Мясник

Глава четвертая

А потом произошло то, чего она совсем не ожидала.

В эту ночь она стала женщиной по-настоящему.

Как же это случилось? Как это вообще могло случиться?!

Наверное, все из-за того страшного по своей сути и обыденного по форме разговора, который был у них, когда они обсуждали предстоящий день: что и как будут завтра делать. Когда Генка, Вероника и Андрей спокойно распределяли роли, Таим наотрез отказалась выполнять все их инструкции и даже попробовала усовести ть, образумить ребят, но ничего у нее не получилось. Вероника вскочила, заорала, Генка уже вполне серьезно настроился, как он выразился, «дать ей по башке для науки», но тут вмешался Андрей и заявил Генке и Веронике, что они слишком много хотят от девчонки, которая еще совсем недавно была примерной доченькой своих родителей. Ничего, сказал он им, все образуется, но постепенно, так что нечего гнать волну, а то и он плюнет на все их договоры. И пусть, мол, Вероника сядет на место, а то у него уже в глазах мелькает.

Таня понимала, что Андрей спас ее на какое-то время, но рано или поздно нужно будет делать то, что и все, но она была ему благодарна. Может быть, думала она, он действительно любит ее, в конце концов, это ведь не секрет, что он уже минимум дважды спасал ее.

И стала убеждать себя, что не такой уж он в сущности и плохой, что ей еще повезло. Просто он может любить только так. Откуда ему знать, что вовсе не так хотела она лишиться девственности, что совсем не так представляла себе, как это произойдет.

А потом, уйдя от всей компании в ванную и запершись там, она думала совсем трезво, оспаривая себя, да он никогда и не сможет себе представить, что ей нужно. Он бандит и самец, и больше ничто. И никогда ее не поймет.

Ах, вот как, понимания тебе захотелось, усмехалась вторая ее половина, сочувствия…Что ты хочешь от не слишком грамотного парня, когда тебя отец то собственный не понимает, хотя вроде бы умный человек, родной, тем более не просто отец — он был недавно кем то вроде лучшей подруги, лучшего друга, — а потом? Понимает он тебя, да?

Но рано или поздно, снова возражала она себе, дети с родителями расстаются — такой уж закон. Неважно, как они расстаются. Кто-то умирает, кто-то расходится, но с родителями всю жизнь прожить все равно никак не получится. А тут человек, который будет с тобой всю жизнь, так ведь? Ведь он ни с чем не посчитался, защищая тебя, и будет идти с тобой по жизни рука об руку, всегда?

Да брось ты, чуть не засмеялась она вслух, что ты вообразила себе? Кто сейчас так рассуждает? Неужели ты действительно думаешь, что с одним человеком можно прожить всю жизнь? Смотри не скажи об этом кому-нибудь, засмеют тебя люди.

Да почему я должна думать, как все люди?! Пусть думают, что хотят! Я — такая, как я есть, и раз я так думаю, значит, все так и есть. По крайней мере для меня. И пусть катятся!

Она почувствовала, что запутывается окончательно. К черту, сказала она себе. С этой минуты не раздумываю, не канючу, не комплексую. Делаю только то, что хочу. Чем, в конце концов, я хуже этой Вероники?

Она разделась и встала под душ. Про себя она уже все решила.

Когда она вышла из ванной, Генка, Вероника и Андрей смотрели на нее почему-то с испугом. Или ей это показалось? Все равно глаза у них были не такие, как обычно. Чего-то они явно не понимали.

— Спать хочу, — сказала она твердым голосом. — Андрей, ты идешь?

Хорошо сказала. С достоинством. Да еще так, словно они с Андреем десять лет как женаты. О чем думаешь, сразу же одернула она себя, не будь дурой.

Андрей вскочил с места.

— Ага, — поспешно ответил он.

Она молча кивнула, повернулась ко всем спиной и пошла на кухню, где уже лежал приготовленный для нее с Андреем матрац. Около самой двери она обернулась и посмотрела на троицу, которая чуть остолбенело глядела ей вслед.

Вероника вдруг ощерила зубы и, вытянув руку, показала ей большой палец. И совершенно неожиданно на Таню вдруг напало хулиганское какое-то веселье. Она подмигнула Веронике и показала ей язык.

Вероника опешила, Андрей растерялся, а Генка оглушительно захохотал.

Андрей был нежным, совсем не таким, как той ночью в поезде. Теперь, когда ему не приходилось отстаивать свои мужские права, он казался совсем другим. Таня была ошеломлена. Никто еще не прикасался к ней ТАК.Словно завтра их обоих уведут на расстрел, а сегодня они прощались друг с другом. И в какой то миг она поняла, что этот грубый парень с ладонями размером в совковую лопату действительно ее — любит!

Он даже не гладил ее тело, он будто целовал его руками. Таню подхватила волна и понесла, понесла, а у нее не было ни желания, ни сил сопротивляться этому течению. А потом медленно-медленно, но неотвратимо стало надвигаться ЭТО. Она не понимала, что с ней происходит: как будто и воздуха не хватало и в то же время будто бы и хорошо, а внутри тоже происходило что-то неслыханное, словно кто-то поднимал ее, поднимал в небеса, и голова не кружилась, нет, просто куда-то стремилась, в какой-то немыслимый космос, и в какой-то миг она подумала, что умрет сию минуту, если что-то ей еще неведомое не произойдет прямо сейчас, и ЭТО произошло. Волна невыносимого блаженства, и сразу за ней — другая нахлынула на нее, она задрожала всем телом и услышала чей-то отчаянный вопль, словно кто-то очень сильно страдал и звал на помощь.

Постепенно она стала приходить в себя. Андрей лежал, придавив ее своим телом, и тяжело дышал ей в левое ухо. Ей было хорошо, даже замечательно, тело ее было как новое, она ощущала каждую его клеточку. Она могла бы сейчас взлететь, но почему-то не взлетала, а только лежала на спине, слушала тяжелое дыхание Андрея, смотрела в потолок и бессмысленно улыбалась.

И тут заговорил Андрей:

— Ну ты даешь! — сказал он, восстанавливая дыхание. — Никто еще подо мной так не орал.

— Я кричала? — удивившись, спросила она.

— Ага.

Она поняла, что вопль, который она слышала, был ее собственным.

И улыбнулась:

— Мне было так хорошо…

— Тебе понравилось, да? — Андрей явно напрашивался на комплимент. — А мне вообще никогда так хорошо не было.

Она засмеялась. Нет, ей было удивительно! А она еще сомневалась, любит ли ее этот парень! Любит, любит, еще как любит! Ему с ней хорошо! А ей — с ним! И раз у них так, значит, они всегда будут вместе.

Потому что иначе все бессмысленно.

В электричке они парами сели напротив друг друга: Генка с Вероникой и Андрей с Таней. Девочки сидели около окна.

Вероника пожирала глазами проносившийся мимо окон пейзажа. Остальные, впрочем, тоже. Глаза Вероники снова горели странным огнем.

— Бойся, Москва, — снова прошептала она. — Чума идет.

Таня вспомнила, что то же самое она говорила и в поезде. Она усмехнулась.

— Ты, что ли, чума? — спросила она у Вероники и была удивлена тем, что за этим произошло.

Вероника бросила на нее быстрый злой взгляд.

— Заткнись, если тебя никто ни о чем не спрашивает, поняла? — процедила она сквозь зубы. — А то я как начну сейчас тебя расспрашивать — долго ответы искать будешь.

Таня даже растерялась.

— Какие же вопросы ты мне можешь задать? — спросила она и спохватилась, но было уже поздно.

— Каки-и-ие? — протянула Вероника и сладко потянулась.

Таня уже догадывалась, какие приблизительно вопросы сейчас от нее получит. И не ошиблась.

— Ты сколько раз сегодня кончила, а? — Вероника спрашивала ее чуть лениво, уверенная, что загоняет Таню в краску, что сейчас эта девчонка, которая в последнее время начала слишком много на себя брать, сейчас эта дура расплачется и станет ее просить, чтобы та прекратила, не задавала ей такие ужасные вопросы. — Минет еще не научилась делать? Орала ты будь здоров!

Но Таня уже была не той девочкой. Перед Вероникой теперь сидела совсем другая девочка, совсем другая. Перед ней сидела молодая и красивая, знающая себе цену женщина.

Таня спокойно ей улыбнулась.

— А ты что-то вообще ночью молчала, — ответила она, улыбаясь прямо в лицо Веронике. — Что так? Совсем не кончала? Ослаб, что ли, Генка? Так только попроси — могу тебе Андрюху одолжить. А то заболеешь еще.

Генка не обижался, он прекрасно знал себе цену и понимал, что происходит: эти бабы сейчас вцепятся друг другу в волосы. Интересно, как Таня собирается драться с этой каратисткой? Или на Андрея надеется?

Он посмотрел на товарища и увидел, что тот еле сдерживается от смеха. Правильно, думал Андрей, очень уж разошлась его подруга, пора бы ей понять, что остальные здесь тоже не лыком шиты.

А Вероника аж рот раскрыла от неожиданности. Ничего себе Снегурочка!

— Ты это мне?! — все еще надеясь на то, что Таня бросится сейчас же извиняться, проговорила она. — Ты вот то, что сейчас сказала, — мне?!

— Тебе, тебе, — улыбалась ей Таня.

Но ей дорого давалась эта улыбка. Она понимала, что Вероника сейчас взбешена и может пойти на все, только бы удержать свой пошатнувшийся авторитет. Но и уступать она не собиралась. Если дать сейчас слабину — все потом на тебе будут ездить постоянно.

Андрей и Генка с интересом наблюдали, что предпримет Вероника дальше.

Андрей не поможет, внезапно подумала Таня, не поможет, в их мире «западаю» вмешиваться в бабские дела. Даже если он и захочет помочь, его остановит Генка. И в принципе, наверное, это правильно. Но что она может сделать против Вероники?! Та ведь дерется не хуже любого мальчишки, а то и получше. Ей стало страшно.

Да пусть только попробует, почувствовала вдруг незнакомую доселе ярость. Мало ли что она там умеет! Да я ее за руку схвачу, навалюсь всем телом — посмотрим, что она сможет мне сделать!

Таня сразу успокоилась. Ничего, говорила она себе, главное — не бояться. И все будет хорошо. Главное — не бояться…

Вероника стала медленно подниматься с места. Таня напряглась. Вероника только начинала свое движение, от которого Тане не было спасения, как бы она себя ни уговаривала и ни убеждала, когда вдруг в вагоне раздался громкий удивленный возглас:

— Чума?!

Вероника застыла. Глаза ее метнулись в глубь вагона, откуда раздался этот голос, рот раскрылся, кулак разжался.

— Чума! Ты откуда взялась?!

К ним приближались двое здоровых бритоголовых «качков». Чума смотрела на них, не в силах вымолвить ни слова.

Генка с Андреем проследили за ее взглядом, увидели противника и встали. Двое «качков» подошли вплотную. Один из них, повыше ростом, поманил пальцем Веронику.

— Иди сюда, маленькая какашка, — приказал он ей.

— Уйди, Кузнец, — хрипло попросила его Вероника. — По-хорошему прошу, уйди.

Кузнец засмеялся.

— Ты — по-хорошему? — протянул он. — Что-то новое. А это — твои новые друзья, да? — он внимательно оглядел Генку, оценивающим взглядом посмотрел на Андрея, а по Тане только небрежно скользнул глазами.

Генка вдруг широко улыбнулся.

— Вы кто, ребята? — дружелюбно спросил он. — Давайте знакомиться. — Он сделал шаг вперед и оказался в проходе, рядом с Кузнецом и его другом, — меня зовут Геннадий Каюмов.

Кузнец презрительно усмехнулся и скосил взгляд вниз, на руку, которую ему протягивал Генка. Этого оказалось достаточно. В этот же момент Генка почти без замаха врезал ему выпрямленными пальцами левой руки прямо по кадыку. И, никого больше не приглашая, не оглядываясь на поверженного Кузнеца, бросился на второго.

