Мюнхен 1938: падение в бездну Второй мировой

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ МЮНХЕНСКОГО СОГЛАШЕНИЯ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ. 1939–1945 гг. Валентина Марьина

Подавший после Мюнхена в отставку и эмигрировавший из Чехословакии президент Эдвард Бенеш в начале 1939 г. оказался в США, где выступил с лекциями в Чикагском и других американских университе- тах[524]. В Америке его и застала весть о новом агрессивном акте гитлеровской Германии — расчленении Чехословацкой республики (ЧСР) в марте 1939 г. Западная ее часть под названием протекторат Богемия и Моравия (Protektorat Bohmen und Mahren) была включена в состав Третьего рейха, средняя превратилась в фиктивно самостоятельное Словацкое государство, восточная (Подкарпатская Русь) отошла к Венгрии. Англия и Франция вяло протестовали против уничтожения Чехословакии, осудив скорее не саму агрессию нацистской Германии, а невыполнение ею мюнхенских договоренностей. После событий 14–15 марта в обеих указанных странах усилилось недовольство проводимой ими политикой сговора с фашистской Германией. 20 марта советский посол в Лондоне Иван Майский сообщал в НКИД СССР: «Разочарование в Мюнхене и негодование против Германии всеобщее… Политика “умиротворения” в сознании широких масс мертва… усилилось сознание необходимости коллективного отпора агрессорам»[525].

По сути, о том же сообщал и советский полпред во Франции Яков Суриц: «Акт 15 марта… по щепкам разнес все здание, построенное в Мюнхене»[526]. Психология «умиротворения», свойственная тогда руководителям западных держав, была действительно поколеблена, но вовсе не преодолена. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов полагал, что чехословацкие события, хотя и «встряхнули общественное мнение» в этих странах, но Невилл Чемберлен и Эдуард Даладье «отнюдь еще не сдались» и «начнут вновь выступать в защиту мюнхенской линии», поскольку упомянутые события «полностью укладываются в рамки любезной им концепции движения Германии на Восток»[527].

«Мюнхен‑1938» стал незаживающей раной Бенеша. Он был травмирован им на всю жизнь и при каждой возможности старался объяснить и оправдать принятое им решение, размышляя в то же время о судьбах демократии в Европе и причинах мюнхенской трагедии[528]. Лекции, прочитанные им в американских университетах, а затем доработанные, вышли в 1942 г. в Лондоне в виде книги под названием «Демократия сегодня и за- втра»[529]. Бенеш тогда много размышлял о слабостях западной демократии и искал пути ее совершенствования. Именно в ту пору он проявил себя как последовательный сторонник теории конвергенции, сосуществования двух общественных систем, капиталистической и социалистической, их взаимовлияния и взаимопроникновения. Он же ввел в научный оборот понятия «демократизирующийся социализм» и «социализирующаяся демократия». Согласно мнению Бенеша, нарушение Гитлером мюнхенских договоренностей фактически означало их упразднение, и Западные державы должны считать соглашение утратившим силу.

Мысль о том, что его любимое детище — Чехословацкая республика — должна быть, в конце концов, восстановлена, причем в домюнхен- ских границах, не покидала Бенеша. Возглавив борьбу за достижение этой цели, Бенеш, юрист по образованию, поднял вопрос о признании Мюнхенского соглашения недействительным с момента его подписания, что являлось первым прецедентом в теории и практике международных отношений. Эти два вопроса — восстановление ЧСР после войны и признание недействительности Мюнхенского соглашения — тесно переплетались и решались в ходе войны параллельно.

Ни Англия, ни Франция, осудив формально расчленение Чехословакии, не собирались отказываться от своих подписей, поставленных под соглашением. Бенеш, сначала осторожно, осмотрительно оценивал позицию Западных держав в отношении Мюнхена, не без основания полагая, что от них во многом зависит успех решения вопроса о будущем ЧСР. Он пока предпочитал выжидать и наблюдать за развитием событий. 21 марта 1939 г. экс — президент писал своему единомышленнику журналисту и политику Губерту Рипке в Париж: «Не нападать ни на Англию, ни на Францию за “Мюнхен”. Я сам не произнес и не произнесу публично ни одного слова. Сдерживаться и далее!»[530]. Такие же инструкции Бенеш дал, по существу, и чехословацкому посланнику в Москве Зденеку Фирлингеру 24 апреля[531].

