Музыка

5

Вторая наша встреча должна была состояться спустя неделю в тот же час и в тот же день, но через пять дней после ее первого посещения мне экспресс-почтой пришло письмо. В нем Рэйко сообщала, что не сможет прийти на второй прием:

С первого взгляда письмо казалось весьма сдержанным и логичным, но концовка этому явно противоречила. Рэйко говорила «кое-что важное», а потом сразу же называла это «пустяковым».

К адресу она добавила свой номер телефона, что, несомненно, указывало на ее планы: в противоположность написанному, Рэйко хотела прийти ко мне снова. Хотеть-то хотела, но так, чтобы теперь ее об этом умоляли.

Письмо открыло мне ту сторону ее характера, которую на первом сеансе я толком не разглядел, – ее высокоразвитое эго. Хотя мы встретились всего один раз, она тут же объявила психоаналитику войну. Она вряд ли лгала, что ее состояние ухудшилось, но в самом этом ухудшении скрывался план: она планировала бросить мне вызов.

Я сразу позвонил ей на квартиру и узнал, что ее нет дома; во второй половине дня позвонил опять, и мне вновь сообщили, что она отсутствует. «Она намерена взять трубку на третий звонок», – предположил я, и, как и рассчитывал, на третий звонок в пять часов вечера она тут же подошла к телефону и извинилась:

– Я выходила и только что вернулась.

Я привык к подобным уловкам, поэтому принялся мягко, многословно и настойчиво упрашивать ее обязательно прийти послезавтра на прием, о котором мы договорились.

– Временное обострение состояния – нормальная реакция. Беспокоиться не о чем – более того, это доказывает эффективность вашего первого обращения. В любом случае не стоит останавливаться на единственном сеансе, поэтому я вас очень прошу, как бы вам ни было тяжело, обязательно приходите послезавтра.

– И вы будете меня ждать? – с нарочитым сомнением спросила она чуть охрипшим голосом.

– Да, буду ждать.

– Правда? Но… Хорошо. Я приду.

Как и следовало ожидать, Рэйко пришла в назначенное время. Теперь она надела скромное серое пальто; костюм под ним тоже был серого цвета.

Когда ее проводили в кабинет, она нервничала и была встревожена. Наконец заговорила:

– Мне стыдно рассказывать об этом, но, думаю, вы меня не поймете, если не расскажу. Поэтому я расскажу, но вы, пожалуйста, на меня не смотрите. Отвернитесь к стене, пожалуйста. Да, вот так хорошо… При нашей близости с Эгами я ни разу ничего не почувствовала. Он очень обаятелен, идеально сложен, в общем, такой типаж мне нравится, – более того, он ни словом не обмолвился, но, похоже, немало встречался с женщинами не из нашей фирмы, так что обходиться с ними умеет, и все-таки я ничего не чувствовала. Думала, что почувствую в следующий раз, но напрасно. Однажды он, устав от этого, помрачнел, и тогда я решила притвориться, сделать вид, будто получаю удовольствие, но невозможно притворяться долго, и я то огорчалась, то шутила. Больше всего меня беспокоит, что это изменит его отношение ко мне. Я где-то читала, что, если женщина не получает от близости удовольствия, это сильно ранит гордость мужчины и он начинает эту женщину ненавидеть. Однажды он после близости вроде бы шутливо спросил: «Ты правда меня любишь?» Это было так больно, что грудь готова была разорваться. Но ведь я очень его люблю. Люблю, люблю, люблю до безумия. Я не знаю, что делать, – в самый важный момент моя любовь оборачивается своей противоположностью… Я нервничала, думая об этом, и с лета у меня появились проблемы со здоровьем. Так я поняла, что причина во мне. Полностью осознала. И до сеанса понимала. Было бы хорошо, если бы вы сделали так, чтобы я начала чувствовать. Для этого я и пришла к вам. Если я стану чувствовать, признаки болезни должны сразу исчезнуть.

Я позволил ей говорить так, как она хочет, но, обернувшись и взглянув ей в лицо, заметил, что, хотя щеки ее пылают, глаза сверкают и она избегает моего взгляда, тика у нее совсем нет. И вдруг она произнесла фразу, которая меня поразила:

– Я, наверное, говорила, что не слышу музыки.

– Да.

– Так вот, это неправда.

– Неправда?

– Но в этом не было дурного умысла. Я хотела вас проверить. Я не могла запросто заявить: «Я ничего не чувствую при близости с мужчиной», поэтому, сказав про музыку, хотела, чтобы вы меня поняли. Но вы совсем не поняли, и я… вы меня простите… я сделала вывод, что помыслы у вас совершенно чисты, чего не скажешь по внешнему виду.

– Нельзя подшучивать над доктором, – невесело усмехнулся я, но Рэйко от такой победы заметно оживилась.

– Я очень довольна, что призналась. У меня давно не было такого хорошего настроения. Вдруг благодаря этому я смогу совсем излечиться?

С тех пор как Фрейд опубликовал свои исследования об истерии, методы психоанализа во многом изменились и значительно продвинулись. С эпохи всемогущества гипноза, то есть с конца девятнадцатого века, эти методы прошли несколько этапов развития и стали такими, какими мы видим их сегодня, – теперь они сложны, тщательны и требуют долгой работы. Можно истолковать скрытый смысл некоторых симптомов и объяснить его пациенту, однако этого не всегда достаточно, чтобы высвободить чувства, являющиеся источником этих симптомов, и нащупать путь к исцелению, – это наблюдение и породило метод свободных ассоциаций, который используется по сей день. Вдобавок у женщин, подобных Рэйко, с высоким интеллектом и выраженным эго, попытки самоанализа не обладают никакой целительной силой – более того, во многих случаях скорее вредны.

Кроме того, ее аналогия была слишком проста, а толкование слишком прозаичным – меня это не удовлетворяло. Она утверждала, что ее слова «я не слышу музыки» были ложью, но так ли это? Была ли музыка лишь красивым символом оргазма? Или между понятием «музыка» и страстно желаемым ею оргазмом существовала тайная символическая связь? Вот какие вопросы занимали меня в первую очередь.

Я решил за оставшиеся пятьдесят минут попробовать для начала метод свободных ассоциаций.