Мюнхен 1938: падение в бездну Второй мировой

МЮНХЕНСКИЙ КРИЗИС 1938 г.: ВЫЗРЕВАНИЕ И РАЗВЯЗКА (ПО ЧЕХОСЛОВАЦКИМ ДОКУМЕНТАМ И МЕМУАРАМ Э. БЕНЕША). Валентина Марьина

Чехословакия являлась основной пострадавшей стороной Мюнхенского кризиса 1938 г. Это небольшое государство с 15 млн населения, расположенное в центре Европы, стало жертвой агрессии гитлеровской Германии и политики Западных держав, направленной на «умиротворение» агрессора[22]. Чехословацкая республика (ЧСР) возникла в 1918 г. на развалинах Австро — Венгрии, потерпевшей, как и Германия, поражение в Первой мировой войне. Новое государство сложилось как многонациональное. В нем кроме титульных наций — чехов и словаков — компактно проживали немцы (более 3 млн человек), венгры, поляки, украинцы (русины). Большинство немецкого населения концентрировалось в Судетской области на северо — западе Чехии и получило название судетских немцев. Они идентифицировали себя с немцами Германии, которую считали своей исторической родиной. Решение национального вопроса и политика в отношении нацменьшинств всегда являлись слабым местом внутренней жизни Чехословацкой республики и доставляли властям немалые хлопоты.

Когда у кормила правления в Германии оказался Адольф Гитлер, политическая активность судетских немцев возросла. В 1933 г. был создан Судето — немецкий отечественный фронт, который затем был преобразован в Судето — немецкую партию (СНП). Его возглавил бывший учитель физкультуры Конрад Генлейн. Партия установила тайные контакты с Германией, получала оттуда финансовую поддержку, но официально заявляла о лояльности к Чехословацкой республике. Ее власти тоже пока относились к СНП спокойно, полагая, что в демократической ЧСР нет места для укрепления влияния тоталитарной партии. Не был изменен курс Чехословакии и на сотрудничество с Германией, несмотря на то, что в ее верхах усиливались агрессивные настроения[23].

В декабре 1935 г. на пост президента ЧСР был избран Эдвард Бенеш, до того бессменный министр иностранных дел страны, активно участвовавший в деятельности Лиги Наций. Во внешней политике Чехословакия со времени ее создания ориентировалась на Францию. 2 мая 1935 г. был заключен Франко — чехословацкий договор о взаимопомощи на случай агрессии, а вслед за этим 16 мая 1935 г. Бенеш приехал в Москву для подписания по сути аналогичного Советско — чехословацкого договора[24], что вызвало негативную реакцию со стороны гитлеровской Германии.

Аналогичную позицию занимал и Генлейн, неоднократно наведывавшийся в Лондон для убеждения английской общественности в бедственном положении немцев в Чехословакии. Это измышление гитлеровской пропаганды находило в правящих кругах Англии и Франции все больше склонных верить ему, понимание. Обратное суждение на этот счет приводит американский журналист и историк Уильям Ширер. Он считал, что судетские немцы «жили в Чехословакии совсем неплохо — лучше, чем любое другое меньшинство в стране». Проживая в областях, «где сосредотачивалась большая часть промышленности, судетские немцы процветали и, в конце концов, достигли относительной гармонии в отношениях с чехами, продолжая при этом требовать большей автономии и уважения к своему языку и культуре»[25].

Активность партии Генлейна, имевшая античехословацкую направленность, начала раздражать руководство ЧСР. Бенеш в разговоре с советским полпредом Сергеем Александровским 14 октября 1936 г. в решительной форме заявил, что всякая провокация со стороны СНП «будет беспощадно подавлена»[26]. Но президент не мог не учитывать получаемые им по дипломатическим каналам сообщения о том, что все большее число людей в Англии и Франции, в том числе и в верхах, верит гитлеровской пропаганде об ущемлении прав судетских немцев в ЧСР и опасается столкновения Германии с Чехословакией, чреватого войной[27].

В конце 1936 г. состоялось две встречи Бенеша с личными представителями Гитлера. На них обсуждались вопросы, касавшиеся отношений между обеими странами. Эмиссары Гитлера особый интерес проявили к положению судетских немцев. Бенеш, считавший, что этот вопрос является чисто внутренним делом Чехословакии, тем не менее, согласился дать соответствующие разъяснения по нему. Вопрос об отношении к этой группе чехословацкого населения, согласно Бенешу, решается и будет решаться на основе конституции ЧСР, в которой зафиксирован принцип «Gleichberechtigung (равноправие) всех национальностей». Посланцы Гитлера обвинили Прагу в том, что ее национальная политика направлена на чехизацию областей с немецким населением. Бенеш, не отрицая того факта, что за время существования республики «произошла так называемая чехизация» и что этот процесс продолжается, заявил: «Это процесс социологический, политический, экономический, процесс, который невозможно удержать, поскольку он имеет глубокие основания во всем развитии и условиях нашего государства и должен, следовательно, приниматься как таковой», и немцы преувеличивают, когда во всем видят политику[28].

Заканчивался 1936 год. Обстановка в мире все более накалялась. Началось оформление блоков агрессивных государств. 25 октября Германией и Италией было заключено соглашение, получившее наименование «ось Берлин — Рим». Месяц спустя Германия и Япония заключили т. н. Антикоминтерновский пакт, к которому в 1937 г. присоединилась Италия. Эти новые политические объединения, официальной целью которых была борьба против большевизма, коммунизма, в действительности стремились к окончательному слому Версальской системы международных отношений, установленной после Первой мировой войны, и новому переделу мира. В Европе ближайшими подручными Третьего рейха являлись Польша и Венгрия, тоже имевшие свои территориальные претензии к соседям, в том числе и к Чехословакии. Тайно вынашивались планы передела европейских границ. Множились слухи о грядущем разделе ЧСР, причем с подробным указанием на то, кому из соседей отойдет какая ее часть[29]. Пока это были лишь недостоверные слухи, но, как показали последующие события, они оказались пророческими. Но Западный мир, не готовый к войне и не желавший ее, делал вид, что верит в миролюбие Гитлера, стараясь отвести или отдалить от себя неизбежное столкновение с нацистской Германией. Третий рейх, неустанно прокламируя себя как защитника мира, продолжал вооружаться и тайно взял курс на установление своего господства в Европе.

1937 год не принес успокоения. Напряженность в мире нарастала. СНП по указанию Берлина наращивала свою активность, предъявляя Праге все новые и новые претензии. 30 января Гитлер выступил в Рейхстаге с большой речью, значительную часть которой посвятил внешней политике Германии. Среди условий «умиротворения» Европы он назвал «внимание к оправданному чувству национальной гордости» национальных меньшинств. Здесь явно имелась в виду Чехословакия, хотя о ней впрямую не говорилось.

Бенеш в связи с комментированием речи Гитлера дал секретное указание печати: как можно больше сдержанности, чтобы не дать повод к провокациям. Вместе с тем он отреагировал на замечание фюрера о национальных меньшинствах, снова подчеркнув, что это внутреннее дело Чехословакии и что никто не имеет права давить на ее политику в этом вопросе[30]. Прага в это время ни в коем случае не желала осложнения отношений с Берлином и даже надеялась на их улучшение. Германия же втайне вынашивала иные планы. Достаточно точно оценивал развитие германо — чехословацких отношений в это время советский полпред в Германии Яков Суриц. 4 марта 1937 г. он сообщал: «За последнее время особенно часто упоминается Чехословакия. Если еще до недавнего времени существовали сомнения насчет того, в каком направлении разовьется германская агрессивность, то сейчас почти сходятся на том, что первая очередь в наступательном плане Германии крепко уготована за Чехословакией… В газетной кампании, которая ведется против Чехословакии, на первый план явно начинают выпячивать тезис о зараженности Чехословакии коммунизмом. Существуют поэтому законные опасения, что, опираясь на немецкие меньшинства, Германия вызовет внутренний путч в Чехословакии и по испанскому образцу организует защиту этого “центра Европы” от коммунистической угрозы. Этот план представляет то удобство, что не облекает германское вмешательство в форму открытого нападения на Чехословакию»[31]. Хотя Суриц и оговаривался, что считать этот план как уже подготовленный и намеченный к реализации в ближайшее время нельзя, но вскоре оказалось, что события развивались именно в этом направлении.

Гитлеровская пропаганда усилила обработку европейского и мирового общественного мнения, подводя его к мысли, что Чехословакия, опираясь на СССР, становится рассадником коммунизма и всем своим поведением толкает мир к началу войны. Из заявлений ведущих германских политиков и дипломатов явствовало, что ЧСР следует осудить, во — первых, за ее союзнические отношения с СССР, рост влияния большевизма в стране, что влечет за собой угрозу его распространения в Европе, во — вторых, за угнетенное, неравноправное положение немецкого национального меньшинства. На том же делала упор и геббельсовская пропаганда. Следует заметить, что в связи этим, а также активностью партии Генлейна, в том числе и на международной арене, вопрос о «бедственном» положении судетских немцев все больше привлекал внимание мировой общественности, особенно английской, опасавшейся, что его нерешенность может привести к европейской войне. И чем дальше, тем больше английское правительство оказывало давление на Прагу, склоняя ее к уступкам Генлейну во имя примирения Чехословакии с Германией. Посланник ЧСР в Лондоне Ян Масарик, как сообщал в Москву советский посол в Англии Иван Майский, 10 августа 1937 г., подтвердил, что «Форин офис в последние месяцы как в Лондоне, так и через своего посланника в Праге неоднократно давал чехословацкому правительству советы как — нибудь смягчить напряжение, существующее в чехословацко — германских отношениях, в частности, пойти на необходимые уступки судетским немцам»[32].

Бенеш поддавался этому давлению, и его пока не покидала мысль о возможности договориться с Германией, что явствует из его беседы с Александровским в конце апреля[33]. Москва была встревожена возможным сближением Чехословакии с Германией. Эти опасения нашли отражения, в частности, в статье «Известий» от 16 мая 1937 г., посвященной второй годовщине подписания Договора о взаимной помощи между СССР и Чехословакией. В ней, помимо прочего, говорилось: «Чехословакия, имеющая общую границу с фашистской Германией, вряд ли сможет отстоять свою безопасность и независимость, опираясь на свои собственные силы. Только в рамках коллективной безопасности и опираясь на свои соглашения о взаимной помощи с Францией и Советским Союзом, Чехословакия может отстоять свою безопасность»[34]. Несомненно, понимал это и Бенеш. Одновременно с попыткой улучшить отношения с Германией Чехословакия нащупывала возможность укрепить добрососедские отношения с Венгрией и Польшей. Но и здесь положительных результатов достичь не удалось: и та, и другая страна имели территориальные претензии к ЧСР, и вслед за Германией усилили критику положения венгерского и польского меньшинств в Чехословакии.

