На главном направлении

От Вислы до Одера

С выходом советских войск на территорию сопредельных государств начался новый этап в действиях фронтов, в том числе и в работе тыла 1-го Белорусского фронта.

Польша более пяти лет находилась под оккупацией гитлеровцев. Они не признавали никаких, даже самых жестоких военных законов в поставках сельскохозяйственных продуктов, они просто грабили, убивали за малейшее сопротивление. В то же время фашистская пропаганда внушала польскому населению, что с востока надвигается армия «большевистских грабителей». Попадая на почву, подготовленную за 20 лет антисоветской пропаганды в Польше Пилсудского и Рыдз-Смиглы, эта клевета не оставалась безрезультатной. В такой обстановке от каждого советского воина требовалось глубокое сознание своей ответственности, понимание освободительной миссии Красной Армии.

Особенно большие требования предъявлялись к солдатам и офицерам тыла. Все прекрасно понимали, что нам, работникам тыла, больше всего придется вступать в деловые отношения с польским населением, в первую очередь с крестьянами, для заготовки продовольствия и фуража. Сколько тыловых частей и учреждений, сколько госпиталей придется разместить в польских городах и селах — и всюду при этом надо заботиться о том, чтобы избежать нарушения обычаев и уклада жизни населения. Проще всего отнести все невзгоды за счет войны, но при хороших взаимоотношениях их можно ослабить. Надо сказать, что советские воины по-братски относились к польскому народу.

Помню, в июле 1944 года мы разместились в большой приграничной польской деревне. Комендант отвел для штаб-квартиры начальника тыла фронта дом крестьянина, у которого были жена и больная дочь 20 лет. Наша первая беседа с хозяином дома носила несколько нервный, напряженный характер. На мои вопросы он отвечал сдержанно, уклонялся от разговора о положении дел в его хозяйстве. Оживился хозяин лишь тогда, когда зашла речь о болезни дочери, уже много лет страдавшей каким-то недугом; он израсходовал уйму денег на лечение, но безрезультатно. Как раз в это время к нам зашли начальник санитарного управления фронта генерал A. Я. Барабанов и главный хирург фронта профессор B. И. Попов. Решили в порядке исключения поместить девушку в одном из женских отделений фронтового госпиталя, предупредив отца, что излечить ее мы не можем, так как заболевание хроническое, но обследование проведем самое тщательное, поставим точный диагноз и облегчим ее страдания, насколько возможно.

Девушку госпитализировали. Это произвело ошеломляющее впечатление на жителей села, и добрая весть о нас стала достоянием всей округи. Однако на следующее утро адъютант доложил мне, что пришел хозяин с жалобой на солдат, несущих охрану штаба. У меня екнуло сердце: неужели кто-нибудь нарушил наказы? Прошу хозяина немедленно зайти ко мне. Оказалось, что он принес солдатам огромный кувшин молока, чтобы угостить их, а те наотрез отказались, слишком буквально выполняя наши наставления. Хозяин обиделся. Я разъяснил солдатам, что принимать такие подарки не возбраняется.

На третий день вечером хозяин пришел ко мне и попросил позволения поговорить откровенно. Оказывается, под влиянием фашистской агитации он спрятал своих свиней где-то в поле, в глубокой яме. Теперь же решил привезти их обратно и спрашивал, не случится ли с ним чего. Хозяин сказал, что таких, как он, в селе немало, все боятся возвратить скотину из разных тайников.

Утром следующего дня во двор въехала телега с четырьмя свиньями. И все остальные крестьяне села поступили так же…

Первейшая задача тыла фронта состояла в том, чтобы найти правильное решение продовольственной проблемы. Наши запасы зерна, крупы, картофеля, овощей остались далеко позади и вывезти их оттуда было нелегко, ибо мы еще не восстановили железнодорожные мосты через Буг.

Снабжать наши войска, а также и рабочих промышленных центров приходилось в стране, где не только экономическая, но и вся гражданская жизнь была катастрофически дезорганизована, а население, встречая нас как освободителей, все-таки еще не избавилось от недоверия, привитого антисоветской пропагандой.

Польские левые политические партии, находившиеся при Гитлере в подполье, лишь начинали свою легальную деятельность. Большое влияние на крестьян в то время имели популярные в стране деятели закупочно-сбытовой сельской кооперации. Именно на них и пришлось нам опереться. Правительство Польши в лице председателя Крайовой Рады Народовой Болеслава Берута и председателя Польского комитета национального освобождения (ПКНО) Эдварда-Болеслава Осубки-Моравского в августе 1944 года приняло ряд важных законов об обязательных военных поставках для государства. Среди них «Декрет Польского комитета национального освобождения об обязательных военных поставках зерновых культур и картофеля для государства» и «Декрет Польского комитета национального освобождения об обязательных военных поставках мяса, молока и сена для государства».

Это были документы большого экономического и политического значения. Поскольку они относились к обеспечению продовольствием как польских, так и советских войск, органы тыла и политуправление 1-го Белорусского фронта разъясняли крестьянам принятые польским правительством законы и оказывали помощь местным заготовителям транспортом, тарой и т. д.