Вашингтон не признал акт насилия, совершенный Германией в отношении Чехословакии и приведший к ее исчезновению с карты Ев- ропы[532]. 28 мая 1939 г. Бенеш был приглашен на обед президентом США Франклином Рузвельтом. Беседа продолжалась три с половиной часа. Еще до встречи Бенеш направил Рузвельту обширный меморандум, содержавший оценку положения дел в Европе и видение им чехословацкой проблематики. В меморандуме шла речь о признании континуитета существования Чехословацкой республики, о создании ее правительства в эмиграции, о недействительности для Чехословакии Мюнхенского соглашения[533]. В секретном циркуляре, направленном Бенешем после встречи с президентом США чехословацким посольствам в Вашингтоне, Париже, Лондоне, Москве и Варшаве, продолжавшем функционировать после расчленения ЧСР, утверждалось, что Рузвельт «резко осудил политику Франции и Англии, особенно Чемберлена, а весь период умиротворения (appeasemantu) считает фундаментальной ошибкой». «Он поддерживает нас, — говорилось в циркуляре, — аннексию Чехословакии не признает и. верит в быстрое восстановление нашей независимости. Он полагает, что в сентябре [1938 г. — В. М.] мы не могли и не должны были вести войну в одиночестве. Он считает аннексию Чехословакии величайшей ошибкой Германии», за которую «она дорого заплатит»[534].

Позиция Рузвельта дала Бенешу дополнительный аргумент при разработке им концепции континуитета домюнхенской Чехословакии, признания международным правом непрерывности ее существования в домюнхенских границах и постановки вопроса о недействительности Мюнхенского соглашения. Встречался экс — президент в Вашингтоне и с советским послом Константином Уманским[535]. 1 июня 1939 г. Уманский передал советскому правительству Меморандум Бенеша по чехословацкому вопросу[536], который содержал, по сути, то же, что и меморандум на имя Рузвельта.

В июле Бенеш вернулся в Европу. Поселившись в Лондоне, он по мере необходимости наезжал в Париж, в котором проживало много чешских и словацких эмигрантов. В Англии и особенно во Франции, где по — прежнему у власти находились правительства «мюнхенцев» Чемберлена и Даладье, возвращение Бенеша не встретило энтузиазма[537]. Но среди видных английских политиков были и такие, кто осуждал официальный правительственный курс, в том числе Уинстон Черчилль, Энтони Иден и ряд их единомышленников. 27 июля Черчилль дал в честь Бенеша обед, на котором присутствовало около 40 политиков и общественных деятелей. В своей приветственной речи, как следует из записи начальника канцелярии Бенеша Яромира Смутного, будущий английский премьер высоко оценил двадцатилетние заслуги Бенеша в поддержании мира, проведении «достойной уважения политики» и особенно оценил «его джентльменское и самоотверженное ведение переговоров во время прошлогоднего кризиса». Черчилль заявил, что, пока Чехословакия будет находиться под фашистским ярмом, в Европе не будет мира, и обещал, что, пока жив, будет стремиться «исправить ужасную ошибку», совершенную в отношении Чехословакии[538].

Главной задачей Бенеша на тот момент было добиться согласия Запада на создание Временного чехословацкого правительства в эмиграции и международного признания концепции континуитета Чехословакии, т. е. фактического отказа Англии и Франции от соглашения четырех. Вынужденный принять мюнхенский ультиматум, он сразу и особенно после марта 1939 г. начал развивать мысль о противоречии соглашения международному праву. Четко позиция по этому вопросу была сформулирована Бенешем в письменной инструкции чехословацкому посланнику в Варшаве Юраю Славику 30 июля 1939 г.: «Юридически мюнхенское решение для нас не существует. Принятое без нашего участия, оно было навязано нам, никогда не было ратифицировано, никем из подписавших его не соблюдалось и не выполнялось, и, наконец, агрессией 15 марта было окончательно уничтожено»[539]. Но английские и французские «мюнхенцы» пока не признавали Чехословакию существующим с точки зрения международного права государством и не хотели отказываться от Мюнхенского соглашения[540]. Даже с отставкой 23 марта 1940 г. кабинета Даладье официальная позиция Франции по чехословацкому вопросу не изменились: незадолго до ее поражения, перемирия с Германией (22 июня 1940 г.) и эвакуации Парижа во французском МИДе были сожжены все документы, касавшиеся сентябрьского кризиса 1938 г. и Мюнхенского соглашения[541].

