Мясник

Глава вторая

А потом все, конечно же, посмотрели на нее — на Риту.

— Что делать будем?

Странный вопрос. Ясно что.

— Мочить!

Пауза.

— Ну?..

Это Ирка Брюхова по прозвищу Овца, потому что мать продавщица. Что с нее взять-то, с дуры! Овца и есть овца. Кудряшки, химия, круглые глаза, похожие на леденцы. А кулаки ничего. Хорошие такие кулачки. Пригодятся.

— Чего же стоим?..

Это Крыша по фамилии Латунина. Торопыга. Длинная и гибкая. Сантиметров на двадцать выше Риты, не меньше. Зато послушная, как робот. А это главное.

— Может, не надо?..

Это Кукла. Красивая стервочка. Яна Родных, отличница по истории. Эх, знали бы родители, какие истории на самом деле любит их Яночка!.. Не выпускали бы ее из дома. Точно! И сидела бы Яночка, прикованная к батарее, и выла бы на весь подъезд. Нет, она бы не выла. Не из таких.

Все высказались?

Нет. Как всегда, промолчала Тылкина. Лишь плечиком повела и передвинулась на полшага влево — чтобы, значит, ее Рита не видела. Глупая! Ну куда тут скроешься…

— А ты?

— Чего? — отозвалась Тылкина.

— Скажи что-нибудь… — Рита кивнула в сторону подруг. — Как эти…

— А чего говорить?

— Что-нибудь умное… — Хмыкнул кто-то за спиной Риты. Наверное, Кукла.

Нахмурилась Тылкина. Опустила голову. Молчит.

— Ну что же ты?..

Голос у Риты ласковый-ласковый. Прямо стервозный такой голосочек.

Молчит Тылкина. Носом сопит.

— Может, ты боишься?..

Молчит. Глаза в потолок.

— Может быть, у тебя есть дела поважнее?..

Молчит. Упрямая. Тоже неплохо.

Подошла Рита ближе к молчаливой Тылкиной. Заглянула в глаза, как умела только она. В самую-самую душу. И ударила по лицу. Не больно ударила. Точно рассчитав…

Голова у Тылкиной мотнулась, но на ногах девчонка устояла.

Улыбнулась Рита. Еще раз ударила. Затем решила — хватит.

— Ну? — спросила грозно.

— Пойду, — глухо ответила Тылкина.

И вновь засопела. Ну прямо как девочка, ей-Богу!

Лицо у Тылкиной хорошее — если по нему несильно бить, то следов не остается. Это Рита сразу отметила. К тому же Тылкина молчит, слова из нее не вытянешь. Тоже хорошо. Но упрямая! Иногда — упрямее, чем Кукла. А вот этого Рита не любила. Но продолжала удерживать Тылкину возле себя. Может быть, для того, чтобы время от времени разряжаться? Вот как сейчас…

— Рита, дай мне, — попросила Овца.

Рита грозно обернулась.

Зря говорят: бей своих, чтобы чужие боялись. Теперь все по-другому: бей своих, чтобы свои завелись. Эх, Овца, Овца, ты-то куда?!

— Дай, — повторила Овца.

И уже шаг вперед сделала, и глаза у нее подернулись пленкой. Ирка Брюхова всегда получала настоящее животное удовольствие, когда кого-нибудь била. И била, надо отметить, безжалостно…

— Нет! — отрезала Рита.

— Почему?

— Я сказала — нет! — взорвалась Рита. — Хватит с нее!..

Выдохнула тяжело. Успокоилась. Оглядела подруг.

Кукла, Овца и Крыша преданно смотрели на нее. И даже Тылкина перестала сопеть, придвинулась ближе к остальным. Боится, значит. Это хорошо.

А что ей, Тылкиной, остается делать? На Алтуфьевке одной никак нельзя. Обязательно надо с кем-то быть. Все девчонки начиная с тринадцати лет ходят в каких-нибудь группах. В «стайках», как их здесь ласково называют. Нет, есть, конечно, и другие. Дуры, например. Или — богатые.

Богатые — это те, кто у «стаек» откупился. Платят себе девочки каждый месяц и живут спокойно. А если кто привяжется, то отвечают: меня «стайка» охраняет. И тут же подробно говорят кто. Девочки отстегивают регулярно родительские денежки, и никто их не трогает. И все в порядке…

Ну, а дуры — они и есть дуры. Просто так проскочить норовят. Только редко у кого это удается. Потому что — «спальник», все на виду.

А вот эта захотела. Сучка!

Рита скрипнула зубами, руки сами собой сжались и превратили две мягкие ладошки в кулачки. Жесткие. Не знающие пощады…

— Пошли, — приказала Рита.

И двинулась первой, зная, что подруги не отстанут. Потому что Кукла, Овца, Крыша и Тылкина — не просто шестиклассницы. Это еще и «стайка». Ее, Риты, «стайка». И не будет теперь Верке Дедковой никакой пощады.

Никакой!

Родители Веры Дедковой переехали в Москву из Львова. Хотя теперь правильнее говорить — бежали. Потому что с недавних пор вдруг кончилась спокойная жизнь у Семена Дедкова, Веркиного отчима. И вовсе не потому, что «хохлы заели», как любил повторять огромный, заросший до бровей Семен. Нет, причина была в другом.

Испугали Семена. По-настоящему испугали.

Раз спалили ларек, другой… (Семен имел палатку на вокзале, торговал мелочью). И все — без угроз, без лишних предупреждений. Просто поджигали, и все. Как будто так и надо.

Вначале метнулся Семен по знакомым, по «крышам», что вокзал прикрывали. Все хотел узнать — за что, почему именно его, Семена… Но в ответ — тишина. Недоумение в глазах. И даже — некоторая брезгливость. Как будто он, Семен Дедков, вдруг заразился какой-то опасной болезнью и теперь к нему лучше не подходить.

В конец перепуганный Семен отправился к самому Тузу, самому крутому авторитету, которого он знал. Туз прикрывал небольшой базарчик, что прилепился к вокзалу, и знал такое, о чем простые люди и ведать не ведали. Потому как он — Туз, «полнота» по всем правилам…

Туз сидел в блинной. Обедал. А может, и завтракал.

Одним словом — кайфовал.

Семен вошел, стянул кепку (хорошая кепка, немецкая, «фирма» — за версту видно). Покосился на охрану: два «качка» лениво перебрасывались в кости, а еще двое — жрали. Именно — жрали…

Туз — он потому Туз, что настоящий, породистый. И ел как человек. С кайфом, с удовольствием и красиво.

А «качки» — их еще называли «быки» или «цоб-цобе» — «шестерки», мелочевка, что после восемнадцати готовы за любую работу от армии отмазаться. Не люди. «Зеленка». Шваль. И ели под стать швали. Не ели — жрали.

Итак, вошел Семен, поздоровался. Подождал, пока Туз на него взглянет…

— Чего? — лениво спросил Туз, не глядя на Семена.

Дедков объяснил. Так, мол, и так, горю как швед под Полтавой и желаю, если, конечно, такое возможно, узнать — за что…

Пожевал Туз. Прислушался к тому, что у него в брюхе творится. Видать, недоволен остался. Нахмурился. Посмотрел на Семена, нехорошо посмотрел…

— Жаден ты, — выдавил наконец Туз, — вот и горишь.

— Да как же так! — загорячился Семен и тут же, не дослушав, начал объяснять, что платит он нормально, всегда вовремя и тем, кому нужно, что у него детишки подрастают, что…

— И глуп к тому же, — вдруг сказал Туз.

Сказал — как отрезал.

Застряли слова в горле бедного коммерсанта. Вдруг понял он, что — все! Приплыли! И объяснять никто не будет — за что,?

почему… Кому теперь это надо? Что-то объяснять!.. Все, баста. Не те времена.

Испугался Семен. По-настоящему испугался.

И рванул из Львова.

Да хрен с ней, с этой «золотой точкой»!

Ну зарабатывал нормально — этого не отнять. Что же мы, в другом месте не выживем? К тому же хохлы!..

— А что тебе хохлы? — попыталась роб- ко перебить мужа жена Семена — украинка из Мукачева.

Да куда там! Не удалась попытка…

Для начала врезал ей Семен кулаком в бок, чтобы не выступала и место свое знала, дура. А затем — словами, словами, да еще такими, где из пяти — три отборных, самых черных, какими Семена на лесоповале (206-я, часть вторая, хулиганство) гоняли бывалые зеки…

И заткнулась жена, вытерла с красного широкого, вечно потного лица слюну мужа. Замолчала. Надулась. Дуйся не дуйся, дура, а бежать все равно надо.

И побежал Семен, как бежит зверь, почуяв опасность, пока ясно не представляя себе, что это значит. Инстинкт!

Рванула семья Дедковых из Львова.

В полном составе рванула — и сам Семен, и жена его толстомясая, и мать жены, и отец Семена, и дочь, естественно, — Зорка Дедкова…

Странная выросла девчонка к четырнадцати годам — ни на кого не похожа. Тоненькая, стройная. Глаза черные, ямочки на щеках. Красавица, скажете вы. Ан нет! Не было в ней красоты. Наоборот — какая-то блеклость.

Но все равно серенькой ее назвать никак язык не поворачивался. Странное ощущение! Не девчонка, а тень. Поэтому и в школе ее прозвали — Тень. А в классе, как и в зоне, в самую суть обычно смотрят…

Итак, родители переехали в Москву, к деньгам поближе. Верка, естественно, пошла в школу. И надо же было такому случиться, что попала она в класс, где заводилой была Рита. Держала свою «стайку» наравне с ребятами.

Не просто держала — стальными руками. Крепко. Намертво. Каждый день отстаивая свой авторитет…А тут еще новенькая. Да еще какая то пришибленная, будто кто то ее пустым мешком по голове трахнул. Ну как ее не проучить?! Тем более что Верка Дедкова «штуку» зажидила. И кому?

Однокласснице!

Что ж, остается только одно — наказание…

И тогда Рита коротко ответила на вопрос подруг:

— Мочить!..

Времена, когда провинившихся «учили» на заднем дворе школы, давно прошли. Сейчас для этого существуют подвалы, заброшенные ларьки, чердаки… Рита и ее «стайка» решили остановиться на последнем.

— Дедкова! — приказала Крыша. — Пойдешь с нами.

— Куда?

— Увидишь…

Рита прищурилась. Вот сейчас все и решится. Если заартачится новенькая, начнет вдруг сумкой размахивать в пустом классе, стекло выбьет, спасаясь от кулаков Овцы, то все — молодец, отстояла себя. Тогда она наша. А если нет…

Четыре пары глаз внимательно посмотрели на Верку (Тылкина, сучка, опять отвернулась! Нет, с ней надо что-то срочно делать…). Что скажет? Чем ответит?

Промолчала Верка.

Нагнула головку. Думает. Затем кивнула осторожно. Согласилась…

Ну, все! Теперь из нее можно веревки вить.

— Пошли! — сказала Рита.

И вышла первой, не оглядываясь. Она никогда не оглядывалась в таких случаях. Уже привыкла…

На чердаке было сухо и просторно. Блеклый весенний день только готовился к вечеру, в нешироких просветах стояли столбы пыли. Где-то совсем рядом гудел лифт. Взрослые уже начали возвращаться с работы, и поэтому лифт работал почти непрерывно.

Рита самолично проверила, чтобы на чердаке никого не было. Лишние свидетели ни к чему…

Крыша закрыла дверь, использовав вместо запора кусок арматуры. Подергала, убедилась, что заперто надежно. Обернулась, посмотрела на новенькую, обнажив свои красивые ровные зубы.