По указанию Военного совета я объехал все воеводства и значительную часть уездов правобережной Польши и всюду имел официальные встречи с представителями ПКНО, с местными властями, которые зачастую состояли из членов довоенной так называемой Крестьянской партии или разного оттенка либералов и социалистов, с представителями кооперативной польской общественности. Эти встречи почти всегда завершались полной договоренностью об условиях, количестве и сроках поставок нам продовольствия и фуража.

Мне особенно запомнилась встреча в городе Бяла-Подляска, где присутствовало свыше 150 представителей польской общественности. Выступавшие призывали неуклонно и досрочно выполнить правительственное задание по поставкам для польской и советской армий.

Хлеб и другие продукты стали поступать на приемные пункты. Декреты обязывали крестьян доставлять все собственным транспортом, но мы не отказывали в автотранспорте, если поступала просьба об этом. Однако такое бывало не часто; крестьяне группировали обозные колонны, называя их красными обозами, и под развевающимися красными флагами торжественно следовали на пункты сдачи. Нередко обозы возглавляли руководители местных комитетов национального освобождения.

15 декабря 1944 года в приказе войскам 1-го Белорусского фронта командующий Маршал Советского Союза Г. К. Жуков объявил благодарность большой группе генералов и офицеров за полное завершение заготовок продовольствия, которого должно было хватить до нового урожая. В приказе по этому поводу говорилось, что успешное выполнение установленного плана заготовок обеспечено большими организационными мероприятиями фронта, широкой массово-политической работой в гминах и громадах, проведенной политорганами, постоянным тесным контактом представителей советского командования с представителями Польского комитета национального освобождения в центре и на местах, большой организационной и материальной помощью, оказанной фронтом и армиями местным властям и польской кооперации.

Все службы тыла приступили на этом этапе победоносной войны к обобщению опыта, полученного в летней наступательной операции. Работа вылилась в крупное научно-исследовательское мероприятие. Нам было что обобщать: за 40 суток наступления, в течение которых войска фронта продвинулись на запад до 600 километров, тыл выполнил небывалую работу. Нам предстояли еще более серьезные испытания, и мы знали: чем полнее и глубже осмыслим предшествующий опыт, тем лучше обеспечим новую операцию. Сначала в дивизиях, затем в армиях и, наконец, во фронте провели сборы, совещания, конференции почти по всем службам тыла. По медицинской, ветеринарной, автомобильной и дорожной службам продемонстрировали десятки всевозможных изобретений и рационализаторских предложений, большей частью реализованных в ходе наступления.

Опыт летних наступательных операций 1944 года был проанализирован и обобщен в подробных отчетах, составленных специально подобранными работниками служб тыла. Эти отчеты и поныне составляют неоценимый фонд в Центральном архиве Министерства обороны.

С сентября по декабрь велась, таким образом, всесторонняя теоретическая и практическая подготовка кадров тыла к предстоящим грандиозным сражениям.

Важную роль в обобщении и распространении опыта играл «Информационный бюллетень», издававшийся управлением тыла фронта. Хотя фронт находился на территории Польши, мы по-прежнему пользовались услугами типографии ЦК Компартии Белоруссии, которая печатала наш «Бюллетень» до конца войны.

Сложная задача выпала в то время на долю финансовой службы. Мы впервые вступили на зарубежную территорию, где экономический уклад и финансовая система коренным образом отличались от наших. Еще не были найдены пути и формы к определению курса польского злотого в новых условиях, требовалось установить порядок расчетов за поставки для Красной Армии, найти наилучший порядок выдачи денежного содержания военнослужащим при одновременно действующих системах денежных знаков — советских и польских. Еще ряд других вопросов вставал перед нами в этой области в первые месяцы вступления в Польшу, и все они носили острый политический характер. Решением их занимались, конечно, Советское правительство и правительство демократической Польши. Нашим фронтовым финансистам поручили оказывать всемерную помощь польским коллегам. По указанию члена Военного совета фронта Н. А. Булганина этим занялись я и начальник финансового отдела фронта полковник В. Н. Дутов, и нам пришлось немало потрудиться, чтобы внести предложения по всем перечисленным вопросам. Огромный опыт и широкая эрудиция В. Н. Дутова, хорошо знавшего основы государственной финансовой политики СССР и формы международных финансовых связей, принесли немалую пользу в первоначальном налаживании польских финансов.

С небывалой остротой встала перед советским военным командованием задача оказания помощи населению, пострадавшему от фашистского террора. В итоге войны и фашистской оккупации Польша потеряла более 6 миллионов человек. Кроме того, немецко-фашистские захватчики угнали на принудительные работы около 2,5 миллиона человек[26]. Однако ненависть оккупантов к борющемуся за независимость польскому народу проявлялась не только в физическом уничтожении населения, но и в массовом разрушении промышленных и культурных очагов страны. За годы оккупации в Польше было уничтожено 19,6 тысячи (почти 60 процентов) промышленных предприятий, 66 процентов школ и научных учреждений, 55 процентов материальных ценностей в области здравоохранения и 43 процента в области культуры и искусства, до 30 процентов жилого фонда[27]. Многие города Польши представляли собой груды развалин и пепелища.