Андрей тоже не стоял на месте. Как только Генка открыл в улыбке свой рот, он понял, что за этим последует. Ему оставалось только ждать своей очереди. Генке не надо было звать его за собой. Андрей хорошо знал свое дело, и понимали они друг друга даже не с полуслова или полувзгляда — в такие минуты они как бы становились единым целым.

Андрей на ходу, проносясь мимо хрипевшего Кузнеца, мыском ботинка ударил его в то место, где кончается шея и начинается скула. Кузнец рухнул и больше не вставал, а Андрей уже спешил на помощь Генке.

Второй противник был достойным соперником, и если бы не помощь друга, Генке пришлось бы плохо. Но вмешательство Андрея решило исход дела, и вот они уже ногами стали добивать поверженного «быка», когда в вагон ворвался еще один страшный вопль. Даже не вопль — это был рев, от которого на голове волосы ходуном заходили:

— Стоять, бля-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!!!!!!!!!!

Еще двое, похожих на предыдущих «качков», появились из тамбура и бросились на помощь своим товарищам. Генка и Андрей тут же оставили тело противника, с которым они справились вместе, и повернулись к вновь прибывшим, надеясь и их встретить достойно.

Пассажиры, которых было, впрочем, не так уж и много, забились по углам, с ужасом наблюдая за дракой.

— Убью-у-у-у-у-у-у-у!!!!!!!!!!!!

Впереди, размахивая ножом, бежал совершенно лысый, толстый, но очень быстрый в движениях «бык». За ним — чуть поменьше, но тоже вполне внушительный — его товарищ. Генка с Андреем чуть подались в сторону, чтобы встретить их с более выгодной позиции.

Вероника пропустила первого, вскочила на скамейку и, когда второй поравнялся с тем местом, где находились они с Таней, взмахнула ногой и врезала ему каблуком в лицо. В ту же секунду раздался бешеный вопль — она умудрилась попасть точно в глаз. Две скорости — скорость бежавшего человека и скорость встречно идущей ноги — соединились и в эпицентре взорвали глаз изнутри. Отчаянный крик, полный боли, оглушил пассажиров, и уже третий человек лег, корчась, в проходе вагона.

А Вероника бросилась на помощь Генке и Андрею.

Тем приходилось плохо — лысый был серьезным противником. Он размахивал ножом, но ему мешали сиденья. Друзья могли только увертываться от его ударов. Неизвестно, сколько бы это могло продолжаться, но в этот момент Вероника заорала:

— Череп!!! Я здесь!!

Череп быстро оглянулся, пытаясь определить, кто это из женщин знает его кликуху, и увидел перед собой Веронику. Движения его замедлились. Он не мог останавливаться, он слишком сильно рисковал, но удивление его было сильнее чувства самосохранения. Он повернулся к ней всем телом и потрясенно воскликнул:

— Чума?! Ты?! Откуда?!

Это длилось только секунду, от силы — две, но и этого оказалось достаточно для Генки с Андреем. Когда «мочишься» с такими ребятами, как эти двое из Горска, нельзя расслабляться ни на секунду. Они метнулись вперед, к Черепу, налетели на него, заставили выронить нож и стали ногами молотить, не оставляя ни одного шанса подняться на ноги в течение следующего часа.

Наконец Чума крикнула:

— Хватит! Смываемся!

Четверо здоровенных «быков» были повержены в течение двух минут, не более. Было от чего возгордиться и прийти в самое хорошее расположение духа.

Впереди мчалась Чума, за ней — Генка и следом — Андрей за руку тащил Таню, которая не успевала за остальными, ошеломленная увиденным. Они стремительно переходили из вагона в вагон, а когда наконец электричка остановилась, выскочили из нее и что было сил побежали вперед, подальше от станции, от электрички, от железной дороги…

В теплой машине Риту быстро укачало.

Некоторое время она сопротивлялась сонной дремоте, но силы оставили ее — и Рита махнула на все рукой: а, черт с ним, будь что будет…

И тотчас кто-то невидимый подхватил ее тело, подхватил и понес — все быстрее и быстрее! — прочь из этой страшной реальности, прочь из этой постылости, прочь от этого черного города. Туда, где было спокойно, где ширился простор, где не маячили мерзкие хари, не тянулись противные липкие руки, где не пахнет мочой и спермой, где не нужно никого бояться. И там, конечно же, есть море, самое настоящее, самое реальное, то самое — из детства, из сказок, из несбыточной мечты об алых парусах…О Господи, да есть ли ты на свете?!Какие паруса, какие мечты…А мать алкоголичка? А отец-алкоголик? А брат? А сестра? Ты их имел в виду, Господи?!

— Проснись! — вдруг позвали ее.

Рита вздрогнула, открыла глаза.

Вино, которым ее угостил Самец, ударило в голову, и девочка невольно застонала. Сжала руками виски. С силой потрясла головой. Очнулась. Посмотрела на мир трезвыми глазами. Все то же самое. Черный город. Скука. Кто-то рядом… Кто?

— Ты кто? — спросила Рита.

Хлынов усмехнулся.

— Не помнишь? — мягко спросил он.

Рита покачала головой.

— Не-а…

— Нельзя же так пить.

Его голос прозвучал укоризненно.

А вот этого Рита не любила. Терпеть не могла. Поэтому мгновенно собралась. И ответила. Да такими словами, что у Хлынова от удивления вытянулось лицо. Ай да девчонка!

Он крякнул от смущения. Покраснел.

— Ладно, — примирительно сказала Рита, — замнем.

Ей вдруг стало не ловко от того, что она «отбрила» человека, который ее защитил, который ей помог, который, в конце концов, был старше ее (во сколько раз — в два, в три, в четыре?).

— Ну ты даешь! — сказал Хлынов.

— А ты, дяденька, на меня внимания не обращай. Я у мамы дурочка, — вполне серьезно произнесла Рита.

— Заметно… Ну что ж, дурочка, ты так и собираешься сидеть в машине весь остаток ночи?

— А есть варианты?

И никакого женского кокетства. Голос спокоен, деловит.

— Есть…

— Ну тогда… А кстати, где мы находимся?

Рита наконец огляделась. Пустой двор. Стандартные панельные девятиэтажки. Убогая детская площадка. Железные столбы для бельевых веревок. Мусор. Десятки припаркованных тут и там легковых автомобилей…

— В Москве, — неуклюже пошутил Хлынов.

— Вижу, что не в Чикаго, — отпарировала Рита. — Ну что, идем?

— Куда? — машинально переспросил Хлынов. — Ах да… Конечно. Сейчас, я только машину закрою…

Он помог девочке выбраться. Тут Рита неожиданно для себя схитрила — зачем? Сделала вид, что ей самой из машины никак не выйти: томно надула губки, протянула навстречу Хлынову слабую руку, даже изящно(как ей показалось!) оттопырила мизинец Хлынов осторожно вынул ее из салона, аккуратно поставил на ноги, словно она была большой податливой куклой. Так и хотелось слегка шлепнуть «куклу» по попке, придавая необходимое для движения ускорение. Однако он сдержал себя — для этого все еще было впереди.

Он огляделся. Быстро и внимательно.

Как зверь…

Окна домов слепы. Это хорошо.

Вокруг — ни души. Тоже неплохо.

Что еще сделать? Сигнализация. Раз. Обойти машину. Два. Оглядеться. Три…

Сделано! Ну что ж, теперь — вперед.

Кабина лифта сдавила пространство до размеров гроба, поставленного на попа. Если, конечно, бывают такие гробы — подвешенные к стальным тросам, трясущиеся при подъеме, пахнущие так мерзко, что хочется зажать пальцами нос.

Рита внимательно разглядывала стенки кабины. Создавалось впечатление, что их расписывал не обычный подросток, а какой то сексуальный маньяк. Английские «фак» и «щет», обильно перемешанные с банальным русским матом, украшали каждый рисунок, схематично изображающий процесс полового акта. Кроме того, там и здесь мелькал один и тот же телефонный номер, видимо, желающего(или желающей)этим самым половым актом заняться. Короткая, но выразительная надпись под телефонными номерами была похожа на вопль — «Хочу!».

Кабинка, наконец окончив свой не слишком длинный путь, замерла на последнем этаже — о чем отчаянно просигналила единственная уцелевшая на металлическом табло лампочка. Как же ей удалось выжить? Рита подумала об этом вслух, приведя Хлынова в некоторое замешательство.

— Что? — не понял он. — Какая еще лампочка?

— Маленькая. Вот эта.

— Эта?

— Да.

— Лампочка?

— Да, — подтвердила Рита с невинным видом.

Вначале он подумал, что девчонка решила с ним поиграть. Что именно теперь, когда до квартиры остался последний шаг два метра влево, поворот ключа, щелчок замка, и все! — все дело сорвется. Сорвется! Она, конечно же, сейчас закричит, забьется в угол кабинки, и ее придется оглушить, вытаскивать из лифта, волочь, рискуя привлечь внимание соседей. Которые непременно выскочат из своих квартир — а как же, любопытно! — или не выскочат, а будут осторожно подглядывать в глазки, стараясь не дышать слишком громко и отталкивая друг друга…

Он все еще раздумывал, что ей ответить, но девочка вдруг сама вышла на площадку этажа, зевнула устало и, обернувшись к Хлынову, спросила небрежно:

— Ну, что стоишь?

Хлынов машинально кивнул, прошел к дверям, доставая из кармана ключи, открыл, уступил дорогу гостье — та вошла, он шагнул следом, захлопнул, придерживая рукой замок, чтобы стальная дверь не слишком сильно ударилась о металлический косяк, и только тут до него дошло, что это именно она, Рита, пригласила его (!) к нему же в квартиру.

Сама пригласила! В квартиру!

Он зажмурился на мгновение — ЭТО вновь захватило в плен разум, требовало действий (прямо здесь, не дожидаясь). Красная часть двухцветной волны с силой ударила по глазам, окрашивая действительность в приятные кровавые тона.

Хлынов пошатнулся, оперся рукой о стену, нашарив, щелкнул выключателем. Просторный пустой коридорчик принял свои привычные очертания. Не замечая, что происходит с мужчиной — он находился за ее спиной, — Рита огляделась и безапелляционно заявила:

— Да, дяденька, на миллионера ты не похож.

— Это почему же? — невольно обиделся Хлынов.

— Видно…

— А ты знаешь, как живут миллионеры? — Он уже пришел в себя и теперь, подобно девочке, тоже стал рассматривать свое жилье.

— Кто же не знает! — улыбнулась Рита. — Все-таки не в лесу живем, телевизор иногда смотрим. Нашу криминальную хронику или, к примеру, их блядскую «Санта-Барбару».

— Разве можно сравнивать?

— Только их и нужно сравнивать! — убежденно сказала девочка. — Это ведь одно и то же. Звериный оскал капитализма. Ры-ы-ы-ы! — показала она, оттянув щеки руками. — Похоже?

— Да как сказать…

— Прямо! — отрезала Рита. — Всегда надо говорить прямо.

— Мне кажется, «Санта-Барбара» как-то поприличнее…

— Эх, дяденька! — махнула рукой Рита. — Неужели ты, такой большой и взрослый, не понимаешь… Что там тебе мозги «мылят», что здесь… Эх! — еще раз повторила она.

Хлынов покачал головой. До него вес еще не доходило. Хотя, честно говоря, чего он завелся?! Ну, нравится ей так думать — да и Бог с ней! Ему-то какое дело. Пусть, думает что хочет. Главное — оставить за собой последнее слово. Или хотя бы попробовать оставить…

— Я вижу, ты злая.

— Ты, дяденька, еще злых не видел.

— Куда уж нам!

— Это точно…

Помолчали. Не получается как-то с «последним словом». Да и черт с ним!

