Вес
Проглотив сэндвич Блейка, я провожу ночь на пластмассовом стуле у Джейми в палате. Каждые пятнадцать минут моя голова свешивается на грудь, и я засыпаю. Что, оказывается, утомляет сильнее, чем просто бессонная ночь. Век живи – век учись.
Потом неожиданно наступает утро. Вокруг чересчур много света, и, протерев глаза, я вижу, что в дверь просунул голову Фрэнк.
Я сползаю со стула и, чтобы он не разбудил Джейми, выхожу в коридор.
– Который час? – говорю и сам замечаю, какой невнятный у меня голос.
– Половина восьмого.
Я встряхиваю головой, пытаясь выйти из состояния изнеможения.
– Вышли на работу пораньше?
Он стоит в костюме и галстуке, прическа в порядке, ботинки сияют. Полная противоположность меня.
– Выключил телефон в половине третьего ночи, – хмыкает Фрэнк. – Снова включил в шесть утра, и там было полторы сотни пропущенных звонков. С тобой хотят пообщаться абсолютно все спортивные издания мира.
– Жаль, что им ничего не обломится, – твердо говорю я.
Фрэнк пожевывает губу.
– Слушай, я понимаю, что тебе сейчас туго. Но одних пресс-релизов не хватит. Моя команда делает все возможное, чтобы доказать, что наше отношение к тебе не изменилось, но фанатам нужно увидеть тебя на льду вместе с остальными парнями. Только так люди поверят, что мы не кривили душой. Второй вариант – интервью вместе с тренером на диване у Мэтта Лауэра. (бывший ведущий программы Today на NBC – прим. пер.)
У меня вырывается невольный смешок.
– Вряд ли тренер Хэл согласится.
– Хэл сделает все, что потребуется команде. Как и ты. – Последнее слово произнесено со зловещим нажимом.
– Или что? – ворчливо интересуюсь я. – Уволите меня? Игрока-гея? Хорошо же это скажется на команде.
Фрэнк нетерпеливо постукивает ногой.
– Не надо так, Райан. Я задницу рву, чтобы унять бурление в прессе. Пойми, я на твоей стороне. Поэтому давай-ка ты наденешь коньки и облегчишь мне жизнь.
– Во сколько у нас тренировка? – спрашиваю я. Колесики у меня в голове начинают крутиться.
– В одиннадцать.
Я оглядываюсь на Джейми. Пару часов назад ему измеряли температуру, и она – наконец-то – снизилась до тридцати семи с половиной.
– Хорошо, сегодняшнюю тренировку я откатаю. Но в Тампу не полечу. Если завтра его выпишут из больницы, то он не сможет быть дома один. У нас нет здесь родных.
Фрэнк обдумывает мое заявление.
– Договорились. Но лучше найди кого-нибудь, кто с ним посидит. Дальше у тебя «Нэшвилл», и команда не позволит тебе пропускать игры. Разве что в случае тяжелого семейного кризиса.
Мне хочется по чему-нибудь стукнуть. У меня и есть тяжелый семейный кризис. Нет, тяжелейший.
– … и фанатам нужно увидеть, что твоему месту в команде ничего не угрожает. Если ты на несколько дней пропадешь, у них сложится впечатление, будто мы пытаемся избавиться от тебя. Чем раньше ты выйдешь на лед, тем быстрее затихнет шумиха.
Что ж, теперь он играет мелодию, под которую я могу танцевать.
– Хорошо. До «Нэшвилла» я что-нибудь придумаю, – говорю я, просто чтобы он наконец-то умолк. – И в одиннадцать буду на тренировке.
Он показывает подбородком на палату, где лежит Джейми.
– Тогда иди попрощайся. Я довезу тебя до дома, чтобы ты немного поспал. Нам надо, чтобы ты выглядел бодрым.
А больше ничего вам надо? Секунду я смотрю на него. Но черт, я все-таки без машины.
– Окей. Я сейчас.
Когда я возвращаюсь в палату, Джейми уже не спит.
– Ничего, если я оставлю тебя на пару часов? – Я сажусь на свободные несколько сантиметров матраса рядом с его бедром. – Болит что-нибудь?
Он с трудом сглатывает, словно его горло в огне.
