На дальних рубежах

ИВАН ИВАШНИКОВ. УЧЕБА В ВОСТОЧНОМ ИНСТИТУТЕ. КОМАНДИРОВКА В КИТАЙ

В марте месяце 1899 года Ивашников получил письмо от поручика Минаева, служившего в штабе Приамурского военного округа в разведотделе у подполковника Альфтана. Письмо было сухо и кратко, как сух и немногословен был и сам поручик. Правда, в конце, прощаясь, Олег Николаевич приписал: «Обнимаю!»

Ивашникова растрогался — это «обнимаю» говорило о многом. Во всяком случае, о расположении к нему его прежнего наставника, учителя, покровителя и опекуна. Да, но о главном. В письме Олег Николаевич извещал, что во Владивостоке уже осенью этого года откроется Восточный институт, второе, после Томского университета, высшее учебное заведение в Сибири и первое на Дальнем Востоке. Оно будет готовить к службе в администрации и торгово-промышленных учреждениях восточно-азиатской части России и прилегающих к ней государств. Проектом положения, разработанного канцелярией генерал-губернатора Приамурского края и направленного на Высочайшее утверждение, предусмотрено зачисление в число слушателей и пяти офицеров. Поручик Минаев сообщал, что сам он подаст рапорт, и советовал последовать его примеру. Тем более что полковник Путята хорошо аттестовал Ивашникова подполковнику Альфтану, а все офицерские кандидатуры для зачисления в институт будут рассматриваться в их отделе. Курс института предусмотрен в четыре года и делится на четыре отделения: Китайско-Японское, Китайско-Корейское, Китайско-Монгольское и Китайско-Маньчжурское. Сам Минаев собирается поступать на Китайско-Японское отделение, считая, что отличное знание этих стран и языков в ближайшее время будет крайне необходимо. Раздумывал Ивашников недолго. Надежды когда-нибудь поступить в Петербургский или Московский университет растаяли давно, а для поступления в Академию Генерального штаба, как он уже знал, необходимы были глубокие военные знания и чин хотя бы поручика. Диплом же высшего учебного заведения, пусть и гражданского, значил многое. Караульная при миссии служба его томила, а глубокое знание языков, диплом, да и сама учеба по направлению разведотдела округа давали бы перспективу.

Не откладывая, Ивашников написал рапорт, к которому поверенный в делах России в Корее Шпейер приложил свою рекомендацию, и направил в штаб округа. В июне Ивашникова отозвали в штаб округа, где ему в числе других офицеров было присвоено очередное воинское звание — подпоручик. А тепло встретивший его Олег Николаевич был произведен в штабс-капитаны. Проведя предоставленный ему за три года службы отпуск в родном Турьем Роге, в конце сентября Ивашников прибыл во Владивосток учиться в Восточном институте.

Вскоре приехал и Олег Николаевич. Ивашников остановился у своего дядьки, коллежского асессора, служившего столоначальником в городском полицейском управлении. Двоюродный брат Ивана Ивашникова Петр, его ровесник, студент 2-го курса юридического факультета Томского университета, еще в августе уехал в Томск, и его комната, в которой Ивашников прожил семь лет, учась в гимназии, была опять предоставлена ему в полное распоряжение. Да и дядькина жена, Мария Аристарховна, любила Ивана не меньше, чем своего сына, и была рада, что дом ожил молодостью.

Петр Лукич, дядька Ивана, службой своей тяготился, не раз говаривал, что бросит её к чертовой матери, но что-то его удерживало. Привычка, видимо, да и сравнительно немалый оклад жалования. Он хоть и не нес постовую службу и не гонялся за преступниками, но домой возвращался усталый. Разговорчивым он не был, и на просьбы иной раз рассказать о нашумевшем преступлении советовал заниматься своими делами и не быть излишне любопытным. Жили они на тихой Японской улице в Экипажной слободке. Штабс-капитан Минаев жил у товарища, в угловой комнатке в казарме роты, но заниматься там было невозможно, часто собирались холостые офицеры и устраивали пирушки. Поэтому вечера они просиживали над учебниками в комнате Ивана, а уже на ночь Олег Николаевич шел к себе вдоль бухты в Гнилой угол. Хоть и недалеко, с пару верст будет, да по осенней грязи, разбитым проселком, к тому же револьвер держать приходилось наготове — ночные тати пошаливали. Марья Аристарховна, видя его мучения, и с мужем посоветовавшись, предложила однажды Олегу Николаевичу перебраться к ним, разделить комнату с Иваном. Олег Николаевич принялся было отказываться, но Петр Лукич твердо поддержал супругу, да и Иван был рад. И Олег Николаевич не стал упорствовать.

Подпоручик Ивашников и штабс-капитан Минаев пользовались большим успехом у местных барышень на выданье, и успешно конкурировали даже с блестящими, несколько высокомерными, весьма нарядными в строгой морской черной с золотыми шевронами форме молодыми флотскими офицерами. Гуленами, впрочем, они не были и наукам предавались всерьёз. Но молодость брала своё, и по субботам они посещали Морское собрание, где обзавелись широким кругом знакомых и даже друзей. Спиртным они не злоупотребляли и в нередких стычках держались твердо, за что их уважали, а наиболее горячие головы из друзей-соперников и побаивались. Мария Аристарховна с пониманием относилась к развлечениям молодежи.

— Когда и погулять, как не в молодости, — вздыхала она, глядя на Ивана. — А вам, сударь, — обращалась она к Минаеву, — и жениться пора. Тридцать лет, скоро и перестарком станете.

