Мы, Мигель Мартинес

Глава двадцатая. Перемен, мы ждём перемен

Москва. Дом на Набережной. Квартира Кольцова. 30 апреля 1932 года.

По Москве ходили слухи. Самые разные. Странные и не очень. Я только подписал новый номер «Огонька», как ко мне в кабинет ворвался Ильф и стал «по большому секрету» рассказывать, что арестовали всё партийное руководство Украины, Казахстана, да еще и по областным бонзам прошлись в матушке-России. А тут еще такая странная скоропостижная смерть Ягоды, что-то мне не верилось, что Генрих Григорьевич чистил револьвер и по неосторожности застрелился. Вот, прям по Станиславскому, не верю и точка! А еще Сталин так и не появился на его похоронах. А по всему никак не должен был их пропустить. Но нет… а от Политбюро только Киров… И это уже вызывало у меня довольно сложные мысли. По всему выходило, что именно Мироныча прочат на место Ягоды. Для Сталина это вполне закономерная замена, но сможет ли он эту перестановку себе позволить? Тут ведь вопрос упирается в то, что Киров возглавляет самую мощную партийную организацию в стране, при этом довольно проблемную, слишком большой вес в Питере имеют Зиновьев и Каменев. Да, Сергей Миронович очень активно почистил там ряды партийцев, но оставил много обиженных… И, самое главное, кто-то очень умный хорошо просчитал товарища Сталина, очень хорошо просчитал. У него есть несколько уязвимых точек: жена, дети, друзья. Причём его настоящих друзей начинают очень аккуратно убирать. Если вспомнить историю, то Лакоба, Орджоникидзе и Киров закончили очень и очень плохо. Гибель Надежды Аллилуевой и Кирова изменили характер Сталина в худшую сторону. Он стал намного более жесток и беспощаден. Вопрос: кто? Я решил попробовать с этим разобраться. Вообще-то какую-то аналитику сделать могу, тем более, навыки у меня были, пусть и недостаточно обширные и подробные. Сначала надо…

Ага! Почему-то, как только ты садишься за какое-то серьезное дело, так тут же появляется «брат» Боря и всё успевает похерить. Что-то сегодня мне везёт на записных сплетников. Ворвавшись в мою квартиру (у брата Кольцова были от неё ключи), Ефимов заорал:

— Колька, что я слышал! Вот…

И он чуть гнусаво, специально для меня выдал:

— Народное творчество! — провозгласил он, чуть кривовато усмехаясь. Вот чему я всегда поражался, так это умению Бориски подбирать самые свежие и гнусные сплетни, слухи, а потом выдавать их мне в самом концентрированном виде.

— Боря, это не народное творчество, это десять лет на нарах. И слушателям, и исполнителю.

Убийца Троцкого сидел перед Борисом и точно знал, что никакого коридорчика там не было и в помине. В оригинальной истории эту частушку, за которую давали десять лет, сочинили после убийства Кирова, и фигурировало там именно Киров вместо Троцкого. И да, сейчас за такую любовь к народному творчеству тоже могло достаться. И вы думаете, что это его смутило? Хоть бы хны. Ещё одна поразительная способность Ефимова — так это выходить сухим из воды, даже когда всё было очень и очень плохо. Я-то знал, что, когда в той истории Кольцова расстреляют, у Бориса тоже будут неприятности, но рисунки его, пусть и под чужими именами, не исчезнут со страниц советских изданий, и ему, в отличии от меня, никто не припомнит, как он рисовал Троцкого в своё время. И как сейчас, как будет рисовать наркома внутренних дел Ежова, на его взлете и после его ареста, как прославлял Сталина и что изобразит после смерти вождя. И всё ему сойдёт с рук. Нет, я за братца-то рад, но такая приспосабливаемость… Разве что у Микояна, который «от Ильича до Ильича без инсульта и паралича» проработал.

