «Енисейский округ и его жизнь» в двух томах, за которую в 1866 автор был отмечен Золотой медалью Русского Императорского географического общества. Супруга Василия Александровича Вера Ивановна также финансировала научные медицинские исследования, в частности, в области кожных болезней.

В. А. Кокорев регулярно материально поддерживал художников и писателей, «дабы они не отвлекались на добывание хлеба насущного», оплачивал их образовательные поездки в Европу. Для материально необеспеченных студентов Академии Художеств благотворитель в Тверской губернии в 1884-м построил «Академическую дачу», которая и поныне остается любимым местом творчества художников.

Показательно, что все восемь детей Василия Александровича получили фундаментальное образование, владели иностранными языками, отличались широким кругом интересов.

В. А. Кокорев принимал активное участие в общественной жизни страны на стороне «униженных и оскорбленных». Крепостное право тормозило экономическое, научно-техническое развитие страны, держало крестьян безграмотными. Опытный предприниматель тщательно разработал план справедливых условий упразднения крепостного права, предлагая осуществить личное освобождение крестьян и передачу им всех земельных наделов за совокупный выкуп в 1080 миллионов (один миллиард восемьдесят миллионов) рублей с рассрочкой на 37 лет. Несмотря на обоснованность, готовность русского купечества претворить план в жизнь, проект В. А. Кокорева был отвергнут правительством.

Постоянно занимаясь самообразованием, Василий Александрович активно интересовался историей и литературой, он собрал огромную библиотеку и подарил Московской публичной библиотеке четыре тысячи книжных томов по различным отраслям науки в помощь учащейся молодежи.

Василий Александрович поддерживал добрые дружеские отношения с историком М. П. Погодиным, писателями Н. В. Гоголем, А. Н. Островским, Н. С. Лесковым, М. Н. Загоскиным, актером М. С. Щепкиным…

Свои стратегические промышленные планы В. А. Кокорев доверительно обсуждал с просвещенной частью русского генералитета: покорителем Кавказа генерал-фельдмаршалом, почетным членом Николаевской военной академии Генерального штаба князем А. И. Барятинским, героем Крымской войны генералом С. А. Хрулёвым, героем обороны Севастополя, туркестанским генерал-губернатором М. Г. Черняевым, контр-адмиралом Н. А. Аркасом и другими высшими офицерами империи. В беседах с ними миллионер осваивал стратегическое видение международной экономической конъюнктуры, проблем национальной безопасности.

Деятельность его, эрудиция, широкая компетентность Кокорева пользовались уважением государственных деятелей, к его мнению прислушивался император Александр III, министр финансов Ф. П. Вронченко, председатель Государственного совета князь А. Ф. Орлов, казанский губернатор С. П. Шипов, высокопоставленные правительственные чиновники, редакторы центральных газет, крупнейшие предприниматели.

О человеке можно судить по его друзьям. Ближайшим другом и постоянным компаньоном В. А. Кокорева был Петр Ионович Губонин (1825–1894) — крупный промышленник, общественный деятель-просветитель, железнодорожный магнат, он активно развивал отечественную металлургическую и машиностроительную промышленность. Сын крепостного кустаря, П. И. Губонин благодаря таланту и неустанному труду стал потомственным дворянином и тайным советником, кавалером четырёх высших орденов Российской империи. На пожалованном ему в 1878 году гербе царь Александр II начертал девиз — «Не себе, а Родине!» Гласный Московской городской Думы П. И. Губонин, по примеру Кокорева, основал ремесленную школу — знаменитое Комиссаровское техническое училище. Он делал крупные пожертвования на дома призрения, строительство Храма Христа Спасителя в Москве, Исаакиевского собора и реконструкцию Петропавловского в Петербурге, принял участие в строительстве здания Политехнического музея в Москве. Щедро финансировал и всесторонне помогал Императорскому московскому техническому училищу…