В глазах Верки Дедковой застыла тоска.

Она стояла, сжав коленки, крепко уцепившись руками за ремень сумки. Словно сумка могла ее спасти.

Рита усмехнулась. Ну не дурочка ли!..

— Да ты, Верка, расслабься, — посоветовала она пленнице. — Ничего страшного мы тебе не сделаем… Так, побазарим немного по душам, и все.

Но не расслабилась Верка. Еще сильнее сжалась, услышав ласковый голос Риты…

Кукла, Овца, Крыша и Тылкина бесцельно бродили по чердаку, словно их ничего не касалось. Рита стояла напротив новенькой — разглядывала в упор, думая о чем-то.

Гудение лифта внезапно стихло.

Возникла хрупкая тишина, в которой слышались лишь шорохи легких шагов. «Стайка» медленно кружила рядом с жертвой, и Рита, ее «головка», вдруг поняла, что не знает, с чего ей начать. «В подвале было бы проще», — вдруг подумала она, но тот час отогнала эту мысль. Еще с осени в их подвале поселился бродяга Иосиф (он ненавидел, когда его называли бомжом, — бросался, рычал как зверь, иногда даже кусался), и с тех пор школьники перестали туда лазить. Ребята во главе с Самцом, правда, пробовали его оттуда выгнать, но все попытки окончились безрезультатно. А когда — перед самым Новым годом — Самец и его «шестерка» Авто наконец решились и, осторожно проникнув во владения бродяги, облили его, Иосифа, соляркой и подожгли, и Иосиф, ничего не понимая, черный, заросший, насквозь пропитанный вонью и запахом кислого, годами не мытого тела, вскочил, завертелся на месте, бросился на бетон, перевернулся через себя несколько раз как клоун — и все это без единого звука, отчего мальчишкам было еще страшнее; так вот, когда не удалось таким жестоким способом выгнать бродягу из подвала, то ребята наконец оставили в покое бомжа, и подвал, как поле боя, остался за непримиримым Иосифом.

«В подвале было бы проще, — вновь подумала Рита. — Толкнули эту дуреху на матрац и ну давай на ней жениться!..»

Она усмехнулась, представив, как бы это выглядело.

А здесь что мешает? Действительно, что?..

— Принеси-ка что-нибудь! — вдруг крикнула Рита и щелкнула пальцами, словно делала заказ в дешевой забегаловке. — Слышишь, Крыша!..

Долговязая Латунина послушно кивнула. Она поняла Риту без слов и уже через несколько секунд приволокла — и где только нашла? — сломанное кресло без ножек.

Поставила позади Риты.

— Молодец! — похвалила ее Рита. И плюхнулась, не глядя.

Увидев, что она села перед новенькой, «стайка» стала хищно подтягиваться к ним…

— Ближе, ближе, — приказала Рита, и Овца несильно толкнула Верку к ней.

Новенькая сделала два осторожных шага. Замерла в ужасе…

— Значит, не признаешь своих, — угрожающе начала Рита, совершенно не представляя, что будет говорить дальше. — Значит, сучка, отказываешься от помощи…Мы к тебе, мразь, со всей душой, а ты…Тварь,! говно… — Рита начала ругаться, распаляя себя все больше и больше.

— Рита, у меня нет денег! — пыталась несколько раз вставить Верка.

— Молчи! — Рита расходилась все больше, гнев уже захлестывал разум, и наступало то восхитительное состояние, когда не надо было думать, о чем говоришь, кому говоришь…

Рита, все еще продолжая ругаться, вдруг вскочила и ногой ударила новенькую. Охнув от неожиданности, та повалилась назад, но ее успели подхватить в четыре руки — Овца и Тылкина — и толкнуть вперед. Навстречу новому удару.

С наслаждением ударив Верку по лицу, Рита почувствовала облегчение. И зачем она говорила столько слов? Просто надо было бить, и все.

Вот так!

Рита ударила раскрытой ладонью по правой щеке…

А еще так!

Теперь последовал удар слева…

Так! Так! Так! Так! Так!

Голова у Верки моталась, как у сломанной куклы, и сама она теперь напоминала куклу — безжизненную, блеклую, выброшенную на помойку.

Рита тяжело перевела дыхание. Она устала бить.

Овца с готовностью шагнула вперед, но Рита ее остановила:

— Подожди, успеешь… А ну ка, нагните! — Она показала рукой, и Верку поставили на колени. Взяв крепко, вывернули руки. — Снимите куртку, — спокойно продолжила Рита. — Быстрее!..

Кукла ловко расстегнула кожаную куртку и по приказу Риты оголила Веркин живот.

— Молнию!

С легким треском разошлась «молния» на джинсах. Верка слабо дернулась, но Овца больно ударила ее по шее.

— Тихо, тварь!

Кукла присела, ослабила живот жертвы, и Рита увидела перед собой белое тело. Сплюнув грубо, по-мальчишески, она отвела ногу назад и с силой ударила Верку в живот. Та согнулась, открыла рот. Но закричать не успела. Кукла ловко накинула на ее рот шейный платок, стянула на затылке. Завязала узел…

Изо рта жертвы раздался стон.

— Класс! — похвалила Рита подругу.

И вновь ударила ногой в живот. Раз, другой, третий…

Постепенно она вошла во вкус и била уже не переставая, как заведенная, но била несильно, соразмеряя силу удара. В животе у Верки что-то булькало, она прикрыла глаза, корчилась и стонала.

— Рита, дай мне! — не выдержав, попросила Овца.

— Погоди! — Рита наконец успокоилась, отошла. — Сначала — Крыша…

Улыбаясь, подошла Крыша, лениво ударила несколько раз. Посмотрела томно на Риту.

— У меня не получается…

— Бей, сучка…

— Ах! — вздохнула Крыша и еще несколько раз ударила новенькую.

Затем последовала очередь Куклы и всех остальных…

Устав, девочки отпустили жертву. Закурили с наслаждением. Чувство хорошо проделанной работы овладело ими. Верка валялась тут же, перед ними, поджав ноги, обхватив руками живот. Ее глаза были закрыты, слезы смешались с пылью…

Рита с удовольствием затянулась.

Ткнула носком кроссовок неподвижную Верку. Откинулась на спинку сломанного кресла. Избиение новенькой принесло ей странное удовлетворение. Что же, она честно свое отработала, теперь очередь за другими.

— Крыша!

— Что?

— Давай…

— Ага, — улыбнулась Крыша.

Встала резко, потянулась всем телом как кошка. Подошла неслышно к Верке…

В последнее время с Крышей что-то происходило. И не заметил бы этого только слепой. А уж Рита слепой никогда не была. Все началось осенью, когда Крыша вернулась в школу, вытянувшись сразу на десять сантиметров. Она и раньше была выше всех девчонок, а уж теперь…

— Ого! — восхищенно воскликнул Самец, самый большой парень из их класса.

Он занимался хоккеем, был груб, свиреп и силен настолько, что его побаивались даже десятиклассники. — Да тебя уже трахать можно!

— Попробуй, — спокойно ответила Крыша.

— Прямо здесь?

— Давай, — невозмутимо согласилась Крыша и вдруг неожиданно для всех подняла короткую юбку и приспустила трусики…

Класс замер. Такого еще никто не видел!

У Самца отвалилась челюсть. Он хлопал глазами и смотрел на Крышу, ничего не понимая.

— Что же ты? — спросила Крыша.

Она спокойно стояла перед ребятами, чуть выпятив плоский живот и лобок, покрытый нежным желтым пухом. Казалось, что ей доставляет удовольствие показывать свои половые органы…

— Да пошла ты!.. — наконец грубо отозвался Самец, приходя в себя. — Чокнутая!.. — он прибавил еще несколько непечатных слов и отошел от Крыши.

Презрительно посмотрев ему вслед, Крыша спокойно натянула трусики и села за парту.

Рита сразу поняла, что подруга неспроста оголилась перед Самцом. На первой же перемене она отвела Крышу в сторону от остальных и стала расспрашивать. Но та отвечала путанно, невпопад, пока наконец не выпалила:

— Да не знаю я, Рита! Захотелось — и все тут!..

— Так ты теперь любому можешь показать?

— Конечно! И не только…

— Что еще?

— Не знаю… — Крыша задумалась. Понимаешь, я взрослой стала. Настоящей взрослой… Женщиной.

— Тебя трахнули?

— Нет еще, — в голосе Крыши послышались еле уловимые нотки сожаления. — Да не в этом дело, Рита!.. — Она вновь задумалась. — Как бы тебе объяснить попроще… Я теперь от всего этого кайф ловлю. Понимаешь?

— Нет, — честно призналась Рита.

— Раньше я думала, что банан в п… — Крыша, не стесняясь, выругалась, — это и есть высший кайф. А теперь вдруг почувствовала, что нет…

— Теперь морковка… — попыталась грубо пошутить Рита.

— Нет! — Крыша выглядела очень серьезной. — Я не могу сказать словами, но чувствую, что такое настоящий секс…

— Крыша у тебя поехала! — Рита выругалась, но в душе неожиданно почувствовала некоторую зависть к подруге.

— Значит, так и надо! — засмеялась Крыша.

— Трахнут тебя…

— Давно пора!

— На «хор» пустят…

— Еще лучше!

— Чокнутая, — как и Самец, вдруг сказала Рита.

Очень быстро Крыша действительно лишилась девственности. Затем по ней «прошлись» ребята из «стайки» Самца. И еще кто-то. И еще…

У Крыши округлилась грудь, стали мягкими и плавными движения, и, когда она теперь шла по улице, на нее оборачивались даже взрослые мужчины.

Рита махнула рукой на подругу. Хотя нет-нет да и спрашивала:

— Ну, как там кайф? Ловится?..

— В полный рост! — томно улыбалась Крыша.

— Покажи.

— Прямо сейчас?

— Да!

Крыша оглядывалась, спокойно подходила к первому встречному мужчине и, неожиданно схватив его за ширинку, начинала гладить и мурлыкать вполголоса:

— А хочешь минет? Бесплатно…

Обычно мужчина вздрагивал или даже отскакивал. На столь сладкое, но рискованное предложение со стороны Крыши никто не соглашался. А когда она однажды проделала нечто подобное в автобусе, то старухи подняли такой шум, что девчонкам пришлось выскочить, иначе бы их наверняка побили сумками и палками.

— Ну как?! — хохотала Крыша.

— Во! — давилась от смеха Рита и поднимала вверх большой палец правой руки. — А вдруг кто-нибудь согласится?

— Боятся, сволочи!..

— А все-таки?

— Сделаю!..

— Минет?

— А что тут такого!.. — И Крыша вновь начинала хохотать как сумасшедшая.

Нет, с этой девчонкой явно что-то происходило. Что-то не совсем нормальное. И простым половым созреванием это объяснить было нельзя…

Крыша легко перевернула новенькую.

Та попыталась подняться, но от сильного толчка в грудь вновь откинулась на спину.

— Лежи смирно! — грубо приказала Крыша.

И не стесняясь, легко подняв мини-юбку, стянула с себя черные гипюровые трусики…

«Классное у нее бельишко», — машинально отметила Рита.

Остальные девчонки спокойно наблюдали за происходящим, словно в который раз уже смотрели один и тот же фильм. Только Тылкина несколько раз хлопнула глазами. Ей было скучно…

Крыша стояла над Веркой, широко раздвинув ноги. Новенькая с ужасом смотрела на ее промежность. Ждала. Крыша усмехалась, наслаждаясь этим животным страхом.