Хлынов усмехнулся. Почти дружелюбно.

— Ну что, — весело поинтересовался он, — так и будем пикироваться и обсуждать проблемы миллионеров или займемся чем-нибудь более интересным?

— Трахаться, что ли? — Голос Риты прозвучал равнодушно.

— Почему обязательно трахаться? Можно выпить. Или другое…

Он быстро посмотрел ей прямо в глаза. Попытался изобразить улыбку. Но Рита не обратила на этот взгляд особого внимания. Она устала. Ей было уже все равно. Или почти все равно.

Девочка пожала плечами.

Вспышка ярости, возникшая после упоминания о миллионерах, уже прошла. В последнее время она стала замечать, что раздражается по пустякам. Наверное — нервы. Или то, что от них осталось. Последнее — точнее…

— А что есть выпить?

— Что хочешь… — Хлынов направился к холодильнику, который стоял у него в комнате, а не на кухне, открыл, показал рукой. — Смотри, водка, коньяк, сухое…

Ломкой походкой Рита приблизилась. Провела пальцем по ярким этикеткам. Пить ей не хотелось. И спросила она просто так, чтобы оттянуть время.

Эх, Крышу бы сюда, вдруг подумала она. Та бы сразу схватила быка за рога.

Вернее, мужика за рог. И в постель. Кстати, а где у него постель? Квартирка какая-то убогая. Раздолбанная кушетка, коробки, торшер. Этому торшеру лет сто, не меньше! Откуда он его откопал? Что-то не похоже, чтобы в этой квартирке жили…

Тем временем Хлынов достал из холодильника бутылки — одну, вторую; подумал немного, вынул третью.

— Где же у нас закуска? — вслух подумал он, обшаривая нутро древнего «Полюса».

Закуской в холодильнике и не пахло. А пахло совсем другими ароматами, которые назвать ароматами язык как-то не поворачивался. Словом, амбре. И натюрморт. Из страшного литрового баллона с остатками подсолнечного масла, куска колбасы и полудохлого лимона, на желтом боку которого кто-то пытался вырезать букву «X». В самом низу, в отделении для овощей, доживала свой недолгий век сморщенная головка лука. И все.

Хлынов осмелился заглянуть в морозильную камеру, но лучше бы он этого не делал. Сморщенное крыло российского бройлера могло вызвать только жалость. Это в лучшем случае. В худшем — тошноту…

Он поспешил захлопнуть дверцу. Оглянувшись через плечо, увидел, что Рита устало присела на кушетку. Улыбнулся криво.

— Это не твоя квартира, дяденька? — поинтересовалась девочка, не отвечая на улыбку.

— Почему не моя?

— Видно же… Как то не стыкуется все это. Джинсы «Клайн», машина с прибамбасами, шузы от «Версаче». Угадала? От «Версаче»?..

— Да, — удивленно подтвердил Хлынов.

— Так вот… Шузы и торшер этот… — она кивнула в сторону светильника, который действительно выделялся своей убогостью даже на фоне всего остального, — как-то не монтируются.

— Что? — не понял Хлынов.

— Не монтируются, — повторила Рита. — У меня есть один знакомый рекламщик, который всегда так говорит. Он, например, водку с пивом не мешает — не монтируется. Понятно, дяденька?

— Я тоже водку с пивом не мешаю…

— Ты не обижайся, это я так, к слову.

— Ну как можно на тебя обижаться! — преувеличенно бодро воскликнул Хлынов. — Ты у мамы дурочка, кажется, так?

— А ты злопамятный, дяденька…

— Шучу!.. Ну что, выпьем? — Он быстро разлил коньяк в кофейные чашечки, другой посуды у него не было. — Не бойся, пей. Смонтируется!

Рита кивнула. Опрокинула содержимое в рот. Легко проглотила, даже не поморщившись. Хлынов — вот отличие от девочки — крякнул смачно, передернул плечами и резко выдохнул. Словом, совершил все те необходимые телодвижения, когда человек (мужчина, естественно!) получает истинное удовольствие от выпитого.

— Хорошо!

— Давай еще, — попросила Рита.

— Давай!

Они выпили по второй.

— Наливай! — Рита зарумянилась, ей стало хорошо.

— Ты не гони, — попытался остановить ее Хлынов, удивленный тем, что девчонка пьет наравне со взрослым.

— У нас так принято, — охотно объяснила Рита. — Первые две надо выпивать быстро, не закусывая, а главное — не задумываясь. Зато потом уже можно спокойно оторваться.

— Где это — у вас? — поинтересовался Хлынов, наливая по третьей.

— Ну как это «где»? — засмеялась девочка. — У ребенка в этой жизни всего две школы — семья и улица. Вот там и научили…

— Понятно. Поехали!.. Стоп! — неожиданно остановил самого себя Хлынов. — За что пьем?

— Чтобы стоял и деньги были, — не задумываясь сказала Рита.

«Уговорив» половину бутылки, они слегка опьянели, причем Хлынова неожиданно бросило в дрожь. Он попытался сдержать себя, но это ему никак не удавалось. По телу прошли волны, он несколько раз резко выдохнул, потер с силой руки…

— Закури, — посоветовала девочка, — и меня угости.

Он угостил. Несколько раз быстро затянулся, но дрожь не проходила. Наконец, догадавшись, он поманил Риту к себе:

— Сядь сюда…

Рита спокойно уселась на его коленях, поерзала немного, устраиваясь поудобнее. Попросила:

— Расскажи что-нибудь.

— Что?

— А что хочешь! Соври что-нибудь для начала, а там пойдет…

— Например? — Хлынов осторожно обнял ее, рука быстро скользнула по ноге девочки — пройдя по бедру, до коленки и обратно. Он впервые за весь вечер (вернее, ночь) прикоснулся к ней, словно до этого боялся. Рита не вздрогнула от прикосновения, вела себя просто и естественно, как будто сидеть на коленях у Хлынова было для нее обычным делом.

— Всякую глупость. Ну, не знаю… Про жену-уродину, про детей-бездельников, про тещу-сучку, ну я не знаю, ври все подряд!

— Зачем врать, я тебе правду расскажу. Живу один, и всего того, что ты здесь только что перечислила, у меня нет… И не было никогда, — добавил он после некоторой паузы.

— Так уж и нет?

— Нет.

— Врешь!

— Нет.

— Врешь! Врешь! Врешь! — обрадованно закричала Рита.

— Тихо, соседей разбудишь!

— Пошли они в задницу! — еще громче завопила Рита. — Я всех соседей… — И она, не стесняясь, выразилась, как бы «имела» всех соседей. — Ведь врешь, дяденька. Скажи, что врешь…

— Вру, — покорно соврал Хлынов.

— То-то! — воскликнула Рита. — Молодец! Дай, я тебя за это поцелую! — Она прижалась к нему горячими губами. — Да ты весь дрожишь, как мальчик!.. Послушай, дяденька, а ты случайно не девственник?

— Девственник, девственник… — Хлынов уклонился от второго поцелуя, он знал, что может размякнуть, и тогда все, ради чего это затевалось, пойдет по-другому — скомканно, короче и противнее. А ему хотелось иного. Того, что уже было с ним два раза. ЭТОГО…

— А здорово я угадала, что ты врешь?

— Здорово…

— Я сразу поняла, что ты здесь не живешь, — продолжала развивать свою мысль девочка, не обращая внимания, как вспыхнули после этих слов глаза Хлынова (откуда эта маленькая дрянь знает?!). — Наверное, уходишь от жены, говоришь ей, что дела или коммерция, а сам приводишь сюда баб и развлекаешься? Угадала?..

— Почти, — осторожно сказал Хлынов.

— А чья это хата? Друзей?

— Почти…

Он не стал говорить ей, что снял эту квартирку на севере столицы всего несколько месяцев назад, и что до Риты здесь побывали всего две женщины. Вернее, девочки… Ч

— Что-то, дяденька, ты не больно разговорчивый, — заметила Рита. — Ну что, приступим ко второму номеру нашей программы?

Она перегнулась через Хлынова, обнажив почти до трусиков свои ноги, разлила остатки коньяка по чашечкам. Осторожно передала одну из них Хлынову, вторую оставила себе. Ее пьяно качнуло, и коньяк едва не пролился — Рита, быстро нагнувшись, успела втянуть в себя крошечную волну, возникшую в чашке.

— Осторожнее!

— Не боись, дяденька, мы привычные… За что пьем?

Хлынов улыбнулся, посмотрев ей прямо в глаза.

— За второй номер программы!

— Годится! — бесшабашно заявила Рита.

Выпила залпом. И сразу опьянела.

Ноги у девочки отяжелели, руки невольно опустились — Хлынов успел подхватить пустую чашечку. Она пьяно посмотрела на него. Приставила руку к виску, отдавая честь.

— Рядовая… — она невнятно произнесла свою фамилию, так, что Хлынов не расслышал, — готова…

— Готова?

— Да! — Рита обмякла. Казалось, еще немного, и она просто сползет на пол.

— Тогда пойдем. — Голос Хлынова задрожал от возбуждения. Он уже давно ждал этой минуты, сдерживая себя и прислушиваясь к внутренним ощущениям своего организма.

— Только презерватив не… — Рита не докончила, да и слово «презерватив» было произнесено так непонятно, что Хлынов догадался, услышав «пстиф», что речь идет именно об этом.

Он легко подхватил ее, поставил на ноги — теперь девочка действительно была похожа на огромную куклу: податливая и мягкая…

Санузел был совмещенным.

Необычно большая ванна, стены и пол, закованные в черный с красными брызгами кафель, сверкающая белизной раковина и такой же идеально чистый унитаз. Огромные зеркала увеличивали размеры комнаты. А несколько дорогих светильников лишь подчеркивали, что это помещение проектировал и оснащал человек со вкусом…

На пороге ванной комнаты (язык просто не поворачивался называть все это банальным определением «санузел»!) Хлынов остановился и улыбнулся. Ему нравилось все это великолепие стёкла, керамики и блестящих никелированных частей итальянской сантехники. И он искренне вдруг захотел, чтобы это понравилось и девочке.

— Храм! — показал рукой Хлынов. — Чувствуешь?

Рита согласно кивнула. Ей сейчас было все равно и очень хотелось спать. Ну чего же он тянет, старый мудак?! Давай, кончай уж скорей. Раздеть хочешь? Раздевай. Помыть желаешь? Мой, сколько тебе влезет. Только побыстрее, ради Бога…

— Не торопись, — успокоил ее Хлынов.

Он закрыл дверь, которая была почему-то обита плотным звукопоглощающим материалом, и усадил девочку на низенький стульчик, выдвинув его из-под раковины. Затем быстро раздел Риту. Она не сопротивлялась, послушно поднимая и опуская руки, затем — ноги… Хотела снять трусики, но Хлынов не разрешил.

— Потом, — сказал он и пустил воду.

Повертел кранами, подбирая нужный напор и температуру. Наконец, найдя необходимые, на его взгляд, пропорции, обрадовался. Обернулся к девочке — та уже почти засыпала от выпитого и усталости, — подал руку и помог забраться в ванну. Рита тут же хотела лечь — спать, спать, спать и только спать! — но Хлынов помешал.

— Встать! — резко приказал он.

Она хотела возразить ему, чтобы он не смел повышать на нее голос (не на такую напал, дяденька!), однако на возражения уже не осталось сил…

Рита устало подчинилась. Пусть делает что хочет, от нее не убудет. Зато потом… Блаженство сна!

Струи воды мягко стекали по плечам. Ласкали упругие груди и живот. Трусики моментально промокли, черные курчавые волосы на лобке стали отчетливо видны. Хлынов невольно залюбовался точеной фигуркой девочки. Из нее могла бы получиться прекрасная модель, если бы не рост. И ноги, правда, коротковаты. Но это ничего. В этом даже есть какая-то своя прелесть. Тем более что модель из нее уже не получится. Никогда не получится…

ЭТО вновь нахлынуло, и мужчина на мгновение представил, что весь мир окрасился в пурпурный цвет. Окрасился — как вспыхнул. И тотчас потух, уступая место черному.

