На дальних берегах

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ

Дети везде остаются детьми: не успел отгреметь ураганный тропический ливень, с неба еще летели крупные, литые, как пули, капли, а чернокожие курчавые карапузы с радостными криками припустили по лужам. Ливень затопил город, и ребятишкам было приволье. Полуголые, а то и совсем в чем мать родила, они наперегонки бегали по грязным лужам и, вздымая тучи брызг, мокрые, счастливые, смеялись так заразительно, как могут смеяться только дети.

То и дело протирая стекла, мы наблюдали за беспечным весельем маленьких гвинейцев. Не знаю, что чувствовали мои усталые спутники, но я откровенно завидовал ребятне. После ужасающего ливня, когда лавина низвергающейся с неба воды почему-то казалась мне зловещего черного цвета, сильно насыщенный влагой теплый воздух был невыносимо тяжел. Глядя на резвящихся детишек, я как бы наяву ощущал освежающую прохладу накопившихся луж. Думаю, что вода в лужах была такой же неприятно теплой, как и нагревшийся, спертый воздух, но все равно вид брызг, осыпающих черные тельца задорно смеющихся ребятишек, приносил какое-то удовлетворение.

Мы возвращались домой, на родину, и по дороге заехали в Конакри. Непривычный африканский климат, бесконечные переезды сильно утомили всех, и мы заранее условились, что как только будут устроены все необходимые дела, мы тут же отправляемся на аэродром. Хватит впечатлений, мы сильно истосковались по дому.

В Конакри, столице Гвинейской республики, имеется всего две более или менее сносные гостиницы. В одной из них, построенной французами, мы и остановились. Строил гостиницу человек, хорошо знающий местные условия. Через сквозные отверстия в стенах все время ощутимо продувал ветерок и это хоть в какой-то степени облегчало наше существование. Здание отеля построено на самом берегу океана. Мы распахнули настежь окна и двери. Так что в номерах у нас, в больших, в европейском стиле комнатах, можно было как-то спасаться от выматывающей силы духоты.

Первым официальным учреждением, которое мы посетили в Гвинее, был государственный банк. Ночлег в гостинице стоил нам примерно по тринадцати долларов с человека, и чтобы расплатиться с администрацией, мы отправились менять валюту. Признаться, визит в банк заставил бы удивиться и даже более искушенного человека. Дело в том, что, совершая обмен денег, кассир банка вдруг вывалил нам такое количество бумажных купюр, что мы оторопели. Как, это все нам? Да, оказалось нам. Следовало забирать всю эту кучу, рассовывать по карманам и убираться. Хорошо еще, что кто-то из нас догадался захватить с собой портфель. Кое-как запихав всю груду бумажных денег в портфель, набив его так, что он едва не лопался, мы пошли рассчитываться.

Когда-то, сам я то время помню смутно, Россия тоже была наводнена такими вот потерявшими цену деньгами. Старики рассказывали, что лучшим «кошельком» тогда являлся простой мешок — только в мешке можно было унести с собой сумму, необходимую для какой-нибудь пустяковой покупки. Воистину, деньги не оправдывали стоимости той бумаги, на которой были напечатаны…

Обмен денег в банке Конакри лучше всяких слов рассказал нам о положении в стране, ибо состояние финансов издавна служит своеобразным показателем здоровья экономики. Можно разрабатывать самые сногсшибательные проекты, можно рисовать исполненные самых радужных надежд перспективы, но если только конкретные меры, принимаемые правительством, не будут обеспечены точными практическими расчетами, финансы, как верный барометр, по-своему отреагируют на беспочвенное прожектерство, и тогда даже не посвященный в премудрости государственной экономики человек получит верный сигнал: вот такую кипу обесцененных купюр, которыми можно оклеивать стены.

Так что случай в гвинейском банке послужил как бы прологом ко всему нашему недолгому пребыванию в этой далекой африканской стране.

Коль скоро зашла речь об экономике, придется хоть вкратце рассказать о том, что привело страну к столь незавидному положению. При всех общих чертах национального развития, характерных для молодых республик Черной Африки, Гвинея имеет свои отличительные особенности.

Как известно, структура экономики Гвинеи формировалась под определяющим влиянием французского империализма. В результате почти восьмидесятилетнего господства Франции хозяйство этой страны было превращено в типичный образец колониальной экономики аграрно-сырьевого типа. Основу ее составляло отсталое монокультурное сельское хозяйство и слаборазвитая горнодобывающая промышленность. В 1957 году в стране насчитывалось всего сто пятьдесят пять тракторов. Стоимость простого плуга превышала сумму среднего дохода гвинейца в три-четыре раза. Урожайность риса составляла семь центнеров с гектара (в Японии — пятьдесят один с половиной центнера). Гвинейский этнограф Диалло Пореко с горечью отмечал:

До второй мировой войны Франция рассматривала Гвинею лишь в качестве сырьевого резерва. Она имела более выгодные сферы приложения капитала в странах Восточной Европы, а также в своих уже «освоенных» колониях — Сирии, Ливане, Индокитае. И лишь после войны, когда резко сократилась сфера экономического и политического влияния французского капитала, а также сильно возрос спрос на минеральное, особенно стратегическое сырье, французские империалисты обратили взоры к своему последнему оплоту — Африке.

Сами гвинейцы, вспоминая время колонизации, не без юмора заявляют, что белые люди, проникшие на африканскую землю, первым делом приучили местное население к молитвам. Человек, как известно, отдается молитве с закрытыми глазами. Так вот, стоило лишь гвинейцам, обращаясь к богу, закрыть глаза, как белые пришельцы моментально захватили всю землю.

В шестидесятые годы большинство бывших колоний в Африке добилось государственной независимости и вступило на путь самостоятельного развития. В Гвинее независимость была провозглашена в октябре 1958 года.

Во главе государства теперь находится президент, избираемый на семь лет. Высшим законодательным органом является Национальное собрание. Руководящую и направляющую силу представляет Демократическая партия Гвинеи — единственная политическая партия в стране. В нее принимаются все граждане Гвинеи, достигшие семнадцатилетнего возраста. Профсоюзные и молодежные организации считаются составными элементами этой партии.