— Миша, ты просто не знаешь последних новостей. После торжественного по поводу дня рождения Ленина Пленум состоялся. Он четыре дня шёл! Закрытый пленум! Секретный. Говорят… Сталин выступал на нём трижды! И ещё пять или шесть раз подавал свои реплики в ходе дискуссий. Причём, о чём шла речь на пленуме, все молчат. Известно точно, что Косиора и еще несколько руководителей Украины сняли к чёртовой бабушке, а самого Стасика уже увели в подвалы на Лубянке и очень тщательно допрашивают. О чём, пока что неизвестно.

— Значит, стали разбираться с Украиной? — эта новость для меня была вполне понятной, сам старался, чтобы там началось шевеление, а то мы только тогда начинаем действовать, когда бешенная собака в ляжку вцепится.

— Ты еще не знаешь, насколько серьёзно! На Украину отправляют спецкомиссию. И возглавляет ее такой малозаметный товарищ с Кавказа, Лаврентий Павлович Берия! Поговаривают, ему путевку наверх сам Лакоба выписал!

А вот от этой новости меня передёрнуло. Да, Лаврентий Павлович, конечно же, самый эффективный менеджер двадцатого века, этого у него не отнять, но падла та еще!. Опасная, очень опасная, ведь не побоялся и Лакобу[12], своего благодетеля травануть, и со смертью Сталина не всё в порядке, там тоже Берия сумел отметиться самым интересным способом. Да, до определённого момента был предан вождю, но именно, что до определённого момента. А когда этот момент настал… да и после смерти Сталина очень много что хотел сделать, мог Никитку переплюнуть. В общем, надо бы этого деятеля держать на заметке. А что, если отправить корреспондентов в его Менгрелию? Ведь то дело, менгрельское, из-за которого у Берия нервы стали сдавать, оно же не на пустом месте возникло? Жаль, что не помню подробностей. И кому бы это поручить? Вот в чём вопрос!

— Говорят, что какие-то перестановки в Белоруссии намечаются. Мутно, правда, как-то. Говорят, что вернут на место товарища Гея[13]. Вот такие пироги.

— Получается, что над тройкой Гикало-Волкович-Шарангович[14] тоже висит подозрения?

— Поговаривают, что после хохлов, товарищ Берия займётся и бульбашами.

Н-да, ничто Бориске аппетиту не испортит! А брат продолжал молоть со скоростью пулемёта, ну да, мы же два дня не виделись, а он за это время успел столько узнать! И как это у него получалось? Вот кому надо идти в ОГПУ… Руководить отделом внутренних расследований!

— Но это еще не всё… — да, не выговорился братец, что еще ждёт нас. Кстати, не знаю почему, но почти всегда сведения Ефимова оказывались пророчески точными. И как он только, падла, информацию доставал? Как?

— Самое интересное происходит в Казахской автономной…

— И что там интересного, брат? — говорю чуть с иронией. Но Боря мой тон не заметил, а предложил: ты чайник ставь, тогда расскажу.

Понятно, на кухне, под свист закипающего на плите сосуда можно продолжить болтовню. Но Ефимов вытаскивает на свет пакетик с пирожками, понятно, опять женушка постаралась. Знает, что братья Фридлянды те ещё ходоки, но любит Борьку, вот, зараза! Пирожки с кислой капустой я заценил, схрумкал сразу пару, потом добрался и до картофельных, но уже под чай. Перекусить я собирался еще до прихода родственничка, так что заварка была запарена, а в чайнике вода была горячей, только довел ее до почти что кипения — мы с братом любили пить обжигающе горячий напиток, хоть в этом вкусы были у нас одинаковые.

— Слушай, Мишка, я тут встретил одну даму, она тобой интересовалась. Миша… такая женщина! Такая ля фамм! Шерше не шерше, но ля фамм!

— Боря, а почему на французский манер?

— Ну ты же был во Франции, поэтому на французский…

— А ты лучше давай на итальянский, скажи: какая фемина!