Пора было действовать, и если верить часам, на которые мельком взглянул Хлынов, у него в запасе оставалось всего часа четыре, не больше…

Прикрыв глаза, Рита замерла под струями приятной влаги, не сразу обнаружив, что Хлынова рядом нет. Она равнодушно вздохнула — ну не хочет, так и не надо! — и захотела выбраться из ванны, но тут дверь распахнулась, и вошел он, Хлынов. На нем был длинный, почти до пят халат. Глаза мужчины смотрели твердо и трезво, в них было что-то такое, от чего Рита замерла, как замирает зверь, который инстинктом чувствует опасность.

Ну что он сделает? Ну трахнет. Оральный, анальный — это все ерунда, как говорит Крыша. Главное, настроиться. И тогда — даже станет приятно. Честно говоря, это Крыше приятно, потому что она — Крыша, и у нее от этого «крыша едет». А Рите секс до лампочки. Вот бухнуть хорошенько — это да! Наверное, гены, мать их в лоб…

— Я выхожу, — полуутвердительно произнесла Рита.

— Подожди, — остановил ее Хлынов.

Он что-то держал за спиной — она не видела что именно, и от этого ей было неприятно. Может быть, он садист? И у него плетка? Я ему дам плетку! Я ему такое закачу, мудаку старому!..

Хлынов подошел ближе и внезапно набросил на шею девочки удавку. Сдавил несильно. Рита вытаращила глаза, нелепо взмахнула руками и упала бы, если бы Хлынов не подхватил ее. В глазах девочки вдруг потемнело, она на мгновение потеряла сознание, а когда вновь пришла в себя, то обнаружила, что уже стоит в ванне в какой-то неудобной позе. Еще секунда ушла на то, чтобы она поняла, что ее руки скованы наручниками, подняты вверх и пристегнуты к металлическому крюку. Рита попыталась дернуться, но ноги тоже оказались в наручниках. Она хотела закричать от ужаса и гнева, однако не смогла. Рот девочки был плотно залеплен скотчем…

— Все в порядке? — заботливо поинтересовался Хлынов.

Он снял халат, аккуратно свернул его и спрятал в пакет. Затем внимательно огляделся, думая о чем-то своем. Что-то убрал с полок, что-то отодвинул в сторону…

Со стороны казалось, что он решил заняться уборкой. Рита наблюдала за его действиями расширенными глазами. С каждой секундой реакция алкоголя улетучивалась, и девочка почувствовала, что она трезвеет. Этот голый мужчина — под халатом у Хлынова ничего не было — внушал ей не просто ужас, а что-то другое, нечто более страшное.

— Вот так! — заключил Хлынов, довольный тем, как он все расставил. — В нашем деле главное что?.. — он улыбнулся Рите. — Правильно, порядок.

Подошел ближе. Провел рукой по се лицу. Девочка отшатнулась.

— Не бойся, — успокоил он ее. — Это только игра. Самая настоящая игра, как, впрочем, и все остальное в нашем мире… — Палец мужчины скользнул подобно струйке воды: глаз, щека, шея, грудь, чуть задержался возле пупка (сделал круг), пошел дальше, оттянул резинку трусиков. — А там у нас что?.. Что-то очень интересное… — Хлынов усмехнулся. — Интересное надо оставлять на десерт. — Палец прошел по внутренней стороне бедра, Рите стало вдруг щекотно — она вздрогнула. — Нравится?.. Вижу, что нравится. Это очень хорошо… — Палец добрался до щиколоток, некоторым усилием заставил приподнять левую ногу. — А вот и пяточка. Нежная. Молочная. Сладкая…

Рита неожиданно забилась, стараясь освободиться, заклепанный рот не пропускал воздуха, она замычала, как испуганное животное.

— Успокойся, — мягко сказал Хлынов. — Я же тебе сказал, что это игра. Может быть, странная, но — игра.

Он приблизил вплотную свое лицо, и Рита ощутила слабый запах дорогого одеколона.

— Ты только ничего не бойся, малыш. Я постараюсь, чтобы ты получила настоящее удовольствие. Ты испытаешь такое наслаждение в конце нашей игры, что тысячи оргазмов покажутся тебе пустяком… — Безумные глаза заглянули девочке в самую душу. — Ты готова?

Хлынов засмеялся, предвкушая удовольствие.

— Как сказал один человек, секс — это текст. А ты как думаешь? Молчишь… Ну да! — он хлопнул себя по лбу. — Ты же не можешь говорить, малыш. Извини. Больше спрашивать я тебя не буду.

Он нагнулся и достал из ниши небольшой чемоданчик. Поставил его на раковине, так, чтобы Рита видела, что в нем лежит. Она взглянула, вздрогнула, попыталась отодвинуться…

Казалось, Хлынов не обращает на нее внимания. Он весь погрузился в процесс рассматривания. Того, что находилось в этом чемоданчике. И лишь через некоторое время, насладившись, стал медленно вынимать оттуда вещи и говорить:

— Все это нам будет нужно для игры, малыш… Посмотри внимательно, что мне когда-то подарил один знакомый патологоанатом… Смотри, какие замечательные инструменты. Видишь, это специальная пила. Как ты думаешь, малыш, для чего она?..

Рита с ужасом увидела блестящее хромированное полотно с мелкими зубчиками. В инструменте таилась какая-то зловещая притягательность. Хотелось взять его в руки и медленно-медленно провести но руке. Или по ноге, неважно. Как сквозь сон, до нее донеслось:

— …а вот молоток, им очень удобно дробить кости, хотя обычно я это не люблю делать — как-то попробовал, а потом перестал…

На стульчик лег молоток с длинной изящной ручкой.

— …долото, тоже, кстати, неплохой инструмент, так сказать, на любителя…

Долото отозвалось металлическим стуком.

— …секционные ножи, просто замечательные ножи…

На свет Божий из нутра чемоданчика появились «замечательные ножи».

Рита почувствовала, что еще немного, и она потеряет сознание. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы это случилось как можно скорее…

А по мозгам тем временем безжалостно било:

— Смотри, какие пинцеты!..

Дзинь!

— Смотри, какие иглы!..

Дзинь!

— Смотри, какие скальпели!..

Дзинь!

— Смотри, какие глазные ножницы!..

Дзинь!

— Смотри, какие кишечные ножницы!..

Дзинь!

Девочка в отчаянии замотала головой. Но мягкий вкрадчивый голос проникал, казалось, прямо в мозг.

— Смотри. Смотри. Смотри. Смотри…

Дзинь! Дзинь! Дзинь!

Дзинь! Дзинь!

Дзи-и-и-нь!

Дзи…

Струна, натянувшись до предела, лопнула. Освободительная темнота заволокла сознание. Голова Риты дернулась, опустилась. Она отключилась…

Но ненадолго.

Вновь реальность вошла в тело звуками и запахами. Хлынов осторожно пошлепал ее по щекам. Улыбнулся. В его безумных глазах мелькнула искра обычного человеческого сочувствия.

— Малыш, так не честно, — почти ласково произнес он. — Ты хочешь выйти из игры. А этого делать нельзя. Нельзя оставлять меня одного. Нельзя. Ты должна быть все время со мной, понимаешь?.. А! — вдруг страшно закричал он и приблизил к глазам девочки что-то страшное, что-то металлическое, что-то не имеющее названия (для нее! сейчас!). — Если ты еще раз вырубишься, сучка, я тебе матку выдерну вот этим… И заставлю съесть! — он неожиданно успокоился и пошутил: — Без соли.

Рита сглотнула. Ее чуть не стошнило.

Хлынов вновь вернулся к «подаркам» патологоанатома. Он нежно погладил инструменты, словно они были живыми. Взял один из них, подержал в руках, положил на место. Взял следующий. Прижал к щеке. Обернулся к Рите, и она увидела в руках мужчины средний секционный нож.

— Ты, наверное, думаешь, что я маньяк? — спросил Хлынов. — Ну что ты, какой же я маньяк! — он рассмеялся почти благодушно. — Я — самый нормальный человек. Нормальный! — повторил он. — И желания у меня самые нормальные… — Он протянул руку и дотронулся холодным лезвием до груди девочки, описал окружность, затем — другую. — Ты не поверишь, насколько я нормальный человек. А знаешь, почему? Молчишь? Кивни, если хочешь узнать…

Он взглянул ей прямо в глаза.

— Кивни, а то я отрежу сосок. Вот этот. Нет, лучше другой. Какой тебе не жалко?

Рита бешено закивала головой, чувствуя, что сердце готово вырваться из груди. От ужаса она уже мало что понимала.

— Хорошо, малыш. Мы пока оставим это… Так вот, я действительно нормальный человек. Нет, я не какой-нибудь там Чикатило, я не режу всех подряд как баранов. Зачем? — Казалось, он прислушивается к своим собственным рассуждениям. — И я, конечно же, не санитар леса, не волк, убивающий больных и слабых. Хотя ты, безусловно, больна и испорчена настолько, что устрани тебя из этой жизни… — он провел ножом по шее девочки, сделав паузу, — и ничего не изменится. А возможно, даже станет чище. Правильно, малыш? Ну что ты молчишь?..

Рита дышала тяжело и часто, через нос, в висках стучали молоточки, колени вдруг непроизвольно дернулись, и она почувствовала, как что-то потекло по ногам.

Хлынов тоже заметил это. Улыбнулся.

— Ничего, ничего… Так и должно быть. С мочой выходит страх. А бояться тебе не нужно. Зачем? Надо только поиграть немного со мной, и все…

Девочка вновь закивала головой, силясь что-то сказать. Хлынов понимающе подмигнул.

— Ты готова?

Да, кивнула Рита.

— Ты боишься?

Вновь кивок. И расширенные от ужаса глаза.

— Ты согласна на все, я правильно тебя понял?

Кивок. Кивок. Кивок…

— Успокойся. Не забывай, что это только игра. Хотя и довольно странная… — Хлынов помолчал, подбирая слова, затем неожиданно засмеялся, вспомнив: — Ты знаешь, какую забавную вещь я недавно узнал… Вернее, прочитал. Не помню, как называется книга. А может быть, и не книга вовсе, а так — мелочевка журнальная… Да Бог с ней! Не в этом суть… — Он устроился поудобнее, присев на край ванны. — В общем, там описаны какие-то садистские способы изнасилования. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Да, подтвердила Рита.

— Нет, ничего ты не понимаешь! — Хлынов неожиданно развеселился. — Это не какая нибудь банальная «розочка» из пивной бутылки, засунутая в промежность. И не миньон в заднем проходе. Нет! Всего этого примитивного бреда хватает в каждой газете… Там было другое. — Он задумался, вспоминая, почесал правой рукой, в которой был секционный нож, ее грудь. — Вспомнил! Ну, конечно…Там были совершенно иные способы. Например, такой. Поймали какого то уголовника воры и решили наказать, кажется, за воровство. И наказать по своему! Делали на груди, на спине, на ногах, еще где то, я уже сейчас не помню, где именно, наколки в виде женского полового органа, то есть… — он выругался. — Так вот, делали наколку, а в ней — надрез. И в этот самый надрез и трахали беднягу. Сечешь, малыш?

Тошнота подкатила к самому горлу девочки, но она чудом сдержалась, инстинктивно почувствовав, что если ей не удастся удержать спазмы, то она просто-напросто захлебнется.