10 мая 1940 г., в день немецкого нападения на Голландию, Бельгию и Люксембург, возглавляемое Чемберленом правительство «мюнхенцев» ушло в отставку. Пост премьера получил Черчилль, а министром иностранных дел через полгода стал Иден. Бенеш был несказанно рад этим переменам[542], считая, что правительство Черчилля имеет «совершенно определенный антимюнхенский характер»[543]. Хотя чехословацкая проблематика по — прежнему оставалась на периферии внимания английской политики, Бенеш упорно добивался своего. Английский МИД (до осени его возглавлял лорд Эдуард Галифакс) считал, что негативная реакция английского правительства на ликвидацию ЧСР не означает занятия им окончательной позиции в вопросе правового континуитета Чехословацкой республики. Несмотря на то что 21 июля Великобритания дала согласие на ее восстановление после войны, о прямом признании недействительности Мюнхенского соглашения речь не шла[544]. Черчилль в радиообращении к чехословацкому народу по случаю второй годовщины Мюнхена 30 сентября 1940 г. заявил, что Мюнхенское соглашение мертво, что оно было уничтожено немцами[545]. Смысл этого заявления толковался по — разному, Бенеш же усматривал в нем признание английским правительством Мюнхенского соглашения несуществующим[546]. Но если англичане и признавали его несуществующим, то не потому, что считали изначально соглашение ошибочным и достойным осуждения, а потому, что оно было уничтожено Гитлером в марте 1939 г. Это было сродни английскому заявлению по поводу расчленения Чехословакии: в нем содержался протест не против самого акта агрессии Германии, а против нарушения ею мюнхенских договоренностей.

Все эти нюансы и тонкости английской политики не мог не понимать Бенеш, но предпочитал в той конкретной ситуации не акцентировать на них внимание. В первой половине 1941 г. Бенеш еще не раз возвращался к проблемам Мюнхена, правового континуитета ЧСР и ее границ. В частности, речь об этом заходила при обсуждении с англичанами вопроса о возврате Чехословакии Судетской области и в связи с этим о выселении с этой территории судетских немцев[547].

Международная ситуация между тем резко изменилась: 22 июня 1941 г. Германия напала на СССР. Возник вопрос о восстановлении советско — чехословацких дипломатических отношений, прерванных в конце 1939 г. в связи с изменением внешнеполитического курса СССР после подписания т. н. Пакта Молотова — Риббентропа[548]. Позиция Советского Союза относительно судьбы малых европейских государств, захваченных гитлеровской Германией, была сформулирована 3 июля 1941 г. в телеграмме НКИД СССР советскому послу в Лондоне Ивану Майскому накануне его встречи с Бенешем. В ней говорилось, что СССР выступает «за создание независимого Польского государства в границах национальной Польши», а также «за восстановление Чехословацкого и Югославского государств»[549].

12 июля было подписано советско — английское соглашение о сотрудничестве в войне против гитлеровской Германии. 16 июля Военный кабинет Великобритании принял решение о признании Чехословакии де — юре, но с вручением соответствующей ноты англичане опоздали. На несколько часов их опередил СССР: утром 18 июля было подписано Соглашение «между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и правительством Чехословацкой Республики». Оно предусматривало немедленный обмен посланниками; взаимопомощь и поддержку всякого рода в войне против гитлеровской Германии; согласие советского правительства с образованием на территории СССР чехословацких воинских частей[550].

19 июля чехословацким посланником в СССР был снова назначен Фирлингер, покинувший Москву в декабре 1939 г. Советский Союз, признав правительство Чехословацкой республики, тем самым де — факто заявил (во всяком случае чехословацкая сторона трактовала это именно так) о своем положительном отношении к правовой и политической преемственности республики, ее восстановлении в домюнхенских границах. Заключение соглашения имело большое значение для укрепления международных позиций Чехословакии. 26 июля руководимое Бенешем чехословацкое правительство признал Китай[551]. 30 июля о своем признании временного чехословацкого правительства заявили США, и лишь 26 октября 1942 г. решением президента США Рузвельта временное признание было заменено полным и окончательным[552].

