На дальних берегах

ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ

За свою сравнительно недолгую жизнь мне довелось побывать во многих местах. Это были места боев, где буйно и безрассудно гуляла смерть, и тихие леса в тылу врага, где спокойствие было так обманчиво и коварно; это были различные уголки нашей прекрасной Родины; наконец, это были далекие страны и континенты, волшебный мир чужих городов, о которых я мальчишкой-школьником лишь читал в учебниках географии.

Жизнь путешествующего полна неповторимого очарования. Преодолев огромнейшие расстояния, он, словно в сказке, наблюдает быт и нравы самых экзотических стран. И мне во время моих довольно частых и долгих отлучек за рубеж пришлось вкусить хлеб-соль в различных уголках земного шара, утолить жажду из диковинных речек, озер, ручьев, а главное встречаться и разговаривать с людьми, настолько не похожими друг на друга, что эти встречи и разговоры остались в памяти, как самые сильные, самые долговечные впечатления от поездок. Тут были государственные, общественные и религиозные деятели, представители искусства и литераторы, просто частные лица, люди большого достатка — мультимиллионеры и полуголодные оборванные бедняки, доходов которых не хватало, чтобы прокормить себя и свою семью.

Естественно, многое из того, что было увидено и пережито, под влиянием времени оказалось забытым, — человеческая память не в состоянии хранить все мелочи повседневной жизни. Однако самое разительное и яркое сохранилось. К тому же, как у всякого литератора, у меня имеется полезная привычка не расставаться с записной книжкой. Поэтому сейчас, заглядывая в свои давнишние записи, перебирая поблекшие фотографии, я как бы заново совершаю увлекательное путешествие, — настолько близко подступили к памяти полузабытые картины далекой экзотической страны, раскинувшейся в теплых тропических краях под созвездием неведомого нам, северянам, Южного Креста.

Делегация работников народного просвещения, в состав которой входил и автор этих строк, вылетела в Бирму в августе, — в сухой и в общем-то прохладный месяц. Однако в Рангуне, уже сходя с самолета, мы все почувствовали, что нас как будто разом сунули на верхнюю полку жарко натопленной бани, — настолько показалось нам и знойно и влажно. Но одно дело находиться в бане с прямой целью — париться и мыться, и совсем другое — в воротничках и галстуках, в обуви и костюмах, которые сразу же оказались тяжелым, мучительным бременем. И ощущение страдальцев, по ошибке попавших с улицы в натопленную баню, уже не покидало нас во все дни пребывания в этой тропической, чрезмерно влажной стране.

Нашу небольшую группу возглавлял директор Московского областного педагогического института имени В. И. Ленина — Матвей Петрович Сазонов. В состав делегации входили также сотрудник редакции «Учительская газета» Е. К. Прахова, директор ленинградской средней школы № 157 А. П. Исаев, директор одной из туркменских школ А. Малаева, заведующий Ярославским отделом народного образования А. В. Поройков и преподавательница английского языка одной из московских школ, а заодно и наш переводчик, Л. Ф. Семенихина. Группа, как видим, довольно разнообразная как по составу, так и по представительству.

Итак, Рангун, столица Бирманского Союза. Господин У Ба Джо, заместитель министра просвещения Бирмы, произносит любезную приветственную речь, после чего к нам подбегает стайка очаровательных девушек с цветами в руках. Девушки одеты в яркие, украшенные лентами платья. На шее у них ожерелья из разноцветных камней. Под лучами палящего солнца ожерелья девушек сверкают, словно гирлянды вспыхивающих лампочек, и этот блеск еще более усиливает ощущение нестерпимого зноя. Видимо, самочувствие наше не ускользает от лукавых глаз девушек. Вручив нам живые, какой-то неправдоподобной величины и раскраски цветы, они с серебристым смехом разбежались в стороны.

Первые впечатления повергают нас в состояние почти прострации: эти красочные костюмы грациозных, шаловливых девушек, эти огромные цветы у нас в руках, источающие крепкий, вязкий аромат. А может быть, виной всему свирепое солнце, заливающее поле аэродрома убивающим всякие мысли и чувства зноем? У нас у всех такое впечатление, будто мы находимся на сковородке, а над головами не солнце, как отдельное, четко обозначенное светило, а какой-то могучий, ни с чем не сравнимый источник жары. Зной исходит от всего раскаленного неба. Совершенно одурев от жары, я думаю, что так, или примерно так, создается высокая температура в доменных печах.

С радостью нырнув в распахнутые дверцы машины, мы располагаемся на горячих сидениях. На ходу, думается нам, будет ощутимо встречное движение воздуха: хоть какая-то прохлада! Интересно, какое время года сейчас в Бирме: лето, осень, весна? А может быть, даже зима, если она бывает в здешних местах?

Машины, набрав ход, стремительно несутся по широкой магистрали в густом потоке транспорта. В опущенные окна задувает ветерок, но не приносит прохлады, — воздух горяч, как из калорифера. Повсюду, куда ни глянешь, глаза режет сияние щедрого солнца.

Неожиданно картина меняется самым волшебным образом. Только что мы подставляли исстрадавшиеся лица под теплую струю врывающегося в окна ветерка и щурили от нестерпимого блеска глаза, как вдруг все вокруг потемнело, словно на землю опустили плотный полог. Солнце исчезло, небо заволокли черные лохматые тучи. Откуда они взялись? Ведь только что, сию минуту, на горизонте не было видно ни облачка! А чернота вокруг сгущается, и создается впечатление, что мы незаметно пересекли грань дня и ночи.

В довершение всего пошел дождь. Собственно, название «дождь» будет чересчур неточным для такого водоизвержения. Это был даже не ливень, каким мы привыкли его видеть. В быстро сгустившейся мгле с неба на землю обрушился настоящий водяной поток. Говорят: дождь льет, как из ведра. Нет, то, чему мы стали свидетелями, напоминало опрокинутую бочку, огромную, бездонную. Вода падала с неба неудержимой лавиной. Это походило на потоп.

Наши спутники, встречавшие в аэропорту, не выказывали по поводу ливня никакого беспокойства. Шум падающей воды сливался с шуршанием автомобильных шин. Машины неслись по залитой дороге, как глиссеры.

Потоп прекратился так же внезапно, как и начался. Выглянув из машины, я увидел девственно чистое небо. Грозная гряда тяжелых туч быстро удалялась в сторону океана и скоро растаяла совсем. Через минуту-другую уже ничто не напоминало о бушевавшем ливне. Разве еще злее стало палить солнце, и от быстро просыхающей земли повалил такой густой пар, что это еще больше создало впечатление удушливой бани. Значит, высокая влажность воздуха в Рангуне поддерживается не только близостью океана, а главным образом вот такими буйными, моментально испаряющимися ливнями…

Молодой сотрудник советского посольства, ехавший с нами в машине, пояснил, что сейчас в Бирме период дождей. Начинается он в мае и заканчивается в октябре, — своеобразная тропическая зима. Ливни, подобные только что виденному, обрушиваются на землю по нескольку раз в день. В природе происходит непрерывный кругооборот влаги: образовавшись над океаном, тучи извергаются на землю, но жаркое солнце тут же возвращает все пролитое в виде тяжелых, удушливых испарений.

— Стало быть, погода сердита, да отходчива, — заметил я, оттягивая раскисший воротничок и поглядывая из окна на очистившееся небо.

— Да, в общем-то так.

Видно было, что даже люди, в какой-то степени приспособившиеся к здешнему климату, бирманскую «зиму» переносят тяжело. Привыкнуть к такой «бане» по-моему невозможно.

Рангун, столица Бирманского Союза, с первого же взгляда поражает приехавших неповторимым своеобразием. Несмотря на главенствующее положение в стране, этот город и до наших дней сохранил чисто азиатский колорит. В облике домов, площадей и улиц, в одежде жителей, в обычаях населения — всюду чувствуется глубокая, устоявшаяся Азия, один из центров буддизма, этой древней религии Востока.

Въехав в город, машины сбавляли скорость. По обе стороны центральной улицы тянулись причудливые постройки. Передо мной словно ожили старинные гравюры, изображающие ритуальные здания буддистских святилищ. Улица кишела народом. В магазинах шла бойкая торговля. Время от времени мы проезжали мимо небольших рынков, — об этом говорили груды всевозможных плодов, наваленных кучами на земле.

Миновав мост через реку Ировади, которая делит город пополам, мы добрались до гостиницы «Стренд». В вестибюле отеля нас встретила желанная прохлада. В большом баре виднелись редкие посетители. Расположившись за невысокими круглыми столиками, они не спеша потягивали воду со льдом. При виде запотевших бокалов, в которых соблазнительно плавали кубики льда, у нас окончательно пересохло во рту. Жажда была настолько велика, что больно пошевелить языком. Сейчас бы спросить стакан какого-нибудь напитка похолодней и пить, пить! Но мы только что с самолета, нам еще не успели обменять денег.

— Идемте, товарищи, — пригласил нас сотрудник посольства, направляясь в бар. — Идемте, идемте. Я угощаю.

Не успели мы сесть за столик, как появился могучий чернокожий официант. Он молча поставил перед каждым из нас по большому бокалу с пивом. Пиво слегка пенилось и было ледяное. «Не простудиться бы», — подумал я, с наслаждением ощущая рукой запотевшую стенку бокала.

Кто-то не утерпел, пригубил из стакана и по-русски крякнул.

— А хорошо! Похоже на наше, жигулевское.

Сотрудник посольства, прихлебывая пиво небольшими глотками, пояснил:

— А это и есть русское пиво. Владелец завода — русский, и варит пиво по своему рецепту.

— Как же его занесло сюда, беднягу?

— Ну, не такой уж он бедняга. Дела у него, насколько я знаю, идут неплохо. Рассказывали, что в Рангуне обосновался его дед или даже прадед, открыл свой счет в банке. Нынешний хозяин получил рецепт пива от своего отца и никому его не открывает.

— Замечательное пиво! — нахваливали мы, утоляя жажду.

— То-то и дела у пивовара идут блестяще. Конкуренты щелкают зубами от зависти, а поделать ничего не могут. Фирма!

Допив пиво, мы поднялись на второй этаж, где нам отвели номера.

В номерах нечем было дышать, — настолько раскалился воздух. К счастью, гостиница была оборудована установками для кондиционированного воздуха. Вскоре мы почувствовали себя легче, умылись, переоделись и, отдохнув, спустились в ресторан.

Гостиница с установкой для охлаждения воздуха представляла собой как бы микромир в царстве раскаленного зноя. Прохладно было в вестибюле, прохладно и в ресторане. По-видимому, спасаясь от жары, посетители не слишком торопились заканчивать обед и снова оказаться под палящим солнцем.

Обслуживали в ресторане бесшумные, ловкие официанты в белой униформе. Наш спутник, сотрудник посольства, пояснил, что все они пакистанцы, приехавшие в Рангун на заработки. Один из официантов, невысокий, но плотного телосложения, с тонкими усиками на смуглом лице, несколько раз внимательно посмотрел в нашу сторону, затем несмело приблизился.

— Мусульманин? — вполголоса спросил он меня.

Я удивился:

— А это что, написано на физиономии?

Официант смутился.

— Не написано, но догадаться можно. Простите меня. — И он поспешно отошел от столика.

Больше он не осмеливался заговаривать с нами, однако стоило всей нашей группе появиться в ресторане, как официанты наперебой предлагали свои услуги. Иногда я ловил на себе теплый взгляд усатого пакистанца. Для меня не было секретом, что завидная услужливость официантов объясняется тем, что в группе советских людей они каждый раз узнавали «своего» — мусульманина.

Ближе к вечеру зной стал спадать, и мы отправились на прогулку по городу.

Говорят, нынешней бирманской столице идет третье тысячелетие. Рангун таким образом один из самых старинных городов на земном шаре. Когда-то, примерно две с половиной тысячи лет назад, на этом месте выросло небольшое селение из бамбуковых хижин. Шло время, пролетали года, века, и через полторы тысячи лет селение выросло в большой населенный пункт под названием Дагон. И снова неторопливо потекло время. Понадобилось еще пять веков, чтобы селение Дагон превратилось в городок под названием Янгон. В переводе с бирманского языка это означает: «Не надо войны!» Приходится только догадываться, какие неисчислимые бедствия принесла простым бирманцам неутихающая междоусобица, если они отвращение к войне внесли в название старинного городка!

Однако заклинающее название города не принесло бирманцам спокойствия, — в страну пришли английские захватчики. И чтобы вообще стереть у местного населения всякую надежду на мирную, безмятежную жизнь, они упразднили само слово Янгон. Так, примерно, полтора века назад появился город Рангун.

Улицы Рангуна представляют собой многокрасочное и многолюдное торжище. Тысячи людей, одетых в живописные национальные костюмы, деловито сновали по тротуарам, время от времени заходя в лавки, магазинчики и парикмахерские. Как мы скоро заметили, наиболее бойко работали парикмахерские. Проворные, ловкие цирюльники вынесли стулья на тротуары и ловили прохожих за полы, назойливо призывая их. Время от времени им удавалось заполучить клиента. Они усаживали его тут же, на улице, и, быстро намылив ему лицо, принимались благоговейно и сосредоточенно брить усы и бороду. А мимо, нисколько не мешая манипуляциям цирюльников, течет разноцветная озабоченная толпа. На ловких фигаро, почти не стоящих без работы, с завистью смотрят продавцы бесчисленных лавок, магазинов и магазинчиков. Торговля идет туго, прохожие лишь поглядывают на полки с товарами, но в помещение не заходят. И тщетны все красноречивые и изобретательные приемы торговцев зазвать в магазин хоть одного покупателя.

Как-то мне понадобилось купить кусок туалетного мыла. Я попросил остановить машину возле парфюмерного магазинчика. Вместе со мной отправился и переводчик.

Остановившаяся на улице машина немедленно привлекла внимание торговцев. Не успели мы пересечь тротуар, как нас перехватил статный, рослый красавец с щегольскими выхоленными усами. Подобострастно сгибаясь в поклонах, он стал зазывать нас в свой магазин. Усатый красавец, как оказалось, торговал тканями.

— Скажите ему, что нам нужно мыло, — попросил я переводчика.

Однако усач не отставал. Он буквально умолял нас зайти в магазин и взглянуть на товар.

— Ну, хорошо. Мы вернемся, как только купим мыло.