— Я с тобой этого проделывать не буду, не бойся. И в глаз тебя трахать не буду. — Дотянувшись, Хлынов взял в руки глазные ножницы. — Смотри, какая удобная вещь. Казалось, только для этого и приспособлена… — Он пощелкал ножницами. — Чик-чик! И все, гуляй, малыш…

Услышав про глаз, Рита снова потеряла сознание. Очнулась лишь после того, как почувствовала боль в руке. Хлынов показал ей шприц. Сказал убедительно:

— Если ты, малыш, еще раз вырубишься, то я тебя распорю.

Он произнес это так спокойно и непринужденно, словно речь шла о куриной тушке или куске говядины.

— Сейчас я докончу, и мы приступим к игре. Ты помнишь, о чем я говорил раньше? Нет?..Плохо, малыш, плохо. Я говорил, что секс — это текст. Можно человека так изнасиловать словами, что уже больше ничего ненужно… — Хлынов вдруг стал серьезен, словно речь шла о чем то очень важном. — Они ведь, сволочи, меня насилуют, ты понимаешь? — заговорил он свистящим шепотом, и в его глазах вновь блеснули искры безумия.

Рита вдруг почувствовала, что от мужчины исходят какие-то черные волны. Нет, это уже был не человек, перед ней стояло исчадие ада. Оно было похоже на человека, оно говорило как человек, но не более того. И ожидать от него можно было чего угодно…

— Они думают, что удивят меня этим, продолжил тем временем Хлынов. — Они думают, что напугают меня этим. Меня! Простого обывателя!.. Идиоты… — он замысловато выругался, на лбу выступили жемчужины пота. — Они, эти вонючие писаки, и не представляют себе, что я, самый простой из самых простых смертных, могу себе позволить… Понимаешь, малыш?!

Он неожиданно притянул Риту к себе. Острая боль пронзила запястья девочки, она изогнулась, замычала от страха. Но Хлынов, казалось, этого не замечал. Волна безумия охватила его, вытеснив из больного сознания весь остальной мир, кроме собственного «Я».

— Не «хочу», не «могу» — а «могу себе позволить»! Чувствуешь разницу?

Он затряс ее. Затряс с силой.

— Чувствуешь? Чувствуешь? Чувствуешь?..

Голова девочки моталась из стороны в сторону, руки, казалось, были сжаты огненными обручами. Боль была такая, что

Рита уже почти не стонала. Просто не было сил.

— Я могу позволить себе все. Я сам себе могу позволить. Я САМ МОГУ ПОЗВОЛИТЬ, — отчетливо повторил он. — И никто мне не может помешать. Никто. Никто. Никто. Никто.

В его глазах было безумие. И Рита вдруг поняла, что это конец. До этого самого мгновения ей еще казалось, что этот странный мужчина — о Господи, да кто же он, как его зовут, она же ничего не знает?! — ее отпустит. Поиздевается, конечно же, немного, может быть, побьет, исполосует бритвой, отхлещет плеткой или ремнем, заставит исполнить все прихоти…

Но — отпустит.

Главное — отпустит.

ОТПУСТИТ.

Ее. Риту. Совсем. Навсегда.

Нет. Не отпустит. Такие не отпускают. Это конец. Это и есть тот самый настоящий конец — первый и единственный. Конец, после которого уже не будет ничего. Ни этого безумного мира. Ни людей. Ни самой Риты…

Никого и ничего!

Не хочу…

Хлынов вдруг резко сорвал скотч, освобождая девочке рот. Она вскрикнула от неожиданной боли, почувствовала на губах привкус крови, видимо, была содрана кожа. Но думать об этому жене было времени и сил. Рита изогнулась от спазма, и ее стошнило.

Хлынов едва успел убрать руку, чтобы не испачкаться…

Когда спазмы кончились и в голове немного прояснилось, Рита закричала изо всех сил — громко-громко. Но из горла вырвался лишь сдавленный, сиплый, как у сильно простуженной, шепот. От шока она потеряла голос.

— Не получается? — заботливо поинтересовался ее мучитель. — А ты еще попробуй, малыш, еще…

Однако и следующая попытка ничего не дала.

— Хватит! — остановил самого себя Хлынов. — Прелюдия закончилась. Теперь — игра…

Рита приготовилась к самому худшему, но она, к счастью, даже представить не могла, что ее ожидало.

Для начала Хлынов сделал ей какой-то укол. Девочка не почувствовала боли, ее тело вдруг стало легким, бесплотным, и волна безразличия прочно вошла в сознание. Воля была парализована, с Ритой можно было делать все что угодно.

Хлынов ударил ее по щеке. Ей было все равно.

Он ударил ее в живот, сильно ударил, по-мужски. Результат — тот же самый.

Не глядя нашарив скальпель, Хлынов полоснул девочке грудь. Рита равнодушно посмотрела на тонкий порез, на кровь, которая медленно выступила и скопилась в конце царапины большой черной каплей. Она не чувствовала боли, и это привело мужчину в восторг.

Он подцепил пальцем кровь и поднес черную каплю ко рту. Лизнул, садистски улыбаясь. Рита никак не отреагировала. Действие лекарства, которое ввел ей истязатель, было настолько сильным, что теперь, казалось, она могла выдержать все, не теряя сознания.

Хлынов выдавил из пореза еще крови и поднес к лицу девочки свою красную ладонь.

— Лизни! — приказал он.

Она лизнула.

— Еще!

Она повторила. Как робот. Бездумно. Безвольно.

Хлынов засмеялся — он был доволен. И ЭТО, в плену которого он находился, тоже было довольно, страшное красно черное чудовище требовало еще, еще, еще и еще…

И он подчинился. Он не мог не подчиниться. Не мог.

Девочка его уже не интересовала. Ну, в самом деле, какая разница, что находится перед тобой. Жертва, она и есть жертва. На месте этой девчонки могла быть любая другая. Просто звезды так расположились, что сегодня на его пути встретилась именно она, а не какая-то другая. Сегодня — ты, завтра — следующая. Не надо обижаться на судьбу. Вот Хлынов же не обижается, что ЭТО выбрало именно его. Надо относиться ко всему спокойно и научиться с этим жить. И все.

Мысли метались в голове мучителя, как загнанные звери в клетке, — он все никак не мог решить, что делать ему в первую очередь. Безумный взгляд перебегал с одного медицинского инструмента на другой. Сильные пальцы шевелились в такт необузданным, диким желаниям. Мужчину била крупная дрожь, и он никак не мог с ней справиться.

«Что же с ней сделать?..»

«Все, что хочешь!»

«Выколоть глаза?..»

«Не торопись, она должна все это видеть!»

«Отрезать грудь?..»

«Она быстро умрет, не почувствовав ничего!»

«Трахнуть?..»

«Позже!»

«Но что?! Что?! Что?!»

Уже больше не сдерживая себя и ничего не понимая, он бросился на жертву…

Сначала пальцем туда, в горячую щель, где за губами прячутся вторые, нежные, скользкие от выделений и ночных желаний. Что? Кричит?.. Ах ты, тварь! Получай, получай… Рукой, второй. А теперь ногой. Мало? Получай еще. Что же ты молчишь, малыш? Больно? Это еще не боль. Боль будет впереди, когда кончится действие укола.

Но я тебя подержу, подержу… Вколю еще один раз. И еще. И еще…И так до тех пор, пока от тебя ничего не останется. Не понимаешь? И не нужно! Тебе, малыш, ничего не нужно понимать. Что? Палец в крови? Класс! А теперь — в рот его, в рот. Не хочешь?!Тебе зубы мешают… Мешают, я вижу. И не надо дергаться. А то я тебя!.. И еще раз — по почкам, по почкам. Обоссалась? И еще обоссышься, малыш. Еще не раз…Где специальный молоток? Молоток, мой молоточек. А вот и ты! Хорошенький мой, гладкий и нежный…Ну ка, открой рот! Шире! Шире, малыш. Молодец! Какая ты у меня молодец. Сейчас поиграем в дантиста. Вот этот зубик мы выбьем в первую очередь. Не дергаться! Я сказал, не дергаться! Укола захотела?! Получай! Получай!.. Уже ничего не чувствуешь? Ну ка, скажи… Говори громче. Еще громче! Я не слышу! Говори, малыш: «Я тебя люблю» …Вот так! Ты меня порадовала. Но остальные зубки я тебе все равно выбью. Что бы не мешались. Что? Кровь? Конечно, кровь. Будет много крови. Ты даже не представляешь, малыш, сколько в человеке крови. Сколько в человеке всякой гадости! А кишки!..Малыш, если бы ты знала, как воняют человеческие кишки. Бррр!..Но не волнуйся, сейчас ты все это увидишь. Как на уроках анатомии. Ты ходила на уроки анатомии?.. Молчишь. Опять вырубилась? Ничего, ничего…Сейчас приведем тебя в чувство. Вот так!.. А теперь — рот. Открой шире рот! Бери! Я кому сказал, бери…Вот так. Так. Ты у меня будешь глотать. Ты у меня все будешь делать… Ну ка!..Не трепыхайся. Попробуй. Я кому велел! Сейчас же разинь свою пасть и жуй. Жуй!.. А теперь — глотай. Вот так! Молодец. Знаешь, что проглотила? Хаха…Вкусно? Кивни, если вкусно. Да не спиты, подавишься ведь, дура. Вот так. Так…Вкусно? А попробовала ты сейчас собственные соски. Соски, малыш, соски! Давай пожуем их вместе!..Только не отключайся. Я кому сказал!..Игра лишь началась. Впереди у нас много времени. И женского тела много. Мы еще с тобой такое придумаем!.. Что?!.. Тварь! Сучка! Ее стошнило. А ну, назад!.. Все назад. Ты у меня все будешь жрать. Все! Все! Все! Все! И собственные пальцы. Вот этот! Вот этот! И вот этот!..И собственные глаза!..Не дергаться! И мясо! И жир! И кожу! И печень!.. Все! Все! Все! Ешь себя! Ешь! Ешь!. Когда Хлынов пришел в себя, перед ним висел, подвешенный к специальному кольцу труп девочки. Хотя какая это теперь была девочка! Искромсанный ножами кусок мяса. Тело непонятного существа. Клочья вырванного с нечеловеческой силой мяса валялись на дне ванны вперемешку с остатками кишок, лохмотьями кожи, калом, мочой, кровью…

В стороне от этого страшного «натюрморта», как будто специально кем-то положенный, лежал глаз. Он был целым, хотя Хлынов с силой ударил им о стенку, сразу же после того, как вырвал глаз из головы Риты, и что самое удивительное — он выглядел как живой. Казалось, еще немного и он подмигнет.

Хлынов равнодушно посмотрел на труп — сейчас он не испытывал ничего, кроме усталости, какая наступает после тяжелой физической работы. Затем включил воду, сунул окровавленные руки под теплые струи. Ему стало приятно, и он увеличил напор воды. Прислушался к себе. Все правильно, ЭТО ушло. ЭТО и должно было уйти. Оно всегда уходит, когда наступает развязка. Теперь он вновь свободен. Осталась только самая малость — убрать следы.

Он направил воду на труп, тщательно отмыл кровь. Постоял немного, наблюдая, как красная вода исчезает в воронке…

Человек, человек… Кто же тебя таким создал? Если задуматься — ты обычный кусок мяса. Вот сейчас на кольце висит труп. Труп девочки. А насильник, садист и маньяк спокойно смотрит на него. Ну и что? Кусок мяса висит. Кусок мяса смотрит. А еще какие-то куски мяса храпят за стенкой. А другие куски мяса катаются в автомобилях или дерутся. А может быть, любят друг друга. Забавно получается — куски мяса любят друг друга. Печень любит печень. Задница — задницу. Окорок — окорок… Ну и что! Все равно все сдохнем когда-нибудь. Поэтому все правильно: Богу — Богово, кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, а кускам мяса, возомнившим о себе, что они пуп земли и венец творения, — свое. Заслуженно. И точка. И не думать.

Пора было приниматься за дело.

