На главном направлении

Освобождение и возрождение Белоруссии

В 1944 году Красная Армия одержала ряд выдающихся побед над немецко-фашистскими захватчиками. В частности, в январе — феврале войска нашего фронта освободили Мозырь, Калинковичи, Рогачев. В июне — августе 1-й Белорусский фронт вместе с войсками 2-го и 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов участвовал в проведении Белорусской наступательной операции, которая завершилась освобождением Белоруссии, части Литовском и Латвийской ССР и восточных районов Польши.

Ранней весной штаб 1-го Белорусского фронта все еще размещался в Гомеле. Там же находились и некоторые руководящие органы Белорусской Республики. Штаб тыла фронта со всеми управлениями расквартировался в Добруше, в 25 километрах восточнее Гомеля, в полуразрушенных помещениях бумажного комбината.

Примерно одна шестая часть республики была освобождена до начала летнего наступления. Когда наступило время пахать, бороновать, сеять, встали вопросы: «Кому это делать? Чем? Где взять семена, тягловую силу, горючее?»

Я помнил, как в 1942 году примерно так же стоял вопрос о помощи со стороны войск Брянского фронта населению освобожденных районов Орловской области. Командующий Брянским фронтом К. К. Рокоссовский пошел тогда навстречу просьбе секретаря обкома партии Н. Г. Игнатова. Помощь оказали большую, несмотря на то, что мы сами были недостаточно обеспечены. И командование Брянского фронта поступило тогда, я убежден, совершенно правильно. Иначе поступить оно не могло.

К весне 1944 года 1-й Белорусский фронт располагал гораздо большими возможностями, чем в свое время Брянский. Узнав от секретаря ЦК Коммунистической партии Белоруссии П. К. Пономаренко, в чем республика испытывает наиболее острую нужду, Военный совет поручил мне подготовить проект решения.

Это задание не могло быть выполнено посредством «кабинетного творчества». Подготовка решения превратилась в проверку возможностей всех управлений фронта, в выяснение того, что могут сделать начальники родов войск и служб. Одновременно наши представители выехали в армии, чтобы заручиться поддержкой их командования.

В сущности, фронту во время войны нужно все, ничего лишнего у него нет. Но в войне уже наступил перелом: теперь армия могла постепенно возвращать Родине часть полученных ресурсов и помогать ей в залечивании ран.

Чем дальше уносит нас время от событий минувшей войны, тем с большим интересом воспринимаются многие явления и факты тех дней. К волнующим документам того времени можно отнести постановление Военного совета 1-го Белорусского фронта от 25 февраля 1944 года «О мерах помощи со стороны фронта в восстановлении народного хозяйства Белорусской Республики» (опубликовано в «Военно-историческом журнале» № 6 за 1964 год).

В то время речь еще не шла о восстановлении нормальной жизни в Белоруссии. Надо было безотлагательно создать хоть сколько-нибудь приемлемые бытовые условия, принять меры к пуску уцелевших предприятий, к проведению весеннего сева. Возможно, намеченные в постановлении Военного совета мероприятия кому-то покажутся немасштабными в сравнении с современными темпами развития народного хозяйства страны. Но надо учитывать, что это решение принималось более чем за год до победоносного завершения войны, что Красной Армии еще предстояло провести такие крупные операции, как Белорусская, Ясско-Кишиневская, Висло-Одерская, Будапештская, Восточно-Прусская, Венская, Берлинская.

Постановлением Военного совета предусматривалось оказание помощи белорусскому народу по линиям всех служб. Вот лишь некоторые примеры. Санитарное управление фронта обязывалось выделить 5 эвакогоспиталей для организации 5 больниц, укомплектовать их имуществом и хирургическим инструментом, оборудовать ряд других медицинских учреждений, отпустить 20 тонн хозяйственного мыла, провести в течение февраля — марта 1944 года санобработку 150 000 человек.

По линии ветеринарной службы намечалось развернуть к 1 марта 15 амбулаторных ветпунктов при фронтовых ветлазаретах в местах их дислокации, организовать 10 противоэпизоотических отрядов по борьбе с заразными заболеваниями среди скота, до апреля обследовать 10 000 лошадей на сап, передать колхозам республики жеребят рождения 1944 года.

Наш фронт передал для народного хозяйства БССР 102 автомашины, автомобильное управление решило оказать помощь в ремонте имеющегося в республике автотранспорта, подготовить для МТС и колхозов 100 водителей из местного населения. Мы отремонтировали 10 тракторов, 20 плугов, 50 борон, выделили на весенний сев из своего резерва 35 тракторов и подготовили 40 трактористов. Кроме того, в течение месяца 80 специалистов из состава фронта ремонтировали сельхозинвентарь в колхозах. Отдел снабжения горючим фронта отпустил колхозам республики 350 тонн керосина, 200 тонн дизельного топлива, 100 тонн солидола. Дорожное управление фронта восстановило 300 погонных метров разрушенных мостов.

Я перечислил лишь небольшую часть мероприятий, намеченных в постановлении Военного совета 1-го Белорусского фронта. Мы оказали помощь республике и строительными материалами, и оборудованием, и техникой, и сбруей. Выделяли на разные работы людей. В частности, войска фронта пустили городскую электростанцию в Гомеле, помогли Добрушскому бумажному комбинату в восстановлении электрохозяйства и т. д.

В постановлении говорилось:

«Военный совет фронта обязывает все армии, дивизии, отдельно стоящие полки, тыловые части и учреждения без ущерба для боевой деятельности войск оказать всемерную помощь в подготовке и проведении весеннего сева.

Каждый трактор, каждая лошадь, если позволяет обстановка, должны быть использованы на пахоте, на севе.

Личный состав частей должен принимать активное участие в возделывании колхозных и индивидуальных огородов (в первую очередь семьям красноармейцев, офицеров, жертв немецких оккупантов).

Военный совет обязывает генералов, офицеров и политорганы добиться, чтобы каждая крупная и мелкая часть, не находящаяся на передовой линии, включилась в эту большую работу (пахота, сев, ремонт с/х инвентаря, колхозных построек, отдельных домов, принадлежащих вдовам, сиротам, и т. д.)».

Многие из ныне здравствующих товарищей наверняка хорошо помнят, сколько инициативы, энергии, изобретательности вкладывали солдаты, сержанты, офицеры и генералы в это всенародное дело.

Я рассказываю о нашем фронте. Но то же происходило и на других фронтах, где личный состав также участвовал в возрождении разрушенных городов и сел, городского и сельского хозяйства.

Непобедима страна, воспитавшая такую армию!

Наряду с решением организационно-хозяйственных вопросов важное место занимал в то время прием советских граждан, освобождаемых из фашистских лагерей.

Казалось, угроза окончательного военного поражения должна была заставить фашистов подумать о том, чтобы смягчить справедливый гнев советского народа, но они не переставали глумиться над нашими гражданами. Готовясь отступать, гитлеровцы сосредоточили в концентрационных лагерях за передним краем тысячи советских женщин, детей и стариков, больных сыпным тифом. В связи с этим в полосе продвижения 1-го Белорусского фронта складывалась трудная эпидемиологическая обстановка. Положение осложнялось еще и тем, что все больницы освобожденных районов Белоруссии были разрушены, а число зарегистрированных сыпнотифозных очагов в тыловых районах нашего фронта составляло свыше 4 тысяч.

Кроме этих больных масса завшивевших, голодных, разутых и полураздетых людей — около 36 тысяч — хлынула навстречу нашим войскам, ожидая помощи в лечении, одежде, питании. Надо было их спасти и предупредить возникновение сыпняка в войсках. Вопросами ликвидации угрозы сыпнотифозной эпидемии занималась подполковник медицинской службы Евгения Евстафьевна Серкова.

В апреле 1944 года стояла холодная, сырая, неустойчивая погода. Дороги еще не полностью освободились от снежного и ледяного покрова; в оттепель образовалась непролазная грязь. Населенных пунктов в прифронтовой полосе, где можно было бы разместить бредущих по дорогам больных людей, осталось ничтожно мало. Местные власти не могли решить эту задачу — она легла на органы и службы тыла.

Дорожники и медики установили на всех путях и перекрестках контрольно-пропускные пункты для первого опроса и осмотра граждан, идущих из лагерей. Одних тут же отправляли на лечение, других посылали на обмывочные пункты, где выдавалось чистое белье и все необходимое. Автомобилисты перевозили этих людей на фронтовом транспорте глубже в тыл. Военные железнодорожники предоставили санитарные или другие вагоны. Службы вещевого и продовольственного снабжения заботились о том, чтобы одеть и накормить вчерашних узников. Политотдел тыла фронта, партийные и советские органы областей и районов проводили разъяснительную работу. Лишь благодаря единству и многосторонности системы тыла, активного участия партийных и советских органов удалось выполнить большую и спешную работу. Опасность распространения эпидемии устранили.

В апреле 1944 года произошли большие изменения. Ставка приказала принять в состав нашего фронта часть войск 2-го Белорусского фронта, которыми командовал генерал П. А. Курочкин и которые действовали на ковельском направлении. Для приема этих войск из Гомеля специальным поездом выехала большая группа руководящих работников во главе с генералом К. К. Рокоссовским через Овруч, Коростень на Сарны и далее до железнодорожной станции Маневичи. Больше всего доставалось тогда железнодорожным узлам Коростень и Сарны: над ними почти непрерывно висела авиация противника. По дороге наш поезд дважды подвергался авиационному нападению.

Процедура принятия 70-й, 47-й и 69-й армий, 2-го и 7-го гвардейских кавалерийских корпусов продолжалась около суток. Во время войны расширение или сужение границ фронта случалось часто, и это достигалось либо присоединением соседних армий, либо передачей соседу своих фланговых. В данном же случае 1-й Белорусский фронт увеличивался вдвое.

Принятие войск 2-го Белорусского фронта выдвигало перед нами немалые задачи. Число раненых на этом направлении в несколько раз превосходило емкость госпиталей, и без того переполненных, а санитарная эвакуация вовсе прекратилась — железные дороги противник разрушил, других эвакосредств не хватало. Обеспеченность вновь принятых войск продовольствием равнялась нулю; особенно плохо обстояло с хлебом. Но как раз это не могло нас беспокоить. Интендант фронта из ранее заготовленного нами хлеба отпустил вновь принятым войскам запас на 30 суток.

Плохо было у прибывших армий с горючим и боеприпасами. Хотя на складах 1-го Белорусского фронта имелось и то, и другое, но склады эти дислоцировались в 700–800 километрах от Ковеля. Пришлось осуществить спешный и значительный по масштабу маневр материальными средствами с правого крыла фронта на левое.

В тот день, когда мы оформляли прием войск 2-го Белорусского фронта, генерал К. К. Рокоссовский поручил мне выяснить возможность перевода к нам присутствовавшего здесь главного хирурга 2-го Белорусского фронта профессора Н. Н. Еланского.

— Хотя бы на том основании, — сказал командующий, — что мы приняли от них столь большое число раненых.

От медицинских работников я много слышал о Еланском. О нем говорили как о крупном ученом, блестящем и опытном хирурге, участнике первой мировой и гражданской войн, боев на Халхин-Голе в 1939 году и советско-финляндского конфликта.

Меня предупредили, что он очень привязан к коллективу работников санитарного управления 2-го Белорусского фронта.

— Зря будете терять время на разговоры с Еланским. Не согласится он перейти в наш фронт, — говорили мне сослуживцы-медики.

Солнце ярко освещало здание, где размещался штаб фронта. Мощенный булыжником двор был уже убран, пешеходные дорожки хорошо подсохли. Чтобы нам никто не мешал, я пригласил Еланского пройтись по двору и завел разговор, как говорят, издалека. Беседа наша продолжалась более часа. Когда мы совершали тур по дорожкам, куда выходили окна из штаба, я заметил, что Рокоссовский и стоявшие рядом с ним товарищи смеются. Над чем они смеялись? Николай Николаевич был очень высок ростом. Беседуя с ним, я запрокидывал голову, чтобы видеть лицо собеседника, а чтобы солнце при этом не слепило мои глаза, я часто прикладывал руку ко лбу — как смотрят вдаль, когда желают получше вглядеться. Еланский же вынужден был сгибаться в поясе, чтобы смотреть мне в лицо. Именно это развеселило наблюдавших за нами. Но я тут же забыл о насмешниках. Мне было не до них. Еланский упорно отказывался переходить в наше фронтовое управление.

Так и не случилось мне поработать с ним. Об этом мы с Николаем Николаевичем не раз сожалели впоследствии, когда поселились под одной крышей на подмосковной даче и прожили там ровно 15 лет. Занимая после войны посты главного хирурга Вооруженных Сил и директора хирургической клиники 1-го Московского медицинского института, Николай Николаевич не изменил главному своему призванию: он делал самые трудные, самые сложные операции и не переставал обучать молодых людей, передавая им свой богатейший опыт.

Еще одно неоценимое качество узнал я в этом человеке: он был прост и доступен. Не было случая, чтобы Еланский отказал кому-либо в помощи у себя дома или на даче. Но горе тому, кто начинал свою речь к нему не словами о болезни, а заверениями, что «отблагодарит» за помощь, за консультацию. С трудом стерпев оскорбление и оказав помощь, он после этого с досадой выпроваживал такого пациента.

Беседуя с Еланским об уроках войны, мне не раз приходилось слышать от него слова опасения: а не ослабнет ли внимание к подготовке военных врачей в послевоенные годы? Всякая война требует военных врачей высокой квалификации — именно военных, то есть таких, которые еще в мирное время прошли школу воинского воспитания и дисциплины. В подтверждение этой мысли Николай Николаевич ссылался на свою собственную жизнь, свою долгую службу в армии (почти 50 лет). В самые трудные годы Великой Отечественной войны он вступил в ряды Коммунистической партии и остался верным ее членом до конца жизни.

Таким был Николай Николаевич Еланский.

Советское правительство удостоило его высокого звания Героя Социалистического Труда. После кончины Н. Н. Еланского одна из улиц Москвы названа его именем.

После приема войск 2-го Белорусского фронта создалась необычная конфигурация нашего переднего края: беря начало в районе Быхова, линия проходила на юг по Днепру, восточнее Жлобина, затем шла на юго-запад, пересекая Березину, снова поворачивала на юг, пересекая Припять, а затем по южному берегу Припяти уходила далеко на запад к Ковелю и, обогнув его с востока, снова шла на юг.

Генерал К. К. Рокоссовский обратил наше внимание на выгодное положение левого крыла фронта по отношению к группировке противника, находившейся в Белоруссии и Прибалтике. Высказывались предположения, что с наступлением устойчивой погоды и после усиления этого крыла войсками и техникой Ставка наверняка примет решение ударить именно с этого направления во фланг и тыл белорусской группировке немецких войск. Исходя из такого предположения, я и обдумывал план возможной организации оперативного тыла.

В первой мировой войне Припять служила разграничительной линией между двумя фронтами, которые вели бои с немцами и австрийцами. Но наша Ставка решила вопрос по-другому: она отдала весь бассейн Припяти с ее многочисленными притоками, лесами и болотами одному фронту. Фактически же вся полоса 1-го Белорусского фронта делилась на два самостоятельных операционных направления: одно — на Бобруйск, Барановичи, Брест, Варшаву; другое — на Ковель, Хелм, Люблин, Варшаву. Это требовало резко выраженной группировки войск на каждом направлении, а следовательно, такой же организации тыла. По сути дела здесь было два фронта, объединенных одним командованием.

В течение короткого времени в район Ковеля одна за другой прибыли 8-я гвардейская армия генерала В. И. Чуйкова, 2-я танковая армия генерала С. И. Богданова, 1-я Польская армия генерала 3. Берлинга, 6-я воздушная армия генерала Ф. П. Полынина.

Было ясно, что здесь создается мощная ударная группировка. Для ее обеспечения мы открыли фронтовые склады в районах Сарны и Киверце; сюда же подтянули транспортные средства и создали мощную госпитальную базу фронта на 50 000 коек. Оборудовались складские и госпитальные базы фронта в районах Овруча и Коростеня. Мы представили заявки в центр на десятки тысяч тонн боеприпасов и горючего для южного крыла. Короче говоря, все наши действия направлялись сюда, на ковельское направление. Да и штаб фронта переместился из района Гомеля в Овруч, откуда было бы удобнее руководить наступлением войск левого крыла фронта.

Однако в конце мая 1944 года положение резко изменилось. Ставка приняла решение нанести удар четырьмя фронтами на белорусском направлении, в связи с чем правое крыло 1-го Белорусского фронта приобретало первостепенное, ведущее значение. Это крыло усилили 28-й армией, одним кавалерийским и одним танковым корпусами, а также не менее чем 20 артиллерийскими полками. В соответствии с директивой Генерального штаба в течение 15–20 дней сюда поступило дополнительно 300–350 оперативных эшелонов. Вместе с текущим поступлением приток железнодорожных поездов достигал 50–60 в сутки, тогда как пропускная способность направления Бахмач — Ново-Белица не превышала 36 пар. Восстановление крупного железнодорожного моста через Сож у Гомеля закончили как раз в мае, но через него с большим трудом можно было пропустить в сутки 12 пар поездов.

