Мюнхен 1938: падение в бездну Второй мировой

МЮНХЕН‑1938 В ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ ВЕНГРИИ (1938). Олег Казак

Согласно Трианонскому мирному договору, заключенному 4 июня 1920 г. между странами — победительницами в Первой мировой войне и побежденной Венгрией, последняя лишалась более 70 % территории и 64 % населения. В состав Чехословакии были переданы территории Словакии и Подкарпатской Руси. Претензии к Праге в повестке дня Будапешта сохранялись весь межвоенный период. Венгрия активно искала союзников для политики реванша. Аргументы для нее сформулировали венгерские интеллектуалы. В кризисный 1938 г. появился ряд работ, авторы которых рассматривали перспективы трансформации Чехословацкого государства. Изучение и творческое переосмысление наследия венгерских интеллектуалов межвоенного периода полезно как для историков, так и для современных исследователей процессов национально — территориальных трансформаций в Центральной Европе.

После прихода к власти Адольфа Гитлера Германия начала планомерные действия по ревизии Версальской системы. В планах, связанных с расчленением Чехословакии, Гитлер отводил значительную роль Венгрии. По расчетам рейхсканцлера Германии, возможный венгерско- чехословацкий вооруженный конфликт стал бы поводом для немецкого военного вмешательства. Однако, в ходе переговоров в ноябре 1937 г. и августе 1938 г. венгерская сторона отклонила идею Берлина о прямом военном столкновении с Чехословакией[373]. Гитлер вместо полного ее расчленения для начала вынужден был довольствоваться присоединением к Третьему рейху Судетской области — северо — западного региона Чехословакии, где преобладало немецкое население. Данное решение было закреплено в Мюнхенском договоре 29–30 сентября 1938 г. В дополнении к нему шла речь о том, что венгерское и чехословацкое правительства должны были прийти к согласию в спорных вопросах, касавшихся положения венгерского меньшинства.

Будапешт уделял большое внимание не только дипломатической деятельности, но и подготовке общественного мнения к ревизии послевоенного мироустройства. В 1927 г. была образована Венгерская ревизионистская лига (руководитель — писатель Ференц Герцег), целью которой являлась пропаганда необходимости «справедливого» пересмотра трианонских границ Венгрии. В этом же году был основан крупнейший венгерский ревизионистский журнал эпохи Миклоша Хорти — «Венгерское обозрение» (Magyar Szemle). Первым редактором ежемесячного журнала стал премьер — министр Венгрии Иштван Бетлен, которого позже сменил известный историк Дьюла Секфю. С декабря 1938 г. редактором являлся литературовед и лингвист Шандор Экхард. В издании регулярно публиковались аналитические работы венгерских интеллектуалов, придерживавшихся консервативных взглядов. Одной из главных тем являлся национально — территориальный вопрос в межвоенной Европе. Работы историков, политологов, философов, публиковавших свои аналитические статьи в «Венгерском обозрении», отличались достаточно высоким методологическим уровнем. Ученые, в частности, отмечали недопустимость использования современных представлений о национальных общностях при анализе более ранних исторических периодов.

В апреле вышла статья Иштвана Боршоди «О внутренней политике в отношении судетских немцев». Почти за полгода до событий Мюнхена венгерский ученый попытался определить исторические и этнические истоки судето — немецкого ирредентизма [под ирредентизмом понимается общественно — политическое движение, целью которого является воссоединение территории, на которой проживает этническое (национальное) меньшинство, с титульным государством соответствующего этноса (нации)]. По мнению Боршоди, до конца XVII в. среди судетских немцев превалировал «земельный патриотизм», в рамках которого культивировалась идея общей судьбы населения региона (прежде всего немцев и чехов). С начала XVIII в. «земельный патриотизм» в качестве основного фактора самоидентификации судетских немцев сменяется лояльностью монархии Габсбургов[374].

«Первой вспышкой» идеи принадлежности судетских немцев к немецкой национальной общности, «смертью идеи земельного патриотизма» Боршоди назвал революционный 1848 г. Судетские немцы делегировали своих представителей во Франкфуртский парламент, принявший решение о создании Германской монархии. По мнению автора статьи, этот факт «убедительно доказывал, что судетские немцы чувствовали себя неразделенной частью немецкого народа». Мощный удар по идее «земельного патриотизма» нанесло послание Франтишка Палацкого Франкфуртскому национальному собранию от 11 апреля 1848 г. В нем чешский историк и политический деятель «от имени чешского народа отверг план немецкой национальной империи и, ссылаясь на естественное право, считал невозможным, чтобы чехи принесли в жертву собственную народную самобытность и служили другому народу»[375].