Во второй половине 1937 г. внешнеполитическая ситуация Чехословакии по — прежнему оставалась сложной. Все свидетельствовало о том, что ЧСР должна стать первой жертвой амбициозных планов Гитлера, нацеленных на полное господство в Европе. Их осуществление он намеревался начать с ее центральной части, и конкретно с Чехословакии. В своих расчетах фюрер исходил из того, что ни Англия, ни Франция, опасаясь начала войны, к которой они не были готовы ни психологически, ни материально, не станут защищать ЧСР. И в этом он, как показали дальнейшие события, оказался прав. 19 ноября высокопоставленный английский чиновник и политик лорд Эдуард Галифакс во время частной поездки в Германию «на охоту» встретился в Оберзальцберге с Гитлером. Беседуя с фюрером, он дал понять, что при условии сохранения целостности Британской империи английские правящие круги готовы предоставить ему свободу рук в Австрии, Чехословакии и Данциге. Условием являлось лишь то, чтобы эти «изменения европейского порядка были произведены путем мирной эволюции». Одновременно Галифакс подчеркнул, что Германия по праву может считаться «бастионом Запада против большевизма»[35].

Усилился англо — французский нажим на Чехословакию в плане необходимости достижения договоренностей с Германией, т. е. уступок ей, прежде всего, что касается, принятия требований партии Генлейна в отношении автономии Судетской области. Особую настойчивость в этом проявляла Англия и ее посланник в Праге Бэзил Ньютон. На горизонте замаячил «призрак Мюнхена», который чем дальше, тем явственнее приобретал все более реальные очертания.

Гитлер готовился к войне. В протоколе его совещания с высшими военными чинами Германии 10 ноября 1937 г. значится: «Вообще — то фюрер полагает весьма вероятным, что Англия, а также предположительно и Франция втихомолку уже списали со счетов Чехию и согласились с тем, что когда — нибудь этот вопрос будет решен Германией. Трудности, переживаемые империей [Великобританией. — В. М.], а также перспектива вновь быть втянутой в длительную европейскую войну являются решающими для неучастия Англии в войне против Германии. Английская позиция наверняка не останется без влияния на позицию Фран- ции»[36]. 7 декабря появился план стратегического сосредоточения и развертывания германских вооруженных сил под кодовым наименованием «Грюн». 21 декабря военный министр Германии генерал — фельдмаршал Вернер фон Бломберг подписал директиву о единой подготовке вооруженных сил к войне: «Цель войны по варианту “Грюн” будет всегда состоять в быстром занятии Богемии и Моравии с одновременным решением австрийского вопроса в смысле включения Австрии в германскую империю». «Наступательная война» против Чехословакии считалась возможной, даже если какая — либо великая держава выступит против Германии[37]. По мысли Гитлера, «авианосец» большевизма в Европе, как называлась Чехословакия в немецкой прессе, должен быть уничтожен, и фюрер не сомневался в том, что Англия и Франция скорее пожертвуют Чехословакией, чем начнут из — за нее войну.

Однако в начале 1938 г. аншлюс Австрии был отделен от захвата Чехословакии и в планах Гитлера оказался на первом месте. При этом фюрер особо не опасался какого — либо серьезного противодействия со стороны западных держав, и особенно Англии, в руководстве которой усилились позиции политиков, готовых идти на соглашения с ним. После аншлюса Австрии, не встретившего особого осуждения со стороны западных держав, Гитлер осмелел. О намерении взять «под свое крыло» 10 млн немцев, проживающих в Австрии и Чехословакии, фюрер во всеуслышание заявил с трибуны Рейхстага еще 20 февраля 1938 г. В марте первый шаг к этому он сделал. На очереди была Чехословакия. Аншлюс стал репетицией к ее ликвидации и важным шагом на пути к европейской войне. Англия и Франция продолжали политику непротивления гитлеровской агрессии в Европе.

Не сработал и механизм Лиги Наций, которая как бы не заметила происшедшее, что подвигло Гитлера к наращиванию усилий по захвату Европы. Аншлюс Австрии менял соотношение сил и геополитическую ситуацию на Европейском континенте в пользу нацистской Германии. Захватив развитую австрийскую промышленность, она усилила свой экономический потенциал. Улучшилось и стратегическое положение Германии, которая теперь охватывала Чехословакию с трех сторон. Настало время, по мнению Гитлера, готовить политический и военный плацдарм для ее ликвидации. Делалось это и явно, и тайно. Открытым предлогом стало настойчивое утверждение немецкой пропаганды о бесправном положении и угнетении немецкого меньшинства в ЧСР, за права которого фюрер намерен был вступиться. Его орудием тут выступала СНП, глава которой Генлейн получил указание Гитлера непрестанно наращивать свои требования к чехословацкому правительству, не идя ни на какие компромиссы. И в осуществлении этого плана Гитлер преуспел.

Отставка 20 февраля 1938 г. с поста министра иностранных дел Великобритании сорокалетнего Энтони Идена укрепила позиции премьера правительства семидесятилетнего Невилла Чемберлена, последовательного сторонника политики «умиротворения» агрессора. Как сообщал чехословацкий посланник в Лондоне Масарик в Прагу 24 февраля: «мы не должны отрицать, что наша ситуация в Англии с отставкой Идена ухудшилась»[38]. С уходом из английского правительства противников «умиротворения» агрессора желание Чемберлена и нового министра иностранных дел Галифакса сговориться с нацистской Германией, развязывая ей руки в Центральной и Восточной Европе, обозначилось весьма четко. Франция, имевшая с Чехословакией Союзный договор, все более склонялась к поддержке внешнеполитического курса Англии из — за боязни остаться один на один с агрессором и малой веры в возможность, несмотря на неоднократные заявления Москвы оказать помощь Чехословакии при условии такой помощи с французской стороны советского вмешательства в конфликт. Немалую роль при этом играли опасения Западных держав в распространении «бацилл большевизма» и укреплении влияния СССР на европейские дела.

Если Англия и Франция с конца 1937 г. закулисно сговаривались с нацистским агрессором за счет ЧСР, то политика Берлина в отношении Праги характеризовалась непрестанным и все более усиливавшимся нажимом на нее. 20 февраля 1938 г., выступая в Рейхстаге, Гитлер заявил об особых правах Германии на охрану немецкого меньшинства, проживавшего в других странах. При этом назывались следующие цифры численности немецкого населения в европейских странах: в Австрии 6,5 млн, в Чехословакии 3,5 млн, в Швейцарии 2,9 млн, в Польше 1,15 млн, во Франции (Эльзас — Лотарингии) 1,5 млн, в Гданьске (Данциге) 350 тыс., в Венгрии 350 тыс., в Южном Тироле 240 тыс., в Румынии 800 тыс., в Югославии 700 тыс., в Бельгии 100 тыс., в Клайпеде (Мемеле) 140 тыс., в России 200 тыс. Всего в европейских странах вне пределов Германии согласно ее статистике проживало 20 млн 69 тыс. немцев[39]. Все они, согласно Гитлеру, должны были раньше или позже воссоединиться с «материнской» нацией Третьего рейха[40]. Министр иностранных дел ЧСР Камиль Крофта в беседе с временным поверенным в делах СССР в ЧСР Михаилом Шапровым подчеркнул, что «положение Чехословакии после аншлюса значительно ухудшилось и что… опасность насильственного разрешения спорных вопросов со стороны Германии, безусловно, возросла»[41].

Включение самостоятельного австрийского государства в состав рейха стало первым агрессивным актом фашистской Германии по насильственному присвоению чужих территорий. Европа была шокирована этим актом, но, немного поволновавшись и повозмущавшись, смирилась с ним. Бенеш в своих мемуарах так характеризовал европейские настроения после аншлюса: «Аншлюс вызвал в Европе несколько чувств. Прежде всего стыда за то, что нечто подобное и в такой форме, без явного сопротивления остальных, стало возможно. Затем начались поиски оправдания: в конце концов, дескать, это было неизбежно, ведь австрийцы это те же немцы, и кто может выступать против их объединения? И, наконец, чувство слабого облегчения: Гитлеру, дескать, в Австрии не будет так легко, и Европа некоторое время будет иметь покой, по крайней мере, определенно на шесть месяцев»[42].

Отношение «чешских немцев» к чехам после речи Гитлера и особенно после аншлюса катастрофически ухудшилось, активизировались генлейновцы. Судето — немецкая партия стала самой популярной и самой влиятельной среди немцев в ЧСР. «Это, — по словам Бенеша, — была массовая истерия. Она охватила все немецкое население в чешских землях»[43]. Президент все еще твердо стоял на позиции: политика в отношении немецкого меньшинства — внутреннее дело Чехословакии[44]. После аншлюса Лондон настойчиво рекомендовал Праге поспешить с выработкой конструктивных предложений, касающихся улучшения положения немецкого меньшинства в ЧСР[45]. Бенеш смягчил свою позицию и в беседе с Бэзилом Ньютоном заявил, что президент и правительство подготавливают проект «достаточно широкой акции, чтобы во всех спорных вопросах, касающихся меньшинств, можно было идти так далеко, как это позволяет единство государства»[46].

12 апреля Крофта сообщил посланникам ЧСР в Лондоне, Париже и Берлине принципы проекта о положении национальных меньшинств, который разрабатывается правительством[47]. 24–26 апреля в Карловых Варах (Карлсбаде) состоялся съезд Судето — немецкой партии. Он заявил, что чешские немцы не признают Чехословакию в ее нынешнем политическом и конституционном виде и больше никогда не будут проводить т. н. политику активизма [сотрудничества с правительством. — В. М.], как в прошедшие двадцать лет; они полны решимости вести борьбу за свою новую концепцию всеми средствами и со всей последовательностью. Восемь пунктов Карловарской программы, по заявлению Генлейна, являются не максимальной, а минимальной программой партии. «Это означало: сегодня пока мы требуем территориальной автономии, как минимум. Максимумом будет последующее присоединение к нацистской империи», — писал Бенеш в воспоминаниях[48].