Теперь уж мануфактурщик не выпускал нас из виду. Когда мы расплатились за мыло, он с многочисленными поклонами, забегая вперед и в то же время не загораживая дорогу, повел нас к себе. Глаза его зорко следили за конкурентами — как бы кто-нибудь из них не переманил клиента.

На полках магазина мы увидели большие штуки сукна и других костюмных тканей. Хозяин демонстрировал чудеса изворотливости: он выражал крайнюю радость по поводу нашего посещения, нахваливал товар, приглашая нас взглянуть собственными глазами, и в то же время не знал куда и как нас усадить, чтобы мы чувствовали себя свободно и непринужденно.

В помещении магазина стоял небольшой стол, вокруг него несколько стульев. С бесконечными поклонами торговец усадил нас и моментально принес два стакана с холодным соком. Так как ощущение жажды было постоянным, мы с наслаждением стали отпивать ледяной, очень вкусный сок. Хозяин тем временем хватал с полок штуки сукна и, разворачивая перед нами, демонстрировал качество товара. Он готов был перевернуть весь свой магазин, лишь бы соблазнить покупателя раскошелиться. Огромные выразительные глаза красавца-усача умоляли нас не уходить без покупки.

В какой-то степени я понимал усилия торговца. Учитывая тамошний климат с постоянной удушливой жарой, не приходилось удивляться, что товар усача не находил достаточного сбыта. Кому, спрашивается, придет в голову покупать плотную, тяжелую ткань? Надежда одна — на приезжающих. Вот и старался хозяин, соблазняя нас остановить на чем-нибудь свой выбор.

После таких отчаянных усилий торговца было как-то неловко уходить из магазина, ничего не заплатив. Я полез в карман за мелочью, чтобы оставить деньги за угощение. Однако усач остановил меня.

— Нет, нет, — возразил он, делая протестующий жест. — За сок я денег не беру. Любой покупатель — мой гость.

И хозяин с прежними учтивыми поклонами проводил нас до порога.

По мере того как мы вживались в быт бирманской столицы, нас не переставало поражать своеобразие местных обычаев и нравов. Огромный город раскрывал перед своими гостями весьма запоминающиеся, неповторимые картины.

Прежде всего, внимание туристов привлекает одежда жителей. В первые дни мы постоянно оборачивались, разглядывая босоногих мужчин в легких юбках. Да, в Бирме юбка (ее название «лонжи») является необходимой деталью мужского костюма. И нужно было испытать всю тяжесть бремени наших европейских костюмов, чтобы понять насколько спасительной при бирманском климате является легкая, не стесняющая движений юбка на мужчине. Нам не довелось пощеголять в «лонжи», но, глядя на бирманцев, мы испытывали откровенную зависть.

Как я уже говорил, мы приехали в Бирму в период дождей. Гуляя по зеленым улицам Рангуна, нельзя было не обратить внимание на обилие всяческого мусора: повсюду валялись объедки, корки плодов, очистки. Мне подумалось, что такая захламленность улиц при нестерпимой жаре должна была неминуемо вызвать вспышку какой-нибудь эпидемии. Я указал на это нашему гиду У Эй Маунгу. Гид рассмеялся и пояснил, что мусор на улицах не залеживается — его по нескольку раз на день смывает мощным ливнем. Природа сама, так сказать, исполняет обязанности бесплатного дворника. И точно, только теперь я заметил, что при всей кажущейся захламленности улиц нигде не видно ни одной мухи — верном признаке загрязнения.

— А когда кончаются дожди? — спросил я, однако гид не дал мне договорить.

— О, тогда никто не позволит себе бросить на улице хоть какой-нибудь кусочек!

Пожалуй, ни в каком другом городе мира вы не увидите столько собак, как в Рангуне. Причем они бродят по улицам целыми стаями и совершенно безбоязненно. Немного обжившись, мы привыкли видеть этих ленивых, лоснящихся от жира собак, как необходимый элемент рангунских улиц. Вот, свернув с проезжей части улицы и перейдя тротуар, несколько собак останавливаются у ворот какого-то дома и, подняв морды, начинают скулить. Открывается калитка, хозяин дома или хозяйка выносят собакам еду. Поев, собаки идут дальше. Нам сказали, что бирманец сам откажется от еды, но обязательно накормит голодную собаку.

По бирманским древним поверьям собака считается священным животным. Буддизм вообще запрещает убийство живых тварей, но к собаке из поколения в поколение воспитывается особенно почтительное отношение. Бирманцы верят, что души умерших не исчезают бесследно, а воплощаются в бродячих собак. Похоронив тело умершего, родственники с грустью и нежностью посматривают на стаи слоняющихся животных, утешая себя мыслью о том, что в какой-то из этих собак живет и наведывается к их домам душа дорогого человека. Как тут кинешь в стаю палкой или скажешь бранное слово!

Никто из бирманцев никогда не осмеливается ни ударить бродячую собаку, ни даже просто обидеть ее. Грех!

Нам рассказывали, что такое чрезмерное почитание приводило к печальным происшествиям. При тамошней жаре нередки случаи бешенства собак. Но все равно, бирманец предпочитает умереть от укуса взбесившегося пса, нежели убить его, ударить, хоть как-то защититься от нападения.

Со временем, когда поголовье бродячих собак в Рангуне приняло поистине угрожающие размеры, стали раздаваться встревоженные голоса. Было предложено хоть в какой-то мере ограничить их размножение. Дескать, обычаи обычаями, но надо и о людях подумать! В качестве предохранительной меры попробовали провести в жизнь раздельное содержание самок и самцов. Однако что тут началось! Священнослужители усмотрели в этих ограничениях покушение на общепринятые догмы религии. А, как известно, нет ничего легче, чем раздуть пламя религиозного фанатизма. Состоялись демонстрации и митинги протеста. Дело кончилось тем, что власти вынуждены были уступить. И вот бродят по улицам столицы все увеличивающиеся стаи жирных, изнывающих от жары собак, как красноречивое свидетельство скрытой власти тех, кто обладает в стране вроде бы незаметной, но весьма внушительной силой.

Такой подробный рассказ о рангунских собаках далеко не случаен. Дело в том, что нам, советским людям, благоговейное отношение к животным невольно бросилось в глаза, — уж слишком идиллической выглядела в Бирме собачья жизнь по сравнению с человеческой! В том же Рангуне мы изо дня в день наблюдали каторжную жизнь изможденных уличных тружеников — рикш, и, честное слово! — нам было больно и обидно за них.

Судите сами. День рикши начинается на рассвете и кончается поздней ночью. По существу, рикши отдыхают только в те часы, когда затихает огромный город. До того времени они неустанно охотятся за клиентами, чтобы заработать жалкие гроши. Мне непонятно: до какой степени морального падения должен дойти человек, чтобы со спокойной совестью ехать на себе подобном? Но нет, находятся такие! Вот несколько богатых бездельников взбираются на коляску и один из них ногой тычет в голую спину рикши, подхватившего оглобли: трогай! Тронулись. Все тело рикши напряжено, его печет солнце, он задыхается, а пассажиры подгоняют и подгоняют, и несчастный, не имея времени вытереть обильный пот, ускоряет бег, чтобы угодить клиентам.

Так, в беспрерывном напряжении, на бегу, проходит вся жизнь этих добровольных каторжников. Они истощены и напоминают живые скелеты. Их обнаженные тела продублены солнцем и дождями. Одеты они в рваные «лонжи» и не знают обуви. Подсчитано, что средняя жизнь рикши не превышает тридцати пяти лет, — не выдерживает сердце.

Чтобы облегчить нечеловеческий труд рикш, был поднят вопрос о мотоколясках. Однако взбунтовались сами рикши и их профсоюз. На мотоколясках возросла бы скорость движения, а следовательно, отпала бы надобность во многих из них. Чтобы уберечься от страшной безработицы, несчастные всеми силами старались сохранить свой «лошадиный статус». Они согласны бегать по изнурительной жаре без отдыха, они согласны умереть в оглоблях от разрыва сердца, лишь бы избежать голодной смерти.

Мы поинтересовались бытом рикш: есть ли у них семьи, дети? Нет, никого. Они одиноки и с трудом содержат себя. Когда наступает тихий ночной час, эти люди никуда не торопятся, их никто не ждет. Они достают маленькие плетеные циновки, расстилают их прямо на земле и, скорчившись, давая отдых натруженным ногам и сердцу, засыпают под открытым небом. Сколько раз, проходя по притихшим улицам, я с болью в душе смотрел на эти жалкие, скрюченные фигуры на стареньких циновках! Что их ждет? На что они надеются? Что им, наконец, снится? Может быть, они живут соблазнительной мечтой о том, как после смерти души их обязательно переселятся в беспечных и всеми уважаемых собак, они получат возможность бродить по городу, никуда не торопясь и получая всюду заслуженную при жизни еду, почет и уважение? Главное, еду…

Настала пора рассказать о стране в целом и дать хотя бы краткие характеристики тех перемен в ее политической и экономической жизни, которые привели к созданию так называемого Бирманского Союза, довольно большого государства с населением около двадцати пяти миллионов человек.

Бирма, или королевство Ава, как она называлась в прошлые века, представляла собой централизованное государство с разветвленной системой феодальной иерархии. Верховным собственником земли — основного средства производства — был король. Его власти приписывалось божественное происхождение, ему принадлежали жизнь и имущество подчиненных.

Вездесущие англичане стали проникать в Бирму в начале прошлого века. В ходе трех колониальных войн страна была завоевана и включена в качестве провинции в состав Индии. (Провинцией Британской Индии она оставалась вплоть до 1937 года).

Что привлекало англичан в этой части земного шара? Прежде всего, разумеется, важное стратегическое положение Бирмы. Помимо этого королевство Ава располагало ценными природными ресурсами, полезными ископаемыми: серебро, золото, вольфрам, цинк, алюминий, никель, драгоценные камни. Недаром японцы, осуществляя мечту о переделе мира, в первую очередь устремили свой алчный взгляд в сторону Бирмы.

На протяжении многих веков трудолюбивый бирманский народ достиг высокого совершенства в развитии различных ремесел. В стране процветало прядение и ткачество, добыча руд, выплавка железа и кузнечное ремесло, соляной промысел, гончарное производство, плотничество, резьба по дереву и слоновой кости, бронзовое литье, выделка серебряных изделий, изготовление мозаики и пр.

Одним из древнейших и интереснейших по организации добывающих производств Бирмы была нефтедобыча. Первые сведения о нефти в Бирме находят в записках китайских путешественников XIII века. Нефтеносными участками в качестве частной собственности из поколения в поколение владели прямые наследники первооткрывателей — тинсая. Издавна они составляли корпорацию, связанную общими интересами. Ни один из членов этого общества не имел права продать своей части кому-нибудь другому, кроме своих родственников. Они даже в браки вступали только между собой.

С нашествием англичан этот обычай ослабевает. Так, зафиксировано, что в середине прошлого века жена короля Миндона принесла ему в качестве приданого сто двадцать нефтяных участков.

Первые скважины были просто неглубокими ямами. Нефть откачивали с помощью бадьи и веревки. Однако постепенно техника проходки шахт и бурение скважин совершенствовались, и в 1857 году бирманская нефть вышла на мировой рынок. Она вывозилась в Англию для производства воска, смазочных материалов, а также осветительного масла, которое позднее в Америке так и называлось: «рангунское масло».

Помимо нефти все большую известность на мировых рынках приобретали бирманские драгоценные камни, изделия из серебра, лес и рис. В частности, к середине прошлого века Бирма превратилась в основного производителя и поставщика риса на мировой рынок.

В качестве английской колонии Бирма оказалась вовлеченной во вторую мировую войну с самого ее начала. Как уже указывалось, она привлекала пристальное внимание японской военщины.

Оккупацию Бирмы японцы осуществили в очень короткий срок. Уже к маю 1942 года там не осталось ни одного англичанина.

Война чрезвычайно подорвала жизненные силы страны. С одной стороны, англичане при отступлении осуществляли тактику «выжженной земли», взрывая все, что представляло ценность для врага, с другой стороны, японцы, захватив Бирму, принялись проводить грабительскую политику тотальной эксплуатации ее природных богатств. Так что после войны страна очутилась в состоянии тяжелейшей экономической разрухи. Многие деревни, покинутые жителями, были сожжены, разрушены мосты и дороги, уничтожены транспорт, промышленные предприятия и сооружения.

Перед страной стояли очень серьезные задачи по ликвидации разрухи и восстановлению народного хозяйства.

Осуществление этих задач было немыслимо без разрешения социально-политических проблем. Народ Бирмы стремился к достижению независимости. Однако возвратившиеся английские власти надеялись возродить в стране прежний, колониальный, режим.

В тяжелой борьбе бирманский народ завоевал право на самостоятельное социально-экономическое и политическое развитие. 4 января 1948 года Бирма была провозглашена независимой республикой. Так родился Бирманский Союз, в который вошли помимо Бирмы княжества Шан, Качин, Карен, а также национальные округа Кая и Чин.

О трудностях молодой республики красноречиво говорят несколько цифр. Так, даже в 1954 году в Бирме был электрифицирован только тридцать один город, причем всего три из них снабжались электроэнергией круглосуточно. Отсталость экономики сказывалась в том, что даже через десять лет после достижения независимости в земледелии страны оставались сильны феодальные пережитки и сохранялась низкая производительность труда. Бирма продолжала входить в группу стран с очень высоким уровнем населения, занятого в сельском хозяйстве, уступая в этом лишь Таиланду, Гватемале, Ирану, Пакистану, Эквадору, Египту и Индии.

Чем объяснить это хроническое отставание молодого государства?

Прежде всего, конечно, тем, что власть в стране — я говорю о реальной власти — оказалась в руках национальной буржуазии и феодально-помещичьих слоев.

Слов нет, молодая администрация страны принимала решительные меры для исправления положения. Нам, например, рассказывали с какой энергией велась подготовка национальных кадров. Для этой цели в стране были организованы многочисленные учебные пункты. На них обучали современным методам ткачества, набивки тканей, изготовления бумаги, гончарного производства. Это были старые, традиционные отрасли бирманского ремесла. Делались попытки внедрить новые для Бирмы отрасли мелкого производства, такие, как изготовление эмалированной посуды, гальванизация и анодирование, изготовление сухих элементов и батарей.

