Мы встретились в декабре

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Алекс

14 февраля

В этом году День Святого Валентина везде, даже больше, чем обычно. Не могу решить, то ли дело в предвзятости, то ли это просто отличительная особенность, но такое ощущение, что весь Лондон увешан розовыми лентами и украшен влюбленными сердцами, и, если быть до конца честным с вами, это уже перебор. У меня был реально дерьмовый день, и я реально честно готов покончить со всем этим.

Я низко натягиваю свою шапку на голову, поднимаясь по ступенькам вокзала.

— Букетик цветочков для девушки, любимый? — спрашивает женщина у станции метро Ноттинг-Хилл-Гейт. Она стоит с двумя огромными ведрами красных роз и протягивает одно в мою сторону. Я качаю головой.

— Нет, спасибо, — говорю я.

— Или парня? — с надеждой спрашивает она.

— И это тоже нет, — бормочу я, ожидая, пока переключится светофор, и смотрю через дорогу, где еще один киоск тонет в море красных роз, воздушных шариков в форме плюшевых мишек, букетов цветов и ленточек, привязанных ко всему.

У Бекки была гениальная идея — превратить дом в своего рода празднование дня Святого Валентина с большим количеством вина, пиццы и одним-двумя фильмами ужасов. Слава Богу, мне не нужно вставать утром. Я отработал неделю по ночам, снова, и выходные. Никто не говорил мне, что ухаживать за больными будет легко, но, Боже мой, я так устал. И сегодня тоже был действительно дерьмовый день. Мы потеряли пациента, такое случается, но этот случай произошел совершенно неожиданно. В миллион раз сложнее, когда ты работаешь в педиатрическом отделении, и это был ребенок. Я качаю головой и пытаюсь стереть выражения лиц ее родителей из своей памяти. День Святого Валентина всегда будет ассоциироваться для них с самыми болезненными воспоминаниями.

Я останавливаюсь в «Теско Экспресс» на углу и покупаю бутылку красного вина и несколько упаковок «Принглс». Все, чего я хочу — это покончить с 14 февраля и забыть о существовании Дня Святого Валентина.

Этим утром я сидел в метро по дороге на работу, бездумно пялясь на рекламу напротив, избегая взгляда женщины, сидящей напротив меня, и думая о событиях в прошлом году. Трудно было не задумываться о том, насколько другой была моя жизнь. Я пригласил Элис на ужин-сюрприз в «Кло Маджоре» в Ковент-Гардене, и мы оба знали почему. Да, это было более чем банально и слащаво, но я подумал, что именно в этом и должна заключаться романтика. Мы передавали друг другу полные тарелки еды, официант зажег между нами свечу и понимающе улыбнулся, и весь вечер прошел в точности так, как и планировалось. Мы разделили крем-брюле — две ложки и одна вазочка, не ссорились из-за последнего кусочка, но я вежливо сказал ей, что она может его съесть, хотя это мое любимое блюдо. Боже, если это не любовь, то я не знаю, что тогда это такое. Обычно я бы убил за крем-брюле.

Все, как потом сказала Элис, было идеально. А потом я опустился на одно колено на крошечной боковой улочке, усыпанной миллионами волшебных огней (я даже выбрал это место, разведав его заранее) и попросил ее выйти за меня замуж. Она сказала «да» еще до того, как я достал кольцо из коробки. А потом я поцеловал ее, и она позвонила своим родителям, когда мы шли домой, разбудив ранним утром в их аккуратном георгианском доме в Суррее. Они были в восторге и изобразили удивление. И если в ту ночь я забрался в постель со смутным чувством беспокойства, что ж, я сказал себе, что это, вероятно, несварение желудка. Трещины уже были, незаметно распространяясь. Думаю, я просто надеялся, что если буду достаточно стараться, то смогу снова все наладить.

Прошло всего несколько недель после этого предложения, когда я сказал Элис, что мне предложили работу. Боже, она была так разочарована во мне. Это был первый раз, когда я увидел ее с этой стороны. Она все это время подшучивала надо мной, надеясь, что я возьму себя в руки и перестану испытывать что-то вроде кризиса третьего десятка.