– Иди. Все будет нормально.
– Дать воды? – Я оглядываюсь в поисках стакана с соломинкой.
– Иди, – повторяет он более твердо. – Только…
– Что? – Я ставлю на кровать обе ладони и заглядываю в его прекрасное лицо.
– Только вернись потом, – говорит он с улыбкой. – Может, меня отпустят домой.
Я наклоняюсь и целую его в лоб. Потом подхватываю с пола сумку и ухожу, пока не успел передумать.
***
Дома я два часа сплю мертвым сном. Потом принимаю душ и выдвигаюсь на тренировку. Я немного опаздываю, но так даже лучше. Меньше времени на треп в раздевалке. Я слишком измотан, чтобы выслушивать чушь, которую могут болтать обо мне товарищи по команде.
Я не могу даже думать об этом. Если сейчас они обсуждают, что отныне я должен переодеваться отдельно от них, я предпочту об этом даже не знать.
Когда я захожу в раздевалку, все разговоры там немедленно прекращаются.
Ну и ладно. Насрать. В гробовой тишине я бросаю сумку на пол, потом снимаю пальто и скидываю ботинки.
– Весли, – говорит Эриксон. – Так ничего и не скажешь, засранец?
– О чем? – рычу я. Моя интимная жизнь – не их чертово дело.
– О том, как он там. Иисусе. Судя по новостям, твой бойфренд одной ногой на том свете.
Мои пальцы замирают на пуговицах моей рубашки в ярко-зеленую клетку.
– Ч-что?
В разговор вступает наш запасной вратарь Томилсон.
– Думаю, наш мистер Тактичность пытался спросить, как твой партнер, – с усмешкой говорит он.
Мне приходится придержать свою челюсть. Во-первых, мы с Томилсоном и десятью словами не обменялись с тех пор, как я присоединился к команде. Он держится сам по себе и, имея в активе два Кубка Стэнли, думаю, заслужил себе право не появляться на клубных мероприятиях, потому что я его ни разу там не встречал. Блейк говорил, что он проводит все свое время с женой и детьми.
Когда он назвал Джейми моим партнером – причем, без осуждения, без неловкости, без неприязни, – у меня защипало в глазах. Блядь. Если я сейчас разревусь, мои одноклубники будут припоминать это до конца моих дней.
Я откашливаюсь, прогоняя выросший в горле огромный комок.
– Ему лучше. Температура спала, так что, скорее всего, сегодня его отпустят домой. – В моем голосе появляется хрипотца. – Грипп серьезно надрал ему зад. Я еще никогда такого не видел.
– По крайней мере, это был не опасный штамм, – говорит Томилсон. – Тренер сказал, у него простой грипп. Уже хорошо, согласись?
Я киваю. В раздевалке снова становится тихо, и я, инстинктивно напрягшись, готовлюсь к новым вопросам. А то все прошло… слишком гладко. Почему они не интересуются подробностями моей личной жизни и не спрашивают, почему я им не сказал, что я гей?
Хотя, знаете, что? В колледже парни в итоге приняли мою сексуальную ориентацию. Тогда я тоже подумал, что все прошло слишком гладко, и пока я стою здесь и жду осуждения от своей новой команды, до меня вдруг доходит, каким циничным ублюдком я стал. Возможно, мир более толерантен, чем мне казалось. Неужели такое возможно? Неужели мои родители-гомофобы – исключение из медленно распространяющихся правил?
Проходит еще пара секунд тишины, а потом Эриксон снова открывает свой рот.
– Все из-за рубашки, да?
Я, не понимая, моргаю, и он показывает на зеленую рубашку, в которую я одет.
– Я так и знал. Что она сделает тебя геем, – радостно сообщает он.
– Мэтт, – шикает кто-то, но поздно – остальные парни смеются, и я, черт побери, тоже смеюсь.
– Сколько раз тебе повторять? – ворчу я. – Она охуительна-точка-ком.
Фосберг фыркает.
– Лично меня она ослепляет. – Он отвешивает моей заднице смачный шлепок. – Переодевайся давай. Тренер не станет делать поблажек лишь потому, что у твоего бойфренда грипп. Моя леди как-то раз заболела, так старый черт заставил меня отжаться сто раз – в полной снаряге. И на коньках. Знаешь, блядь, как тяжело это было?