Хлынов мягко поднялся. Еще раз все тщательно осмотрел. Затем достал из-под ванны заранее приготовленные пакеты, разложил их аккуратно. Пересчитал. Должно было хватить…

Он быстро разделал труп — расчленил его на небольшие куски — и рассовал эти куски по пакетам. Берцовые кости оказались длиннее, чем он думал, и поэтому их пришлось распилить листовой пилой. Это заняло некоторое время, но Хлынов не волновался — он должен был успеть, тем более оставалось делов-то — всего ничего. Чувствуя, что он вписывается в график — конечно же, приблизительный, примерный! — Хлынов даже негромко засвистел, двигая пилой в такт бессмертной «Кармен». Но почти тут же остановился, свистеть в доме — плохая примета. А приметы Хлынов уважал и, честно говоря, даже побаивался их.

Закончив работу, он огляделся с удовлетворением. Что ж, остались пустяки — развезти пакеты по Москве, пошвырять их в мусорные баки. А голову, как обычно, — в реку. Пусть пескари полакомятся…

Семен Безруков посмотрел на часы и дал друзьям понять, что разговор пора заканчивать.

— Ну и вот, други мои, — сказал он, широко разводя руками. — Сейчас вы мне позвольте удалиться на пару-тройку часов, а потом мы с вами можем встретиться здесь же, — он посмотрел на Котова и спросил: — Ты где остановился?

— Нигде, — пожал плечами Никита.

— У меня, очевидно, — тут же предложил Петр.

— Да не надо, — махнул рукой Никита, — я на колесах, так что не пропаду.

— Спать же тебе надо где-нибудь? — удивился Петр. — Тебе не двадцать лет — в машине ночевать.

Котов покачал головой.

— Если уж очень приспичит, — сказал он, — могу поспать и в машине, не дворяне. А так, чтоб специально куда-то ехать и ложиться в постельку чистую — не могу, пока Таню не найду.

— Понятно, — проговорил Петр.

Семен кивнул головой.

— Ладно, — заговорил он решительно. — В общем, так, Никита. Если тебе нечего делать и ты не знаешь, куда себя деть, короче, если тебе неймется, можешь поехать со мной и вспомнить, что когда-то был оперативником. У меня не государственная контора, и заявить, что ты не имеешь права участвовать в операции, я не могу. Как не могу предложить то же самое нашему дорогому Петеньке, потому что он как раз государственный служащий. Убьешь время, пока все это кончится, ну а потом мы вплотную займемся твоей дочерью. Идет, дружище?

Котов почувствовал знакомое волнение, которое всегда возникало у него перед операцией.

— Идет, — только и сказал он.

— Отлично, — кивнул Семен. — Начинаем практически уже сейчас. Ты, Петр, иди домой, мы тебе позвоним, как только освободимся и ты нам понадобишься.

— Фиг, — сказал Петр.

— Что?

— Фиг вы будете обделывать свои делишки без меня, — пояснил Акимов. — Я иду с вами.

— А по попе начальство не надает? — напомнил ему Семен его социальный статус.

— За меня не волнуйся, — успокоил его Петр, — лучше расскажи, что мы должны с Никитой делать.

— Ты что, серьезно? — удивленно смотрел на него Безруков.

— Вполне.

— Петр! — попытался образумить его Никита, — может, не надо лучше, а?

— Не надо меня уговаривать, — обозлился вдруг Петр. — Сказал — иду, значит, иду! И нечего тут…

Семен пожал плечами.

— Дело, конечно, твое', я лично только рад буду, — вопросительно посмотрел на своего товарища.

— Поехали! — сердито бросил Петр. — В машине все расскажу, если интересно.

Они ехали в шикарном «БМВ» с затемненными окнами. После того как Семен самым тщательным образом проинструктировал друзей, он спросил коротко:

— Все понятно?

Никита и Петр молча кивнули.

Но Семена это не устроило. Обращаясь персонально к Никите, он спросил еще раз:

— Никита! Тебе все ясно?

— Все, — ответил Никита.

Семен повернулся к Акимову.

— Петр! Тебе все понятно?

Петр разозлился:

— Ты кого тут корчишь из себя? — повысил он голос. — Что тебе тут — пацаны собрались?! Понял я твои приказы, сделаю все как надо. Если сомневаешься, зачем позвал? Генерал нашелся…

Семен улыбнулся:

— Ну, если тебе все понятно, тогда давай рассказывай, что хотел поведать. У нас как раз есть минут пятнадцать.

Петр хмыкнул.

— Психолог, да?

— Приходится, — подбадривающе улыбался Безруков. — Приходится быть черт те кем на этой работе. Давай, Петр, разгрузись. Я же вижу — тебе давно хочется душу излить, а некому. Кому ж как не нам пожаловаться, своим старым боевым товарищам. Так ведь? — он повернулся к Никите и хлопнул его по плечу с такой силой, что тот, отстранившись, больно ударился головой о косяк дверцы.

— Черт! — прошипел он. — Что ты пристал к человеку? Захочет — расскажет.

— Да и рассказывать нечего! — махнул рукой Петр. — Просто не могу забыть то время, когда мы все вместе работали.

— Да ты сентиментален, Петя! — засмеялся Семен. — Вот уж не замечал…

— Какая там к черту сентиментальность! — чуть не заорал Акимов. — Дело в другом совсем. Вы вспомните, как мы жили тогда! Оперативники были — кто? Романтики, люди благородной профессии, уважаемые люди! И, правда, ведь уважали нас. Да и дела мы делали, чувствовали, что нужны стране, людям, обществу. Понимали, что бьемся против мрази всякой, и — вы вспомните, вспомните, — авторитетные воры нас уважали, а уж всякая шелупонь подростковая — вообще как огня боялась!

— Да-а, — мечтательно протянул Семен, — были времена. Были, черт меня возьми совсем.

— Вот. А теперь? — Петр закипал, видно было, что он говорит очень больные для него вещи. — Что мы теперь имеем?! Эта долбаная преступность, как гидра. Многоголовая. Ей одну башку сносишь, глядь — а через неделю у нее три новых, да в придачу к этим новым еще и старая болтается — выпустили, понимаешь, под залог. Ты их ловишь, ночей не спишь, все просчитываешь, как лучше операцию провести, язву себе наживаешь, жизнью рискуешь, ловишь их, ловишь, а они — сунут судье продажному, и гуляй, Вася. Зла не хватает. Я уж об уважении и не заикаюсь даже, какое там уважение, о чем разговор!

— Ну, а что ты хотел? — примирительно бросил Семен. — Рынок…

— Вот именно — рынок, — мрачно кивнул Акимов. — Все на продажу, сволочи. Ум, честь, совесть, эпоху, — все коту под хвост. За тридцать сребреников. «Пожалте, господа, не изволите ли меня в жопу отхарить? Недорого возьму». Тьфу!

— Что-то ты, Петя, разошелся, — попытался урезонить друга Семен. — Не принимай ты так все близко к сердцу.

— Да как не принимать? — вздохнул Акимов. — Как не принимать, если уже ну все, все, что возможно, продали?!Вот ты подумай, ведь психология один к одному: те, в семнадцатом, как пели, помнишь?«Весь мир насилья мы разрушим до основания!» А эти сейчас — что поют? Да то же самое! Ну, не поют, зато ведь рушат все подряд. До основания! Дворцы разрушены; где народ отдыхал — там теперь салоны мебельные да автомобильные; дети беспризорные в метро нищенствуют, и везде, куда ни глянь, разруха да стон. Ну чем не большевики? Скажите мне?

— Успокойся, Петя, — снова урезонил его Семен. — Ты лучше скажи, пошто с нами поехал? Судя по твоим рассказам, оперативку-то еще не закрыли.

— А лучше бы закрыли, — отвернулся к окну Петр, — честнее было бы. Гуляйте, мол, господа бандиты. Никто вас не тронет, так что убивайте, режьте, грабьте, насилуйте…

— Все-все-все… — тихо, но внушительно успокоил его Семен. — Хватит.

— Вот я и еду с вами, — почти спокойно заговорил Петр, — чтоб сделать нормальное дело и не мучиться потом, что коту под хвост все мои старания. Понятно?

— Да, понятно, понятно, — сказал Безруков. — Все, молчим. Сосредоточься. Подъезжаем…

Никита понимал, что Петр прав во всем абсолютно. Но ему не хотелось сейчас пи поддерживать его, ни успокаивать. Он всеми силами старался не думать ни о чем — только о том, что их сейчас ждало. Сможет ли он? Не подведет ли?

Скорее бы все это кончилось, подумал он. Скорее бы, чтоб вплотную заняться поисками Тани.

Где ты сейчас, дочка, что поделываешь, думаешь ли о своем папке, с которым когда-то была так дружна? Что могло между нами произойти, что ты переступила через все эти годы, которые мы вместе прожили после смерти мамы? Что произошло, неужто и впрямь все дело в Людмиле? Ведь согласись, Танечка, доченька, что не может на наши отношения повлиять никакой другой человек. Что же случилось, Танечка, и где, в чем я допустил ошибку? Как бы там ни было, я обязательно пойму это, и все у нас с тобой пойдет по-прежнему. И мы все начнем сначала…

— Внимание, — сказал Безруков.

Они подъезжали к месту событий.

Выбежав со станции, они проскочили площадь, обогнули редкие рыночные ряды и, не снижая скорости, помчались по улице.

— Сюда! — задыхаясь, крикнул Генка и юркнул в какой-то дворик.

Остальные последовали за ним.

Здесь они протиснулись между гаражами и укрылись на грязном заплеванном пятачке. Андрей высунул голову из укрытия — не идет ли кто?

— Никого, — доложил он своим друзьям.

— Вот и ладненько, — кивнул Генка, — и замечательно.

Все еще тяжело дыша, он повернулся к Веронике и зловеще проговорил:

— Значит, Чума, да?

Вероника кивнула.

— Чума.

— Хорошее имечко, — одобрил Генка. — И что же ты молчала?

— А чё говорить?

— Да нехорошо как-то, — Генка был явно раздражен, и Чума это чувствовала.

— Да сказала бы я, куда бы делась? — пожала она плечами, делая вид, что ничего, в сущности, страшного не произошло.

— Сказала б ты… — саркастически проговорил Генка. — Ну?..

— Что — ну?

Таня и Андрей не вмешивались в их разговор. Вообще-то говоря, им было плевать с высокого дерева, как звали Веронику в прошлой ее жизни. А зачем это нужно Генке — кто его знает? Хотя, если поразмыслить, что-то обидное в поведении Чумы все же было. Она про нас все знает, а мы про нее — только то, что она захочет нам рассказать. Явная несправедливость. Или нет? Да черт его знает, пусть сами разбираются!

Тем временем Генка продолжал свой допрос.

— Откуда они тебя знают?

— Кто?

— Ребята эти.

Чума напряглась, обдумывая ответ, и, подняв на Генку наивные глаза, спросила:

— Эти, с электрички?

Генка чувствовал, как злоба волной накатывает на него.

Но он держался. Пока.

— Да, — сказал он. — С электрички.

— А ты здорово их мочил, — похвалила вдруг его Чума. — Классно.

— Ты мне зубы не заговаривай, — заводился Генка. — Отвечай мне! А то я тебе морду прямо по этим гаражам размажу.

Вероника тут же встала в боевую позу:

— Попробуй, — усмехнулась она многообещающе.

И тут наконец в их разговор вмешался Андрей:

— А я помогу, — сказал он. — Сливай воду, Чума, раскалывайся, а то ведь хуже будет.

Вероника с прищуром оглядела обоих, как бы прикидывая свои шансы.

Шансов не было.

— Ладно, — сдалась она. — Чумой меня с детства зовут. Ребята эти — мои старые знакомые. Когда-то мы дружили с ними, а потом… поссорились. И стали врагами.

— Почему вы разбежались? — спросил требовательно Генка. — Кто кого подставил?