В городах Рангун и Мандалай были открыты ремесленные школы, в которых готовились кадры для мелкой промышленности. Сюда направлялись школьники по окончании первой или второй ступени общеобразовательной школы. Им выплачивались государственные стипендии.

Уделялось внимание обучению предпринимателей и управляющих. Для них создавались курсы, центры обучения, некоторых посылали учиться за границу на специальные международные курсы.

Словом, наступление на неграмотность, на создание собственных национальных кадров велось самым широким фронтом и для этого не жалелось средств. Чтобы представить, какими темпами шло преодоление вековой отсталости бирманского народа, достаточно сказать, что за короткий срок в стране в пять раз увеличилось количество начальных школ, а средних и неполных средних — в шесть раз.

Мало-помалу стала подниматься национальная промышленность: входили в строй рисоочистительные, маслобойные, сахарные заводы, предприятия по обработке древесины. Наладилось производство алюминия, с большой нагрузкой заработали нефтепромыслы. В городе Тамаинт вошла в строй суконная фабрика, в Мандалае — чаеразвесочная, в городе Намтин — джутовый завод. Одно за другим возводились предприятия кирпичной, фармацевтической, цементной промышленности. Появился первенец тяжелой индустрии — сталепрокатный завод. Возросла выработка электроэнергии.

Однако все эти усилия были недостаточными. Основное противоречие молодой республики — сохранение власти в руках небольшой группы феодалов и промышленников — еще ждало своего разрешения.

Здесь мы подходим к вопросу о том, обладают ли страны Востока существенными различиями в развитии капитализма по сравнению с государствами Запада и не сводятся ли эти отличия лишь к другому уровню капиталистического развития.

Нужно прежде всего отметить острое столкновение колониального типа капитализма, насаждавшегося иностранными монополиями, местным капитализмом, который чем дальше, тем больше требовал создания иной обстановки для своего развития. С достижением политической независимости, что в странах Азии и Африки сопровождалось сокращением экономических позиций империализма, на передний план стала выходить борьба двух путей развития внутри местного капитализма. Зажиточные слои буржуазии ориентируются на форсированное развитие современного частного предпринимательства, которое мыслится создавать в тесном сотрудничестве с иностранным капитализмом. Малосостоятельные слои буржуазии заинтересованы совсем в ином: в коренном изменении деятельности иностранного капитала, в ограничении частного предпринимательства вплоть до включения его в состав государственного сектора. Естественно, что это противоречие проявляется и стремится разрешить себя через ожесточенную политическую борьбу.

Впрочем, мы еще вернемся к этому в дальнейшем.

По обычаю, бытующему в Бирме, все иностранные гости должны первым долгом посетить дворец — резиденцию президента и расписаться в книге для почетных посетителей.

На следующий же день мы отправились исполнить эту не слишком-то обременительную обязанность.

Резиденция президента, трехэтажный каменный дворец, находилась в прекрасном тенистом парке, огороженном причудливой железной изгородью. Среди диковинных деревьев были разбиты цветники, газоны, бассейны, фонтаны. Своей задумчивостью, какой-то неземной, завлекающей красотой парк напоминал тихое, уснувшее царство из восточной сказки. Это сходство усиливалось неподвижной стражей в необычных костюмах.

Дворец и парк были безлюдны. Президент отсутствовал, — он находился в отпуску.

Едва мы вошли во дворец, хлынул все тот же устрашающий ливень. Сплошные потоки воды скрыли сказочную панораму парка. Некоторое время, осматривая дворец, мы слышали лишь ровный, слитный гул низвергающейся с неба воды.

Строители президентской резиденции выдержали все здание в национальных тонах. Для отделочных работ в изобилии использовалось красное тиковое дерево. Это дерево растет в бирманских джунглях и наравне с рисом составляет важную статью экспорта. По традиции основные закупки тика производит Англия. Тиковое дерево идет на изготовление дорогостоящей мебели и всяческих сувениров, а также является прекрасным отделочным материалом. В президентском дворце тиком покрыты стены, пол, лестницы. И здесь, любуясь отделкой многочисленных комнат и переходов, я обратил внимание на способность тиковых панелей менять свою расцветку в зависимости от освещения. На улице еще бушует ливень, и в сумеречном свете погасшего дня панели приобретают глубокий и сдержанный изумрудный цвет. Но вот вокруг просияло, ливень внезапно прекратился, и блеск солнца придает дереву восхитительный оттенок, напоминающий едва уловимые переливы на пушистом мехе рыжей алтайской лисицы. Причем, как я заметил, панели не крашены и не полированы.

После ливня в дворцовом парке влажно и душно. Крупные капли падают с веток на свежевымытую изумрудную зелень лужаек. А солнце уже палит вовсю, и далекая перспектива парка заволакивается зыбкой пеленой обильных испарений. Остановившись под деревом, чтобы спастись от солнцепека, я загляделся на причудливую игру света и теней между высокими древними деревьями, и в какой-то неуловимый миг мне померещилось, что я стою в родном своем алтайском лесу и передо мной не пышная растительность тропического парка, а чуткая, глубокая тишина омытой дождем тайги, косые потоки света рассекают притаившуюся темень под ветвями и оттого кажется, что лес проснулся от ночной спячки и притаился в ожидании утреннего гомона птиц, ветра и листвы.

— Не отставайте, — услышал я голос товарищей. — Идемте дальше.

Очнувшись от забытья, я убеждаюсь, что нет, не тайга вокруг с ее прохладной хвойной сенью, а какое-то неуемное буйство солнца, и оно испепелило бы и сожгло все живое и растущее, оставив только сушь да пепел, если бы не щедрые потоки частых ливней, питающих артерии деревьев и земли.

В глубине парка пахнет влажно, терпко, опьяняюще…

Следующий наш визит — к могиле национального героя Бирмы генерала Аун Сана. Известно, что в 1942 году, когда война пришла в Бирму, по всей стране началось движение Сопротивления против японских оккупантов. Основную силу Сопротивления составляли политические организации — молодежная лига, коммунистическая партия, революционная партия, а также вооруженные отряды под командованием генерала Аун Сана. Эти организации опирались на поддержку и помощь рабочих и крестьян, благодаря чему борьба против оккупантов увенчалась полным успехом: после войны, когда в Бирму вернулись англичане и в стране поднялась борьба за национальную независимость, генерал Аун Сан сформировал правительство.

Оглядываясь сейчас назад, нельзя не поразиться тем тяжелейшим проблемам, перед которыми оказалось правительство генерала-патриота. Народ не имел средств, чтобы прокормиться и одеться. Показательно, что в армии на пошивку обмундирования использовали старые одеяла. Ко всем трудностям добавлялись жесточайшая национальная рознь между бирманцами и народами пограничных районов — наследие англичан, осуществлявших политику «разделяй и властвуй!» Кстати, эта политика разъединения народов, населяющих Бирму, сказывается и по сегодняшний день.

И все же правительство Аун Сана не дрогнуло перед трудностями. Его действия были решительными и не признавали полумер. Например, самому генералу принадлежат знаменитые слова о том, что право на землю должны иметь те, кто ее обрабатывает, что помещичье землевладение подлежит ликвидации по закону. Понятно поэтому, что политический курс молодого правительства пришелся кое-кому не по душе.

В июле 1947 года генерал Аун Сан и его ближайшие соратники были подло убиты империалистическими наймитами.

Революционный генерал, герой освободительной борьбы пал от рук врагов 19 июня 1947 года. Благодарные сограждане похоронили его с почестями в мавзолее Арзани. К месту захоронения героя не прекращается паломничество жителей бирманской столицы и приезжающих из разных уголков страны. Имя героя освободительной борьбы навсегда осталось в сердце народа.

К подножию мавзолея мы возложили венок и несколько минут простояли в глубоком и почтительном молчании, отдавая дань уважения памяти погибшего генерала.

От недавнего ливня скоро не осталось никаких следов. Асфальт на улицах уже блестит, и блеск этот неприятно режет глаза. От проносящихся машин в воздухе клубится легкая желтоватая пыль. Наш автомобиль медленно пробирается в уличной толчее. Народ отдыхает за столиками кафе, слоняется по тротуарам, то и дело пересекая неширокую улицу, кое-где собираются кучки бездельников, глазеющих на оживленную, разноцветную толпу. По-прежнему неустанно трудятся торговцы, настойчиво зазывая в лавки и магазины покупателей.

Шумит, переливается красками оживленная улица большого азиатского города.

На одном из перекрестков мы увидели водопроводную колонку. Кто-то не закрыл кран, и сверкающая струя воды устремилась в небольшое углубление, выложенное разноцветными камешками. Вид хлещущей струи был настолько соблазнительным, что мы, почти не сговариваясь, полезли из машины. В такой удушающей жаре хотелось не пива или какого-нибудь прохладного подслащенного напитка, а именно вот такой девственной студеной воды, вырвавшейся из холодных земных недр.

Опередив нас, к колонке приблизилась невысокая, полная женщина в просторном длинном платье. Не раздумывая ни мгновенья, она тут же подлезла под струю воды и, присев, принялась с наслаждением поворачиваться, так и эдак подставляя тело. Видно было, что уличное купание доставляет ей великое удовольствие. Она не торопилась вылезать из-под струи, и мы, вконец сопревшие в своих европейских костюмах, с завистью смотрели, как весело и задорно бьет блистающая струя в смуглые плечи женщины. Наконец купальщица вылезла, одернула прилипшее к телу платье и пошла своей дорогой. «Не последовать ли и нам ее примеру? Пусть даже в костюмах!» Однако благоразумие взяло верх, и мы, неторопливо утолив жажду, отправились дальше, — нам сегодня предстояло еще сделать несколько официальных визитов.

Господин У Ба занимает высокий пост директора по делам образования Министерства просвещения и культуры Бирманского Союза.

Небольшой кабинет директора был обставлен по-деловому: рабочий стол, длинный под зеленым сукном стол для заседаний, несколько кресел и стульев. В затемненном кабинете были распахнуты настежь окна, однако духота стояла невообразимая.

— Добро пожаловать, — встретил нас господин У Ба и подвел к длинному столу. — Прошу садиться.

Сам он прошел к рабочему столу, заваленному кипами бумаг.

Хозяину кабинета было за шестьдесят. Склонив набок белоснежную голову и задумчиво выпятив крепкий, как бы вытесанный из темного камня подбородок, он дружелюбно разглядывал рассаживающихся за столом гостей. Господин У Ба считается одним из лучших деятелей народного просвещения в стране. Он получил прекрасное воспитание, окончил лондонский университет. Речь его отличалась вдумчивостью, — видно было, что он ценит каждое сказанное слово.

— Я в некотором замешательстве, — начал деловую часть встречи господин У Ба, и мне запомнилась оживленная артикуляция его полных, очень характерных губ при всей спокойной, сдержанной манере вести себя, — право же, не знаю с чего начать. Быть может, мне лучше отвечать на ваши вопросы? Или вы предпочитаете краткую лекцию о системе нашего образования?

Мы заверили директора, что вопросы последуют, однако прежде всего нам хотелось бы услышать его рассказ о том, как поставлено в Бирме народное просвещение.

Наклонив красивую седую голову, господин У Ба выразил свое согласие, затем неторопливо соединил пальцы обеих рук и, подумав, начал:

— Видите ли, всеми делами народного образования в Бирманском Союзе руководит Министерство просвещения и культуры. Но повседневное, так сказать, оперативное руководство школами осуществляет наш директорат. Как вы, наверное, догадались, ваш покорный слуга возглавляет его…

Далее наш хозяин вкратце сообщил структуру директората. В его состав входят на правах отделов директораты по делам печати, кадров, профессионального обучения. Помимо руководителей в каждом отделе работает несколько инспекторов.

Это, так сказать, верховный орган. В своей деятельности он опирается на местные Министерства, которые имеются в каждом княжестве, вошедшем в состав Бирманского Союза.

Система обучения в Бирме разнообразна. Кроме государственных школ существуют и частные школы. Эти учебные заведения делятся на три ступени: элементарные школы для детей от семи до девяти лет, средние — для подростков до 14 лет и, наконец, высшие средние, в которых учатся старшие школьники. Интересно, что при некоторых элементарных школах имеются детские сады, а также подготовительные классы для малышей четырех-шести лет.

Отвечая на наш вопрос, господин У Ба сказал, что в пятнадцати тысячах школ страны учится почти три миллиона детей. Это составляет, примерно, половину всех подростков школьного возраста. Школ, построенных по новым типовым проектам, в Бирме очень мало. Большинство школьных зданий двухэтажные, а то и одноэтажные. Мы спросили об учебниках, и наш хозяин с горечью признал, что учебников постоянно не хватает. В конце учебного года школьные библиотеки объявляют сбор всех подержанных учебников, в течение каникул приводят их в порядок — подшивают, подклеивают, восстанавливают порванные листы — и затем раздают ученикам младших классов.

— Учебники у нас бесплатные, — уточнил господин У Ба.

На вопрос об организации учебного процесса он ответил:

— Я думаю, вы получите достаточное представление, когда посетите наши школы. Так сказать, своими глазами и на деле.

Но тем не менее, господин У Ба счел нужным обратить наше внимание на такую деталь: в бирманских школах не практикуется ежедневная проверка знаний учеников. Учитель спрашивает школьников лишь раз в месяц. В конце года проводятся письменные экзамены, и ученик, провалившийся по двум предметам, оставляется на второй год. Второгодник, «засидевшийся» в одном классе три года, исключается из школы.

— А разве у вас нет осенних переэкзаменовок?

— Нет, только обычные экзамены. Кроме того, у нас существует практика выявления одаренных детей путем специально разработанных тестов. Проверка способностей ребенка проводится также в конце учебного года.

— Как обстоит дело с подготовкой педагогических кадров?

— О, сейчас совсем не плохо! В системе нашей высшей школы имеется университет, сельскохозяйственные и технические вузы. Кроме того, педагогические колледжи и факультеты просвещения при университете.

Наш хозяин показал нам учебные программы колледжей и факультетов просвещения. Изрядное место в них отводится таким дисциплинам, как пение, танцы, музыка, рисование, рукоделие, физкультура и домоводство. Это, так сказать, обязательные предметы. А для специализации каждый студент выбирает какой-либо курс, по которому и подвергается в конце обучения обстоятельному экзамену.