В Первой Чехословацкой республике статус судетских немцев деградировал до положения национального меньшинства, но именно в этот период произошла окончательная консолидация национальной общности. По замечанию автора статьи, до 1918 г. между немецким населением различных исторических регионов чешских земель имелась «определенная духовная дистанция». Преодолению этой дистанции на протяжении 1920–1930‑х гг., по мнению Боршоди, способствовал ряд факторов: экономические сложности, наличие харизматического лидера — Конрада Генлейна, фактор Третьего рейха и др. Главным же основанием консолидации судето — немецкой общности автор считал недальновидную политику властей Чехословакии в национальном вопросе. Ученый подчеркивал, что Томаш Масарик, Эдвард Бенеш в деле построения «национального государства» отвергли свои же обещания автономии и широких свобод для представителей национальных меньшинств, называли политиков, которые требовали этих свобод, «деструктивными идеалистами», «отвергли демократический реализм меньшинств, борющихся за свое национальное существование» и превратили декларируемый «демократический строй в фикцию»[376].

Результатом такой политики стал успех на парламентских выборах 1935 г. Судетско — немецкой партии Генлейна, которая в регионах с немецким населением получила больше голосов, чем любая из «чехословацких» партий. Тех представителей немецких партий, которые, в отличие от Генлейна, после выборов вошли в состав правительства, Боршоди уличал в попытках спекуляции на идее «земельного патриотизма», элементы которой сохранялись у незначительной части судетских немцев[377]. Автор аналитического материала считал необоснованными обвинения приверженцев Генлейна в желании «не просто расколоть Чехословакию, а предоставить всю ее территорию Берлину»[378] (в конечном счете партия Генлейна стала одним из важнейших инструментов осуществления Третьим рейхом именно такого сценария). В заключении статьи Боршоди отметил, что Прага выступает против «чаяний меньшинств, идеи автономии», которая предусматривает трансформацию Чехословакии в «государство национальностей по закону и справедливости»[379].

Ряд аналитических материалов, посвященных проблеме трансформации чехословацкой государственности и ревизии трианонских границ, был опубликован в ноябрьском выпуске «Венгерского обозрения». Авторы работ позитивно восприняли Мюнхенское соглашение, которое среди прочего предусматривало необходимость решения Прагой национально — территориальных проблем венгерского меньшинства. Часть статей была подготовлена еще до Первого Венского арбитража 2 ноября 1938 г. (в результате него Венгрия получила южные регионы Словакии и Подкапатской Руси площадью в почти 12 тыс. км кв. с более чем миллионным населением). Остальные статьи — после осуществления данного международно — правового решения.

В статье Лайоша Гоголака «Фелвидек: земля и история» (Фелви- дек — дословно — «Верхний край», области на севере и северо — востоке Венгерского королевства, по Трианонскому мирному договору переданные Чехословакии) данный исторический регион рассматривался как место особого взаимопроникновения культур венгров, словаков, немцев, русинов, которое на протяжении веков сохраняло свой «венгерский дух». Автор обращал внимание на многочисленных представителей венгерской знати, имевших словацкие корни или словацкие фамилии. По мнению Гоголака, «венгерская знать не была закрытым отдельным классом, в ней не было национального и лингвистического разделения в современном смысле слова»[380]. Венгерская знать, по убеждению автора, поддерживала зарождавшуюся словацкую литературу. Тесно переплетались венгерские и словацкие традиции, уклады жизни также в средних и низших социальных слоях региона. Не случайно в словацкой народной культуре, коллективной памяти сохранились предания о восстании Ференца II Ракоци[381]. Гоголак особое внимание уделил характеристике деятельности Матьяша Бела (1684–1749), сына словака — мясника и венгерской дворянки, воспитанного на «латино — венгерско — немецкой грамотности», посвятившего свою жизнь Венгрии и «объединившего венгерское историческое чувство и традиции венгерского дворянства с заботой о словацких духовных традициях»[382]. Матьяш Бел являлся автором фундаментального энциклопедического труда «Новое историко — географическое описание Венгрии», первого сборника документов по истории Венгрии и первого учебника венгерского языка. Одним из первых он выдвинул идею создания Венгерской академии наук[383]. Творческий путь Бела позиционировался Гоголаком в качестве наглядной иллюстрации «общей судьбы» населения Фелвидека.