— Генка! — Голос у Вероники стал неожиданно жалобным. — Не спрашивай меня, пожалуйста. Зуб даю, придет время — все расскажу. Только сейчас не спрашивай, ладно?

Генка усмехнулся.

— Тебе, подстилка, не надо зуб давать, я его в любое время могу и сам у тебя вырвать.

— Ты… — начала Чума, но спохватилась и замолчала.

— Ну? — насмешливо спросил ее Генка. — Что замолчала? Что сказать-то хотела?

— Ген…

— Ладно, черт с тобой, не хочешь говорить сейчас — не говори, — милостиво разрешил Генка. — Но с одним условием.

— Согласна, — торопливо проговорила Чума.

— Повторяй за мной…

Генка пристально смотрел на Веронику, пытаясь понять — сломлена ли она или только притворяется, отсрочку хочет заиметь. Смотрит вроде преданно, как собачонка, но кто знает, что у нее на уме…

— Что повторять-то? — переспросила у него Чума.

Генка тряхнул головой и начал.

— Повторяй: я — подстилка, — он усмехнулся, — то есть я хотел сказать, что ты, Чума, — подстилка.

Чума молчала. Андрей с интересом, а Таня — с ужасом на нее смотрели.

Неужели повторит?

— Ну? — с угрозой в голосе сказал Генка, надвигаясь на Веронику.

Она глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Я — подстилка.

— Громче!

— Я — подстилка! — повысила голос Вероника.

Генка удовлетворенно кивнул, но он еще не закончил испытание.

— Грязная вонючая подстилка, — сказал он. — Повторяй.

— Я — грязная, вонючая подстилка, — покорно повторила Чума. — Доволен?

— Доволен, — сказал ей Генка. — А теперь — последний вопрос: ты трахалась с этим Кузнецом?

— Генка!

— Отвечай, сука.

Чума мотнула головой и твердо посмотрела на своего мучителя.

— Отвечаешь, что это последний вопрос? — спросила она.

— Говори, говори, — усмехнулся Генка. — Отвечаю.

Она кивнула и ответила:

— Трахалась. Все?

— А с этим, Черепом? — не отставал Генка.

Но Чума отрицательно покачала головой:

— Ты ответил за свои слова, — сказала она Генке. — Это был последний вопрос. Больше ты не задаешь вопросов.

— Ты будешь делать то, что я тебе говорю! — заорал на нее Генка, но тут вмешался Андрей — во второй раз.

Он встал между командиром и Чумой, наставил на Генку указательный палец и внятно, внушительно проговорил:

— Генка! — сказал он. — Ты только без беспредела, ладно? Сам же сказал, что последний вопрос. Придет время — мы все узнаем. Да, Чума? — обратился он к Веронике.

Та с благодарностью на него посмотрела и кивнула.

Генка прикинул и понял, что лучше не гнать волну.

— Ладно, — отступил он и, глядя на Веронику, показал на Андрея. — Благодари его.

Чума только кивнула Андрею.

«Боже, что я тут делаю, — подумала вдруг Таня с какой-то отчетливой тоской, — что я делаю с этими людьми?! Это же кошмар, ужасный непрекращающийся кошмар! Как я попала сюда, что мне нужно от них и что им от меня нужно?! Бежать, бежать надо отсюда!»

Интересно, возразила тут же она себе, очень интересно, куда ты побежишь? К папе? Или слоняться по вокзалам? Нет, милая моя, видимо, крест тебе такой выпал, и ничего тут уже не поделаешь. Может быть, пришла ей в голову мысль, может быть, все это Бог сделал для того, чтоб я вытащила всех этих ребят из той пропасти, к которой они так дружно шагают? Может быть, я могу им помочь? Может, это миссия у меня такая?

Ну, прямо мать Тереза, усмехнулась она про себя. Ну, прямо монашка! Ладно, не ври самой себе. Нету никакой миссии. А что есть? А есть реальность, в которой ты находишься. И выглядит эта реальность не слишком привлекательно, но что есть — то есть. Больше у тебя не будет ничего. И если сможешь, то улучшай свою реальность. А не можешь — молчи и сопи в тряпочку.

Во всяком случае, рядом со мной Андрей. Он хоть и не сэр Ланселот, и не Дон Кихот, но благородства в нем тоже хоть отбавляй. Ну, не Ланселот, ладно. Не сэр Галлахэд. Робин Гуд!

Таня даже повеселела, когда нашла Андрею литературный аналог. Правда, он еще не помогал бедным, но это уже наша забота, думала она, глядя на своих товарищей повеселевшими глазами.

Она вдруг заметила: что-то между ними изменилось. Таня мотнула головой, отгоняя лишние мысли и стала слушать внимательно.

Генка настойчиво что-то выспрашивал у Вероники.

— Ты что, серьезно говоришь?!

— Отвечаю, — кивала Чума.

— Чума! — Генка неожиданно приподнял Веронику и расцеловал. — Если, короче, не туфту гонишь, я у тебя прощения попрошу, гад буду.

— Что такое? — спросила Таня тихо у Андрея. — Я не расслышала, что она сказала.

Андрей внимательно на нее посмотрел и ответил:

— Она сказала, что знает, где можно взять оружие.

— Запомни, Петя, — в последний раз напомнил Семен Петру Аверьяновичу, — ты — лицо постороннее. Я не хочу принести тебе неприятности.

— Ты мне надоел, Сема, — отозвался Акимов.

— Ну, — сказал Семен, — с Богом!

Перед ними был ночной бар «Метелица».

Они вышли из машины и направились к блестящим металлическим дверям.

Заплатив за вход, вошли вовнутрь.

— М-да… — проговорил Никита, — вот, значит, как нынче буржуи живут!

Прежде чем впустить их в зал, дюжие парни проверили их на предмет оружия. Небольшой дубиночкой проводили перед каждым, и Никита с Петром не были исключением.

— Что это они делают? — спросил Никита.

— Сканируют, — объяснил Петр. — Оружие сюда пронести невозможно.

— Ну что ж, мудро, — заметил Никита. — И помогает?

— Наверное, — пожал плечами Петр. — Но больше, по-моему, успокаивает.

— Интересно? — спросил Семен у Никиты.

Тот кивнул.

— Очень. Как в кино попал. Так и кажется, что кто-нибудь выскочит сейчас и закричит: стоп, мол, съемки закончены!

Безруков усмехнулся.

— Смотри в оба, — посоветовал он Никите. — Сейчас здесь такое кино начнется…

Они вошли в зал с игровыми столами. Народу было много — все столы заняты. Люди играли, делали ставки, мало интересуясь тем, что происходит вне столов с зеленым сукном. Никита обратил внимание на обилие красивых молодых и элегантных женщин.

— Они тоже играют? — спросил он у Семена.

— Кто? — не понял тот.

— Ну, вот эти женщины. Такие красивые — не подступишься.

— Шестьсот долларов.

— Что — шестьсот долларов? — не понял Никита.

— Вытаскивай шестьсот долларов, и смело подступай к любой, — посмеиваясь, объяснил ему Семен. — Это их цена.

Никита почувствовал, что у него дыхание останавливается.

— Шестьсот долларов за то, чтобы переспать один раз с этими лахудрами?!

— Ну вот, уже лахудры, — засмеялся Безруков. — Жаден ты, Никита, жаден. Да не расстраивайся, не один раз. Если сможешь десять раз, ради Бога. Только за одну ночь, имей в виду.

— А что ты хочешь? — вмешался Петр. — Здесь люди за одну ночь тысячи долларов оставляют.

— Неужели платит кто-то такие деньжищи?! — не мог никак успокоиться Никита.

— Платят, платят, — кивнул Семен. — Спрос рождает предложение. Слышал про такой закон экономики?

— Идиотизм какой-то…

— Так, все! — вдруг отрывисто бросил Семен. — Разговоры о девочках закончены. Никита, иди на место. Мне подали знак, что все готово. Идем, Петр.

Никита кивнул и подошел поближе ко входу. Здесь он устроился в одном из огромных мягких кресел и со скучающим видом стал оглядывать зал. Будто ждал кого-то.

И внезапно встретился глазами со взглядом молодого человека, который едва заметно прикрыл веки и тут же отвернулся от Никиты. Котов понял, что это человек Семена и что следует быть начеку. События могли начаться в любую минуту.

Тем временем Семен и Петр поднялись по лестнице на второй этаж, где шла музыкальная программа. На эстраде молодая певица со странным именем Наталья Атака пела что-то оглушительное. Десятка два посетителей танцевали, еще столько же лениво поглядывали на все это со своих кресел.

Чуть левее от эстрады находилось возвышение, на котором стояли красиво сервированные столы. На каждом — свеча, огонь которой надежно защищал стеклянный колпачок. Если свеча догорала, ее ту же заменяли. Вышколенные официанты с достоинством встречали посетителей, которые отважились поужинать в этом месте.

В самом дальнем углу, за небольшим столиком сидели четверо мужчин. Впечатление они производили внушительное. Спокойные, уверенные в себе, одеты по последней моде, они вели неторопливую беседу.

Семен скользнул по ним взглядом и, пройдя мимо стола, направился в подсобное помещение, которое располагалось сразу за возвышением. Петр невозмутимо следовал за ним.

Пройдя еще несколько метров, Семен оказался рядом с дверью в мужской туалет. Он кивнул Петру, и они вошли туда.

В туалете прямо у двери сидел пожилой служитель, который сразу же предложил им бумагу. Семен жестом отказался, хотя и направился не к писсуару, а к кабинке. Причем к определенной кабинке.

Пробыл он там, впрочем, недолго, не более минуты. Выйдя из нее, он протянул Петру оружие — пистолет Макарова. Служитель ничего не заметил.

Семен и Петр пустились в обратный путь.

Мужчины никуда не ушли, так же степенно и неторопливо беседовали. Безруков и Акимов подошли к столу.

— Здравствуйте, — поздоровался Безруков со всеми присутствующими и бесцеремонно сел за их столик. — Меня зовут Семен Безруков. Может, слышали, а? А его, — он показал на Акимова, — его зовут Петя.

Мужчины переглянулись. Один из них, самый, видимо, молодой и горячий, чуть удивленно протянул:

— Слышать-то слышали. И что тебе от нас надо? — он повернул немного голову, поднял руку и щелкнул пальцами.

Семен улыбнулся и сказал ему:

— Можешь не вертеть головой и не щелкать пальцами. Никто не подойдет. В зале — и здесь, и на первом этаже — полно моих людей. Твои «быки» не смогут к тебе подойти, даже если очень захотят.

Действительно, никто не спешил к мужчинам на помощь, и это сильно их удивляло.

— Что происходит? — тихо спросил самый пожилой из них. Во всяком случае, волосы его были совершенно седые.

Семен отогнул полу пиджака так, что стал виден пистолет.

— У него тоже есть, — кивнул Семен на Акимова.

Петр выразительно прикрыл веки и продемонстрировал им свое оружие.

— Что надо? — спросил Седой. — Хочешь что?

— Я хочу понимания и теплоты, — так же беззаботно улыбаясь, ответил Семен. — Я хочу, чтоб сейчас вы, все четверо, встали и спокойно пошли к выходу.

— С ума сошел?! — не выдержал самый молодой.

— Предупреждаю, — ровным голосом продолжал Семен, не обращая на реплики с места никакого внимания, — предупреждаю, что людей моих в этом зале больше, чем посетителей. И у каждого из них есть оружие,

— Врешь, — снова сорвался Молодой, — как бы они его пронесли?

— А как я пронес? — спокойно возразил ему Безруков. — Не надо тянуть время, господа. Мои люди настроены решительно. Если через несколько минут мы с вами не покажемся на выходе, то они нажмут на одну кнопку, которая связана сразу с четырьмя квартирами, где находятся родные и близкие всех здесь присутствующих, разумеется, за исключением меня и Пети. Одна квартира, — он посмотрел на Седого, — находится на Таганке, другая, — он посмотрел на Молодого, — на Тверской, третья, — он посмотрел на третьего из мужчин, очень толстого и все время потевшего, — третья квартирка находится на Маяковке, а четвертая, — он улыбнулся четвертому, на котором были черные очки, несмотря на полумрак в комнате, — четвертая квартира находится совсем рядом, в Кривоколенном переулке.