Обнаружив, что господин У Ба не только знает, но и любит свое дело, мы наперебой забрасывали его вопросами. Выяснилось, что школы, входящие в государственную систему образования, работают по программам Министерства. Школы же, принадлежащие частным лицам или каким-либо религиозным организациям, имеют право вносить в свои программы довольно существенные изменения. В этих школах, как тут же добавил наш хозяин, учатся в большинстве своем дети зажиточных родителей.

Интересно было узнать, что в бирманских школах, помимо таких предметов, как физика, химия, биология, математика, родной язык, детям прививаются необходимые навыки по какому-либо ремеслу, сельскому хозяйству, домоводству. Начиная с первого класса, ученики обучаются правилам поведения в семье, в школе, в общественных местах. Особое значение придается воспитанию в детях чувства гражданского долга.

Нас интересовало, с каким объемом знаний оканчивают бирманские ученики школу. Однако вместо ответа господин У Ба неожиданно улыбнулся и достал откуда-то запотевший графин с соком и стаканы.

— Давайте сначала подкрепимся, — предложил он, с сочувствием поглядывая на наши измученные жарой физиономии. Признаться, за разговором мы совсем перестали обращать внимание на духоту в кабинете.

Вяжущий, кисловатый сок, в меру охлажденный, прекрасно утолял жажду. Неторопливо отпивая из стакана, господин У Ба продолжал рассказывать, что бирманская средняя школа дает своим воспитанникам глубокие и прочные знания. В так называемых высших средних школах учащиеся в обязательном порядке изучают родной и английский языки, математику. Факультативно, по выбору, каждый ученик проходит курс еще по двум предметам: физика, химия, история, география или торговое дело. Для получения аттестата зрелости выпускники школ сдают экзамены по пяти дисциплинам: три обязательных и две по выбору. Аттестат зрелости дает молодым людям право поступления в университет.

Поднимаясь, чтобы раскланяться, мы стали благодарить господина У Ба за увлекательную и очень познавательную беседу. Он провожал нас до дверей.

— Я думаю, — сказал он, пожимая нам руки, — что мы еще не раз встретимся. Ведь программа ваша только начинается. Во всяком случае я лично надеюсь на скорую встречу.

Предположение господина У Ба сбылось: наша первая беседа оказалась далеко не последней…

День угас, быстро спустились тропические бархатные сумерки, но наступающая ночь не принесла никакой прохлады. Наоборот, было такое ощущение, что влажность воздуха и духота стали еще гуще, еще непереносимее. Именно в ночные часы, когда распаренная влагой и прогретая солнцем земля источает накопленное тепло, воздух становится почти осязаемой плотности и дышится, особенно с непривычки, чрезвычайно трудно. Сколько раз мечтали мы, чтобы подул хоть самый слабенький ветерок и принес прохладу! Но нет, все так же тиха, безветренна темная южная ночь, и исполинские деревья, привычно замерев без движения, кажутся мрачными изваяниями из черного камня.

Ночью мы совершили небольшую прогулку по прилегающим к гостинице улицам. Город успокаивался, гасли огни, все реже стали попадаться прохожие. Улицы города превратились в гигантскую ночлежку. Какие-то оборванные, полуголые люди вповалку лежали прямо на земле. Кое-кто из них подстелил циновку, некоторые раздобыли дощечки. Эти несчастные заснули там, где их застала ночь. Значит, не одним только рикшам рангунские улицы служат и домом и кровом! Чем больше мы узнавали о жизни бирманского народа, тем разительней представлялись нам задачи, которые предстояло осуществить правительству, чтобы преодолеть такое отставание страны.

Ночь прошла беспокойно, и утром мы проснулись чуть свет. Ощущение жажды становилось уже привычным, и мы первым долгом потянулись к стаканам с соком. Однако степлившийся за ночь сок совсем не утолял жажды. Мы спросили чаю, крепкого, горячего, отменной здешней заварки. После неторопливого чаепития исчезла утренняя тяжесть в голове, появилось какое-то подобие так необходимой нам бодрости. Начинался день, и нам предстояло осуществить целое расписание всевозможных визитов и встреч.

Первая встреча состоялась с директором частной средней школы госпожой Кен Кен, пожилой, худощавой женщиной с пепельным сморщенным лицом. В белой кофточке с длинными рукавами и темной юбке, она напоминала состарившегося подростка. Обута директриса была в крохотные сандалии, которые чудом держались на одних пальцах ног.

Госпожа Кен Кен рассказала о постановке обучения в школе, а затем пригласила нас осмотреть классы и мастерские.

В период британского колониального владычества в стране существовало три типа школ. В одних велось преподавание только на английском языке, в других — только на бирманском, в третьих — на том и на другом. Сейчас обучение ведется только на бирманском языке. Однако в учебных программах обязательно имеется и английский язык, и школьники, как правило, хорошо им владеют.

Школьная форма скопирована с европейской. При школе имеются интернат и пагода для молений. Программа частной школы ничем не отличается от государственной. Инспекторы Министерства не имеют права проверять работу частной школы, они могут лишь дать тот или иной совет. За обучение ребенка в школе родители учащихся вносят определенную ежемесячную плату. Осматривая мастерские и лаборатории, мы увидели, что они крайне бедно обеспечены инструментами и инвентарем. Многих наглядных пособий, которые у нас имеются в каждой школе, здесь просто не знали. Думаю, что практические занятия с учениками носят в этой школе чисто формальный характер. А ведь речь шла о таких важных и необходимых предметах, как физика, химия, природоведение. Нетрудно представить, с каким уровнем знаний покидают воспитанники эту частную школу.

Позднее нам рассказывали, что уровень преподавания в школах целиком зависит от подготовленности учителей. Но о какой квалифицированной подготовке преподавателей может идти речь, если и в колледжах и на факультетах образования практическим занятиям с будущими воспитателями уделяется такое же недостаточное внимание! Через несколько дней мы посетили учительский колледж в Рангуне и познакомились с процессом обучения в нем. В колледже готовятся преподаватели средних и начальных школ. Директор колледжа Ба Пей в какой-то степени объяснил нам причину невысокой квалификации учителей. Дело в том, что страна испытывает острый недостаток в работниках образования и срок обучения в колледже сокращен на целый год, т. е. вдвое. Ясно, что занятия по сокращенной программе заметно сказываются на квалификации будущих воспитателей. Осмотрев учебные кабинеты и лаборатории, мы увидели все ту же бедность, которая поразила нас в частной школе. В музыкальном кабинете — лишь несколько народных инструментов, в кабинете домоводства — электрическая плита, холодильник, кухонный стол и кое-какая посуда.

Однако вернемся к нашей беседе с директрисой школы.

Улучив момент, когда госпожа Кен Кен сделала паузу в своих объяснениях, я задал вопрос о том, проводятся ли дополнительные занятия с отстающими учениками.

— Нет, не проводятся, — ответила директриса.

— Почему же?

— Как за любую сверхурочную работу, за дополнительные занятия мы обязаны платить учителю. А у нас, — и госпожа Кен Кен беспомощно развела руками, — у нас такие расходы не предусмотрены бюджетом школы.

Представилась возможность получше расспросить о существенных отличиях частных школ от государственных, однако чиновник Министерства господин У Эй Маунг, сопровождавший нас, взглянул на большие ручные часы и прекратил разговор.

— О, наше время уже истекло. Надо торопиться, нас ждут.

Скомкав беседу с госпожой Кен Кен, мы наспех попрощались и торопливо полезли в ожидавшую нас машину. Судя по тому, что чиновник то и дело нервно посматривал на часы, времени действительно оставалось в обрез. Машина, громко сигналя, неслась по улицам на пределе дозволенной скорости. Мы направлялись в здание Министерства просвещения и культуры. Сегодня нас должен был принять министр господин У Тун Тин.

В назначенный час вся делегация была приглашена в кабинет. Мы увидели министра и нашего знакомого У Ба. На этот раз он держался строго официально, однако рукопожатие его было крепким, дружеским.

Кабинет министра был со вкусом отделан тиковым деревом глубокого желтого цвета. Несмотря на зашторенные окна, в кабинете, благодаря продуманной отделке, было как-то особенно светло и уютно.

Хозяин кабинета выглядел чрезвычайно живописно. Невысокий, плотный мужчина лет пятидесяти, он был одет в тонкую нейлоновую сорочку и яркую лонжи. Голову министр туго повязал белым платком. Видно было, что национальный костюм привычен ему и очень удобен.

В начавшемся разговоре господин У Тун Тин не выказывал особенной доверительности. Наблюдая за ним, выслушивая его краткие, предельно сжатые ответы, я пришел к выводу, что министр скорее политик, чем педагог. С какой-то поразительной ловкостью ему удавалось оставлять без ответа почти все наши вопросы. То есть он говорил, но речь его была, что называется, переливанием из пустого в порожнее. На некоторые вопросы он вообще не отвечал, тут же искусно переводя разговор на иные темы. Но ведь не ради же дипломатических переговоров министра ехали мы за тридевять земель!

— Скажите, господин министр, — спросил я напрямик, — какое место в бирманских школах отводится религиозному воспитанию?

— М-м… видите ли… — замялся наш хозяин, затем, поймав счастливую мысль, нашел выход: — На этот вопрос лучше всего ответит уже знакомый вам господин У Ба. Это его компетенция.

И он с улыбкой посмотрел на своего помощника. Не знаю, какой инструктаж получил господин У Ба перед нашим приходом, но видно было, что необходимость давать ответ поставила его в довольно затруднительное положение. Он беспокойно заерзал на стуле, однако, как блестящий знаток и специалист народного образования, дал вполне исчерпывающий, толковый и ясный ответ.

Вопросы религии в воспитании подрастающего поколения Бирмы занимают большое место. Достаточно сказать, что в каждой школе имеется своя религиозная организация во главе с президентом. Пост президента выборный, на него избираются учителя, а иногда и учащиеся. Ежедневно перед началом занятий в течение получаса ученики изучают, а вернее заучивают наизусть житие Будды. В начальной школе заучивается пять заповедей буддизма, в средней — восемь. Для религиозных занятий в каждой школе оборудована специальная комната. Учащиеся обязаны соблюдать трехмесячный пост, посещать храмы и монастыри, ежедневно читать религиозные книги.

— Мы читали, — был следующий вопрос, — и нам говорили, что более шестидесяти процентов бирманского населения совершенно неграмотно?

Министр снова посмотрел на своего помощника, и господин У Ба продолжал вести беседу.

Упомянув о неграмотности, он несколько смягчил формулировку: да, действительно более половины бирманцев «не обучены грамоте». Но дело это поправимое, и сейчас принимаются действенные меры, чтобы в короткий срок покончить с этим позорным наследием колониального прошлого.

— Английских колонизаторов, — заявил господин У Ба, — весьма устраивала сплошная неграмотность нашего народа. Колониальная система вообще зиждется на невежестве. Однако, что устраивало англичан, ни в коей мере не отвечает нашим задачам. И вы, видимо, уже успели получить хоть какое-то представление о той работе, которую ведет правительство для налаживания системы всеобщего образования.

…Забегая вперед, скажу, что недавно мне бросилось в глаза сообщение газеты «Известия» из Рангуна. В информации говорилось об успехах третьего наступления на неграмотность. В двухсот тридцати девяти уездах Бирмы было открыто около полутора тысяч так называемых курсов. Занятия на них на общественных началах вели более десяти тысяч учителей. Десятки тысяч ранее неграмотных людей научились читать, писать, освоили элементарные правила арифметики.

Сейчас, насколько я знаю, в Бирманском Союзе готовится четвертое по счету наступление на неграмотность. Страна, получившая самостоятельность, успешно закладывает основы культурного строительства.

Выше уже говорилось о системе подготовки кадров для народного хозяйства республики. Не ошибусь, если скажу, что ведущую роль в этом играют крупнейшие учебные заведения Бирмы — университет и политехнический институт.

Рангунский университет имеет старинную, богатую традициями историю. Перед второй мировой войной университетская библиотека собрала свыше двухсот тысяч томов книг. Среди них были многие уникальные труды по истории и культуре Южной Азии. Японские захватчики сожгли не только библиотеку, но и весь ее книжный фонд. В огне погибли бесценные сокровища культуры. Сейчас библиотека восстанавливается. Уже собрано около пятидесяти тысяч книг. Среди них привлекают внимание древнейшие рукописи на деревянных дощечках, рассказывающие об истории Бирмы во II веке.

В настоящее время занятия в университете проходят на семи факультетах. Около четырех тысяч студентов готовятся стать инженерами, врачами, агрономами, архитекторами, строителями, педагогами, филологами, механиками, а также специалистами по электротехнике. Преподавание ведется силами бирманцев, а также англичан и американцев.

В отличие от университета Рангунский политехнический институт организован недавно. Братскую помощь бирманскому народу в создании этого высшего учебного заведения оказал Советский Союз. Вообще, надо сказать, трудящиеся Бирмы помнят и ценят малейшие знаки внимания к насущным потребностям их молодой, только развивающейся республики. И в этом отношении всеобщее признание и благодарность заслужили бескорыстные дары советских людей. Знакомясь со страной, мы повсюду убеждались в том, что простой народ Бирмы с глубокой симпатией и сердечностью относится к далекой земле России, к первому в мире государству трудящихся.

Нам запомнилось посещение так называемого общества переводчиков в Рангуне. Как выяснилось из беседы с сотрудниками, задачи этого общества выходят далеко за рамки переводческой деятельности. В его компетенцию, в частности, входят вопросы книгоиздания и организации книжной торговли, составление текстологических материалов для школ и других учебных заведений, общество помогает авторам в написании книг и издает эти книги. В настоящее время общество озабочено созданием истории Бирмы за последнее полстолетие, над чем работает целая группа авторов. Кроме того принимаются меры для издания бирманской энциклопедии.

При обществе функционируют годичные курсы журналистов, и эта деятельность приобретает все больший размах.

С неподдельной гордостью хозяева трехэтажного особняка, где помещается общество, рассказывали нам о первых изданиях русской и советской классической литературы. Стремясь удовлетворить все возрастающий спрос бирманской интеллигенции ко всему советскому, общество в первую очередь обратилось к великим произведениям мастеров русской литературы. Первыми книгами, увидевшими свет на бирманском языке, были произведения А. Пушкина, Л. Толстого, Н. Островского, М. Горького. И нам было приятно сознавать, что аккуратно изданные книжечки с дорогими сердцу именами на обложках явились предметами первой необходимости для древнего народа, взявшегося с завидным юношеским задором за построение новой жизни на своей многострадальной земле.