Другой сподвижник и земляк Кокорева — Иван Андреевич Милютин (1829–1907), известный предприниматель и бессменный городской голова Череповца, прекрасно понимал силу знаний и, не дожидаясь «милостей» петербургского правительства, делал все для распространения народного образования. В Череповце преимущественно на деньги местного купечества последовательно были открыты: Александровское техническое училище (1869), Мариинская женская гимназия (1873), реальное училище (1875), учительская семинария (1875), женское профессиональное училище (1887), сельскохозяйственная школа, городское училище. Всего к 1896 году в Череповце действовало 11 учебных заведений. Если в 1861 в городе учились 110 подростков, то в 1913–2115 человек, большая часть которых — выходцы из крестьян и мещан. Вот и получилось, что ввиду явного недостаточного внимания к народному образованию центральной власти, благотворительность в сфере народного образования стала делом общекупеческим.

Многие таланты и неуемная энергия В. А. Кокорева нашли свое применение в Москве, где он обосновался в 1850 году. Вологжанин был тонко чувствующим красоту собирателем предметов народного искусства, коллекционером классической живописи. 26 января 1862 года в Трёхсвятительском переулке в двухэтажной обширной пристройке собственного дома Василий Александрович открыл для посетителей первую в Москве Публичную общедоступную картинную галерею задолго до появления Третьяковской галереи. Экспозиция Кокорева включала 35 скульптур и более 500 полотен знаменитых художников. В здании галереи, ставшей общегородским художественным просветительским центром, был предусмотрен большой лекционный зал, где выступали искусствоведы, историки, писатели. В дальнейшем художественное собрание Кокорева стало основой коллекций многих отечественных музеев изобразительных искусств.

Для бесед с друзьями в атмосфере боярского дома XV–XVI веков, один из богатейших людей России на Девичьем поле построил уникально красивый бревенчатый дом, вошедший в сокровищницу национальной культуры под именем «Погодинской избы».

В 1858–1859 годах Василий Александрович много сделал для благоустроения Первопрестольного града на выборном посту товарища (заместителя) Московского городского головы. В 1862–1865 годах за 2,5 миллиона рублей В. А. Кокорев построил на Софийской набережной напротив московского Кремля огромную трехэтажную гостиницу — многофункциональный общественно-деловой центр — знаменитое «Кокоревское подворье». Он первым в Москве создал сеть линий конно-железных дорог. А в 1866–1869 годах был избран депутатом («гласным») Московской городской думы и активно сотрудничал с Московским Биржевым комитетом.

С 1881, претворяя в жизнь свои финансовые и коммерческие проекты, Василий Александрович с семьей жил преимущественно в Петербурге до своей кончины в 1889 году.

Подробнее остановимся только на одном промышленном проекте последовательного сторонника национального экономического суверенитета России. Всю жизнь копивший знания, непрерывно занимаясь самообразованием, В. А. Кокорев раньше других оценил перспективы использования нефтепродуктов в народном хозяйстве и построил близ Баку в 1858 году первый в империи крупный нефтеперерабатывающий завод. В 1859 по его заказу впервые в России было начато изготовление нефтеналивных барж, но предприятие оказалось убыточным. Тогда он пригласил группу химиков и технологов во главе с двадцатидевятилетним приват-доцентом Петербургского университета Д. И. Менделеевым. Дмитрий Иванович предложил ввести непрерывную перегонку нефти, освоить производство эмалированных бочек, чтобы при перевозке не протекал керосин, использовать нефтеналивные суда и построить нефтепроводы сырой нефти от скважин до морских нефтеналивных терминалов для судов-танкеров, что существенно удешевляло транспортировку нефти. Таким образом, Д. И. Менделеев предложил, а В. А. Кокорев воплотил на практике основополагающие составляющие современной нефтяной промышленности. Благодаря советам великого ученого завод в Сураханах уже на следующий год начал приносить существенную прибыль. В 1876-м промыслы и нефтеперегонный завод «Бакинского нефтяного общества» Кокорева посетил известный отечественный ученый, профессор Горного института Конон Лисенко. Подробно ознакомившись с производством, он подчеркнул: «Для успеха нефтяной техники особенно необходимо, чтобы заведование фабриками поручалось образованным и сведующим техникам. До сих пор это можно найти только на заводе «Бакинского нефтяного общества» В. А. Кокорева, который постоянно модернизировал производство. В 1879 был введен в эксплуатацию керосинопровод от Сураханского завода до пристани Зых. В Швеции по заказу Василия Александровича был построен танкер для перевозки пяти тысяч тонн керосина, что существенно повысило эффективность деятельности компании и возможности наращивания объемов производства.