Германская пресса, отталкиваясь от заявлений карлсбадского съезда, возобновила интенсивный огонь по Чехословакии. Дело изображалось как развернутая борьба против пражского правительства всех наций (кроме чехов), населяющих ЧСР. Временный поверенный в делах СССР в Германии Георгий Астахов писал в НКИД СССР 28 апреля: «Создается как бы фон для грядущей “освободительной” роли Гитлера против “чешской тирании”, угнетающей все народы и действующей заодно с Коминтерном». Астахов сообщал также о впечатлениях от своего посещения Судетской области: «Немецкое население… почти целиком распропагандировано и готово встретить Гитлера, как освободителя. Почти все встречные немцы при виде нашей машины, имеющей немецкий опознавательный знак, поднимали руки с гитлеровским салютом, а порой мальчишески вспрыгивали на подножку, крича “Хайль Гитлер!”. после событий в Австрии у населения появилась уверенность, что присоединение Судет может произойти столь же безнаказанно. Легальные возможности демократического режима используются генлейновцами в полной мере. Если положение будет развертываться в таком же направлении, то можно не сомневаться, что Судеты (если не всю Чехию) в недалеком будущем ждет участь Австрии»[49].

Вопрос о нацменьшинствах в Чехословакии все более и более приобретал международное звучание. О необходимости улучшения положения польского и венгерского национальных меньшинств в ЧСР и о территориальных претензиях к ней открыто заговорили в Варшаве и Буда- пеште[50]. Англичане и французы продолжали настаивать на как можно больших уступках генлейновцам. Чехословацкий меморандум Англии и Франции, содержавший перечисление намеченных мероприятий по расширению в рамках существующей конституции прав судетских немцев, кончался категорическим заявлением, что никакой автономии Судет Чехословакия допустить не может. Ньютон, встретившись с Кроф- той, заявил, что Англия в данное время не может вести европейскую войну, и поэтому необходимо сделать максимальные уступки судетским немцам. Это же рекомендовал пражскому правительству и французский посланник Виктор Делакруа[51].

«Сейчас в Праге исключительно сильно чувствуется давление англичан в вопросе о чешско — немецких взаимоотношениях, — сообщал в Москву Александровский 16 мая. — Некоторые из собеседников откровенно говорят, что у них (не исключая и Бенеша) “захватило дух” от демарша английского посланника Бэзила Ньютона. В подавляющем большинстве этот демарш истолковывается как завуалированное требование переустройства Чехословакии на федеративных началах. При этом каждому ясно, что федерация или автономия обозначают решительный шаг в направлении упразднения самостоятельного существования Чехословакии и переход Судетской области в состав германской империи. В качестве сил, стоящих против подобного “решения” судето — немецкого вопроса, называют только Бенеша. и чехословацкую армию». Александровский сообщал, что все политические партии стараются переложить ответственность за принятие решения исключительно на Бенеша: «Растерянность и страх перед ответственностью так велики, что Бенеш постепенно попадает в состояние уж действительно сплендид изолейшн [Блестящая изоляция. — В. М.] и скоро увидит себя вынужденным решать и править страной почти что самодержавным способом»[52]. Это, собственно, подтверждал и Бенеш в своих мемуарах, объясняя такой способ действия медленностью функционирования демократической системы: «Я в последних фазах борьбы с Берлином и нашими нацистами был вынужден и при том чересчур часто действовать сам и брать ответственность на себя в принятии очень важных политических решений»[53] [Выделено мной. — В. М.].

В середине мая Бенеш был полон решимости оказать военное сопротивление Германии в случае ее нападения на Чехословакию. По словам Александровского, беседовавшего с президентом по его инициативе 18 мая в течение трех часов, тот «в очень твердом тоне заявил, что он и весь чехословацкий народ поставят все на карту и будут драться за каждую пядь земли». Бенеш развил свои мысли и по поводу возможного поражения чехословацкой армии под натиском сил вермахта: «Тогда, — говорил он, — можете быть уверены, что мы все — таки будем драться, пробиваясь на восток, для соединения с Красной Армией»[54]. В дополнительной телеграмме в НКИД от 18 мая Александровский писал о беседе с Бенешем: «Кончил Бенеш просьбой передать советскому правительству, а также лично Сталину, Молотову, Ворошилову, Литвинову, что он ни при каких условиях не отступит от нынешней демократической основы своей республики и будет защищать режим государства и его границы всеми доступными ему средствами»[55].

Вместе с тем Бенеш не желал казаться в глазах Запада ориентирующимся в своей политике твердо на Восток. В беседе с Ньютоном 17 мая, т. е. накануне встречи с Александровским, президент утверждал: «Отношения Чехословакии с Россией всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, зависящим от позиции Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком вытекают из франко — русского договора, и если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его тоже потеряет. Чехословакия всегда будет следовать за Западной Европой и будет всегда связана с ней и никогда не будет связана с Восточной Европой. Всякая связь с Россией будет поддерживаться через Западную Европу»[56]. Западник по духу и воспитанию Бенеш, не желая отказываться от поддержки ни Запада, ни Востока, действовал, как опытный дипломат и политик — прагматик.

Между тем напряженность в чехословацко — германских отношениях усиливалась: началась передислокация немецких военных частей на границе с ЧСР; партия Генлейна по указаниям из Берлина прибегла к провокациям; произошли столкновения между нарушителями порядка и правительственными войсками. Выборы в местные органы власти, прошедшие в ЧСР 22 мая, показали, что партия Генлейна получила в немецких районах примерно 88–91 % голосов избирателей[57]. 30 мая Гитлер подписал распоряжение, в котором говорилось: «моим неизменным решением остается ликвидация Чехословакии посредством военной акции в ближайшем будущем»[58].

Оценивая влияние майского кризиса на поведение Франции и Англии в отношении Чехословакии, Бенеш писал в воспоминаниях: «Великобритания начала серьезно опасаться, что из — за Чехословакии она может быть действительно втянута в серьезный европейский военный конфликт»; «французская политика в чехословацком вопросе оказалась в подчинении, как представляется, окончательно, британской политики, толкуя автоматически Чехословацко — французский договор уже, чем до сих пор он толковался, и обусловливая выполнение своих обязательств в отношении Чехословакии предварительным британским согласием». «Для Чехословакии, — по словам Бенеша, — эта новая дипломатия была поистине опасна», в том числе и потому, что «малейшее нежелание Великобритании решительно вмешаться в среднеевропейские проблемы могло стать хорошим предлогом для Франции не выполнить свои союзнические обязательства. Практически это и произошло в действительности осенью того же года во время сентябрьского кризиса и привело к Мюнхену»[59].

Анализ майского кризиса, проведенный впоследствии Бенешем, давал ему основание сделать следующие выводы: «1. Великобритания и Франция пришли после 21 мая к заключению, что если бы кризис повторился в подобной форме, то это привело бы к войне, в которую могли бы быть втянуты обе западные великие державы. Германия действительно могла бы попытаться напасть на Чехословакию, и Прага стала бы весьма решительно обороняться. Тогда их непременной обязанностью было бы, что они в принципе искренне признавали, выступить против прямой германской агрессии. Поэтому этой агрессии следует так или иначе воспрепятствовать в любом случае.

2. Великобритания и Франция окончательно договорились, что Франция не предпримет военных мер без согласия Великобритании в целях выполнения своих обязательств, содержащихся в Чехословацко- французском договоре. С Чехословакией это не было согласовано и не получено ее одобрения относительно сужения договорных обязательств Франции.

3. Не будучи готовы к войне с Германией и не желая ее вести из — за чехословацких немцев, обе державы считали просто необходимым, чтобы чехословацкое правительство приняло требования наших нацистских чехословацких немцев.

4. Сопротивление этой политике с моей стороны и с нашей стороны вообще рассматривалось. как неискренность и неоправданность в нашем поведении. Обе державы в основе принимали большинство подозрений, упреков, лжи и вообще утверждений пропаганды, которую против нас вел Берлин и наши нацисты; в Генлейне длительное время они наивно видели, особенно лондонские деятели, политика, который хочет с нами искренне договориться, а не настоящего гангстера, который, выглядя в их глазах, как умеренный честный человек, непрестанно обсуждал с Гитлером, как соглашению с нами воспрепятствовать.

5. Как мы выяснили позднее, с 21 мая сделали для себя выводы и Гитлер и наши нацисты. Уже 28 мая на совещании со своими политическими и военными сотрудниками он решил, что вопрос о наших немцах в соответствии со своей речью от 20 февраля 1938 г. разрешит в любом случае до осени или до конца 1938 г., невзирая на любые последствия, т. е. и ценой войны. В соответствии с этим он договорился и о действиях с нашими нацистами, в соответствии с этим он давал им инструкции, а они в соответствии с ними в переговорах с нами действовали.

Одной стороной [Германией. — В. М.] были явно продемонстрированы твердость, решимость и преступные замыслы, а другой стороной [Англией и Францией. — В. М.] колебания, увертки, давление на слабого [Чехословакию. — В. М.] — одним словом: намеренное умиротворение»[60].

Пока же, в июне — июле, продолжились переговоры чехословацкого правительства с Генлейном, который выдвигал все новые и новые требования, касающиеся организации жизни немецкого меньшинства в ЧСР. Когда казалось, что компромисс может быть достигнут, генлей- новцы повышали свои требования в расчете на то, что власти откажутся их принять. Всего Судето — немецкой партией было отвергнуто четыре варианта статута о национальных меньшинствах, предложенных правительством.