В такую разрушенную и истерзанную страну вступили наши войска в 1944 году. С самого начала освобождения Польши Советское правительство и Красная Армия помогали ей всем, чем могли. Тыл нашего фронта оказал значительную помощь молодой Польской республике автотранспортом, горючим, отдельными видами продуктов. Надо было обеспечить одеждой и питанием тысячи сирот, родители которых погибли от рук фашистов. По просьбе Берута и Осубки-Моравского для этих детей фронт выделил муку, крупу, сахар, сгущенное молоко, постельные принадлежности из расчета на годовую потребность.

По личному указанию И. В. Сталина 1-й Белорусский фронт передал из своего парка 500 грузовых машин и несколько сот тонн горючего в распоряжение польского правительства. Это сделать было нам тогда нелегко.

По просьбе Польского комитета национального освобождения Советское правительство полностью обеспечило почти трехсоттысячное Войско Польское вооружением, боевой техникой, обмундированием, военными специалистами и пр.

В то время закладывались прочные основы братских связей с польским народом, укрепившиеся в последующие годы.

По выходе наших войск на Вислу в августе 1944 года началась подготовка тыла к новой наступательной операции.

В официальной литературе и всевозможных учебниках часто употребляется термин «подготовительный период операции». Продолжительность его определяется обычно для фронта 25–30 дней, для армии — 10–15 дней. Так, началом подготовительного периода Белорусской наступательной операции считается для войск 1-го Белорусского фронта 31 мая 1944 года (наступление началось 24 июня). Началом подготовительного периода Висло-Одерской операции считается обычно 28 ноября 1944 года (наступление началось 14 января 1945 года). И в том, и в другом случае имеется в виду дата получения оперативной директивы Ставки о подготовке наступательной операции.

Если даже исключить из рассмотрения наступательные операции первого периода войны, поскольку они отличались от операций, проводимых в дальнейшем, и поскольку в них отсутствовали многие факторы, характерные для длительной войны, то при этом условии для фронтового тыла указанные сроки имеют в известной степени приблизительное значение.

Самым характерным для операций Великой Отечественной войны было массовое разрушение наземных коммуникаций. Трудность восстановления их зависела от числа и протяженности в полосе наступления искусственных сооружений, разрушаемых отходившим противником.

Трудно было фронтовому тылу в ходе наступления, но еще труднее — когда оно завершено. Войска вышли на Вислу, а позади остались разрушенными все мосты и путепроводы. В то время, когда фронт продвигался к Висле, дорожные войска во главе с неутомимым и инициативным генералом Г. Т. Донцом строили мосты через Днепр, Припять, Сож, Березину, Западный Буг и множество малых рек и притоков.

Одной из важнейших задач дорожной службы при подготовке Висло-Одерской операции было строительство мостов через реку Вислу.

Белорусская операция завершилась захватом нашими войсками плацдармов на левом берегу Вислы — магнушевского и пулавского. Первый имел протяженность по переднему краю 45 километров и глубину 18 километров, второй — соответственно 30 и 10 километров. Концентрация личного состава на обоих плацдармах оказалась настолько значительной, что нужно было иметь большое число переправ, чтобы обеспечить пропуск тяжеловесной техники, автомашин, а также маневр войск.

Инженерные и дорожно-мостовые части фронта до начала операции построили через Вислу 13 мостов, в том числе 60-тонных — 6, 30-тонных — 5 и 16-тонных — 2 моста. Длина каждого составляла в среднем тысячу погонных метров, не считая подходов. Некоторые мосты, а также дороги, проложенные к ним, имели важное значение как средство оперативной маскировки. Так, в отчетном докладе начальника тыла 8-й гвардейской армии генерала П. Н. Пахазникова отмечалось, что армия располагала тремя дорогами на плацдарм, две из них проходили лесом, непосредственно примыкавшим к Висле и хорошо маскировавшим эти дороги, третья дорога была открыта. Выход войск на плацдарм, а также подвоз материальных средств осуществлялся по первым двум дорогам, а обратный порожняк шел по третьей дороге, что создавало видимость оттягивания войск с фронта в тыл.

Дорожные войска обслуживали также гражданское население и проходившие отдельные воинские команды; дорожники обязаны были сажать их на попутный порожний транспорт. Всего за три месяца до начала операции перевезли по дорогам нашего фронта до 2 миллионов человек. На дорогах, как это делалось и прежде, были организованы питательные, заправочные и медицинские пункты, созданы витрины, призывавшие всех содействовать окончательной победе над фашизмом.

Наряду с эксплуатацией действовавшей дорожной сети дорожные войска фронта готовились к строительству дополнительных мостов через Вислу в районах Варшавы, Демблина, где еще у нас не было плацдармов и противник занимал противоположный берег. К этим объектам заблаговременно подвозились фермы, балки, рамные опоры и прочие элементы мостовых конструкций.

Командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков находил время, чтобы побывать на строительство вислинских мостов и лично убедиться в их состоянии.

Кроме Вислы в полосе предстоявшего наступления протекали такие большие реки, как Бзура (с притоком Равка), Варта, Одер с широкими поймами, достигавшими местами 5–6 километров.