— Поссы на нее! — предложила Овца.

Ну дура, что с нее возьмешь!

— Зачем? — отозвалась Крыша.

Она осторожно опустилась, присела на грудь Верки Дедковой и провела пальцем по ее блеклым губам.

— Зачем? — вкрадчиво повторила Крыша. — Зачем же такой материал осквернять?..

Верка слабо дернула головой.

— Тихо-тихо! — успокоила ее Крыша. — Тебе не будет больно, маленькая… Если все будешь делать, что я тебе скажу… А нет… — Глаза у Крыши сузились, в голосе послышались садистские нотки. — Я тебе, сучке недоделанной, бутылку в п… загоню, поняла?.. Ну? — Она вдруг резко ударила Верку по щеке. — Чего молчишь, блядь?.. Точно, загоню!.. Да еще горлышко специально отобью… — Крыша снова улыбнулась, ее голос стал ласковым, — чтобы крови побольше было… Ты меня поняла?

У Верки от звериного страха расширились глаза.

— Поняла?

Верка кивнула.

— Скажи «да», — попросила Крыша. — Ну?..

— Да, — хрипло выдавила жертва.

— Вот и хорошо, маленькая…

Крыша легко встала на колени и придвинула промежность к губам Верки. Вплотную. Так, что рыжие нежные волосы на лобке осторожно пощекотали новенькой нос.

— Лизни! — приказала Крыша. — Вот так… Хорошо… Еще…

Она прикрыла глаза, запрокинула голову. Словом, получала кайф, не стесняясь никого — ни подруг, ни жертвы…

— Еще!.. Еще!..

Верка старательно лизала. Она прикрыла глаза, но Крыша тотчас ударила ее по щеке.

— Открой! И смотри!.. Я люблю, когда смотрят… Еще!.. Сильнее!..

Крыша немного приподнялась, давая подругам рассмотреть, как новенькая облизывает ее большие половые губы, как осторожно касается клитора, как иногда по приказу засовывает свой язычок как можно глубже во влагалище…

— Хорошо!.. Еще!.. Сильнее!.. А теперь глубже!.. Еще глубже!..

Рита покосилась на Овцу. У той приоткрылся рот, и голова непроизвольно двигалась в такт движениям Крыши, которая теперь вся извивалась, будто находилась на языке, как на острой пике.

— Сильней!.. Сильней!.. Я хочу кончить!.. Ely!!

Верка старалась, но у нее было еще мало сноровки для подобных сексуальных упражнений.

— Тварь! — вдруг закричала Крыша и с силой ударила Верку по лицу. Затем привстала, и губки, прикрывавшие вход во влагалище, вывалились у нее как небольшой петушиный гребень. — А… Хорошо… Кто-нибудь еще хочет?..

Верка беззвучно заплакала. Ее язык распух, одеревенел, во рту появился незнакомый кислый привкус.

Крыша села на грудь жертвы, не смущаясь тем, что оставила на ее блузке влажный след. Обернулась к подругам.

— Брось сигарету, Кукла!

— Лови! — Кукла исполнила просьбу подруги.

— Кайф! — поделилась впечатлениями Крыша. — А она классно лижет!.. Будет хорошей соской. — Она пустила в низкий потолок чердака толстую струю дыма. — Кто следующий?

— Отпустите меня, — вдруг попросила Верка.

— А чего? — притворно удивилась Крыша.

— Отпустите… Я вам все сделаю…

— Ты и так нам все сделаешь! — жестко сказала Рита. — Не нужно было такой тварью быть…

— И жадиной, — добавила Овца.

— Я вам денег дам…

— Конечно, дашь! — уверенно сказала Кукла. — Куда же ты денешься…

— Отпустите… — продолжала ныть Верка.

У нее все перемешалось в голове, и она уже с трудом понимала, что с ней происходит. Эти страшные лица одноклассниц, это избиение, этот кошмар с Крышей… За что? Неужели из-за одной тысячи?!

— Отпустите…

— Хватит! — грубо оборвала ее Рита. Она поднялась с кресла — надоело сидеть, да и ноги затекли. Сделала несколько шагов, подцепила ногой сумку, которую вырвали из рук Верки еще в самом начале экзекуции. Высыпала содержимое на пол…

— Где деньги?..

— У меня нет… — выдавила Верка.

— А что же тогда обещаешь?

— Я принесу…

— Сколько? — насмешливо спросила Кукла.

— Сколько надо…

— А надо много! — засмеялась Кукла. — Очень много!..

— Хватит, — оборвала разговор Рита. — Болтаете тут… — она грязно выругалась. — Ты целка? — вдруг спросила она Верку.

Та испуганно кивнула.

Крыша загадочно усмехнулась и наконец поднялась с новенькой. Оправила юбку. Но трусиков так и не надела…

— Значит, целка… — задумчиво произнесла Рита.

Верка сжалась.

— Ой, девочки, ой, не надо! — вдруг запричитала она. — Меня мать убьет!.. Точно убьет!.. Ой, не надо, девочки!.. Я все буду делать! Все!.. Только не надо…

— Заткнись! — рявкнула Рита. — Закрой хайло!.. — она вновь выругалась. — И слушай сюда! — Она вдруг резко за волосы приподняла опухшее от побоев лицо новенькой, придвинулась вплотную. — Если ты, тварь, не будешь нам каждый месяц отстегивать, то я с тобой такое сделаю… — Рита страшно округлила глаза, и Верке на мгновение показалось, что сама смерть вдруг взглянула на нее. — Все ее штучки, — Рита кивнула в сторону бесстыжей Крыши, — тебе таким раем покажутся… Поняла, сучка?

— Да! Да!..

— И запомни, ты целка до тех пор, пока деньги нам давать будешь!

— Да! Да!

— А то я тебя… Маникюрными ножницами… Вот так!.. — Рита показала, как именно. — Девственности лишу… Поняла?

— Да! Да!..

Обезумевшая от страха Верка была готова, казалось, на все. Она просяще заглядывала всем в глаза. Кивала. И тряслась от крупной дрожи.

— И скажи спасибо, что мы тебя не заставили говно жрать и мочу пить, — добавила грубая Овца.

Верка кивнула.

Рита встряхнула ее.

— Не слышу?..

— Спасибо, — пискнула новенькая, догадавшись, что от нее хотят.

— Громче!

— Спасибо. Спасибо. Спасибо…

— Дура! — Рита оттолкнула Верку, поднялась.

Кукла издали показала Верке маникюрные ножницы, которые она нашла среди вещей новенькой, и выразительно пощелкала ими. Сказала издевательски:

— Чик-чик!.. Помни, маленькая.

Заметив, что Тылкина со скучающим видом отвернулась, Рита вдруг взорвалась. Она подскочила к подруге, развернула с силой…

— А ты?! — закричала Рита.

— Что?..

— Чистенькой хочешь остаться?! Чего молчишь?! Чего нос воротишь?! Я вот сейчас заставлю вас с этой… — кивок в сторону Верки, — совокупляться, тогда будешь знать!.. И Крышу с плеткой! Для кайфа!..

— Я готова! — тотчас влезла Крыша.

— Ах ты сука… — продолжила Рита, но сильный удар в чердачную дверь вдруг прервал ее.

Она в бешенстве оглянулась, все еще не выпуская Тылкину из рук…

Удар повторился. За ним другой, третий… Было видно, что стучали уже давно, и крики Риты лишь подстегнули любопытство тех, кто находился за дверью.

Подруги переглянулись.

Крыша нехотя нагнулась, подобрала свои гипюровые трусики. Но надевать не стала — просто бросила в сумочку. Овца легко, как пушинку, подняла Верку, встряхнула ее и поднесла к носу новенькой свой внушительный кулак. Для большего впечатления покрутила его.

Верка несколько раз испуганно кивнула, и Рита поняла, что она будет молчать.

Кукла очень изящно наступила на дымящийся бычок и раздавила его. Посмотрела вопросительно на Риту.

— А ну, открывай! — вдруг раздался за дверью знакомый голос.

— Самец, — прошептала Кукла.

— Открой, — приказала Рита.

Кусок арматуры полетел на бетонный пол, и на чердак ввалился их одноклассник Витя Самсонов по прозвищу Самец. За ним неслышной тенью проник Авто — его верный «шестерка»…

— Ха! — воскликнул Самец. — Да тут девочки!..

Авто кивнул. Быстро и цепко оглядел чердак. Заметил разбросанные на полу женские вещи. Удивленно приподнял бровь. Но не произнес ни одного слова. Хороших «шестерок» умел подбирать себе Самец…

— Рита!

— Чего надо? — Рита вдруг почувствовала усталость, ярость, которую она хотела только что выплеснуть на Тылкину, куда-то испарилась.

— Да я так просто… — Самец внимательно посмотрел на девчонок, пытаясь понять, что здесь происходит. — Шел мимо, слышу — крики знакомые. Дай, думаю, зайду. Может, пригожусь…

— Опоздал ты, Самец, — спокойно ответила Рита.

— Ну?

— Да…

Остальные девчонки молчали, не вмешивались, и ребята поняли, что из них теперь не вытянешь ни слова. Нет, если, конечно, постараться, то можно любую расколоть! Начать, например, с Крыши. Ее даже бить не стоит. Сунуть за щеку — и готово…

Самец пакостно засмеялся, представив, как она, то есть Крыша, будет ему рассказывать про то, что здесь творилось.

Верка Дедкова вздрогнула, услышав этот смех.

Рита пожала плечами. Самец ее не интересовал. Они два раза спали, причем как-то мерзко, по пьяни, и это ей тогда не понравилось.

— Ты куда шел? — спросила она, чувствуя, что пауза затягивается.

— Бухнуть! — заржал жизнерадостный Самец. — Авто, покажи!..

Авто раздвинул «косуху», и пара темных бутылок мелькнула в лучах умирающего солнца.

— Ну и иди себе…

— И пойду!

— Иди…

— Иду, Риточка, иду! — Самец действительно направился к выходу. Авто последовал за ним…

— Погоди! — вдруг остановила их Рита.

Самец с готовностью обернулся. Обнажил в улыбке рот. Что он, Риту не знает! Да ей только покажи «пузырь», потом веревки можно вить… А все гены! Они, родные, они… Батя пил, мать пьет, что же дочке остается?

— Да, Рита?

— Я с вами, — негромко, словно сдаваясь, наконец произнесла Рита.

— Я бы с удовольствием, но тут самим мало, — хмыкнул Самец. — Ты понимаешь…

— Понимаю. Я со «взносом».

— Каким? — быстро спросил Самец.

— Вот! — Рита подтолкнула вперед Тылкину. — Ее…

— Эта? — удивился Самец. — А я думал, у тебя только Крыша трахаться умеет…

— Не век же ей целкой оставаться, — равнодушно сказала Рита. — И кончай базар, Самец. Пошли!

И она первой покинула чердак, как всегда уверенная и гордая, зная, что Тылкина безропотно последует за ней…

— Прошу! — шутливо склонился Самец, пропуская «взнос».

А когда полная Тылкина проходила мимо, не удержался, шлепнул ее по заду.

— Ого! Тут есть за что подержаться!..

Молчаливый Авто, еще раз быстро оглядев собравшихся девчонок, последовал за Самцом…

Верка всхлипнула. Только сейчас до нее дошло, что Рита запросто могла уступить Самцу именно ее, Верку Дедкову.

— Не ной! — грубо оборвала ее Овца.