– Твоя леди? Не знал, что у тебя есть девушка… – Но он уже вышел, и за него отвечает Эриксон.
– Нет у него никакой девушки, – усмехается он. – Леди – кличка его собаки.
Окей. Выходит, у Фосберга есть собака, которую зовут Леди. Вот оно, очередное напоминание о том, как мало усилий я прилагал, чтобы получше узнать тех людей, с которыми каждый день выхожу на каток.
У меня в горле снова вырастает комок. Я проглатываю его и быстро переодеваюсь для тренировки.
***
Сегодня на катке присутствует несколько фотографов и журналистов – вне всяких сомнений, вручную выбранных Фрэнком. Обычно пресса не допускается на тренировки перед игрой, но сегодняшний день стал исключением. Людям нужно увидеть меня на льду вместе с командой.
Я болезненно чувствую камеры, которые, словно лазерные указки, следуют за мной по катку. Каждое мое движение задокументировано и сфотографировано, и я практически вижу будущие заголовки у снимков.
Когда тренер рявкает на меня из-за промаха по открытым воротам: «Напряжение нарастает! Стычка Хэла Харви и Райана Весли на тренировке».
Когда Эриксон стукается со мной грудью, благодаря за шикарный ассист: «Мэтт Эриксон демонстрирует поддержку своему одноклубнику-гею». А если мы говорим о таблоидах, то заголовок, наверное, будет таким: «Мэтт Эриксон и Райан Весли любовники?»
Когда я машу и улыбаюсь одному репортеру (после выразительного взгляда от Фрэнка): «Горд быть геем! Райан Весли в центре внимания прессы!»
Прямо сейчас я ненавижу свою жизнь. Всей душой ненавижу. И держусь единственно потому, что мой любимый мужчина снова в сознании. Джейми лучше. Я так испугался, что потеряю его, и мысль о том, что он выздоравливает, становится ниточкой, за которую я цепляюсь во время слайд-шоу сегодняшней тренировки.
Когда тренер нас отпускает, я не спешу уходить. Из-за чего получаю очередной взгляд от Фрэнка, но он может отправляться к чертям. Я сказал, что не стану разговаривать с прессой, и я не шутил.
В раздевалке я снимаю снарягу гораздо быстрее, чем надевал. Слышу шум в коридоре, и у меня падает сердце. Просто прекрасно. Видимо, Фрэнк предоставил прессе неограниченный доступ. К сожалению, выход в раздевалке только один – через дверь, за которой, наверное, стоит стена репортеров.
Когда я осторожно подкрадываюсь к двери, Томилсон бросает на меня сочувственный взгляд.
– Просто маши и улыбайся, – советует Эриксон.
– Выдай им королеву Елизавету, – подключается Луко. Под всеобщее ржание он медленно поднимает ладонь и неестественно машет ей, как члены британской королевской семьи.
– Не понял, ты назвал меня королевой? – едко осведомляюсь я.
Улыбка слетает с физиономии Луко.
– Н-нет! Я…
– Мужик, я шучу. Честное слово. – Черт. У меня не было времени пораскинуть мозгами и понять, что именно я хочу сказать этим парням. – Меня не так-то легко оскорбить. И просто на всякий случай – знайте, уродцы, что вы все не в моем вкусе. Кроме, разве что, Эриксона. Но я отказываюсь быть его утешительным трахом.
Эриксон фыркает, и я наконец выхожу в коридор. В тот самый момент, когда тренер Харви делает заявление, от которого мои глаза лезут на лоб.
– Если быть геем значит обладать мастерством Райана Весли, то я буду не против, если такими, как он, станут все мои игроки.
Все в коридоре начинают улыбаться и хмыкать, но когда пресса замечает меня, смех превращается в выкрики.
– Райан! Что вы скажете геям-спортсменам, которые боятся совершить каминг-аут?
– Каково это – быть первым открытым геем, играющим в НХЛ?
– Когда вы впервые поняли, что вы гей?
– Как вы прокомментируйте заявление тренера Харви?