Ввиду столь сложной тыловой обстановки Военный совет возложил на начальника тыла фронта персональную ответственность за пропуск поездов в заданном темпе и за быстрейшую разгрузку их в назначенных районах.

Как же обеспечить прием 50 поездов в сутки? Решение этой задачи вылилось в своего рода самостоятельную операцию тыла.

В начале июня 1944 года в Гомель прибыл заместитель наркома путей сообщения СССР Виктор Антонович Гарнык. Я впервые тогда познакомился с ним. Это был типичный представитель старой гвардии железнодорожных машинистов. Незаурядные организаторские способности, большой опыт работы машинистом и руководителем паровозной службы обусловили выдвижение его на столь высокий пост.

В Гомеле у нас образовался импровизированный штаб начальника тыла фронта, усиленный представителями служб, не входящих в систему тыла, — отдела комплектования, командующего артиллерией, командующего бронетанковыми и механизированными войсками и др. Все они хорошо знали «начинку» каждого поезда. И артиллерист, и танкист, и инженер — каждый из них хотел продвинуть свои грузы возможно ближе к войсковому тылу, а это означало, что поезда надо пропускать по новобелицкому мосту. Но ведь всех поездов не пропустишь! Надо выбирать те, которые имели наименее транспортабельную технику, то есть наиболее тяжелые машины, артиллерию крупных калибров и т. п. А то, что могло двигаться своим ходом или на автомашинах, подлежало выгрузке еще за 20, 30, 50 километров до Ново-Белицы. Иначе говоря, фронт разгрузки растягивался на 50 километров к востоку от Гомеля и на 50—100 километров западнее его. Общий фронт разгрузки достигал 150 километров. Только так можно было обеспечить прием и выгрузку 50 поездов в сутки.

Но чем дальше от районов сосредоточения выгружаются войска, тем больше требуется бензина и дизельного топлива на их дальнейшее передвижение. А войска, как правило, прибывали с ничтожными запасами горючего. В обязанность начальника службы ГСМ фронта входило выдвижение подвижных складов горючего и смазочных масел со средствами заправки ко всем пунктам выгрузки, а их было не менее двадцати.

Большая задача в этой обстановке ложилась и на дорожную службу: обеспечить войска дорогами от пунктов выгрузки до выхода на основные магистрали.

Некоторые эшелоны находились в пути по две-три недели, люди нуждались в санитарной обработке и уже давно не получали горячей пищи. Пришлось выдвинуть к пунктам разгрузки душевые установки, врачебно-контрольные группы и автомобильные кухни с горячей пищей. На обязанности вещевиков лежало обеспечение вновь прибывших нательным бельем и исправным летним обмундированием.

Автомобильная служба организовала тут же технический осмотр машин и текущий ремонт их. Представители ветеринарной службы фронта проводили осмотр и лечение лошадей.

Особенно большая ответственность легла на службу военных сообщений, на военных железнодорожников. От их находчивости, энергии и порой готовности принять на себя риск за пропуск поездов на наиболее трудных перегонах в немалой степени зависел успех всего сосредоточения войск.

Из сказанного видно, что, на первый взгляд, чисто железнодорожное задание вылилось в большой комплекс мероприятий тыла в целом. Этот пример еще раз доказывает, как правильно решил Государственный Комитет Обороны, создав в августе 1941 года новую структуру тылового обеспечения Красной Армии. Только благодаря единству и многогранности системы тыла можно было выполнить в срок требование Ставки о принятии в состав фронта столь значительной массы войск и техники, предназначенной для проведения Белорусской операции. Этим решением ГКО начальник тыла был поставлен в такие условия, при которых он никому не должен кланяться и кого-либо просить о материальной помощи — все необходимые службы ему подчинялись, и все зависело от его собственной инициативы, организованности, изобретательности. Это прекрасно понимал командующий 1-м Белорусским фронтом, возлагая на своего заместителя по тылу всю ответственность за перевозки в соответствии с директивой Ставки.

Большая заслуга в организации этих перевозок принадлежала органам ВОСО фронта и, в частности, заместителю начальника ВОСО полковнику Г. Е. Неловко. Своим неутомимым трудом, находчивостью, отличным знанием обстановки, умением согласовывать свою работу с высоким начальством из НКПС (я имею в виду заместителя наркома В. А. Гарныка) он добивался того, что поезда нигде не застаивались, быстро разгружались, а порожняк своевременно возвращался.

Не каждый понимает, что значит своевременный возврат порожняка. Нарушив этот процесс, мы создаем «пробки» на дорогах и резко снижаем их пропускную способность. Сколько принял вагонов, столько же и сдай за сутки — такой непреложный закон железнодорожного движения. Не зря же пропускная способность железных дорог исчисляется не числом поездов, а числом пар поездов, иными словами: сколько поездов может пропустить данный участок или все направление (с учетом наиболее узких мест) туда и обратно в течение суток. Но в данной операции нам пришлось нарушить этот принцип. Ввиду чрезвычайно острой обстановки решили в течение нескольких дней допустить одностороннее движение поездов — только в сторону фронта. Оперативные эшелоны шли один за другим, а порожняк приходилось отгонять на свободные тупики и на малозначимые железнодорожные станции.

Необходимо ли это было? Да, необходимо.

Хорошо ли это было? Хорошо, но не со всех точек зрения.

Мы тут же почувствовали и отрицательные последствия такой меры: тысячи вагонов, заполнившие прифронтовые участки железной дороги, представляли очень соблазнительную цель для авиации противника. А сколько «шуму» было со стороны начальства! Надо было ждать, и мы ждали, выговора либо в приказе по всей Красной Армии для всеобщего назидания, либо в «персональной телеграмме». Однако на сей раз все обошлось благополучно. Часть порожних вагонов мы отправили в тыл сдвоенными поездами, а большую часть, с разрешения центра, переправили через Калинковичи, Овруч, Коростень, Киев соседу слева — 1-му Украинскому фронту.

Немалую помощь оказал нам В. А. Гарнык, который видел на месте всю сложность положения.

Противник следил за движением на дорогах. Его авиация патрулировала и фотографировала, а наши зенитки грохотали днем и ночью, отгоняя немецких наблюдателей. Разумеется, врага привлекал не только порожняк, скопившийся на малых станциях. Он выслеживал и более ценные составы, и ему удалось нанести несколько сильных авиационных ударов по станциям Ново-Белица и Гомель. После одного такого налета движение поездов временно прекратилось.

Однажды на рассвете нас разбудили разрывы бомб и грохотание зениток в непосредственной близости к той окраине Гомеля, где размещалась наша оперативная группа и где был оборудован мощный узел связи. Выйдя на улицу вместе с Гарныком, мы увидели группы фашистских бомбардировщиков, волнами налетавших на железнодорожный мост и узел Ново-Белица. Казалось, мост будет разрушен. Но наши зенитчики работали настолько дружно, что противник не сделал ни одного точного попадания. Движение поездов приостановилось лишь из-за того, что недалеко от моста сошел с рельсов паровоз воинского эшелона.

Мы с Гарныком помчались на «виллисе» к месту происшествия. Приходилось дорожить каждой минутой, тем более что над остановленным эшелоном авиация противника могла появиться вновь. Мы увидели паровоз, врезавшийся тремя парами передних колес в шпалы и насыпь. Он сошел с рельсов под действием воздушной волны от близкого разрыва мощной авиабомбы.

Что делать? Никаких подъемных механизмов поблизости не было. И тут помогла смекалка старого паровозника Гарныка. Повернувшись ко мне, он сказал:

— Если бы можно было собрать побольше людей с бревнами, я бы попробовал решить задачу без механизмов.

Мне быстро удалось собрать сотню солдат и офицеров, укрывшихся в блиндажах и щелях. Виктор Антонович руководил устройством нескольких рычагов из подручного материала, подведением их под колеса, сошедшие с рельсов. Он поставил в три цепочки людей с бревнами вокруг паровоза: одна линия упора бревен проходила у самого низа паровоза, другая — чуть повыше, а третья — еще выше. Сам Гарнык подставил свои могучие плечи под передний крюк. Мне он поручил подавать команды: «Раз-два, взяли!» И произошло чудо: громадная металлическая масса была приподнята и установлена на рельсы. Казалось, что сам Гарнык заменил собой не меньше пяти «лошадиных сил»! Через несколько минут паровоз отогнали с главного пути…

Хорош был заместитель наркома!

Задание по сосредоточению войск выполнили 20 июня 1944 года — в последний день отведенного на перевозку времени.

Каждый из нас понимал, что готовится грандиозная битва. Об этом свидетельствовал также и тот факт, что недалеко от Гомеля на вспомогательном КП фронта находился заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков, который, как известно, зря не приезжал, а появлялся только в чрезвычайных случаях, когда надо было координировать боевые действия фронтов на том или ином стратегическом направлении. Он присутствовал при последнем инструктаже, проведенном генералом К. К. Рокоссовским с командирами правого крыла фронта перед началом Белорусской операции.

Ежедневно я докладывал командующему фронтом о ходе оперативных перевозок в целом; каждый представитель рода войск из моей группы докладывал по своей линии о прибывших личном составе, боевой технике.

В то время совершался грандиозный маневр силами и средствами тыла фронта с левого крыла на правое. Ведь совсем недавно мы сосредоточивали усилия на левом крыле, а теперь все надо было перебазировать направо и по возможности скрытно от противника.

Около 4 тысяч транспортных машин 18-й автомобильной бригады под командованием полковника Б. Н. Кугутова, загруженных боеприпасами, горючим, инженерным и другим имуществом, совершили переход из района Сарны в район Гомеля — километров 300–400. Сюда же переместились многие госпитали фронта, находившиеся до этого на левом крыле. Поезда с боеприпасами и горючим, шедшие из центра в направлении на Ковель, заблаговременно повернули через Бахмач на Ново-Белицу и далее они следовали на армейские базы снабжения.

На соседних фронтах этого направления проходила такая же подготовительная работа и накапливались материальные средства. В итоге наступательная операция в материально-техническом отношении была обеспечена на уровне требований Ставки и командования фронтов.

В каком же количестве создали запасы для обеспечения Белорусской наступательной операции?

К ее началу обеспеченность фронтов характеризовалась следующими данными[14]:

Из таблицы видно, что обеспеченность фронтов была более или менее достаточной, хотя и не вполне равномерной, особенно по горючему. Нелишне сказать, что в то время пробег машины на одной заправке составлял всего лишь 150 километров, поэтому на четырех заправках больше 600 километров не проехать. А если принять во внимание довольно частые случаи работы моторов на месте, а также всевозможные объезды и заезды, то четырех заправок хватит не более чем на 400 километров (или 200 километров в один конец). Как известно, фактическая глубина операции составляла для большинства фронтов свыше 600 километров; в связи с этим трудность обеспечения войск горючим в ходе боев была неимоверно велика.

Думаю, небезынтересно знать, во что обошлась Белорусская операция нашему государству в смысле расхода материальных средств. Боеприпасов израсходовали свыше 400 тысяч тонн, горючего — около 300 тысяч тонн, продовольствия и фуража — свыше 500 тысяч тонн. Если считать, что в зимне-весенний период в боях за освобождение одной шестой части БССР было израсходовано не менее 300 тысяч тонн боеприпасов, горючего и продовольствия, то в целом операция, в результате которой Белоруссию освободили полностью, потребовала не менее 1,5 миллиона тонн основных видов материально-технических средств, не считая сотен тысяч тонн всевозможных материалов, израсходованных на восстановление железнодорожных и шоссейных мостов.

Как обеспечивались наступающие войска в ходе операции? Насколько правильно планировался расход боеприпасов, горючего, продовольствия? Совпал ли фактический расход с запланированным? Справился ли тыл с подвозом? Постараемся на все эти вопросы коротко ответить. Причем речь пойдет лишь о работе тыла 1-го Белорусского фронта.

В продовольственном снабжении планирование простое: одна суточная дача в день — ни больше, ни меньше. Отклонения если и были, то не в сторону уменьшения, а повышения нормы питания для солдат. Накануне наступления начальник продовольственного управления фронта распорядился выдать каждому бойцу сверх нормы сухой паек, в состав которого входили 300–400 граммов отварного мяса, кусок сала, сахар, бутерброд с маслом и др. Таких индивидуальных пайков выдали 300 тысяч.

В ходе операции войска неизбежно несут потери. Подсчет их всегда отстает, вернее, отчетность приходит со значительным опозданием. Людей стало меньше, иногда даже вдвое, втрое, а вышестоящая инстанция продолжает выписывать продукты на первоначальную численность личного состава. Солдат в ходе наступления получал поэтому неограниченное количество пищи. Правда, не всегда можно было подавать горячую пищу в передовые части, но в целом с продовольственным обеспечением войск во время Белорусской операции затруднений, можно сказать, не встречалось.

В обеспечении войск боеприпасами перебои начались уже на седьмой день наступления. И не только потому, что не хватало автомобильного транспорта (его не хватало на протяжении всей войны), а потому, что здесь были особые условия подвоза. Откуда вывозить? По каким дорогам? Одно дело — брать с фронтовых складов, расположенных у хороших дорог и обеспеченных хотя и примитивными, но все же механическими средствами погрузки (рольганги и т. п.). Другое дело — собирать боеприпасы в лесу, в труднодоступных местах, где прежде находились огневые позиции артиллерии, и везти по бездорожью. Искать боеприпасы в белорусских лесах — нелегкая задача.

Считалось общепринятым выложить на огневые позиции от двух до двух с половиной боевых комплектов, около одного боекомплекта содержать на дивизионных и армейских складах и около четверти — на фронтовых складах. Продолжительность артподготовки планировалась не менее двух часов, в течение которых предполагалось израсходовать боеприпасы, выложенные на огневых позициях в исходном положении.

Однако фактически продолжительность артподготовки в Белорусской операции почти везде сокращалась в два и более раза. Большое количество боеприпасов оказалось неизрасходованным и было оставлено артиллеристами на исходных позициях. Для ясности приведу данные о запланированном и фактическом расходе боеприпасов войсками 65-й армии 1-го Белорусского фронта, находившейся на направлении главного удара (в боекомплектах)[15]:

Сама по себе такая солидная экономия — факт отрадный. Но образовалась она не на складах, а в районе огневых позиций, оставленных войсками через несколько часов после начала наступления. В условиях Белоруссии огневые позиции артиллерии располагались чаще всего вдали от дорог, в лесах, на песчано-болотистом грунте. Сюда завозили боеприпасы в течение многих дней, нередко с помощью артиллерийских частей, их тягачей и личного состава. Когда же войска уходили вперед, этой помощи уже не оказалось, а боеприпасы остались в местах, куда подойти машинам очень трудно; таких «островков» в полосе правого крыла 1-го Белорусского фронта насчитывалось около ста. Создавалось странное положение, когда боеприпасы быстрее и удобнее было подавать со складов Главного артиллерийского управления за 1500–2000 километров, нежели собирать их в исходных районах по необъятным лесам Белоруссии. Но просить у Главного артиллерийского управления боеприпасы не было формального основания, поскольку за фронтом их значилось в наличии более двух боевых комплектов, и центр справедливо требовал, чтобы мы приложили все усилия для сбора и вывоза сэкономленных, но оставшихся на старом рубеже. А как их вывезти?

10 июля, если не ошибаюсь, состоялось совещание первых членов военных советов армий, начальников тыла армий и начальников артснабжения армий левого крыла фронта в деревне Мельнице, в 20 километрах восточнее Ковеля, под председательством члена Военного совета фронта Н. А. Булганина. Я выступил с докладом на тему «Некоторые уроки из опыта материального обеспечения войск правого крыла в Бобруйской операции и задачи тыла армий левого крыла фронта». Вопрос о правильном эшелонировании боеприпасов и о недопустимости образования мелких кучек их вдоль линии фронта был центральным. Сами артснабженцы признали целесообразным не выкладывать в данных условиях на огневые позиции сразу полтора-два боекомплекта, а сократить наполовину эту норму, остальные же боеприпасы складывать у узлов дорог, сколько можно, держать в готовности загруженными на автотранспорт.

Перейдя 18 июля 1944 года в наступление из района Ковеля на Люблин левое крыло нашего фронта в составе 47, 69, 8-й гвардейской, 2-й гвардейской танковой армий не оставило на исходных позициях ни одного снаряда. А на правом крыле поиски боеприпасов продолжались не только до конца Белорусской операции, но и до конца войны. Даже после войны еще находили штабеля снарядов, оставленных нашими войсками в белорусских лесах.

Планируя свою работу, тыл фронта всегда исходил из директив Ставки относительно глубины задач и длительности операции. Так, директивой Ставки 1-му Белорусскому фронту ставилась задача «…разгромить бобруйскую группировку гитлеровцев нанесением ударов: одного — из района Рогачева в направлении Бобруйск, Осиповичи и другого — из района нижнего течения реки Березина, Озаричи на Старые Дороги, Слуцк. Одновременно войскам фронта предстояло правым крылом содействовать 2-му Белорусскому фронту в разгроме могилевской группировки противника и в дальнейшем наступать с целью выхода в район Пуховичи, Слуцк, Осиповичи»[16].