Олег Николаевич отшучивался, говорил, что не созрел внутренне для столь ответственного шага, но однажды расстроился и возразил, что жениться ему никак невозможно. Вот посмотрите. Подпоручик имеет жалование и столовых 477 рублей в год, в поручиках я получал 495, а сейчас, штабс-капитаном, 522. В год. На эти деньги я, холостой, едва свожу концы с концами. Тем более во Владивостоке, где все дороже, чем в России, едва ли не вдвое.

Заниматься приходилось много, но лекции читали сильные профессора, так что учение приносило радость. Курс обучения был рассчитан на четыре года и предусматривал глубокое изучение богословия, китайского, японского и английского языков, общий курс географии и этнографии Китая, Кореи и Японии, с общим обзором их политического устройства и религиозного быта, политической организации современного Китая и Японии, и обзор их торговопромышленной деятельности, новейшей истории и истории их сношений с Россией, коммерческой географии Восточной Азии, и истории торговли Дальнего Востока, политической экономии, международного права, государственного устройств России и главнейших европейских государств, основ гражданского и международного права и судопроизводства, счетоводство и товароведение. Добрую службу Ивашникову сослужили и собственные, накопленные в Корее знания, тем более что, находясь в главной зоне противоборства между Японией и Китаем, он имел бездну информации об этих двух странах. Об Олеге Николаевиче и говорить было нечего. Имевшие общепризнанный мировой авторитет петербургские профессора Позднеев, Таберио и Подставин часто обращались на лекциях к нему с просьбой освежить их материал новейшими примерами.

Как и другие студенты, Ивашников и Минаев не довольствовались лекциями, но стремились овладеть живой речью, для чего одевались попроще и заходили в китайские лавчонки, харчевни и прачечные, часто бывали на Семеновском ковше, где хозяевами рыбного базара были практически одни китайцы. Новые знания ложились на хорошо удобренную почву и росли как на дрожжах. Ивашников уже свободно говорил едва ли не на любую тему с китайцами и маньчжурами, а уж о Минаеве и слов нет… В конце марта 1900 года во Владивосток приехал подполковник Альфтан и пригласил их для беседы в штаб крепости.

— По донесениям наших военных агентов в Китае полковников Вогака и Дессино, там сейчас складывается напряженная обстановка. Тайные секты, имеющие большое влияние в народных низах, сразу после установления правления Цинской династии стали проводить работу во всех провинциях за свержение маньчжуров. Особенно эта работа усилилась с недавнего времени, в ответ на захват колоний в Китае европейцами. Но если раньше очаги недовольства тлели, то сейчас, как сообщают наши военные агенты и дипломатические представители, после захвата германцами Цзяочжоу и широкого проникновения в Шаньдун, а также с занятием нашим военным флотом Порт-Артура и началом строительства железной дороги через Маньчжурию, грозят взрывом. А взрыв недовольства низов в такой густонаселенной империи, как Китай, может вызвать далеко идущие последствия, непредсказуемые, надо сказать, и чреватые обострением отношений с Россией. Разведотдел штаба округа получил кое-какую информацию о положении в Китае от наших офицеров в Ляодуне и по трассе КВЖД — Китайско-Восточной железной дороги, но нужны сведения из Пекина и Южной Маньчжурии. Штабс-капитану Минаеву надлежит немедля отправляться в Пекин, куда он назначается начальником охраны Российской дипломатической миссии, что пока входит в компетенцию секретаря посольства, а подпоручику Ивашникову — в Тяньцзин, в распоряжение советника начальника кавалерии столичной Чжилийский провинции китайского генерала Не Ши-чэна лейб-гвардии Гусарского полка полковника Воронова. Нам нужны точные данные из Пекина о позиции различных группировок в окружении императрицы, так как сведения, получаемые через Министерство иностранных дел от русского посланника в Китае Гирса в Штабе округа считают неполными или далекими от действительности. В то же время, если восстание в Шаньдуне разгорится, то возбужденные массы восставших двинутся вдоль Большого императорского канала к Пекину и город Тяньцзин станет узловым пунктом борьбы, откуда можно будет контролировать положение в Центральном Китае. Полковник Воронов грамотный, боевой офицер и ему нужен толковый помощник. А занятия в институте продолжите, как только разрядится обстановка в Китае. Там вы получите ценнейший опыт стратегической разведывательной работы.

С документами студента Восточного института Ивашников прибыл в Тяньцзин и остановился в фешенебельном, но сравнительно недорогом Астер-хаузе, европейской гостинице, правда, в самом скромном номере. Утром, наняв на причале рикшу, прежде всего направился в Тяньцзинское отделение Русско-китайского банка, куда имел рекомендательное письмо, которое оставил у секретаря. Затем Ивашников отправился к полковнику Воронову. Еще во Владивостоке ему сообщили, что полковник, женатый на дочери богатого владивостокского промышленника и купца, ведущего чайную торговлю Старцева, живет в его доме в Тяньцзине. Слуга-китаец сообщил Ивашникову, что полковника сейчас дома нет, но к обеду, к двадцати часам, он должен вернуться.

В распоряжении Ивашникова было порядка восьми часов, которые он и решил посвятить знакомству с городом.

Лейб-гвардии полковник Воронов оказался черноусым высоким, стройным, молодым еще, одетым в китайскую кавалерийскую форму офицером. Он крепко пожал руку одетому в штатский костюм, и потому лишь щелкнувшему каблуками при представлении подпоручику Ивашникову и с явной симпатией пригласил к себе в кабинет.

Всё среди китайцев, да китайцев, — со смехом говорил он, усаживая гостя под медленно крутящимися широкими крыльями новомодного электрического вентилятора, — жена гостит у своего отца во Владивостоке. Отправил от греха подальше. Вы-то хоть знаете, что здесь происходит?