«Кадры решают всё». Миллионер для своего предприятия самостоятельно готовил высококвалифицированных техников и инженеров. В 1882 году в Бакинском промысловом районе он открыл Кокоревскую школу — первую школу для детей нефтяников. Наиболее талантливых учеников для продолжения профессионального образования Василий Александрович за свой счет посылал в Германию. Передовое техническое оснащение и квалифицированные специалисты обеспечили успешное развитие предприятия. Были применены наиболее передовые и эффективные организационные системы. «Бакинское нефтяное общество» стало первой акционерной компанией в русской нефтяной промышленности, первой в мире вертикально интегрированной нефтяной корпорацией, которая вывела Баку в число крупных промышленных центров империи. Компания объединила нефтедобывающий, перерабатывающий, транспортный и сбытовой комплексы. К 1884-му В. А. Кокорев с компаньонами совершенно вытеснили американский керосин с рынка нефтепродуктов Российской империи и начали экспорт отечественного керосина в Австрию и Германию. Тогда же В. А. Кокорев отмечал в своем письме императору Александру III, с которым состоял в переписке: «В настоящее время ежегодно по Каспийскому морю и Волге развозится 35 миллионов пудов нефти, почти каждая изба крестьянская пользуется более удобным освещением, и множество волжских пароходов, вместо лесоистребления, отапливается нефтью, а снижение цен на нефть дало ежегодную многомиллионную экономию промышленности и казне».

Благодаря трудам В. А. Кокорева в городах и деревнях Российской империи вечернее освещение керосиновыми лампами вытеснило традиционные свечи и лучины, соотечественники стали больше читать в темное время суток.

В 1896 году детище Василия Александровича было отмечено серебряной медалью на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде «за правильную и расчетливую разработку нефтяных земель и за образцовую коллекцию буровых снарядов и приспособлений для вычерпывания нефти».

В 1900 году за внедрение передовых технологий и научную организацию труда «Бакинское нефтяное общество» было награждено золотой медалью на Всемирной выставке в Париже.

Таким образом, Василий Александрович всенародно продемонстрировал, что знания, образование, профессиональная компетентность представляют решающую силу развития промышленности.

В. А. Кокорев сохранил для потомков свои знания и опыт, оставив ценнейшее эпистолярное и литературное наследие. Его книга «Экономические провалы», демонстрирующая губительность выбора для России западноевропейской версии капитализма, многократно переиздавалась в течение полутора веков, сохраняя актуальность и в наши дни: «Пора государственной мысли прекратить поиски экономических основ за пределами России и засорять насильственными пересадками родную почву; пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу» (1887 г.).

В XXI веке идейное наследие вологжанина Василия Александровича Кокорева особенно востребовано в современной России, в очередной раз выбирающей направление своего исторического пути развития.

Статья выйдет в одном из ближайших номеров журнала «ЗНАНИЕ — СИЛА».

Александр Бочков Сила знаний Христофора Леденцова

В самом начале XX века миллионер из Вологды Христофор Семенович Леденцов (1842–1907) организовал общество для развития отечественной науки и техники и все свое огромное состояние передал русским ученым и изобретателям. Что побудило преуспевающего предпринимателя совершить такой поступок?