Для тыла фронта обеспечение войск в операции на глубину 130 километров не составляло каких-либо трудностей. Вместе с тем такое малое по глубине ориентирование объективно вело к ослаблению усилий служб тыла, ограничивало перспективы, снижало готовность к маневру. При более глубоком планировании наступательной операции по-иному строились бы планы тылового обеспечения и меньше было бы просчетов.

Отрицательно влияла на планирование тылового обеспечения неполная и несвоевременная осведомленность руководящих лиц фронтового и армейского тылов относительно замысла данной операции. Начальника тыла не всегда приглашали на оперативные совещания, где уточнялись задачи и отрабатывалось взаимодействие. В связи с этим создалось совершенно неудовлетворительное положение, особенно с горючим: его хватило лишь на 8—10 дней, то есть приблизительно на запланированную глубину наступления. С формальной стороны все обстояло благополучно, и начальник тыла фронта не имел основания требовать от центра более высокой обеспеченности; но поскольку операция на этом не завершилась, а продолжалась, фронт стал испытывать истинный голод в горючем.

Поэтому мы развернули жесточайшую борьбу за экономию горючего. Для этого значительную часть автомашин поставили «на прикол», «на консервацию». Категорически запретили использование грузовых машин вместо легковых. Немалое значение имели регулировка моторов, недопущение «холостых» пробегов, обучение водителей лучшему управлению машиной. Но самым эффективным способом экономии горючего было… быстрейшее восстановление железных дорог. Опытным путем мы установили, что каждые 100 километров восстановленных железных дорог в сторону линии фронта сокращают расход горючего на тысячу тонн. Поэтому командование не скупилось на оказание всесторонней помощи железнодорожным войскам.

Доставке горючего на фронт мешал несвоевременный возврат в глубь страны наливного подвижного состава. Мы это прекрасно знали, но порою вынуждены были задерживать цистерны, превращая их как бы в «передвижные склады на колесах». За это я получил однажды выговор от начальника тыла Красной Армии А. В. Хрулева.

— Я вас отлично понимаю, Николай Александрович, у вас другого выхода не было, но я не могу не реагировать, на меня жмут, — пояснил мне по телефону Андрей Васильевич.

А задержка на сутки или двое происходила оттого, что мы ожидали открытия движения поездов на головном железнодорожном участке. Пропуская наливные поезда на 100–150 километров ближе к войскам, мы экономили не менее 1000–1500 тонн бензина. Вот и думаешь каждый раз: сливать ли бензин за 300 километров от войск, чтобы быстрее возвратить цистерны, или подождать день-два, пока восстановят железную дорогу. Обычно избираешь второй путь, хотя за этим неизбежно следует «вздрючка».

В ходе Белорусской операции снабжение горючим являлось порой настолько плохим, что приходилось выдавать армиям микродозами — по 30–40 тонн в сутки при потребности в 300–400 тонн.

Не число автомашин, а количество горючего было причиной перебоев в подаче войскам боеприпасов и другого боевого имущества. По той же причине в ряде случаев снижалась боевая активность танковых и артиллерийских частей. Например, 27 июля 1944 года значительная часть артиллерии 28-й армии отстала, потому что не было горючего. 3-й танковый корпус 2-й танковой армии не мог вести активных боевых действий под Варшавой, так как не имел дизельного топлива, и вся танковая армия фактически перешла к обороне на подступах к Варшаве. 29 июля 6-я воздушная армия, имевшая в своем составе 1400 самолетов и превосходившая противника в два-три раза, произвела всего лишь 95 самолетовылетов, а 30 июля — 232 самолетовылета.

Со стороны центра принимались энергичные меры к тому, чтобы пополнить запасы горючего на фронтовых складах. С разрешения начальника тыла Красной Армии начальник отдела снабжения горючим 1-го Белорусского фронта полковник Н. И. Ложкин сформировал 20 фронтовых железнодорожных «вертушек» на 1000 тонн каждая. Смысл этого мероприятия состоял в том, что поезд цистерн закреплялся за нашим фронтом, во главе его стоял офицер службы ГСМ фронта, который сопровождал состав до Баку или Грозного, там принимал меры к быстрейшему наполнению его горючим, а затем в пути всеми правдами и неправдами «проталкивал» вверенный ему поезд. Доставив его до фронтового склада ГСМ, офицер быстро сливал горючее и снова отправлялся в Баку или Грозный. Надо сказать, что такой чрезвычайный способ самоснабжения, хотя и не очень прогрессивный, в то время играл положительную роль. Позднее мы сами отказались от «вертушек», так как, узнав о них, коменданты станций, подчиненные Центральному управлению военных сообщений (ЦУП ВОСО), по пути от Баку до фронта стали переадресовывать эти цистерны, и наши «чрезвычайные» сопровождающие офицеры были бессильны что-либо против этого сделать. Впрочем, и положение с горючим к концу 1944 года в стране настолько улучшилось, что отпала необходимость в необычных формах самоснабжения.

Прямым результатом недостаточной глубины планирования операции была неудовлетворительная готовность железнодорожных войск к началу наступления, а также нереальность установленных темпов восстановления железных дорог.

В составе 1-го Белорусского фронта к 24 июня 1944 года, то есть к началу наступления войск правого крыла, фактически действовала всего одна железнодорожная бригада, другая находилась в стадии формирования, а третья работала в глубоком тылу, вне границ фронта, по заданию НКПС. Между тем другие фронты, участвовавшие в данной операции, имели по две и три бригады. Правда, фронт получил уведомление об отправке ему с юга трех железнодорожных бригад во главе с Управлением военно-восстановительных работ № 20, но они прибыли лишь к концу третьей недели наступления и не приняли участия в восстановлении наиболее разрушенных участков железной дороги. Причина такого запоздалого маневра железнодорожными войсками состояла, по моему мнению, в том, что эти войска на протяжении всей войны находились в подчинении Наркомата путей сообщения, который не всегда был в курсе оперативно-стратегических замыслов Ставки. Если бы железнодорожные войска наравне с дорожными и автомобильными находились в системе начальника тыла Красной Армии, то в плане тылового обеспечения стратегической операции вопросы железнодорожного восстановления стояли бы на первом месте; да и Генеральный штаб принимал бы более действенное участие в укомплектовании и своевременном нацеливании этих войск. Нельзя, однако, отрицать, что подчинение железнодорожных войск НКПС в первый год войны себя оправдало.

Что касается запланированных темпов восстановления железных дорог, то здесь явно не учли действительного размера и характера разрушения. Так, 1-й Белорусский фронт намечал вести восстановление железнодорожного участка Шацилки — Жлобин — Бобруйск темпом 5 километров в сутки. А что же оказалось в действительности? Железнодорожный участок Шацилки — Жлобин протяжением около 40 километров лежал в непосредственной близости к линии фронта, а от Жлобина до Бобруйска железная дорога проходила в тактической зоне обороны противника; именно в этой зоне степень разрушения намного превысила все расчеты. Оказалось разрушенным не только верхнее строение, но и насыпь: противник изрыл ее сплошными нишами и укрытиями для техники и людей. В таком состоянии железные дороги находились на многих участках и в других операциях, особенно там, где шли параллельно линии фронта.

Участок Шацилки — Жлобин — Бобруйск восстанавливался единственной железнодорожной бригадой со скоростью 1–2 километра в сутки. Первый поезд подошел к Бобруйску лишь 15 июля 1944 года, то есть на 21-й день наступательной операции, когда войска ушли вперед на 350–400 километров. С приходом еще трех железнодорожных бригад во главе с генералом Н. В. Борисовым темпы восстановления резко повысились, в удачный день проходили 50–60 километров. Но это было уже после 15 июля, в оперативной глубине обороны отброшенного противника.

Здесь мне кажется уместной оговорка, относящаяся к «средним» показателям. В одном из трудов, изданных ЦУП ВОСО, мы читаем, что средние темпы восстановления железных дорог в полосе 1-го Белорусского фронта в данной операции достигли 32 километров в сутки; но ведь общеизвестно, что средние темпы наступления войск составили в этой операции 16 километров в сутки. Как же это железнодорожники наступали впереди танков и пехоты? И чем же тогда объяснить тот неопровержимый факт, что железная дорога отстала от наступающих войск на 400 километров?

В оперативной глубине своей обороны противник редко успевал, за исключением подрыва крупных мостов, сколько-нибудь серьезно разрушить железную дорогу. Восстановление в этой полосе сводилось в основном к перешивке путей на нашу колею. А если еще учесть при этом, что генерал Борисов получил от тыла фронта около 200 автомобилей для развозки людей и стройматериалов вдоль железной дороги, благодаря чему работы велись сразу на широком фронте и во встречных направлениях, то не удивительно, что средние темпы на данном конкретном участке оказались довольно высокие. Но таким методом «средних» темпов пользоваться довольно рискованно. При этом необходимо дифференцировать оценку состояния железных дорог в тактической зоне обороны противника и в оперативной глубине ее. Мы извлекли этот урок из Белорусской операции и воспользовались им в дальнейшем ходе войны.

Немаловажен правильный выбор направления железных дорог, подлежащих восстановлению. Опыт данной операции показал, что выгодней не самое короткое, а наименее разрушенное направление. Если есть возможность обойти сильно разрушенные участки и даже направления, то в интересах наступающих войск это надо делать со всей решительностью.

В полосе правого крыла 1-го Белорусского фронта кратчайшим и к тому же двухпутным был участок дороги Калинковичи — Лунинец — Жабинка (458 километров), но он пересекался множеством притоков Припяти с заболоченными поймами; кроме того, огромное число искусственных сооружений подверглось здесь разрушению. На другом, более длинном участке Калинковичи — Жлобин — Бобруйск — Осиповичи — Барановичи (650 километров) железная дорога была значительно меньше разрушена; к тому же рядом с ней проходила шоссейная дорога, облегчавшая боковой подвоз строительных материалов на широком фронте. Военный совет утвердил для восстановления именно это, более благоприятное, хотя и более длинное направление. Поэтому дорогу восстановили сравнительно быстро и с относительно небольшими затратами, а кратчайшее направление удалось восстановить лишь через два месяца по окончании операции.

В ходе Белорусской операции большую помощь тылу фронта оказали наши летчики, уничтожив злейшего врага — шпалоразрушитель, которым противник успел вывести из строя 25 километров пути между Жлобином и Бобруйском. Еще больше помогли танкисты, которые вышли в глубокий тыл противника в районе Осиповичей и помешали ему разрушить железные дороги; мало того, благодаря действиям танкистов немцы бросили в Осиповичах крупные продовольственные склады.

Строительство железнодорожных мостов было ключом к решению всех остальных задач тыла. Поэтому, например, на восстановлении моста через Днепр у Речицы использовалась разнообразная техника и работало около 2 тысяч человек. Работы велись одновременно с трех точек: с центра и от обоих берегов.

Особое значение имел в то время железнодорожный мост через Березину у Шацилок. Здесь восстановление велось на виду у противника, и железнодорожники несли большие потери от методического огня артиллерии и от налетов вражеской авиации, но не прерывали своей работы. Да и строители других мостов не уступали им в мужестве. Подъехав к одному из восстанавливаемых железнодорожных мостов через Припять, я увидел шестерку приближавшихся немецких стервятников. Не менее 500 человек находилось в это время на фермах моста: они клепали, варили, укладывали шпалы, рельсы, тянули провода. Служба ВНОС предупреждала о приближении самолетов противника минут за 10–15; можно было успеть спуститься с моста и уйти в укрытие. Но ни один человек не ушел, работа продолжалась. На мой вопрос «Почему не идете в укрытие?» один солдат за всех ответил:

— Надоело. Если по каждой тревоге бегать в щели, работать будет некогда.

23 апреля 1944 года газета «Красная звезда» писала: «Беззаветный труд, дерзновенная отвага и блистательное мастерство советских военных железнодорожников сыграли немалую роль в нашей борьбе с врагом. Проблема коммуникаций была всегда одной из важнейших, решающих проблем войны. Тем более возросло значение коммуникаций, когда потребности войск неизмеримо увеличились, когда успешная боевая работа возможна лишь при бесперебойном питании фронта резервами, техникой, боеприпасами, продовольствием в самых грандиозных размерах. И тот факт, что наши военные железнодорожники наперекор всем преградам, в труднейших условиях обеспечивают решение этой важнейшей задачи, делает их гордостью всей Красной Армии, всего советского народа».

Хочется сказать о наших больших боевых друзьях и помощниках — рабочих, техническом персонале и служащих железных дорог, энергично помогавших войскам на всех этапах Белорусской операции. Среди начальников дорог хорошо помню А. М. Васильева (Калининская железная дорога), В. П. Егорова (Западная железная дорога), Н. И. Краснобаева (Гомельская железная дорога), Н. И. Петрова (Ковельская железная дорога). Под их руководством многочисленная армия гражданских железнодорожников самоотверженно проводила поезда непосредственно в расположение сражающихся войск, зачастую подвергаясь ожесточенным воздушным бомбардировкам и артиллерийскому обстрелу.

Советские воины и народ никогда не забудут патриотического подвига гражданских железнодорожников.

Если при подготовке операции главная тяжесть перевозок лежала на железной дороге, то в ходе ее, с первых дней наступления, решающую роль в подвозе играл автомобильный транспорт. Работать ему приходилось в условиях крайне ограниченной сети автомобильных дорог. В 1944 году в центральной части Белоруссии густота ее составляла 20 километров на каждые 100 квадратных километров площади, из них 3 километра шоссейных и 10–15 километров улучшенных грунтовых. В полосе 1-го Белорусского фронта густота дорог была в два раза меньше — около 6 километров улучшенных грунтовых и 2 километра шоссейных на 100 квадратных километров площади. На большей части дорог было множество искусственных сооружений, и требовалось немало сил и средств для поддержания их в исправном состоянии.

Дорожная сеть в полосе нашего фронта составляла около 1500 километров в исходном положении. На каждом крыле проходило по одной фронтовой дороге. Каждая армия имела одну или две армейские дороги, доведенные до войск.

Дорожные войска 1-го Белорусского фронта, насчитывавшие около 25 тысяч человек, уже накопили большой опыт дорожного и мостового строительства и показывали высокое мастерство. И это при условии, что механовооруженность в исчислении на одного дорожника не превышала двух лошадиных сил, тогда как вскоре после окончания войны она превысила 20–25 лошадиных сил.

Особой заботой и вниманием были окружены мостостроительные части. От них требовалась высокая производительность труда: два-три мостостроительных батальона возводили низководные мосты через такие реки, как Припять, Березина, Днепр, за три дня. В помощь мостовикам придавались в случае необходимости дорожники, в короткий срок приобретавшие нужные навыки.

Во главе дорожных войск фронта стоял хороший организатор генерал Г. Т. Донец.

Очень важная задача — строительство дорог с твердым покрытием. Мы не имели тогда ни необходимых материалов, ни бетоноукладчиков, ни асфальтоукладчиков. Дорожили каждым бульдозером и грейдером. На некоторых участках протяженностью в 30–50 километров нельзя было пропускать мощные потоки автотранспорта без предварительного покрытия их хотя бы кирпичной щебенкой. А где ее взять? Использовали груды битого кирпича от разрушенных строений.

Дорожники фронта работали в контакте с инженерными войсками. Начальник этих войск генерал А. И. Прошляков всегда помогал им всевозможными механизмами и материалами. В свою очередь дорожные войска немало оказывали услуг инженерным частям, когда возводились искусственные сооружения.

На обязанности военно-дорожной службы лежала забота и о строительстве дорог, и о правильной их эксплуатации, и о соблюдении порядка на дорогах. На основных трассах были открыты питательные пункты для проходящих команд и одиночек-военнослужащих, пункты технической помощи для автомашин, заправочные пункты ГСМ, пункты сосредоточения тары для отправки ее в тыл обратным порожняком, медицинские пункты. Оборудовали витрины с сообщениями Совинформбюро. Для офицерского и генеральского состава через каждые 250–300 километров открыли придорожные гостиницы.

В составе фронта в 1944 году насчитывалось около 70 тысяч автомобилей разного назначения. Из них около 8 тысяч, то есть 11 процентов, специальных транспортных машин войскового, армейского и фронтового подчинения. Остальные находились в частях. Подготовка к большой операции для автомобилистов — это прежде всего приведение всего автомобильного парка в хорошее техническое состояние. Техническая готовность машин к началу Белорусской операции достигла 95 процентов. Каждый автомобиль мог пройти не менее 5 тысяч километров.

Объем работы, осуществляемой автомобильным транспортом, определяется в основном количеством грузов, предназначенных к перевозке, состоянием дорог, их протяженностью. Войскам правого крыла фронта мы должны были подвозить ежедневно 3–4 тысячи тонн различных грузов, для чего требовалось 1,5–2 тысячи автомашин (в двухтонном исчислении, при одном обороте в сутки). В летних условиях суточный пробег автомобиля определяется в 200 километров. При планировании перевозок в масштабе фронта транспорт дивизий и частей в расчет не брался: его не следовало отвлекать на далекие рейсы. Грузоподъемность фронтового и армейского автотранспорта достигала 9600 тонн.