Гвинейское правительство и руководство ДПГ при рассмотрении вопроса о завоевании полной независимости своей страны исходят из необходимости всестороннего экономического освобождения.

За годы самостоятельного развития в стране произошли колоссальные изменения. Декретами правительства и руководящей партии были национализированы земля и средства производства, осуществлена налоговая политика, приняты меры по ликвидации вопиющей отсталости гвинейского народа. Страна вскоре вышла из зоны французского франка и создала собственную валюту.

К сожалению, по некоторым вопросам государственной политики толкования гвинейских идеологов решительно расходятся с положением научного социализма. В частности, длительное время существовала доктрина ДПГ, отрицающая антагонистические классы в Африке. Секу Туре заявлял, что классовая борьба несовместима с африканскими социальными условиями, что она является двигателем лишь промышленно развитых стран, а не колониальных.

Словом, переход от докапиталистических отношений к социализму — процесс длительный и очень сложный. От государственных руководителей требуются при этом глубочайшие знания законов экономики, а также простое человеческое терпение. И горе тому, кто в стремлении поскорее осуществить свою политическую программу станет наплевательски относиться к объективным правилам развития общества и станет на сомнительный путь «скачков». Перепрыгивание через некоторые необходимые этапы не принесет стране ничего, кроме вреда. За примерами, кстати, далеко ходить не нужно: Китай с его «скачкообразным» методом развития как экономики, так и культурного строительства.

Портфель, набитый купюрами, которых едва хватило, чтобы рассчитаться за ночлег в гостинице, — молчаливый, но весьма красноречивый укор гвинейским руководителям. Скорость не всегда похвальное качество, особенно там, где речь идет о преодолении вековой отсталости целого народа.

Ночь на новом месте прошла беспокойно, и мы проснулись на заре. Открыв глаза, я долго не мог понять, что за шум доносится в распахнутые окна. И только поднявшись, догадался, почему так плохо мы спали. За ночь на океане разыгрался шторм, и грохот огромных волн, разбивающихся о берег, разбудил нас на самом рассвете.

Полюбовавшись из окна на бесконечные ряды буйно катившихся волн, мы стали одеваться. Час был ранний, и внизу, в ресторане, никого из посетителей не было. Однако прислуга уже явилась на работу, и стоило нам расположиться за столиком, как сразу же подошел официант.

— Хлеба, к сожалению, нет, — заявил он. — Только чай.

Видно было, что официанту нередко приходится бывать свидетелем непередаваемого изумления посетителей.

— Может быть, хоть молоко имеется к чаю? — без всякой надежды спросил я.

— Молоко есть.

— А кроме чаю что-нибудь еще есть на завтрак?

Официант помялся.

— Обычно, — сказал он, — у нас на завтрак только чай. Так уже заведено.

— Ладно, — смирился я. — Дайте нам чаю с молоком.

За соседним столиком недалеко от нас расположилась семейная пара с девочкой-подростком. Взрослые поглядывали на нас и улыбались, — они хорошо слышали разговор с официантом.

— Из Советского Союза? — обратился наконец к нам глава семейства, невысокий светловолосый мужчина. Мы сдержанно ответили, что да, советские люди.

— Недавно приехали?

— Вчера.

— Оно и видно, — нисколько не обращая внимания на нашу неприветливость, продолжал мужчина. — Хлеба здесь давно уже нет.

— Ну… хорошего в этом, по-моему, мало, — чтобы как-то поддержать разговор, заметил я.

— Разумеется.

Мы поинтересовались, чем же вызвано отсутствие хлеба.

— Своего зерна у них нет, а муку привозят из Америки. И вот завезли муку, зараженную жучком. Я пробовал хлеб из этой муки. Гадость! Не советую.

— Спасибо за совет. Действительно, лучше уж голодать, чем питаться таким хлебом.

Супруга нашего соседа, миловидная сероглазая брюнетка, в течение всего разговора поглядывала на нас с откровенным дружелюбием. В конце концов мы не вытерпели и спросили: кто же наши собеседники?

— Да тоже советские. Врачи. Работаем здесь вот уже два года.

— Здесь, в Конакри?

— Нет, в Канкане. Здесь мы по делам. Приехали на пару дней. Сегодня, сейчас вот, и уезжаем.

Встретить соотечественника за границей всегда приятно. Мы уже откровенно соскучились по дому и поэтому обрадовались незнакомым врачам, словно родным. Разговор за завтраком затянулся надолго.

Врачи работали в Канкане, небольшом гвинейском городке, и хорошо знали, чем живет простой народ. За-время, что они находятся здесь, врачи полюбили приветливых и трудолюбивых гвинейцев.

Рассказывая о жизни простых трудящихся, врачи отмечали ужасающую бедность и неграмотность. Мне запомнилась невеселая шутка, сказанная за столом: в гвинейской деревне привольно живется только обезьянам, — стаи этих расплодившихся прожорливых животных буквально опустошают сады и посевы. И тут мне подумалось о том, что в природе все взаимосвязано. Мы уже знали, какой урон поголовью леопардов нанесла мировая мода на пятнистые шубки. А известно, что леопарды извечно «контролируют» обезьяньи стаи. Истребление леопардов в угоду модницам в конце концов сказалось губительно: от расплодившихся обезьян не стало житья.

О низких урожаях сельскохозяйственных культур уже говорилось. Малопродуктивны оказались и гвинейские животные. Местные коровы скорее всего напоминают коз. Смотришь на нее и думаешь: какой же от нее прок? Ни мяса, ни молока. Правда, в свое время гвинейцы пытались оздоровить поголовье и с этой целью закупили в Советском Союзе племенных производителей. Однако из этой затеи ничего не вышло. Прежде всего «гости» из России не смогли освоиться с необычайной африканской жарой. Как утверждают специалисты, жара эта настолько губительна, что в траве на пастбищах уничтожаются все витамины. А не получая достаточно калорийной пищи, быки стали чахнуть и вскоре подохли. Впоследствии выяснилось, что у могучих производителей на африканских кормах чрезвычайно истончились кости, стали хрупкими и ломкими. Нет, даже быки не в состоянии вынести здешнего климата!..