Ей вдруг стало обидно, что Самец не выбрали девчонок именно ее, Ирку Брюхову. Ну и что из того, что не слишком красива? А может, кому-то нравятся как раз кудряшки и большие руки!..

— Да не ной ты! — вновь заорала Овца.

И не глядя, ткнула в грудь Верку.

Та резко выдохнула и тихо опустилась на пол.

— Девочки, мы же разобрались… — плаксиво начала она, но ее оборвали:

— Это Рита с тобой разобралась. А мы еще нет!

— Точно, — подтвердила красивая Кукла и вновь показала маникюрные ножнички. — Чик-чик, маленькая!..

У Верки от животного ужаса расширились глаза. Она вдруг поняла, что ее так просто не отпустят. Если вообще выпустят живой…

Она оглядела мучительниц.

Крыша заперла дверь чердака, закрепив кусок арматуры, и вернулась к жертве. Подняла мини-юбку. Выразительно провела по промежности рукой. Не стесняясь, лизнула палец, дотронулась до клитора.

— Нравится? — спросила Крыша у новенькой.

Та испуганно кивнула. А что ей оставалось делать

— Так ложись, — улыбнулась Крыша. — Чего же ты стоишь, глупая?.. — Она вновь лизнула палец и вновь дотронулась до клитора, произнесла томно: — Он тебя ждет, маленькая…

Поняв, что от нее не отстанут, Верка Дедкова послушно легла на бетонный пол. Закрыла глаза…

— Открой глаза! — приказала Крыша. — Ты ведь знаешь, я люблю, когда на меня смотрят…

Если не считать самых первых лет жизни, когда все понятия о географии сводятся к изучению комнаты, в которой спишь, и дворика, по которому гуляешь вместе с папой и мамой, то в Москву Таня приехала впервые.

Когда поезд подходил к перрону и за окнами показались встречающие, пытливо заглядывавшие в окна, она прислушалась к себе, к своим внутренним ощущениям, пытаясь определить, что испытывает. Нет ли там хотя бы намека на волнение? Все-таки, как бы там ни было, это город, в котором она родилась… Не всколыхнулось хоть что-нибудь?

Не всколыхнулось. Только любопытство было определяющим чувством: что ждет ее в этом огромном городе?

Домой она больше не вернется. Зачем? Там, в Горске, остались папа и эта тетка Людмила. Вдвоем им хорошо, а без нее, без Тани, наверное, будет еще лучше. Вот и пусть радуются. Долгие лета!

А я начну все сначала. Мне уже пятнадцать лет, думала она, и пора как-то определиться, понять, что ты хочешь от жизни. Давно пора.

— Тебе здесь понравится, — услышала она сзади себя голос Андрея.

Только бы он не положил сейчас ей на плечи руки, подумала Таня. Боженька, сделай так, чтобы он не положил мне на плечи руки.

До вчерашнего вечера все было гораздо понятней. Ей уже давно нравился этот парень, целых два месяца она постоянно о нем думала.

Ей не нравилась «стая», которой командовал Генка Каюмов. Этот жирный Бочонок, эта маленькая пронырливая Вероника, эти вечно хихикающие девчонки, да и сам Генка с его дурацкими шуточками и приставаниями. Только на Андрея можно было смотреть без какого-то внутреннего протеста. И потом, у него такие глаза…

Она не входила в их «стаю», но ее и не трогал никто, не обижал всерьез, не приставал откровенно, как это обычно бывает. Просто все знали, где работает ее отец, кто он такой и что может случиться с тем, кто попробует обидеть его дочь. Зачем рисковать и наживать себе лишние неприятности? Ну не хочет девчонка иметь их в числе своих друзей — ну и навстречу ей кое-что.

А когда отца поперли с работы, они еще долго присматривались к ней, смелели, очень медленно, но процесс пошел, и когда-нибудь должно было случиться то, что случилось.

Генка все-таки захотел «поиметь» гордую Танечку.

Хотя что значит «все-таки»? Давно, давно присматривался к соседке и только ловил момент, когда наконец можно будет и ее, как он выражался, «оприходовать».

Первым к Тане подошел Бочонок, естественно, по приказу Генки. Подошел и сказал, что с этого дня она должна ему, Бочонку, сто тысяч и любой из их компании подтвердит, что он эти деньги ей давал. А еще он сказал, что с сегодняшнего дня она, Таня, принадлежит ему и должна отдаваться — опять же ему, Бочонку, — всегда, когда этого он захочет. Все понятно?

Потом подошел маленький, юркий, донельзя противный Серега и заявил, что она должна ему двести тысяч. А потом слово в слово повторил то же самое, что и Бочонок, но еще упомянул и про минет.

Расчет Генки был прост, как две копейки. Она должна была прийти к нему и попросить защиты. И вот там уже он бы выставил перед ней свои условия. Такие, какие после угроз Бочонка и Сереги показались бы ей раем небесным, и она согласилась бы как миленькая. Куда бы она делась?!

Она и в правду пришла к нему. Вся компания была как раз в полном составе, и ему стало даже жарко при мысли, что вот прямо сейчас, здесь, на глазах у всех своих подчиненных, он поимеет эту гордую дочь мента и заставит ползать ее перед ним на коленях. Это случалось уже десятки раз, и ни разу у него еще не было осечек. И ползали, и в рот брали, и ноги целовали, и под «хор» ложились, лишь бы не трогал, лишь бы — защитил.

Нет, под «хор» он эту девочку не положит, для себя придержит, «братва» у него слишком зеленая, чтобы свято соблюдать ей верность. Но всем должно быть ясно, кто здесь хозяин, и Таня сейчас как раз это и продемонстрирует. По полной программе! Но обслуживать она будет только его.

Таня подошла к нему и спросила:

— Это ты здесь главный?

Неплохо начала, подумал Генка. Держится неплохо. Но спеси слишком много, гордости. Сейчас мы ее тебе поубавим.

— Что надо? — спросил он.

Таня оглянулась вокруг, нашла взглядом Бочонка и Серегу и отрывисто приказала им:

— Эй, вы! Идите сюда, оба.

Те удивленно переглянулись и посмотрели на Генку. А тот развеселился необычайно.

— Ты сюда что, командовать пришла? — спросил он, скаля зубы. — Ты хоть понимаешь, что сейчас с тобой произойдет? — он вдруг раскрыл рот и что было сил гаркнул. — На колени, сука!

— Что? — переспросила Таня. — Что — что? — растерялся Генка.

— Я не поняла, — терпеливо проговорила Таня. — Что я должна сделать? И кто это тут сука?

Генка смотрел на нее со всевозрастающим интересом. Как же я буду ее трахать, пронеслось у него в мозгу, как же я буду трахать ее!!!

Он подошел к ней вплотную и пальцами взял ее за горло.

И сжал.

— Сука — это ты, — тихо-тихо сказал он, глядя ей прямо в глаза. — И на колени встать тоже должна ты. Если ты спросишь, зачем это тебе вставать на колени, я тебе отвечу. Так удобнее в рот брать. Поняла? На колени, тварь.

И в это мгновение Таня коленом ударила его в пах. Причем очень точно ударила. От невыносимой боли Генка сразу же отпустил ее и волчком завертелся на месте, завывая от боли, а Таня взмахнула рукой, и все бросившиеся к ней холуи Генки Каюмова моментально от нее шарахнулись. В руке девочки был самый настоящий нож, да не простой, не тот, каким хлеб режут или картошку, а самый настоящий кнопочный бандитский нож.

Она выставила руку, в которой держала свое оружие, вперед, прямо перед собой и осторожно оглядывала «стаю», упреждая каждое движение.

— Ну, — говорила она чуть хрипловато, — кто хочет? Ну давайте, что же вы?

Все пятились, не желая связываться, но, когда Таня повернулась спиной к Бочонку, тот бросился ей на спину и повалил вниз, прямо на пол беседки, в которой, собственно, и происходило все это действо.

И тут же все остальные набросились на поверженную Таню, но в это время прозвучал другой голос:

— Стоять, бляди! Всем стоять, убью всех на х…

До этого мгновения Андрей держался в тени и вообще никак не вмешивался в происходящее. А теперь он стоял посреди круга, держал в руке нож, который только что выпал из рук Тани, и, бешено вращая глазами, орал:

— Назад! Кому говорю?! Все — назад!!!

По иерархии Андрей был вторым после Генки, не какая-то там «шестерка». Поэтому все снова попятились. С трудом Таня поднялась на ноги.

Генка к тому времени пришел в себя. Он одобрительно кивнул своему «заместителю».

— Правильно, Андрюха, — сказал он: — Так интереснее. Ну-ка дай сюда этот ножичек.

С этой минуты действие разворачивалось с участием только трех «актеров»: Генки, Тани и Андрея.

Все остальные — статисты.

Андрей стоял в середине. С одной стороны — Генка, с другой — Таня. Оба смотрели на него, а он переводил взгляд с него на нее и с нее — на него.

— Я кому сказал? — удивленно протянул Генка. — Дай сюда пику, ты…

Таня ничего не говорила. Только смотрела на него, как будто усмехаясь чему-то своему.

— Долго будешь башкой-то вертеть?! — не унимался Генка. — Быстро сюда пику прислал!

Наконец Андрей решился и протянул нож Тане.

— На, — сказал он. — Только дергай отсюда, и побыстрее. Ясно?

Таня молча кивнула и пошла к выходу из беседки. Никто не проронил ни слова. Даже Генка. Прежде чем выйти совсем, Таня обернулась и, не встречаясь глазами больше ни с кем, прямо и открыто посмотрела на Андрея. Кивнула головой и ушла. Никто ее не остановил.

А потом Андрей повернулся и с вызовом посмотрел на Генку. Тот был настолько ошарашен поведением своего, казалось бы, самого верного оруженосца, что даже не стал связываться с уходившей Таней. Все его внимание было приковано к нему, его лучшему другу Андрюхе, с которым его связывала такая крепкая дружба и которая теперь была поставлена под сомнение.

— Ты чего, Андрюха? — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, начал Генка. — Ты чё — погнал, что ли? Знаешь, что за такие дела бывает Нужно было немедленно восстановить пошатнувшийся авторитет. А то ведь тебя уважать никто не станет. Тот же Бочонок в любой момент пошлет куда подальше и прав будет. Нельзя оставлять все как есть.

— Геныч, — поднял руку Андрюха. — Если ты хочешь «разборок», они будут. Мне все равно, как «мочиться» — без свидетелей или прямо сейчас, у всех на глазах.

Ты только знай, короче, две вещи: во-первых, я тебя «чехлить» не собираюсь, и авторитет твой признаю перед всеми, ты у нас командир. Во-вторых, за эту телку я любому пасть буду рвать, и мне плевать на авторитеты. Если ты мне ее отдаешь, зуб даю, что ты у меня по гроб жизни командир, и я никогда ни за что тебя не подставлю, даже если ты будешь не прав. На любой «разборке» я буду поддерживать тебя. Короче, выбирай. Или у тебя ко мне предъява — и мы мочимся, или ты отдаешь эту телку мне — и я никогда против тебя не возникну. Как скажешь, короче, так и будет.

Генка сразу все понял, что он скажет, едва только этот мудак рот раскрыл. Понятно, что он втюрился в эту сикуху, не выдержал, в какой то момент повел себя неправильно, а сейчас спасает положение. Любой скажет, что движения Андрюха делал неправильные, но сейчас в этом не каждый будет уверен. В общем то, все правильно. «Мочиться», конечно, можно, но не факт, что он сегодня сильнее Андрюхи. «Душка» тому тоже хватает, а настроен он, кажется, не хуже его, Генки. Не стоит рисковать, пожалуй. Если он хочет эту бабу пусть берет, не жалко. Никуда она не денется. Все едино рано или поздно, но будет она и на коленях перед Генкой ползать, и минет исполнять. И после каждой порции спермы спасибо говорить. Никуда это от него, от Генки, не уйдет. Просто надо быть умным.