Учитывая, что средний темп наступления составлял 15–16 километров, при высоком напряжении сил водительского состава бесперебойный подвоз материальных средств автомобильным транспортом мог осуществляться в течение первых 12–14 суток. После этого, если не начинала работать железная дорога, неизбежно наступал кризис в подвозе материальных средств. А железнодорожная магистраль Калинковичи — Жлобин — Бобруйск вступила в строй не на 12-й, а на 21-й день операции. Это не могло не отразиться на темпе ее развития.

Фактическая растяжка грунтовых коммуникаций была следующей (имеется в виду расстояние от головной железнодорожной станции до войск): к 1 июля, то есть на 5—6-й день операции, — 170 километров, к 5 июля — 300 километров, к 16–17 июля — 400–500 километров. Отсюда ясно, что автомобильный транспорт был не в состоянии обеспечить подвоз всего необходимого войскам, особенно при постоянной нехватке бензина и разбросанности боеприпасов по обширной лесисто-болотистой местности Белоруссии.

И все же наш автомобильный транспорт сумел обеспечить выход войск на глубину 600–650 километров. Но и водителям, и обслуживающему персоналу это досталось дорогой ценой. Были дни, когда автомобилисты доводили суточный пробег своих машин до 500–600 километров. Водители, механики, дорожники, работники служб ГСМ — все трудились с колоссальным напряжением.

11 июля для 65-й армии сложилась благоприятная обстановка: она могла бы с ходу, с минимальными потерями, форсировать реку Щара. Но войска имели настолько мало боеприпасов, что и в случае успешного форсирования удерживать плацдарм было бы нечем. Поэтому командующий фронтом генерал К. К. Рокоссовский, находившийся в расположении армии, прежде чем разрешить форсирование реки, вызвал к проводу начальника тыла фронта и спросил, могут ли быть поданы к установленному сроку 500 тонн боеприпасов. Командующий подчеркнул исключительную важность решения этого вопроса. Не желая получить немедленный, а потому, быть может, и опрометчивый ответ, генерал Рокоссовский дал два часа на подсчеты и добавил:

— Если нет такой возможности, так прямо и скажите. Я задержу дальнейшее продвижение войск.

Через командиров частей и подразделений вопрос, поставленный командующим, довели до шоферов. Водители автомашин обещали отдать все свои силы ради успеха наступления. Я сообщил об этом Рокоссовскому. Водители 57-го автомобильного полка 18-й бригады в эти дни почти утроили плановый пробег машин. Взвод лейтенанта Летуня из 56-го автомобильного полка совершил за сутки пробег машин с боеприпасами на 400 километров. Вся рота старшего лейтенанта Жума ежесуточно проходила в среднем 430 километров. 92 автомобиля 57-го полка за 47 часов прошли 920 километров, причем водители сами грузили и разгружали перевозимый груз. Работая самоотверженно, они досрочно выполнили приказ командующего, за что удостоились правительственных наград.

Из этого примера видно, с одной стороны, как считался командующий фронтом с возможностями тыла, а с другой — как гибко может реагировать на требования командующего тыл, если личный состав его хорошо понимает важность задания, а начальник тыла — оперативную обстановку.

Успешному труду водителей способствовали хорошая организация и взаимодействие дорожной и автотранспортной служб. Немалая заслуга в этом принадлежит командиру 18-й автомобильной бригады полковнику Б. Н. Кугутову, всему командному и политическому составу ее частей. Эксплуатировавшаяся бригадой трасса Бобруйск — Барановичи протяженностью 300 километров была разделена на три участка. Во главе каждого стоял офицерский контрольный пост; кроме того, действовали подвижные офицерские посты. Через каждые 100–120 километров подготовили пункты для больших привалов, где можно было получить питание, заправку, медицинскую и техническую помощь. Здесь имелись палатки для отдыха водительского состава, походные бани, парикмахерские, агитпункты с газетами и витринами с сообщениями Совинформбюро, а также столы с писчей бумагой и конвертами. Водитель получал горячую пищу и кипяток в любое время, при себе он всегда имел три суточные дачи сухого пайка. Такая организация дела и такая забота о воинах обеспечила большей части автомобилей 18-й бригады пробег до 350 километров в сутки.

Это не был предел наших возможностей. Не будь частых и длительных простоев под погрузкой и выгрузкой, результаты могли оказаться еще выше. Но механизмов для погрузочно-разгрузочных работ мы не имели, всюду основная тяжесть ложилась на плечи солдат. Да и в первые годы после войны, когда мне приходилось наблюдать работу складов в полевых условиях, пятипудовые мешки с мукой, крупой, сахаром перетаскивали люди на спине с машины в штабель или обратно. За время Белорусской операции простои автомобилей составили 3254 машинодня.

Нельзя умолчать и о том, что многие командиры частей и соединений, в чей адрес доставлялись грузы, не торопились с разгрузкой машин, а старались оставить их при себе возможно дольше и продвигать грузы на этих машинах вслед за своими наступавшими войсками. Это тоже резко снижало оборачиваемость автотранспорта.

Несколько слов о ремонте автомобилей в ходе Белорусской операции. Кажется мало вероятным, а между тем это факт: к концу операции техническое состояние автомашин осталось таким же, каким было к ее началу. И тут решающую роль сыграл новый подход к организации и технологии ремонта.

Сошлюсь на авторитет:

«Ко времени проведения Белорусской операции на 1-м Белорусском фронте почти все автомобили отечественного производства (ГАЗ и ЗИС) работали на поршнях, поршневых кольцах и пальцах собственного фронтового производства. Подавляющая часть их двигателей была загильзована гильзами собственного литья и собственной обработки. На фронте изготовлялись все шкворни, втулки шкворней и рессор, рессорные пальцы, значительная часть газопроводов ГАЗ-АА, текстропные ремни вентиляторов и др.

К началу этой операции авторемонтная служба фронта располагала не только большим количеством запасных частей собственного производства, но и специализированными мастерскими по производству капитальных ремонтов двигателей. Так, ремонтный поезд № 3 выпускал в месяц 600 капитально отремонтированных двигателей (в четырехцилиндровом исчислении). В ходе наступления агрегатная обменная база следовала по маршруту Жлобин — Бобруйск — Барановичи, снабжая отдельные ремонтно-восстановительные батальоны правофланговых армий отремонтированными моторами в обмен на ремфонд».

Это написал мне полковник запаса Б. Л. Соломянский — один из видных специалистов автомобильной службы фронта.

К этому можно добавить, что не только для отечественных, но и для машин иностранных марок изготовлялись на фронте всевозможные запасные части, что в известной мере освобождало от закупки их у иностранных фирм.

Война многому научила. Фронтовые ремонтные органы имели свою передвижную вагранку, машины для центробежного литья, шлифовальные станки высокой точности, лабораторную аппаратуру для проверки качества стали, чугуна, ферросплавов и т. д. Вагранка, построенная фронтовыми специалистами, давала 2–2,5 тонны жидкого металла в час.

Небезынтересно знать, что летом 1944 года в Слобудке (возле Пружан), в помещениях разрушенных конюшен кавалерийского полка, оборудовали полевой авторемонтный завод, где с помощью академика И. П. Бардина, при личном участии профессоров Ф. М. Гальперина, М. Г. Лозинского, В. И. Гречина наладили высокочастотную закалку коленчатых валов. В те годы это явилось новинкой в машиностроении. Завод так и оставался в Пружанах до конца войны. Потом Военный совет фронта передал его на полном ходу правительству Белоруссии.

За большой вклад в техническое оснащение авторемонтных органов Военный совет 1-го Белорусского фронта наряду с военными наградил профессоров Гальперина, Лозинского и Гречина.

Среди инициаторов и организаторов внедрения новейших способов обработки металла, массового изготовления запчастей к автомашинам на 1-м Белорусском фронте ведущее место по праву принадлежит Б. Л. Соломянскому, работающему ныне в промышленности Грузии.

Известный интерес представляет вопрос о принципе управления автомобильным транспортом на фронте. В журналах и газетах военного времени можно было прочесть высказывания в пользу как централизованного, так и децентрализованного метода.

Сторонники временного прикомандирования транспортных средств фронта к потребителям (артснабжению, инженерным войскам, к госпиталям для их перевозки, к отдельным армиям и т. п.) считали, что таким способом — способом «раздачи» — надежнее решаются конкретные задачи подвоза и меньше претензий к фронтовому управлению тыла. На первый взгляд это как будто и так. Артснабженцы особенно бывали рады, если им удавалось «оторвать» у начальника тыла два-три автотранспортных батальона, чтобы самостоятельно подвозить боеприпасы в ходе операции. Некоторое время и начальник тыла фронта чувствовал себя так спокойное — ему меньше трепали нервы, а если иной раз он и слышал от того или иного командующего, что с подвозом боеприпасов плохо, тут же мог отпарировать:

— Вы просили два автобатальона, я их дал — значит, жаловаться вам не на кого.

Да, так спокойнее. Но только на первый взгляд. Ведь боевая обстановка неумолимо диктует свое: подавай боеприпасы, управляй транспортом как хочешь, но боеприпасы давай! И в первую голову сами артснабженцы начинают убеждаться в своем легкомыслии, пожелав иметь «собственный» автотранспорт: кроме того, что надо следить за обеспеченностью войск боеприпасами, заботиться о получении их с центральных складов или изыскивать внутри фронта, приходится еще самим управлять двумя-тремя транспортными батальонами, знать дорожную обстановку и прочее. А нередко возникают еще и такие ситуации, когда этих «своих» перевозочных средств оказывается недостаточно, их надо удвоить, то есть снова обращаться к начальнику тыла, а тот и рад бы помочь, да нечем, так как все роздано по потребителям, сам же он остался с ничтожным резервом. В конечном счете страдает дело, возникает угроза, что наступление задержится, как это случилось бы в районе Щары, если бы начальник тыла фронта не оставил под рукой достаточного резервного транспорта.

Опыт подсказывал мне другое. Ни в коем случае не разбазаривать транспорт! Крепко держать его в своих руках! И чем его меньше, тем неукоснительнее должен быть проведен принцип централизованного управления.

Если у начальника тыла нет постоянного резерва транспортных машин, он уже не начальник тыла, а беспомощный созерцатель нарастающих на фронте трудностей. Они только еще начинаются, а он уже расписался в своем бессилии. И больше всего придется выслушивать ему нареканий от тех «потребителей», которым сам в начале операции любезно предоставил автомобили «в полное их распоряжение». Попробуйте в ходе операции изъять прикомандированный автотранспорт! Это почти безнадежно. Зная, что его могут отобрать, временный владелец устраивает так, чтобы этот транспорт все время находился в пути, чтобы его нельзя было «поймать». На трассе в 300–400 километров, где снуют тысячи машин, разве можно выловить в короткий срок розданный автотранспорт?

Таков печальный результат, к которому приводит метод децентрализованного управления фронтовым автотранспортом.

Нет сомнения, держать в своих руках столь значительную массу машин — дело довольно сложное, оно требует от начальника тыла фронта много внимания и хлопот, неизмеримо повышает его ответственность за своевременную подачу всего необходимого. Это бесспорно так. Но ведь для того ты и начальник, чтобы отвечать за порученное дело!

В ходе Белорусской операции мне ежедневно клали на стол сводку об использовании автомобильных частей фронта. В ней была самая важная графа: «Состоит в резерве на 18 часов…» Это те машины, на которые может рассчитывать командующий фронтом в любой момент. Такой момент может не наступить, либо он наступит совершенно неожиданно — это часто бывает на войне. Как важно иметь возможность быстро откликнуться на изменение обстановки на фронте!

Острые ситуации чаще всего складывались на завершающем этапе операции, когда наш натиск уже ослабевал, а сопротивление противника росло, и он норовил устроить нам ту или иную каверзу. Командующий фронтом в этом случае быстро принимал оперативное решение на тот или иной маневр войсками и техникой, а от начальника тыла требовалось немедленно обеспечить этот маневр боеприпасами, горючим, выдвижением госпиталей, дорожных сил и средств. И тут нужен мощный резерв автотранспорта.

Очень важно до конца «выдерживать характер», не поддаваться нажиму с разных сторон, когда тебе каждый доказывает, что уже наступил самый кризисный момент операции, и требует от тебя последнюю сотню машин — «иначе все погибнет». А на следующий день обстановка еще более ухудшилась, и опять на тебя жмут, опять требуют. И так каждый день.

В этих «крайних» случаях начальнику тыла лучше всего советоваться с начальником штаба, с командующим и членом Военного совета фронта. Но таким образом нельзя снять с себя ответственность. Это заблуждение. Начальник тыла всегда за все в ответе. Его сила — в умении сохранить резервы до самого конца операции. Такой же точки зрения строго придерживался и начальник автомобильного управления фронта полковник (позднее генерал) П. С. Вайзман. Он и подчиненный ему аппарат показали исключительную гибкость в управлении сложным и большим автомобильным хозяйством. За штабом тыла сохранялись лишь общее руководство и контроль над автомобильными перевозками. Вся же организационная работа я управление перевозками осуществлялись автомобильным управлением фронта, и свою задачу автомобилисты решили хорошо.

Однако опыт Белорусской операции учит, что в некоторых случаях, в соответствии с обстановкой, надо решительно отказываться от метода централизованного управления. В наступательной операции войск правого крыла важную роль возложили на конно-механизированную группу генерала И. А. Плиева. Она предназначалась для ввода в сражение в оперативной глубине обороны противника. При этом возможны были отрыв группы от баз снабжения и даже временное окружение ее немецкими войсками. Требовалось подумать о ее материальной обеспеченности, не допуская чрезмерной перегрузки тылами. Военный совет фронта утвердил специальный план, в соответствии с которым группе придавались два автомобильных батальона из резерва фронта, полностью укомплектованных наиболее исправными машинами и хорошо подобранным водительским составом. Эти два батальона находились при группе Плиева до завершения операции. Более того, их личный состав, среди которого было много коммунистов и комсомольцев, принимал непосредственное участие в вооруженных столкновениях с фашистами и показал себя с наилучшей стороны.

Генерал Плиев объявил всем бойцам и командирам обоих автомобильных батальонов благодарность.

В середине июля создалась такая невероятная растяжка коммуникаций, что никакие виды наземного транспорта не могли обслужить далеко ушедшие вперед войска.

В этот момент мне позвонил генерал К. К. Рокоссовский:

— Хочу сообщить вам приятную новость. Товарищ Сталин обещает помочь транспортной авиацией. Будьте готовы принять и использовать ее. Обо всем договоритесь с командующим шестнадцатой воздушной армией генералом Руденко.

Вызываю начальника штаба тыла генерала Шляхтенко:

— Радость-то какая, Михаил Кондратьевич! Нам обещана помощь воздушным транспортом. Не знаю, сколько дней пройдет, пока появятся самолеты, но вы примите немедленно меры, чтобы использовать их прежде всего под горючее и наиболее дефицитные боеприпасы.

Надо сказать, что до лета 1944 года мы не пользовались авиацией для внутрифронтовых перевозок. На Курской дуге транспортная авиация Резерва Главного Командования под командованием генерала Н. С. Скрипко ощутимо помогла Центральному фронту подачей боеприпасов и эвакуацией раненых. Но там вся организационная работа выполнялась центральными органами тыла, со стороны же тыла фронта требовалось лишь принимать грузы и подвозить на аэродром раненых из близлежащих госпиталей. Другого опыта в использовании транспортной авиации мы не имели.

Пока начальник штаба тыла договаривался со службами артиллерийского снабжения и горюче-смазочных материалов, раздался звонок с командного пункта 16-й воздушной армии:

— Сорок транспортных самолетов сели на наши аэродромы и ждут дальнейших указаний. Где ваши грузы? Простои недопустимы.

Радость наша сменилась тревогой. Я-то рассчитывал, что авиация прибудет через два-три дня, а она появилась через несколько часов. И тут выяснилась полная неподготовленность тыла фронта к столь мобильному ее использованию. Вблизи аэродромов не оказалось наших складов с горючим и боеприпасами. Мягкая тара для подачи горючего по воздуху уже два года не проверялась, и начальник тыла 16-й воздушной армии генерал С. А. Кириллов рассматривал хранение этой тары на своих складах как обузу и как одолжение со своей стороны интенданту фронта, который, по его мнению, должен был бы хранить ее на своих складах. В тот момент не время было разбираться, кто из них прав. Пришлось тыловикам 16-й воздушной армии безотлагательно заняться подготовкой тары. Пока проверяли ее, пока подвозили к аэродромам и готовили к погрузке необходимые виды горючего и боеприпасов, авиация простаивала.

Откровенно говоря, я уже не радовался этой помощи и готов был даже доложить командующему об отказе от нее.

К исходу суток организовали взаимодействие транспортной авиации с фронтовыми складами и армейским командованием, в чей адрес авиация должна была доставить грузы. Но тут выявилась и другая трудность. Для того чтобы самолеты могли совершать рейсы без дополнительной заправки в оба конца (общая длина пути 1000 километров), им приходилось брать для собственных нужд столько горючего, что оставалось мало места для полезных грузов. Но и это нас не остановило: слишком велико было значение каждой сотни килограммов своевременно полученного передовыми частями груза. И все же войскам фронта в этой операции подали по воздуху около 600 тонн грузов, главным образом горючего.