Чтобы получить представление о степени неграмотности населения, достаточно, по-моему, привести всего одну цифру: в первый год существования республики в Гвинее было лишь девять средних школ. Сейчас в стране таких школ более двухсот пятидесяти, имеется два высших учебных заведения, работают педагогические училища и колледжи, в которых готовятся национальные кадры специалистов для всех областей народного хозяйства. (Показательно, что расходы на народное образование в настоящее время — самая крупная статья национального бюджета).

Как работники медицины наши собеседники за столом не могли, конечно, не коснуться и своей области. По их словам, в стране еще несколько лет назад свирепствовали инфекционные заболевания. Чтобы бороться с ними, не хватало ни больниц, ни поликлиник, ни врачей. Страшно подумать, но это было на самом деле: в 1958 году в Гвинее была всего одна больница первой категории, одна детская и одна женская консультация, одна-единственная государственная аптека. Не мудрено, что смертность среди населения, особенно среди детей, была необычайно высокой. Во многих районах населению вообще не оказывалось никакой медицинской помощи.

Добившись самостоятельности, гвинейский народ обратился к миру с призывом о помощи. И такая помощь молодой республике была оказана. В частности, дружеская рука социалистических стран была протянута в наиболее трудный для Гвинеи период, когда западные страны хотели задушить молодое государство путем политической и экономической изоляции.

Первое место среди стран, оказывающих Гвинее экономическое содействие, принадлежит, конечно, Советскому Союзу. За период советско-гвинейского сотрудничества при советском содействии в республике построены заводы по переработке овощей, фруктов и мяса, лесопильный завод, холодильник, молочно-животноводческие племенные фермы, первое высшее учебное заведение — Политехнический институт в Конакри, стадион со спортивными сооружениями и бассейном, гостиница, аэропорт международного класса.

Кроме того в рамках безвозмездной помощи Гвинея получает от нас комплекты медицинского оборудования, сельскохозяйственных машин и инвентаря, автомобили, кинопередвижки, библиотеки. В настоящее время Советский Союз строит в Гвинее всевозможные объекты и предприятия, предусмотренные советско-гвинейскими соглашениями, готовит кадры гвинейских специалистов. Начиная с 1960 года СССР оказывает помощь в проведении геолого-разведочных работ (в Гвинее богатые запасы бокситов, железа, золота, алмазов, кобальта, никеля, хрома, урана).

Из других стран, помогающих молодой африканской республике, следует назвать Чехословакию (тракторы, электрооборудование, горные машины, вагоны), Венгрию (автобусы, грузовики, суда), ГДР (самая крупная в Африке типография, радиостудия, велозавод), Югославию (мебельные фабрики, гидроэлектростанции). Американская помощь Гвинее осуществляется в различных формах, но на первом месте стоят поставки продовольственных товаров. ФРГ, насколько мне известно, активно проникает в гвинейскую армию. В Западной Германии проходят обучение гвинейские военные специалисты, ФРГ оказывает Гвинее техническую помощь в области военного дела.

За два года жизни в Гвинее наши случайные соседи по столу сумели составить довольно полное представление о жизни республики. Меня, например, чрезвычайно заинтересовал их рассказ о некоторых местных обычаях. Еще в Сенегале я слышал о так называемом «семейном паразитизме», т. е. о необходимости больших затрат на содержание и подарки родственникам, на проведение традиционных семейных церемоний. Правительство республики объявило этому древнему обычаю настоящую войну, так как непомерные расходы усугубляют и без того плачевное состояние гвинейской семьи. К слову сказать, бедность является решающим фактором во все увеличивающемся притоке сельских жителей в города. Дело дошло до того, что власти приняли декрет об ограничении миграции сельского населения. Отныне работу на предприятии или в учреждении получает лишь тот, кто прожил на месте не менее пяти лет. К заявлению о приеме на работу прилагается удостоверение о месте жительства, заверенное комиссаром полиции и начальником района. Переехать из села в город можно только с разрешения органов полиции.

Борясь со спекуляцией, стараясь наладить финансы, правительство принимает строгие меры по упорядочению торговли. Декретом указывалось, что торговлей могут заниматься лица не моложе двадцати пяти лет, не подвергавшиеся судебному наказанию и тюремному заключению. Беспатентная торговля рассматривается как тяжкое преступление. Контрабандная торговля карается тюремным заключением до двадцати лет, а спекуляция валютой и незаконный вывоз товаров за границу — смертной казнью. Подоходный налог порой достигает шестидесяти процентов общей суммы дохода.

Прощаясь с нами, семья врачей пожаловалась на скуку повседневной жизни. Кроме кино никаких развлечений больше нет. Театров в Гвинее, кажется, вообще не существует. Говорят, был где-то организован один театр народного типа, но о деятельности его что-то ничего не слышно. В стране выходит одна-единственная газета «Оройя». Однако и та в последние месяцы из ежедневной почему-то превратилась в еженедельную.

— В Канкане не будете? — поинтересовались наши знакомые, когда мы вышли из ресторана. — Нет? Жаль. Посидели бы, провели вместе вечерок. Для нас встреча со своими представляет большой праздник. Ведь вы скоро будете дома, а нам еще… — они невесело рассмеялись и крепко пожали нам руки.

Над президентским дворцом, бывшей резиденцией французского генерал-губернатора, развевается государственный флаг Гвинейской республики. На нем самым необычным образом сочетаются три ярких цвета: алый, желтый и синий. Впрочем, уже замечено, что знамена африканских государств вообще выдержаны в самых броских сочетаниях солнечного спектра. Может быть, это объясняется тем, что сама природа черного континента полна необыкновенных красок?

Дворец президента усиленно охраняется. Нас предупредили, что два месяца назад в стране был открыт большой антиправительственный заговор. Группа лиц намеревалась свергнуть Секу Туре и установить режим, поддерживающий колониальную политику Франции. Заговор был своевременно раскрыт, по стране прокатилась волна арестов.