Осень 1941 г. была временем тяжелейших испытаний для Советского Союза. 7 декабря после нападения японцев на американскую военно — морскую базу Пёрл — Харбор в войну вступили США, что значительно изменило расстановку противоборствующих сил. В середине декабря в Москву прибыл с визитом английский министр иностранных дел Иден. Целью предстоявших переговоров являлось укрепление советско — английского сотрудничества в войне против нацистской Германии и прояснение вопроса о послевоенном устройстве Европы. Уже в первой беседе с Иденом 16 декабря Иосиф Сталин выразил пожелание наметить общую схему реорганизации европейских границ после войны и изложил свое видение проблемы. Он заявил, что Советский Союз должен быть восстановлен в границах, существовавших в 1941 г. до нападения Германии на СССР. Советский лидер высказался и за восстановление Чехословакии в «старых границах, включая Судеты». Этот район, полагал Сталин, «ввиду его стратегической важности, ни в коем случае не может быть передан в руки Германии. Сверх того, территория Чехословакии должна быть увеличена на юге за счет Венгрии, которая должна понести надлежащее возмездие за свое поведение в ходе этой войны»[553]. Заявление Сталина, по сути, включало все основные на тот период пожелания чехословацкого эмигрантского правительства, касающиеся границ восстановленной Чехословакии. Позиция Идена в этих вопросах сводилась к следующему: британское правительство «не считает возможным признавать новые границы немедленно, до конца войны», их следует отложить до мирной конференции. Взаимопонимания на переговорах достичь не удалось.

Москва уже не в первый раз неофициально заявляла о желании видеть Чехословакию восстановленной в домюнхенских границах. Лондон, признав Мюнхенское соглашение утратившим силу, пока не торопился осудить его. Бенеш же продолжал упорно и настойчиво добиваться ясности в вопросе признания союзниками правового и политического континуитета Чехословакии и признания Мюнхенского соглашения недействительным с самого начала. Он принял решение о поездке в Москву, чтобы прояснить ее отношение к волновавшим его вопросам о континуитете ЧСР, ее границах и т. д.

28 апреля 1942 г. на стол Вячеслава Молотова легла секретная справка о поездке Бенеша в Москву, составленная IV Европейским отделом НКИД СССР. Бенеш утверждал, говорилось в Справке, что англичане «отстаивают мюнхенский раздел Чехословакии, и английское правительство не хочет дать ему точный ответ о восстановлении Чехословакии. Бенеш, не получив от англичан признания домюнхенских границ Чехословакии, явно рассчитывает получить это признание от нас и, тем самым, заставить англичан аннулировать мюнхенское соглашение». Президент намеревался также обсудить вопрос об общей границе между СССР и Чехословакией, что, по его мнению, являлось «предпосылкой будущей безопасности Чехословакии». Бенеш, говорилось в Справке, «признает наши границы 1941 г. и вполне вероятно, что он будет готов заявить об этом публично в итоге переговоров в Москве, получив взамен от нас признание необходимости восстановления домюнхенских границ Чехословакии»[554].

В первой половине 1942 г. чехословацкое правительство не прекращало своих усилий, направленных на получение от британских властей заявления о признании Мюнхенского соглашения недействительным с самого начала. Естественно, что на англичан не мог не влиять взгляд Москвы на конфигурацию послевоенной ЧСР. А он был неофициально обозначен: Чехословакия должна быть восстановлена в домюнхенских границах. В ходе визита Молотова в Лондон для подписания советско — английского союзного договора состоялась и его встреча (9 июня 1942) с Бенешем. Молотов подтвердил, что «советское правительство выступает за восстановление независимой, сильной Чехословакии. в тех границах, которые существовали до Мюнхена»[555]. Пока это было лишь устное заявление, но Бенеш надеялся, что оно будет подтверждено и письменно. Еще накануне этой встречи, 7 июня, Иден сообщил Бенешу следующее: английское правительство, учитывая, что Германия умышленно нарушила соглашение 1938 г., касающееся Чехословакии, «не чувствует себя связанным никакими обязательствами в этом отношении»[556].

Таким образом, снова подтвердив свои прежние заявления, англичане тем не менее упорно не проявляли желания осудить сам факт подписания Мюнхенского соглашения. 5 августа правительство Великобритании сообщило чехословацкому правительству письменно, что оно «не считает себя далее связанным Мюнхенским соглашением» и что «при окончательном определении чехословацких границ в конце войны на его точку зрения не будут влиять никакие изменения, происшедшие в этом вопросе как в 1938 г., так и позднее»[557]. Фирлингер довел этот факт до сведения НКИД СССР[558], рассчитывая получить письменное заявление на этот счет. 2 сентября 1942 г., после поездки в СССР (12–16 августа), Черчилль в письме на имя Бенеша подтвердил решение британского правительства[559]. Англичане готовы были дистанцироваться от Мюнхена, но лишь при сохранении их правовой оценки его изначальной действительности, т. е. фактически они по — прежнему не отозвали свои подписи под Мюнхенским соглашением и не осудили его.