Самую ценную услугу наземным войскам оказали самолеты По-2, доставлявшие боеприпасы подвижной группе генерала Плиева, действовавшей в тылу у гитлеровцев. Вспоминая роль этих самолетов в войне и особенно в операциях, которые велись в тылу врага, я задумываюсь: почему бы не воздвигнуть пьедестал с настоящим самолетом По-2 или скульптурный памятник этому неутомимому труженику войны?

Успешное быстрое продвижение войск фронта в Белорусской операции выявило существенные недочеты в организации медицинского обеспечения. Значительная часть фронтовых госпиталей к началу наступления оставалась далеко в тылу: не считалось нужным приближать их к войскам, поскольку задача фронта вначале была неглубокая, а железную дорогу к тому же забили оперативными перевозками. Однако в ходе развития операции потребовались особые усилия, чтобы важнейшие требования по медицинскому обеспечению несмотря ни на что выполнить.

Следует особо сказать, что в годы войны медицинские работники стремились постоянно совершенствовать свои знания, обобщая опыт предыдущих операций. Конференции хирургов проводились в каждой дивизии, в армиях и в масштабе фронта. Например, общефронтовая конференция хирургов проводилась в Овруче незадолго до Белорусской операции с участием свыше 500 врачей, а также крупнейших специалистов из Москвы. Нашим постоянным куратором от Главного военно-санитарного управления являлся профессор В. С. Левит, общепризнанный авторитет среди медиков. Все знали о его научной деятельности и высоком мастерстве как хирурга и педагога на посту главного врача 5-й Московской городской хирургической клиники. Свою врачебную деятельность он начал еще как земский врач. Не раз В. С. Левит рассказывал молодежи, в каких условиях приходилось тогда работать на селе: и оперировать, и роды принимать, и лечить от простуды, от психических расстройств, быть «специалистом» по детским и инфекционным болезням, безотказно отправляться к любому больному по бездорожью, в метель, в знойную жару на повозке, на санях, а то и пешком за десяток километров.

Обычно перед фронтовыми конференциями Владимир Семенович Левит бывал во многих дивизиях, наблюдал работу молодых хирургов, сам становился за операционный стол. Его выступления на конференциях носили строго деловой характер. Так было и в этот раз.

На той же конференции выступил главный хирург фронтового эвакопункта профессор И. С. Жоров. Он постоянно заботился, чтобы полевые врачи прониклись сознанием того, как важна организация медицинской помощи именно на самых ранних ее этапах. И. С. Жоров привел примеры инфекций после ранения, в то время довольно частых: виной этому были случаи неудовлетворительной организации выноса раненых с поля боя и слабая работа низового звена медицинской службы.

После конференции началась подготовка медицинского обеспечения в Белорусской операции. Прежде всего требовалось освободить госпитали: в армейских госпиталях не должно было остаться ни одного раненого, срок лечения которого превышал бы 20 суток; их эвакуировали в учреждения фронта. Но и там их задерживать запретили, чтобы освободить резервные койки на случай большого притока новых раненых. Выход был в усилении санитарной эвакуации в глубь страны, конечно, поездами.

На протяжении всей войны наблюдалось такое явление: армейское командование не желало отдавать свои контингенты раненых фронтовым госпиталям. Это кажется странным на первый взгляд. Но для этого было немало оснований. Значительная часть выздоровевших стремилась возвратиться именно в свою армию, в свою дивизию, в свой полк, и с таким желанием нельзя было не считаться. К тому же армейское и дивизионное командование, как говорится, на вес золота ценило обстрелянных бойцов — прочную основу высокой боеспособности всей части. Вот почему к 23 июня, то есть к началу наступления правого крыла 1-го Белорусского фронта, загрузка передовых госпиталей ранеными оставалась сравнительно высокой — от 2 до 3 тысяч человек в каждой армии, подлежавших выписке в свою часть в ближайшие дни.

Особое внимание уделили подготовке низового звена медицинской службы — санитаров, санитаров-носильщиков. Обычно это звено комплектовалось за счет выздоравливающих в госпиталях бойцов. Более 750 человек прошли подготовку санитаров-носильщиков, их обучили элементарным способам доврачебной помощи (остановка кровотечения наложением жгута, наложение шины и т. д.). Эта работа имеет, можно сказать, решающее значение для возможно быстрого излечения раненого. Опыт показал, что чем раньше оказана первичная доврачебная, а затем и врачебная помощь, тем больше шансов на выздоровление, особенно когда речь идет о раненых в грудь, брюшную полость, череп. Установлено, что из 100 раненых в живот, получивших квалифицированную медицинскую помощь в первые два — четыре часа после ранения, выздоравливало свыше 90 процентов; если же помощь оказывалась через 15–20 часов, то смертельные исходы достигали 90—100 процентов.

Вот почему проблема своевременного выноса раненых всегда была краеугольным камнем всей практики военно-медицинской службы. Именно поэтому Советское правительство высоко ценило труд санитаров-носильщиков на фронте, награждая их орденами за быстрейший вынос раненых с поля боя; многим присвоили высокое звание Героя Советского Союза. К числу лучших представителей низового звена медицинской службы на нашем фронте относятся В. С. Кащеева, М. С. Нечипорукова-Ноздрачева, Н. Н. Федоров.

Собственно, своевременный вынос раненых — задача не чисто медицинская. В не меньшей мере ее решение прямо входит в компетенцию командира подразделения или части (прежде всего забота о розыске раненых в обвалившемся окопе или землянке, в обломках здания, в густой траве и т. д.). От умения и отваги санитара-носильщика и санитарного инструктора зависела жизнь раненого, а равно и их собственная. Она тоже подвергалась большой опасности. Так, на участке наступления 109-го стрелкового полка 37-й стрелковой дивизии 65-й армии за один день вышли из строя 11 санитаров, санитарный инструктор и командир взвода санитаров-носильщиков. Восполнять такие потери трудно, и командир должен всегда иметь подготовленную замену.

Большого внимания требовало снабжение передовых и фронтовых учреждений медицинским имуществом, особенно перевязочными материалами, противостолбнячной сывороткой, гипсом, наркотическими и сульфаниламидными препаратами, глюкозой, консервированной кровью, кровозамещающими жидкостями и т. п.

Перед началом наступления все медико-санитарные батальоны дивизий первых эшелонов и большая часть армейских госпиталей были полностью развернуты и подготовлены к приему и обработке раненых. Для приема раненых в полосе войск правого крыла фронта мы сосредоточили 70 тысяч госпитальных коек на удалении от 10–12 до 100 километров от переднего края. Резерв свернутых госпиталей располагался в 35 километрах. Не забывали также, и о левом крыле фронта, которое вот-вот должно было перейти в наступление: там находилось 50 тысяч госпитальных коек.

Мы созвали специальное совещание начальников всех служб тыла, перед которыми выступил с докладом начальник санитарного управления фронта генерал А. Я. Барабанов. Он говорил о лечебно-эвакуационном плане в предстоящей операции.

Медицинская служба широко опиралась на поддержку остальных служб тыла — военных сообщений, автомобильной, дорожной, интендантской и других. И это благотворно сказалось на судьбе раненых. В целом санитарная служба к началу Белорусской операции была всесторонне подготовленной и в медицинском, и в организационном отношениях.

Благодаря возросшему мастерству командиров в управлении боем санитарные потери в отдельных армиях во время наступления с 24 июня по 15 августа 1944 года значительно сократились против прежних. Отрадным было и то, что 82–83 процента всех раненых доставлялись на полковые медицинские пункты не позже, чем через четыре часа с момента ранения. Однако все-таки 15–20 процентов раненых выносили с поля боя несвоевременно, и это свидетельствует о серьезных недочетах в низовых звеньях медицинского обеспечения.

Заслуживают внимания данные, характеризующие способ доставки раненых с поля боя на батальонные и полковые медицинские пункты (в процентах)[17]:

Остальные шли с поля боя без сопровождающих, большей частью группами, помогая друг другу.

Характерно, что основными способами доставки раненых на батальонные медицинские пункты были носилки, плащ-палатки, волокуши, а также пешее передвижение. Никакой механизации процесса эвакуации в низовом звене не применялось. Уже в то время медики неоднократно ставили вопрос о конструировании какого-нибудь низкосидящего бронетранспортера, способного брать раненого с земли прямо внутрь специальными лапами, чтобы оградить от повторного ранения, но в минувшую войну эта техническая проблема так и осталась нерешенной. В звене батальон — полк основным средством санитарной эвакуации оставалась повозка.

Весь комплекс организационных и профилактических мер дал сравнительно высокий процент возврата излеченных раненых в строй. Так, если в Сталинградской битве было возвращено в строй 32,3 процента, в битве под Курском — 45 процентов, то в Белорусской операции — 50 процентов.

Эта статистика охватывает только войсковые, армейские и фронтовые лечебные учреждения, без центральных. Более 20–25 процентов раненых излечивались и возвращались в строй вне границ фронта.

Весьма сложной и громоздкой задачей для тыла было ветеринарное обеспечение наступательной операции.

С учетом трех кавалерийских корпусов во фронте насчитывалось 145 тысяч лошадей. К началу наступления весь конский состав имел хорошую упитанность, был полностью перекован; инфекционные заболевания сведены к минимуму. Улучшению состояния конского поголовья во многом способствовал «смотр боевого коня», проведенный в мае — июне 1944 года; в этой большой кампании активно участвовали политические органы, партийные и комсомольские организации, солдаты, сержанты и офицеры. Смотр дал хорошие результаты.

В ветеринарном деле, как и во всяком, важнейшее значение имела организация. Она была блестяще осуществлена под руководством крупного специалиста, начальника ветеринарной службы фронта профессора генерала Н. М. Шпайера. Всю сеть фронтовых и армейских ветеринарных учреждений максимально приблизили к местам наибольшего скопления конского состава. Потери лошадей в ходе наступления были в общем незначительные. Только для конно-механизированной группы Плиева они оказались весьма чувствительными: группа попала под ожесточенный обстрел с воздуха и потеряла убитыми и ранеными 7300 лошадей.

На левом крыле фронта под неослабным наблюдением ветеринарных работников находились два кавалерийских корпуса.

Больших усилий от ветеринарной службы потребовали профилактический осмотр и сортировка 11 тысяч лошадей, отбитых у противника в районе Бобруйска. Обширные противоэпизоотические мероприятия в народном хозяйстве Белоруссии одновременно способствовали и благополучию конского состава фронта.

Наконец ветеринарные работники фронта и армий несли ответственность за качество мяса, поступавшего на довольствие: по-прежнему за каждой армией следовали гурты скота, насчитывавшие в общей сложности десятки тысяч голов.

Общая картина разнообразной деятельности тыла была бы неполной, если не сказать о трофейных органах. В начале войны они занимались сбором и эвакуацией подбитой на полях сражений боевой техники, стреляных гильз и специальной укупорки. По мере того как расширялся масштаб вооруженной борьбы, особенно после Сталинградской битвы, роль трофейных органов многократно возросла. За один 1943 год было отгружено с фронтов в глубокий тыл 112 685 вагонов металлолома и 21 114 вагонов вооружения[18]. Но серьезным недостатком трофейной службы в то время была неосведомленность об оперативных планах командования, вследствие чего представители этой службы нередко с большим опозданием появлялись у трофейных объектов, то есть тогда, когда значительная часть имущества бывала уже растащенной и, в лучшем случае, использована для войск безучетно. Техническая оснащенность трофейных органов в этот период войны оставалась крайне низкой. Особенно не хватало эвакуационных средств.

На огромном пространстве между меридианом Орел — Курск и Днепром трофейные органы продолжали сбор и отправку в тыл подбитой боевой техники и различного металлолома. Увлекшись односторонне этой важной государственной работой, наши «трофейщики» не подготовились как следует к началу Белорусской операции, и мне, как начальнику тыла, пришлось получить за это внушение со стороны Военного совета фронта. И было за что!

По прежнему опыту мы знали, что противник при отступлении ничего «приличного» нам не оставляет; приведенные в негодность, облитые бензином и подожженные автомашины, артиллерия и танки никого не привлекали, кроме представителей трофейной службы. Иное положение сложилось, однако, во время Белорусской операции. Видимо, противник не ожидал того, что советские войска так стремительно выйдут ему в тыл и захватят крупные склады с продовольствием и разным другим имуществом. А случилось именно так: в районе Осиповичей наши передовые части захватили в полной пригодности тысячи тонн муки, крупы, сахара, миллионы банок сгущенного молока, консервов. Поскольку трофейная служба охраны у складов не выставила, а все двери были открыты, то любая воинская часть, проходя мимо, считала нужным пополнить свои запасы. С большим опозданием удалось навести порядок и учесть оставшееся имущество.

Когда переходили в наступление войска левого крыла, наши трофейные органы подошли к делу совсем иначе: не только учли разведывательные данные о наличии в тылу противника военных складов, но и ознакомились, хотя бы в самых общих чертах, с экономикой районов, куда должны были войти советские войска, в частности, таких центров, как Хелм, Люблин, Бяла-Подляска, Седлец, Мендзыжец и др. Руководящие работники трофейной службы фронта заблаговременно сформировали несколько «оперативных групп», куда вошли инженеры различных специальностей и энергичные офицеры во главе вооруженных команд, обеспеченных машинами и достаточным количеством горючего. Эти группы с мандатами от начальника тыла фронта выдвинулись накануне перехода в наступление (17 июля) в расположение дивизий первого эшелона, чтобы следовать вместе с ними к заданным объектам.

Такая практика себя целиком оправдала. Буквально через несколько часов после взятия того или иного крупного населенного пункта офицеры трофейной службы уже были у мест хранения военного имущества противника, а также на всех крупных предприятиях; всюду выставлялись посты, а помещения закрывались, на двери накладывались пломбы. Через день-два приступали к подробному учету всего захваченного. Правда, и тут не обходилось без эксцессов. Были случаи, когда выставленные трофейными органами часовые снимались проходящими воинскими частями, чтобы «подзаправиться» крайне соблазнительными продуктами, которые, по их мнению, не случайно ведь взяты под охрану; только убедившись в безосновательности своих надежд, они сами же восстанавливали порядок.

Вспоминается такой случай: среди трофеев были кавалерийские лошади, отбитые у немцев. Гитлеровцы имели «свои» — захваченные в 1939 году в Польше — конные заводы, о которых прослышали кавалеристы корпуса генерала В. В. Крюкова. В рядах наших конников как-то стихийно возник призыв: «Лошадки корпуса должны подрасти!» Это означало, что взамен низкорослых киргизского типа должны появиться более рослые, красивые лошади. Призыв прокатился широкой волной, и отклик на него стал перерастать рамки допустимого. Пришлось командиру корпуса наводить порядок в своем «хозяйстве». Вскоре все отбитые у немцев конные заводы передали полякам.

Немалый вклад в обеспечение Белорусской операции внесли работники системы военной торговли на фронте — военторга. Они занимались реализацией товаров, получаемых с баз центра, и заботились о налаживании местного производства.

Еще в 1943 году в военторговской сети стало развиваться свое кустарное производство. Выпускались товары широкого потребления — гребешки, расчески, зажигалки, столовые приборы и пр. В 1944 году предприятия военторга фронтов поставили 60 тысяч пар офицерских погон, около 1,5 миллиона звезд-эмблем, около 2 миллионов пуговиц, 0,5 миллиона банок гуталина, 600 тысяч коробок зубного порошка. На этих предприятиях широко использовался труд инвалидов войны, которых вербовали на работу прямо в госпиталях для выздоравливающих. Предлагали свои услуги и многие местные жители.

При штабах соединений, иногда и частей были ларьки военторга (правда, не всегда регулярно функционировавшие); во многих батальонах, дивизионах, ротах, батареях действовали лотошники — солдаты и сержанты, которые ходили по землянкам и траншеям, торгуя ширпотребом.

Наиболее интересной формой торговли на фронте была система индивидуальных и коллективных «посылок».

«Посылка» — это набор ходовых товаров, уложенных в пакеты с перечислением содержимого и обозначенной ценой.

Чтобы ускорить и упростить расчеты в боевых условиях, формировались коллективные «посылки» на отделение, взвод, роту. Лотошник получал за них деньги с одного-двух человек, которые потом сами рассчитывались с остальными.

Военторг 1-го Белорусского фронта продал в 1944 году 809 тысяч «посылок», а на всех фронтах их было продано в том же году более 5 миллионов. Благодаря этому боец и на фронте был заинтересован в своевременном и полном получении причитающегося ему, хотя и очень небольшого, денежного содержания, зная наперед, что сможет целесообразно его израсходовать. Этим, между прочим, и на фронте поддерживалась реальная стоимость советского рубля.

Система военторга постепенно взяла на себя содержание всех офицерских столовых в управлениях фронта, в штабах армий и кое-где в штабах дивизий. Причитающийся офицеру паек передавался в военторг, а последний имел возможность усиливать его за счет продуктов, заготавливаемых самостоятельно. Личный состав этих столовых порой поражал своей необыкновенной оперативностью при перемещении штабов. Не успеешь, бывало, прибыть на новое место — а во время наступления штабы часто сменяли свое расположение, — как докладывают, что столовая военторга уже развернулась и отпускает горячие обеды. Квартирьеры, выезжая на рекогносцировку, чтобы выбрать подходящий район для нового расквартирования, брали с собой и представителя военторга, который тут же приступал к оборудованию площадок под столовую.