— Какая фемина! — почти точь-в-точь с интонациями Семёна Фарады выдал Борис. Получилось настолько похоже, что я не выдержал и заржал, даже не засмеялся, а именно заржал, держась за живот.

«Ты чего истеришь?» — неожиданно в голове прорезался голос долго молчавшего от обиды Кольцова. «Ой, не могу, как похож!» — продолжал я веселиться, Борис не выдержал и присоединился к моему смеху. «Чего похож?» — не унимался Кольцов. «Посмотри в мою память». «А… цитируешь?» «Борька цитирует!» — поправляю своего альтер-эга.

— Ну хорошо, что за фемина?

— Это Женя Хаютина! Слышал?

— Как ты сказал, Хаютина?

— Ну ты должен её знать, она из наших, журналистских рядов, жена видного партийца Ежова. Ну, не совсем так видного, но если присмотреться, так заметить можно. Так вот, она организовала что-то вроде литературного салона. И хочет тебя туда заполучить, как украшение этого… так сказать, весьма интересного собрания.

— И чем оно интересно?

— Миша, там такие игры… с раздеванием дам…

— Боря, ты там был?

— Нет, нет, нет… но был… с Бабелем заодно.

— Ох и бабель ты, Борька!

— Не без того, фамильная черта! — гордо заявил мне братан.

— Так ты как? А?

— Б! Боря на Б! А не на А.

— Ну ты чего? Я ведь от всего сердца предлагаю. Ты сейчас видный, холостой, почти холостой, чего бы не потешить себя…

Боря опять намекнул, что с «этой» (своей второй супругой) я так и не развёлся. Ну, ну, а вот тут нарисовалась самая натуральная «медовая ловушка». Знаю, что мадам Хаютина была далеко не красавицей, но женщиной оказалась роковой. Она была не столько красива, сколь миловидна, обаятельна и губила мужиков своей любвеобильностью. Была слаба на передок. А муж ейный, нарком Ежов пользовался Женечкой как прикрытием своих гомосексуальных похождений. Впрочем, мне он это вспомнит в доносе Сталину, сука…

— Борис, чай пей, и что ты там хотел рассказать про Казахстан?

— О! Я ведь из-за чего вспомнил Женю, так как раз из-за Казахстана.

— Что? Ежова натравят на всадников степей? — у меня глаза на лоб полезли от такой новости.

— Миша, что ты думаешь только в лоб да в лоб! Ты пару минут помолчи, я тебе выдам все расклады! Помолчишь?

— Нем, как рыба в майскую ночь!

— Так вот, говорят, что на пленуме приняли решение ОГПУ превратить в наркомат внутренних дел. Чувствуешь! И наркомом туда идёт…

Ефимов. Сука, выдержал театральную паузу, даже чуток передержал её.

— Киров!!!! Трам-пам-пам! И ещё, поговаривают, что он согласился на это только если его первым замом станет Лакоба, и он станет, хотя отбивался, но Сталин его упросил. Там жена Лакобы что-то мутила, но Глухой[15] оказался совсем глухим к ее завываниям.

Ну это понятно, супруга Лакобы, редкая стервь, не хотела быть сотой дамой в Москве, она хотела быть первой в Абхазии, дамочка сложная, да и к смерти мужа-рогоносца тоже имеет какое-то отношение, не помню, правда, чем там следствие закончилось, но…

— Так вот, а на место Кирова направили… Ежова! А вторым у Ежова будет… бывший первый Казахстана Филипп Исаевич Голощёкин! Оппа! Сладкая парочка приятелей едет оттрахать Питер!

Ну да, эти два поца, как говорят в Одессе еще и любовники. Интересно, это Сталин специально протолкнул. С одной стороны, это хорошо, что одного из виноватых в голоде, что поразил Казахстан с места насиженного убирают, вот только вроде как на серьезное место его ставят. Или это имеет перспективу — компромат на Ежова? Это пока не понятно, но весьма интересно. А еще связка двух людей, которым Сталин доверяет — Лакоба-Киров… Насколько я помнил, Сталин хотел, чтобы именно Лакоба возглавил НКВД. С тридцать второго года, когда разочаровался в Ягоде, делал старому другу такие предложения, и до самой его скоропостижной смерти вождь не оставлял попыток перетащить друга в Москву именно на эту должность. А получается связка очень серьезная, крепкая. Может быть, до Кирова не смогут тогда дотянуться? Или нет?