Висла имеет очень сложный водный режим: весной подъем воды достигает 5–6 метров, река разливается до 6 километров. Дно реки песчаное, подвижное, неблагоприятное для строительства мостов. Ледоход начинается в этом районе рано. Такие условия создают большие трудности для сохранения мостов в любое время года, кроме лета.

В дорожных частях фронта насчитывалось 24 тысячи человек, 344 автомобиля, 287 тракторов, 6100 лошадей, 2930 повозок, 36 дизель-молотов, 15 лесопильных рам. Уровень их технической оснащенности был для того времени сравнительно высокий, но он далеко не отвечал размаху предстоявших работ, и лишь благодаря хорошей организованности, самоотверженному труду и отваге личного состава, а также большому опыту начальников наши славные дорожники с честью выполнили задачи, поставленные командованием.

Еще более трудные задачи встали перед военными железнодорожниками. Если строители автодорог могли в качестве временной меры строить низководные сборно-разборные мосты и обеспечивать пропуск войск и боевой техники, то к железнодорожным мостам предъявлялись во время войны почти такие же требования, как и в мирное время. Правда, восстановленные или вновь построенные на обходах железнодорожные мосты обычно назывались временными, но их «временность» была рассчитана на 10–15 лет. Иначе говоря, чтобы пропускать по 18–20 пар железнодорожных поездов в сутки, требовались надежные мосты.

Степень разрушения железнодорожных мостов обычно была настолько велика, что в редких случаях удавалось хотя бы отчасти воспользоваться старыми фермами и опорами, чаще же всего приходилось строить их заново, на обходе, параллельно. Это ускоряло ввод в эксплуатацию целых направлений, но требовало дополнительных усилий от строителей-железнодорожников.

Как только мы вступили на территорию Польши, перед командованием фронта встал вопрос, перешивать ли польские железные дороги на принятую в Советском Союзе колею (1520 миллиметров) или оставить их на западноевропейской колее (1435 миллиметров).

Разумеется, было бы неправильно все дороги Польши перешивать на союзную колею, ибо тогда пришлось бы отказаться от использования западноевропейских вагонов, платформ и цистерн и целиком перейти на советский подвижной состав, в то время когда растущие потребности нашего народного хозяйства и без того создавали трудности для железнодорожного транспорта. А ведь чем дальше уходили советские войска на запад, тем длиннее становились обслуживающие их магистрали, и если бы мы стали перешивать их на союзную колею, это отрывало бы от наших народнохозяйственных нужд все большее число вагонов и паровозов.

К такому выводу пришло командование 1-го Белорусского фронта после того, как мы подсчитали подвижной состав, оставленный противником в правобережной Польше. Всего насчитывалось 2966 исправных вагонов и столько же неисправных, 20 исправных и 148 неисправных паровозов западноевропейской колеи. Этот подвижной состав был, насколько возможно, использован на внутренних коммуникациях право-бережной Польши. Мы попытались даже на двухпутном направлении от Хелма до Демблина (около 180 километров) эксплуатировать один путь на союзной колее, другой — на западноевропейской и на этом участке оборудовали перевалочные пункты для переброски грузов с одной колеи на другую. На станции Хелм организовали слив горючего самотеком, пользуясь разностью уровней эстакад; одновременно сливали горючее из 6 советских цистерн в такое же число трофейных или польских. Эта операция требовала не менее 12 часов, а фронт должен был получать с направления Ковель — Хелм — Демблин ежедневно 20–25 снабженческих поездов или свыше 1000 вагонов. Чтобы перевалить груз из такого числа вагонов с одной колеи на другую, требовалось большое количество подъемных механизмов и перекачивающих средств, которых фронт не имел.

Опыт эксплуатации железной дороги Хелм — Демблин убедил нас, что организация перевалочной базы, которая обеспечила бы нужды фронта, является задачей государственного масштаба и решение ее одному какому-либо фронту не по плечу. Следовательно, отказываться от перешивки на союзную колею хотя бы одного, наиболее мощного железнодорожного направления было невозможно.

В полосе наступления фронта имелось два основных железнодорожных направления. Первое (северное) — Брест, Варшава и далее Познань, Франкфурт-на-Одере; второе (южное) — Ковель, Люблин, Демблин и далее Лодзь, Калиш. До Вислы оба направления перешили на союзную колею, и в целесообразности этого никто не сомневался. Но как быть с железными дорогами, идущими на запад от Вислы? Исходя из чисто экономических соображений, учитывая возможность захвата большого количества трофейного подвижного состава, их следовало бы оставить на западноевропейской колее. Но в этом случае требовались мощные перевалочные базы, способные ежесуточно перерабатывать по 2000 вагонов (по 1000 вагонов на каждом направлении). Такой возможности мы, к сожалению, не имели.

Позволительно поставить вопрос: можно ли было в то время организовать базы с перевалочной способностью 1000 вагонов в сутки на каждом направлении? Да, пожалуй, можно. Но об этом следовало подумать по крайней мере на полгода раньше, когда наши войска не перешли еще государственной границы. Тогда заблаговременно подтягивали бы к границе (по мере освобождения нашей территории) необходимые средства механизации. При этом, конечно, строить перевалочные базы такой мощности целесообразнее вблизи нашей государственной границы, а не по линии Вислы, левый берег которой находился у противника.