В мемуарах Бенеш подробно останавливается на требованиях СНП, анализирует ее меморандум от 10 июня. Чехословацкое правительство, идя навстречу немецким требованиям, стремилось реализовать их таким образом, чтобы это не нарушало целостность государства и его демократической основы. Британские верхи проявляли нетерпеливость и недовольство медленным ходом обсуждения и недостаточностью чехословацких уступок[61]. 29 июня Чемберлен, выступая на заседании кабинета министров, согласно сообщению Масарика в МИД ЧСР, «ясно обвинил президента Бенеша и правительство, что они умышленно медлят с переговорами, и потребовал от Галифакса, чтобы он снова обратился в Париж с предложением совместного нажима на нас [Чехословакию. — В. М.]»[62]. Национальный статут, в конце, концов, был подготовлен[63]. Циркулярная депеша, сформулированная Бенешем и направленная чехословацким дипломатическим представительствам 3 июля, касалась переговоров о нем, его сути и сроков окончательного принятия парламентом: «Необходимо будет приложить все усилия к тому, чтобы и правительства и общественность отдельных государств были правильно информированы о том, какие огромные уступки делаются у нас национальностям и какие огромные жертвы приносятся ЧСР ради всеобщего мира и сотрудничества с соседями»[64].

Окончательные тексты национального статута и всех связанных с ним законодательных предписаний были приняты на заседании правительства 26 июля 1938 г. Оценивая статут, Бенеш утверждал в мемуарах: «Чешские политические лидеры за все время своей современной политической истории никогда не шли так далеко в своих уступках немцам в Чехии и Моравии, как в 1938 г. при выработке концепции национального статута. Но никакие уступки не были достаточными там, где за призывом к равноправию мысленно скрывалась, не признаваемая открыто, политическая цель: уничтожить, подчинить опять менее ценный чехословацкий народ пангерманскому Херренвольку[65]». Подготовленный в спешке Национальный статут, по мнению Бенеша, был не без недостатков, но в ходе его обсуждения в сенате, если бы дело дошло до этого, а также в ходе спокойного обсуждения они были бы исправлены. Президент считал статут «как максимум» и в то время придерживался мнения, что в уступках немцам нельзя «идти ни на шаг далее»: «Чешские земли национальным статутом были разделены на часть немецкую и часть чешскую ценой целостности и суверенитета государства. Наши немцы однако отвергли эту жертву чехословацкого народа; для них речь шла в первую очередь об уничтожении Чехословацкой республики и ее аннексии германской империей»[66].

Третий рейх угрожал Чехословакии военным вторжением. 12 июля посланник ЧСР в Берлине Войтех Мастны сообщал в Прагу, что, согласно имеющимся у него сведениям, «Германия, в случае, если в ближайшее время переговоры с судетскими немцами не закончатся успешно, готовит военное нападение на Чехословакию в середине сентября»[67]. Германия активизировала кампанию по разоблачению «чешского империализма, чешского преследования бедного, подвергшегося насилию немецкого народа и маккиавелистского поведения Бенеша, который хочет начать новую европейскую войну лишь для того, чтобы иметь возможность угнетать три с половиной миллиона немцев и тем самым сохранить свое гибридное государство»[68]. Берлин усилил пропаганду, направленную против Бенеша, который якобы лично препятствует достижению соглашения между чешским и немецким народами. По словам Бенеша, с июня 1938 г. Париж также стал видеть в нем «главную опасность». «Это представление обо мне, как о человеке, который толкает Европу к ужасной войне, прежде всего, из — за своих тщеславных целей, — вспоминал президент, — в Париже навязывалось дипломатическим кругам и особенно американскому послу Буллиту, который его охотно разделял и далее распространял»[69].

Берлин активизировал античехословацкую кампанию, угрожая военным конфликтом и стремясь изолировать ЧСР, лишив ее франко — английской поддержки. 6 августа Мастны сообщил о совещании у Гитлера в Оберзальцберге (14 июля), на котором канцлер заявил, что в течение шести месяцев Чехословакия будет разделена между Германией, Польшей и Венгрией[70]. Англия и Франция возлагали определенные надежды на свое посредничество в деле урегулирования отношений Праги с судетскими немцами, иллюзорно полагая, что оно даст эффективный результат. 20 июля правительство Великобритании направило чехословацкому правительству ноту, содержавшую предложение о посредничестве в его переговорах с генлейновцами.

Первая реакция Бенеша на предложение англичан была резко от- рицательной[71]. Но, поразмыслив, президент согласился с ним, о чем и было сообщено в Лондон 23 июля[72]. В качестве посредника англичане предложили лорда Уолтера Ренсимена, бывшего министра торговли. Вот как характеризовал его Масарик: «Ренсимен — это умный [Chytry — это слово может быть переведено и как хитрый. — В. М.], упрямый, не склонный к конформизму клерикал, абстинент и богач. Его миссия мне вообще не нравится, хотя я не придаю ей такого значения, как здешняя печать»[73].

Лорд Ренсимен прибыл в Прагу 3 августа. Напряженность в отношениях Праги и Берлина достигла уже такой степени, что в мирную миссию Ренсимена вряд ли можно было верить. Во время личной встречи с ним президент обратил его внимание на то, что конфликт не является внутриполитическим делом, что это «борьба между Прагой и Берлином» и что соглашение между правительством и чешскими немцами может быть достигнуто лишь в случае, если этого пожелает Берлин. «Наши немцы в своем большинстве являются лишь простым инструментом берлинской пангерманистской политики в отношении нас»[74].

Ренсимен неоднократно встречался с представителями судетских немцев и с пониманием выслушивал их жалобы. Сам он мало надеялся на успех переговоров, о чем и сообщал Галифаксу. Тот передал это мнение Майскому[75]. «Чехословацкая сторона, — по словам Бенеша, — поняла, что на миссию Ренсимена. сильнее влияют аргументы Берлина, Судето — немецкой партии и немецкой пропаганды, чем вся добрая воля чехословацкого правительства и президента»[76]. Не улучшила отношений между Бенешем и Ренсименом просьба лорда о встрече Генлейна с Гитлером в целях информирования того о ходе переговоров. 1 сентября президент получил письмо Ренсимена, в котором говорилось, что Генлейн по его просьбе уезжает в Германию, чтобы встретиться с Гитлером[77]. В тот же день Ренсимен посетил Бенеша и рассказал ему о разговорах с Генлейном. Президент проявил решительное несогласие с действиями Ренсимена и протестовал против них, подчеркнув, что тот переводит вопрос в недопустимую плоскость и призывает Гитлера вмешиваться в чехословацкие внутренние дела. Ренсимен заявил, что сделал это от себя лично и на свою ответственность. Он, дескать, принял это решение, желая устрашить Гитлера тем, что если дело не дойдет до соглашения между немцами и Прагой, то это приведет к роковым международным последствиям и весь спор будет перенесен на поле принятия решений великими державами.

«Было ясно, — по словам Бенеша, — что лорд Ренсимен, вероятно, вообще даже не осознал, что направляет предателя и слугу Генлейна к его господину, Гитлеру, чтобы они оба перед широкой общественностью “легально” согласовали окончательные планы как раз к прекращению всех переговоров в Праге»[78]. Генлейн отправился к Гитлеру и провел в Берхтесгадене 1 и 2 сентября. В беседах принимала участие вся нацистская верхушка. Хотя в официальном коммюнике об этом визите кроме общих фраз ничего сказано не было, дальнейшие события показали, что именно тогда обсуждался план дальнейших действий генлей- новцев, конечно, не имевший ничего общего с одобрением ведущихся в Праге переговоров и согласием с их продолжением.

Англия и Франция продолжали оказывать нажим на Прагу, торопя ее в заключении соглашения с судетскими немцами. Ньютон настаивал на том, что оно должно быть достигнуто до открытия Нюрнбергского съезда нацистов 6 сентября. Если это будет необходимо, по его словам, чехословацкое правительство должно принять и карловарские требования генлейновцев. Ньютон обратил внимание Бенеша на то, что в случае войны Чехословакия оказалась бы «в достойной сожаления ситуации»: чехословацкие земли стали бы полем боя, были бы разорены военными действиями, прошли бы, скорее всего, через гражданскую войну. И, по словам Бенеша, Ньютон «присоединил к этому еще и предупреждение британского правительства: дескать, более чем сомнительно, что и в случае победоносного окончания войны можно было бы восстановить Чехословацкую республику в тех границах, которые она сейчас имеет»[79].

Бенеш сам разработал т. н. четвертый план достижения соглашения с судетскими немцами. Он означал, по сути, почти полное принятие восьми пунктов Карловарской программы Генлейна. Как считал Бенеш, «в этой борьбе против нацистского тоталитаризма и в защиту чехословацкой демократии я подчинился чрезвычайному и несправедливому нажиму британского и французского демократических правительств, которые, преследуя цель сохранить мир, принуждают нас под предлогом [осуществления принципа] национальной справедливости к уступкам, в действительности нацеленным на уничтожение нашей государственной и национальной мощи под ударами нацистского тоталитаризма»[80].

В информации о своей миссии, которую Ренсимен представил Чемберлену и направил также Бенешу, лорд высоко оценивал четвертый план и отмечал, что он содержал все существенное из Карловарских требований Генлейна. По мнению Ренсимена, если бы немедленно были начаты переговоры на основе этого плана, можно было бы достичь взаимопонимания и договоренности. Но именно эта перспектива успешных переговоров и являлась причиной того, что он был отвергнут радикальной частью Судето — немецкой партии[81]. В возможности реализации плана сомневались и западные «умиротворители». Министр иностранных дел Франции Жорж Бонне полагал, в частности, что эти далеко идущие уступки судетским немцам были сделаны поздно, когда ситуация в Европе сильно изменилась. Бенеш назвал это «типичной аргументацией Бонне и умиротворителей». По мнению президента, речь на самом деле шла «о гангстерской технике вызвать и насильственными способами решить конфликт, план выхода из которого был уже давно подготовлен в Берлине, невзирая на то, что делалось бы в Праге или в Париже. Бонне же нужно было найти «алиби» для себя и возложить вину на нашу сторону, поскольку решение, что Франция из — за Чехословакии не пойдет на войну, было принято им так же давно, как решение Гитлера попытаться уничтожить Чехословакию»[82].

Радикалы из Судето — немецкой партии настояли на том, чтобы переговоры с Прагой продолжились только после речи Гитлера в Нюрнберге 12 сентября. Было принято решение о поездке Генлейна в Нюрнберг для обсуждения с Гитлером «четвертого плана» и получения указаний от него. Чехословацкая общественность негативно воспринимала далеко идущие уступки в отношении судетских немцев. В стране был собран миллион подписей под обращением к правительству не уступать немецкому нажиму и угрозам. 10 сентября Бенеш обратился по радио к населению и призвал его к спокойствию. «Я твердо верю в наше государство, в его здравость, в его силу, в его способность к сопротивлению, в его прекрасную армию, в необоримость духа и преданность всего его народа, — говорил он, — будьте все тверды и верьте, что мы переживем это время, сохраним спокойствие и веру в себя, в свое государство и в его здоровое развитие»[83].