Безмолвная тишина тропической ночи окутала всю округу. На фоне беззвездного неба смутно вырисовывалась громада буддийского храма, озаренная бледным светом луны. В просторной молельне дрожащие язычки пламени бесчисленных лампад выхватывали из мрака позолоченную статую Будды. Над изваянием «всеблагого» метались тени. Из поблескивающих чаш, клубясь, поднимались тонкие струйки дыма, разносившие одуряющий аромат.

На гладком, как зеркало, полу сидели монахи в шафраново-желтых одеяниях и монотонно бормотали молитвы. Настоятель монастыря, верховный жрец храма, смиренно преклонив колени перед статуей, тихо и напевно взывал к богу. Время от времени кто-то из монахов ударял в большой гонг, и всякий раз, когда своды храма оглашались его глухим, отрывистым звучанием, голоса монахов становились громче. То было хвалебное полуночное песнопение во славу Будды в одном из самых больших и роскошных храмов Рангуна — храме Шве-Дагон, расположенном на вершине зеленого холма в самом центре бирманской столицы.

Нам рассказали древнюю легенду, связанную с происхождением этой священной пагоды.

Говорят, давным-давно, еще в пятом веке до нашего летосчисления, т. е. две с половиной тысячи лет тому назад, какой-то святой из Индии, скитаясь по земле, однажды взобрался на зеленый рангунский холм и там заночевал. Видимо, путь святого был долог и тяжел, потому что, как всякий усталый человек, он проспал долго, и когда проснулся, то солнце уже было высоко над горизонтом. При свете яркого дня путник разглядел волосок со своей головы, оставшийся на узелке, на котором он спал. И тут внезапное озарение свыше снизошло на святого. Там, где упал волосок, он завещал построить большую роскошную пагоду, ибо холм этот отныне будет считаться священным. Отсюда учение всеблагого Будды станет распространяться по всему свету, и благодарные люди, познавшие высшую радость, почтут за счастье совершить к святому месту паломничество.

Надо сказать, что буддизм в Бирме распространен чрезвычайно. Страна усеяна пагодами и монастырями. В каждом большом селении обязательно имеется свой монастырь (о городах, конечно же, и говорить не приходится). При всем моем уважении к религии другого народа я не могу не сказать, что обилие монахов в Бирме производит удручающее впечатление. Подсчитано, что служители бога составляют весьма значительный процент не занятого ни в каком производстве населения страны. На мой взгляд, это просто бездельники. Как правило, здоровенные, отъевшиеся мужчины в каких-то грязно-желтых одеждах, они целыми сутками только и знают, что молиться, листать священные книги и заучивать религиозные наставления. В дневные часы они наводняют улицы городов и селений и с сумками на шее собирают подаяния. По учению Будды ни один верующий не должен жалеть горсточки риса в пользу монастырей.

Как можно заметить, число этих праздно живущих людей имеет тенденцию к увеличению. Ведь при каждом монастыре существует своя религиозная школа, в которой готовятся новые полчища священнослужителей.

К пагоде Шве-Дагон, на вершину холма, ведет длинная широкая лестница. Имеется и лифт, но более приличествует подниматься к храму на своих ногах. Мы, однако, пренебрегли приличиями и направились к лифту. Каждый, верующий или неверующий, приближаясь к пагоде, обязан разуться и идти босиком. Оставив внизу обувь, мы в кабине лифта взлетели наверх.

Монументальное сооружение храма, похожее на огромный колокол, как бы господствует над городом. Посетителей поражает обилие всяческих изображений божества внутри пагоды. Толстощекий, упитанный Будда присутствует здесь в самых различных положениях: он сидит, лежит, стоит во весь рост, находится в группе других святых. И всюду медное лицо божества полно какой-то скрытой, загадочной силы, его неземной утекающий взгляд устремлен в пространство времени, поверх повседневной человеческой суеты и скорби.

Купола пагоды отбрасывают зловещий свет. Как выяснилось, отлиты они из чистейшего золота самой высокой пробы. В Бирме на протяжении многих веков существовал обычай, по которому каждый верующий, посещая храм, обязан купить пластинку золота и пожертвовать ее божеству. Тут же, у входа в храм, сидели монахи и продавали золотые пластинки величиной с двугривенный. Так что литые купола пагоды собирались по крупинке в течение долгого времени и теперь являются своеобразным свидетельством как долголетия религии, так и скрытого вкрадчивого всемогущества тех, кто служит ей, а вернее — управляет ею, сделав ее могучим средством влияния на неразвитый, погрязший в вековых суевериях народ.

Главной достопримечательностью пагоды Шве-Дагон является гигантский колокол, носящий священное имя Маха Ганди. Весит он двадцать пять тонн и, как с гордостью заявляют бирманцы, среди колоколов всего мира занимает второе место после царь-колокола в московском Кремле. В Бирме существует поверье, что если трижды ударить в колокол Маха Ганди, то исполнятся три самых сокровенных желания.

Как ни странно, но священный колокол храма Шве-Дагон окружен бирманцами ореолом мученика и героя. Не знаю, так ли все было на самом деле, но нам рассказали любопытную историю. Вот она.

В прошлом веке английские колонизаторы, захватившие Бирму, решили снять колокол Маха Ганди и увезти его в Лондон. (Извечная, кстати сказать, привычка англичан за счет ограбляемых колоний пополнять музеи и галереи своей страны). При переправе через реку паром вдруг перевернулся и медный гигант рухнул в воду. Тщетными оказались все попытки вызволить колокол из речной пучины. Английские инженеры и техники бились над этой проблемой несколько лет и в конце концов вынуждены были отступить. Тогда бирманцы предложили поднять колокол своими силами. Отказавшись от всяческой помощи англичан, они поставили только одно условие: в случае удачи колокол возвращается на свое старое место, в звонницу пагоды Шве-Дагон. Говорят, англичане вдоволь насмеялись над предложением бирманцев. Их забавляла простодушная надежда местных жителей на успех там, где потерпели поражение английские специалисты и английская техника. Насмеявшись, они милостиво махнули рукой: валяйте! И каково же было изумление надменных британцев, когда они вдруг снова услышали медный голос Маха Ганди. Словно по мановению волшебной палочки медный колосс появился из речной пучины и занял свое извечное место в храме Шве-Дагон.

Об этом удивительном происшествии толкуют по разному. Одни говорят, что в работах по подъему колокола со дна илистой и глубокой реки помогли какие-то сверх-естественные силы, другие утверждают, что никакого божественного вмешательства не было, а все дело в отменном мастерстве бирманских ныряльщиков. Бирманцы издавна славятся как искусные охотники за жемчугом, а профессия эта требует длительной тренировки, и будущих ныряльщиков начинают готовить с детских лет… Но как бы то ни было, а звучный голос Маха Ганди постоянно раздается с холма в центре Рангуна и как бы свидетельствует не только о религиозном рвении бирманцев, но и о древнем, неистребимом патриотизме народа, о его национальном достоинстве…

Осмотр пагод и других святилищ входит в обязательную программу всех приезжающих в Бирму. Да это и понятно: помимо религиозного значения храмы лучше всяких слов свидетельствуют о многовековой истории страны, о ее древней культуре, рассказывают о высоком искусстве неутомимых рук ее народа. Естественно, не все пагоды представляют собой такие великолепнейшие пышные сооружения, как главный храм Шве-Дагон, однако каждый из них хранит какую-то частицу неумирающей народной души, и чтобы понять страну, изучить ее, необходимо отбросить всяческие предвзятые суждения и неторопливо, вдумчиво, глазами добрых друзей всматриваться во все, что неразрывными узами связано с ее историей и культурой.

Вот небольшой, лишенный внешнего блеска и великолепия храм, носящий чрезвычайно дорогое сердцу каждого название пагоды Мира. Кто знает, может быть, когда-то на этом месте некий святой обратился к людям с призывом жить без кровопролития и вражды. Конечно, призыв святого остался гласом вопиющего в пустыне, ибо и до наших дней еще не разрешена вековая проблема междоусобиц, однако факт стремления смягчить ожесточившиеся человеческие сердца запечатлен в сооружении храма и его название — пагода Мира — близко каждому, какую бы религию он ни исповедовал.

Осмотр пагоды Мира занял не много времени, нас повели дальше. Видимо, в ритуал осмотра исторических мест входит элемент эффекта, неожиданного открытия и удивления, — иначе я не смог бы объяснить того чувства, которое испытали все мы, увидев неожиданно открывшийся нашим глазам крутой и высокий холм. Скорее всего, это был не холм, а отвесная скала, выложенная бутовым камнем, и в ней большая крепкая дверь под цвет камня. Долго гадать не пришлось — все-таки это был холм со срезанной покатостью. Дверь, надо полагать, вела внутрь холма.

Мы медленно приближались, и по мере того как наша группа подходила, дверь вырастала в размерах. Вблизи она была столь велика, что напоминала городские ворота. Сделана она из темного тикового дерева и украшена резьбой. Насколько я мог судить, эта дверь, как произведение народного искусства, представляет огромную ценность.

Господин У Эй Маунг, всюду сопровождавший нас, насладился произведенным эффектом и только после этого пояснил:

— Здесь, — он показал на закрытую дверь, — проходил шестой всемирный съезд буддистов.

Дверь, похожая на городские ворота, плавно и беззвучно раздалась в стороны, и нашим глазам открылся громадный великолепный зал. Дворец походил на цирк, так же амфитеатром поднимался пол, сцена была посредине. В помещении чувствовалась приятная прохлада: работала установка для кондиционированного воздуха.

Значит, дворец этот уже не древнее святилище, а сооружение последних лет!.. Замерев в почтительном молчании, оглядывая огромнейший, залитый ярким электрическим светом зал, мы все с восторгом думали об одном и том же — о неиссякаемой созидательной силе народа, которую не убили никакие, даже самые жестокие испытания.

Восхищенное, сосредоточенное созерцание затянулось бы еще дольше, если бы пунктуальный господин У Эй Маунг, свято соблюдавший заранее намеченное расписание, не напомнил нам, что следует поторопиться, — нас ждал ужин у президента бирманской ассоциации учителей.

Так, из обстановки древних веков мы через несколько минут очутились в привычной атмосфере встреч с коллегами по профессии, расспросов и споров по вопросам, которые, как думается, не потеряют своей актуальности и остроты даже через несколько столетий.

Заявление, что время не сгладит остроты педагогических споров, отнюдь не для красного словца. Мне на самом деле кажется, что вопросы, связанные с воспитанием подрастающего поколения, перерастают рамки чисто школьных проблем и становятся заботой всего народа, всей нации. И при всем различии социальных и политических систем, представители разных стран всегда могут найти и находят множество общих, одинаково всех волнующих вопросов. Ибо молодежь — будущее народа, будущее страны, а к будущему невозможно относиться без волнения и повседневной озабоченности.

Не стану подробно останавливаться на всех перипетиях того памятного всем нам ужина с бирманскими коллегами. Были разговоры, были и споры, в которых каждая сторона горячо и непримиримо отстаивала свои взгляды. Хочу лишь сказать, что горячность и непримиримость доводов ни в коей мере не омрачили нашего сердечного отношения и ужин прошел, как встреча больших, испытанных временем друзей. И правильно сказал кто-то из хозяев вечера, суммируя общее впечатление от встречи: «Мы гордимся, — заявил он, — крепнущей дружбой между Бирманским Союзом и СССР, и мы уверены в том, что дружественные связи между нашими странами будут развиваться год от года». И это верно. Споры между друзьями только помогают выявлению истины, а истина — самая надежная основа дружественных отношений.

Мне запомнилось, что ужин был накрыт в большой комнате на втором этаже школы. Одна стена комнаты вдруг убралась куда-то в сторону, и мы как бы очутились на открытом воздухе. Меню ужина было выдержано в строго национальном стиле. Подавались блюда из риса, рыбы и дичи. Вилок и ложек не было, приходилось орудовать двумя тоненькими палочками. Глядя, как ловко управляются этими нехитрыми приспособлениями хозяева вечера, я пытался следовать их примеру, но тщетно — палочки не слушались меня и я не смог подцепить ни одного кусочка. В конце концов, изрядно насорив на скатерти, я отложил палочки в сторону и целиком отдался увлекательному разговору.

После основных блюд подали десерт — фрукты. Мой сосед выбрал себе какой-то продолговатый плод, похожий на гусиное яйцо. Занятый разговором, он машинально откусил кусочек, и вдруг я увидел, как перекосилось его лицо, он побагровел, наконец вскочил на ноги и бросился вон из комнаты. Похоже было, что он подавился или обжег рот.

Происшествие это вызвало легкое замешательство за столом. Хозяева, однако, не подали вида и продолжали разговор. Убежавший товарищ тем временем вернулся и, смущенно утирая глаза, опустился на свое место. Улучив момент, я шепотом спросил, что с ним случилось. Он в полнейшей растерянности пояснил, что плод, который он выбрал, оказался чем-то вроде тухлого яйца.

— Это дурьон, — сказал наш сосед бирманец. — Вкус у него, конечно, непривычный, но зато в дурьоне масса витаминов. Уверяю вас, к вкусу его вы скоро привыкнете, а потом и сами оцените, насколько он полезен.

Ужин закончился, нас пригласили в небольшой зал со сценой. Состоялся концерт школьной самодеятельности. Девушки и юноши в необычайно красочных костюмах пели и танцевали. Одна из мелодий, тонкая, журчащая, подобно свежему ручейку, как-то невольно трогала душу. Сначала мне подумалось, что мелодия эта народная, из глубины веков, однако выяснилось, что автором и музыки и слов является наш добрый знакомый, заместитель министра просвещения господин У Ба. Он написал ее для бирманской молодежной делегации, уезжавшей на московский фестиваль молодежи и студентов.

«Мы еще встретимся с вами», — пообещал нам господин У Ба при прощании, и предсказания его продолжали сбываться. Интересно, имел ли он в виду такую вот незапланированную «встречу»? Но все равно, его песня о советско-бирманской дружбе, прозвучавшая на международном форуме молодежи в Москве и исполнявшаяся сейчас в небольшом и душноватом школьном зале, напомнила нам о том, что в огромном, раздираемом противоречиями мире у нас имеется множество друзей и единомышленников и усилия их, направленные на развитие взаимопонимания, на развитие тесных контактов, одолеют наконец темные силы ненависти и зла и дадут людям покой и счастье.