С чувством большой благодарности следует отметить работу тружеников военторга в годы минувшей войны.

Во главе военторга фронта стоял очень энергичный и инициативный офицер Н. В. Каширин.

Управление тылом 1-го Белорусского фронта строилось с учетом необычайно трудных географических условий театра военных действий и специфической оперативной обстановкой. Как уже отмечалось, наш фронт имел два самостоятельных операционных направления с резко выраженными двумя группировками войск, разделенными широкой и труднопреодолимой поймой реки Припять. Вследствие этого глубина тылового района в исходном положении была разная: на правом крыле она составляла 300 километров, а на левом достигала 500 километров.

В управлении тылом фронта решающее значение имеет фактор предвидения. Ведь тыл фронта это, если можно так выразиться, маленькое «государство в государстве». Его территория нередко достигала 300–400 тысяч квадратных километров, что равно современной Франции или Федеративной Республике Германии. К тому же фактор времени всегда остается необратимым. А чтобы предвидеть, надо знать. Знать замысел операции, знать особенности театра военных действий, причем не только на своей, но и на зарубежной территории: ведь мы подходили к Польше и нам нужно было знать ее топографические особенности, экономику, политическую обстановку, возможности и способы использования местных ресурсов. Директивные партийные органы четко сформулировали общие принципы отношения советских воинов к польскому населению: доброжелательность, великодушие, доверие. Этими принципами обязаны были руководствоваться, прежде всего, работники военного тыла — фронтового, армейского и войскового звена. Именно им предстояло входить в непосредственные контакты с местным населением, с местными властями. По их действиям нередко оценивалась политика Советской власти. Надо было обдумывать каждый свой шаг.

Высшей властью в прифронтовой полосе был Военный совет фронта. В состав его, кроме военных, входили ответственные партийные работники. Так, в данной операции членом Военного совета 1-го Белорусского фронта был первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко.

Наши добрые деловые отношения с П. К. Пономаренко установились еще весной 1943 года на Центральном фронте, где он был членом Военного совета и одновременно руководил действиями партизан. Как сейчас помню напутствие Пантелеймона Кондратьевича, после того как меня утвердили в должности начальника тыла Центрального фронта, смелее браться за дело, быть инициативным, самостоятельным и всегда рассчитывать на поддержку Военного совета.

Наведение твердого порядка в тылу своих войск представляло задачу первостепенной важности. Правда, крупных десантов в наш тыл противник уже не выбрасывал. Но он засылал в ближайшие тыловые районы советских юношей, почти подростков, насильно увезенных в Германию, запуганных, а затем обученных в специальных школах диверсантов. Таких 15—16-летних мальчиков забрасывали в наши тылы и в предыдущий период войны. Они имели взрывчатку, яды для отравления колодцев, средства для повреждения автомашин (в частности, маленькие металлические ежи для разбрасывания их по дорогам, чтобы прокалывались скаты). На ковельском направлении противник использовал также украинских националистов (бандеровцев, бульбовцев). Они разрушали линии связи, разбрасывали по дорогам мины, совершали вооруженные налеты на местных жителей, убивали в пути одиночно следующих офицеров, особенно свирепо расправлялись с военными заготовителями.

Для борьбы с бандами и диверсантами привлекались в первую очередь войска НКВД, одна дивизия которых была придана нашему фронту.

Впервые за всю войну состоялось решение Военного совета фронта о возложении ответственности на начальника тыла за наведение твердого порядка во фронтовом тыловом районе. Это решение явилось вполне естественным, поскольку система тыла уже основательно сложилась и такая функция была ей под силу.

Начальнику тыла фронта и начальникам тыла армий в ходе Белорусской операции предоставлялось право в районах, где располагались соединения, части и подразделения, организовать их силами и средствами нештатные городские и сельские военные комендатуры. Вся полоса от переднего края до границы тыла фронта была покрыта сетью таких комендатур.

Из местного советского и партийно-комсомольского актива на добровольных началах составили группы содействия по 10–15 человек, во всех населенных пунктах учредили систему «десятидворок» во главе с уполномоченными. В обязанность всех этих комендатур, групп и «десятидворок» входило строгое соблюдение правил и режима, установленного в прифронтовой полосе.

Меры, принимавшиеся органами НКВД и дорожно-комендантской службой фронта, дали свои результаты: попытки диверсий и террористических актов со стороны противника успеха не имели. Что касается мальчишек-диверсантов, забрасываемых противником в наш тыл, то, хотя эти советские дети в течение двух-трех лет и подвергались обработке в специальных школах, все они добровольно явились с повинной в наши комендатуры и сельсоветы.

Штаб тыла фронта в течение всей операции находился в селе Народичи, в 20 километрах от Овруча, где располагался штаб фронта. Оперативно-тыловая группа во главе с генералом М. К. Шляхтенко дислоцировалась на правом крыле, поближе к войскам. Я лично неоднократно выезжал на правое крыло для докладов командующему фронтом К. К. Рокоссовскому и члену Военного совета фронта Н. А. Булганину. Важным условием обеспечения безопасности была правильная дислокация учреждений тыла. Заблаговременно предусматривалась такая группировка их, которая обеспечивала бы круговую оборону, патрулирование, создание опорных пунктов и т. д.

Службе связи в этих условиях принадлежало порой решающее значение. Крайне важно было не допустить, чтобы хотя бы одно учреждение, подразделение или база снабжения оказалась неуправляемой. А их насчитывалось более 500. Тут годились все виды связи: радио, телефон, телеграф, самолет, автомобиль и даже голубь. Особое значение имело ВЧ. Я не раз восторгался искусством связистов. Все они, от рядового до высшего начальника, творили чудеса, доводя связь до самых, казалось бы, недосягаемых точек. Мне всегда было приятно оказать помощь этим людям, которые несли службу в невероятно трудных условиях под воздействием непогоды, частых налетов авиации и обстрелов артиллерией противника. Наша помощь девушкам-связисткам нередко выражалась в выдаче им улучшенного обмундирования, обуви, дополнительных продуктов питания и пр.

Пользуюсь случаем, чтобы принести глубокую благодарность нашим доблестным связистам.

Белорусская стратегическая наступательная операция успешно закончилась 29 августа 1944 года выходом на рубеж Елгава, Добеле, Августув и рек Нарев и Висла. Бывая в те дни в штабе фронта, я был свидетелем составления многочисленных реляций на награждение отличившихся воинов.

Действительно, для войск операция закончилась, а для фронтового и армейского тыла дел еще, как говорится, было невпроворот: мы далеко отстали с восстановлением железных дорог, взорванные мосты через многочисленные притоки Припяти не успели восстановить, автотранспорт работал на «плече» 400–500 километров в один конец, горючего не хватало, многие жизненно важные элементы тыла остались далеко позади, их предстояло немедленно выдвинуть вперед… Требования к тылу в связи с этим резко возросли, хотя операция считалась законченной. На фронте ежедневно шли ожесточенные бои за удержание и расширение захваченных на реках плацдармов.

Возникает вопрос: «Что считать концом операции?» Это не праздный вопрос. Правильное понимание его позволит планировать материально-техническое обеспечение наступательной операции на всю ее глубину.

Работая в Академии Генерального штаба, я обратился к трем одинаково авторитетным товарищам с вопросом: «Что такое завершающий этап операции?» Получил три разных ответа, из которых каждый был правильным, но неполным. Один сказал, что завершение операции означает выход войск на заданный рубеж; другой — что это не только выход на заданный рубеж, но и прочное удержание его; третий ответ был более полным: концом операции надо считать не только выход войск на заданный рубеж и его удержание, но и создание благоприятных условий для подготовки последующей наступательной операции. Вдумаемся в эти формулировки. Каждая из них налагает на тыл различные обязанности.

Опыт большей части наступательных операций Красной Армии показывает, что в расходовании материальных средств, а также в людских потерях есть некая закономерность: более высокий уровень потерь — при прорыве обороны противника, резкое их снижение — в процессе преследования, а в конце операции — снова возрастание. При этом надо заметить, что чем выше темпы наступления, тем меньше расход материальных средств и тем меньше людских потерь. Что касается конца операции, то планировать этот период труднее всего — здесь мы имеем дело со многими неизвестными, и расход материальных средств стоит в прямой зависимости от вновь создавшейся обстановки, а также от тех задач, какие ставит командующий фронтом перед войсками на завершающем этапе операции. Если считать наиболее точным определением понятия «завершающий этап операции» выход на заданный рубеж и создание благоприятных условий для последующей наступательной операции, то от тыла фронта требуется так рассчитать свои силы и средства, чтобы их хватило в самый трудный, самый ответственный момент. В противном случае мы можем оказаться перед риском потерять достигнутое и понести неоправданно высокие человеческие жертвы.

К проблеме планирования и управления относится и вопрос об ответственности начальников.

Меня иногда упрекали в том, что я не во всех случаях считался с мнением начальников. Придерживаясь принципа единоначалия, я был уверен, что обязан брать на себя всю полноту ответственности за порученное дело и иногда идти на риск в том или ином крупном мероприятии, вполне сознавая всю тяжесть последствий, если этот риск не оправдается. Но раз берешь на себя ответственность, то и права не должны быть урезаны. Полнота ответственности и полнота прав — неотделимы.

Однако трудно работать, если нет твердой поддержки со стороны начальника. Главное же, нельзя допустить распоряжения материальными ценностями одновременно несколькими начальниками. Ими должно распоряжаться одно, материально ответственное лицо.

Война не терпит «кисельного» и «кисейного» руководства подчиненными. Острота, динамичность обстановки требуют от руководителя твердости, решительности, быстроты реагирования, не допускают, чтобы тратилось время на согласования и дискуссии. Иногда казалось, что мне не хватает простора для инициативы, что слишком много времени уходит на дублированные доклады. Возможно, некоторая неугомонность характера и стремительность в действиях создавали мнение обо мне, как о человеке недостаточно покладистом.

Но я никогда не был груб с подчиненными и не терпел грубого обращения с собой. Не нужно опускать руки при серьезном замечании со стороны начальника, если такое замечание сделано и не в должной форме, ибо начальство состоит из такой же материи и нервов, как и ты, — иногда и у него могут быть срывы. Но и оставлять без внимания такие срывы также не следует; иногда бывает полезно обратить внимание вышестоящего товарища на их недопустимость. Если он человек умный, то не обидится.

Основываясь на этих принципах, я строил свои отношения с людьми и всегда был готов взять на себя всю полноту ответственности по руководству порученным делом.

Главное — доверие! Без доверия ты не работник, а чиновник. Доверие вдохновляет на инициативу, творчество, на дерзание и риск. Во время войны мы ощущали, как благотворно влияют доверие, полнота прав и полнота ответственности за порученное дело.

Опираясь на поддержку командующего и Военного совета, я с удвоенной энергией осуществлял руководство тылом фронта в Белорусской операции. Многотысячный коллектив работников тыла 1-го Белорусского фронта проявил беспримерное мужество и самоотверженность в обеспечении величайшей битвы за освобождение Белорусской республики от фашистских варваров. За это наградили более 11 тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов управлений и служб тыла.

Нашему тылу приходилось заниматься материальным обеспечением и белорусских партизан в полосе наступления фронта.

Начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко часто бывал в штабе Белорусского фронта. Разумеется, обсуждение проблем координации действий всегда сопровождалось решением очередных вопросов материально-технической и медицинской помощи партизанам. Повседневным согласованием действий занималась оперативная группа партизанского штаба во главе с генералом И. М. Диканом; с ним-то и взаимодействовали начальники служб тыла нашего фронта.

Снабжение партизан с Большой земли и эвакуация людей из вражеского тыла могли осуществляться лишь по воздуху. Поэтому создавались базы на специальных аэродромах, где открывались отделения складов с вооружением, боеприпасами, горючим, медицинским имуществом. Там же находились отделения госпиталей для приема раненых и больных.

Первая база, откуда стали перебрасывать грузы к партизанам, была организована 20 октября 1943 года в районе деревни Ивановской, в 4 километрах западнее города Клинцы. Затем, по мере продвижения войск фронта на запад, открывались новые и новые аэродромы, а рядом с ними создавались базы снабжения.

Немало забот требовало затаривание грузов, подлежащих транспортировке по воздуху (с посадкой на землю или путем сбрасывания).

За время подготовки и проведения Белорусской операции авиация фронта доставила в расположение партизанских соединений 166 тонн грузов и 37 человек руководящего состава и радистов. Обратными рейсами эвакуировали сотни больных и раненых. Кроме того, вывозились дети партизан, которым угрожала месть гитлеровцев.

В отчетных документах по партизанскому движению отмечаются имена летчиков 16-й воздушной армии 1-го Белорусского фронта, показавших образцы героизма при выполнении заданий по обеспечению народных мстителей. Немало летчиков не вернулось на свои аэродромы. В тех же документах отмечается, что Военный совет 1-го Белорусского фронта во главе с К. К. Рокоссовским хорошо понимал и высоко ценил значение партизанского движения, оказывая ему помощь вооружением, боеприпасами, диверсионной техникой, автотранспортом для переброски грузов на аэродромы. Командование проявляло чуткое и партийное отношение к нуждам партизан. Заявки по обеспечению их удовлетворялись безотказно, в чем заслуга тыла фронта. Всемерную помощь партизанам оказывали также генералы М. К. Шляхтенко, В. И. Шабанин, Н. К. Жижин, полковники В. Н. Дутов, П. С. Вайзман, Н. П. Ваховский и другие.

Несмотря на жестокий террор немецко-фашистских захватчиков, на временно оккупированной территории Белоруссии под руководством ЦК КП(б)Б действовало 10 подпольных обкомов партии, 17 межрайкомов и межрайпартцентров, 8 горкомов, 2 горкома-райкома, 166 райкомов КП(б)Б, около 1400 подпольных партийных организаций. Были созданы также подпольные комитеты комсомола, объединявшие 2500 первичных комсомольских организаций в партизанских формированиях, почти 3000 подпольных комсомольских и 335 молодежных антифашистских организаций. Коммунисты и комсомольцы самоотверженно сражались с врагом, вносили в ряды партизан и подпольщиков дисциплину и высокий боевой дух, поднимали на борьбу народные массы.

Партизанскими формированиями и подпольем руководили партийные комитеты, во главе которых стояли опытные работники: секретари ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко, Н. Е. Авхимович, И. П. Ганенко, П. 3. Калинин, В. Н. Малин, Г. Б. Эйдинов, секретари обкомов и райкомов партии С. И. Козлов, И. П. Кожар, Ф. М. Языкович, И. Д. Ветров, А. Е. Клещев, И. Ф. Климов, В. Е. Чернышев, В. Е. Лобанок, Т. П. Бумажков и другие. Они непосредственно занимались вопросами организации борьбы в тылу врага, участвовали в ней, показывали образцы мужества и отваги.

По примеру коммунистов, вместе с ними бесстрашно сражалась с немецко-фашистскими захватчиками многотысячная армия комсомольцев Белоруссии. Многие из них находились на командно-политической работе в партизанских отрядах и соединениях. Секретарь ЦК ЛКСМБ М. В. Зимянин неоднократно выезжал в тыл противника, а секретари К. Т. Мазуров и Ф. А. Сурганов постоянно находились на оккупированной территории. Они оказывали помощь комсомольским организациям в их работе, выясняли на местах нужды партизан, разъясняли политику партии и правительства.

В Белоруссии в партизанских бригадах и отдельных отрядах насчитывалось 374 тысячи человек. Кроме того, вели борьбу с оккупантами 70 тысяч подпольщиков. Белорусский штаб партизанского движения систематически отправлял им оружие, боеприпасы, взрывчатку и другое военное имущество. Однако эта помощь могла лишь частично удовлетворить нужды партизан и подпольщиков. Значительным источником обеспечения были для них трофеи. В каждой удавшейся операции захватывалось вооружение, горючее, медикаменты, продовольствие и прочее имущество. Но мы знали, что и это не могло полностью обеспечить народных мстителей, и сознавали, что люди Большой земли находятся в долгу перед партизанами.

Обладая большим опытом борьбы с врагом, применяя все доступные им средства и способы этой борьбы, партизанские формирования наносили гитлеровским оккупантам огромный ущерб. Во вражеском тылу, можно сказать, находился целый фронт воинов (только в Белоруссии около 450 тысяч человек). Но это лишь чисто количественный и в данном смысле условный фактор. В действительности же но своим маневренным возможностям, по характеру борьбы, рассчитанной на нанесение неожиданных ударов, на проведение сокрушительных диверсий, столь большие масштабы партизанской войны в тылу противника на всей оккупированной территории нашей страны равнозначны были действиям даже не одного фронта. В этом именно огромная сила партизан.