В ночь с 12 на 13 сентября во многих пограничных районах на севере и северо — западе Чехии и на севере Моравии генлейновцы организовали массовые античехословацкие выступления. Вооруженные формирования Судето — немецкой партии начали занимать полицейские участки, финансовые и таможенные учреждения. В некоторых местах жители стали выворачивать пограничные столбы. Началась паника, бегство чешских семей из некоторых мест Пограничья, а также немецких семей в Германию. Демонстрации вскоре начали обретать характер восстания, появились убитые и раненые. Правительство ответило объявлением военного положения сначала в районе Хеба (Эгера), а потом еще в восьми районах Пограничья. Власти призвали население соблюдать спокойствие, вернуться на рабочие места и запретили проведение во всей республике политических митингов, собраний и демонстраций. В Пограничье были предприняты меры по укреплению обороноспособности страны. После направления в мятежные районы войск и жандармерии (40 тысяч) порядок был восстановлен, Судето — немецкая партия была распущена. Генлейн 14 сентября бежал в Баварию, откуда по радио, констатируя невозможность сосуществования судетских немцев с чехами, потребовал присоединения территорий, на которых проживало более половины немецкого населения, к Германии. «Мы хотим жить как свободные мужчины и женщины. Мы снова хотим иметь мир и работу на нашей родине. Мы хотим домой, в рейх»[84], — заявил Генлейн. На немецкой стороне границы начались военные маневры.

Политика «умиротворения» агрессора в Англии и Франции набирала обороты. Во Франции развернулась кампания против помощи ЧСР в случае нападения на нее Германии. Министр иностранных дел Жорж Бонне, по сообщению Масарика, заявил, что следует сохранить мир ценой Чехословакии и что «Франция не готова и не хочет за нас воевать»[85]. Англия выступила с предложением об отказе Чехословакии от части территории в пользу Германии, обещая в этом случае ЧСР гарантии со стороны западных держав. Возник план прямых переговоров Невилла Чемберлена с Гитлером, который выразил согласие принять главу британского правительства 15 сентября. «Отлет Чемберлена, — сообщал Масарик в Прагу, — был абсолютно тайным. Я очень опасаюсь, что старческие амбиции Чемберлена быть миротворцем Европы толкнут его к успеху любой ценой, возможно и за наш счет». В следующей телеграмме значилось: «В правительственных кругах распространено мнение, что Франция готова к любым уступкам, чтобы не воевать за нас. Готовится возможность свалить вину на нас и предлог отступиться от нас»[86]. «Поездка Чемберлена была встречена с необычными симпатиями французским народом, который видит в ней, с одной стороны, стремление сохранить мир, с другой, помочь Чехословакии избежать нападения», — говорилось в телеграмме чехословацкого посланника в Париже Штефана Осуского в МИД ЧСР 15 сентября[87].

В этих условиях Бенеш стал склоняться к решению уступить часть районов ЧСР с немецким большинством Германии. Предполагалось, что Германия могла бы получить 4–6 тыс. км кв. территории «с условием взять по меньшей мере 1 500 000–2 000 000 немецкого населения. Это означало бы, таким образом, перемещение населения, причем демократы, социалисты и евреи остались бы у нас»[88]. 15 сентября Бенеш пригласил к себе в Град французского посланника Виктора де Лакруа и поручил ему устно передать французскому правительству следующее: «Наступает решающий момент в борьбе между нами и Берлином. Речь идет не о нашем немецком меньшинстве. Речь идет о вековой борьбе с немецким засильем в Центральной Европе. Нам должен быть нанесен смертельный удар; тем самым будет нанесен удар и по всей Центральной Европе, всей нынешней политике Франции, а тем самым и самой Франции». 16 сентября Делакруа передал Бенешу тоже устно следующий ответ Бонне: французское правительство готово выполнить свои обязательства перед Чехословакией, но она сама должна приспособиться к новым европейским условиям и, пойдя на значительные уступки национальным меньшинствам, не давала бы повод своим соседям к упрекам». «А если бы этого не произошло, то Франция вынуждена была бы снова рассмотреть и переосмыслить свою политику — “reconsiderer sa politique” — в отношении Чехословакии». По словам Бенеша, это было заявление, которым Бонне «хотел обеспечить отступление от нашего договора, если бы обстоятельства этого потребовали»[89].

План, предложенный Чемберленом Гитлеру с одобрения премьер- министра правительства Франции Эдуарда Даладье, сводился к следующему: передать без плебисцита Германии территории с более чем 50 % немецким населением (Карловы Вары — Марианске Лазне — Хеб), остальным районам предоставить широкую автономию без плебисцита; новые границы ЧСР должны быть гарантированы Германией, Францией, Англией и Италией. В случае непринятия этих предложений Прагой, Франция и Англия «умывали руки», отказывая ЧСР в своей поддержке. Без Англии, по заявлению Жоржа Бонне, французская помощь Чехословакии была бы неэффективной[90]. 18–19 сентября в Лондоне состоялось совещание глав правительств Англии и Франции, посвященное итогам поездки Чемберлена в Берхтесгаден. Было принято решение удовлетворить требование Гитлера о передаче Судетской области Германии. 19 сентября по поручению своих правительств Ньютон и де Лакруа вручили Бенешу соответствующий меморандум. «Этим предложением я был буквально ошеломлен», — вспоминал президент[91]. «Наибольшим удивлением для меня, — по словам Бенеша, — был все же тот факт, что этим документом и именно в этот критический момент Франция в одностороннем порядке расторгала и прекращала действие своего Союзнического договора с Чехословакией»[92].

Для рассмотрения вопроса было созвано правительство, заседание которого продолжалось до самой ночи. Кроме того, Бенеш в тот же день встретился с Александровским, сообщил ему об англо — французском плане, о своем к нему отношении, и задал два вопроса: 1. Окажет ли СССР согласно договору немедленную действительную помощь Чехословакии, если и Франция окажет ее; 2. В случае нападения президент намерен обратиться в Совет Лиги Наций за помощью и просит СССР поддержать его просьбу. Бенеш, по словам Александровского, считает англо — французское предложение неприемлемым, а борьбу неизбежной». На следующий день советское правительство дало положительный ответ на оба вопроса[93].

В ночь с 19 на 20 сентября Бенеш сформулировал ответную ноту правительствам Англии и Франции, и утром снова собралось правительство для ее обсуждения и одобрения. Содержание ответа, по Бенешу, сводилось к следующему: а) Французско — британские предложения, касающиеся жизненных интересов Чехословакии, были сделаны без договоренности с ней. Они требуют от правительства нарушения Конституции и ряда других важнейших государственных законов. Они означают уродование государства, его экономический и коммуникационный паралич, а со стратегической точки зрения выдачу его на милость Германии и в недалеком будущем его полное подданство Германии. Они означают одновременно полное нарушение баланса в Центральной Европе, угрозу безопасности всех центрально — европейских государств, а следовательно, и Франции.

б) Чехословацкое правительство сделало все, чтобы договориться с немецким меньшинством. Трудности возникли не внутри республики, а из Берлина. Но с Берлином Чехословакия имеет Арбитражный договор. И она предлагает, чтобы спор с Германией был решен на основе этого договора. Чехословакия до сих пор выполняла все свои договоры. Она останется им верна и ныне, особенно договорам и узам с Францией и Великобританией.

в) Если же Франция и Великобритания будут настаивать на своих требованиях, речь пойдет не только о судьбе Чехословакии, но и о судьбе других стран, и особенно о судьбе Франции[94].

Англо — французские предложения, по сути, были отклонены. Соответствующую ноту оба посланника получили 20 сентября между 8 и 9 часами вечера. Но уже в ночь с 20 на 21 сентября (после двух часов ночи) они передали Бенешу ответ своих правительств. Бенеш называл эту встречу «историческим ультимативным разговором на Пражском Граде», который был, по его мнению, «предисловием ко всей дальнейшей катастрофе многих европейских государств и, собственно, почти всего мира». Встреча протоколировалась. Британский посланник сначала зачитал, а затем передал Бенешу письменный текст ответа своего правительства, которое а) настоятельно требует, чтобы правительство Чехословакии отозвало свой отрицательный ответ от 20 сентября и изменило свою точку зрения, приняв французско — британские предложения; б) обращает внимание чехословацкого правительства, что доведение до сведения общественности его отрицательного ответа привело бы к немедленному вторжению немецкой армии в Чехословакию; в) отказывается передать германскому правительству предложение об арбитраже, на который согласно Чехословацко — немецкому договору Чехословакия имела право; г) заявляет, что не может взять на себя ответственность за ситуацию, которая была бы создана чехословацким правительством в случае, если бы оно не действовало в соответствии с британскими советами и предложениями. Во всяком случае это будет означать совершенную британскую незаинтересованность (desinteressement) в том, что произойдет с Чехословакией.

Французский посланник, передавший ответ своего правительства устно, был, по мнению Бенеша, более категоричен и касался французско — чехословацких отношений: «Если чехословацкое правительство не сможет немедленно принять французско — британские предложения и отвергнет их и если возникшая ситуация приведет к войне, то за нее будет ответственна Чехословакия, а Франция в этой войне участвовать не будет». В 12 часов дня 21 сентября по требованию Бенеша эта нота была передана ему в письменном виде. «Французский посланник передал мне ответ своего правительства со слезами на глазах; по праву он оплакивал конец двадцатилетней политики, которой мы оставались верными до самой смерти. Что чувствовал в эту минуту британский посланник, я не знаю: он был холоден и смотрел упорно в пол во время объяснений французского посланника. У меня было впечатление, что оба в душе стыдятся миссии, которую от имени своих правительств вы- полняли»[95]. В конце встречи с обоими дипломатами президент сказал: «Как я вижу, вы предложили мне от имени своих правительств определенного рода ультиматум. То, что ваши страны делают в отношении моей страны, единственный случай в истории»[96].