Мандалай когда-то был столицей Бирмы. До английского завоевания город представлял собой крупный религиозный, торговый центр страны. После завоевания население его пошло на убыль, а роль уменьшилась. Уступив первенство Рангуну, он превратился в типичный бирманский город, население которого живет различными ремеслами.

От Рангуна до Мандалая семьсот километров пути. В горячий, знойный полдень наш самолет приземлился в аэропорту бывшей столицы.

Мне кажется, излишне повторять о том, что́ мы чувствовали, испытывая неимоверную бирманскую жару, но, честное слово, я не могу удержаться, чтобы снова не сказать о невыносимой духоте, в которую мы попали, едва сойдя с самолета. В Рангуне мы спасались от зноя в гостинице, однако в Мандалае, войдя в отведенный мне номер, я с ужасом убедился, что в нем нет установки для охлаждения воздуха. И мне до сих пор вспоминается время, проведенное в Мандалае, как цепь постоянных мучений от жары и жажды. Никогда раньше я не представлял себе, что человек может так мечтать о глотке холодной родниковой воды. Горело нёбо пересохшего рта, языком, как я теперь вспоминаю, больно пошевелить…

После самолетной болтанки над джунглями хотелось лечь и позабыться. Я разделся и, пополоскавшись в теплой ванне, взобрался на постель. Над кроватью был натянут куполообразный полог, и это еще больше усиливало ощущение душного, непроветриваемого помещения. Тишина, безветрие, текут какие-то вялые, отрывочные мысли…

Внезапно я вздрогнул и открыл глаза, — мне показалось, что на потолке, прямо над моей головой, что-то шевелится. Что там может быть? Вскочив, я увидел, как по выбеленному в голубой цвет потолку проворно снуют небольшие ящерицы. Похоже было, что они гоняются друг за дружкой. Я тотчас представил себе, что́ должен испытать спящий человек, когда ему на лицо упадет с потолка такая вот узкая, шершавая тварь, и невольно содрогнулся. Ящерицы были какого-то голубоватого цвета и оставались почти невидимыми на фоне высокого потолка. О, да их тут множество! Я только сейчас разглядел, какая оживленная суета происходила над кроватью.

С вполне понятным опасением я стал осматривать пол, — нет ли ящериц и на полу. Но нет, пол был чист. После этого я быстренько оделся и выскочил из номера. Бог с ним, с отдыхом. Как-то не отдыхалось в таком близком соседстве с неприятными даже на вид ящерицами.

В коридоре гостиницы было безлюдно, тихий полдневный час. От нечего делать я уселся за низенький столик, заваленный газетами и журналами, и принялся без всякого интереса перелистывать их. Иногда по коридору проходил кто-либо из жильцов или прислуги и тогда я принимал вид человека, чрезвычайно увлеченного чтением английской газеты. Мне неловко было признаться, что беготня ящериц по потолку выгнала меня из тихого номера.

Но вот раздались быстрые шаги, я оторвался от газетного листа и узнал сотрудника советского посольства, сопровождавшего нас. Он удивился, увидев меня в коридоре.

— Почему вы не отдыхаете? Не хочется? — спросил он.

Перед ним я не счел нужным таиться. Сотрудник выслушал мое признание и развеселился.

— Они же безобидные! Просто охотятся на мух, — вам же польза. Как и собак, их здесь не трогают и пальцем.

— Да, но ночью!.. — вырвалось у меня.

— Ночью их в комнатах нет, — успокоил меня товарищ. — С наступлением темноты они убираются на улицу.

— Значит, можно спать спокойно?

— Вы и днем можете спать в полной безопасности! Уверяю вас… Ну, а теперь надо собираться и ехать.

Внешне Мандалай уже ничем не напоминает столичный город. Узки и пустынны его улицы, обветшали сооружения, замерла деловая жизнь. Однако от былого великолепия остались целые кварталы ремесленников, которые своим искусством создали Бирме поистине мировую славу. И именно здесь, в Мандалае, следует искать истоки народного творчества, так украсившего страну и сохранившего до наших дней высокие образцы своих произведений.

Вот квартал Амаратани. Здесь испокон веков проживали кузнецы, мастера художественной ковки и литья. Большинство кузниц Мандалая изготовляло монастырские чаши для милостыни, лемеха для плугов, ножи, ножницы, серпы, пинцеты и маникюрные принадлежности. Мастерами наиболее высокой квалификации считались скульпторы. Они поставляли изваяния Будды. Те многочисленные изображения божества, украшающие храмы и монастыри Бирмы, — все они отлиты руками мандалайских народных умельцев. Нет сомнения, что в творчестве бирманских скульпторов, ваявших одну и ту же фигуру Будды, имеются, как и в русской иконографии, свои течения и школы.

Еще одной областью деятельности бирманских мастеров является обработка драгоценных камней. Бирма очень богата рубинами, сапфирами, хризолитами и аметистами. До сих пор на мировом рынке высоко ценится искусство мандалайских ювелиров и гранильщиков.

Выше уже говорилось о том, что безвестные строители буддистских храмов создали непревзойденные образцы народного зодчества. Надо отметить, что наравне с монументальным строительством в Бирме издавна процветала художественная резьба по дереву. Именно этой резьбой украшены старинные частные дома, общественные здания, религиозные сооружения. Автор нескольких книг о бирманских резчиках Х. Тилли пишет, что резьба по дереву больше всех других искусств выражает гений бирманского народа. И мне не забыть отделки пагоды Шве-Дагон: ее причудливые украшения сделаны здесь, в Мандалае, руками местных мастеров. Как сейчас вижу многочисленные фигурки на крышах, резные колонны, орнамент на переходах, изображения Будды, решетки, экраны и другие детали этого памятника древнего бирманского зодчества. Жители бывшей столицы с гордостью говорят, что резчики по дереву имелись в каждом большом бирманском городе, но настоящие художники жили только в Мандалае. И недаром только им и никому другому поручались все ответственные работы. Что ж, вполне законная и оправданная временем гордость…

Сейчас Мандалаю далеко до шумного, быстро растущего Рангуна. И обстановка не та и темп жизни другой. Но мандалайцы не унывают и полны надежд на новое, еще невиданное возрождение своего старинного города. Именно в Мандалае мне довелось соприкоснуться с завидным оптимизмом, с которым жители этого второстепенного ныне города смотрят на будущее. Разговор произошел в мужской средней школе, которая по всем своим показателям намного разнилась даже от самых отсталых школ столицы. Помнится, помещение школы представляло собой небольшое одноэтажное строение из бамбука. Под стать этому было оборудование классов и лабораторий. Однако преподаватели, весь персонал школы горели единодушным, вдохновляющим порывом. Что? Нет наглядных пособий? Плохо оборудованы лаборатории? Неприглядно школьное помещение? Но ведь школа-то есть! Как бы то ни было, а школу удалось открыть, и нет сейчас отбою от желающих учиться! Вот это, говорили нам, и есть пока самое главное. А остальное приложится. Пройдет какое-то время — и трудности исчезнут. Ведь даже путь в тысячу километров начинается с одного шага. А Бирма сделала уже не один шаг и сделала их уверенно, самостоятельно, опираясь на помощь испытанных друзей. Так что будущее, каким бы трудным оно ни представлялось, замечательно, и еще наступит время, когда мир услышит о старинном, нашедшем вторую молодость городе Мандалае!..

Своим названием город обязан двуглавой священной горе Мандалай. Гора находится сразу же за окраиной, — вернее, сам город расположился у подножия этой зеленой, весьма почитаемой буддистами горы.

Чтобы подняться на вершину, необходимо преодолеть более тысячи ступенек — своеобразный искус и испытание для любого верующего. Мы оставили обувь и ступили на раскаленные каменные ступени. Лестница уходила вверх, извиваясь в незаметных складках, и очень часто за каким-нибудь поворотом мы обнаруживали терпеливого торговца, разложившего на солнцепеке свой нехитрый товар: веера, статуэтки, всяческие безделушки.

Поток паломников на гору Мандалай нескончаем. Никого не останавливает ни крутизна подъема, ни убийственная жара, при которой, подставив яростному солнцу головы, люди терпеливо, в замкнутом молчании одолевают одну ступеньку за другой. Мне показалось, что испытание, которое выпадает на долю каждого, кто решил поклониться мандалайским святыням, лишь укрепляет верующих в их религиозном рвении.

Во всяком случае в тот час, когда мы начали подъем на гору, длинная лестница, уходящая вверх по зеленому склону, была полна народу. Люди со всех концов страны, а может быть, даже из-за ее пределов, одолевали последнее препятствие, чтобы увидеть своими глазами и поклониться тому, кто, по буддистским поверьям, незримо властвует над всем миром.

Сверху город виден как на ладони, однако мы совершили подъем совсем не для того, чтобы любоваться видом города. Снизу, с городских улиц, можно разглядеть крышу пагоды, построенной на вершине. Естественно, оттуда, из города, она кажется маленькой и невзрачной. Другое дело — здесь. Пагода на горе Мандалай поражает своим величием. И, надо полагать, величие это действует самым ошеломляющим образом на паломников, завершивших наконец-то подъем. Взорам их предстает как бы повисшее в синем пространстве здание чудесного храма, и нет никакого сомнения, что это первое зрительное впечатление останется у них на всю жизнь.

Как и во всех буддистских святилищах, здесь изобилие скульптурных изображений божества во всех положениях. Но мы уже успели кое-что узнать и теперь без всякого недоумения рассматриваем многочисленных Будд. Нам известно, что стоящий во весь рост Будда олицетворяет собой доброго советчика, защитника от зла, мудрого учителя. Сидящий Будда, изваянный с поджатыми под себя ногами, — это уже не советчик, а строгий, неподкупный и справедливый судья. Лежащий Будда — символ потусторонней жизни. Жизнь оставила временную оболочку живого существа, но дух, бессмертный дух, продолжает жить вечно, и бесконечная жизнь ведома лишь одному — тому, кто свыше неустанно и зорко наблюдает за земными делами.

Присмотревшись к молчаливой толпе паломников, невольно замечаешь, что наибольшее скопление народа у Будды стоящего. Устремив взоры на божество, люди молятся. Живущих интересуют проблемы жизненные, и большинство пришло к святыням с тем, чтобы обратиться к «всеблагому» со своими заботами и печалями, надеясь укрепиться в каких-то важных решениях. Закончив ритуал, молящиеся опускают в урну плату. Такие урны для сбора пожертвований стоят у каждой скульптуры.

Как уже упоминалось, гора Мандалай — двуглавая. И на каждой из вершин установлены огромные, десятиметровые, статуи Будды. Оба изображения божества изваяны из красного тикового дерева и облачены в одежды из чистого золота. Яркий полуденный свет вспыхивает на неровностях одежд изваяний, и на статуи просто больно смотреть. Одна из статуй, обращенная лицом к расположенному внизу городу Мандалай, держит простертой правую руку.

Рассказывают, что в древние времена некий странник, наподобие нашего казахского скитальца, мудреца Асана-печальника, долго бродил по земле. Он пил воду из горных ключей, преодолевал реки и ущелья, ночевал на зеленых склонах гор. Жизнь его была полна опасностей. Злые духи пытались заманить его в свои ловушки, но странник с честью вышел из всех многочисленных испытаний.

Однажды после очередной схватки с темными силами зла в жаркое полуденное время он взобрался на гору Мандалай. Изможденному, голодному страннику открылась восхитительная картина. Он увидел цветущую долину, подернутую синей дымкой солнечного дня. По долине текла-полноводная бурная река Ировади. Северный берег реки круто обрывался в воду, образуя живописные скалы. От другого берега начиналась гряда зеленых, уходящих вдаль горных хребтов. И усталому страннику показалось, что он достиг райского места. Здесь и только здесь следовало возвести священный храм, который привлекал бы взоры людей своим сиянием и величием. Краше этого места не найти.

Когда странник погрузился в тяжелый сон, ему приснились две большие змеи. Они подползли к нему, не сделали никакого зла, и лишь прошипели вещие слова: «Если ты построишь на этой горе пагоду, то попадешь в рай». После этого змеи исчезли. Проснувшись, странник спустился вниз, он стал изо всех сил проповедовать людям учение бессмертного Будды и постепенно добился, что силами верующих на горе Мандалай была построена роскошная пагода — место паломничества буддистов со всех концов земли…

Такова легенда.

Спускаясь вниз, мы примерно на полпути обнаружили небольшую площадку. На площадке возвышалось под куполом какое-то помещение. Еще одно святилище? Но нет, здесь была устроена картинная галерея. Рисунки, картины, развешанные по стенам, иллюстрировали события, связанные с историей возникновения священной пагоды.

Рядом с галереей довольно бойко работал ресторанчик.

Бирманские деятели — частые гости в Советском Союзе. Они приезжают в нашу страну за опытом, за помощью, как к старшим, но равноправным партнерам. И эти дружеские связи становятся все оживленней.

Директор Мандалайского института господин У Маунг Джи посетил Советский Союз в составе делегации деятелей народного просвещения. От визита в нашу страну у директора остались самые теплые воспоминания, поэтому, принимая нас у себя в институте, он старался подчеркнуть свое сердечное расположение. О том, что господин У Маунг Джи побывал в России, говорило знание нескольких русских слов, которые он не всякий раз удачно вставлял в разговор. Но все равно, употребив заученное русское слово, хозяин расплывался в широкой, радостной улыбке.

Институт, возглавляемый У Маунг Джи, готовит специалистов по гражданскому строительству, инженеров-электриков, механиков. Он работает на правах филиала Рангунского университета. В институт принимаются молодые люди, окончившие девять классов. Срок обучения три года. Все студенты получают государственную стипендию.

Само собой понятно, что трех лет обучения недостаточно для овладения всеми тонкостями таких сложных специальностей. Однако республике нужны свои кадры инженеров. К студентам предъявляются строгие требования. Если кто-либо без уважительных причин пропускает занятия, да еще не сдает в положенный срок экзамены, тот немедленно лишается стипендии. Студент, проучившийся год, а затем вдруг почему-либо бросивший институт, погашает всю полученную сумму стипендии. По-моему, очень справедливое, дисциплинирующее правило.