— А ты не можешь просто заняться волонтерской работой или пожертвовать немного денег на благотворительность? — спросила она, пытаясь отмахнуться.

— Не могу, это не так просто, — ответил я.

— Тебе не обязательно компенсировать смерть своего отца, отказываясь от своей жизни и становиться медбратом, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. Помню, как положил руки на стол, посмотрел на них сверху вниз и подумал, не нужен ли ей просто шанс осмыслить эту идею и привыкнуть к ней.

— Дело не в этом. Я хочу делать что-то, что сделает мир чуточку лучше. Я хочу работать с людьми.

— Тогда почему бы тебе не выучиться на врача? По крайней мере, это… — она сделала паузу, и невысказанные слова повисли в воздухе.

— Потому что я не хочу быть врачом, вот почему.

— Но ты бы получал, по крайней мере, половину приличной зарплаты, — ей едва удавалось скрыть, насколько она сердита.

Но эта мысль не давала мне покоя с тех долгих недель, которые мы провели в больнице с папой. Это не оставляло меня в покое. Я хотел стать медбратом. Я собирался стать медбратом. И если Элис не сможет принять это сейчас, что ж, в конце концов она справится с этим.

Прошли недели, а Элис ничего не говорила о моих планах, теперь ясно, что она надеялась, что все пройдет само собой. Иногда она отпускала мне странные колкие замечания по поводу игры в медсестер, но в остальном вела себя как обычно. Это было немного странно, если оглянуться назад.

Когда стало ясно, что идея никуда не денется, особенно после того, как я принял предложение о месте на курсе, она начала скидывать все возражения, какие только есть на этом свете. Смена карьеры превратила бы нашу идеально упорядоченную жизнь в хаос, сказала она. Она поднимала шум по поводу рождения детей и ясно дала понять, что этого ни за что не произошло бы, если бы я зарабатывал зарплату медбрата. Мы не смогли бы продолжать платить за аренду нашего милого маленького домика в Сток-Ньюингтоне, если бы я не зарабатывал достаточно. Она стала вечно орущей и злой, крича на меня, что я подвергаю опасности ее будущее только потому, что у меня какой-то там кризис. И в отношениях, которые казались столь прочными, медленно, но неумолимо начали появляться крошечные трещинки, которые вскоре превратились в зияющие огромные пропасти.

Единственное, что я знаю, так это то, что я не виню Элис. В каком-то смысле я почти чувствовал, что заманил ее на помолвку под надуманным предлогом. Она купилась на определенный образ жизни, как и на отношения, а потом я решил, из-за того, что казалось ей капризом, отказаться от этого образа жизни.

Я сворачиваю за угол на Олбани-роуд, все еще погруженный в свои мысли.

— Привет, — говорит Бекки, открывая дверь дома.

У меня в голове крутились все эти мысли, и мне нужно принять душ, собраться с мыслями, попытаться все их стереть. Боже, как я ненавижу этот чертов День Святого Валентина.

Не знаю, как и почему я оказываюсь наверху, в своей комнате, роюсь в скомканных носках и мятых боксерах, протягиваю руку прямо к задней стенке, пока моя рука не находит маленькую, прочную коробку. Вот оно — осязаемое напоминание о жизни, которую я оставил позади. И когда я смотрю на свое отражение в зеркале, я понимаю, что выгляжу измотанным. Кроме того, мне действительно нужно подстричься. Я потираю лицо обеими руками, прежде чем широко зевнуть. Что мне действительно нужно, так это хорошенько выспаться этой ночью.

Пару часов спустя мы все развалились на диванах, так объевшись пиццей «Доминос», что едва можем пошевелиться. Роба с нами, конечно, нет — День Святого Валентина один из главных праздников в ресторанном бизнесе, и такие люди, как мы с Элис в прошлом году, поддерживают их бизнес.

— Боже мой, — говорит Бекки, потирая живот, как будто она на шестом месяце беременности. — Клянусь, у меня будет крошка-пицца.

— Я больше никогда не буду есть пиццу, — Джесс наклоняется вперед и берет кусочек гавайской из картонной коробки. — Имею в виду, после этого кусочка. Это мое последнее «прощай».

— Ананас в пицце просто отвратителен, — говорит Эмма, глядя на Бекки в поисках поддержки.