Вторая половина XIX века — время бурного развития науки и техники в России. Железные дороги, паровой флот, новые виды оружия, механизация промышленности, распространение электричества стали возможными благодаря трудам талантливых отечественных инженеров и ученых.

Российская империя во второй половине XIX века дала миру блестящее созвездие корифеев науки и техники. Достижения лучших отечественных ученых и инженеров далеко не всегда внедрялись в национальную промышленность. Многие их изобретения и открытия находили свое применение за границей, а не в России. В 1880 году у выдающегося химика В. В. Марковникова вырвались горькие слова о том, что если бы русский изобретатель нашел способ искусственного получения золота, то «пришлось бы наверно ехать продавать свой способ за границу…» В России XIX века отсутствовала инновационная среда, инфраструктура для научно-технического творчества.

Создание новых технических решений, научные исследования предполагают существенные денежные вложения. Так, например, в октябре 1914 года Главное военно-техническое управление империи рассмотрело и одобрило предложение А. Н. Лодыгина по проекту летательного аппарата вертикального взлета с каркасом, обшитым алюминием. Изобретение намного опережало свое время и могло усилить военный потенциал русской армии в ходе Великой войны. К сожалению, изобретение А. Н. Лодыгина не было даже испытано ввиду отсутствия необходимого финансирования.

Творчество русских ученых, инженеров, изобретателей государством материально обеспечивалось явно недостаточно. Многие всемирно признанные русские ученые и инженеры завершали жизнь у себя на родине в забвении и нищете. Характерны трагические судьбы выдающихся инженеров-изобретателей Павла Николаевича Яблочкова и Александра Николаевича Лодыгина…

Начиная с М. В. Ломоносова, русская наука получала поддержку преимущественно со стороны благотворителей. Навсегда в историю Отечества вошли имена купцов Строгановых, графа Н. П. Румянцева (1754–1826), иркутского золотопромышленника А. М. Сибирякова (1849–1933), золотопромышленника А. Л. Шанявского (1837–1905) и других видных покровителей отечественной науки и образования.

В этом ряду выделяется история жизни вологодского предпринимателя Х. С. Леденцова, организовавшего в Москве общество содействия научным и инженерным исследованиям и завещавшего все свое огромное состояние, оцениваемое экспертами в нынешних ценах приблизительно в 2 миллиарда долларов, на развитие отечественной науки и техники.

Родился Христофор Семенович Леденцов в Вологде 24 июля (6 августа) 1842 года в семье купца первой гильдии Семена Алексеевича Леденцова.

Христофор Семёнович с отличием закончил Вологодскую губернскую гимназию в 1860 году, затем Московскую практическую Академию коммерческих наук с похвальным листом в 1862 году. Для продолжения образования он выбрал Кембриджский университет в Англии.

Христофор Семенович получил богатое наследство. Бурное экономическое развитие России обусловило преимущественный рост состояния Леденцова за счет акций промышленных предприятий, железнодорожных и страховых компаний. Успешные биржевые операции продемонстрировали у предприимчивого вологжанина не только талант коммерсанта, но и дальновидность финансиста-аналитика. Многократно увеличив материальные и финансовые активы семьи, Леденцов создал одно из крупнейших состояний России того времени. Жизненному успеху способствовало то, что энергичный, талантливый, энциклопедически образованный

Х. С. Леденцов свободно изъяснялся на восьми иностранных языках, много путешествовал по Европе, тщательно изучая организацию различных производств и их техническое обеспечение. Христофор Семенович всю жизнь занимался самообразованием, много и регулярно читал: его личная библиотека насчитывала несколько тысяч томов только научной и технической литературы.

Много потрудился молодой вологодский купец на ниве общественного служения. Христофор Семенович был членом Общества воспомоществования нуждающимся ученикам вологодской гимназии, его избрали директором общественного Вологодского губернского тюремного комитета.