— В общих чертах, — ответил Ивашников. — На улицах, правда, довольно много детей и подростков занимаются своей митинговой гимнастикой, но в целом, на мой взгляд, всё спокойно.

— О, тут вы глубоко заблуждаетесь, подпоручик. Китай бурлит, а гимнастические экзерсисы молодежи — лишь белая пена на могучих валах народного возмущения. Территориальные уступки европейцам, завезенные ими дешевые товары и станки, выпускающие массу дешевых и качественных изделий, быстрое пароходное сообщение между отдаленными портами, заменившее сообщение на медленных джонках по каналам, плюс старое недовольство китайцев поработившими их маньчжурами и послужили факелом во взрывоопасную бездну многомиллионного населения империи.

— Ну, причем же здесь станки и джонки, господин полковник?

— Вы недооцениваете значения машинной продукции и современного транспорта. Сами по себе станки и пароходы значат, действительно, не много, но они разоряют китайцев. Скажем, дешевые товары лишают средств к существованию каждых девять человек из десяти ремесленников, особенно в ткацком производстве. Железные дороги доставляют эти товары вглубь Китая, а пароходы лишают работы сотни тысяч лодочников и кули на специально прорытых для сообщения каналах и вызывают запустение тысяч прежде густо заселенных поселений вдоль каналов.

— Ну, что поделаешь, это неизбежный процесс…

— Конечно, машинное производство повсеместно заменяет ручной труд, но китайцы связывают стремительное свое обнищание с иноземцами и в озлоблении мстят.

— Властям следовало бы предвидеть подобный результат, на примере, хотя бы английских луддитов, и как-то занять людей….

— Власти и пытались, в Европе закупали машиностроительные заводы и оборудование для фабрик, но вы же знаете, что такое чиновник на жаловании. Ему хоть трава не расти, но свое жалование он получит исправно. Надо бы отдать это дело в частные руки, чтобы был личный интерес, вот тогда бы и сдвинулись каменные жернова. Реформаторы поняли суть проблемы и два года назад хотели провести дворцовый переворот и оттеснить впадающую в старческий маразм вдовствующую императрицу. Но силенок собрали они мало, да и мужеством их бог явно обделил. И их сто дней реформ окончились конфузом, а для них самих — частью смертью, а частью — изгнанием.

— Я немного знаком с новейшей историей Китая, — поскромничал Ивашников, — и помню, что реформаторы — суть представители тех же господствующих классов.

— Не совсем. Вы, должно быть, знакомы со всеобщей историей, в военных училищах её преподают неплохо…

— Я имею всего лишь гимназию…

— Вот как? Довольно странно… но, тем не менее, и в гимназиях её изучают. Вспомните-ка Великую английскую революцию, Великую французскую революцию, во главе которых встали представители нового класса. Увы, историческая неизбежность — смена общественных формаций, сопровождается гигантскими катаклизмами. То же и в Китае. Под иностранным влиянием зарождающаяся буржуазия сбрасывает оковы, рвется к политической власти.

— Однако у нас, в России, такое не происходит…

— Как сказать, подпоручик, как сказать… И наши толстосумы тужатся… Да, но о Китае. Ситуация здесь такова — представители радикальной буржуазии не сумели удержаться на гребне и волна стихии грозит снести легонький павильон императорской власти. Сейчас восставшие, для прикрытия своих подлинных намерений, используют лозунг «Поддержим Цин, смерть иностранцам», но этот лозунг вдруг может трансформироваться самым неожиданным образом. Не в наших интересах быть безучастными созерцателями. У нас в Китае значительные интересы, гарантами которых являются вдовствующая императрица и её ближайшее окружение. Поэтому мы не можем допустить их свержения. Генерал Не Ши-чэн, советником которого я являюсь, находится под моим влиянием. Используя его армию, я стараюсь препятствовать проникновению восставших китайцев из Шаньдуна в столичную Чжилийскую провинцию и далее, в Маньчжурию, и этим сохранить Цинов.

— А кто такой, этот генерал Не Ши-чэн? Достаточно ли он надежен для нас как командующий армией?

— Вполне грамотный офицер, неплохо воевал в Корее против японцев, — кратко, не вдаваясь в подробности, ответил полковник Воронов. — И службист, неукоснительно выполняет приказы Пекина.

— А те, кто отдает ему приказы?

— Вот здесь-то самая большая неясность. В окружении императрицы идет борьба различных течений. Она колеблется, находится попеременно под влиянием то одной группы, то другой, и её приказы непредсказуемы… Но это уже не в наших силах каким-то образом изменять направление мыслей императрицы. Хотя, есть одно весьма важное обстоятельство. Императрица очень чутко чувствует баланс сил и старается быть во главе именно стороны, берущей верх. Так что всё зависит от военных успехов и неудач восставших. Массы восставших грандиозны, но они вооружены большей частью самодельным холодным оружием, и нам с генералом Не пока удается отражать их натиск. Но если новейшее германское и английское оружие, хранящееся в арсеналах Пекина, попадет в их руки, то противодействовать им будет невозможно. Я, признаться, со страхом жду со дня на день известий, что огнестрельное оружие поступает на вооружение «боксеров». Разведотдел округа сейчас ведет большую игру в Пекине с целью оставить оружие на складах, но с надежными людьми для проведения операции у них плохо. Поэтому полковник Вогак, наш военный агент в Китае, просил меня отправить прибывающего ко мне на помощь офицера, имея в виду вас, подпоручик, в Пекин. Туда в охрану дипломатической миссии назначен опытный офицер, в распоряжение которого вы и поступите. Игра предстоит крупная, от итогов которой зависит не только будущность наших с Китаем отношений, но и судьба самого Китая.

Ивашников понял, что судьба опять сводит его с Олегом Николаевичем, и повеселел.