По воспоминаниям Бенеша, он провел страшную ночь, размышляя о своей ответственности за принятие решения и о возможных альтернативах. Прежде всего, о возможности отвергнуть ультиматум и начать войну с Германией: «мы были в целом к ней в военном отношении, как и Германия, готовы. Но что будет, если мы вынуждены будем вести эту войну в одиночку? Я взвесил все.». Что касается Англии и Франции, то они уже заявили о своей «незаинтересованности» в судьбе Чехословакии в случае ее военного конфликта с Гитлером. Что касается России, то Бенешу, по его словам, «в тот момент не были достаточно ясны ее будущие практические действия [Выделено мной. — В. М.], но то, что она будет в принципе с нами, мне было определенно ясно». Относительно двух соседей Чехословакии — Венгрии и Польши — у Бенеша не было «больших сомнений»: «Венгрия уже тогда находилась в полном сговоре с Германией против нас.»; Польша также открыто выступала против Чехословакии.

«Вывод из размышлений, — как пишет Бенеш, — был печален: мы вели бы войну в изоляции, вторжение в нашу страну трех наших ближайших соседей, смерть и уничтожение сотен тысяч наших людей, разорение страны и гибель государства. Одновременно я предполагал и определенно считался с решительным отказом всех этих государств не допустить помощи нам со стороны советской России, и, в конце концов, общее выступление против нее и попытка ее уничтожения, если она все же решится прийти к нам на помощь. В данной европейской ситуации я не мог исключать, что реакционные западные круги в этом случае попытались бы содействовать борьбе “не на жизнь, а на смерть нацизма против большевизма”, и даже, возможно, и помогли бы Германии [в войне] против России. Могу ли я в этом случае рисковать? Это был постоянно встающий передо мной, приводящий в отчаяние и решающий вопрос».

При этом, по словам Бенеша, он был уверен, что Гитлер не будет удовлетворен достигнутым «и пойдет дальше, вплоть до европейской войны». Из всех размышлений следовало: «Мы должны своей умеренностью доказать, что республика, поступая легкомысленно, не хочет лишь из — за части своей территории вовлечь Европу во вторую великую европейскую войну, что не хочет, чтобы только из — за нее Европа была залита кровью и разорена». Бенеш надеялся убедить в этом западные державы и привлечь их на свою сторону в предстоящей схватке с Германией. Эта надежда, как он пишет, не покидала его до самого последнего момента, когда он узнал о совещании в Мюнхене[97].

21 сентября утром состоялось заседание правительства, представителей политических партий и армии, от которой в совещании участвовали генеральный инспектор вооруженных сил генерал Ян Сыровы и начальник Генерального штаба генерал Людвик Крейчи. Оба приглашенных генерала высказали мнение, что в сложившихся условиях с военной точки зрения «есть возможность лишь короткой и трудной обороны, которая не может быть длительной» и не поддержали мысль об изолированной войне с Германией. Что предпримут практически с военной точки зрения Советы, по их мнению, пока тоже неясно. «В этом плане из Москвы, насколько им известно, пока нет никаких точных сведений». Точка зрения военных, по воспоминаниям Бенеша, «сильно повлияла на всех участников совещания»[98].

Вечером 21 сентября Крофта сообщил циркулярной депешей чехословацким дипломатическим представительствам о принятии Чехословакией англо — французских предложений. В ней говорилось: «Вынужденное обстоятельствами и чрезвычайным давлением французского и английского правительств чехословацкое правительство с душевной болью принимает французско — английские предложения, надеясь, что оба указанных правительства сделают все, чтобы при их реализации были сохранены жизненные интересы Чехословакии»[99].

21 сентября по стране прошли манифестации с требованием не отступать и начать войну. Правительство ушло в отставку. Новым главой кабинета стал генерал Сыровы. Чтобы внести успокоение, Бенеш 22 сентября выступил с радиообращением к народу. Указав на связанность чехословацкого вопроса со всеми европейскими делами и процессами, он подчеркнул важность «при всех обстоятельствах сохранять спокойствие и рассудительность, и особенно единство народа», и заявил: «Если необходимо будет бороться, мы будем бороться до последнего дыхания. Если же будет необходимо и можно вести переговоры, будем их вести»[100].

23 сентября Крофта передал по телефону инструкции чехословацким посланникам в Париже и Лондоне: попытаться внести поправки в англо — французский план решения судето — немецкого вопроса и «показать на карте, насколько бессмысленными стали бы потом границы и как глубоко врезалась бы Германия в чехословацкую территорию. Государство оказалось бы стратегически несостоятельным»[101]. Но было уже поздно. 23 сентября на встрече с Невиллом Чемберленом в Годесберге Гитлер ультимативно выдвинул более жесткие, чем англо — французские, условия решения судето — немецкого вопроса[102]. Слабые попытки Чемберлена возразить со ссылкой на то, что Прага не примет подобные требования, не увенчались успехом. Английский премьер согласился передать их Бенешу и чехословацкому правительству, что и было сделано в тот же день Ньютоном[103]. Осуществление этого плана, по Бенешу, означало с точки зрения коммуникаций полный паралич всей чехословацкой территории и нарушение шоссейных, железнодорожных и речных коммуникаций в такой мере, что вся территория республики распадалась на три части, почти вообще друг с другом не связанные. План означал ликвидацию Чехословакии как экономического целого, паралич всей оставшейся чехословацкой промышленности, изъятие большей части сырьевой базы, создание полной экономической зависимости новой Чехословакии от Германии. С военной и стратегической точки зрения план означал уничтожение всей существующей обороны государства и невозможность создания какой — либо эффективной обороны в будущем[104].

Но и Лондон, и Париж, похоже, тоже были обескуражены новыми требованиями Гитлера. 24 сентября Галифакс принял Масарика и заявил ему, что ни он, ни премьер не могут советовать Чехословакии принять эти требования. Но он настаивал на необходимости подумать о том, не лучше ли уступить Гитлеру, чем быть разбитыми. Премьер, по заявлению Галифакса, уверен в том, что Гитлер, «получив судетские области, навсегда оставит Европу в покое». Далее Галифакс сообщил Масарику, что английский Генеральный штаб ожидает нападения на Чехословакию без объявления войны в ближайшее время, еще до первого октября[105].

23 сентября в 8 часов вечера на Граде состоялось новое заседание правительства, с участием представителей политических партий и армии. Было сообщено о мнении английского и французского руководства: предоставить чехословацкому правительству самому решать вопрос о мобилизации, но «по возможности, тактично провести эти меры». Бенеш просил согласия на проведение в стране мобилизации. Решение об этом, — по его словам, — было принято единогласно[106]. Сразу же после совещания президент подписал Декрет о всеобщей мобилизации и назначил генерала Крейчи генералиссимусом на случай войны[107]. Сорок прекрасно вооруженных дивизий должны были быть призваны к оружию и готовы к обороне на всех границах.

Бенеш согласовал с Масариком по телефону ответ чехословацкого правительства на Годесбергский меморандум. 25 сентября посланник передал английскому правительству ноту, в которой говорилось о неприемлемости для правительства требований Гитлера: «Мое правительство изучило сегодня документ и карту. По сути, это — ультиматум, который предлагается побежденному народу, а не предложение суверенному государству, которое доказало всю возможную готовность к жертвам во имя европейского мира. Ни малейших следов такой готовности к жертвам не проявило до сих пор правительство господина Гитлера. Мое правительство ужаснуло содержание меморандума. Предложенное далеко превосходит то, на что мы согласились по так называемому англо — французскому плану. Оно лишает нас какой — либо гарантии сохранения нашего национального существования. Наша национальная и экономическая независимость автоматически ликвидировалась бы принятием предложений господина Гитлера. Сегодня мы надеемся, что обе великие демократии Запада, чьи желания мы исполняли часто против собственных убеждений, будут с нами в час ис- пытаний»[108].

26 сентября Гитлер произнес в берлинском Дворце спорта речь, полную ярости против Чехословакии и лично Бенеша. В ней говорилось: сегодня перед нами стоит последняя проблема, которая должна быть решена и решена будет. «Это последнее территориальное требование, которое мы должны предъявить Европе». Фюрер заявлял, что не хочет «бездейственно и спокойно смотреть, как этот сумасшедший Бенеш полагает, что может тиранить три с половиной миллиона человек. моя терпеливость что касается судето — немецкой проблемы уже иссякла. Сегодня в руках Бенеша решение быть войне или миру. Или же он это предложение примет и даст, наконец, немцам их свободу, или мы пойдем и принесем им эту свободу. Мы полны решимости. Господин Бенеш пусть сегодня выбирает!»[109]

24–26 сентября в Чехословакии была проведена мобилизация. В то же время стало известно о новых переговорах Чемберлена с Гитлером: шла подготовка к совещанию в Мюнхене. 29 сентября в 19 часов состоялось заседание правительства с участием Бенеша и представителей политических партий. Крофта сообщил о позиции СССР, который «вмешается в конфликт в случае, если Чехословакия подвергнется нападению и будет протестовать в Лиге Наций». «Однако, — говорится в протоколе заседания, — помощь со стороны лишь одной России была бы небезопасной, поскольку привела бы к возникновению антибольшевистского фронта. Два дня назад Англия и Франция обещали помощь, но сейчас их позиция неустойчива…»[110].

В Праге, безусловно, было известно о выступлении Чемберлена по радио 27 сентября, в котором он, между прочим, сказал: «Как это ужасно, фантастически, невероятно, если британцы должны были бы рыть окопы и примерять противогазы в Англии из — за спора в далекой стране и между людьми, о котором мы ничего не знаем. И даже если бы мы относились с огромной симпатией к малому народу, против которого выступает огромный и могучий сосед, мы не можем при всех обстоятельствах действовать так, чтобы ввергнуть всю Британскую империю в войну лишь из — за него»[111].

Чемберлен и Даладье без раздумий приняли приглашение Гитлера прибыть на переговоры с ним и Муссолини в столицу Баварии Мюнхен. Английское правительство, по словам Галифакса, «не подымало при этом вопрос о приглашении в Мюнхен СССР». Чемберлен телеграфировал Бенешу, прося прислать в Мюнхен представителя Чехослова- кии[112]. Совещание началось около полудня 29 сентября. Гитлер, кратко поприветствовав его участников, констатировал, что существование Чехословакии в ее нынешнем виде угрожает европейскому миру. Затем Муссолини ознакомил Чемберлена и Даладье со своими предложениями, выработанными в согласии с Берлином. Англичанин и француз с облегчением приняли новые заверения Гитлера, что Судеты — это его последнее территориальное требование и что немцы не намерены заставлять чешское население жить в рейхе. Гитлер и Муссолини добились того, чтобы сначала было достигнуто соглашение между четырьмя державами, и лишь затем эти решения были сообщены представителям Чехословакии, которые ожидали за дверью[113].