В 1873–1885 годах Леденцов исполнял обязанности почетного мирового судьи Вологодского судебного округа, в 1880–1882 годах был непременным членом съездов мировых судей и, одновременно, членом учетного комитета при Вологодском отделении Государственного банка, а также членом правлений ряда частных банков. С образованием Вологодской городской думы в 1871 году Х. С. Леденцов был избран ее гласным (депутатом), а с 1883 по 1887 годы возглавлял Вологду в должности городского головы. По инициативе Леденцова 25 октября 1888 года был открыт городской Вологодский ломбард для бедных — это было первое учреждение подобного рода в России.

В 1887 году X. С. Леденцов переехал из Вологды в Москву. В традицию рода Леденцовых входило особое, ответственное отношение к образованию и приобщению к плодам науки того времени.

Технологическое отставание промышленности и сельского хозяйства Российской империи убеждало Христофора Семеновича в насущной необходимости интенсивного развития отечественных науки и техники, при ускоренном внедрении результатов научных исследований и изобретений в промышленную практику. В 1897 году Леденцов написал:

«Я бы желал, чтобы не позднее 3 лет после моей смерти было организовано Общество, если позволено так выразиться, «друзей человечества». Цель и задачи такого Общества — помогать по мере возможности осуществлению если не рая на земле, то возможно большего и полного приближения к нему. Средства, как я их понимаю, заключаются только в науке и возможно полном усвоении всеми научных знаний… Я не хочу дела благотворения, исцеляющего язвы людей, случайно опрокинутых жизнью, я ищу дела, которое должно коснуться самого корня человеческого благополучия».

Леденцов стал сотрудничать с Императорским Русским техническим обществом. Санитарный отдел этого общества участвовал в Парижской выставке 1900 года. Христофор Семёнович стал одним из инициаторов создания в Москве Технического музея содействия труду на основе экспонатов Парижской выставки.

В 1900 году Леденцов передал Московскому отделению Русского технического общества крупную сумму денег для создания этого музея и был избран председателем правления новой общественной организации. Задачей музея стало изучение трудовых отношений в Российской империи и помощь в использовании изобретений, облегчающих тяжелый физический труд.

Музей со штатом сотрудников в 140 специалистов занимался также просветительской деятельностью: организовывал лекции, издавал практические руководства, выпускал специализированные периодические издания. Христофор Семенович активно способствовал распространению трудовых договоров между рабочими и предпринимателями, созданию первых профсоюзных организаций в России.

В музее был разработан типовой устав профессиональных союзов, прошла первая Всероссийская конференция профессиональных объединений рабочих. Музей, по инициативе председателя правления Х. С. Леденцова, впервые в России организовал систему учреждений по охране труда, пенсионных касс, потребительских обществ.

Поучительна основательность и рассудительность действий Х. С. Леденцова. Тщательно ознакомившись с особенностями европейской жизни, русский благотворитель прицельно изучил европейские условия и способы организации производства и внедрения новой техники. Вершиной профессиональной деятельности Леденцова, как талантливого организатора сложных экономических (финансовых, промышленных) систем и благотворительной деятельности национального масштаба, стало создание «Общества содействия успехам опытных наук и их практических применений».

Х. С. Леденцов стремился не просто способствовать научным исследованиям, но хотел содействовать реальному и эффективному использованию в народном хозяйстве наиболее передовых и перспективных технических решений. В Российской империи того времени существовало несколько научно-технических обществ. Существенными отличиями детища Леденцова была глубоко продуманная четкая организация деятельности, преимущественная направленность на получение практических результатов (подчас в далекой перспективе) и устойчивое финансовое обеспечение осуществления научно-технических инноваций.