— Черт с тобой, — махнул рукой Генка. — Бери ее, мне не жалко. Мог бы и раньше сказать. Я же не знал, что у тебя — любовь! — язвительно сказал он, и все вокруг облегченно засмеялись.

Вот еще одно, думал Генка, тебя ведь, милый мой, за язык не тянул никто. Сам сказал, что мой теперь навеки, только, мол, бабу дай мне. Все слышали. Даже если не прав я буду, да? Неосторожно, Андрюха, так обещания раздавать. Тем более при всех. Так что — мой ты теперь. И сучка эта тоже будет моя, рано или поздно. Нужно только быть умным и осторожным. А я умней тебя, Андрюха. Намного умнее. Так что все. Я и так, и так — в выигрыше.

Он улыбнулся Андрею и протянул ему руку.

— Давай петушка, братуха. Считай, что договорились.

Андрей с готовностью протянул свою руку.

Рукопожатие было крепким.

Хлынов знал, что последует за этим…

Во первых, он спокойно добреется. И сделает это как можно тщательнее, осторожно снимая пену неизменным «шиковским» лезвием. Главное, что бы не порезаться, что бы не было царапин. Обходя прыщик, который выступил утром(с чего?откуда?может быть, простуда?). Вот так, вот так… Все. Закончили. Теперь — умыться. Немного туалетной воды. Что мы сегодня выберем? «Первый» или «Ночь»? Надо прислушаться к себе. Прислушались? Значит, «Ночь».

Во-вторых, надо одеться… Нет! Прежде всего — выйти на балкон и посмотреть, какая нас ждет погода. Заодно бросить лишний взгляд на машину тоже никогда не помешает. Особенно в такое злое время. Мало ли всякой шпаны!.. Что же, погода хорошая. Черное небо, звездочки блещут и тому подобная чеховская муть. Или не чеховская? Впрочем, какая разница.

Теперь можно и одеться. Джинсы, батник, куртка… А вот с носками — проблема. Что выбрать? Наверное, вот эти, черные в красный изящный горошек. Или эти, кобальтовые, в тон туфлям? Что же надеть? О Господи! Почему я такой кретин?! Все! Решено. Выбираю не глядя. Вот сейчас протягиваю руку — и все… Что у нас? Черные? Замечательно. Поехали дальше…

Резкий телефонный звонок остановил Хлынова возле самых дверей. Он замер. Медленна обернулся. Постоял немного, раздумывая, поднимать ему трубку или нет. Затем, вздохнув, все же решился.

— Да?..

— Олег Васильевич?

— Вас слушают, — спокойно произнес

Хлынов, тотчас же узнав голос своего заместителя, Космачева.

— Это Космачев.

— А… Это ты, — Хлынов как можно убедительнее зевнул.

— Я разбудил вас, Олег Васильевич? — осторожно поинтересовался заместитель.

— Ничего, ничего… — Хлынов еще раз зевнул.

— Олег Васильевич! Вы уж извините меня, — заюлил Космачев. — Я думал — время еще детское, что вы еще не спите… — Чуть заметная пауза, и Хлынов понял, что Космачев ждет его реакции на слова «детское» и «не спите». — Я бы вам и не стал бы звонить, но тут у меня… — Вновь пауза, вновь заместитель ждет, как шеф отреагирует на его слова.

Шельма, подумал Хлынов, обычная советская шельма, и ничем ты его не исправишь — ни посулами, ни криком, ни угрозами, а уж в меньшей степени — простыми, понятными словами. Все равно будет юлить и врать, врать и юлить… Тьфу!

Он вдруг представил, как сейчас Космачев развалился на своей знаменитой тахте, о которой знало все управление, как разглядывает ногти на левой руке, или нет, не разглядывает, а гладит этой самой рукой собаку — огромного и весьма глупого, мраморного дога по кличке Тарантино. Гладит и ждет, пока Хлынов — по доброте душевной и заботе отеческой, тьфу на всех! — начнет его расспрашивать первым.

— Так чего тебе, Космачев? — спросил Хлынов, презрительно усмехнувшись.

— Да тут у меня… — сделав третью паузу, Космачев наконец приступил к главному. — Олег Васильевич, разрешите завтра отсутствовать на «оперативке».

— Что-нибудь случилось?

— Семейное, Олег Васильевич, ничего страшного, вы не подумайте, — затараторил Космачев и вдруг начал подробно рассказывать шефу о том, что завтра приезжает его брат, что надо его встретить, что надо его куда то устраивать, а тут у него, у Космачева, сейчас и с тещей — что бей, естественно, пусто было — проблемы; кто муже шеф, конечно же, знает, какая история приключилась сего, Космачевым, братом, ах, не знаете?.,ну так он ему сейчас все расскажет, а заодно и совета попросит…И чем дальше говорил Космачев — причем события, фамилии, случаи и прочая ерунда в его диком рассказе копились, нарастая как снежный ком, — тем отчетливее Хлынов понимал, что его заместитель просто-напросто врет, что нет никакого мифического брата, что нет у Космачева сейчас дома тещи (да что он, Космачева не знает, не пустит никогда Космачев тещу жить, хоть земля будет рушиться, не пустит!), и вообще ничего подобного нет и в помине.

А что же есть?

Ничего особенного. Скорее всего новая баба. Обычная баба — с сиськами, с задницей, волоокая и простая как сибирский валенок. Крановщица или штукатур. Других у Космачева и быть не может.

Хлынов усмехнулся, чуть отстранив булькающую трубку от своего уха. Нет, конечно же, он сам против баб работяг ничего не имеет. В своем большинстве это — классные бабы. Намного лучше, чем вся эта долбаная интеллигентская прослойка…

Кроме воспитательниц в детских садах, остановил сам себя Хлынов. Вот, воспитательниц он никому не даст в обиду. Это особая женская порода. И Катя была воспитательницей… Стоп! Ни слова о Кате. Нельзя. Запретная зона. Мысль приравнивается к побегу. А кстати, воспитательницы детских садов — это интеллигенция или нет? Интересный вопрос.

— Слушай, Космачев, — вдруг перебил заместителя Хлынов. — Как ты думаешь, воспитательницы — это интеллигенция или нет?

На том конце телефонного провода возникла пауза.

— А… — протянул ошеломленный Космачев.

— Ты меня слышишь? — поинтересовался Хлынов.

— Слышу…

— И что думаешь?

— Не понял, Олег Васильевич? Еще раз повторите…

«Да, озадачил я его, — весело подумал Хлынов, — пора кончать эту бодягу, а то он чего доброго примется рассказывать историю всего своего рода».

— Космачев! — рявкнул Хлынов.

— Я! — молодцевато отозвался заместитель.

— Хорош мне лапшу вешать насчет брата, понял?

— Так точно! — «Гипноз» начальственного голоса действовал исправно.

— Слушай сюда…

— Да?

— Ты не один, — утвердительно сказал Хлынов. — Погоди, не думай над тем, что соврать начальству. Ему врать не нужно, оно и так все знает… Не один? — повысил голос он.

— Нет, — сознался Космачев.

— С бабой?

— В каком смысле? — предпринял последнюю попытку защититься Космачев. — О чем это вы, Олег Васильевич?

— Кончай треп. Отвечай. Угадал?

— Точно… — вздохнул заместитель.

— Крановщица?

— Почти… — еще громче вздохнул заместитель. Ты не вздыхай, — одобрил его Хлынов. — Я как мужчина тебе иногда просто завидую… — Он рассмеялся. — Поверь, это гораздо лучше, чем редакторши с «Мосфильма»!

— Да? — Было заметно, что настроение у Космачева улучшилось. — Вы так думаете, Олег Васильевич…

— Как я думаю — неважно. Главное, что я иду тебе навстречу… — Хлынов подчеркнул последнее слово, — и можешь завтра немного опоздать.

— Вот спасибо, Олег Васильевич! — искренне обрадовался заместитель. — Да я… Я вам… Что хотите…

— Хорош! — вновь оборвал его Хлынов. — Самое лучшее, что ты можешь мне сделать, это больше не звонить… — Он нарочно громко зевнул прямо в трубку, выждал паузу, чтобы зевок хорошенько отпечатался в мозгу недалекого Космачева. — Я сейчас спать лягу и телефон, наверное, отключу. А если что-нибудь срочное, то скажешь там — Хлынов, мол, снотворное принял и спит. Договорились?

— Заметано, Олег Васильевич!

— Все. Пока!

Хлынов бросил трубку, нс дожидаясь, пока Космачев опустит свою. Всс-таки начальник он или не начальник!

Это даже хорошо, что этот кретин меня застал, вдруг подумалось ему, теперь есть алиби…

Алиби! Это просто смешно, просто какой-то бред. Ну разве ему, Хлынову Олегу Васильевичу, майору Федеральной службы безопасности, помощнику начальника 8-го отдела 12-го управления, нужно это сраное алиби? Нет, конечно же, нет! Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Ложь!

Нужно. Именно сейчас. Когда наступает ЭТО. То самое, что не имеет ничего обычного в простом понимании слова. Которое вообще ничего не имеет. Кроме цвета. Вернее, двух цветов — красного и черного…

Хлынов аккуратно вывел свою «Ниву» со стоянки. Махнул рукой сонным охранникам, которые выглядывали из своей будки. Сваренная из железных угольников и швеллеров конструкция уродливо нависала над легкими воротами. Рядом, под будкой, возилась с щенками здоровенная сука. Было видно, что ее мать зналась с собаками разных пород: мордой сука была похожа на овчарку, хвостом — на лайку, а удлиненное массивное тело непонятного грязно-бурого окраса вполне могло принадлежать кавказской сторожевой. Сука не обратила на машину Хлынова внимания, продолжая вылизывать толстых, под стать ей самой, таких же грязно-бурых щенков.

Олег Васильевич подождал, пока один из охранников спустится со своего железного насеста и откроет ему ворота. Затем еще раз посмотрел в сторону собаки и неожиданно для себя дал резкий, короткий сигнал. Сука тотчас вскочила, шерсть на могучем загривке взъерошилась, низкий тяжелый рык заставил щенков броситься врассыпную, и даже охранник обернулся в сторону «Нивы».

— Все в порядке! — крикнул Хлынов охраннику.

И поспешил надавить на газ…

…Огромный чопорный город, казалось, поглотил Хлынова.

Он вдруг заметил, как быстро серость позднего вечера налилась тушью, и Москва стала неожиданно похожа на Питер, на этот странный форпост державы, северный город, построенный заносчивым императором на болотах, где гниют тысячи костей и черепов…

— Здесь тоже, — неожиданно для себя вслух подумал Хлынов, — те же черепа, кости, смерть, разбросавшая добычу.

Он быстро проехал длиннющий проспект имени того самого главного покойника, который до сих пор лежит недалеко от Лобного места, проехал легко, попадая в «зеленую волну» светофоров, и ни разу ни один гаишник даже не посмотрел в его, Хлынова, сторону. Последнее было уж совсем удивительно — обычно его неприметная белая «Нива» притягивала как магнит взоры почти всех автоинспекторов. Они с радостью начинали махать жезлами, едва только видели машину Хлынова, тормозили, подбегали или подходили тяжело, вперевалочку, требовали права, а когда Олег Васильевич протягивал им удостоверение майора Федеральной службы безопасности, гаишники обычно надувались, как дети, словно их обманули самым бессовестным образом.

