Музыка

3

Я спросил, в чем дело, и оказалось, что имеет место следующее: например, когда она слушает радиоспектакль, диалоги героев звучат четко, а сопровождающая их музыка исчезает, будто внезапно солнце скрывается тенью, и становится тоскливо. Тогда я уточнил, как обстоят дела с чисто музыкальными программами, и выяснилось, что, едва начинается мелодия, сколько ни увеличивай громкость, Рэйко ничего не слышит; через некоторое время объявляют следующую композицию, и это она слышит прекрасно. То есть когда у нее в голове всплывает слово «музыка», собственно музыка исчезает. Понятие «музыка» уничтожает саму музыку.

Это показалось мне необычным помрачением рассудка, и я захотел немедленно провести эксперимент. Я попросил у медсестры транзисторный приемник и принялся крутить диск настройки. На какой-то станции передавали лекцию на английском языке – ее Рэйко отлично слышала.

Я снова повернул диск настройки, и с другой радиостанции в комнату вдруг ворвалась громкая латиноамериканская музыка. В глазах Рэйко появилась странная, тревожная растерянность, наподобие той, какая бывает у человека, который пытается увернуться от автомобиля на забитой машинами дороге. По взгляду нельзя было понять наверняка, слышала Рэйко начало музыки или нет, но чувствовалось, что она стоит перед выбором: «Ах, что делать? Сказать, что я слышу, или сказать, что не слышу?» Однако спустя миг стало ясно, что она ничего не слышит. С ее лица пропали живые краски, глаза остекленели; она молчала, широко распахнув глаза.

Прозрачные, они налились слезами.

Я намеревался если не сегодня, то со следующего раза применить метод лечения, построенный на свободных ассоциациях, но рассудил, что есть и другой способ: пока пациент эмоционально нестабилен, задавать ему прямые вопросы, не оставляя времени почувствовать враждебность к психоаналитику. Даже у профессора F, считавшего, что при первом визите выявление симптомов должно основываться не на вопросах и ответах, а на методе свободных ассоциаций, этот недозволенный прием однажды привел к замечательному успеху.

– Вы говорили о возможной беременности. Вы продолжаете встречаться с этим партнером?

– Да. – На этот вопрос она ответила неожиданно приветливо, словно ей было приятно. – Когда я пришла работать в компанию, в том же отделе были молодые мужчины, которые старались привлечь мое внимание, но все они слишком обхаживали меня, а я, наоборот, чувствовала к ним неприязнь и держалась отстраненно. А этот человек…

Рэйко достала из сумочки чехол для проездного билета, а оттуда извлекла фотографию.

На фотографии был юноша в спортивных трусах и майке, явно участник студенческой команды гребцов. Он стоял в шлюпке-одиночке, с веслом в одной руке, и улыбался, подняв другую руку. Судя по эмблеме на груди, он был студентом университета T, известного сильной гребной командой.

Хорошо сложен, высокого роста, лицо современного красавчика – девушки таких юношей обожают.

– Это студенческая фотография, но он и сейчас выглядит как студент, и в компании о нем очень хорошего мнения, – добавила Рэйко, взглянув на снимок.

– Замечательно, – неопределенно поддакнул я.

Как следовало из дальнейшего рассказа, через несколько месяцев после прихода Рэйко в компанию стало понятно, что сердце этого молодого человека – Эгами Рюити, кумира всех конторских девушек, для которых она была явной соперницей, – не удалось завоевать никому. Некоторое время Рэйко держалась очень холодно, молодой человек тоже не выказывал интереса, так что в коллективе возникло некое подобие женской дружбы и Рэйко позволили примкнуть к союзу, окружавшему неприкосновенного Рюити.

Такое показное безразличие с обеих сторон и противодействие сослуживиц, наоборот, легко взращивают особые чувства, поэтому Рэйко не смогла избавиться от возникшего у нее интереса к Рюити. Можно сказать, что она влюбилась в него против воли.