Не знаю, может быть, такой вопрос и сейчас кого-нибудь заинтересует, но в то время, во всяком случае у меня как начальника тыла, он даже не возникал. Мы исходили из того, что обеспечить боевую деятельность фронта может важнейшая двухпутная магистраль Варшава — Познань — Франкфурт-на-Одере, если ее перешить на союзную колею. Командование фронта не считало возможным ставить успех предстоящего наступления в зависимость от трофейного подвижного состава, который еще не захвачен, и от работы перевалочной базы, которая еще не организована. Поэтому Военный совет фронта внес на рассмотрение Государственного Комитета Обороны свое предложение: северное (главное) железнодорожное направление восстанавливать на союзную колею, а южное — на западноевропейскую.

В то время к нам поступало в сутки около 50 поездов с различным военным имуществом, из которых до 15 предполагалось переваливать на западноевропейскую колею, а остальные пропускать без задержки по союзной колее. Важным мотивом в обосновании нашего предложения был характер операции — ее стратегическое значение и высокие темпы наступления. Надеяться на автомобильный транспорт при таком большом объеме перевозок, да еще на растянутых коммуникациях, явно неразумно.

Однако Государственный Комитет Обороны решением от 7 октября 1944 года отклонил наше предложение и обязал готовиться к эксплуатации железных дорог западнее Вислы на западноевропейской колее. Уверенный в своей правоте, Военный совет фронта вновь поставил этот вопрос перед ГКО, добиваясь, чтобы разрешили перешить главное направление на союзную колею. И вновь поступило в ответ решение от 21 ноября, обязывавшее вести восстановление железнодорожного пути и строительство мостов только на западноевропейскую колею. Нам ничего не оставалось, как принять к исполнению это указание.

Как позже мне объяснил тогдашний начальник Центрального управления военных сообщений Красной Армии генерал И. В. Ковалев, Государственный Комитет Обороны имел определенные основания отклонить предложение Военного совета 1-го Белорусского фронта. ГКО считал, что удлинение на запад железнодорожных путей союзной колеи еще более усилит напряженность перевозок внутри страны, особенно в связи с развернувшимися работами по восстановлению народного хозяйства. И без того на нашем железнодорожном транспорте задачей номер один являлось достижение максимальной оборачиваемости подвижного состава. Но мы-то исходили из потребности фронта.

Итак, фронтовое управление военно-восстановительных работ № 20, во главе которого стоял Герой Социалистического Труда генерал Н. В. Борисов, получило от Военного совета фронта задачу: всемерно развивать пропускную способность железных дорог, подходивших к Висле с востока, и одновременно готовиться к восстановлению железнодорожных мостов и путей от Вислы и далее на запад на ширину западноевропейской колеи.

В составе железнодорожных войск фронта насчитывалось тогда 26 255 солдат, сержантов и офицеров, сведенных в четыре бригады. Во главе бригад стояли такие крупные специалисты и организаторы, как генерал-майор технических войск В. П. Тиссон (1-я гвардейская железнодорожная бригада), генерал-майор технических войск Т. К. Яцыно (5-я Краснознаменная железнодорожная бригада), генерал-майор технических войск В. И. Рогатко (29-я железнодорожная бригада), полковник Д. Г. Васильев (3-я железнодорожная бригада). Кроме того, было два мостопоезда (№ 13 — командир инженер-полковник И. Л. Москалев и № 7 — командир инженер-майор Н. П. Артеменко).

По тому времени и железнодорожные войска, и спецформирования НКПС были хорошо технически оснащены и материально обеспечены; они имели богатейший опыт нового строительства и восстановления. Достаточно сказать, что именно эти войска восстановили в 1943 году низководный железнодорожный мост через Днепр у Киева в рекордно короткий срок — всего за 8 суток. С сентября по декабрь 1944 года они восстановили 2803 километра пути, 10 770 километров линий связи, построили 24 больших и малых моста.

Но не только этим занимались тогда железнодорожные войска. Большим бедствием для фронтовых железных дорог было отсутствие топлива для паровозов. Его приходилось заготовлять самим. И вот железнодорожные и дорожные войска за короткий срок заготовили для Ковельской и Брест-Литовской железных дорог 542 тысячи кубометров дров. Дровяное отопление — не уголь, но мы и ему радовались: все же поезда двигались, не стояли на месте.

В восстановлении железных дорог и мостов значительную помощь оказало нам польское население. В иные дни выходило на работу до 10 тысяч польских граждан со своими инструментами и тягловой силой, соблюдая высокую организованность и дисциплину.

Военный совет и управление тыла фронта оказывали самую широкую помощь военным железнодорожникам, не считаясь иногда с некоторыми формальными ограничениями, связанными с их положением «прикомандированных». Им отпускалось дополнительно обмундирование, продовольствие, автотранспорт, горючее и др. Кроме того, в помощь железнодорожным войскам выделили за счет инженерных войск фронта 3500 человек, 2 буксирных катера, 40 понтонов грузоподъемностью 10–15 тонн каждый и другие средства.