Для реализации задуманного Х. С. Леденцов вместе со своими консультантами-учеными в 1903 году составил подробный проект устава Общества, который был предложен для обсуждения в особую общественную комиссию. Утверждение одобренного устава Общества правительством затягивалось. Христофор Семенович не дождался начала деятельности Общества, он умер 31 марта 1907 года (по старому стилю), «оставив по духовному завещанию, совершенному им 13 апреля 1905 года и утвержденному к исполнению московским окружным судом определением от 20 июня 1907 года все свое состояние на цели учреждаемого Общества».

Приведем выдержки из духовного завещания Леденцова:

«Весь доход с жертвуемого мною неприкосновенного капитала поступает в учреждаемое при Императорском Московском Университете и Императорском Московском Техническом училище Общество содействия успехам опытных наук и их практических применений на следующих обязательных для Общества условиях:

а) Содействие задачам Общества, выраженное в его уставе, распространяется на всех лиц, независимо от их пола, звания, ученой степени и выражается преимущественно в пособиях тем открытиям и изобретениям, которые при наименьшей затрате капитала могли бы принести возможно большую пользу для большинства населения, причем эти пособия должны содействовать осуществлению и проведению в жизнь упомянутых открытий и изобретений, а не следовать за ними в виде премий, субсидий, медалей и тому подобного;

б) Все расходы производятся из процентов с неприкосновенного капитала, причем Совет Общества по смете, ежегодно утверждаемой совместно с Советом Университета и Учебным Комитетом Технического Училища, расходует не более десяти процентов дохода на канцелярские и почтовые расходы, на публикации не менее двух раз в год в наиболее распространенных русских и иностранных изданиях, на наем помещений, на отопление, освещение и прислугу;

в) Все остальные девяносто процентов дохода с неприкосновенного капитала поступают на расходы, согласно Уставу Общества, включая в число расходы по производству опытов, работ, проверок, приобретений необходимых материалов, расходы на командировки и вообще на все затраты, признанные Советом Общества необходимыми для содействия целям и задачам последнего».

Проект устава Общества после долгих проволочек был утвержден Министерством 24 февраля 1909 года. 17 мая 1909 года состоялось первое чрезвычайное общее собрание, и на нем, по единодушно выраженному желанию собравшихся, было решено исходатайствовать право на присвоение Обществу имени его основателя, Х. С. Леденцова.

«Общество содействия успехам опытных наук и их практических применений» разработало критерии и методики оценки представляемых новых технических решений. Общество впервые в мире решило основную организационную проблему изобретательства, создав единый комплекс компетентной оценки идеи, выбора оптимального пути ее материального воплощения путем конструкторской или технологической разработки, осуществления необходимого финансирования и внедрения созданного нового технического решения в практику народного хозяйства. Общество создало инновационную инфраструктуру, включающую сеть экспертно-аналитических отделов, опытных лабораторий и производств в научных центрах, в которых разработчики новой техники могли воплощать свои изобретения не только на бумаге, но и в материальном исполнении. Специалисты Общества выявляли конечную цель, миссию предложения, определяли технические, финансовые и организационные пути воплощения результатов научной разработки, изобретения, ноу-хау. Общество брало на себя юридическую защиту специализированным патентным отделом заявляемых изобретений. Это было существенной поддержкой отечественных инженеров и ученых. Надежная патентная защита прав изобретателей была по силам далеко не всем ввиду неразработанности патентного законодательства в России, сложности патентного законодательства в промышленно развитых странах, трудностей перевода на иностранные языки технически и юридически сложных текстов, длительности и дороговизны процедуры патентования.

В конце XIX века Х. С. Леденцов, задолго до появления в США и Европе технопарков и венчурных фирм, создал в России эффективную систему управления всей последовательностью интенсификации технического прогресса и внедренческого предпринимательства от формулирования идеи до маркетинга готовой продукции.

С Обществом сотрудничали не только ученые и инженеры, но и промышленники, финансисты, государственные чиновники. Пример Леденцова увлек многих российских благотворителей жертвовать значительные денежные суммы на цели Общества.