Но в этот раз на него даже никто не взглянул.

Перед самым мостом Хлынов неожиданно свернул вправо, в последнее мгновение приняв решение не ехать через центр. Лучше — по набережной, до бывшего МТИЛПа, а там через мостик, мимо Таганки и по Садовому. Кроме того, если за ним ведется слежка, то так будет проще уйти. Слежка? Откуда? Кто?.. Но береженого Бог бережет. И поэтому Хлынов свернул.

Прошел по намеченному маршруту, изредка поглядывая в зеркало заднего вида. Слежки не было. Хотя, если задуматься, за ним могли следить так профессионально, что такими вот дешевыми трюками никак не отделаешься. Мало того, специально сделают так, что ты будешь уверен, что оторвался от преследователей, а на самом деле — просто передали тебя от первой «наружки», например, второй или какой нибудь…надцатой. Так что, Хлынов, не обольщайся. Сам ведь профессионал, знаешь, что к чему. Профессионал, — вновь вслух подумал Хлынов и усмехнулся. — Береженого Бог бережет!..

Выйдя на Садовое, он направился к Курскому вокзалу, но, проехав немного, неожиданно вновь свернул, покружил по дворам…

Затем выехал возле «Людмилы» и сразу же резко свернул вниз, к вокзалу. Проехал по тесному коридору. Вильнул в тесноте легковушек — налево, направо и вновь налево, — не особенно удивляясь толчее в столь поздний час. Остановился. Но двигатель не заглушил.

Огляделся.

Ему вдруг почудилось, что он очутился в средневековье. Не в том, всем известном, что так коряво и неправдоподобно описано в учебниках по истории — все-таки Хлы-нов когда-то окончил университет, а это вам не баран чихнул! — нет, это было нечто другое, современное, родное и близкое. Но — средневековье! Со всеми своими неизменными законами, формами и даже запахами.

Хлынов непроизвольно потянул носом, когда подумал о тех, ушедших в глубь веков запахах, и обратил внимание, что десятки и даже сотни людей, собравшихся под нешироким навесом Курского вокзала, тайно и украдкой смотрят в освещенные окна домов Садового кольца. Что они там видят?

Он поежился, хотя в машине было тепло. И вдруг картинка, которая на миг ему почудилась — странная смесь высоток, виселиц, коней и автомобилей, костров и джинсовых костюмов и Бог знает чего еще, колыхнулась, ожила и вошла в сознание совершенно дикими словами популярной некогда певицы:

Опять весна,

Опять грачи,

Опять не даст…

Опять молчи.

И Хлынов, придя в себя, вдруг почувствовал смрадное дыхание огромного черного города, его пот, его бесчисленные испарения, его нищету и величие. Он огляделся, быстро нашел динамики на крыше одного из киосков, откуда вроде бы донеслись безумные строки. Покачал головой.

Завел двигатель и мягко тронул машину. «Нива» осторожно скользнула между людьми и устремилась в сторону северной части столицы…

Они «висели» у него на «хвосте», и до сих пор все шло нормально, хотя несколько раз стажеру казалось, что все, амба, «объекту» удалось оторваться. Но Родионов в таких случаях лишь криво усмехался — когда Хлынов пытался делать банальные «петли» и «двойные круги» или прочие примитивные штучки — и спокойно разгадывал все хитрые маневры майора. Ну куда ему, Хлынову, этой обыкновенной кабинетной крысе, до настоящего профессионала! Того, который вот уже не один десяток лет «водит» подобные «объекты». Это просто смешно! Не успеет, например, Хлынов свернуть в проулок, а Родионов уже знает, как он оттуда выедет. И не просто знает банальный маневр «объекта», а держит в голове еще пару-тройку запасных вариантов (о которых Хлынов и не догадывается!), держит и мысленно посмеивается над наивностью своего подопечного…

Хлынов свернул в сторону северной части столицы, нырнув предварительно в один из бесчисленных переулков Марьиной Рощи.

— Уйдет! — не выдержав напряженной гонки, воскликнул стажер.

— Цыц! — прикрикнул на напарника Родионов.

— Уйдет же! Я эти дворы знаю. Давай, давай! Газуй!

Родионов, не глядя, дал стажеру затрещину — да, видно, маленько не рассчитал: у того из носа пошла кровь. Стажер заткнулся, хлопнул пару раз глазами и обиженно засопел. Но говорить под руку перестал. А это было главным.

— Врешь! Никуда он не денется, — проговорил Родионов. — А ты, малек, зла на меня не держи… — Он круто вырулил, да так, что стажера с силой кинуло в сторону. — Нельзя под руку говорить, понимаешь?

— Понимаю, — хмуро буркнул стажер.

— Вот и хорошо. Кровь течет?

— Нет. Не течет…

— Еще лучше. А как настроение?

— Бодрое, — совсем уж зло проговорил стажер, и Родионов, не выдержав, засмеялся — этот пацан постепенно начинал ему нравиться. А то ишь чего выдумал! Анекдоты про блядей и… как их, черт?! зофилов, кажется. Вот ведь сукин сын! Но ничего, мы его сейчас укатаем…

— Держись!

— Чего? — встрепенулся стажер.

— Держись, говорю. Сейчас на форсаж пойдем!

И Родионов надавил педаль газа до упора.

Только бы он не стал ее обнимать, еще раз подумала Таня, только бы он не стал класть руки на плечи.

Тогда, когда он спас ее от Генки и его «стаи», в тот вечер, она и стала о нем думать. До этого они не раз встречались на улице, около школы, но ей ни разу не приходило в голову, что встречи эти могут быть не случайными, что парень ждет здесь именно ее. Ну стоит, ну смотрит. Обычно, если им нравится кто-то, они пристают. А этот ничего не делает, ничего не говорит, стоит только и смотрит.

Теперь все ей представлялось по-другому. Еще не взрослая, но уже совсем не девочка, она теперь поняла, что не просто так этот парень встречался ей. Что она нравилась ему, но заговаривать он не решался. И значит, сильно она ему нравилась, если он ничем не выдавал своей тайны. Ведь их компания привыкла ни в чем себе не отказывать.

Глаза у него какие-то синие-синие, не голубые, а именно синие, цвета синего карандаша. И смотрит он как-то по-особенному, не так, как другие.

Таня поняла, что этот парень и ей нравится. Ну, а кто еще может понравиться — Генка, что ли, или этот, как его, — Бочонок?!

Однажды она вышла из школы и снова увидела его. Он стоял и так же, как обычно, смотрел на нее, не решаясь подойти. Ей не привыкать брать инициативу в свои руки. И она подошла к нему сама.

— Привет, — сказала она. — Меня ждешь?

Он оторопело кивнул.

— Держи, — она кинула ему свою сумку и, не оборачиваясь, пошла по тротуару, уверенная в том, что он последует за ней.

Он не сдвинулся с места.

Пройдя с десяток шагов, она остановилась и в недоумении повернулась к нему.

— Ну что же ты? — спросила она.

Он смотрел на нее как-то странно.

— Так идешь? — удивленно спрашивала Таня.

Он осторожно опустил ее сумку на землю.

— Подойди и забери.

Она усмехнулась:

— Надорвался?

— Подойди и забери, — повторил он.

Она пожала плечами, легко подошла к нему и подобрала свою сумку.

Закинув ее на плечо, она смерила его долгим взглядом и попрощалась:

— Счастливо оставаться!

И, не оглядываясь, пошла прочь.

Некоторое время он молча смотрел ей вслед, а потом резко развернулся и пошел в другую сторону.

Андрей был вне себя. Мало того, что он торчал около школы больше часа, рискуя нарваться на насмешки, так она еще…

Ладно, насмешки не страшны. Кто посмеет смеяться над ним? Генка не станет, а остальные — пусть попробуют…

А эта?.. Ни капли благодарности! Как она с ним обращается? Кто он ей — хахаль-очкарик?! Поэтишка-воздыхатель?! Он слишком пока себя уважает, чтобы так опускаться перед какой-то сопливой девчонкой. Или она думает, что если папа у нее бывший мент, так ей все можно?

Ничего нельзя делать для этих баб! Видали, подошла и дала сумку, как самому настоящему носильщику, как «шестерке»!

Да катись ты!

И снова она взяла инициативу в свои руки. Целый день Таня думала, где повела себя неправильно, почему он обиделся, и в конце концов поняла. И пришла прямо к нему на квартиру.

Он чуть не ошалел, когда, открыв дверь, увидел ее. Он даже раскрыл рот от удивления и выглядел при этом так красноречиво,

что она не выдержала и расхохоталась. Он стоял и глупо улыбался, а она хохотала и хохотала, не в силах остановиться.

Наконец он обрел дар речи и с трудом проговорил:

— Ты чего?!

Новый взрыв хохота согнул ее пополам.

— А ты чего? — еле-еле выговорила она, давясь от душившего ее смеха. — Ты посмотри на себя! Ну и рожа у тебя! Сдохнуть можно!

Он не обиделся. И тоже засмеялся.

— А у тебя? — говорил он. — Да от твоей рожи вообще можно в дурдом попасть. Разве можно с такой рожей из дома выходить?! — он уже просто хохотал. — Иди отсюда, а то перепугаешь всех!

Таня поддержала его:

— Если твои родители тебя выдержали, то после этого им никакая самая страшная рожа не страшна. Они теперь Квазимодо первым парнем на деревне должны считать. После твоей-то рожи.

Андрей чуть попритих.

— Это кто — Квазимодо?.. — настороженно спросил он.

— Да так! — беспечно махнула рукой Таня. — Мой предыдущий парень.

Он сразу помрачнел.

— Может, ты еще и не девочка? — спросил он угрюмым голосом у нее.

Веселье было моментально испорчено.

— Дурак, — с сожалением констатировала Таня и кивнула ему. — Будь здоров!

— Скатертью дорога! — крикнул он ей вслед, склоняясь над лестничным пролетом.

— Счастливо оставаться! — услышал он в ответ.

К тому времени в «стае» появилась новенькая — Вероника. Никто не знал, откуда она взялась. Просто однажды пришла в беседку, где гужевались в это время пацаны, безошибочно определила в Генке главаря, подошла к нему и безапелляционно заявила:

— Возьмите меня к себе. Не пожалеете.

Генка удивленно поднял брови.

— Ты кто такая? — спросил он новоприбывшую.

— Вероника, — ответила девчонка.

— Так… А дальше?

— Пока хватит, — ответила девчонка.

Все присутствующие с интересом рассматривали ее. Маленькая, худенькая, казалось, соплей можно перешибить, но чувствовалось при этом, что характер у этой девочки, мягко говоря, присутствует.

— Сколько тебе лет? — спросил Генка.

— Двадцать четыре, — не моргнув глазом, ответила девчонка.

— Что?!

— Двадцать один, — усмехнулась она.

— Не гони, ты…

— Паспорт показать?

— Если у тебя есть паспорт, — сказал Генка, — зуб даю, что тебя никто не трахнет. Так возьмем. Только у тебя нет паспорта.

— Правильно, нет, — легко согласилась девчонка. — Пятнадцать мне.

— Все равно гонишь, — сказал Генка. — Двенадцать, но мне все равно. Снимай штаны и становись раком.

Девчонка медленно оглядела всех присутствующих, а потом повернулась к Генке и внятно произнесла:

— Трахать меня будешь только ты.