В тот же день в Мюнхене было подписано соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией, которое гласило: «Германия, Соединенное королевство, Франция и Италия согласно уже принципиально достигнутому соглашению относительно уступки Судето — немецкой области договорились о следующих условиях и формах этой уступки, а также о необходимых для этого мероприятиях и объявляют себя в силу этого соглашения ответственными каждая в отдельности за обеспечение мероприятий, необходимых для его выполнения». Эвакуацию территории намечалось провести в течение 1–10 октября. Чехословацкому правительству предписывалось не производить «никаких разрушений имеющихся сооружений». Формы эвакуации должна была установить международная комиссия, состоящая из представителей указанных стран и Чехословакии.

В одном из приложений к соглашению говорилось о том, что английское и французское правительства по — прежнему поддерживают предложение о международных гарантиях новых границ чехословацкого государства против неспровоцированной агрессии, и как только будет урегулирован вопрос о польском и венгерском меньшинствах в Чехословакии, Германия и Италия со своей стороны предоставят Чехословакии гарантию. При этом заявлялось, что если в течение ближайших трех месяцев проблема польского и венгерского национальных меньшинств в Чехословакии не будет урегулирована между заинтересованными правительствами путем соглашения, то эта проблема станет предметом дальнейшего обсуждения следующего совещания глав правительств четырех держав, присутствующих в Мюнхене[114].

Гитлер получил в Мюнхене практически все, чего хотел, и его популярность в Германии возросла. Впрочем, воодушевленного принятия на родине добились и западные «спасители» мира. Чемберлен, размахивая роковым документом, перед ликующей толпой на аэродроме в Лондоне заявил, что спас мир «на ближайшее время». Он чувствовал себя героем еще и потому, что на следующий день после подписания Мюнхенского соглашения, 30 сентября, Чемберлен и Гитлер подписали англо — германскую декларацию. В ней говорилось о желании немецкого и английского народов «никогда более не воевать друг с другом», использовать метод консультаций для решения всех важных вопросов, касающихся обеих стран, и «таким образом содействовать укреплению мира в Европе»[115]. Забегая вперед, скажем, что 6 декабря 1938 г. Бонне и Иоахим Риббентроп подписали аналогичную Франко — германскую декларацию, в которой говорилось, что «мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира»[116]. Об этих договоренностях Англии и Франции с нацистской Германией в запале критики т. н. Пакта Молотова — Риббентропа (23 августа 1939) сегодня на Западе вспоминают почему — то неохотно.

Но вернемся к событиям 29–30 сентября 1938 г. Чехословацкая делегация (Войтех Мастны и Губерт Масаржик), прибывшая в Мюнхен, в переговорах не участвовала. Лишь в 10 вечера 29 сентября им по поручению Чемберлена устно было сообщено содержание соглашения и передана карта, где обозначались районы, которые немецкая армия должна была немедленно оккупировать. В 1.30 уже 30 сентября они были приглашены в покои Чемберлена, где находились также Даладье и ряд английских и французских дипломатов. Чемберлен вручил Мастны текст соглашения на немецком языке, который зачитал его вслух. На вопрос, нужен ли какой — либо ответ от чехословацкого правительства, было заявлено, что в этом нет необходимости. Следует лишь прислать уполномоченного на заседание международной комиссии в Берлине, чтобы обсудить вопрос об освобождении первой из обозначенных на карте территорий. «Ситуация для всех присутствующих становилась действительно тяжелой, нам было в достаточно грубой форме объяснено, конкретно французом, что это — приговор без обжалования и без возможности исправления; Чемберлен открыто демонстрировал свою усталость. мы простились и ушли. Чехословацкая республика в границах 1918 года перестала существовать»[117]. Примерно за два часа до возвращения чехословацкой делегации в Прагу, на рассвете 30 сентября поверенный в делах Германии в Чехословакии Андор Генцке[118] передал Крофте мюнхенские решения вместе с письмом, приглашавшим чехословацкого представителя принять участие в заседании международной комиссии, которое должно было начаться в тот же день в Берлине в пять вечера.

Бенеш, ознакомившийся с результатами мюнхенского совещания рано утром, отложил окончательное решение о принятии ультиматума до совещания с правительством и политическими лидерами, которые были созваны на половину одиннадцатого. Личный секретарь Бенеша Прокоп Дртина, встретившийся с ним еще до совещания, записал его слова: «Это — конец. Это вероломство, которое само себя накажет. Это невероятно. Они думают, что уберегли себя от войны или революции за наш счет. Ошибаются»[119].

Еще до заседания правительства в 9.30 утра Бенеш позвонил по телефону советскому полпреду Александровскому, прося его уточнить в свете мюнхенского ультиматума отношение СССР к двум альтернативам, перед выбором которых оказалась Чехословакия, т. е. «к дальнейшей борьбе или капитуляции». Бенеш «должен знать это как можно скорее, — говорилось в телеграмме Александровского, — и просит ответ к 6–7 часам вечера по пражскому времени, т. е. к 8–9 по московскому». Согласно официальной советской версии, эта телеграмма по техническим причинам оказалась в Москве только в 17 часов. А через 45 минут была получена вторая телеграмма от Александровского, в которой сообщалось, что Бенеш снимает свой вопрос, так как чехословацкое правительство приняло решение о капитуляции. Так что надобность в ответе советского правительства Праге отпала[120].

Действительно ли в казусе с телеграммами имели место технические, а не политические причины, можно лишь гадать. Можно также предположить, что, когда Бенеш обратился с запросом к Александровскому, президенту пока не были известны все жесткие временные условия, которые были поставлены перед пражским руководством, т. е. дать ответ до полудня.

На утреннем 30 сентября заседании правительства, обсуждавшем вопрос о мюнхенском ультиматуме, Бенеш заявил: «В том случае, если бы нам на помощь пришла одна Россия, началась бы война против России, а Англия бы выступила против нас»[121]. Перспектива ведения войны только при поддержке СССР была отвергнута. Участники обсуждения не пришли ни к какому выводу, не было никакого голосования. После подчас сумбурной дискуссии Бенеш заявил, что рекомендует принять мюнхенские условия. Незадолго до полудня присутствовавшие молча приняли его точку зрения. В половине первого Крофта заявил британскому, французскому и итальянскому посланникам, с нетерпением ожидавшим его: «От имени президента и правительства я заявляю, что мы подчиняемся решению, которое было принято в Мюнхене без нас и против нас». Обращаясь к англичанину и французу, он особо подчеркнул: «Я не хочу [никого] критиковать, но для нас это — катастрофа, которую мы не заслужили. Мы подчиняемся. Я не знаю, получат ли выгоды от этого принятого в Мюнхене решения ваши страны, но, определенно, не мы последние, после нас это случится и с другими»[122].

Бенеш на встрече с депутатами парламента подчеркнул: «Нас покинули и предали. Это трусливые люди… Они боятся войны и считают, что Чехословакия может быть ее причиной. Это было трудное решение — принять условия и спасти народ или вступить в борьбу и дать себя истребить. История рассудит, что было правильным… Состояние западных демократий безотрадное. На них нельзя положиться… Из страха перед коммунизмом французы и англичане пойдут с немцами». На этой встрече президент заявил о своей отставке в ближайшее время, но, когда это произойдет, пока не сказал[123].

Международная комиссия в Берлине по вопросу о новых границах Чехословакии начала работать 4 октября. Герман Геринг от имени Гитлера заявил Мастны: «Mit Benes werden wir nicht verhandeln» — «С Бенешем мы вести переговоры не будем»[124]. В Прагу ушло послание статс — секретаря Министерства иностранных дел Германии барона Эрнста фон Вайцзеккера: «Если Чехословакия вообще хочет иметь какую — либо надежду на приличный договор с Германией, президент Бенеш должен подать в отставку, поскольку Гитлер питает к нему личную неприязнь»[125].

Фюрер, действительно питавший личную ненависть к Бенешу, не мог допустить, чтобы он продолжал стоять во главе чрезвычайно ослабленной, но демократической ЧСР. В правительственных кругах Чехословакии ввиду безвыходности положения согласились с тем, что Бенешу следует подать в отставку. Генерал Крейчи писал впоследствии: «…Речь шла не о нашей инициативе. Это было рекомендовано английским и французским послами в Берлине»[126]. Президент написал прошение об отставке пополудни 5 октября.

Но это не помогло обсуждению вопроса о чехословацких границах в международной комиссии, поскольку, по словам Вайцзеккера, «решение об отставке господина президента пришло слишком поздно». Комиссия приняла крайне неблагоприятное для Чехословакии решение. Вечером 5 октября Бенеш заявил о своей отставке по радио. «Я не покидаю. корабль во время шторма. Верю., что в данный момент эта моя жертва политически необходима». На следующий день, 6 октября, он отбыл из Пражского Града на свою виллу Сезимово Усти уже как частное лицо[127]. 22 октября экс — президент улетел с пражского аэродрома Рузине вместе с женой и несколькими сопровождавшими их лицами в Женеву, а затем оттуда в Англию, которая приняла его весьма неприветливо. Вскоре Бенеш улетел в США, где как профессор до середины 1939 г. читал лекции в ряде американских университетов.

Подручными «умиротворителей агрессора» и союзниками нацистской Германии в деле раздела Чехословакии являлись Венгрия и Польша. Мысль о том, чтобы присоединить к Венгрии территории ЧСР, населенные венграми, не оставляла политиков этой страны в период вызревания мюнхенского кризиса. 20 сентября чехословацкий посланник в Будапеште Милош Кобр сообщал в МИД ЧСР: «Под влиянием последних событий — национальное движение на подъеме. Правительство все энергичнее проводит военные приготовления. Это свидетельствует о том, что правительство полно решимости всеми средствами содействовать тому, чтобы венгерский вопрос в Словакии был решен аналогично судетскому. Я не сомневаюсь, что тайно ведутся переговоры с Германией». В тот же день в дополнительном сообщении Кобр уведомлял, что венгерский премьер Бела Имреди встретился с английским послом в Будапеште, и просил Лондон, чтобы вопрос о венгерском меньшинстве в Словакии был решен аналогично судетскому. 21 сентября в Оберзальцберге венгерских политиков принял Гитлер. Они полностью солидаризировались с гитлеровской программой полной ликвидации чехословацкого государства либо путем прямой агрессии, либо путем реализации требования о праве на самоопределение для всех «нечешских» народностей, включая словаков. Гитлер, согласно сообщению Кобра в Прагу, обещал поддержать просителей в вопросе о праве на самоопределение для венгерского меньшинства в ЧСР[128].