Главным в работе Общества стала непосредственная индивидуальная помощь ученому и изобретателю. Для экспертных оценок инновационного предложения Общество привлекало ведущих специалистов известных научных кафедр, лабораторий, опытных станций. Председатель Совета Общества профессор С. А. Фёдоров, говоря об Обществе, отметил: «Мы не встречаем подобного широкого поля деятельности, пожалуй, ни у одного из существующих учреждений, не только русских, но и иностранных». Объединению фундаментальной науки с ее технологическим воплощением способствовало сотрудничество в организуемом Обществе Московского Университета и Московского Императорского Технического Училища, где представители разных научных и инженерных школ совместно обсуждали тактику и стратегию рассматриваемых технических решений. Таким образом, многие изобретения и технические новшества, поддержанные Обществом, были внедрены в производство.

Во время организации Леденцовского Общества в России не было научноисследовательских институтов в их современном виде, крупных научных коллективов, объединенных единым руководством и одной темой поиска. Научные исследования в конце XIX века проводили в университетах и других высших учебных заведениях, например, Военно-медицинской (Медико-хирургической) академии. Академики — члены Петербургской Академии наук — имели в качестве сотрудников одного — двух лаборантов, что, естественно, не позволяло осуществлять масштабные разработки и эксперименты, концентрировать усилия значительных творческих коллективов на наиболее важных направлениях исследований. Х. С. Леденцову и его Обществу принадлежит приоритет в создании крупных специализированных научно-исследовательских учреждений в России с качественно новыми научно-исследовательскими возможностями.

Совет Общества создал Московский Научный институт с широким профилем исследований. К этому институту восходит история ряда крупнейших институтов АН СССР, в том числе знаменитого Физического института АН СССР, Института физики Земли, Института рентгенологии и радиологии, Института стекла, Института биофизики АН СССР…

Члены Общества понимали важность информационного обеспечения научных исследований и изобретательской деятельности. В распоряжении ученых находилась библиотека Общества — лучшая техническая библиотека Москвы того времени.

Х. С. Леденцов предвидел неизбежность создания «экономики инноваций», венчурного капитала и внедренческих технопарков. Он оригинально сформулировал миссию учрежденного им Общества: «Наука — Труд — Любовь — Довольство». «Особенного внимания, — записано в документах Общества, — заслуживает категория изобретений из области различных приспособлений для кустарной и хозяйственной отрасли промышленности, обслуживающих интересы народных масс». Как видно, проблема малого и среднего предпринимательства возникла уже в то время.

Первостепенной задачей Общество считало искоренение в России нищеты и подъем жизненного уровня основной части населения — крестьянства и городских ремесленников. Для этого необходимо было повысить техническую оснащенность мелких товаропроизводителей, отдельных крестьянских семей и ремесленных кооперативов. В становлении национальной экономики должен был выполняться естественный принцип: от простого к сложному, пирамида научно-технического прогресса устойчива, если имеет прочное основание в техническом обеспечении широких слоев самодеятельного населения.

В Государственном Центральном историческом архиве в Москве на Профсоюзной улице хранится фонд Х. С. Леденцова с документами Общества, насчитывающий 1277 томов документов, позволяющих оценить небывалый масштаб деятельности уникального научно-технического объединения.

После смерти Х. С. Леденцова в 1907 году, его останки были перевезены в Вологду и преданы земле на Введенском кладбище. На надгробии, выполненном из черного гранита, начертаны слова из завещания: «Наука — средство, ведущее к возможному благу человечества» и «При наименьшей затрате капитала принести возможно большую пользу большинству населения».

В апреле 1918 года члены Совета Общества были приглашены в комиссию ВСНХ РСФСР для подготовки декрета по изобретательству. Через полгода постановлением того же ВСНХ имущество и средства Общества были национализированы.

Дело, начатое Х. С. Леденцовым, не пропало даром. Влияние свершений Общества Христофора Семеновича Леденцова на развитие отечественной науки и техники еще ждет своих исследователей.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 5/2015