Джесс откидывается на спинку дивана и делает очень большой укус, чтобы доказать, что она неправа, заставляя нас всех рассмеяться. Я наблюдаю, как она поджимает под себя свои длинные ноги, удобно устроившись на огромных мягких диванных подушках. А затем, осознав, что делаю, я отвожу взгляд. Она задумчиво смотрит на пиццу:

— Ананас — самая вкусная часть.

— Ты такая отвратительная, — говорит Эмма, проходя через комнату за еще одной бутылкой красного вина. — Кто-нибудь хочет выпить?

— Я с Джесс. «Команда Ананасов» навсегда.

Беру кусочек пиццы в знак солидарности с Джесс. Потянувшись через стол, она протягивает руку, чтобы дать мне пять, а затем посылает мне луч благодарности.

Двое других издают общий стон отвращения. Джесс искоса смотрит на меня и дерзко, заговорщицки улыбается, прежде чем снять с запястья резинку для волос и, как я много раз видел, как она делала это раньше по привычке, когда мы гуляли по Лондону во время наших экскурсионных поездок, закручивает свои длинные темные волосы в беспорядочный узел на макушке. Я почти ожидал, что вернусь и обнаружу, что ее здесь не будет этим вечером, после того, что произошло вчера.

Я вернулся домой после долгой смены в больнице и застал Джесс сидящей за кухонным столом с парой подруг. Они визжали от смеха над фотографиями в «Тиндер», а по всему столу, совершенно неуместно, была разбросана стопка открытых журналов для невест.

Джесс переводила взгляд с меня на стол и обратно, встречая мой растерянный взгляд.

— Алекс, это моя подруга Джен, о которой я тебе рассказывала, а это, — она указала на вторую, но я уже узнал их по описаниям Джесс, — это Софи.

Софи была блондинкой и очень хорошенькой, с волосами, собранными сзади в конский хвост. Не уверен как, но ей каким-то образом удавалось выглядеть такой организованной, какой, по словам Джесс, она и является. Думаю, это просто потому, что она казалась слишком опрятной. Она выглядела так, словно у нее никогда в жизни не было дня грязи. Тем временем Джен была одета в брюки радужного цвета и черную жилетку, а ее буйные рыжие кудри были убраны с лица темно-синей шапочкой. Этот образ не должен был сочетаться, но каким-то образом так и было. Она выглядела именно так, как, по вашему представлению, должен выглядеть кто-то в театре.

— Мы пытаемся найти симпатичного молодого человека для Джесс, — сказала Джен, глядя на меня огромными, очень голубыми глазами. У нее было озорное выражение лица, как будто она знала что-то, чего не знал я. Это заставило меня немного понервничать. Я подошел к холодильнику, открыл бутылку апельсинового сока и налил себе стакан.

Я посмотрел на свадебные журналы, а затем на Джесс, которая закатила глаза.

— И ты сразу переходишь от выбора кого-то в «Тиндер» к планированию свадьбы? — я сделал большой глоток сока, затем поставил стакан на кухонный стол.

— Я не планирую выходить замуж прямо сейчас, — сказала Джесс, смеясь. Она собрала журналы и сложила их в аккуратную стопку. — Это для Софи. Она выходит замуж.

— И эти двое в ужасе от того, что я заставлю их надеть какое-нибудь отвратительное платье из тюля в качестве подружек невесты, — сказала Софи.

— Пожалуйста, Боже, нет, — сказала Джен, поднимая глаза к небу.

— Он довольно миленький, — сказала Софи, перегибаясь через плечо Джен и глядя на экран своего телефона. — Хотя нос кривоват.

— Боже мой, это отвратительно, — Джесс нажала кнопку блокировки на телефоне, и экран погас.

Я почувствовал себя немного странно. Может быть, это был просто избыток женской энергии в комнате или что-то в этом роде, или то, как Джен смотрела на меня, будто оценивала, но мне не понравилась идея Джесс в «Тиндере». Там полно действительно сомнительных персонажей.