В день приезда мы стали свидетелями демонстрации. По центральной улице столицы медленно двигалась огромная толпа. Это работники министерства экономического развития Гвинеи демонстрировали свою поддержку президенту, расправившемуся с заговорщиками. Во главе этого министерства стоял младший брат президента Исмаил Туре. Толпа направлялась к дворцу. Проходя мимо резиденции Секу Туре, чиновники дружно скандировали: «Долой врагов гвинейского народа!»

Через несколько дней с такой же демонстрацией по улицам Конакри прошли учащиеся школ столицы.

Раскрытие заговора наложило, как мне показалось, отпечаток на всю жизнь республики. Мы это почувствовали сразу же, едва приступили к выполнению намеченных дел. Чиновники тех ведомств, куда нам приходилось обращаться, дали понять, что для иностранцев в Гвинее заведен строгий порядок: прежде чем встретиться с каким-либо лицом, они обязаны попросить на это разрешение в соответствующих организациях, — чуть ли не самого президента. Кроме того, никому из иностранцев не разрешается выезд за пределы Конакри.

Откровенно сказать, порядки эти нас немало озадачили. У нас было намечено встретиться с некоторыми гвинейскими писателями, чтобы решить ряд своих, чисто литературных дел. И вот оказывается, что для каждой встречи необходимо добиваться разрешения самого президента республики!

Советское посольство в меру своих сил пыталось как-то облегчить наше положение. Еще накануне оно уведомило канцелярию президента о приезде делегации литераторов и представило список гвинейских писателей, с которыми мы хотели поговорить. Список этот начинался с самого Секу Туре, который помимо государственных дел много времени отдает поэзии. Далее указывался поэт и драматург Кондетто Ненекали Камара, бывавший в нашей стране и известный советским читателям переводами на русский язык, поэт Мамаду Трояр Рейотра, занимавший в свое время пост директора гвинейского научно-исследовательского института документации, поэт и музыкант Фодебо Кейта, автор слов и музыки гвинейского государственного гимна. Планировали мы и встречу с директором Политехнического института Тамсиром Нианом Джибрилем, историком и драматургом. Его историческая эпопея издавалась в Москве. Джибрилю принадлежат переводы на родной язык произведений великого Мольера.

Словом, все необходимые формальности были выполнены заранее, и мы надеялись, что никаких проволочек в осуществлении нашей программы чиниться не будет. Однако бюрократическая машина Гвинеи работала по принципу: «Служенье музам не терпит суеты». Только на третий день нам сообщили, чтобы мы приготовились к приему у государственного секретаря по делам молодежи и народной культуры Диоло Альфа Абдуллая. Причем встреча назначалась в тринадцать часов, а сообщение мы получили в двенадцать. На сборы и дорогу нам отводился всего один час.

Одуревшие от духоты, жары и бесцельного ожидания, мы обрадовались тому, то наконец-то «лед тронулся» и принялись лихорадочно собираться. Ровно в назначенный час мы сидели в приемной господина государственного секретаря. Сопровождал нас третий секретарь советского посольства Г. М. Коненко, великолепно владевший французским языком.

Учреждение по делам молодежи и народной культуры помещалось в двухэтажном обветшалом здании. У входа дежурил низенький толстощекий полицейский. Он и побежал наверх доложить о нашем прибытии.

Нас ввели в длинный узкий кабинет, в глубине которого находился стол под зеленым сукном, где грудой валялись какие-то бумаги. Из-за стола, заметив нас, поднялся господин Абдуллай. Он поздоровался и пригласил занять места. Пока длилась церемония знакомства, я незаметно рассматривал хозяина кабинета. На вид ему было лет тридцать пять, своей выправкой, манерой держаться он походил на спортсмена.

Чтобы не отнимать у него понапрасну времени, мы сразу же приступили к деловой части. Нас интересовали новые произведения гвинейских писателей, увидевшие свет за последнее время. Государственный секретарь, заглянув в бумажку, назвал имена Камары и Джибриля.

— А что у них вышло в свет? — попробовал я уточнить.

Господин Абдуллай снова заглянул в бумажку и пожал плечами:

— Простите, я не помню.

Мы задали вопрос, можно ли рассчитывать на встречу с этими писателями.

— Можно встретиться с Камарой.

— А с Джибрилом?

— Он, к сожалению, в археологической экспедиции. Это далеко, — на границе с Мали.

О бывшем министре, авторе государственного гимна Фодебо Кейта мы не спрашивали. Нас заранее предупредили, что в связи с раскрытием заговора он арестован и находится в тюрьме.

На вопрос о литературной молодежи государственный секретарь ответил, что да, в Гвинее есть способные молодые писатели, но имен их он, к сожалению, назвать не может.

По мере разговора господин Абдуллай становился все более осторожным. Не позволяя себе никаких отступлений, он лишь отвечал на наши вопросы, отвечал сухо, коротко, несколькими словами. У нас в степи о таких людях говорят: «Пьет из поварешки, а подглядывает из-за черенка» Государственный секретарь откровенно тяготился разговором и относился к нему, как к тяжелой и неприятной необходимости. Все поведение его лучше всяких слов говорило о том, что чиновник смерть как не любит никаких событий, — то ли дело бумаги, которыми завален его стол!..

Пытаясь хоть как-то оживить разговор, я спросил хозяина кабинета о его недавней поездке в Москву в составе делегации Демократической партии Гвинеи.

— Да, — подтвердил он протокольным тоном. — Мы недавно вернулись оттуда.

— Понравилось вам у нас?

— М-м… богатая, очень богатая страна. Но простите, — я совсем забыл вам сообщить, что президент Секу Туре — наш большой, выдающийся поэт.

— Мы знаем об этом. И нам очень хотелось бы встретиться с ним как с поэтом. Жаль, что господин президент занят. Нам отказано во встрече.

— Действительно жаль, — впервые неслужебным тоном откликнулся государственный муж. — Но я передам ему вашу просьбу.

Поднявшись, мы стали благодарить господина Абдуллая за беседу. Он провожал нас до двери.