22 сентября Кобр с тревогой сообщал: «Национальные страсти, как свидетельствуют вчерашние демонстрации, накалены до крайности. Проводятся масштабные военные приготовления в направлении словацких границ, организуются добровольческие формирования. У меня впечатление, что замышляется fait accompli[129] в Словакии и что на последних совещаниях в Берхтесгадене создан немецко — польско — венгерский фронт с целью отторжения польских и венгерских территорий [От Чехословакии. — В. М.]»[130]. О создании подобного фронта сообщал в Прагу 23 сентября и чехословацкий посланник в Варшаве Юрай Славик[131]. Правительство ЧСР готово было признать за чехословацкими гражданами венгерской национальности права в рамках подготавливаемого им статута о национальных меньшинствах[132]. 29 сентября посланник Венгрии в Чехословакии передал ее правительству ноту, касающуюся положения венгерского меньшинства в ЧСР с пожеланием разрешить вопрос аналогично тому, как он был решен в отношении немецкого населения[133]. В тот же день Кобр сообщил в МИД ЧСР о сделанных Имреди заявлениях: «Венгерское требование территориального решения по судетскому образцу включает кроме отказа от чисто венгерских областей проведение плебисцита не только на национально — смешанных, но и на чисто словацких и русинских территориях»[134]. Мюнхенское соглашение в части, касающейся требований Венгрии, вызвало, по словам Кобра, разочарование венгерской общественности, как и правительственных кругов, которые чувствовали себя обманутыми тем, что вопрос относительно венгерского меньшинства в Чехословакии не был решен аналогично судетскому.

1 октября Крофта предложил венгерскому правительству создать экспертную комиссию для решения вопроса о венгерском меньшинстве в ЧСР[135]. Будапешт, заявив о желании вести переговоры в «дружественном духе», вместе с тем выразил пожелание, чтобы предварительно были выполнены некоторые его условия, в том числе переданы Венгрии символически два или три приграничных города, которые были бы заняты венгерскими войсками (назывались, в частности, Комарно, Паркань, Чоп, Берегово и др.). Переговоры, по предложению венгерского правительства, должны были начаться 6 октября в Комарно. 4 октября Италия заявила о поддержке территориальных претензий Венгрии к Чехословакии. 9 октября в Комарне начала работать смешанная комиссия, но из — за чрезмерных венгерских требований (территорий с венгерским большинством на 1910 г.) переговоры закончились безрезультатно[136]. По итогам Первого венского арбитража Германии и Италии 2 ноября 1938 г. Венгрии были переданы южные районы Словакии и Подкарпатской Руси общей площадью 11 927 км кв. с населением свыше 1 млн человек[137].

Безвыходным положением Чехословакии, отданной на растерзание гитлеровской Германии, не преминула воспользоваться и Польша, выступившая со своими претензиями к ЧСР. Напор Варшавы на Прагу возрастал по мере усиления агрессивности Берлина и сдачи позиций Лондоном и Парижем. Однако еще в начале сентября, как отмечал Крофта, Польша, решительно отказавшаяся пропустить советские войска через свою территорию в случае нападения Германии на ЧСР, колебалась в вопросе о том, идти ли ей вместе с Англией и Францией, если они поддержат Чехословакию, или с Германией. Во всяком случае разные взгляды на этот счет в польской верхушке существовали[138]. После того как наполовину сломленная ЧСР под давлением Англии и Франции вынуждена была согласиться на ряд территориальных уступок Третьему рейху, окончательно осмелела и Польша, заявившая о претензиях на часть Тешинской области, которая в 1920 г. согласно решению великих держав вошла в состав Чехословакии. Тогда она получила 1273 км кв. тешинской территории с 297 000 населения, а Польша — 1013 км кв. со 137 000 жителей. Теперь же она потребовала, чтобы Чехословакия добровольно отказалась от этой территории, населенной в значительной степени поляками[139].

На польско — чехословацкой границе началась концентрация польских войск. В связи с этим советское правительство 23 сентября официально заявило, что «на основе ст. 2 Договора о ненападении, заключенном между СССР и Польшей 25 июля 1932 г., правительство СССР, в случае допущения Польшей агрессии против Чехословакии, вынуждено было бы без предупреждения объявить указанный договор недей- ствительным»[140].

Чехословацкий посланник в Варшаве Славик сообщал в Прагу о позиции Польши, изложенной ее министерством иностранных дел на пресс — конференции 22 сентября: «а) Польша приветствует развитие ситуации. Долой эру Локарно. В будущем дела восточной Европы не будут решаться без Польши; б) начинается эра реорганизации новой Европы. Судетская проблема разрешена. Годесберг может решить венгерские и польские претензии (во время встречи с Чемберленом в Годесберге Гитлер внес также предложение об удовлетворении требований Венгрии и Польши). Польша желает получить Тешин, скрытно угрожает fait accompli; в) На втором этапе будет решена проблема Словакии. Польша бы теперь реализовала претензии на польские этнографические территории Чадца, Орава, Спиш и Яворина. ж) Чехофильские статьи конфискуются. Давление на прессу усиливается. Самые невинные нападки на Германию под запретом»[141]. По словам Славика, Владислав Сикорский, лидер оппозиции в Польше, заявил ему, что оппозиция «сделает все возможное, чтобы положить конец маневрам министра Бека, который не только сконструировал польско — немецко — венгерский фронт, но всеми средствами толкает Польшу на войну вместе с Германией»[142].

В сложившихся условиях Бенеш пытался улучшить взаимоотношения с Польшей, пойдя на территориальные уступки ей, для чего подготовил личное письмо польскому президенту Игнаци Мосьцицкому, доставленное тому 26 сентября. Славик, принятый президентом, в беседе с ним подчеркнул, что «вопрос может быть, безусловно, обсужден, независимо от вопроса о немецком и венгерском меньшинствах»[143]. Ньютон посоветовал Крофте 27 сентября прекратить всякие дипломатические маневры и немедленно начать переговоры с Польшей об уступке ей территорий с большинством польского населения[144]. В тот же день Бенеш получил ответ польского президента на свое письмо, в котором улучшение польско — чехословацких отношений связывалось с решением вопроса о польском меньшинстве в ЧСР путем территориальных уступок Польше со стороны Чехословакии[145].

29 сентября польский посланник в Праге Казимир Папэ настаивал в беседе с Крофтой, чтобы Чехословакия освободила от своего присутствия районы с большинством польского населения[146]. 30 сентября министр иностранных дел Польши Юзеф Бек направил письмо Папэ с инструкцией передать чехословацкому правительству ноту, которую он назвал ультиматумом и которую следовало «любой ценой вручить до 23 часов 59 минут сегодняшнего дня, так как срок данного ультиматума истекает завтра, 1 октября, в 12 часов дня». «Прошу не предпринимать какой — либо дискуссии по вопросу содержания ноты, так как это требование является безоговорочным», — писал Бек[147].

В тот же день нота была вручена Крофте. В ней выдвигалось требование в течение 24 часов эвакуировать чехословацкие войска и полицию с территории, указанной в ноте, и окончательно передать эту территорию польским военным властям. Польское правительство ожидало «недвусмысленного ответа» чехословацкой стороны до 1 октября и заявляло, что в противном случае оно «будет считать чехословацкое правительство единственным ответственным за последствия»[148].

Бенеш в телефонных разговорах с Ньютоном и Делакруа в 9.00 и 10.00 1 октября обратился к английскому и французскому правительствам с просьбой, раз уж Чехословакия приняла Мюнхенское соглашение, защитить ее от диктата Польши и угроз нападения на ЧСР. «Поляки хотят сначала оккупировать, а потом уж вести переговоры. Территории, которые они хотят занять, это преимущественно области с польским большинством, но есть и с чешским большинством… Британское правительство должно потребовать от Варшавы, чтобы поляки остановились, не нападали и вступили в переговоры. Невозможно выполнить в течение 24 часов то, что поляки требуют. Если великие державы допустят, чтобы были одобрены такие действия, то это будет означать конец Европы»[149], — заявил Бенеш. Предприняло ли что — либо английское правительство, неизвестно, Бонне же провел два слабых демарша перед Варшавой. Западные державы в очередной раз предали Чехословакию, несмотря на их мюнхенские обещания гарантировать ее новые границы. В 13.00 1 октября Крофта передал польскому посланнику в ЧСР ноту, в которой сообщалось о принятии требований польского ультиматума от 30 сентября[150]. 2 октября чехословацкое правительство дало согласие на создание экспертной комиссии по делимитации чехословацко — польской границы. Польская армия начала занимать ультимативно потребованные территории Чехословакии.

Просуществовавшая двадцать лет Чехословацкая республика, потерявшая около четверти своей территории и населения, стала нежизнеспособным государством, которое полгода спустя, 14–15 марта 1939 г., в результате нового насильственного акта нацистской Германии прекратило свое существование. Мюнхен — это название стало нарицательным, символизирующим агрессивную сущность гитлеровской внешней политики, преступное невыполнение международных обязательств западными державами и несовместимость с основными принципами международного права, — означал очередной шаг на пути развязывания Второй мировой войны и первый шаг к потере чехословацкой государственности, явился важнейшим свидетельством ликвидации системы коллективной безопасности и окончательного устранения Лиги Наций от решения значимых вопросов европейской и мировой политики. Памятуя о предательстве Чехословакии западными державами в период Мюнхена, Бенеш, определяя во время Второй мировой войны и борьбы за восстановление Чехословакии в домюнхенских границах направление ее внешней политики, выработал формулу «50 % — на Запад, 50 % — на Восток, а не 100 % на Запад». И вопреки сопротивлению Англии пошел на заключение в декабре 1943 г. Советско — чехословацкого договора о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве[151].