Бенеша в то время устраивал компромиссный характер английской ноты от 5 августа. 29 сентября Фирлингер передал ее в НКИД СССР и выразил пожелание, чтобы «советское правительство, подтверждая получение данной ноты, выразило бы еще раз отношение Советского Союза к мюнхенским решениям в отношении Чехословакии»[560]. Соответствующее письмо Молотов направил Фирлингеру, предварительно согласовав его текст со Сталиным. «Прошу утвердить этот ответ чехам о Мюнхене. Молотов. 22. Х», — написано жирным синим карандашом по тексту послания. Здесь же — красным карандашом помета: «Ст[алин]». В письме говорилось, что «советское правительство с удовлетворением приняло к сведению факт заключения чехословацким и британским правительствами соглашения по вопросу прекращения действия Мюнхенского соглашения 4‑х держав от 29 сентября 1938 г. и всех его юридических, политических, дипломатических и территориальных последствий, происшедших в 1938–1939 гг.». Письмо, датированное 24 октября, было вручено Фирлингеру 28 октября[561], в день празднования создания ЧСР. Тогда же чехословацкое полпредство в Москве обрело статус посольства, Фирлингер получил ранг посла[562].

Но Бенеша и далее продолжал волновать вопрос о позиции СССР в вопросе о Мюнхене. Поставил он его и в декабре 1943 г., когда приехал в Москву для подписания советско — чехословацкого договора о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве. На замечание Молотова, что «точка зрения советского правительства по этому вопросу известна, Бенеш выразил свое удовлетворение и подчеркнул, что остановился на этом вопросе для того, чтобы получить окончательную ясность в этом вопросе»[563]. Проблема границ снова была затронута Бенешем в беседе с Молотовым 21 марта 1945 г. во время переговоров президента в Москве, где он останавливался по пути из Лондона на ро — дину. Бенеш опять напомнил, что чехословацкое правительство всегда выражало свои взгляды по этому вопросу «формулой — домюнхенские границы». Далее президент сообщил, что за три дня до его отъезда из Лондона англичане заявили письменно о согласии «считать границы Чехословакии, как они [существовали] на 31 декабря 1937 г.», и свою формулировку хотят предложить для обсуждения в ЕКК [Европейская консультативная комиссия. — В. М.] в Лондоне»[564].

На международных форумах советское правительство действительно поддерживало территориальные и прочие претензии Чехословакии, но не все удалось отстоять. Вербального осуждения англичанами подписания Мюнхенского соглашения и признания его недействительности с момента принятия добиться так и не удалось. Вопрос о континуитете существования Чехословакии натолкнулся на утверждение о континуитете английской внешней политики, по сути, означавшее, что подписание Мюнхенского соглашения в конкретных условиях 1938 г. являлось правильным и не подлежит осуждению.

Вслед за Англией и Франция, точнее Французский национальный комитет (ФНК), возглавляемый Шарлем де Голлем, решила высказать свое отношение к Мюнхенскому соглашению[565]. Первоначальный проект французского заявления (9 сентября 1942) по этому вопросу, представленный для ознакомления с ним чехословацкому эмигрантскому руководству, был отвергнут им как неприемлемый[566], поскольку исходил из британского утверждения об уничтожении Мюнхенского соглашения лишь вследствие агрессии Германией 15 марта 1939 г. Бенеш настаивал на более ясных и четких формулировках.

29 сентября 1942 г. де Голль направил чехословацкому правительству письмо с заявлением ФНК о недействительности Мюнхенского соглашения и о поддержке борьбы за восстановление Чехословакии в домюн- хенских границах[567]. Заявление вызвало негативную реакцию польской эмиграции, поскольку оно затрагивало, по сути, и вопрос о чехословацко — польских границах. 9 октября ФНК получил резкую польскую ноту протеста: французская поддержка чехословацкого требования восстановления домюнхенских границ квалифицировалась как наносящая вред интересам Польши и противоречащая ее политике защиты польской территориальной целостности. Де Голль заявил, что поляки могут требовать «чего угодно, но Национальный комитет ничего не изменит ни формально, ни по существу в своем заявлении от 29 сентября с. г. о ликвидации Мюнхена»[568]. Однако в ответной ноте ФНК польскому правительству формулировки были смягчены, и говорилось уже о необходимости «дружественного соглашения» по вопросу о границах между Чехословакией и Польшей. После высадки союзников в Нормандии 10 июля 1944 г. чехословацкое правительство вопреки британскому желанию высказалось за признание французского временного правительства. Это способствовало подписанию 17 августа чехословацко — французской декларации. В ней говорилось, что обе стороны «считают мюнхенские соглашения со всеми их последствиями недействительными с самого начала»[569].