— По пути, — сказал он, — зайдите к управляющему канцелярией министерства иностранных дел. Он вам сообщит, в какое время завтра господин Ненекали Камара примет вас. А я ему сейчас позвоню.

В раздумьях о только что состоявшемся разговоре мы медленно подходили к зданию Министерства иностранных дел. Неожиданно перед нами вырос пожилой, весьма представительный господин с иссиня-черными лихо закрученными усами.

— Кто из вас господин Шарипов? — без всяких предисловий спросил он. — Вы? Очень приятно. Здравствуйте. Мне поручено передать вам, что сегодня в восемнадцать ноль-ноль вас примет президент Секу Туре.

Раздумчивость нашу сняло как рукой.

Взглянув на часы, мы увидели, что уже пять часов. Снова нам оставался какой-то час на сборы!

В посольстве предстоящий прием у президента вызвал оживление. Сопровождать нас во дворец решил сам посол А. К. Старцев.

За три минуты до назначенного срока посольская «Чайка» остановилась у подъезда президентской резиденции. Не успели мы выйти из машины, к нам подбежал какой-то молодой человек и, сунувшись в окошко, сообщил:

— Господин президент очень занят. Он примет вас через полчаса.

Немного посовещавшись, мы решили, что глупо дожидаться сидя в машине.

— Едем, — распорядился А. К. Старцев. — Круг по городу.

Конакри — сравнительно небольшой городок. Живет в нем всего около ста тридцати тысяч человек. Он вырос на полуострове, и с трех сторон омывается Атлантическим океаном. В бурные штормовые дни гигантские волны с постоянным грохотом разбиваются о каменные глыбы, вздымая гейзеры соленых теплых брызг.

Гвинейская столица состоит в основном из четырех главных улиц, и ни одна из них не имеет никакого названия. Даже в центре города дома в большинстве своем одноэтажные. Как и всякий африканский городок, Конакри имеет свои трущобы, называемые Мединой. Здесь уже нет домов, население ютится в землянках, лачугах, каких-то нелепых балаганах. Антисанитария повсюду ужасная, — мухи, грязь, зловоние. Проезжая по улицам, мы видели длинные очереди у колонок с водой. Нисколько не томясь от безделья, люди в очередях с увлечением танцевали, пели песни. Кое-где, как мы заметили, проходили собрания.

Ярким контрастом с бедностью жилищ выглядели базары. Прямо на земле навалены груды всевозможных живописных плодов. Покупателей почти нет — одни торговцы. Соорудив из листьев и травы головные уборы, продавцы фруктов терпеливо сидят на солнцепеке, поджидая покупателя. Торгуют, в основном, женщины. Многие из них с детьми. Голые чернокожие ребятишки копаются в земле, в отбросах, затем подбегают к матери и, схватив грудь, начинают сосать. Нам рассказывали, что гвинейские женщины кормят младенцев грудью до трех-четырех лет. Объясняется это заботой о здоровье детворы, но все равно статистика показывает, что детская смертность в Гвинее чрезвычайно высока.

Положение гвинейской женщины примерно такое же, как и во всех африканских республиках. Существуют многоженство и калым за невесту. Все это пережитки прошлого, и с ними ведется борьба. Недавно, например, гвинейские власти пошли, даже на то, что сформировали специальный женский батальон для охраны президентского дворца. Новшество, однако, успеха не имело и вскоре батальон был расформирован.

По своему внешнему облику Конакри нисколько не напоминает столичный город. Спешат озабоченные женщины с младенцами за плечами, бродят овцы, изредка проезжает машина (в основном, наши «Волги»). Безлюдно в магазинах, пусто в витринах и на полках. Хлеба, как уже говорилось, нет, а рис, закупаемый в Китае, очень дорог. Гораздо привлекательнее Конакри, как мне показалось, в ночное время. Мягкая, душная ночь покрывает все непроглядным черным пологом. По улице тянет дымком. При свете керосиновых ламп сидят торговцы фруктами, дожидаясь какого-нибудь случайного покупателя. Тихо, сонно, задумчиво дышит ночной город.

Единственным украшением гвинейской столицы служат гигантские, в несколько обхватов, деревья «сейба». В дни, когда мы находились в Конакри, эти деревья оделись в такой красочный наряд, что от них не хотелось отрывать взгляда. Местные жители называют сейбу «огненным деревом». И в самом деле, в щедром зеленом убранстве города пышные кроны огромных деревьев выделяются такой яркой раскраской, что порой кажется, будто это не живая листва, а безудержно пылающие на солнце языки пламени…

Однако вернемся к президентскому дворцу.

После прогулки по городу, ни на минуту не забывая о сроке встречи, мы вышли из машины и направились к парадному входу. Из двери навстречу нам вышел высокий плечистый мужчина в национальной одежде с запоминающимися чертами волевого энергичного лица. Это был сам Секу Туре, президент Гвинейской республики.

Лицо президента мне знакомо по газетным фотографиям. На этот раз я невольно обратил внимание, что Секу Туре выглядел очень усталым. Приметнее стали морщины на лбу и у самых губ.

Как мы знали, президенту нет еще пятидесяти лет. Родился он уже после Октября, в 1922 году, в крестьянской семье. С детских лет познал все тяготы и унижения, которые выпали на долю простых людей так называемой Французской Гвинеи. Трудовую жизнь начал рано — служил в почтовой конторе в Конакри.

В двадцать три года Секу Туре организовал в возглавил первый профессиональный союз в своей стране. Через несколько лет его имя уже было известно миллионам людей как имя одного из основателей Демократической партии Гвинеи, а с 1952 года — ее Генерального секретаря.

В тридцать четыре года он избирается депутатом Национального собрания Франции.

В 1957—58 годах является главой правительственного Совета Гвинеи.

26 октября 1958 года в кинотеатре «Век» в Конакри Секу Туре произнес исторические для своего народа слова:

Выдающийся политический и государственный деятель Гвинеи, посвятивший свою жизнь непримиримой, бескомпромиссной борьбе против империализма, за национальную независимость своей родины, за национальное освобождение всех народов Африки, Секу Туре внес серьезный вклад в великую, ни на минуту не затихающую борьбу народов против угрозы термоядерной войны, за сохранение и упрочение мира.