Гоголак называл Фелвидек «живым примером идеи хунгаризма»[384]. Концепция «нового хунгаризма», главными разработчиками которой являлись влиятельнейшие венгерские политики Иштван Бетлен и Пал Телеки, была активно представлена на страницах «Венгерского обозрения». В основе концепции лежало признание права каждой общности на национальное самосознание и получение национальной автоно- мии[385]. Позже концепция хунгаризма была по — иному интерпретирована лидером фашистской Партии скрещенных стрел Ференцем Салаши. Его идея «Хунгаристского рейха» базировалась на принципе венгерского национализма с признанием некоторых культурных прав лояльных представителей национальных меньшинств. «Хунгаристский рейх» рассматривался в качестве равного партнера в «сообществе националистической Европы». При этом Салаши являлся идейным противником лидера Венгерской национал — социалистической партии Фиделя Палфи, который выступал за построение национального венгерского государства исключительно для «расовых венгров»[386].

Возникновение национальных движений в XIX в., по мнению Го- голака, положило конец эпохе «архаичной доброжелательности», «традициям общего венгерско — словацкого духа». Взамен этого возникли «безжалостные национальные и языковые конфликты», которые после образования Чехословацкой Республики стали подогреваться «чехословацкими националистическими выскочками». Произошло жесткое национальное разделение словаков и венгров, концепция «общего дома», «потребностей родной земли» становилась все более маргинальной. По мнению Гоголака, «стало трудно оставаться венгром по чувству, а не по языку»[387]. Славянская концепция «естественного народного права» и венгерская концепция «исторической родины» стали противоречить друг другу. В этих условиях, на взгляд автора статьи, венгры Фелвиде- ка были вынуждены прибегнуть к «спасительной идее венгерской универсальности», к осознанию своего единства с венграми иных исторических регионов[388]. «Чудесный старый мир», «общий мир для венгров, словаков, немцев» в последний раз был запечатлен на страницах произведений Миксата Кальмана (1847–1910), уроженца местечка Склабо- ня[389] (сегодня — район Вельки — Кртиш, Банскобистрицкий край, Словакия). Гоголак выражал надежду, что после возвращения Фелвидека Венгрии в регионе будет восстановлена межнациональная и межкультурная гармония[390].

«Общей судьбе» венгров, словаков и русинов Фелвидека была посвящена статья Эндре Моравека, также вышедшая в ноябрьском выпуске «Венгерского обозрения». На взгляд автора, три народа были «на протяжении веков связаны биологическими, духовными и историческими узами». Искусственный разрыв этих связей, вызванный образованием чехословацкого государства, привел к значительному ухудшению экономического положения венгров, словаков и русинов[391]. Моравек, как и Гоголак, апеллировал к идее «хунгаризма»: «Венгры более тысячи лет поддерживали идею свободного развития народов, живущих в Дунайском бассейне, веками защищали их процветание»[392]. По мнению публициста, чехословацкая пропаганда на протяжении 20 лет пыталась разрушить органичную идею «венгерско — словацко — русинского братства». Для этого пражскими идеологами была «изобретена чехословацкая нация», частью которой объявили словаков. Сущность решения Прагой русинского вопроса Моравек видел в следующем: чехословацкие власти наряду с декларацией лозунгов «славянского братства» склоняли восточнославянское население к принятию чуждой им русской или украинской идентичности[393].

Моравек назвал два основных аргумента чехословацкой пропаганды. Во — первых, идеологи чехословацкого государства в межвоенный период подчеркивали, что «в еще феодальной Венгрии вся власть принадлежала олигархам, которые относились бы к русинам и венграм как к крепостным и жестоко эксплуатировали бы их» в случае присоединения Фелви- дека к Венгрии. Другой «пропагандистский миф» (в трактовке Мораве- ка) гласил, что Венгрия никогда не признавала права на самоопределение народов, живущих на ее территории. В результате подобного рода пропаганды в общественном мнении большинства европейских стран закрепился образ Венгрии как «забытого реакционного острова»[394]. Автор статьи признавал, что в начале XX в. имели место проявления венгерского национализма (популярное выражение некоторых чиновников «говорите по — венгерски, если едите венгерский хлеб»), однако их масштаб был во много раз преувеличен чехословацкими учеными и публи- цистами[395]. Моравек подчеркивал необходимость «выбить почву из — под ног» антивенгерских пропагандистов. Для этого следовало провести справедливую аграрную реформу, решить иные острые социальные проблемы в Венгрии. Требовал решения и национальный вопрос. На взгляд публициста, венгерские власти должны были гарантировать всем народам право на свободное культурное и хозяйственное развитие. Работа государственного аппарата (прежде всего системы образования, прессы) должна была быть нацелена на взаимное сближение венгров, словаков и русинов[396].