— Слушаюсь, господин полковник. Когда прикажете отбыть?

— Вы молоды и скоры на подъём. Давайте-ка прямо завтра. На днях из Порт-Артура прибыл отряд военных моряков. Вместе с ними вы вполне благополучно, надеюсь, доберетесь до Пекина. Моряков затребовала наша дипломатическая миссия для охраны своей территории. Обстановка в Пекине значительно осложнилась и полагаться на дюжину казаков посланник уже не может.

Днем 31 мая с отрядом военных моряков, которыми командовали лейтенант барон Раден и мичман Ден, подпоручик Ивашников последним поездом недавно построенной железной дороги едва ли не чудом пробился на захваченную восставшими станцию Ма-цзя-пу в Пекине и вечером был в русском посольстве.

Моряков давно уже ждали и встретили радостно. Обстановка в городе была тревожной, по улицам группами бродили подпоясанные красными и желтыми кушаками ихэтуани и громко распевали свои песенки, привлекая толпы горожан:

Ихэтуани осмеливались даже забредать в посольский городок, возбуждая жителей Монгольской площади.

Капитан Минаев, тепло встретив Ивашникова, определил его на жительство к себе в домик на территории русской миссии и, оставив приводить себя в порядок с дороги, отправился размещать десант.

Умывшись и побрившись, Ивашников вышел побродить по посольскому городку и тут же увидел спускавшегося со ступенек стоявшего напротив миссии невысокого двухэтажного здания с вывеской Русско-Китайского банка господина Покотилова.

Дмитрий Дмитриевич его узнал и явно обрадовался.

— Ба! Кого я вижу! Тесен мир… Не массовое ли переселение русских вояк из Сеула в Пекин? Или вы с капитаном Минаевым как сиамские братья? И почему не в форме? Получили ли вы повышение в звании и по службе? — забросал словоохотливый Покотилов Ивашникова.

Смущенно улыбаясь, сконфуженный вниманием столь высокого лица к своей скромной персоне, Ивашников доложил, что, как студент Владивостокского восточного института, прибыл на языковую практику.

— Да, да, — лукаво подмигнул Покотилов. — Минаев тоже студент, однако назначен на ответственную должность начальника охраны дипломатической миссии. — И, дружески хлопнув по плечу тяжелой, но мягкой ладонью, отправился в посольство. — Я настоятельно не советую вам пускаться в одиночное плавание по столь бурному морю, — обернувшись, бросил он. — Не стоит рисковать понапрасну.

Секунду поколебавшись, Ивашников в душе согласился с добрым советом и вернулся на территорию миссии. Разыскав капитана Минаева, он предложил ему свою помощь, но Минаев, занятый с лейтенантом Раденом схемой расстановки постов караула, лишь отмахнулся:

— Потом. Да, — тут же спохватился он, — я доложил о твоем прибытии господину посланнику, и он вечером приглашает нас к себе на чашку чая.

Посланник Гире Михаил Николаевич, потомственный дипломат, второй сын пять лет назад умершего министра иностранных дел России Николая Карловича, успел уже побывать и советником министерства иностранных дел и посланником в Аргентине и Бразилии, и считал себя опытным дипломатом. Он внимательно оглядел Ивашникова, одетого в полотняную белую, стоял конец мая, и было довольно жарко, куртку, серые брюки в мелкую полоску и серые же парусиновые туфли.

— Почему не в форме, ведь вы же офицер?

— Мне рекомендовали носить партикулярное платье. Я — студент.

— А почему не студенческую форму?

— Её могут принять за военную.

— Ну, хорошо. Капитан Минаев мне доложил, что вы прибыли помочь ему выполнять деликатные поручения вашего командования. Поэтому я не стану обременять вас заботами по охране миссии, разве что вы сами изъявите желание и найдете возможности.

Олег Николаевич находился здесь же, в кабинете посланника; с безразличным видом он глядел за забранное толстой железной решеткой окно в темный уже сад.

— Да уж какие там деликатные поручения, — возразил Ивашников. — Это и звучит довольно двусмысленно. Но, боже упаси, кодекс чести офицера запрещает мне заниматься чем-либо предосудительным, да и внутренне я не расположен к сомнительным похождениям. Насколько я понял полковника Воронова, военный представитель в Китае полковник Вогак дает общую информацию о военно-стратегической обстановке в стране и её вооруженных силах, я же буду заниматься деталировкой, так сказать, помогать капитану Минаеву оценивать военное и политическое положение в районе Пекина.

— Все несколько проще и довольно сложнее, — засмеялся довольный собственным каламбуром Покотилов. Он сидел на диване в углу кабинета, курил сигару и забавлялся пестрой китайской детской игрушкой. — Вы, слава богу, прибыли не к папуасам на острова Содружества. И до вас здесь люди жили, и кое-что сделали. Но не гневайтесь, юноша, и не расстраивайтесь, — заметив легкую гримасу обиды на лице Ивашникова, продолжил он. — Это общее заблуждение молодости — считать себя центром вселенной и принимать тех, кому за пятьдесят, едва ли не за маразматиков. — Положение дел здесь сейчас такое. В столичной Чжилийской провинции и в соседних — Шаньдуне, Шаньси и Шэнцзине широкий размах приняло движение инсургентов, именующих себя ихэтуанями. Темные, забитые массы голодных и бесправных людей считают виновниками своих жизненных невзгод проводников учения христова — миссионеров и вообще всех иностранцев. Оно бы и можно было рассматривать эти события как сугубо внутренне дело Китая, да ведь мы, русские, имеем сейчас в Поднебесной довольно значительные интересы. В Маньчжурии полным ходом строится КВЖД, мы арендовали в полное и исключительное пользование южную оконечность Ляодунского полуострова на двадцать пять лет, и вообще для нас открываются здесь широкие перспективы. Поэтому и взирать равнодушно мы не можем.