В 1961 году ему была присуждена Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами».

Секу Туре трижды бывал в Советском Союзе. А в феврале 1961 года по его приглашению Гвинею с официальным визитом посетил Л. И. Брежнев, в то время Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

В совместных советско-гвинейских заявлениях, опубликованных после каждой из перечисленных встреч, их результаты были охарактеризованы как важные шаги в укреплении дружбы между народами Гвинеи и Советского Союза.

Итак, мы встретились с Секу Туре на пороге его официальной резиденции. Президента сопровождали невысокий толстячок с аккуратной бородкой и сухопарый пожилой господин с совершенно седой головой. Первый оказался министром иностранных дел Гвинеи, а второй председателем Национального собрания.

Когда церемония представления была закончена, президент бодро предложил сесть в ожидавшую у подъезда черную низкую машину и, сбежав с крыльца, сам занял место за рулем. Казахи говорят: «Гость — раб хозяина». Мы последовали за хозяином, а посол А. К. Старцев вернулся в свою «Чайку».

Президент уверенно вел сверкающую машину по центральной улице. Мы только что проезжали здесь с нашим послом, и народу на улице, как мне кажется, было куда меньше. Сейчас же прохожих вдруг оказалось такое множество, словно они заранее знали, в какой час и по какому маршруту проедет лимузин главы правительства. Жители города стояли на обочинах и радостными криками приветствовали президента. Секу Туре, небрежно управляя машиной, в ответ на громкие крики милостиво кивал породистой головой. Ехал он медленно, будто желая подольше насладиться изъявлениями восторга и поклонением.

Неожиданно из-за угла выбежала шумная ватага ребятишек. Детвора безбоязненно бросилась к машине, и президент нажал на тормозную педаль. Детские ручонки протянулись в открытые окна лимузина, те, кому не удалось дотянуться, держались за тех, кто прикасался к президенту. Живым, шевелящимся клубком детвора сгрудилась вокруг автомобиля, непрестанно восклицая:

— Прези!.. Прези!..

Секу Туре вдруг взмахнул рукой и звучно крикнул:

— Империализм!..

— Долой! — тут же дружным хором закричали ребятишки.

— Неоколониализм!..

— Долой! — откликнулась звонко детвора.

— Революции!..

— Слава! — подхватил хор маленьких гвинейцев, и проявление восторга достигло предела.

Президент приветственно поднял левую руку и, не снимая с баранки правую, медленно тронул лимузин. Ребятишки расступились, но еще долго бежали рядом, выкрикивая что-то звонкими голосами и заглядывая в машину.

Потянулись жалкие кварталы Медины. На грязных улицах «дежурили» очереди у колонок. В несколько длинных рядов были составлены всевозможные ведра, банки, тазы, корыта. Люди в очередях узнавали президента и с улыбками махали руками. Я заметил, что, увидев очередь у колонки, Секу Туре снизил скорость.

Наконец мы выехали из города, и в окна лимузина повеял упругий ветерок с океана. Однако нам некогда было любоваться бескрайней равниной Атлантики. Прямо перед нами возникла высокая изгородь, — дорога упиралась в большие крепкие ворота. Едва мы приблизились, ворота распахнулись настежь. Полицейские, проворно выбежав из голубой будки, приветственно вскинули руки.

За деревьями огромного густого сада совсем не было видно белоснежного здания. Мы вышли из машины и направились пешком. Место было райское, — сад, берег океана, постоянная прохлада. Здесь, как выяснилось, загородный дом отдыха гвинейского президента.

Гости и хозяин расположились на большой открытой веранде с видом на океан. Помимо самого Секу Туре в беседе приняли участие министр иностранных дел, он же член Политбюро ДПГ Лансана Беавоги и председатель Национального собрания Гвинеи Леон Мака.

Напомнив, что в декабре 1969 года в Дакаре состоится симпозиум поэтов Азии и Африки, я выразил надежду получить произведения гвинейских писателей, чтобы представить их в сборнике, который выйдет в Москве.

— Да, да, — откликнулся президент, поворачиваясь ко мне всем туловищем. — Это очень приятно. Наши поэты работают, пишут, а издавать их нет возможности. У нас просто не хватает бумаги.

Словно предчувствуя мой следующий вопрос, он тут же добавил:

— О новых произведениях наших поэтов вам лучше всего расскажет Ненекали Камара.

— Нам с ним удастся встретиться? — быстро спросил я, чтобы окончательно уяснить этот вопрос без помощи чиновников.

— Конечно. Я прошу вас обязательно поговорить с ним.

Речь зашла об организационных мероприятиях. Секу Туре сказал, что в Гвинее также создан комитет по связям с писателями стран Азии и Африки и что гвинейские литераторы принимают активное участие в международных событиях.

— В прошлом году наши писатели участвовали в симпозиуме азиатских и африканских писателей в Пекине. — Он не выдержал и бросил на меня испытующий взгляд. — Впрочем, об этом вам Ненекали Камара расскажет подробно.

— Мы рассчитывали, — осторожно заметил я, — на встречу с Джибрилем.

— Его сейчас в городе нет. Уехал в экспедицию.

— Очень жаль.

Вопрос о бумаге, затронутый президентом, вновь возник, едва мы заговорили о периодической печати. Секу Туре с горечью признался, что острый бумажный голод не позволяет не только выпускать книги, но даже газеты, которые в настоящее время просто необходимы. Впрочем, как заметил президент, отсталость африканских стран позволяла долгое время обходиться без бумаги, — ведь не случайно в Африке так развита устная литература. Но в связи с растущей волной национально-освободительного движения перед молодыми независимыми республиками встают совершенно новые проблемы, в том числе проблема бумаги, без решения которой невозможно развивать национальную литературу.

— Насколько известно, — заметил я, — в Гвинее нет жанров повести и романа.

— Да, прозаиков у нас вообще нет. Только поэты.