— И знаешь, кто становится во главе степняков? Не поверишь! Рыскулов! Помнишь, человек, который критиковал самого товарища Сталина! И по делу критиковал! И его не расстреляли! Его ставят во главе Казахстана. И говорят, что есть вариант объединения нескольких республик в один Советский Туркестан. И помощник у него, второй секретарь тоже из местных товарищей, Ураз Исаев. И, говорят, что Туркестан должен стать автономной республикой в составе РСФСР! Вот так!

— Боря! Скажи мне, откуда ты всё это знаешь? Откуда?

— От верблюда!

— Вот что у тебя за дурацкая привычка отвечать в рифму?

Борис удивленно разводит руками. Н-да… А я в это время прикидываю, написал ли Чуковский эти стихи, или нет, а вдруг мой брат тоже попаданец, чем чёрт не шутит, когда Бог отдыхает? Да нет, вроде написал… вздохнул — выдохнул. И вроде бы хорошо, что братан не попаданец, это с одной стороны, с другой… на всякий случай интересуюсь, не продает ли он славянский шкаф, и по недоуменным глазам Бори понимаю, что ни шкаф он не продает, поскольку нет у него славянского шкафа, ни попаданцем не является.

Левант. 80 миль от Дамаска.

Он не хотел брать машину. Совершенно. В этой чертовой местности моторы перегревались, даже лучшая из их автопарка Верховного комиссара не могла преодолеть эти «дороги» в пустынях, которые шли от оазиса к оазису. А ему досталась далеко не самая лучшая. Да, «Ситроен С6» машина относительно новая, но ему досталась машина одна из первой в серии, двадцать девятого года выпуска, в которой, к тому же, было много недоработок — можно сказать, раритет, эксклюзив.

Самым главным его достоинством был, всё-таки закрытый салон, позволявший чуть-чуть укрыться от жары. Но сейчас, увы и ах, представитель французского автопрома застыл посреди пустыни.

— Полковник! Посмотрите, сюда кто-то скачет!

Зиновий Пешков схватил бинокль, всмотрелся, действительно, из-за барханов приближалась небольшая группа всадников пустыни. Он не мог рассмотреть, кто там восседает на верблюдах, но вроде бы никакой опасности они не представляли. Вообще, в этой зоне французские легионеры навели шорох и было относительно спокойно. Водитель, Мишель Мерсье даже не оторвал головы от капота машины, в котором он продолжал возиться, надеясь починиться и поехать дальше. До оазиса, в который они направлялись, было еще миль двадцать, не более того, да и племена были «замирены», как я уже упоминал. Поэтому, когда группа из десятка бедуинов оказалась вблизи, Зиновий даже не вытащил оружие из кобуры. Правда, сопровождавший его лейтенант Шарль Ровалье стоял с револьвером в руке, вот и погиб первым, как и водитель. Оглушенного полковника сравнили с фотографией, проверили его документы, потом аккуратно связали, а еще через каких-то десять минут маленький отряд влился в группу из примерно тридцати всадников (почему-то в пустыне банды насчитывали около сорока человек максимум, то ли из-за дефицита воды, то ли банда в полсотни голов уже не считалась бандой, а племенем).

Когда Зиновий очнулся, его покормили, а потом влили в него какое-то пойло, от которого он быстро заснул. А через несколько дней — корабль, который вез груз через Босфор, оказался в Чёрном море, а дальше самолёт до Москвы. И встреча с очень неприветливыми товарищами, у которых к Зиновию, брату товарища Свердлова, накопилось очень много вопросов.