— Ну, не вводить же сюда войска, — не удержался Ивашников.

— О чем вы говорите, подпоручик, — недовольно покосился на него Минаев. — Вы офицер, посланы сюда помогать мне и будете выполнять приказания по службе.

Жестом руки Покотилов призвал молчанию и продолжил:

— Положение осложняется тем, что ихэтуани установили постоянное наблюдение за всеми жителями Пекина, прежде имевших какие-либо контакты с иностранными дипломатическими представительствами и миссионерами. Поэтому мы лишены возможности передавать с ними поручения тем, с кем мы хотели бы установить связи. Вы же, Ивашников, я это помню по Сеулу, обладаете даром мимикрии, пардон, перевоплощения в человека восточного…

— Да, дипломатические миссии блокированы ихэтуанями и скорой помощи от наших десантов или усмирения восстания правительственными войсками мы не ждем, — вяло пробормотал посланник Гире.

— Более того, — энергично продолжил Покотилов, — сейчас существует острая опасность того, что правительственные войска, особенно зелено-знаменные, набираемые из китайцев, перейдут на сторону восставших, сформируют регулярные подразделения, обучат, вооружат современным оружием, которое хранится и производится в арсеналах в предостаточном количестве. Тогда они уничтожат не только всех иностранцев, но и закроют Китай для западных держав на долгие, долгие десятилетия, если не на века.

— И я смогу чем-либо помочь изменить положение? — усомнился Ивашников.

— Для того и вызывали, — кивнул Минаев.

— Слушайте внимательно, — владел инициативой разговора Покотилов, — ситуация здесь такова… Несмотря на восстание, руководимое, безусловно, рукой опытной и властной, центральное правительство вполне может не только контролировать положение, но и направлять ход событий в нужное ему, правительству, русло. Маньчжурские армии вполне боеспособны и подчиняются Жун Лу, верховному командующему. Но в самом правительстве существует несколько противоборствующих группировок, и мы не можем безучастно ждать, которая из них победит. Вам, конечно, известно, что два года назад реформаторы, поддерживаемые императором Гуансюем, попытались направить Китай по пути привлечения иностранных капиталов, прежде всего английских, и широкого внедрения современных способов производства, транспорта, связи. Феодалы-землевладельцы из окружения императрицы Цыси, да и она сама, вовремя увидели в начинаниях реформаторов опасность для себя и разгромили их, а Гуансюя фактически посадили под домашний арест. Но опасность реформизма, поддерживаемого англичанами, французами и германцами, сохраняется. В случае смерти императрицы Цыси, а она, увы, далеко не в юном возрасте, все полномочия власти перейдут к императору Гуансюю. В таком случае полетят головы его противников. Поэтому они задумали было убийство императора, маскируя его болезнью, но французы послали своего врача из дипломатической миссии, который не нашел императора тяжелобольным. Не желая ухудшения и без того весьма напряженных отношений с державами Западной Европы, Цыси решила, опять же ссылаясь на состояние его душевного здоровья, заставить Гуансюя отречься от престола, и даже назначила его преемником своего племянника Пу Цзюня — сына князя Дуаня. Но этому воспротивились губернаторы южных провинций, находящиеся под сильным влиянием англичан и французов, и, к тому же, располагающие значительными вооруженными силами. Тогда Цыси и послала Ли Хунчжана, личность, безусловно, широко известную, отчасти в знак немилости, а главным образом для изменения положения в свою сторону, губернатором южных провинций Гуандун и Гуанси. Князь Дуань, полный ненависти к иностранцам, в которых он видит главных противников возведения его сына на драконовый престол, горячо поддерживает ихэтуаней за их лозунг «Смерть иноземцам». К тому же он один из крупнейших феодалов-землевладельцев и боится реформаторов. Вокруг него сплотилась большая группа маньчжуров из правящей династии. Они-то и позволили ихэтуаням войти в Пекин и натравливают их на разгром сеттльмента дипломатических миссий и уничтожение живущих здесь иностранцев.

— Более осторожную позицию занимает группировка командующего войсками Жун Лу, приближенного императрицы Цыси. По нашим сведениям, он один из авторов плана умерщвления или отречения от трона Гуансюя, поэтому и боится прихода того к власти. Но он свидетель оккупации Поднебесной сорок лет назад англичанами и французами, знает силу союзных держав, знает весьма скромные возможности маньчжурских и китайских армий и опасается нового союзного вторжения и захвата Пекина иностранными армиями. Жун Лу колеблется. Душой он всецело на стороне Дуаня, но боится потерять не только должность, но и голову, что может случиться при неминуемом поражении ихэтуаней. Существование двух этих группировок в окружении императрицы Цыси, в общем-то, на руку англичанам и французам. Уже сейчас есть планы карательного похода союзного десанта на Пекин. Нас тоже приглашают участвовать в нем, да и наш отряд из Порт-Артура уже готов. Но тогда возникнет опасность введения настойчиво проталкиваемой англичанами, французами и, особенно, американцами политики открытых дверей в Китай. Мы не сможем успешно конкурировать с их промышленностью и капиталами. Поэтому мы хотим оказать поддержку третьей, довольно сильной группировке в правительстве Китая. Её возглавляют министры Юань Чан и Сюй Цзин-чэн. Воздействовать на них прямо сейчас мы лишены возможности, так как наш сеттльмент уже блокирован ихэтуанями и визиты в министерства и дворец невозможны.