— Ты здесь условия не ставь, — ровным голосом сказал ей тот. — Если хочешь быть с нами — трахаешься со всеми. Закон есть закон.

Он не вспоминал, как хотел обойти этот закон, когда пришла Таня. Этой пигалице далеко до дочки мента, к тому же никто ее сюда не звал. А закон для всех баб один: хочешь быть в «стае» — ложись и не разговаривай.

Вероника упрямо покачала головой.

— Трахать меня будешь только ты один, повторила она. — И больше никто. Ты можешь со мной делать все, что захочешь. Абсолютно все. Где хочешь и когда хочешь. В любое время, в любую дырку. Но больше — никто. Понятно?

Генка потрясенно уставился на нее. Разное он видел, но с таким встретился впервые. И ползали на коленях, и в рот брали неоднократно, и спасибо говорили в самый ответственный момент «кормежки», но чтоб такое, да еще с такой убежденностью, — такого не было.

— Да? — сказал он. — Ладно. Говоришь ты красиво. Только я тебе что сказал, а? Сними штаны и становись раком. Ты не слышала?

Она кивнула.

— Слышала, — сказала Вероника. — Не беспокойся, я все слышала. Только я говорила для этих козлов, а не для тебя.

И она мотнула головой в сторону пацанов. Те смотрели на нее, раскрыв рты.

«Жаль, что Андрюхи нет, — подумал вдруг Генка. — Правда жалко».

Хотя почему он вспомнил Андрюху, он, наверное, не смог бы объяснить даже самому себе.

А Вероника повернулась к нему спиной, нагнулась и оголила зад, вскинув юбку. Трусиков под юбкой не было.

Кто-то из ребят присвистнул. На вид девчонка была маленькой, но задницу имела вполне приличную. Генка тут же почувствовал, как в его штанах знакомо зашевелилось.

Он расстегнул ширинку, вытащил, никого не стесняясь, член и, шагнув к Веронике, вошел в нее сзади.

«Да она мокрая, — потрясенно думал Генка, сильно и ритмично двигаясь в ней, — она совершенно мокрая, она хотела меня! — Он двигался и одновременно думал: — Она хотела меня, как женщина меня хотела, она мокрая была. Или она всегда хочет, просто блядь какая-то? Но нет, она же не всем дает, слышал, что она сказала, только ты, мол, Генка, и больше никто! А дает-то как — мама родная!»

Девочка была явно не новичок в вопросах секса. Она совершенно искренне стонала, и было видно, что получает удовольствие не меньше Генки, если не больше. И при этом так двигала задницей, что Генка чуть с ума не сошел от восторга. Оба орали как оглашенные. Подобной сцены здесь не видели никогда, хоть девочек в этом месте было перетрахано немало.

Когда Генка кончил, он долго не отрывался от Вероники, что тоже было довольно странно: здесь привыкли к тому, что долго особенно не задерживались. Кончил, штаны подтянул и пошел. А тут…

Генка тяжело дышал и словно не хотел отпускать от себя девчонку. Но ему напомнили.

— Геныч… — сказал Серега маленький. — Теперь я, ладно?

— Почему ты? — спросил его Бочонок. — Я первый забил.

Очередь никто не занимал, не до этого было. Но всем до одного теперь хотелось пережить то же самое, что только что пережил их главарь. Это было круто.

Генка понимал, что они правы. Да и после инцидента с Таней, когда не без помощи Андрюхи авторитет его малость пошатнулся, не стоило сейчас обижать «братву». Кто такая эта Вероника! Дает она классно, но это как раз и говорит о том, что она просто-напросто шлюха. Из-за бабы ссориться с ребятами. Ну ее на х… эту Веронику. Хочет быть в «стае» — пусть выполняет закон. И ложится под «хор».

Бочонок стал приближаться к Веронике.

— Не подходи, — предупредила она того.

— Да ладно, — ухмыльнулся он. — Начала дело — продолжай смело. Я — следующий.

Он протянул руку, чтобы задрать ей подол, но тут произошло такое, что потом очень долго вспоминали, пытаясь восстановить все подробности. Вероника почти не сдвинулась с места. Не отклоняясь ни на миллиметр, она подняла правую ногу и врезала ею Бочонку по лицу. То есть она не подняла ее, а взмахнула. Как мельница.

Бочонок отлетел на несколько метров и рухнул как подкошенный.

— Правильно! — ощерился Серега маленький. — Не его, а моя очередь.

Вероника крутанулась на левой пятке вокруг своей оси, а правой ударила Серегу точно в лоб. Пацан упал рядом с Бочонком.

Генка ошалело смотрел на нее. Вот это баба, лихорадочно думал он, это же то, что надо, откуда она взялась, черт возьми?!

Вероника повернулась к нему.

— Я же предупреждала: кроме тебя — никого.

Генка все еще озадаченно крутил головой.

— Послушай, — хрипло спросил он. — Откуда ты взялась?

— Потом расскажу, — ответила Вероника. — Если захочется.

— А зачем тебе «стая»? — не понимал Генка. — Тебя, я вижу, обидеть трудно.

— Одной скучно, — объяснила ему бесхитростно Вероника.

— А почему ты мне дала, а им нет? — не отставал от нее Генка.

— Я не блядь, — просто ответила Вероника. — Хотя люблю это дело.

— А правда, лет тебе сколько?

— Пятнадцать.

— Обзовись.

— Век воли не видать.

— А почему именно я? — спросил опять Генка.

— Ты главарь, — пожала она плечами. — Должна же я с кем-то трахаться. Лучше с тобой, чем с другими.

— Правильно, — сказал Генка. — Только закон есть закон.

Вероника его перебила.

— Слушай сюда, — сказала она ему. — На этот закон мне насрать. Если хочешь брать меня в «стаю», бери меня и харь сколько влезет, понятно? А не хочешь — я других ребят найду.

Генка понял, что говорит она чистую правду. Терять такой кадр ему не хотелось.

— Оставайся, — сказал он. — Никто тебя не тронет.

— Кроме тебя, — подмигнула она ему.

— Ну, — сказал он, улыбаясь во весь рот.

…Веронике не нравилось настроение Андрея. Мужчина, справедливо полагала она, не должен так убиваться из-за какой-то там телки. Впрочем, по Андрюхиному виду нельзя было догадаться, что ему там что-то неприятно, он хорошо держал себя в руках, и это как раз Веронике и нравилось. Но она каким-то взрослым чутьем, не по годам сильно развившимся в ее далеко не взрослом теле, понимала, что тому нелегко. И то, что парень внешне старался не подавать виду, только прибавляло ему уважения в глазах Вероники.

Она решила ему помочь, но сначала убедиться, правильно ли разгадала переживания Андрея. Чтоб не попасть впросак, а то мало ли что…

Она подошла к нему, улучив момент, когда тот как-то остался один, и спросила напрямик:

— Хочешь, я побазарю с ней?

— С кем? — не понял тот.

— С Танькой этой. Не нравится мне, как она кочевряжится перед тобой, и вообще…

— Что «вообще»?

— Ну, так баба не должна себя вести. Я так думаю.

— Тебе-то че от этого? — спросил ее Андрей после паузы.

— Я лично тебя наглухо уважаю, Андрюха, — призналась Вероника. — И хочу, чтобы телка эта место свое знала.

— Она немного другая…

— Все мы одинаковые, Андрюха. Все.

— Ты не врубаешься, Вероника. С такими, как она, так не разговаривают. По-другому как-то надо. С такими так не поступают. Она все наоборот станет делать.

— Да нужна она мне, разбираться с ней, — усмехнулась Вероника. — Так поговорю, по-бабьи.

— Как это? — не понял Андрей.

— Да знаю я эту породу, — успокоила она его. — Ну хочешь, помажем? Через пару дней твоя будет. Сама придет.

— Не придет, — покачал головой Андрей.

— Отвечаю, Андрюха, — убеждала его Вероника. — Мажем?

Андрей в который раз пригляделся к ней внимательно и в который раз удивился ее недетскости. Выглядела она как юная пионерка, а «душка» — на целую бригаду «бритоголовых» хватит.

Он пожал плечами.

— Ну давай.

На следующий день к вечеру Таня действительно сама подошла к нему. Протянула ему руку и сказала, глядя прямо в глаза:

— Мириться будем?

Ему вдруг показалось, что он сейчас задохнется, что воздух почему-то лишился кислорода, но на самом деле он просто забыл его вдыхать. Другими словами, он перестал дышать от неожиданности.

Наконец он еле-еле выдавил из себя:

— А мы вроде как и не ссорились.

И пожал протянутую руку.

Больше они не ссорились — до самого их отъезда, вернее, побега в Москву.

Когда Вероника предложила им «смотаться» в столицу, никто не удивился. Компания частенько устраивала «набеги» на Москву, и, в общем-то, это было не ново. Но последующие ее слова оставили всех в замешательстве:

— Все не поедут, — заявила она. — Только четверо. Генка, я, Андрюха и Танька.

— Какая Танька? — удивился Генка.

— Котова.

— Кто?! — вскрикнул Андрей.

Вероника кивнула ему.

— Танька, Танька. Вчетвером и поедем.

— А мы? — спросил удивленно Бочонок. — Мы что — пальцем деланные?

— Там дела крутые будут, — ответила ему Вероника. — Четверо — это то, что нужно.

— Да какие дела?! — завопил Бочонок.

— Не твое дело.

— Так… — ошеломленно проговорил он. — Значит, так, да? Эй, командиры! — позвал он Генку с Андреем. — С каких это пор баба у нас командует?

Генка с Андреем переглянулись. Разговор о том, чтобы смотаться малой бригадой в Москву, у них был, но они не ожидали, что Вероника вот так все и выложит при всех. Генка разозлился.

— И правда, что ты вякаешь? — сказал он ей. — Раскомандовалась, сука. У меня спросила?

Пусть знает, кто тут хозяин. Да и ребята одобрительно головами закивали.

— И Таньку-ментовку приплела еще, — не успокаивался Бочонок. — Ты с ней что — скорефанилась? Когда успела?

— Закрой пасть, — сказал ему Андрей. — Короче, есть в ее словах что-то. Надо подумать.

— Андрюха! — вскинулись пацаны.

— Тихо, бля! — заорал он. — Сказал, подумать надо, значит, надо.

«А что, она дело говорит, какого хера кота за хвост тянуть. И вообще, раз она за Таньку, значит, знает, что говорит. Кто их, баб, разберет, может, и вправду скорефанились».

Он знал, что Танька чуть не плачет от мачехи, от постоянных семейных разборок и, наверное, рада куда-нибудь умотать.

Чем больше он об этом думал, тем больше ему нравилась сама идея. «Генка Веронику во все дырки трахает, а я дальше поцелуев сопливых и не продвинулся вообще.

Там нас будет четверо — куда она денется? Да и классная компашка получается, большие дела можно сделать. Нет, она права, вчетвером надо ехать».

Генка тоже раздумывал: «Конечно, плохо, что эта шмакодявка развыступалась, но ведь дело, дело говорит. Если она уболтает ехать Таньку, нормальный коллектив складывается. Можно будет и отдохнуть по кайфу, и провернуть дела кое-какие. Не, нормально».

Он поднял руку и гаркнул:

— Ша!

Все уставились на него.

— Короче, — сказал он. — Андрюха прав. Подумать надо. А ты, — он повернулся к Веронике, — в следующий раз, прежде чем пасть раскрыть, спроси разрешения. Поняла?

Она чуть заметно улыбнулась, никто и не увидел.

— Понятно.