По правде говоря, что-то внутри меня испытывает легкий дискомфорт от мысли, что Джесс, моя подруга по лондонским прогулкам, соседка по дому, поклонница полуночных закусок из тостов и мармелада и разговоров за кухонным столом, встречается с кем бы то ни было. У меня нет абсолютно никакого права так себя чувствовать примерно по восьми миллионам причин.

Во-первых, потому что в начале этого года я принял твердое решение ни с кем не связываться. И во-вторых, из-за всей этой истории с Эммой. Не то чтобы это было чем-то особенным, но, по сути, это моя перестраховка от вступления в отношения с кем-либо еще. Я не из тех людей, которые стали бы спать более чем с одним человеком одновременно, даже если бы все это было совершенно без каких-либо условий. И это идеальное решение, позволяющее избежать того, чтобы я застрял в отношениях и испоганил свою подготовку медбрата и свое, и без того изрядно испорченное, сердце.

Я знал, что все это делало меня лицемером и идиотом, поэтому все, что мне было нужно — это выпутаться из этой ситуации как можно скорее.

— Оставлю вас троих, — сказал я, доставая банку кока-колы из холодильника, чтобы мне не пришлось заходить и снова прерывать их позднее.

Но сейчас мы здесь, в конце нашего альтернативного вечера Святого Валентина. Мы отказались от ужасного фильма ужасов, который даже не был страшным, и в итоге посмотрели по-настоящему причудливый эпизод «Призраков Хилл Хауса» на «Нетфликс» и рассказали истории о привидениях, которые мы слышали, пытаясь придумать все более и более страшные, пока мы все окончательно не перепугались.

— Такими темпами, я буду слишком бояться, чтобы заснуть сегодня ночью такими темпами, — говорит Джесс, вставая с дивана. — Пойду спать, пока окончательно не запугала себя.

— Ага, я тоже, — говорю я и встаю, поднимая пустую коробку из-под пиццы. Джесс кладет мне в руки еще две.

— Можешь выставить их на улицу? — спрашивает она, скорчив гримасу. — Ни за что не пойду туда сейчас в темноте.

— Человек в черном может добраться до тебя, — говорит Эмма жутким голосом.

— Я вынесу, не волнуйся, — говорю я.

— Фух, — Джесс вытирает лоб, затем машет рукой из двери гостиной. — Ладно, всем спокойной ночи.

Я поворачиваюсь и желаю спокойной ночи, а Эмма бросает взгляд через плечо. Этот взгляд длится всего долю секунды, но я знаю, о чем она думает. Однако я объелся пиццей и выпил гораздо больше вина, чем следовало. Она слегка приподнимает брови, и я слегка качаю головой. Мне нравится Эмма — она не воспринимает жизнь слишком серьезно. У нее тело, за которое многие могли бы умереть, и она чертовски сексуальна в постели. И она точно знает, чего хочет. Но дело в том, что если я все испорчу, то останусь без дома, а это важнее всего остального.

Я выхожу, чтобы закинуть коробки в мусорный бак, и от завывания лис где-то поблизости волосы у меня на затылке встают дыбом.

Когда поднимаюсь наверх, дверь ванной открыта, но свет все еще горит, поэтому я осторожно открываю ее. Там стоит Джесс, волосы убраны с лица в пучок, она аккуратно наносит зубную пасту на зубную щетку.

— О, извини, зайду через минуту, — говорю я.

Джесс качает головой:

— Все в порядке, я просто чищу зубы.

Она протягивает мне зубную пасту, я беру свою щетку, и каким-то образом мы стоим там бок о бок — я в своих спортивных штанах и футболке, а она в пижаме разного цвета, и чистим зубы. Она шевелит бровями, глядя на меня в зеркало, заставляя меня смеяться, что сложнее, чем вы думаете, когда у вас во рту зубная щетка.

— Ну, спокойной ночи, — говорю я, когда мы заканчиваем, и она направляется в свою спальню. Я подумываю о том, чтобы принять душ перед сном, но решаю, что приму его утром. Лежу под одеялом, думая, что поступил правильно, не переспав сегодня с Эммой. Ловлю себя на том, что думаю о Джесс, лежащей в соседней комнате, надеясь, что она не слишком напугана историями о привидениях, чтобы уснуть. Я закрываю глаза и, измученный после невероятно долгого дня, который у меня был, засыпаю.