— Вам, Ивашников, предстоит трудная и опасная миссия. Китайский язык вы знаете достаточно, чтобы хорошо понимать и быть понятым. Но знание языка вам пригодится главным образом на улицах Пекина, чтобы не быть легко опознанным ихэтуанями как иностранец. Вам предстоит, завтра же, пройти в Цзунли-ямынь, китайское министерство иностранных дел, и встретиться там с секретарем Сюй Цзин-чэна. Этот чиновник по имени Тянь Цзин-цин, долгое время жил в Петербурге, в то время когда Сюй Цзин-чэн был посланником Китайской империи в Петербурге и Берлине. Он достаточно хорошо знает русский язык и имеет перед нами определенные обязательства Передайте ему, чтобы Сюй Цзин-чэн и Юань Чан внушали императрице Цыси о крайней необходимости вызова в Пекин Ли Хунчжана как наиболее опытного дипломата и государственного деятеля, имеющего к тому же обширную практику дипломатических сношений с иностранцами, побывавшего в столицах Европы Петербурге, Берлине, Париже, Лондоне и лично знающего вершителей политики этих государств. Словом, те знают, как внушить императрице Цыси эту мысль. Ли Хунчжан, а мы имеем определенную уверенность, будет действовать в нужном нам направлении, сумеет покончить с восстанием ихэтуаней и сохранит с немалым трудом достигнутое Россией в Маньчжурии. Из Петербурга в ближайшие дни срочно направляется в Шанхай князь Ухтомский для встречи с Ли Хунчжаном и соответствующих с ним бесед.

Рано утром, в халате и просторных штанах, напялив на голову чиновничью шляпу с красной лентой, через северную калитку миссии Ивашников выскользнул в темный еще проулочек и сразу поспешил на Монгольскую площадь. Здесь он побродил немного среди сонных еще фанз, а затем через Цянь-мыньские ворота отправился в город. Схему расположения улиц он помнил хорошо, но и спешить было некуда. Цзунли-ямынь располагался недалеко, да и чиновники собирались туда едва ли не к полудню.

Несмотря на ранний час, на улицах было довольно много солдат в форме, с четко выделяющимися на ней белыми кругами, но без винтовок. Они собирались кучками по пять — десять человек и о чем-то оживленно беседовали. Проходя мимо, Ивашников заметил косые, довольно недружелюбные взгляды на себя и начал опасаться, не признали ли в нем иностранца, но потом здраво рассудил, что неприязнь скорее вызывает его чиновничья шляпа, однако снимать её не решился. Во-первых, обнаружилось бы, что коса его фальшивая, и, во-вторых, эта шляпа должна была послужить ему как бы пропуском в Цзунли-ямынь. Более всего боялся он сфальшивить, очутиться в ситуации, которая выдала бы его незнание местных обычаев в мелочах, скажем, не так обратиться, не так сделать что-нибудь. Поэтому он и решил напустить на себя вид спесивый и неприступный. Заважничав, он выпятил грудь, походка его стала неторопливой, глядел он уже поверх голов, словом, почувствовал себя чиновником. Как гласит пословица — придал Будде облик Будды. Еще покружив немного по городу и несколько раз проверив, не следят ли за ним, Ивашников решил, что пора и задело браться. Подойдя к Цзунли-ямыню, он уверенно поднялся на крыльцо и, не снисходя до вопросов к чиновничьей мелочи, прошел анфиладой комнат в левое крыло и совершенно как к себе домой толкнул дверь с таблечкой иероглифов Тянь Цзин-цина. Тот был в комнате один и явно бездельничал.

— Вы секретарь господина министра Сюй Цзин-чэна по имени Тянь Цзин-цин? — вежливо спросил Ивашников, чтобы убедиться, что говорит с тем, кем надо. Впрочем, господин Покотилов довольно подробно и точно описал нужного человека, и словесный портрет сходился с оригиналом.

— Да, это я, — спокойно ответил господин Тянь.

— Я от господина Покотилова, — едва ли не прошептал Ивашников, памятую, что не следует забывать, что могут подслушать, ведь в подобных местах в смутные времена и стены имеют уши.

Господин Тянь кивнул, словно давно ожидал подобного гостя, поднялся, взял свою шляпу и предложил прогуляться, а заодно и пообедать где-нибудь.

— Нам будет удобней поговорить в спокойной обстановке, — уже на улице сказал он. — Доброе дело, сделанное тайно, ценится вдвое дороже.

«Приятно иметь дело с человеком, уверенным в своей правоте», — про себя отметил Ивашников.

Его новый знакомый, изредка оглядываясь, не следят ли за ними, провел Ивашникова на рынок «Восточное спокойствие», что совершенно не соответствовало действительности, и попросил хозяина одной их харчевен принести им поесть в отдельную комнату.

Дождавшись, пока хозяин принесет тарелки с бобовым творогом, горячие пирожки с овощной начинкой, жареной баранины и чайник душистого чая, и удалится, господин Тянь приветливо сказал уже по-русски:

— Путь совершенного человека — это созидание, но не вражда. Я давно ждал посланца от господина Покотилова. Вы с ним давно знакомы?

Ивашников решил поднять своё реноме и важно ответил:

— Четыре года назад мы вместе с ним служили в дипломатической миссии в Сеуле.

— Вот как, — удивился Тянь Цзин-цин. — И я его знаю примерно столько же. Мы познакомились в Петербурге, когда возник вопрос о строительстве Китайской восточной железной дороги и господин Покотилов имел долгие беседы с Сюй Цзи-чэном, тогда посланником Поднебесной империи в Петербурге.

Они недолго помолчали, размышляя, как перейти к главной теме, и, наконец, Ивашников продолжил:

— Господин Покотилов весьма обеспокоен развитием событий в Китае и считает, что создавшееся положение может привести к катастрофе империи.