Институт работает всего два года и находится, можно сказать, в периоде становления. Но в нем уже оборудовано семнадцать лабораторий и мастерских. Правда, не хватает преподавателей и некоторым приходится читать лекции по нескольким предметам. Лекции читаются и на бирманском и на английском языках.

— Оценки нашим студентам выставляются ежемесячно, — рассказывал У Маунг Джи. — Каждый месяц они выполняют контрольные работы. Кто не выполнил работы — отчисляется и направляется на работу.

— Общежитие у ребят есть? — спросил Матвей Петрович Сазонов.

— Да, но на всех не хватает. Многие живут на квартирах.

— Защищаются ли дипломные работы?

— Нет, сдаются только государственные экзамены. Каждый, кто посетил восемьдесят процентов занятий, допускается к экзаменам.

— А какой диплом получает выпускник?

— Инженера, — ответил У Маунг Джи.

После беседы мы осмотрели аудитории института, мастерские и лаборатории. Понятно, что после наших вузов оборудование Мандалайского института показалось нам почти убогим, но мы помнили полные оптимизма заверения мандалайцев о том, что путь в тысячу километров начинается с одного шага. А первые шаги народа, создающего свою национальную техническую интеллигенцию, были полны нарастающей силы, обещали победы, которым еще будут завидовать самые просвещенные страны.

Институт, в котором мы только что побывали, расположен почти в центре города. Не успели мы отъехать от ворот, как увидели огромный макет какого-то большого здания. Машина пошла тише, чтобы мы имели возможность получше разглядеть диковинное сооружение. Нам рассказали, что это макет королевского дворца. В прошлом веке король Бирмы Мин дон выстроил в Мандалае прекрасное здание — резиденцию. Дворец простоял почти столетие. Японские захватчики, вторгшиеся в страну, сожгли это здание, так украшавшее город. Теперь на месте, где когда-то стоял королевский дворец, мандалайцы возвели макет этого сооружения. Конечно, сделали они это отнюдь не в почитание памяти давно умершего короля, а движимые своим завидным патриотизмом. Ничто в этом славном городе не должно напоминать о зловещем хозяйничанье японской военщины! О, японские захватчики оставили о себе в Бирме самую незавидную память!..

Король Мин дон, как вспоминают местные жители, многое сделал для процветания города. Именно он перенес в Мандалай столицу государства. При нем город украсился прекрасными сооружениями. Помимо основного дворца-резиденции король возводил дворцы для своих жен. У него было пять старших жен, и каждая жила в отдельном красивом дворце. Остальные, младшие, жены имели роскошные особняки. По законам тех времен, каждый вассальный князь в знак преданности должен был прислать королю свою дочь или же красивейшую девушку княжества. Таким образом у короля собралось девяносто жен, от которых родилось восемьдесят детей. В какую копеечку влетало содержание такой огромной семьи можно только догадываться. Например, известно, что лишь для того, чтобы обеспечить всех своих близких одеждой, король вынужден был купить во Франции специальную текстильную фабрику. Ясно, что вся эта непомерная роскошь ложилась тяжким бременем на плечи простого народа. Ибо что значил бы король, если бы не неутомимые руки многочисленных подданных! И вот неумолимое свершилось. Король отправился туда, куда ему и следовало, а память о нем осталась лишь постольку, поскольку имя его оказалось связанным с историческими сооружениями, гордиться которыми имеет законное право только настоящий их хозяин и строитель, — бирманский народ.

У моста через реку Ировади выстроилась длинная очередь автомашин. Мост узок, по нему может пройти лишь одна машина. К тому же много времени занимает сбор платы за проезд. Перед каждой машиной закрываются металлические ворота и распахиваются лишь тогда, когда водитель выйдет из кабины и уладит все формальности.

На другом берегу реки Ировади расположен небольшой городок Сагаинг. Городок настолько мал, что в нем нет ни единого кинотеатра, ни одной парикмахерской. Имеется лишь несколько кустарных мастерских и две школы — частная и государственная. Ну и, разумеется, пагода. Причем храм открывается взорам тотчас же, едва машина съезжает с моста. Нас попросили обратить внимание на характерную особенность местной пагоды: внешне она напоминает грудь женщины. Один из королей Бирмы построил ее около трехсот лет назад в память своей любимой жены. «Что же, — думали мы, разглядывая пагоду, — видимо, королям прощается столь свободный подход к сооружению священных построек. Даже бог сквозь пальцы смотрит на некоторые вольности власть и золото имущих».

Еще нам объяснили, что тишина и покой небольшого городка объясняются тем, что основное его население составляют пенсионеры, люди, уставшие от суеты и шума жизни большого города и удалившиеся за реку.

Представитель городских властей господин У Со Тин пригласил нас осмотреть школу. Там же, в помещении школы, у нас состоялась встреча с местной интеллигенцией.

Как сейчас помню большую комнату, посреди которой был накрыт стол для обеда. На встречу с советскими людьми собралось человек семьдесят. Не успели мы занять места у стола, как за спиной каждого — и гостей и хозяев — очутилось по девушке с опахалом из перьев в руках. Вначале мы удивились и не знали, как к этому отнестись. Однако хозяева нисколько не обращали на девушек внимания, — как будто так и положено. Все собравшиеся с большим вниманием слушали сердечную речь господина У Со Тина. Как представитель городской администрации, он приветствовал нас и выразил всеобщую радость по поводу того, что культурные и экономические связи между нашими странами растут и укрепляются. Господин У Со Тин говорил искренне и взволнованно, и мы как-то невольно забыли о том, что за нашими спинами стоят юные создания с большими веерами. Когда же застольная приветственная речь закончилась и все приступили к обеду, мы с благодарностью оценили заботу хозяев — в помещении было настолько жарко, что если бы не дуновение ветерка от беспрерывно двигавшихся опахал, никому не полез бы кусок в горло. Впрочем и от юных махальщиц было не слишком-то много проку. К концу обеда мы настолько вымокли, что я чувствовал — одежду мою хоть выжимай…

Есть какая-то непередаваемая прелесть в маленьких бирманских городках. Время словно остановилось над ними, и они как бы уснули, законсервировались, всем своим видом сохраняя облик минувших столетий… Конечно, впечатление это чисто внешнее, потому что чем ближе вникаешь в быт городков, знакомишься с их насущными проблемами, тем больше убеждаешься в том, что большая, полнокровная жизнь страны не обошла их стороной и они в меру своих сил стараются быть на уровне задач текущего дня.

После города Сагаинга нам предстоял визит в такой же небольшой городок Меймьо. Мы отправились в путь на трех машинах, в сопровождении эскорта мотоциклистов. Так что появились мы в тихом городке в полном смысле с шумом и грохотом.

Мчавшиеся впереди, сбоку и сзади мотоциклы издавали оглушительный треск. Узкая асфальтированная дорога, петляя, поднималась в гору. Зеленые окрестности напоминали мне казахстанские места. Машины развили большую скорость, и нас кидало из стороны в сторону при резких неожиданных поворотах.

Подъем в гору через некоторое время кончился, и мы понеслись вниз, минуя простиравшиеся по обе стороны дороги ананасные плантации. Господин У Эй Маунг, под чьим неустанным покровительством мы совершали поездку по стране, объяснил, что мы одолели Шаньский хребет. Теперь мы въехали в Шаньское княжество, одну из самых могущественных и богатых провинций Бирманского Союза.

Дорога шла через лес, затем сквозь деревья показалась фруктовая плантация. Неожиданно машины свернули вправо, и мы прямо перед собой увидели крыши небольшого городка.

— Меймьо, — произнес господин У Эй Маунг и всем своим видом показал, что это конец пути.

Мотоциклисты эскорта остановились у городского базара. Видимо, здесь было центральное место города. У ворот базара нас уже ждали встречающие — мэр и начальник полиции. Несмотря на приезд гостей, базар занимался своим делом. Между рядами всевозможных плодов сновали озабоченные люди.

После краткой церемонии, уже в сопровождении «отцов города» мы направились в школу. Здесь, на просторном, покрытом зеленой травой дворе, были выстроены учащиеся в праздничной форме. Мальчики и девочки стояли в две ровные шеренги, в руках ребята держали цветы. Наши хозяева проводили нас к небольшой деревянной трибуне и усадили на скамью в тени. На высоком флагштоке развевалось государственное знамя Бирманского Союза.

Представление, начавшееся на школьном дворе, состояло из песен, групповых танцев и акробатических номеров. Мы удивились, что некоторые участники этого концерта были совсем младенческого возраста. Оказалось, что при школе работает детский сад, а также подготовительные классы для шестилетних. Маленькие «артисты» исполняли свои номера с подкупающей серьезностью, и зрители, сидевшие на трибуне, приветствовали их с особенной сердечностью и теплотой.

В городе Меймьо мы побывали на тутовой плантации, в ботаническом саду, на шелкоткацкой фабрике. Все это было недавно организовано и только набирало настоящий размах. Но все, с кем нам доводилось встречаться и разговаривать, в один голос выражали полнейшую уверенность в том, что страна идет по правильному, перспективному пути. И в качестве залога своих будущих успехов они всякий раз говорили о братской, бескорыстной помощи народов Советского Союза, которые издалека, через моря и континенты, протягивают освобожденному народу свою дружественную руку. Мне запомнилось страстное, полное душевной силы и благодарности выступление товарища У Хоук, инспектора Министерства культуры и просвещения, запомнились его горячие, идущие из глубины души слова, сказанные на большом приеме, устроенном бирманскими педагогами.

— Наши народы, — сказал он, — несмотря на различие вероисповеданий, несмотря на некоторые разногласия, никогда не возьмут в руки оружия и останутся друзьями навеки.

Начало дня вроде бы не обещало непогоды. По небу гуляли рваные облака, и солнце, поднявшееся над горизонтом на длину копья, светило тускло, без тепла. От влажной, вечно сырой земли исходили испарения.

Не успели мы доехать до аэропорта, небо переменилось самым разительным образом. Огромные грозовые тучи с каким-то зловещим боковым освещением на востоке вдруг заволновались, и на темную, исходившую паром землю хлынул ливень ужасающей силы. Моментально в низинах и других углублениях почвы образовались грязные пенящиеся лужи. По этим лужам, не разбирая дороги, бежали спасающиеся от ливня пассажиры.

Переждав очередной потоп, мы стали садиться в самолет. Омытый аэродром сверкал в лучах проглянувшего солнца. Скоро мы были в воздухе, направляясь в город Моулмейн.

Лететь нам довелось на утлом неказистом самолетике. Видно было, что он изрядно послужил на своем веку и доживал последние дни. Металлические неудобные сидения были истерты до такой степени, что на них боязно садиться.

На своем веку мне пришлось летать много раз. Не могу забыть осторожных полетов во время войны, когда самолет под покровом ночи перебирался через остервенело стреляющую линию фронта. Летать в то время приходилось на чем попало, и все же никогда я не испытывал такой неуверенности, как при полете из Рангуна в Моулмейн. Мне казалось, что летим мы буквально на честном слове, и то, что мы еще не грохнулись на землю, можно объяснить лишь каким-то отчаянным везением.

Самолетик наш то и дело проваливался в глубочайшие воздушные ямы. Причем падение бывало столь затяжное, что начинался угрожающий крен. Но нет, ветхое, скрипящее сооружение, на котором мы летели, выравнивалось, начинало набирать высоту, а набрав, вдруг снова проваливалось. Нас бросало вперед, мы в отчаянии хватались друг за друга и чувствовали, что вся эта воздушная акробатика вынимает из нас душу.

Неожиданно вокруг потемнело, мы словно очутились в глубокой темной яме. Это в довершение ко всему самолет врезался в могучую грозовую тучу.

Не знаю, как мы избежали катастрофических последствий, — кажется, пилот бросил самолетик в затяжное, резкое пике. Отчетливо помню, с какой радостью забились у нас сердца, когда вдруг мрак исчез, засияло солнце и в запотевшие окошки мы увидели близкую зеленую землю, только что политую дождем. Самолет стремительно снижался и скоро приземлился на аэродроме небольшого городка Тотун. Здесь мы передохнули, запросили сводку погоды и затем продолжали путь уже без всяких приключений.

В Моулмейне стояла удушающая пятидесятиградусная жара. Влажность воздуха составляла девяносто пять процентов. Дышать приходилось по существу влажным, горячим паром.

В машине с аэродрома я ехал с сотрудником посольства и нашим неизменным гидом по стране У Эй Маунг. Должен сказать, что, наблюдая нашего гида ежедневно, я пришел к выводу, что это весьма замкнутый, даже угрюмый человек. Говорил он лишь при необходимости и всегда бывал предельно краток. Не помню, чтобы он хоть однажды улыбнулся. Словом, усердный чиновник при исполнении служебных обязанностей.

И вдруг после всех испытаний, выпавших на нашу долю при перелете из Рангуна в Моулмейн, после страхов и опасений, которые мы все пережили одинаково, у господина У Эй Маунг отверзлись уста. Удобно расположившись в машине, непринужденно бросив руки на спинку сиденья, он посматривал на мелькавшие за окном окрестности и, обращаясь к нам с обворожительной улыбкой, говорил:

— Мне приходилось бывать в Лондоне и я, надо думать, достаточно хорошо знаю англичан. Так вот, при разговоре с англичанами необходимо самым тщательным образом обдумывать каждое сказанное слово. Иначе обязательно попадешь впросак. О, вы их плохо знаете! Они немедленно подловят тебя, и тогда уж берегись… С вами же, — признался он с извиняющейся улыбкой, — с вами, как я убедился, можно говорить по-свойски. Можно даже и пошутить.

У казахов говорят: «Друг научит, а недруг проучит». Признание нашего гида прозвучало от чистого сердца, и нам приятно было его слышать.

— Мы такие же люди, как и вы, — сказал я нашему провожатому. — А что касается общего языка… У нас в степи говорят так: «Лошади опасаются друг друга, пока не снюхаются, а люди — пока не поговорят по душам».

Господин У Эй Маунг выслушал перевод казахской пословицы и, оценив ее, одобрительно рассмеялся.

По бирманским масштабам город Моулмейн не так уж мал. В нем сто двадцать тысяч жителей, имеются керамическая фабрика, деревообделочный, кирпичный заводы, кустарные мастерские. В городе открыт педагогический колледж.

Мы прожили в Моулмейне три дня и имели множество встреч с представителями самых различных слоев населения. Само собой, основной наш интерес был направлен на постановку народного образования.