Проблеме исторических судеб венгров Фелвидека была посвящена статья Яноша Олведи. Политика Праги трактовалась автором как «псевдодемократическая»: при формальном наличии всех демократических институтов правительственные мероприятия в социальной, хозяйственной, культурной, политической сферах были направлены на «реализацию единственной цели — поглощение венгерской национальности, ее медленное устранение»[397]. Основной метод данной политики, по мнению Олведи, заключался в «пролетаризации венгров Фелвидека, лишении их среднего класса и интеллектуальных лидеров»: «Пражская политика, направленная на венгерскую крестьянскую и рабочую общность, лишенную слоя интеллектуалов, могла легче достичь своей цели — ассимиляции венгров»[398]. Олведи сообщал о 103 тыс. венгров (преимущественно представителей интеллигенции и духовенства), которые покинули Фелвидек в первое десятилетие чехословацкой власти в результате ассимиляторской политики Праги[399].

Автор статьи считал, что на протяжении 1920–1930‑х гг. «из фрагментированного, почти атомизированного венгерского общества складывалась новая социальная единица»: «Из нижних слоев крестьянства, рабочих и потомков старого среднего класса начала формироваться новая интеллектуальная элита, которая постепенно восстанавливала нарушенный социальный баланс»[400]. В результате в Фелвидеке возникло «венгерское национальное сообщество, лишенное классового деле- ния»[401]. Социальная структура Фелвидека существенно отличалась от социальной структуры трианонской Венгрии, в которой классовые интересы отдельных групп населения играли первостепенную роль. По мнению Олведи, возвращение Фелвидека требовало от венгерских властных элит кропотливой работы по переустройству государства на принципах «национального единства» (устранение классовых противоречий для сплочения венгерской нации)[402].

Аналитическая статья Габора Дараша была посвящена истории русинского вопроса. Автор подчеркивал, что под властью Венгрии «русины сохранили свой древний родной язык намного лучше, чем в двадцатилетний период вавилонского смешения языков под чешской ок- купацией»[403]. По мнению Дараша, до Первой мировой войны массовой мадьяризации русинского населения не проводилось: большая часть населения не посещала школы и «была озабочена исключительно поиском средств к существованию»; русины, выучившие венгерский язык и получившие хорошее образование во внутренних районах Венгерского королевства, «сохраняли свои древние традиции» и в будущем могли стать лидерами «русинского возрождения»[404].

Мероприятия венгерских властей в начале XX в. (более активное использование венгерского языка в образовательной сфере, попытки замены кириллицы латинским алфавитом, судебные процессы против русинов, перешедших в православие и др.) Дараш рассматривал в качестве оправданных защитных мер от угрозы «российской агрессии». Он придерживался популярной в венгерской историографии того времени точки зрения, согласно которой русофильское движение в Подкарпатской Руси существовало исключительно за счет средств Санкт — Петер- бурга[405]. В исторических сочинениях того времени всячески преуменьшалось значение традиционных панславистских настроений русинской интеллигенции.

Значительная часть работы Дараша была посвящена анализу положения русинского населения в рамках чехословацкого государства. Автор представил стандартный набор претензий к официальной Праге. В частности, власти Чехословакии обвинялись в искусственной поддержке русофильских и украинофильских общественных движений, чехизации системы образования, нежелании предоставить Подкарпатской Руси обещанную автономию и изменить административные границы таким образом, чтобы все русины проживали в одной провинции (значительная часть русинского населения проживало в восточной части Слова- кии)[406]. Данные аргументы в межвоенный период активно использовали венгерские ревизионистские издания, а также венгерские дипломаты и общественные деятели из числа мадьяронской русинской диаспоры в Америке для доказательства нежелания Праги удовлетворить национально — культурные запросы русинского населения[407].

Таким образом, провластные интеллектуалы хортистской Венгрии позитивно оценивали факт подписания Мюнхенского соглашения, рассматривали этот международный документ в качестве правовой основы ревизии трианонских границ и «возвращения» к Венгрии Фелвидека и Подкарпатской Руси. Следует отметить, что официальная Прага своей политикой в отношении национальных меньшинств в межвоенный период сама готовила почву для ревизионистской пропаганды в Венгрии. Аналитические работы в издании «Венгерское обозрение» отличались определенной тенденциозностью. Их авторы при рассмотрении эволюции национальных общностей исторической Венгрии не уделяли должного внимания процессам мадьяризации, с разной интенсивностью проводившейся вплоть до окончания Первой мировой войны.

Прогнозы венгерских интеллектуалов о «взвешенной и гармоничной» национальной политике Венгрии после ревизии трианонских границ не оправдались. Национальная политика венгерских властей на «возвращенных» территориях в 1938–1944 гг. отличалась жесткостью, вопреки массированной пропаганде идеи «общей судьбы» народов Кар- пато-Дунайского бассейна была направлена на ассимиляцию представителей невенгерских национальностей[408].