— Господин Покотилов искренне сочувствует вам и считает, что для облегчения обновления Китая вам не следует изгонять иностранцев. Без них Китай еще более закостенеет. Стремительный прогресс идет во всех областях науки и техники, и только иностранцы могут прямо сейчас помочь вам стать современной державой. Конечно же этот процесс болезненный, но все новое рождается в муках…

— Это-то понимают все, но никто не желает лишаться доходов и привилегий. Если вчера сановники сонно купались в роскоши, то завтра обещает им весьма беспокойную жизнь.

— Господин Покотилов уверен, что крайности, в вашем случае реформизм Кан Ю-вэя и откровенный анахронизм князя Дуаня, чреваты очень тяжелыми для Китая последствиями. Реформизм Кан Ю-вэя, его решительная готовность широко открыть двери иностранным товарам ведут к стремительному обнищанию и без того бедного населения и, как следствие, взрыву ярости. Лозунг же «Вышвырнем иностранцев» нереален, как вы уже не раз убеждались. Вооружения несравнимы, а силы армий несопоставимы. Вот вам и поражение от Англии шестьдесят лет назад, от Англии и Франции сорок лет назад, от Японии — пять лет назад. Иностранцы приходят в ваш дом уже и не спрашивая позволения хозяев.

Господин Тянь невозмутимо пил чай.

— Господин Покотилов полагает, что наиболее разумна в нынешнем положении политика Ли Хунчжана — сохранение целостности Китая, его традиционных институтов и широкое привлечение иностранных капиталов для создания новых рабочих мест для обновления Китая.

— Да мы уже и без того в долгах как в шелках, как гласит русская поговорка, — ответил господин Тянь.

— Но я говорю не о денежных займах, — не согласился Ивашников. — Иностранцы привозят не золото или бумажные деньги; они прокладывают железные дороги, строят фабрики и заводы, привлекают на работу ваш бедный люд, учат их производить нужные вещи, торговать или внутри страны, или вывозить за границу.

Богатеет народ — богатеет и государство. Это отнюдь не прежняя политика — не стесняйся, бери и не думай, когда отдашь. Развивайся вы экономически и вам будет значительно легче расплатиться с прежними долгами, и в будущем вам будут охотно давать в долг, зная, что Поднебесной есть чем расплатиться.

— Так то оно гак, — соглашался господин Тянь, — да тот ли человек Ли Хунчжан? Вы же знаете, что после того, как японцы захватили у нас Формозу, Ляодун и острова Пэнхуледао, германцы отняли Цзяочжоу, русские бесцеремонно обосновались в Люшунь-коу и Даляньване, а англичане — в Вэйхайвэе, и Ли Хунчжан не смог ни задобрить алчущих тигров, ни отвести беду от Поднебесной, его репутация при дворе сильно пошатнулась. Великие князья Цин и Дуань открыто говорят, что китаец Ли делает все, чтобы Поднебесная престала быть достоянием династии Цин. — Плох хозяин, что вперед не смотрит. Господин Покотилов считает, что Ли Хунчжан еще полон сил, и сама судьба предназначила ему именно в этом возрасте совершить выдающийся подвиг — обуздать ихэтуаней, спасти маньчжурскую династию и возродить Китай. Передайте, пожалуйста, господам Сюй Цзин-чэну и Юань Чану это мнение господина Покотилова и попросите проявить настойчивость, убедить императрицу сделать верный выбор и правильный шаг, срочно вызвать из Кантона господина Ли Хунчжан.

Тянь нерешительно ответил:

— Спасителем империи себя уже объявил великий князь Дуань. Он открыто опирается на ихэтуаней.

— Последний иностранный десант, прибывший вчера в Пекин, весьма мал и предназначен только для охраны дипломатических миссий. Но сейчас готовится большой десант, которому ихэтуани противостоять не смогут. Тогда Пекин опять попадет в руки грубых и безжалостных англичан и французов. Уж на сей раз они потребуют очень многого. И ведь сама жизнь императрицы будет в опасности, — привел едва ли не крайний довод Ивашников.

— Вообще-то министры Юань Чан и Сюй Цзин-чэн склоняются к тому, чтобы просить императрицу Цыси вызвать в столицу Поднебесной Ли Хунчжана. Но, кроме весьма сомнительных доводов в защиту подмоченной репутации Ли-дипломата, нужно что-то более веское. Тем более что вы явно недооцениваете силу наших армий. Ведь после войны с Японией прошло пять лет, мы извлекли уроки, армии сейчас неплохо вооружены и обучены германскими, да и русскими офицерами, хотя бы и полковником Вороновым. Армии, по уверениям главнокомандующего Жун Лу и великого князя Дуаня, вполне могут противостоять вашим десантам.

— Этого-то господин Покотилов и опасается больше всего. Встретив сильное сопротивление, объединившиеся державы будут вызывать из метрополий и колоний новые и новые полки, и может случиться так, что зальют Поднебесную кровью, принесут неисчислимые беды и разрушения. Дипломаты в посольском городке ежедневно обсуждают создавшееся положение и оценивают ваши возможности сопротивления. Они не считают ихэтуаней серьезным противником и дадут рекомендации своим правительствам сломить сопротивление вашей армии, если она выступит на стороне восставших. Обдумайте возможность удержать императрицу Цыси и главнокомандующего Жун Лу от этого опрометчивого шага, не вовлекайте в противоборство с объединенными державами вашу армию и не раздавайте хранящееся в арсеналах вооружение ихэтуаням. На этот раз вы будете иметь дело не с жалкой Японьюшкой, а едва ли не с десятком держав.

— Да, но вернемся к старому Ли. Верно говорят: пролитая кровь взывает к отмщению, а звон золота — к взаимному удовлетворению, — намекнул Тянь.