— Казахские литераторы, господин президент, находились точно в таком же положении. До Великой Октябрьской революции казахи почти не имели своей прозы. Приходилось удовлетворяться одним фольклором. Зато сейчас у нас одна из самых высокоразвитых литератур. Поверьте, я это говорю не ради красного словца! Произведения казахских прозаиков известны далеко за пределами нашей республики, они переведены на многие языки мира.

Секу Туре самолюбиво наклонил голову.

— Мы тоже уверены в прекрасном будущем нашего народа. И мы верим, что наш народ, завоевав свободу, добьется великих успехов во всех отраслях науки и культуры!

— Нисколько не сомневаюсь в этом, господин президент! Все народы Советского Союза с интересом и сочувствием следят за борьбой африканцев, поднявших знамя свободы…

На память о сегодняшней встрече я подарил президенту свою книгу, изданную на казахском языке. Секу Туре, взяв книгу, тут же передал ее одному из своих помощников, затем поднялся и скрылся за дверью. Скоро он вернулся с целой кипой книг в руках.

— Это мои книги, — заявил он, улыбаясь, как каждый автор, едва речь заходит о его собственных произведениях. — Я прошу принять их в качестве сувенира о моей стране.

Книги, как пояснил мне переводчик, представляют собой собрание речей и докладов президента за разные годы.

Наблюдая за нашим хозяином вблизи, я не мог не обратить внимания на какое-то замкнутое и в то же время решительное выражение его глаз. Мне показалось, что президент тяготится беседой и ведет ее из одного лишь приличия. Время от времени он не мог побороть нервозности и даже повышал голос. Словом, и в своих мыслях Секу Туре был где-то далеко от своей уютной загородной резиденции, от нашего разговора, и мне подумалось, что всеми помыслами его владеют недавние события в стране, связанные с открытым заговором. Как показали материалы следствия, офицеры батальона парашютистов давно уже готовили военные переворот. В заговоре были замешаны и государственные чиновники, вплоть до министров. В планы заговорщиков входило убить президента и главных деятелей партии и государства.

Показания обвиняемых были оглашены на расширенном заседании Национального Совета. Затем выступили представители федераций страны, женского и молодежного движений, штаба армии, правительства и Национального Собрания, которые потребовали от трибунала, чтобы он со всей ответственностью «проявил беспощадность и не допустил никакой сентиментальности».

Секу Туре помимо звания Президента и Генерального Секретаря ДПГ был официально присвоен титул «Верховного руководителя революции, верного слуги народа».

Во время нашей беседы, как можно было догадаться, неотвязные, малоприятные раздумья мешали президенту как следует соблюдать обязанности учтивого и заботливого хозяина. Ведь в наших стаканах уже давно было пусто, а духота, несмотря на близость океана, стояла такая, что во рту пересохло и разговор давался с трудом.

Неожиданно, без всякой связи с прежним разговором Секу Туре заговорил о недавней поездке делегации Демократической партии Гвинеи в Советский Союз. Помянув о встречах с советскими руководителями, о проведенных переговорах, о достигнутых соглашениях, президент сказал:

— Наша страна очень богата бокситами. И что важно — руда залегает совсем не глубоко, разрабатывать ее легко. Но ваши товарищи, когда мы завели с ними речь, предложили нам такие условия, что мы вынуждены были отказаться. И сколько мы ни настаивали — ничего не вышло. Сейчас мы договорились с итальянцами.

Выслушав недовольную речь президента, я заметил, что вина за срыв переговоров о совместной разработке бокситных месторождений лежит отнюдь не на советской стороне. Насколько мне известно, гвинейские должностные лица не согласились со сметой строительства бокситового рудника, составленной советскими специалистами. Они почему-то посчитали, что строительство обойдется им слишком дорого. А ведь смета составлялась с учетом местных условий, — наши инженеры побывали в Гвинее и досконально изучили все варианты…

Президент воскликнул:

— Но итальянцы-то обещали построить дешевле!

— Что же, как говорится, поживем — увидим. Но лично мне не верится, чтобы фирма взялась за стройку заведомо себе в убыток. Здесь что-то не то.

Видимо, президент и сам подумывал о том же: в соблазнительной дешевизне итальянского проекта он подозревал какие-то не совсем еще понятные расчеты.

— Ладно, увидим, — со вздохом произнес он.

Дальнейшая беседа не представляла ничего интересного, — так, обычные вежливые пожелания при расставании. Направляясь к себе в гостиницу, мы не в состоянии были подумать ни о чем другом, кроме как о стакане какого-нибудь прохладительного-напитка…

В свободное от встреч время, как я уже говорил, мы изнывали от безделья.

Наше пребывание в Конакри как-то скрашивали ежедневные купания в океане. Если только волнение было невелико, мы отправлялись на пляж. Пляж находился в черте города, и пребывание на нем иностранцев не запрещалось.

Запомнилось первое знакомство с океаном. Едва приехав, мы быстро переоделись и с разбегу бултыхнулись в воду. Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что глубина у берега достигала нам до колен! Протерев глаза, я заметил: какой-то молодой человек на берегу, глядя на нас, заливался веселым смехом. Потом он громко окликнул нас:

— Сейчас же отлив! Шагайте дальше.

— О, советский! — обрадовались мы земляку.

— Конечно, — ответил парень. — А вы случайно не писатели? Мы слышали, что приехали какие-то, а встретиться не удалось…

Встречи, подобные этой, помогали нам коротать долгие и скучные часы ожидания. Работники советского посольства были частыми посетителями городского пляжа. В разговорах с нами они жаловались на тоску по родным местам, признавались, что экзотикой сыты по горло, интересовались, как идут наши дела. Что мы могли ответить на их участливые расспросы? Ответ один: ждем. Пока где-то что-то решается, нам остается лишь запастись терпением.

Имея много свободного времени, я очень переживал, что не знаю языка. Ведь встречи с незнакомыми, случайными людьми, разговоры и сценки на улицах, площадях, рынках, в магазинах представляют едва ли не самое впечатляющее в путешествиях. А без языка мы превращались в сторонних наблюдателей, и настоящие записки могли быть во много раз интересней, если бы автор их не зависел целиком от переводчика.