Военный совет фронта утвердил план восстановления на западноевропейскую колею северного (главного) направления — Варшава, Лович, Кутно, Познань протяжением свыше 300 километров и южного — Демблин, Радом, Скаржиско-Каменка, Томашув, Лодзь, Зданьска Воля, Калиш протяжением свыше 400 километров. Темп восстановления железных дорог планировался 10 километров в сутки, а при незначительных разрушениях — 25 километров в сутки. Тогда же решили построить две перевалочные базы: одну в районе Варшавы, другую в районе Демблина с пропускной способностью по 400–500 вагонов в сутки каждая. Начало строительства баз определялось моментом освобождения от противника противоположного берега Вислы. На восстановление главного направления намечалось выделить две трети сил, а южного — одну треть.

Почему железнодорожное направление Варшава — Познань признавалось главным, а Демблин — Лодзь второстепенным? Варшавское железнодорожное направление — двухпутное, а демблинское — однопутное. Пропускная способность их несравнима. Притом варшавское направление — кратчайшее между Вислой и Одером. Оно совпадало с осью наступления главных сил фронта. Совпадения этого не было лишь непосредственно у Вислы, откуда начиналось наступление, но через каких-нибудь 80—100 километров за Вислой все силы фронта, наступавшие с магнушевского плацдарма, «седлали» это двухпутное направление.

Выбор того или иного железнодорожного направления для восстановления всегда составлял прерогативу Военного совета фронта. Разумеется, начальник тыла фронта вместе с начальником ВОСО и начальником железнодорожных войск предварительно сами тщательно изучали дорожную сеть на всю глубину предстоящей операции, не раз советовались с начальником штаба фронта и лишь затем докладывали Военному совету достаточно разработанный и обоснованный план восстановительных работ с соответствующей расстановкой сил. Именно так было и при планировании Висло-Одерской операции.

Пока мы освобождали свою территорию, фронтовыми железными дорогами управляли органы военных сообщений через советскую гражданскую администрацию. На территории Польши управление железными дорогами с 12 октября 1944 года взял в свое ведение Отдел путей, сообщения и связи Польского комитета национального освобождения, а обслуживание возложил на польских железнодорожников. Сеть железных дорог восточнее Вислы делилась на дирекции, а последние — на эксплуатационные отделения. При отделе путей сообщения ПКНО состоял уполномоченный ЦУП ВОСО НКПС СССР генерал П. И. Румянцев; уполномоченные ЦУП ВОСО находились и при каждой дирекции. В 50-километровой прифронтовой полосе проводили поезда и обслуживали железные дороги военные эксплуатационные полки.

Такая система управления вполне себя оправдала.

На фронтовых железных дорогах имелось в то время 322 колонных паровоза. Паровозные машинисты и поездные бригады, работавшие в составе колонн, движимые высоким патриотическим долгом, проводили поезда буквально на глазах у противника, находившегося на противоположном берегу Вислы. Было зарегистрировано 72 случая артиллерийского обстрела гитлеровцами поездов, проходивших на участке Демблин — Варшава; при этом гражданские и военные железнодорожники, сопровождавшие поезда, потеряли убитыми 42 человека и ранеными 57 человек. Повреждено было 308 рельсов, 268 пролетов проводной связи, 18 стрелочных переводов, 2 паровоза, 20 вагонов.

Несмотря на жертвы, железнодорожники никогда не бросали своих постов. Они научились применять в опасных зонах некоторую военную хитрость: впереди пропускались без особого соблюдения маскировочной дисциплины отдельно идущие паровозы, а за ними вслед шли целые поезда при строгом соблюдении маскировки. В этом случае, правда, большой опасности подвергался одиночный паровоз, отвлекавший на себя внимание противника, но он все же представлял собой трудно поражаемую цель.

По мере того как наращивались железнодорожные и автомобильные коммуникации, в течение августа — октября 1944 года тыловые части и учреждения перемещались в зону между Бугом и Вислой. Всего у нас в то время на 1-м Белорусском фронте насчитывалось около 500 тыловых частей и учреждений фронтового подчинения, в том числе частей охраны и обслуживания — 16, артиллерийских учреждений — 19, медицинских — 226, ветеринарных — 22, интендантских — 29, служб снабжения горючим — 12, военных сообщений — 58, по ремонту бронетанковой техники — 17, военно-химического снабжения — 6, автотранспортных частей и учреждений — 21, дорожных — 34, учреждений военно-инженерного снабжения — 5, связи — 2, по обслуживанию военнопленных — 10, прочих — около 20. Кроме того, в каждой армии было до сотни своих частей и учреждений тыла. А всего в составе фронта (без дивизий) их насчитывалось свыше 1500.

Подтягивание оставшихся далеко позади тылов происходило до ноября 1944 года. Тогда еще не было конкретного плана предстоявшего наступления; существовали лишь некоторые общие наметки, с которыми никого, кроме самого узкого круга лиц, еще не знакомили.