Я собирался бубнить «без комментариев» до тех пор, пока у этих слов не потеряется смысл, но после того, как мой тренер меня поддержал (пусть и достаточно своеобразно), я не могу оставить последний вопрос без ответа.
– Хэл Харви – лучший тренер, для которого я когда-либо вставал на коньки, – хрипло говорю я. – И я надеюсь давать ему повод для гордости во всех предстоящих сезонах.
Меня осыпают градом новых вопросов, но я сказал все, что хотел, и потому втягиваю голову в плечи и начинаю проталкиваться сквозь толпу. На парковке тоже дежурят машины прессы и журналисты, но я не отвечаю и им, торопливо снимаю блокировку с дверей своего внедорожника и сажусь внутрь. Боже, спасибо тебе за тонированные стекла. Камеры, наверное, успели запечатлеть, как я ныряю в салон, но, будем надеяться, что никому не видно, как я провожу ладонями по лицу и издаю измученный стон.
Через минуту я выезжаю с парковки, и тут мой Bluetooth оживает, принимая звонок. На экране горит имя Фрэнка.
Я жму на кнопку отмены у себя на руле. Телефон звонит снова, и я чуть не выдергиваю руль из гнезда. Блядь, можно меня хоть на секунду оставить в покое?
Стоп. Это не Фрэнк. На экране высвечивается имя Синди, матери Джейми. Расслабившись, я немедленно отвечаю.
– Привет, милый, – произносит она, и тепло ее голоса согревает машину сильней, чем включенная печка. – Я только что говорила с Джейми, и он сказал, что сегодня его не выпишут. Он бы позвонил тебе сам, но думал, что у тебя еще тренировка.
На меня обрушивается разочарование. А я-то надеялся, что сегодня его отпустят домой… Одно хорошо: Фрэнк теперь не сможет уговорить меня полететь вечером в Тампу. Пока Джейми в больнице, мой единственный пункт назначения – его палата.
– Тренировка только что кончилась. Я сейчас еду в больницу.
– Джейми сказал, ты собираешься пропустить завтрашнюю игру. – Я слышу в ее голосе беспокойство.
– Да. И следующую, и может, еще одну после нее. – К черту Фрэнка и его чушь.
– Райан…
– Пока Джейми на все сто процентов не будет здоров, я не сяду ни в один самолет, – заявляю я твердо.
– Райан. – Ее тон не менее тверд.
– Мам, – передразниваю ее я, а потом мой голос смягчается. – Кроме меня, у него здесь никого нет. С ним некому посидеть, пока я не дома, и я отказываюсь оставлять его одного. По крайней мере, до тех пор, пока не пойму, что он окончательно выздоровел.
Синди вздыхает.
– Ладно. Только давай не будем принимать поспешных решений, пока Джейми не выпишут.
Включив поворотник, я поворачиваю направо, к выезду на шоссе. Сейчас еще рано, и пробок быть не должно.
– Я позвоню, как только станет понятно, когда его отпустят домой.
– Спасибо, дорогой. Когда увидишься с Джейми, передай, что у него теперь есть племянница. Лилак родилась около часа назад. Девять фунтов, две унции.
– Вау. Мои поздравления, бабушка! Но… Лилак?
– Тэмми накачали медикаментами.
– О. И… Синди? Спасибо за то, что вы сказали вчера.
– А что я сказала? – невинно спрашивает она.
– Ту мантру, – напоминаю я. – Все будет хорошо. Вчера я произнес ее три миллиона раз, и мне и впрямь полегчало.
Из колонок выскакивает смешок.
– А. Да я просто придумала эту хрень на ходу, потому что она была нужна тебе, дорогой.
Мне хочется истерически расхохотаться. И кстати, мама Джейми правда сказала сейчас слово «хрень»? Эта женщина никогда не ругается.
– И все-таки она помогла. Думаю, вы спасли меня от нервного срыва.
– Я рада. А теперь выключай телефон, он отвлекает тебя от дороги. Позаботься о нашем мальчике. Я люблю тебя.
– И я вас люблю.
Я отключаюсь и благодарю небеса за то, что в моей жизни есть Синди Каннинг и весь ее клан. Потом еду в больницу – заботиться о нашем мальчике.