Музыка

Глубокоуважаемый господин Сиоми!

Прошу простить мое недавнее поведение. Вы уделили мне столько внимания, а я чувствую, что не смогла честно описать свои ощущения, и сама себе противна.

Я говорила Вам тогда о ножницах – они и в самом деле запечатлелись в памяти. Про них я специально говорила иносказательно.

В детстве мы все играли перед сараем у дома Сюн-тяна, один мальчик принес ножницы и сказал: «Будем играть в „камень, ножницы, бумага“ – кто проиграет, тому отрежем его штуку». Я среди них была единственной девочкой и первой проиграла. Сюн-тян меня пожалел, пытался остановить приятелей, но тот, с ножницами, его не слушал. Я рыдала, но все навалились на меня, спустили трусики. Тот негодный мальчишка приложил мне к бедру холодные ножницы (я и сейчас с содроганием вспоминаю их жуткое прикосновение), а левую руку грубо просунул мне между ног и закричал: «Вот это да, ничего нет! Проигрушка, у нее уже все отрезали!» Все стали надо мной смеяться, хором распевая: «Проигрушка, проигрушка, всегда проигрывает! Давным-давно отрезали, так и не выросло!»

Обида и ужас, которые я испытала в тот день, терзают меня до сих пор. Я долго мечтала пробраться ночью в дома моих мучителей и отрезать им все ножницами.

Теперь про быка. Это случилось через некоторое время после истории с ножницами. В пригороде Кофу произошел несчастный случай – бык взбесился, поднял на рога и убил крестьянина. Когда я об этом услышала, бычьи рога показались мне похожими на ножницы, и это сходство я перенесла на мужской член.

Наверное, странно, что режущий и отрезаемый предметы вызывают одни и те же ассоциации, но для меня это так. Ножницы сами по себе и эта штука пугали меня до дрожи, поэтому я и хотела ее отрезать. Страшные вещи напоминают мне ножницы и ассоциируются с ножницами, – скорее всего, это детские впечатления.

Еще я так и не сказала Вам, что выросла в тепличных условиях, окруженная заботой, но достаточно рано узнала о сексе, и не просто узнала – своими глазами увидела половой акт.

Кажется, я тогда была в четвертом классе начальной школы. С разрешения родителей во время летних каникул тетя взяла меня с собой на несколько дней в Сёсэнкё[2] – она меня обожала. В той же гостинице жил молодой человек, который приехал раньше нас, – теперь я понимаю, что они заранее обо всем договорились. Как-то ночью, не зная, что я только притворяюсь спящей, он пробрался к тете в постель. Я была потрясена и поначалу не верила, что люди могут вести себя подобно животным, но, каким бы странным это ни казалось, инстинктивно поняла, что лучше и дальше прикидываться спящей. Мне не давала покоя одна мысль: если взрослые должны делать такое, то я не хочу взрослеть. Это событие перевернуло мое сознание: мир взрослых, которых я до того дня уважала, разлетелся на куски. Но тетя и мужчина, которые вроде бы должны были испытывать физическую боль, несли всякий милый вздор, не страдали, и я не могла понять, где они серьезны, а где притворяются.

Что было делать ребенку, который увидел полную противоположность тому, что его всегда окружало? Я очень гордилась своим хорошим воспитанием, поэтому убедила себя, что все, связанное с сексом, сделает меня безобразной. Достаточно было взглянуть на тетю: ее голова моталась по кровати, взмокшее лицо исказилось, стало ужасно вульгарным, в ней не осталось ничего от той нежной женщины, которую я знала.

Господин Сиоми, позвольте мне сегодня на этом остановиться. То, что я написала, совсем вымотало мне нервы.

Из Вашего письма этого явно не следует, – обстоятельно начал я, – но могу предположить, что Вас угнетает какое-то страшное воспоминание, связанное с запретом на детскую мастурбацию, и это воплотилось в комплексе кастрации, центром которого стал образ ножниц. История с ножницами классическая, я бы даже сказал, банальная, и я затрудняюсь сказать, правда ли таково одно из Ваших воспоминаний, или же Вы придумали этот эпизод постфактум для удобства сексуальной интерпретации.

Честно говоря, мне не нравится Ваша склонность трактовать все воспоминания с сексуальной точки зрения, исходя из симптомов нынешней болезни. Например, бычьи рога – в Ваших детских воспоминаниях они необязательно несли сексуальный подтекст: возможно, их источник – стресс, который Вы испытали, когда вас отняли от материнской груди и стали кормить палочками или с ложки, либо гнев из-за принуждения к взрослению. Разъяренный бык – это Вы сама, злящаяся, что Вас против воли вырвали из младенчества.

Однако Ваши мысли о странной схожести между ножницами и мужским половым членом – иными словами, режущим предметом и отрезаемым предметом – самая правдивая часть Вашего письма. Это основа вашего аффекта – Вы никак не можете принять различия между мужчиной и женщиной. По какой-то причине Вы твердо убеждены в равенстве полов и не хотите признавать женское начало, полагаете несправедливым, что только мужчина может выступать в агрессивной роли. Вы с детства отказываетесь уступать мужчине и хотите добиться равенства полов любой ценой. Сейчас я вижу Вашу женственность, но в детстве Вы, наверное, как Жорж Санд, были «сильной женщиной в брюках».

В чем причина? В первую очередь на ум приходит брат как соперник за внимание матери.

Был ли у Вас младший брат или близнец, с которым Вы отчаянно боролись за материнскую грудь? Пожалуйста, ответьте мне на этот вопрос во время следующего сеанса.

Теперь о воспоминании, связанном с романом Вашей тети: это не более чем эпизод, в котором проявилась свойственная Вам склонность слишком драматизировать события. Говорят, что наблюдение за половым актом близкого родственника может нанести серьезную психологическую травму, но это вовсе не обязательно. У меня сложилось впечатление, что Вы слегка лукавите и на самом деле увидели так потрясшую Вас сцену задолго до того, как Вам исполнилось десять лет.

Вы можете счесть, что мои рассуждения, поскольку во многом продиктованы интуицией, не отдают должного Вашему опыту, но психоанализ не был бы психоанализом, если бы полностью исключал интуицию. Я считаю, что сугубо научные, объективные методы анализа объединяет именно сила интуиции.

С нетерпением жду нашей третьей встречи.