Планирование Висло-Одерской операции (такое название она получила позже) началось с ноября 1944 года под руководством нового командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Более двух лет командовал нашим фронтом К. К. Рокоссовский. Менялось его название (Донской, Центральный, Белорусский, 1-й Белорусский), но руководство, основные кадры и даже некоторые армии оставались прежними. Начальником штаба фронта был М. С. Малинин, командующим артиллерией — В. И. Казаков, командующим бронетанковыми войсками — Г. Н. Орел, командующим воздушной армией — С. И. Руденко, начальником инженерных войск — А. И. Прошляков, начальником политуправления — С. Ф. Галаджев, начальником тыла — я. Весь этот коллектив возглавлялся командующим фронтом К. К. Рокоссовским, членами Военного совета К. Ф. Телегиным и с мая по ноябрь 1944 года — Н. А. Булганиным. Люди сработались, научились понимать друг друга с полуслова. К. К. Рокоссовского любили и его непосредственные подчиненные, и офицеры частей, и солдаты.

Не раз приходилось слышать вопрос:

— В чем причина такого авторитета Рокоссовского?

Я не претендую на роль беспристрастного биографа и открыто признаюсь в том, что сам признателен этому человеку, с которым меня связывала почти трехлетняя совместная работа на фронте и который своим личным обаянием, всегда ровным и вежливым обращением, постоянной готовностью помочь в трудную минуту способен был вызвать у каждого подчиненного желание лучше выполнить его приказ и ни в чем не подвести своего командующего.

К. К. Рокоссовский, как и большинство крупных военачальников, свою работу строил на принципе доверия к своим помощникам. Доверие это не было слепым: оно становилось полным лишь тогда, когда Константин Константинович лично и не раз убеждался в том, что ему говорят правду и что сделано все возможное, чтобы решить поставленную задачу; убедившись в этом, он видел в вас доброго боевого товарища, своего друга. Поэтому руководство фронта было сплочено и спаяно: каждый из нас искренне дорожил доверием своего командующего. Рокоссовского не боялись, его любили. И именно поэтому его указание воспринималось как приказание, которое нельзя не выполнить.

Организуя выполнение приказов Рокоссовского, я меньше всего прибегал в отношениях с подчиненными к формуле «командующий приказал». В этом не имелось нужды. Достаточно было сказать, что командующий надеется на инициативу и высокую организованность тыловиков. Таков был стиль работы и самого командующего, и его ближайших помощников.

Проводы Рокоссовского на 2-й Белорусский фронт, командующим которого его назначили, совпали с Днем артиллерии — 19 ноября 4944 года мы впервые отмечали этот праздник. В городе Бяла-Подляска собрался весь руководящий состав штаба и управлений фронта.

В тот же день пронесся слух, что вместе с Рокоссовским переводятся на тот же фронт и все его заместители. Но приехавший к нам Г. К. Жуков объявил, что И. В. Сталин запретил какие бы то ни было переводы и все должны оставаться на своих местах.

Не скрою, многие из нас опечалились. Меня беспокоило, будет ли новый командующий так же внимателен к работе тыла, будет ли он учитывать особые трудности в работе тыла. Ведь тыл — это такое поприще, на котором ты всегда можешь «погореть», если не будешь иметь поддержки у командующего. О Жукове притом же говорили как о человеке с жестким характером и крутым нравом…

Хорошо сохранился в памяти прощальный диалог между двумя маршалами, поднявшимися на импровизированную трибуну в День артиллерии. Они вспомнили свои молодые годы, когда оба воевали на фронтах гражданской войны, свои встречи на учениях, соревнованиях (ведь оба были лихими кавалеристами) и т. д.

Все присутствовавшие генералы и офицеры с восхищением смотрели на своих маршалов. «Именинники», то есть наши славные артиллеристы, в честь которых был устроен праздник, уезжали в свои армии и корпуса с хорошим настроением и благодарили организаторов торжества.

На следующий день я впервые докладывал новому командующему о положении дел. Должен сказать, что я испытал немалое облегчение, когда увидел, насколько глубоко и всесторонне вникает маршал Жуков в вопросы тыла. В первую очередь он поинтересовался питанием солдат на переднем крае и тут же порекомендовал выяснить все претензии, относящиеся к продовольственному и вещевому снабжению. Особое же внимание уделил коммуникациям фронта, поскольку, как он сказал, «нам предстоят большие оперативные перевозки». В задачи массовой проверки и обследования госпиталей вошло и выяснение самочувствия и морального состояния раненых бойцов. В заключение разговора предложил мне подготовиться к поездке в Москву, куда маршал выезжал с докладом Верховному Главнокомандующему.

27 ноября 1944 года специальным поездом мы прибыли в Москву. По дороге. командующий вел беседы с сопровождавшими его лицами на всевозможные темы. Не раз затрагивались вопросы тыла, и мне приятно было слышать, как настойчиво Жуков подчеркивал значение тыла в предстоявшей операции.

В Москве ежедневно, а то и два раза в сутки маршал знакомил меня с новыми деталями плана, ставил задачи и выслушивал мои доклады. В частности, он сообщил мне о предстоявшем прибытии в состав 1-го Белорусского фронта четырех общевойсковых армий, о предполагаемой перегруппировке наших войск и о том, что подготовку к наступлению надо завершить не позднее 10 января 1945 года.