Мужчина в черных очках произнес только одно:

— Блефуешь, Сема.

Тот медленно покачал головой.

— Не-е-ет, — протянул он. — Меня тут, надеюсь, каждый знает. Я туфтой никогда не занимался. И если я говорю, что взорвется, значит — взорвется.

— Что ты хочешь от нас? — спросил Седой.

— Так я же говорю, — терпеливо проговорил Безруков. — Я хочу, чтобы вы спокойно встали, спокойно прошли к выходу и так же спокойно сели в машины, которые мои люди вам укажут. За ужин можете не расплачиваться. Я угощаю.

— А если по дороге наши люди тебя оприходуют? — спросил Седой.

— Исключено, — жестко смотрел на него Семен своими серыми спокойными глазами. — Так что давайте вставайте.

Официанты и метрдотель старательно делали вид, что не замечают в зале ничего необычного, хотя всяких мелочей — хоть отбавляй. Ну хотя бы вот это: им настрого приказали следить за тем, чтобы даже муха не подлетела к этим четверым авторитетам, а тут подошли двое, поговорили, и вот уже четверка, стреляя по сторонам злыми глазами, встает и идет к выходу. Хотя раньше официантам сказали, чтоб они были готовы обслуживать «гостей» всю ночь. Теперь они уходят. Впрочем, черт с ними…

Никита видел, как его друзья ведут четверых мужчин, и восхитился их профессионализмом — все тихо, спокойно, четко.

Казалось, что в заведении по-прежнему только играли, пили кофе, фланировали между столов праздные люди, но наметанный взгляд Котова уже давно заметил кое-что невидимое глазу непосвященному. Едва только кто-нибудь из отвечающих за безопасность своих боссов дергался, пытаясь прийти им на помощь и разобраться с теми, кто нарушил священный покой их хозяев, как около него моментально возникал один из людей Безрукова, редко — двое, бесшумно и без малейших усилий нейтрализовывал его. И каждый делал это так, как того требовала обстановка. Казалось, люди Безрукова были расставлены на каждом квадратном сантиметре этого шикарного казино.

Семен, Петр и конвоируемые ими «игроки» медленно шли к выходу. Казалось даже, что не Безруков с Акимовым их ведут, а они — сопровождают Петра и Семена. Постепенно стали подтягиваться к ним и свободные люди из агентства «Безруков лимитед». Никита напрягся — сейчас в действие вступать ему.

Охранник, стоявший при входе, увидев странную процессию, заподозрил неладное. Сунув руку в карман, он достал радиотелефон и уже поднял его на уровень уха, когда Никита, проходя мимо, ткнул его пальцами в солнечное сплетение. Парень охнул и выронил из рук трубку, которую Никита тут же подхватил.

Процессия уже вышла на улицу, где ее встречало сразу несколько машин. Каждому из четверых досталась отдельная машина и по три дюжих сопровождающих. Развернувшись, машины разъехались в разные стороны.

Все. Конец. Дело сделано.

Семен подмигнул Никите:

— Молодец. Я все видел. Есть, есть еще порох в пороховницах.

— Спасибо, что доверил, — просто сказал Никита.

— Ешь на здоровье, — засмеялся Семен, — тем более что я ничем не рисковал.

Никита не сразу понял, что означают эти слова, но оглянувшись вокруг, он увидел молодого человека, который находился рядом с ним около входа. Он понял, что этот человек страховал его на случай осечки.

Никита хотел рассердиться, но, подумав, решил, что Безруков прав. В конце концов, спасибо еще за то, что вообще серьезно отнесся к нему. Мог ведь запросто сказать: вы посидите тут, журнальчики почитайте, а я отлучусь на пару часиков. Нет, правильно все сделал Семка, и обижаться тут не на что.

— Так ты едешь? — спрашивал у него Семен. — Надо дело закончить.

Никита кивнул и полез в машину. Взревев мотором, «БМВ» помчалась по улице.

Некоторое время в салоне царило молчание. Первым его нарушил Петр.

— Может быть, все-таки расскажешь подробности? — спросил он у Безрукова. — Кто такие, чем знамениты? Что за тюрьму ты им приготовил? Не для протокола.

— Да, правда, — оживился Никита. — Расскажи, Сем.

— Вот за что я люблю своих товарищей, — хохотнул Семен, — сперва делают, а потом уже расспрашивают: как да почему? Все расскажу, други. Только доделаю все до конца, да еще несколько распоряжений отдам, — он повернулся к Никите. — Давай фотографию.

— Какую фотографию? — не понял тот.

— Танину фотографию! — напомнил ему Семен. — Ты зачем в Москву приехал? Дочь искать или ко мне на работу наниматься?

— О! — сказал Никита. — Извини.

Он достал из кармана портмоне и вынул фотографию.

— В прошлом году делали, — протянул ее Семену.

— Красивая… — задумчиво проговорил Семен, глядя на фотографию. — И на Светлану похожа.

— Да, — отозвался Никита.

— Дай-ка, — каким-то странным голосом попросил Семена Акимов, протягивая руку.

Тот внимательно на него взглянул и протянул фотографию.

— Да, — сказал Петр сдавленным голосом. — Похожа.

— Что с тобой? — спросил его Никита.

— Как — что? — ответил за Петра Семен. — Он же любил Светлану. Ты что, не знал?!

— Нет, — потрясенно глядя на Петра, ответил Котов.

Акимов поднял на него глаза, в которых читалась боль, и вымученно улыбнулся.

— Не беспокойся, — сказал он Никите. — Она тоже не знала.

Прибыв в офис, Семен вызвал помощника и протянул ему фотографию Тани.

— Размножьте это на ксероксе, — приказал он ему. — Соберите всех свободных людей, сколько сможете. Раздайте по фотографии каждому. Прочешите всю Москву. Переверните весь город вверх дном, но найдите мне эту девушку. За расходами можете не следить.

— Откуда это у тебя?!

Генка недоумевал. Да и все остальные тоже. Сколько еще сюрпризов у этой девчонки, у самой настоящей Чумы?! Будет им конец когда-нибудь, или она так и будет, как фокусник, вытаскивать из кармана таких вот «длинноухих зайцев»?!

Но сейчас она вытащила баллончик. Обыкновенный газовый баллончик, которым можно вырубить любого.

— Откуда это у тебя?!

— От верблюда, — буркнула Чума.

Она уже пришла в себя и стала такой, какой ее привыкли видеть: чуть загадочной, чуть хмурой и очень решительной.

Генка пожал плечами. Ладно, потом разберемся, решил он, придет время, и мы разберемся с этой девчонкой. Чего сейчас попусту нервы трепать.

Он шумно вздохнул и приказал.

— Так! Танька, Андрюха! Оставайтесь здесь. Если через час нас не будет — смывайтесь. Куда хотите.

— В Барыбино, — сказала Чума и протянула Андрею ключ от квартиры.

— Может, вместе пойдем? — предложил Андрей.

— Нет, — отрезала Чума.

— Помолчала бы, Чума, — сказал ей Андрей. — Все видели, что ты такое.

— Видели — больше не увидят, — спокойно проговорила Вероника. — Четверо — слишком много.

— Ну вот и посиди здесь с Танюхой, — повысил голос Андрей. — А мы с Генкой все сделаем.

Чума вздохнула.

— Андрюха, — сказала она миролюбиво. — Клянусь, ты как мужик мне больше нравишься, чем Генка. Но, понимаешь, ты…

Но Генка уже перебил ее:

— Что-о?! — протянул он грозным голосом. — Когда успела?!

— Да нет! — отмахнулась Чума от него. — Андрюха, скажи ему.

Андрей посмотрел на Генку и сказал:

— Не было ничего, отвечаю.

— Ну смотри, — сказал Генка, обращаясь не к нему, а к Веронике. — Я лично Андрюху осуждать не буду. Мне ему предъявим из-за шлюх всяких кидать западло, понятно?

— Ладно, все понятно, — немного устало говорила Чума. — Я чё сказать-то хочу? Андрюха, короче, ты как мужик меня бы больше устроил, понятие у тебя есть. Но Генка — он у нас главный. Поэтому я с ним, и больше ни с кем не буду, ясно?

— То-то, — бросил удовлетворенный такой постановкой вопроса Генка.

— Да нужна ты мне! — пожал Андрей плечами. — Чего это ты разговорилась?

— Вот бля! — снова вздохнула Чума. — Вы дадите мне договорить, или нет?

— Да ты говори, говори.

— Ну, в общем, уважаю я тебя, Андрюха. Но ты подумай: а как вдруг вы запалитесь там с Генкой? Мне что — с Танюхой твоей тут куковать прикажешь? Да я за вами пойду и всю ментовку разнесу. А не разнесу, значит, с вами в зону пойду. И что тогда твоей Танюхе делать? Ехать в Барыбино и ждать тебя там?

Андрей изумленно посмотрел на Генку.

— Слушай, — спросил он у друга. — Чего она несет?! Ты врубаешься?

Генка в задумчивости молчал, и все смотрели на него, ожидая, что он решит.

— Конечно, — медленно заговорил он после долгой паузы, — надо бы этой бабе хорошенько дать просраться за эти ее слова. «Зона». Кто тебя за язык тянет, дура?! — крикнул он на Веронику, но та совершенно никак не отреагировала, а только безмолвно смотрела на него, ожидая продолжения. И он продолжил, снова заговорив медленно и как бы задумчиво. — Но с другой стороны, Андрюха, сам посуди. Ведь есть в том, что она говорит, доля истины, а? Или нет? Слушай, правда, чё с Танькой-то будет?

Таня не верила своим ушам. Боже, лихорадочно думала она, сделай так, чтобы он не пошел, сделай так, чтобы он не пошел! Почему он хочет идти?! Он ее любит и хочет идти. А эти, эти двое, которые, ей казалось, с пренебрежением к ней относятся, они не хотят, чтобы он шел — из-за нее! Что же происходит?! Что происходит на этом свете, таком запутанном?! А Андрей?! Что же он молчит?!

— Шекспир, — сказала она вслух, и все остальные, вздрогнув, посмотрели на нее. — «Быть или не быть». Страсти — как у Шекспира.

— Говори по-нашему, — попросил ее Генка и снова повернулся к Андрею. — Короче, братуха, как скажешь, так и будет. Скажешь, чтоб вдвоем мы шли, — так тому и быть. Скажешь, чтоб Чума со мной шла — значит, Чума.

Андрей молчал.

— Ты пойми, — горячо говорил Генка. — Я не к тому, чтобы ответственность на тебя валить, — он кивнул на Таню. — Из-за нее это. Как скажешь, так и будет.

Таня напряженно всматривалась в Андрея, пытаясь поймать его взгляд. Но тот отворачивался, не смотрел в ее сторону, и она почувствовала страх. Что будет?

— Ладно, — сказал наконец Андрей. — Идите.

Чума аж подскочила.

— Правильно, Андрюха! — чуть не возопила она. — Я же, бля, говорю — понятие у тебя.

— Закрой пасть, — приказал ей Генка.

Чума замолчала, кивнув только.

— Вот так, значит, — рубанул рукой Генка. — Правильно решил, Андрюха. Значит, поняли, да? Если через час нас не будет — смывайтесь. Поживите в Барыбино пару дней. Если и тогда не появимся — что хотите, то и делайте. Хотите в Горек возвращайтесь, а хотите — женитесь.

— Ладно, не каркай, — буркнул Андрей.

Ребята пожали друг другу руки, и Генка с Чумой исчезли, а Андрей с Таней остались ждать…