— И я думаю, что господин Покотилов, директор Пекинского отделения Российско-Китайского банка, и известный вам господин Ухтомский, который, как мне сообщили, на днях отправляется в Шанхай для встречи с Ли Хунчжаном, обсудят вопросы финансовой помощи Поднебесной и лично тем, кто способен на что-то, — согласился Ивашников.

Договорившись встретиться здесь же через неделю, они расстались.

В русской миссии Ивашникова привлекли к подготовке обороны на случай попытки ихэтуаней разгромить посольский городок.

И они встретились. Господин Тянь рассказал, что он передал суть их разговора министру Цзунли-ямыня Сюй Цзин-чэну и тот вместе с Юань Чаном настойчиво убеждал императрицу Цыси разогнать ихэтуаней и вызвать в Пекин Ли Хунчжана для переговоров с державами о невмешательстве во внутренние дела Китайской империи. Да беда в том, что при дворе сильны партии желающих, как говорится, почесать морду тигру. Князь Дуань ярится, изо всех сил выпячивает свою старческую куриную грудку и обещает во мгновение ока уничтожить всех иностранцев. Он даже уверял, что среди ихэтуаней есть волшебники, способные груды бумажных солдатиков превращать в грозных вооруженных и обученных воинов. А тайные сторонники императора Гуансюя не желают простить Ли Хунчжану гонений на реформаторов в южных провинциях и обещания большого денежного приза за голову Кан Ю-вэя. Они против возвращения в Пекин старого хитрого лиса Ли. Более того, они всячески стараются подтолкнуть императрицу Цыси к действиям сомнительным и необдуманным. Они восхваляют мудрость великого князя Дуаня и раздувают слухи о непобедимости ихэтуаней, чтобы вовлечь Поднебесную в конфликт с державами, спровоцировать интервенцию, оккупацию Пекина и тем самым отстранение от власти Цыси, освобождение Гуансюя и торжество реформизма.

Но самая большая беда в том, что главный евнух Ли Ляньин, сводник императрицы Цыси с молодыми мужчинами, доверенное её лицо и главный советник по всем вопросам — тайный сторонник ихэтуаней. Он-то и строит козни, он-то и находит очень убедительные доводы, чтобы противодействовать всем резонам Юань Чана и Сюй Цзин-чэна. А сам Ли Ляньин, и об этом уже шепчутся во дворце, через бывшую фрейлину императрицы, а сейчас одну из предводительниц Пекинских ихэтуаней, тайно связан с главарем секты Белого лотоса, монахом-даосом, который живет в храме на горе Тайшань и сами боги подсказывают ему, что делать дальше.

Впрочем, министр Сюй Цзин-чэн заметил, что не так уж и непоколебима императрица Цыси, не так уж и уверена в силе ихэтуаней, не так уж и полагается на князя Дуаня и Жун Лу. Господин Сюй заметил, что у неё безвольно отвисает нижняя губа и падают с колен руки, глаза её тусклы и трусливы и есть в них искры сомнения и, значит, страх в её душе. И это хорошо и плохо: она способна в любой момент на самое неожиданное решение, на самый необъяснимый поступок, и любое событие может повлиять на неё. Поэтому ещё не все потеряно, считает министр Сюй Цзин-чэн. Однако он боится готовящегося десанта и интервенции держав. Императрица мстительна и под давлением Дуаня может объявить войну и вооружить бандитов. Хотя, памятуя позорное и трусливое своё бегство из Пекина сорок лет назад, она может и приказать Жун Лу разогнать ихэтуаней и подавить восстание. Вот так обстоят дела, — закончил господин Тянь. О готовящемся объединенном десанте держав из Тяньцзина в Пекин Ивашников знал. Знал он и о попытках русского военного агента в Китае полковника Вогака убедить английского адмирала Сеймура не спешить, не провоцировать китайское правительство на вооруженное сопротивление, не позволять их армии перейти на сторону восставшего народа. Но англичанина манили лавры если и не Наполеона, то покорителя Африки сэра Стэнли, и он рвался в бой…

— Я доложу господину Покотилову ваши соображения, — сказал Ивашников, — а вы продолжайте действовать в прежнем направлении. Даст бог, всё уладится….

— Только и остается надеяться на вашего бога, — горестно кивнул господин Тянь, — наши боги явно перешли на сторону ихэтуаней. Ещё дня через три в посольство поступило известие о том, что из Тяньцзина по линии железной дороги в Пекин выступил объединенный десант держав под общим командованием адмирала Сеймура. Русский отряд тоже участвует в десанте. Посольский городок, окруженный ихэтуанями, изрядно всполошился — не предпримут ли китайцы в ответ на карательный десант попытку уничтожить иноземцев в центре Пекина?

И действительно, ихэтуаней на городской стене, окружавшей посольский городок, стали сменять солдаты китайской армии. Положение осложнялось тем, что солдаты военных отрядов всех без исключения иностранных дипломатических миссий, блокированных в посольском городке, на крики ненависти и брошенные камни открывали прицельный огонь, убивали ихэтуаней и тем самым провоцировали ответное применение оружия.

На следующий день министры Цзунли-ямыня Юань Чан и Сюй Цзин-чэн, в сопровождении всего лишь нескольких людей, пешком, как простые мелкие чиновники, обошли все миссии на территории посольского городка, прося остановить десант Сеймура. Но посланники оставались непреклонны. Впрочем, что сейчас от них зависело? Без связи с внешним миром, окруженные на территории в пяток десятин, они беспокоились лишь о собственной жизни. К тому же Юань Чан и Сюй Цзин-чэн известили посланников, что членом Цзунли-ямыня назначен самый опасный враг иностранцев в Китае — великий князь Дуань!