Вспоминаю, как в сентябре 1942 года возвращались из Москвы в партизанские края руководители партизанских формирований С. А. Ковпак, В. И. Козлов, М. И. Дука, А. Н. Сабуров, П. М. Ромашин и другие и как Военный совет Брянского фронта принимал их в районе города Ефремова. На этом приеме обсуждались главным образом вопросы взаимодействия и связи и меньше всего касались проблемы материального и медицинского обеспечения. Лишь позднее, в 1943 году, стали более конкретно заниматься тыловым обеспечением партизан. Правда, и возможности у нас к тому времени стали иными.

О героических делах наших славных партизан написано много мемуарных и художественных произведений, созданы фильмы. Немало исследовательской и художественной литературы посвящено партизанскому движению в странах социалистического содружества — Югославии, Болгарии, Польше и др. В моей книге я хочу на примере белорусского опыта подчеркнуть, как велико было политическое и стратегическое значение партизанской борьбы в Великой Отечественной войне и как важно найти пути четкого оперативного взаимодействия органов тыла фронтов с партизанами.

По расчетам П. К. Пономаренко, гитлеровским захватчикам пришлось отвлечь на борьбу с партизанами 30 регулярных дивизий. Если добавить к ним 55 охранных полков и 206 батальонов, 34 полицейских полка, 115 полицейских батальонов, кавалерийскую жандармскую бригаду, полк полевой жандармерии и 38 отдельных моторизованных, оснащенных танками жандармских взводов, то окажется, что всего было брошено на борьбу с партизанами около 50 немецких дивизий[19].

Диверсионные удары по коммуникациям всегда составляли важную задачу партизанской борьбы. ЦК КП(б) Белоруссии 8 июня 1944 года дал указания подпольным партийным органам, партизанским соединениям и отрядам нанести всеми силами мощные удары но железнодорожным коммуникациям противника и парализовать его перевозки. Только за одну ночь на 20 июня партизаны перебили около 41 тысячи рельсов, а с 20 по 29 июня — еще более 20 тысяч рельсов[20]. В результате противник лишился возможности сколько-нибудь успешно маневрировать людскими и материальными ресурсами. Начальник военных сообщений гитлеровской группы армий «Центр» генерал Г. Теске писал: «За 24 часа до начала русского наступления партизаны провели в ночь на 20 июня огромнейшую акцию. Было насчитано 10,5 тысячи нарушений пути… Следствием было почти полное нарушение движения больше чем на 24 часа…»[21].

Высокую оценку действиям партизан Белоруссии дал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков: «За несколько дней до начала действий Красной Армии по освобождению Белоруссии партизанские отряды под руководством партийных органов республики и областей провели ряд крупных операций по разрушению железнодорожных и шоссейных магистралей и уничтожению мостов. Это парализовало вражеский тыл в самый ответственный момент»[22].

В партизанских отрядах Белоруссии плечом к плечу сражались люди более 70 национальностей и народностей Советской страны. Здесь же воевали патриоты из Чехословакии, Польши, Югославии, Франции и других европейских государств, а также немцы-интернационалисты. Наше партизанское движение явилось частью общей борьбы всех народов Европы против нацизма, оно стало великим примером и знаменем для народов оккупированных фашистами стран.

Большим политическим событием явилась шестая сессия Верховного Совета БССР, состоявшаяся в Гомеле 21–24 марта 1944 года. Мне довелось присутствовать на ее первом заседании в качестве гостя. Открыла сессию Председатель Верховного Совета Белоруссии Надежда Григорьевна Грекова. Наряду с другими в повестку дня были включены вопросы:

1. Освобождение белорусских земель, дальнейшие задачи борьбы белорусского народа против немецких захватчиков и ближайшие задачи восстановления народного хозяйства Белорусской ССР.

2. Утверждение Государственного бюджета БССР на 1944 год и утверждение отчета о выполнении Государственного бюджета за 1940 и 1941 годы.

Это была первая сессия за период войны. О ней знала вся Белоруссия по эту и по ту сторону фронта. Радио, сотни тысяч листовок и газет оповестили о столь важном событии все население, в том числе и оккупированных областей. Для партизан, подпольщиков, всего населения сам факт созыва этой сессии Верховного Совета республики был призывом удвоить силы для быстрейшего изгнания врага.

От солдат, сержантов, офицеров и генералов 1-го Белорусского фронта сессию приветствовал Герой Советского Союза капитан Козич, прибывший с переднего края. В каждый из четырех дней работы высшего органа государственной власти республики не переставали поступать приветствия и доклады о положении на местах от подпольных обкомов партии, от командиров и комиссаров партизанских соединений и отрядов.

Осенью 1944 года республиканские и местные власти Белоруссии уточнили ущерб, причиненный фашистскими варварами многострадальной республике за три года оккупации. Он оказался намного большим, чем это представлялось по материалам 6-й сессии Верховного Совета БССР. С трудом поддается воображению вандализм гитлеровских извергов! Белоруссия потеряла каждого четвертого жителя: свыше 2200 тысяч человек фашисты убили, почти 380 тысяч человек угнали на принудительные работы в Германию[23].

Выжженная земля, руины и пепелища представились нашим глазам, когда мы шли по Белоруссии. 209 городов, рабочих поселков и районных центров, 9200 деревень враг полностью или частично уничтожил. Более 10 тысяч промышленных предприятий были разрушены и разграблены. Гитлеровцы уничтожили 96 процентов энергетических мощностей, разорили 10 тысяч колхозов, 92 совхоза, 316 машинно-тракторных станций. В результате вражеской оккупации валовая продукция промышленности республики к концу 1944 года составляла всего 5 процентов уровня довоенного 1940 года[24]. Казалось, потребуется столетие для восстановления. Ведь не только довоенный, даже дореволюционный уровень экономики республики неизмеримо превышал то, что осталось после фашистского нашествия.

До революции Белоруссия считалась краем болот, лесов, краем, обделенным самой природой, где жили неграмотные и полунищие люди, которые питались «бульбой» и вырабатывали некоторые деревянные изделия, да еще пели заунывные песни. Начальные школы были тогда только в наиболее крупных уездных пунктах, гимназии — в Гродно и Минске; высших учебных заведений не было ни одного. Подавляющее большинство населения жило в деревнях, доведенных до полного разорения.

Такой Белоруссия вошла в состав Союза Советских Социалистических Республик в 1922 году. 17 октября 1922 года газета «Известия» писала: «Промышленность Белоруссии не имеет большого государственного значения; она обслуживает местный рынок. Крупного производства в Белоруссии вовсе нет, если не считать лесозаготовительных и деревообрабатывающих предприятий».

С помощью всех братских республик, в первую очередь РСФСР, в республике к началу Великой Отечественной войны вступило в строй 1700 промышленных предприятий, выросли национальные кадры специалистов и достигнуты немалые успехи в сельском хозяйстве, культуре, здравоохранении.

И все это было предано гитлеровцами огню и мечу.

Еще не закончилась война, а на помощь Белоруссии из всех республик пошли поезда с хлебом, строительными материалами, медикаментами, заводским оборудованием и т. д. После завершения Белорусской операции мы не теряли ни малейшего случая, чтобы послать республике-партизанке отбитые у фашистов транспортные средства, станочное оборудование, горючее, строительные материалы и пр.

Связь командования фронта и армий с ЦК КП(б)Б и правительством Белоруссии сохранялась и в последующие месяцы войны и даже после войны, когда мы получили новую возможность отдать республике многое, уже ненужное войскам. Конечно, в основе и этой помощи лежало плановое начало: излишествующее армейское имущество распределялось по стране по разнарядкам центра. Но ведь, как во всем советском планировании, и здесь были «встречные планы»: войскам фронта не стоило большого труда в мирных условиях отремонтировать лишнюю сотню тракторов, автомобилей, другой техники, чтобы передать все это своей «подшефной» республике. К нам приезжали на встречи с воинами-победителями секретарь ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко, члены бюро Центрального Комитета В. Н. Малин, Г. Б. Эйдинов, П. 3. Калинин, заместитель начальника БШПД И. П. Ганенко, заместитель Председателя Совнаркома БССР А. Р. Шавров, нарком пищевой промышленности Н. Г. Грекова, нарком мясной и молочной промышленности М. Д. Шаройко, нарком просвещения Е. И. Уралова, нарком социального обеспечения Е. Т. Гуценкова, ответственный работник Совнаркома БССР П. А. Абрасимов. Наши гости, разумеется, живо интересовались тем, что мы намерены еще сделать для их республики.

То, что теперь видим в Белоруссии, иначе, как чудом, не назовешь. Пусть небольшая, но все же и наша доля — доля войск 1-го Белорусского фронта — в этом есть.

Мне все время хотелось увидеть современную Белоруссию, увидеть возрожденными те места, где совсем недавно все лежало в развалинах. Такую возможность я получил впервые летом 1974 года, когда в числе участников боев за освобождение республики был приглашен на празднование 30-летия этого великого события и в честь присвоения Минску почетного звания «Город-герой».

Я готов был к тому, чтобы увидеть грандиозный праздник, но то, чему стал свидетелем, превзошло все ожидания.

В столицу были приглашены десятки тысяч граждан из всех областей и районов Белоруссии, бывшие подпольщики, партизаны, ветераны войны, а также гости из всех республик Советского Союза и из-за рубежа. Выдалась чудесная погода. Торжественное шествие двинулось к монументу Победы по Ленинскому проспекту. Во главе демонстрантов шли руководители Коммунистической партии и правительства Белоруссии, почетные гости. Обе стороны улицы были заполнены жителями с цветами, флажками, транспарантами. Бесконечные взрывы рукоплесканий, восклицания взаимных приветствий при встрече с давно невидевшимися друзьями, знакомыми военными, партизанами, земляками…

Море живых цветов! К монументу Победы возлагались сотки венков. Тысячи граждан стремились положить хоть один цветок к его подножию.

Затем — Хатынь. Подобного мемориального комплекса до того я не видел.

Хатынь… Теперь это название стало собирательным именем. Это — «кладбище деревень». Сюда приходят и будут приходить миллионы, десятки миллионов людей со всех концов земного шара.

В процессии к мемориалу в день 30-летия освобождения Белоруссии участвовало 50 тысяч человек. У «Стены памяти» воцарилась тишина. К собравшимся обратился с речью кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КПБ Петр Миронович Машеров. Негромким голосом он говорил о трагедии Хатыни. Свою речь закончил призывом почтить память погибших коленопреклонением. На колени опустилась вся многотысячная масса. В этот момент раздался траурный перезвон двадцати шести колоколов.

Здесь на отдельных квадратах земли растут три березки, на месте четвертой — Вечный огонь. Символ: каждый четвертый житель Белоруссии погиб. Да, пока существует земля и живут на ней люди, этого забыть нельзя!

Авторы мемориального комплекса «Хатынь» архитекторы Юрий Градов, Валентин Занкович, Леонид Левин, скульптор Сергей Селиханов заслуженно стали лауреатами Ленинской премии.

Что может сильнее пробудить в сердцах гнев против фашизма, империализма, чем этот мемориал!

На 21-м километре от Минска по московскому шоссе воздвигнут Курган Славы в память о тех днях, когда четыре советских фронта двинулись летом 1944 года на врага, чтобы полностью изгнать его с белорусской земли.

Скульпторы А. Бембель и А. Арцимович, архитекторы О. Стахович и Л. Мицкевич, инженер В. Лапцевич создали оригинальный монумент: четыре штыка, венчающие курган, символизируют боевое содружество четырех фронтов, победивших в этом грандиозном сражении.

Стоя на Кургане Славы, я вспомнил многое из того, что пришлось пережить 30 лет назад.

Во Дворце спорта в Минске состоялось торжественное заседание, посвященное 30-летию освобождения Белоруссии. В своем докладе П. М. Машеров подчеркнул, что на белорусской земле героем был каждый, кто мог и кто не мог стоять в военном строю: и боец партизанского отряда, и парнишка, ставший связным, и деревенский дед, указывавший партизанам тропы через непроходимые болота, и женщина, скрывавшая раненого в своем доме. Героями были все, в ком жила любовь к Родине и ненависть к фашизму.

Слушая этот доклад, я чувствовал, что говорит человек, испытавший всю тяжесть борьбы с оккупантами. И это на самом деле так. К зиме 1941 года П. М. Машеров создал в Россонском районе широко разветвленное комсомольское подполье. В апреле 1942 года он организовал один из первых в районе партизанских отрядов. В марте 1943 года Петра Мироновича утвердили комиссаром бригады имени К. К. Рокоссовского, которая действовала в Россонском и Освейском районах Витебской области. Позже бригада передислоцировалась в Вилейскую область. Там П. М. Машерова назначили секретарем Вилейского подпольного обкома комсомола.

За боевые подвиги Петр Миронович был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Мать П. М. Машерова — Дарья Петровна жила в той местности, где действовал партизанский отряд ее сына. Тяжело раненный, он некоторое время скрывался у нее. Когда фашисты прознали об этом, они казнили мать Машерова.

Возвращаясь из Минска, я находился во власти впечатлений от небывалого всенародного праздника. Уверен, что каждый ветеран войны переживал столь же глубокие чувства.

Я видел опустошенную Белоруссию в огне военных пожарищ и увидел ее процветающую и преуспевающую спустя 30 лет. Именно за такое будущее воевали советские люди.

Таковы были мои впечатления от первой встречи с послевоенной Белоруссией. Они еще более укрепили мое желание вновь побывать в республике. И такая возможность представилась.

В апреле 1977 года я вновь прибыл в Белоруссию, но не как гость, а как посланник Всесоюзного общества «Знание», по заданию которого мне предстояло сделать доклады на заводах, в воинских частях, в Государственном музее истории Великой Отечественной войны, в колхозах. В частности, я выступил на Минском тракторном и Минском автомобильном заводах, на Белорусском автозаводе в Жодино, на Минском радиозаводе имени 50-летия Компартии Белоруссии, на заводе электронно-вычислительных машин имени Г. К. Орджоникидзе, на заводе холодильников.

За несколько часов до выступления на том или ином заводе я стремился познакомиться в общих чертах с производством, побывать в цехах, поговорить с отдельными рабочими. Весь день проводил на предприятиях, а вечером подводил итоги виденному и слышанному и записывал свои впечатления.

А впечатления были изумительные. Что ни завод, то целый район. Цехи выглядят как широкие городские улицы, по которым в несколько рядов движутся конвейеры, несущие на себе детали, — одни идут горизонтально к главному конвейеру, другие детали подаются сверху, третьи — снизу.

На всех предприятиях люди одеты в ладную спецодежду, многие носят белоснежные наглаженные халаты. Нет суетливости, простоев, нет задымленных табаком коридоров. Каждый рабочий или работница сосредоточенно управляет своим станком, ни на минуту не забывая о главном: «Ритм — четкий, темпы — высокие, качество — отличное». Эти слова стали девизом всей белорусской промышленности, они начертаны всюду — на заводских площадках, в скверах, в клубах и цехах, иногда и у рабочего места. Каждый цех, каждая бригада соревнуется именно под таким девизом. При этом показатели соревнования у всех на виду.

Не только внутри цехов, но и на всей прилегающей территории — безупречная чистота. Везде — газоны, клумбы. Озеленение здесь в почете, как, впрочем, и во всем Минске. Труженики города-героя берегут каждое дерево и куст.

Виденные мною заводы имеют благоустроенные дворцы культуры, спортивные залы, бассейны, детские учреждения, поликлиники, столовые. Все учатся: кто в техникумах, кто на вечерних факультетах вузов, кто на краткосрочных курсах, в семинарах, путем самообразования. Новая техника требует не просто диплома, а подлинного знания конкретной области работы и повышения общей культуры.

Таково общее впечатление от того, что я увидел на минских предприятиях. Допускаю, что кое-кто, прочитав эти строки, скажет: «А не перехватил ли автор? Не так уж все у нас гладко». Сразу отвечу: сам понимаю, что есть и трудности, и неполадки. Но увиденное мною, уже достигнутое, стоит на уровне, о котором недавно только мечтали. И можно только радоваться тому, что реально завоевано, что является свидетельством гигантского пути, пройденного белорусским народом.

Многие улицы Минска названы именами героев минувшей войны. Проспект Рокоссовского решил посмотреть не торопясь. Часто останавливал машину у отдельных зданий и проездов. В противоположном конце проспекта находится улица Малинина. Бесконечно дороги для меня эти имена. Маршал К. К. Рокоссовский — командующий нашим фронтом, генерал армии М. С. Малинин — начальник штаба фронта. Мне как заместителю командующего фронтом по тылу приходилось постоянно встречаться с ними, пройти вместе тяжелые годы войны. Я всегда находил у них поддержку и добрый товарищеский совет. Именно от Рокоссовского я получил приказание подготовить развернутое решение Военного совета фронта о мерах помощи белорусскому народу. С первых дней войны, в битвах за Москву и Сталинград, на Курской дуге, в Белорусской операции Константин Константинович Рокоссовский и Михаил Сергеевич Малинин были всегда вместе.

Проспект Рокоссовского состоит из новых зданий повышенной этажности, озеленен. Не менее красива улица Малинина: одна сторона ее окаймлена высокими зданиями, другая примыкает к большому голубому озеру.