— Ну, вот и лады, — удовлетворенный Генка потер руки. — И молодец.

Веронике уже давно стало ясно, что она победила. Теперь ее немного беспокоила Танька. Согласится или залупаться начнет? Но нет, вроде не должна. В прошлый раз они сразу нашли согласие и полное взаимопонимание.

Она встретила в тот день Таню, когда та возвращалась из школы, и сразу, без обиняков, заявила:

— Привет. Меня зовут Вероника.

Таня удивленно на нее посмотрела:

— Ну и что? А меня Таня.

— Знаю, — кивнула та. — Короче: есть тут один парень. Нравишься ты ему.

— Да? — заинтересованно спросила Таня. — Ну, и что дальше? Ты кто — сваха?

— Андрей его зовут, — продолжала Вероника свою бесхитростную линию. — Знаешь такого?

— Ну, знаю.

— Ну вот, — сказала Вероника.

— Что — ну вот?

— Упустишь его скоро — вот что, — сообщила Вероника Тане.

— Ну и пожалуйста, — пожала плечами Таня.

И вдруг заволновалась.

— Слушай сюда, короче, — сказала Вероника. — Если че — я за себя не отвечаю.

— В каком смысле? — все еще не понимала Таня.

Вероника даже сплюнула с досады — вот ведь непонятливая!

— А в таком, — сказала она. — Что если ты такая гордая, что на кривой козе к тебе не подъехать, то я его себе забираю. Ясно?

— Как это. — забираешь? — усмехнулась Таня. — Он что, инвалид? Передвигаться не может?

— Ты мне тюльку не гони, — посоветовала ей Вероника. — Я за слова свои отвечаю. Если не нужен он тебе — все, короче. Забираю себе, претензии не принимаются. Понятно тебе, дура стоеросовая?

— Ну и бери, — сказала Таня. — Только помни, что ты мне сказала.

— Что?!

— Что за слова свои отвечаешь, — напомнила ей Таня. — Вот теперь и забирай его. С потрохами. Дарю.

— Эй, — снова заволновалась Вероника, — ты че, с ума погнала? — она даже растерялась. — Он тебе че — совсем не нужен?

На нее было жалко смотреть.

— А он тебе действительно нравится? — спросила у нее Таня, внимательно глядя на нее.

Вероника пожала плечами.

— Да хороший парень, — сказала она. — Смотреть противно, как он по тебе сохнет, — она вдруг остановилась и взглянула на Таню в упор. — А тебе он что — правда не нравится?

Таня покачала головой и неожиданно для себя сказала правду:

— Нравится.

Вероника аж вскинулась.

— Ну так что же ты! — возмущенно заговорила она. — Что же ты тогда?!

— А что он? — обиженно как-то пожаловалась Таня.

Вероника снова успокоилась и почувствовала себя в своей стихии.

— Ты вот что, подруга, — деловито сказала она. — Ты это кончай, поняла? Ты что — барышня какая то? Проще надо быть, поняла?

— Ага, — кивнула Таня. — Будь проще, и к тебе потянутся люди, да?

— Чего? — не поняла Вероника.

Таня махнула рукой.

— А! — сказала она. — Так.

— Я не поняла, — покачала головой Вероника. — Ты подойдешь к нему или пет?

— Пусть сам подходит, — уперлась Таня. — Он мужчина, он и должен подходить.

И тут Вероника сказала вещь, из-за которой, собственно, спор и прекратился.

— Подходить должен тот, кто умнее, — сказала она. — Ты что — дурнее паровоза?

Таня расхохоталась.

— Все! — сказала она своей новоявленной подруге. — Убедила! Подойду.

— фу-у! — выдохнула Вероника.

Ехать или не ехать, вопроса перед Таней практически не стояло. Она вдруг подумала, что это станет лучшим выходом в сложившейся ситуации. Все правильно. Она уедет, а эти молодожены останутся. И все будут взаимно счастливы. Так что она согласилась, почти не раздумывая.

Андрей ее быстрое согласие принял на свой счет и чуть все не испортил. Сразу, как только поезд тронулся, он предложил ей выйти в тамбур.

— Зачем? — удивилась Таня.

— Покурим, — он улыбнулся как-то нехорошо.

— Я не курю.

Вероника поддержала его.

— Идите, идите, — замахала она руками на них. — Мы тут с Генкой побазарим. Нам есть что, короче…

Андрей смотрел в сторону Тани каким-то новым взглядом, которого она у него раньше не видела.

— Пошли? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Пошли.

Они вышли в тамбур. Вообще-то они уже целовались до этого, но были эти поцелуи похожи на пионерские. Таня так плотно сжимала губы, что, как ни старался Андрей, так и не смог ее до сих пор растормошить.

В тамбуре он набросился на нее, стал тискать, мять, хватать за грудь. Рука его залезла ей под юбку, оттянула резинку трусов и нырнула внутрь. От неожиданности, страха и отвращения она закричала, но он не останавливался. Тогда она изо всех сил вцепилась ему в плечо. Он завопил от боли и отпустил ее.

— Ты что?! — заорал он. — С ума сошла?!

— Это ты сошел с ума, — ответила ему она. — Всю жизнь мечтала девственность потерять в грязном тамбуре. Ни постели, ни душа, ни шиша. Козел ты, Андрей.

— Что?! — грозно навис он над ней. — За такие слова знаешь что бывает?

— А за изнасилование в зоне знаешь что бывает? — парировала Таня, неожиданно обнаруживая специфические познания. — Лучше сейчас козел, чем потом — петух. Согласен?

Он все еще морщился от боли — на плече его виднелись следы ее зубов.

— Да нужна ты, — нехотя сказал он. — Насиловать тебя… Больше некого будто.

— О’кей! — улыбнулась ему Таня. — На том и договоримся. Пошли назад.

Когда они вернулись в купе к Генке и Веронике, те стали с любопытством их рассматривать, как бы пытаясь понять, что произошло. Первый не выдержал Генка.

— Ну? — грубо спросил он. — Трахнулись, что ли?

— Заткнись, — сказал ему Андрей.

Таня не реагировала, молча готовила свою полку к ночлегу.

— Правильно! — во все горло загоготал Генка. — Молодец, Танюха. Береги честь от всяких мудаков. Нам тоже сгодится.

Андрей соскочил со своей верхней полки и кинулся к Генке, сжимая кулаки.

— Ты, гондон штопаный! — заорал он. — А ну, давай выйдем!

Генка был спокоен, даже посмеивался.

— Гондон, да? — переспросил он. — Я, да? Выйдем, да? Ну давай выйдем.

И, не оборачиваясь, вышел из купе. Еле сдерживая себя, за ним вышел Андрей.

Вероника посмотрела на Таню.

Так до старости и будешь целкой ходить? — с упреком сказала она. Херня какая то: из за целки «мочатся» друг с другом. Как будто других дел нет. Да и зачем она тебе, целка-то? Все порядочные смеются. Пятнадцать лет уже, а кайфа до сих пор не видела. Помрешь ведь скоро от старости, а так и не поимеешь мужика.

Таня молчала. Что говорить? Все равно не поймет. У нее свои понятия.

Дверь купе снова отворилась, и в него вошли Генка и Андрей. Генка чему-то улыбался. Глаза Андрея почему-то бегали.

— Чё, уже? — удивленно смотрела на них Вероника. — Ну, и кто кого?

— Победила дружба! — снова загоготал Генка. — Союз нерушимый и непоколебимый.

— Жрать будем? — спросила Вероника.

— Конечно! — ответил Генка.

Андрей молча кивнул.

— Я не буду, — сказала Таня, — спать охота. Хорошо бы сейчас заснуть, а в Москве проснуться.

Спи, спи, — милостиво кивнул ей Генка.

Вероника стала собирать на стол. Таня устроилась поудобнее, закрыла глаза и под мерное покачивание поезда уснула.

Проснулась она от того, что почувствовала: кто то яростно срывает с нее трусики. Она моментально проснулась, хотела закричать, но сильная широкая ладонь Андрея плотно зажала ей рот. Она стала извиваться всем телом, что бы хоть чуточку ослабить его давление, но он знал, видимо, как в таких случаях поступают. Он не оставлял ей ни малейшего шанса. И при этом все время сдавленно шептал в ухо:

— Тихо… тихо…

Она изловчилась, укусила его ладонь, но он только сильнее вдавил ее лицо в подушку. Трусики уже были сорваны, и он коленом пытался раздвинуть ей ноги. Она отчаянно сопротивлялась, но силы уже были на исходе. И в какой-то момент вдруг мелькнула предательская мысль: «Да почему нет?» Она перестала барахтаться и обмякла. Почти моментально Андрей этим воспользовался. Острая боль пронзила ее, она вскрикнула, а Андрей стал часто-часто двигаться, и каждый толчок его приносил ей новую порцию боли. Впрочем, длилось это не очень долго. Очень скоро она перестала чувствовать боль так остро, как прежде. Но удовольствия, о котором говорила Вероника, она тоже не испытывала. Наконец Андрей застонал громко, в голос, и затих прямо на ней.

Она не плакала. Она просто думала, что вот, как жаль, хороший ведь парень, и они могли быть еще вполне счастливы, наверное, друг с другом, но вот он взял и все испортил. Ну не виновата она, что такая старомодная.

— Я тебя никому не отдам, — прошептал ей в ухо Андрей.

Она скривилась. Зачем он ей это говорит? Какое это теперь имеет значение?

— Вероника! — позвала она негромко.

Она хотела спросить ее: ну, где он, твой обещанный кайф? И из-за этого стоило столько разговоров вести? Если это секс, то занимайтесь им сами. Без меня. Отныне и навсегда. Я больше в эти игры не играю.

— Их нет, — шепнул ей в ухо Андрей.

— А где они? — удивилась Таня.

— В тамбуре.

— Трахаются? Им что, здесь западло?

— Да нет, — восторженно шептал ей в ухо Андрей. — Помнишь, мы с Генычем выходили. Он тогда сказал мне, что нарочно вытащил меня из купе, чтобы сказать, чтоб я не беспокоился, что когда ты заснешь, они с Вероникой выйдут, а я… ну вот, короче, так и вышло. Башка у него варит, правда?

— У него, может, и варит, — слабо ответила Таня. — А у тебя вот вообще отказала. Зачем ты мне эту пакость рассказываешь? Чтоб мне больней было?

— Ну как? — удивился он. — Мы же теперь все равно вместе. Рано или поздно это бы произошло. Так что мы теперь, считай, как Геныч с Вероникой — вместе.

— ЭТО не произошло, — спокойно проговорила Таня. — ЭТО теперь вообще никогда не произойдет. Из-за тебя. Я не так себе ЭТО представляла. То, что произошло, мне не нравится. Так что больше ко мне не прикасайся. Никогда. Понял?

— Ты че, Танька? — удивленно спрашивал он ее.

— Ты как с Генкой договорился? — спросила она у него. — Что потом сам его позовешь? Должны же они спать.

— Ага, — признался он.

— Ну вот и зови их, — приказала ему Таня.

— Ага, — сказал он и встал.

— Свет не включай, — попросила она.

Так вот все и было. И теперь они приехали в Москву. И она изо всех сил хотела, чтобы он больше никогда к ней не прикасался, не обнимал, не целовал. Она смотреть на него не могла. Противно.

— Все, — услышала она около себя голос Вероники. — Приехали. Ну, Москва, держись. Чума идет.

— Какая чума? — переспросила Таня.

— Потом поймешь, — ответила Вероника, и глаза ее при этом горели каким то странным лихорадочным огнем.