Мест увеселений в Конакри не имелось, в столице не было даже более или менее приличного ресторана. В тех заведениях, где мы обедали, нас поражала непомерная дороговизна. Гвинейский франк день ото дня обесценивался, и стоимость жизни постоянно росла. Небольшая бутылка обычного местного пива стоила доллар. Скромный обед на одного человека требовал двадцати долларов. Поэтому, я думаю, понятно то нетерпение, с каким мы дожидались дня, когда придет пора отправляться на аэродром. Утешало и то, что нам откровенно завидовали знакомые сотрудники советского посольства: как бы то ни было, а скоро мы очутимся дома!..

От нечего делать я однажды перелистал книги, подаренные мне Секу Туре. Не все они оказались сборниками речей и докладов, одна из них: «Стихи». По моей просьбе переводчик составил подстрочник некоторых стихотворений. В каждом своем стихотворном произведении президент-поэт восхвалял Демократическую партию Гвинеи и, как правило, заканчивал его каким-либо ударным политическим лозунгом. Конечно, по подстрочному переводу трудно судить о достоинствах языка, стиля, ритма, но в общем-то не ошибусь, если скажу, что в основном стихи президента выполняют агитационную задачу.

В один из последних дней нам передали, что поэт Ненекали Камара приглашает нас к себе домой. Это был визит, от которого мы ждали многого. Ведь до сих пор все наши встречи происходили на официальном уровне. Теперь же нам предстояло увидеться с собратом по перу в непринужденной и совершенно ни к чему не обязывающей обстановке, — посидеть, поговорить, обменяться мыслями и впечатлениями.

Поэт Ненекали Камара занимал отдельный дом недалеко от нашей гостиницы. Мы знали, что помимо поэзии и драматургии наш коллега значительную часть времени уделяет и государственным делам. В настоящее время он является Государственным секретарем по научно-исследовательским работам.

У калитки нас встретил рослый, очень представительный господин лет пятидесяти. Это был хозяин дома. Поэт провел нас через широкий двор к одноэтажному особняку.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — приговаривал он, вводя гостей в приемную.

Во всю длину просторной продолговатой комнаты стоял стол, — вернее, несколько столов, составленных один к другому и покрытых пестрой скатертью. У дальней стены красовался буфет. Стены комнаты были украшены скульптурными изображениями голов всевозможных зверей.

Мы уселись в мягкие покойные кресла.

Настраиваясь на дружескую беседу, я передал хозяину небольшую книжку — сборник изданных в Москве стихотворений африканских поэтов. Как всякий литератор, он с профессиональной бережностью и любовью взял в руки книгу, но, едва взглянув на нее, отложил в сторону, и тотчас на лице его снова появилось напряженное ожидание… Забегая вперед, скажу, что ни о каком откровенном, сердечном разговоре нечего было и думать. Хозяин дома проводил запланированное свыше мероприятие, и всей его заботой было (так показалось всем нам) не сказать ничего лишнего. Ответы Ненекали Камара были кратки, сухи и как две капли воды походили на то, что мы уже слышали от самого Севу Туре. Он подтвердил, что Джибриль действительно находится в экспедиции, что Гвинейский комитет по связям с писателями стран Азии и Африки существует и работает, — в частности, в прошлом году поэты Гвинеи принимали участие в пекинском симпозиуме.

— Нельзя ли найти, — спрашивал я нашего хозяина, — какой-либо исследовательский труд или хотя бы обзорную статью, рассказывающую о пути развития гвинейской литературы?

— Нет, — ответил он, — такие материалы у нас трудно найти.

— А все же?

— У нас их нет.

— Разве нет у вас литературоведов, литературных критиков?

Снова отрицательный ответ.

В беседе с президентом мы пытались получить представление о состоянии всех жанров литературного творчества в Гвинее. Ненекали Камара точь-в-точь повторял ответ Секу Туре: прозаиков в Гвинее пока нет, лишь делаются робкие попытки в области рассказа.

Разговора, как видим, не получалось, следовало заканчивать деловую часть и уходить.

— В Москве намерены, — сказал я, — издавать сборники африканских поэтов. Кого из гвинейских литераторов вы можете порекомендовать?

Вопрос застал хозяина врасплох. Впрочем, он скоро взял себя в руки.

— Сейчас на ваш вопрос я ответить не могу. Мы посоветуемся и дадим ответ через посольство.

Казенная, ни уму, ни сердцу ничего не дающая беседа начинала вызывать раздражение. В самом деле, стоило лететь за тысячи-километров, дожидаться долгие и утомительные дни разрешения на встречу и в конце концов стать невольным соучастником такой вот своеобразной игры в «кошки-мышки», когда напуганный хозяин всеми силами старается отделаться краткими, уклончивыми ответами, а в душе, надо понимать, клянет на чем свет стоит и настырных, чего-то добивающихся гостей и тех, кто после всяческих проволочек все же санкционировал этот разговор! К тому же духота, к которой мы никак не могли привыкнуть, донимала нас все больше, а хозяин и не думал предложить своим гостям даже стакана воды. Может быть, он не получил на этот счет никаких указаний? Вот уже действительно: «Из поварешки пьет, а из-за черенка подглядывает!» Ну, да нам, собственно, осталось совсем не много.

— Может быть, вы назовете нам кого-нибудь из молодых поэтов?

— М-м… есть у нас молодежь. Имеется. Но отвечу я вам позже, потом. Вы получите ответ через посольство.

Поднимаясь, мы увидели, что конец нашего визита доставил хозяину радость, которой он не смог утаить. Правда, от этого он не стал ни приветливей, ни разговорчивей. Ну что же, в каждом монастыре, как говорится, свой устав. Но до сих пор вспоминая те не так уж далекие дни, я словно наяву переживаю запомнившуюся мне тоску по чему-то свежему, вольному и чистому, какой мне представляется светлая родниковая вода. Может быть, это оттого, что нам так не хватало ее?

На следующий день мы рейсовым самолетом через Дакар и Алжир вылетели в Москву.