Мне очень приятно сознавать, что в городе-герое Минске увековечена память моих близких боевых друзей маршала Рокоссовского и генерала Малинина.

Далеко шагнуло за эти годы и сельское хозяйство республики, особенно животноводство, овощеводство, льноводство. Небывалый скачок совершен в производстве зерна.

Весьма примечательным является широкое наступление на заболоченные земли, которые составляют значительную часть территории республики. Мелиоративные работы проводятся на больших площадях; в недалеком будущем заболоченные земли превратятся в плодородные пашни, луга и пастбища. По мнению специалистов, земли белорусского Полесья, если их правильно осушать и использовать, не уступят богатым землям Кубани. Уже сейчас многие колхозы и совхозы на осушенных торфяниках собирают по 30–35 центнеров зерна с гектара, по 280–300 центнеров картофеля.

Я посмотрел документальный фильм «Добрая земля» о коренных изменениях в сельском хозяйстве Полесья. Тысячелетиями природа формировала там сложные и труднодоступные земли. Первые попытки освоить их, предпринятые в послевоенный период, принесли не такой высокий эффект, как ожидалось. Но труженики полей в содружестве с наукой и с помощью государства настойчиво добивались лучших результатов. Через десять лет урожайность увеличилась в полтора раза, в 1969 году — почти в четыре раза, а в 1976 году — более чем в шесть раз. Это достигнуто благодаря комплексному ведению земледелия. Просто осушая землю, можно и погубить ее. Здесь требуется глубоко продуманный подход. Кинофильм «Добрая земля» наглядно показывает технологию решения этой проблемы.

Тысячу раз правы белорусские товарищи, заложившие плановое архитектурное начало в переустройство жизни в деревне в масштабе всей республики. Это дает свои результаты. Каждый житель, предпринимающий индивидуальное строительство (с помощью государства или за свой счет), каждый председатель сельского Совета и колхоза, директор совхоза имеет правильный ориентир при решении на первый взгляд мелких вопросов по жилью, по благоустройству.

Конкретным тому примером может служить колхоз «Новый быт» Минского района, где мне удалось побывать. Борис Николаевич Фунтиков много лет возглавляет это хозяйство. Земли здесь 7,5 тысячи гектаров. Можно было бы сказать, что это типичное хозяйство, но особенность его та, что в колхоз входят 25 населенных пунктов — от 5 до 116 дворов в каждом.

Всего жителей — более 3 тысяч. Общее собрание колхоза решило развивать четыре населенных пункта, а остальные постепенно ликвидировать. Кто хочет строиться сам, может получить земельный участок до 15 соток с обязательством строго соблюдать требования генерального плана. Основной курс, однако, — строительство за счет артели; живущий в новом доме колхозник вносит квартплату на общих основаниях.

Центральная усадьба запроектирована с учетом роста населения на 3900 жителей. Уже вырисовались ее улицы. Построены дома различных типов — многоквартирные и коттеджи, одно-, двух- и трехэтажные. Есть квартиры на две, три и четыре комнаты со всеми удобствами. Я посмотрел четырехкомнатную квартиру, построенную в двух уровнях: внизу столовая, кухня, кладовая, санузел; вверху спальня родителей, две детские спальни и санузел. Колхозник, живущий в ней, доволен своей квартирой.

По словам Бориса Николаевича, колхозники охотно вселяются в эти дома. Остановка за строительством, программа которого рассчитана на 8 лет. Хотя артель получает в год до двух миллионов рублей чистой прибыли, денег всегда в обрез: одновременно строятся многие производственные объекты.

У меня осталось очень приятное воспоминание от посещения первого в этом колхозе нового детского сада — круглосуточного. В нем до ста детей от двух до шести лет. Каждая возрастная группа имеет свою спальню, игральную комнату. Территория сада достаточна для того, чтобы дети могли заниматься своими трудовыми делами: одни ухаживают за кустами и деревцами, другие сажают цветы и декоративную зелень, третьи красят скамейки. Заведующая детсадом Мария Степановна Шавкун заявила:

— Мы ни в чем не имеем отказа.

Как раз при мне председатель колхоза сам напросился сделать пристройку для зимнего сада.

В первый же день прибытия в Минск я представился командующему и члену Военного совета Краснознаменного Белорусского военного округа. Генерал-полковник танковых войск Михаил Митрофанович Зайцев тут же пригласил меня к себе. Вскоре зашли к нему в кабинет член Военного совета генерал Александр Васильевич Дебалюк и первый заместитель командующего генерал Алексей Иванович Семиренко. Состоялась беседа о боевых и трудовых традициях Белоруссии, о воспитании на них молодежи.

— Одному из соединений округа, — сказал командующий, — присвоено почетное имя Верховного Совета БССР. В годы войны оно стало трижды орденоносным и получило наименование Рогачевского. Люди нашего округа гордятся историческим прошлым и новыми добрыми традициями. Я очень рекомендую вам, Николай Александрович, побывать в этом «хозяйстве», ведь оно входило в состав вашего фронта, Первого Белорусского.

И вот мы в гостях у воинов Рогачевского соединения имени Верховного Совета БССР. С командиром, начальником политотдела, заместителем командира по тылу мы встретились как давнишние знакомые, чему, видимо, послужило первое издание моей книги «На главном направлении». Они коротко познакомили нас с историей соединения, показали на схеме его боевой путь.

Командир полка, сопровождавший нас по военному городку, показал размещение нескольких подразделений, столовую, клуб, библиотеку, учебные и другие помещения. Он помог нам увидеть солдатский быт, как говорят, снизу, таким, каков он есть повседневно, ежечасно. Всюду — безукоризненный порядок, чистота, много света. Личное «хозяйство» солдата содержится в образцовом состоянии.

На кухне нас встретили в белоснежных спецовках солдаты-повара. Оборудование поразило высоким уровнем механизации, отлично действующими электрическими приборами. Каждый воин получает положенный паек плюс некоторую добавку от подсобного хозяйства. Неподалеку располагается теплица, откуда поступает ранняя зелень, в другом месте содержится на откорме поголовье свиней.

На протяжении многолетней службы в армии я хорошо знал и ценил значение подсобного хозяйства; тогда по нему определяли и работу командира части. В более поздние времена эти хозяйства ликвидировали, как якобы мешающие боевой подготовке войск. Теперь все восстановлено, но боевая готовность неизмеримо возросла. Заместитель командира соединения по тылу сообщил, что свыше 30 дней в году все соединение потребляет мясо собственных подсобных хозяйств. Кроме того, каждый командир части имеет за счет подсобного хозяйства фонд для выдачи воинам добавочных продуктов в праздничные дни.

Здесь уместно сказать, какое большое внимание уделяется в настоящее время развитию подсобных хозяйств и крупных совхозов в Вооруженных Силах нашей страны.

Уже после гражданской войны стали развиваться прикухонные хозяйства. В некоторых военных округах на востоке страны даже были сформированы совхозы с общей площадью до 400 тысяч гектаров.

И в годы Великой Отечественной войны эта задача не выпадала из поля зрения фронтового и армейского командования. К концу 1943 года в Красной Армии существовало свыше 5 тысяч крупных и мелких военных хозяйств, которые поставили войскам около 518 тысяч тонн картофеля и овощей, более 2 тысяч тонн мяса, около 6 тысяч тонн рыбы, значительное количество молока, яиц, грибов и зелени[25].

Но особенно заметный сдвиг в развитии военных совхозов наблюдается в последние годы. Молочно-мясные, овоще-молочные, рыбные хозяйства, овцеводческие комплексы, птицефабрики имеют значительный удельный вес в системе тыла Министерства обороны, особенно для обеспечения войск Севера и засушливо-пустынных районов. При этом в первую очередь используются земли, отведенные военному ведомству для учебных и иных целей. В каждой воинской части создано прикухонное (прикамбузное) подсобное хозяйство. Многие части и подразделения отдаленных районов почти на сто процентов обеспечиваются основными видами продовольствия за счет военных сельскохозяйственных предприятий. Все больше строится зимних и весенних теплиц, в которых выращиваются зеленый лук и другие овощи.

Ежегодные капиталовложения в военные сельхозпредприятия обеспечиваются собственными прибылями. Многие военные хозяйства перешли на вполне современную промышленную основу: строят птицефабрики с полной автоматизацией процессов раздачи кормов, гигиенической уборки, сбора и транспортировки яиц и т. д.; в коровниках монтируются электрические доильные установки, механизируется раздача кормов и поение животных, уборка навоза; создаются крупные овцеводческие комплексы на 20–30 тысяч овец и др.

В 1977 году, например, мне случилось побывать в одном военном совхозе. Основное направление его — животноводство и производство яиц. В клетках содержится около 100 тысяч кур-несушек, дающих 60–65 тысяч яиц в сутки. Сбор и доставка яиц обеспечиваются многочисленными ленточными транспортерами, трое — пятеро птичниц справляются с уборкой и упаковкой их по каждому блоку.

— Совхоз непрерывно набирает силы, совершенствуется, развивается по генеральному плану, — пояснял ответственный работник одного из Центральных управлений Министерства обороны Алексей Феофанович Стрижков.

Мы проехали улицу Гагарина в заново отстроенном поселке. На ней больше 100 современных домов. Преобладают двухэтажные квартиры, расположенные, так сказать, в четырех уровнях. В самом низу — большая кладовая, облицованная внутри белой глазурованной плиткой, здесь же умывальник, стол и два радиатора центрального отопления, отдельный выход во внутренний двор. В ней хранятся и разделываются продукты, чтобы затем, уже в очищенном виде, поступить на кухню, куда ведет небольшая лестница. В десятиметровой кухне газовая плита, умывальник, горячая вода, встроенная мебель и кухонные принадлежности. Рядом — столовая, небольшая комната и туалет. Несколькими ступенями выше — гостиная с радиоприемником, телевизором, диваном и другой мебелью. Еще выше — две спальные комнаты с балконом.

Так живут рабочие этого совхоза.

В центре поселка — трехэтажное здание школы. Она обеспечена новейшими наглядными пособиями. Один из классов приспособлен для изучения иностранных языков с помощью электронных устройств.

Несколько в стороне от школы — детский сад, где ребята находятся с 8 часов утра до 8 часов вечера.

Хорошее впечатление оставили столовая для рабочих и магазины военторга.

Возможно, самое интересное в этом хозяйстве — биологическая очистка отходов. Мы посмотрели аэробно-очистительное сооружение, куда стекаются по трубам все отходы. Протяженность коммуникаций, подведенных к этому сооружению, 5 километров. За биостанцией размещается водосборник очищенной, совершенно прозрачной воды. О безукоризненном качестве очищенной воды свидетельствует тот факт, что в ней живет и размножается рыба. От водосборника вода уходит в реку.

— Создавая такое хозяйство на месте бывших болот, — говорит А. Ф. Стрижков, — мы стремились сразу же выйти на порог двухтысячного года. Уж слишком дорого обходится так называемый переходный период. Не только здесь, но и во всех других военных хозяйствах первостепенное внимание уделяется жилью для рабочих, школам-интернатам, объектам культурно-бытового назначения. Всюду используются наиболее современные типовые проекты, предусматривающие весь комплекс удобств и эстетики.

— Я мог бы продолжить перечень таких передовых хозяйств, — заметил начальник Центрального продовольственного управления Министерства обороны генерал Иван Данилович Исаенко. — Особенно велико значение военных хозяйств в смысле сокращения дальних перевозок и бесперебойного обеспечения сельхозпродукцией личного состава армии и флота в труднодоступных районах.

Говоря о современных солдатских общежитиях, мне не хочется называть их казармами. Этот термин имеет многовековую давность и с ним всегда ассоциируется нечто унылое, серое, давящее на психику. Теперь же совсем не то. В общежитиях воинов все до тонкостей учтено и предназначено для лучшего самочувствия солдата. Простор, много света, чистый воздух. У каждой кровати коврик. Считается обязательным ежедневное обтирание тела и мытье ног на ночь холодной водой. Обувь снимается при входе, где стоит шкаф с индивидуальными тапочками без задников (солдаты в шутку называют их «ни шагу назад»). Пока личный состав находится в общежитии, сапоги проветриваются на специальных стойках в отдельном помещении. Правда, пограничники, с которыми я недавно встречался, высказываются против такого «отрыва сапог от солдата»: в случае тревоги начнется неизбежная толчея. Но такова уж особенность пограничной службы…

В учебных классах смонтированы узлы механизмов, многие даны в разрезе. С помощью электроники командир наглядно демонстрирует взаимодействие частей и механизмов.

Нам очень понравились ленинские комнаты, они уютны, красиво оборудованы, доходчиво отражают важнейшие события в стране и жизнь подразделения. К чести начальника политотдела Рогачевского соединения могу засвидетельствовать, что там вся наглядная агитация отличается разнообразием форм, доходчивостью и злободневностью. При этом надо отметить широкое участие умельцев-воинов, творческий подход их к художественному оформлению.

Осмотрели мы и автодром соединения. Он поражает высоким техническим оснащением. Даже самый неискушенный человек за короткий срок приобретает на таком автодроме необходимые устойчивые навыки.

Сопровождавший нас начальник отдела туризма округа подполковник Николай Антонович Снегирев с увлечением рассказывал о большом внимании командования округа к физической закалке личного состава. Сам Н. А. Снегирев за 20 лет службы в армии прошел солидную школу. Около 14 лет он участвовал в боевой подготовке войск Туркестанского и Среднеазиатского военных округов как альпинист; более 300 восхождений совершил за эти годы, получил звание мастера спорта СССР, неоднократно был чемпионом и призером первенств СССР и Вооруженных Сил. На его счету значатся восхождения на пик Ленина (дважды), пик Коммунизма, пик Евгении Корженевской, пик Победы, пик Патхор, пик Курумды, пик Свободная Корея и др. Он подготовил несколько мастеров спорта и много разрядников. Даже не верится, что такой на вид не пышущий здоровьем офицер имеет столь яркую спортивную биографию.

Именно Николай Антонович настоял на том, чтобы я посетил еще несколько гарнизонов. По дороге мы не раз возвращались к теме физической подготовки наших воинов, к проблеме бережного обращения с реликвиями войны, с боевыми и историческими традициями.

— Как лучший пример в этом плане, — сказал подполковник Снегирев, — выглядит именно то «хозяйство», куда мы едем.

Командир и политработник, радушно встретившие нас, показали в общем такие же объекты, какие мы видели в подразделениях соединения имени Верховного Совета БССР. Кое-что здесь, на наш взгляд, сделано лучше. В частности, огромное впечатление производит «Мемориал Славы», где установлены бюсты однополчан — Героев Советского Союза. Примечательно то, что все бюсты созданы руками талантливых воинов части.

На большой бетонированной площадке перед бюстами Героев Советского Союза совершаются торжественные церемонии: принятие присяги, встречи с родителями, всевозможные митинги и др.

Между прочим, командование придает большое значение сравнительно частым встречам воинов со своими родителями. Здесь это не формальный акт. Гостям разрешается посетить казармы, столовую, клуб.

Еще одна любопытная деталь. В ротах заведены общественные библиотеки. При увольнении в запас воин может оставить в дар ту или иную книгу, сделав на ней соответствующую запись. Я просмотрел много таких книг, и меня взволновали искренние, чистосердечные записи, добрые пожелания. Питомцы армии благодарят за учебу, за воспитание, отмечая свои симпатии к командирам. В ротах заведен специальный учет этого подарочного фонда; для чтения книги выдает воинам общественный библиотекарь.

Затем нам предложили послушать выступление солдатского инструментально-вокального ансамбля. Каждый из десяти его участников уверенно владеет своим инструментом, и часто даже не одним, а солисты обладают хорошими вокальными данными. Выявить эти таланты, не дать им застояться, помочь молодым дарованиям совершенствоваться — этим занимаются командиры и политработники.

Да, армия — это подлинная школа жизни. Казалось бы, и срок небольшой — всего лишь два года, — а как велики перемены в молодом человеке! Он мужает, взрослеет. За это время у него происходит заметный качественный сдвиг в выдержке, в поведении, в оценке окружающей действительности, в подходе к решению жизненных задач.

Советские Вооруженные Силы, кроме своей основной священной обязанности — бдительно стоять на страже великих завоеваний Октября, — выполняют одновременно другую, я бы сказал, высокогуманную миссию: они возвращают стране, по существу, нового человека, с более сформировавшимися взглядами, с новым сознанием личной ответственности перед товарищами и перед Родиной. «Юноши приходят в солдатскую семью, не имея жизненной школы. Но возвращаются они из армии уже людьми, прошедшими школу выдержки и дисциплины, получившими технические, профессиональные знания и политическую подготовку», — говорил товарищ Л. И. Брежнев в докладе на XXV съезде КПСС.

После войны прошли десятилетия. Выросли новые поколения людей, для которых события Великой Отечественной войны ушли в глубь истории. Но они никогда не забудут героических дел своих предшественников, участников кровопролитных сражений с озверелым врагом человечества — фашизмом.

Советским воинам, совсем молодым и давно ушедшим на заслуженный отдых, всегда доставляет радость видеть собственными глазами плоды одержанной военной победы, величественные маяки на пройденном пути, зовущие вперед, к коммунизму.