Никто из тех, с кем мы беседовали, не скрывал, что в стране еще очень низок уровень подготовки учителей. Но я уже объяснял, что виной этому острая нехватка преподавателей для широкого наступления на неграмотность. Как говорится, погоня за количеством в ущерб качеству… В том же колледже города Моулмейна, где мы побывали, нам рассказали, что занятия студентов продолжаются всего один год, после чего они направляются на преподавательскую работу в начальные школы. Правда, никаких дипломов выпускникам пока не вручается. Чтобы стать дипломированным учителем, окончившие колледж через два года возвращаются на двухмесячные курсы усовершенствования и только тогда уже получают дипломы. Нам жаловались, что в колледж приходится принимать молодежь с семилетним образованием. Ко всему прочему — совершенно нет учебников. Ясно, что уровень выпускников колледжа оставляет желать лучшего.

В школах, при всем понимании громадного значения происходящих перемен, нам признавались, что совершенно отсутствуют наглядные пособия. Кто-то из наших бирманских коллег остроумно заметил, что зачастую учитель в качестве наглядных пособий располагает лишь четырьмя стенами класса. Учебные лаборатории во многих школах существуют номинально, — в них нет никакого оборудования. Ну и самая ощутимая беда — отсутствие учебников. Из бесед в Рангуне мы знали, что учебники пишутся, готовятся к изданию, однако люди на местах с горечью признавались, насколько трудно работать, не имея под руками самых необходимых пособий.

Разговор у нас происходил начистоту, без каких-либо умалчиваний, и эта товарищеская откровенность бирманских коллег лишний раз свидетельствовала о растущей дружбе и взаимопонимании между нами: ведь у настоящих друзей нет и не может быть никаких секретов, горе одного становится горем другого, а радость даже небольшой победы доставляет обоюдное удовлетворение.

Мы имели множество встреч, вели задушевные долгие беседы. В разговорах, конечно, круг вопросов значительно расширялся, — мы говорили не только о просвещении. И чем дальше, тем больше раскрывалась перед нами картина острейшей социальной и экономической борьбы в молодой самостоятельной республике.

Революционные преобразования, приведшие к созданию Бирманского Союза, коснулись многих сторон экономики и общественного устройства, но, к сожалению, как уже говорилось выше, они не разрешили основного противоречия: в стране стала крепнуть и заявлять о своих правах национальная буржуазия. Словом, с чем боролись — на то и напоролись. Только вместо гнета иностранцев бирманскому народу грозил теперь гнет своих, доморощенных капиталистов.

Правда, правительство премьер-министра У Ну принимало множество попыток вывести страну из экономического хаоса. Еще в 1948 году был утвержден двухлетний план восстановления и развития хозяйства, предусматривающий прямое участие государства в экономической деятельности, государственный контроль и регулирование экономики. В 1952 году был принят восьмилетний план процветания и благоденствия. Основной его задачей провозглашалось построение новой экономической и социальной системы, «создание такой Бирмы, в которой наш народ будет лучше одет и обеспечен лучшими жилищными условиями, где он станет более здоровым, будет пользоваться большей безопасностью, иметь больше досуга». План этот составлялся американскими специалистами, и через некоторое время выяснилось, что он нереален. Тогда правительство заменило его новым, четырехлетним, планом.

Как известно, одними планами положения в хозяйстве не выправишь. А тут еще принцип «бирманизации» народного хозяйства, по которому предпочтение отдавалось национальному, а не иностранному капиталу. Другими словами, в стране набрал определенную силу бирманский капитализм и стал требовать от правительства все больших уступок для себя за счет государственного сектора.

К сожалению, правительство не нашло в себе достаточной решимости круто изменить положение. Наоборот, оно шло на дальнейшие уступки. В стране приобрели большую силу различные организации бирманской буржуазии — Совет промышленников, ассоциация рисозаводчиков, палата горнопромышленников и др. Дело дошло до того, что под давлением частнопредпринимательских слоев премьер-министр У Ну заявил: «Нашей политикой должно быть постепенное удаление государства из экономической сферы».

Стране грозила полная диктатура буржуазии.

Весной 1962 года в Бирме произошел переворот и к власти пришло правительство Революционного Совета во главе с генералом Не Вином. Это было началом нового этапа в развитии бирманской национально-освободительной революции и экономики страны. Как отмечалось в одном из документов Революционного Совета:

Революционный Совет объявил своей главной целью построение социализма. В решениях правительства подчеркивалось, что в стране должно быть построено общество, свободное от эксплуатации человека человеком и основанное на социальной справедливости.

Базой будущей социалистической экономики провозглашалась общественная собственность на средства производства, поэтому Революционный Совет заявил о необходимости национализации частной собственности в основных областях хозяйства. Признавая классовую борьбу движущей силой развития общества, Революционный Совет опирается в своей деятельности на трудящиеся массы и настойчиво подчеркивает необходимость союза бедного и среднего крестьянства с рабочим классом.

19 октября 1963 года был принят закон, предоставляющий правительству право национализации частных предприятий. По этому закону национализации подверглись многие промышленные и торговые предприятия, принадлежавшие индийскому, китайскому, пакистанскому и бирманскому капиталу. Создание новых предприятий частному капиталу запрещалось.

По поводу этих мероприятий за границей поднялся настоящий вой. Особенно изощрялись английские, американские и западногерманские газеты. Не преминула присоединиться к ним и китайская, маоистская пресса.

В Бирме издавна существовала весьма ощутимая китайская прослойка. Особенно активны китайцы были в торговле. Тут они соперничали даже с индийцами. Китайские предприниматели имели в Рангуне свою торгово-промышленную палату. Когда в пятидесятых годах начала осуществляться «бирманизация» частного капитала, китайцы быстро приспособились: они стали брать бирманские имена, создавать предприятия вместе с бирманцами, принимать бирманское гражданство — однако Революционный Совет одним ударом покончил со всем этим.

Видя, что южный сосед решил твердо проводить самостоятельную, независимую политику, китайские националисты сделали еще одну попытку подчинить его своему влиянию: в 1967 году Пекин предложил пересадить «культурную революцию» на бирманскую почву. Естественно, из этого ничего не получилось. И тогда маоисты принялись всячески чернить новое руководство Бирмы. Достаточно сказать, что в феврале прошлого года пекинские хунвейбины издали свою программную книгу. В перечне «реакционной черной банды» одним из первых названо имя председателя Революционного Совета генерала Не Вина.

За несколько месяцев 1969 года на китайско-бирманской границе (а протяженность ее около четырех тысяч километров) произошло примерно два десятка вооруженных столкновений, причем потери с обеих сторон составили несколько сот человек.

К чести правительства Бирманского Союза нужно сказать, что оно твердо отстаивает и проводит в жизнь провозглашенные принципы. Сейчас все промышленные предприятия в стране стали государственной собственностью. Под контролем государства находятся торговля, финансы, промышленность. Основной процесс товарообмена между городом и деревней осуществляется через государственную и кооперативную торговлю. К концу 1966 года Бирма вышла из-под контроля фунта стерлингов, в результате чего значительно укрепился ее валютный и золотой фонд.

В 1968 году мировую печать облетело любопытное сообщение: рангунские астрологи усмотрели в расположении Юпитера знак того, что Бирма находится накануне важных перемен. Правда, некоторые скептически заявили, что звездочеты полагались не столько на движение Юпитера, сколько на свое умение разбираться в чисто земных делах. А дела эти были в общем-то тревожны. Например, чтобы купить обычную электрическую лампочку, требовалось получить специальное разрешение. На все предметы первой необходимости: рис, лук, перец, горох, ткань и т. п. — были установлены нормы. Генерал Не Вин, объясняя эти трудности, относил их к неизбежным последствиям национализации торговли и промышленности. Он сравнил национализацию с ездой верхом на тигре, когда не остается ничего другого, как крепко держаться за его хвост. И действительно, при ощутимой нехватке кадров и капиталов, транспортных средств и оборудования, при общей отсталости страны в результате длительной колониальной оккупации такая крутая мера, как национализация, не могла быть безболезненной. Однако трудности эти временны и бирманцы полны оптимизма. «Я всю свою жизнь верю в социализм!» — заявил генерал Не Вин. Эти светлые надежды имеют под собой реальную почву. Прекрасная, с благодатной природой «земля золотых пагод» не заминирована сейчас серьезными социальными проблемами, которые раздирают многих ее соседей. У Бирмы это уже позади. И бирманцы при всех их нынешних пока что многочисленных заботах уже не смотрят с завистью ни на одно из государств южной Азии, — настолько они уверены, что подлинная история их страны только-только начинается.

Характерно, что настоящим хозяином в стране все больше начинает чувствовать себя трудящийся человек.

По законам, принятым в Бирме, за рабочими закрепляется право на труд, на отдых, на образование, на социальное обеспечение. В качестве обязанностей каждому рабочему предписывается поддержание социалистической дисциплины, охрана средств производства и продукции, повышение производительности труда, выполнение планов социалистического развития. В Бирме организовано социалистическое соревнование трудящихся, введены звания «Образцовый рабочий» и «Герой Социалистического труда», различные награды за труд, премии и пр.

Связи Революционного Совета со всеми трудящимися слоями населения растут и крепнут день ото дня.

Город Моулмейн вырос на берегу реки Салуин. Река впадает в Мартванский залив Индийского океана. Она судоходна, по ней поднимаются большие суда.

По дороге в порт мы осмотрели пагоду Чайтонла. Человеку, впервые посетившему страну, все религиозные сооружения кажутся одинаковыми. И только немного освоившись, начинаешь понимать, что каждому храму присущи те или иные отличительные черты. Многое зависит от времени постройки, от места и, разумеется, от того, кто заказывал и строил. Словом, в буддистском религиозном зодчестве существует такое же разнообразие стилей и направлений, как в христианском и в мусульманском…

Внутренняя отделка пагоды Чайтонла сделана из зеркального стекла. С непривычки поражаешься: в большом храме со всех сторон на тебя смотрит собственное изображение. Видимо этот своеобразный эффект специально задуман строителем, и я до сих пор жалею, что из-за недостатка времени не смог узнать, что он должен означать.

На обычном месте мы увидели массивную статую Будды в одеждах из золота. Монах в шафраново-желтом халате сидел неподалеку и методично бил в глухо звучащий гонг. Нам объяснили, что в каждом храме обязанностью звонаря является напоминать посетителям о том, чтобы за молитвой они не забывали сделать обязательные пожертвования.

Пагода была полна молящихся монахов, и это обилие праздно живущих мужчин (а мы их наблюдали изо дня в день) начинало действовать раздражающе. Мы знали, что страна напрягает силы для осуществления поистине величественных задач, а в это время несметное количество мужчин в самом цветущем возрасте только и знают, что возносить глаза к небу и вполголоса бормотать заученные молитвы. Честное слово, нам, убежденным атеистам, даже при всем уважении к обычаям чужого народа, это казалось настоящим расточительством…

В небольшом порту у причалов стояло несколько торговых судов. Собственно, кроме примитивных причалов в порту Моулмейна не было никакого оборудования. И нам сразу бросились в глаза огромные серые туши слонов, работающих на погрузке.

Как уже говорилось, великолепный тиковый лес составляет важную статью бирманского экспорта. Высоченные могучие деревья валятся где-то в глубине материка и доставляются к побережью. Здесь, в портовых городах, их грузят на лесовозы под флагами самых различных государств. И вот сейчас в Моулмейне как раз заканчивалась погрузка одного из судов.

Слоны работали медленно, но методично, как заведенные машины. Нигде не было видно ни одного человека, только погонщики на спинах животных. В руках каждого погонщика длинная палка, и какими-то заученными манипуляциями они управляют своими подопечными.

Мне показалось, что слоны нисколько не нуждаются в указаниях человека. Как хорошо сработавшаяся артель, животные один за другим подходили к груде наваленных на берегу бревен, выбирали каждый по тяжелой длинной лесине и, обвив хоботом, несли к судну.

Кто-то из нас хотел подойти поближе, но тут же последовал предостерегающий окрик. Оказывается, слоны, когда они работают, чрезмерно раздражительны. Любая помеха выводит их из себя. Какой-нибудь праздношатающийся зевака может даже поплатиться жизнью, — занятый своим делом, слон походя схватит его хоботом и ударит о землю. Нам указали на табличку: «Осторожно! Опасно для жизни!»

Наблюдая за погрузкой, я подумал, что слоны в данном случае похожи на подневольных работающих людей. Что из того, что они приручены человеком? Однообразный утомительный труд не доставляет им никакой радости, и оттого-то так кровянисто злы их маленькие глазки, — они даже рады будут сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

Прозвучал громкий звонок и слоны разом прекратили работу. В этом тоже было что-то от человека, нисколько не заинтересованного в своем труде. Слоны направились к небольшой роще, в тень. Они сердито трубили, требуя кормежки. Наевшись, животные присмирели и, отдыхая, задремали в тени развесистых густых деревьев.

Порт, залитый потоками полуденного солнца, казался совершенно вымершим.

— Едемте, — произнес кто-то со вздохом и почему-то шепотом, словно боясь потревожить отдыхающих слонов. Мы медленно пошли к машинам.

Вечером того же дня мы возвратились в Рангун.

…С тех пор прошло много времени. Мне довелось побывать в разных уголках своей страны и за ее рубежами. Но даже в потоке свежих впечатлений не исчезали и не тускнели картины далекой экзотической страны, берега которой омываются вечно теплыми водами тропических морей. А недавно, просматривая газеты, я, прочитал сообщение о большом успехе выставки драгоценных камней, устроенной в небольшом курортном местечке на берегу живописного озера Инье близ Рангуна. И мне будто наяву представился зеленый материк, как бы задернутый задумчивой дымкой солнечного знойного дня. Газета писала, что выставка камней вызвала поистине всемирный интерес. Ведь в течение нескольких лет, пока молодая республика решала насущные проблемы своего государственного развития, мировой рынок был начисто лишен некогда знаменитых бирманских драгоценностей. И вот настал день, когда Бирма вновь открыла свои неисчерпаемые кладовые и восхищенные знатоки в один голос признали, что «жемчужины южных морей», как некогда назывались на всех аукционах камни Бирмы, по-прежнему излучают все тот же непередаваемо сказочный блеск.

Как человеку, в какой-то степени знакомому со всеми сложностями и первыми успехами развития Бирманского Союза, мне это сообщение показалось во многом символичным.