Советский Союз к концу войны занял осторожную позицию в отношении Тешинской Силезии, оккупированной Польшей в 1938 г. Москва считала, что этот вопрос должен быть решен «полюбовно» путем переговоров между чехословацким и Временным польским правительством (ВПП), поддерживаемым ею[570]. В памятной записке НКИД СССР о переговорах с Бенешем (27 марта 1945) значилось: «спорные вопросы между Чехословакией и Польшей в отношении Тешина будут подвергнуты благоприятному рассмотрению обеими сторонами в непосредственных переговорах между ними»[571]. «Благоприятное рассмотрение» между правительствами обеих стран продолжалось многие годы и завершилось под давлением Москвы только в 1958 г. установлением домюн- хенской границы.

Для Бенеша важна была и позиция США. Он поднимал его, например, в беседе с государственным секретарем США Корделом Хэллом в мае 1943 г., когда тот, по словам президента, заявил, что «мюнхенские решения проводились в духе несправедливости и нечестности, и для Соединенных штатов, поскольку это касается Чехословакии, они являются “null and void” [ничтожными, т. е. не существующими, и недействительными. — В. М.]»[572].

Так обстояло дело с отношением к Мюнхенскому соглашению в лагере союзников по антигитлеровской коалиции. Наметились подвижки и в стане ее противника. В первую очередь это касалось Италии, вышедшей из войны после падения режима Бенито Муссолини летом 1943 г. Перемирие с Италией, подписанное 3 сентября 1943 г., предполагало решение в будущем всех политических, экономических и финансовых вопросов. Чехословацкое эмигрантское правительство поставило и вопрос об отказе Италией от Мюнхенского соглашения и решений Венского арбитража Германии и Италии от 2 ноября 1938 г. о передаче Венгрии территорий на юге и востоке Словакии и юго — западе Подкарпатской Руси. 26 сентября 1944 г. итальянский министр иностранных дел Карло Сфорца передал чехословацкому представителю при итальянском правительстве единогласное его решение считать «Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 г. недействительным с самого начала». Признавались недействительными также решение Венского арбитража и все последовавшие акты, нанесшие вред «независимости и целостности Чехословацкой республики»[573].

Решение итальянского правительства, широко распропагандированное прессой, несомненно, стало известно и в Венгрии. С октября 1944 г. в Москве велись переговоры о заключении перемирия между СССР и Венгрией. В декабре на освобожденной венгерской территории в Дебрецене было создано временное правительство, которое приняло решение о выходе Венгрии из войны на стороне Германии и объявило ей войну. Активизировались переговоры о перемирии. Чехословакия, которая по праву считала себя жертвой венгерской агрессии, рассчитывала, что при его подготовке будут учтены все ее претензии к Венгрии[574]. 20 января 1945 г. направленная в Москву венгерская правительственная делегация подписала соглашение о перемирии с СССР, Англией и США. В нем объявлялись «несуществующими» решения Венского арбитража от 2 ноября 1938 г.[575]

Что касается Германии, то вопрос о ее отношении к Мюнхенскому соглашению решался уже много лет спустя после окончания войны. В Договоре о взаимных отношениях между ЧССР и ФРГ от 11 декабря 1973 г. констатировалось, что обе стороны рассматривают Мюнхенское соглашение как «несуществующее», «ничтожное» (в чешском тексте — nulitm, в немецком — nichtig). В договоре о добрососедстве и сотрудничестве между Чехословацкой Федеративной Республикой и ФРГ от 27 февраля 1992 г. стороны подтвердили, что они не имеют друг к другу территориальных претензий и «не будут предъявлять таких претензий и в будущем»[576]. Чешско — немецкая декларация, подписанная 21 января 1997 г. премьер — министром Чешской республики Вацлавом Клаусом и канцлером ФРГ Гельмутом Колем, признавала ответственность Германии за историческое развитие, приведшее к Мюнхенскому соглашению, и констатировала, что несправедливости, совершенные обеими сторонами, «останутся в прошлом» и что они «не будут отягощать свои отношения политическими и правовыми вопросами, проистекающими из прошлого»[577].