Нетрудно понять, как важно начальнику тыла за полтора месяца до наступления представлять себе в основных чертах будущую операцию. Но и сам командующий мог благодаря этому с большей уверенностью и заблаговременно ставить конкретные задачи тылу.

В дни, проведенные в Москве, я успел дважды доложить начальнику тыла Красной Армии генералу А. В. Хрулеву о нуждах фронта в связи с намечаемой операцией, детально выяснить у начальника Главного артиллерийского управления маршала артиллерии Н. Д. Яковлева план и график подачи фронту боеприпасов; с начальником ЦУП ВОСО Красной Армии генералом И. В. Ковалевым мы уточнили график поступления на фронт оперативных и снабженческих поездов. К слову сказать, график оказался чрезвычайно напряженным: ведь за каких-нибудь 30–40 суток должны были прибыть 4 общевойсковые армии — свыше 500 эшелонов, более 100 эшелонов с боевой техникой и около 800 снабженческих поездов. Кроме того, внутрифронтовые железнодорожные перевозки составляли не менее 15–20 поездов в сутки.

Обо всех этих переговорах я доложил маршалу Жукову перед отъездом из Москвы. Предстояла огромная организационная работа, чтобы принять и обслужить такую массу поездов. На первый взгляд может показаться, что это чисто железнодорожная задача. Но это не так.

Возвратимся еще раз к опыту Белорусской операции. Оперативных эшелонов прибывало тогда в границы фронта по 50–60 в сутки. Чтобы их принять, быстро разгрузить и немедленно возвратить порожняк, требовалось обеспечить широкий фронт выгрузки — не менее 15–20 железнодорожных станций. Однако мы не могли разгружать прибывавшие армии, где нам вздумается. Штаб фронта обязал разгружать армии подальше от того района, где они будут использованы в действительности, то есть соблюсти элементарные требования оперативной маскировки. Для этого дорожным войскам фронта ставилась задача обеспечить подходы к станциям выгрузки и выход на основные магистрали. Такой маневр увеличивал расход горючего. Следовательно, службе снабжения горючим необходимо было выдвинуть свои склады (отделения) к районам выгрузки. От медицинской и продовольственной служб также требовалось выдвинуть свои пункты на каждую станцию выгрузки. Короче говоря, если принятие мощного потока поездов составляло в Белорусской операции для тыла фронта огромную комплексную задачу, то теперь ее предстояло выполнить в еще большем масштабе.

Задача оказалась выполнимой, поскольку я заблаговременно знал, что и куда подавать. Тем не менее возникало известное противоречие между требуемым соблюдением оперативной маскировки и возможностями тыла. Не составляло особого труда выгрузить армию в 100–150 километрах от района сосредоточения, если иметь в виду людей и подвижную технику; в нужный момент эти люди и техника за короткий срок выдвинутся в новый район. Но как быть с десятками тысяч тонн боеприпасов, продовольствия, фуража, горючего, идущего в адрес той же армии? Неужели и это имущество ради маскировки следует сначала выгружать в одном районе, а затем через 10–15 суток снова грузить в вагоны и подавать ближе к фронту? Встал вопрос о двух районах базирования каждой вновь прибывающей армии: один временный (10–20 суток), другой — постоянный. В связи с этим 5 декабря я доложил командованию фронта «План базирования армий 1-го Белорусского фронта». Конечно, это было секретное мероприятие, так как, зная наш план, противник мог разгадать намеченную для наступления группировку войск.

После утверждения этого плана органам тыла фронта пришлось немало поломать голову над тем, чтобы все тяжеловесные грузы из центра без перегрузки шли в районы постоянного базирования армий, а сами войска разгружались в районах временного базирования. Тем самым устранялись излишние перегрузочные операции.

Чтобы обеспечить оперативные перевозки, решили построить обходные железнодорожные пути вокруг Праги (право-бережной части Варшавы), Люблина, Демблина и Малкина-Гурна. Обходные пути — это великое дело! Узлы Прага и Демблин находились под непрерывным артиллерийским огнем противника, и надо было обеспечить пропуск поездов мимо них — ведь речь шла о маневре с одного фланга на другой.

Для той же цели войска фронта построили новую железнодорожную соединительную ветку между станциями Минск-Мазовецкий и Пилява протяженностью 35 километров, благодаря которой переброска поездов с варшавского на люблинское направление и обратно стала удобнее. Помню, с какой радостью принял маршал Жуков эту новость: он тут же дал ряд указаний начальнику штаба фронта о проведении дополнительных мероприятий по оперативной маскировке и маневру.

Важное значение для организации тыла фронта в Висло-Одерской операции имела оперативная игра, проведенная на картах командующим за месяц до начала наступления. В ней участвовали все командармы, командующие артиллерией армий, начальники родов войск фронта. Участвовал также и я. Как потом стало ясно, проигрывался, по существу, истинный вариант предстоявшей операции. Хотя тыл фронта к этому времени уже имел более или менее законченную организацию применительно к плану операции, игра дала возможность выяснить слабые стороны этой организации и тут же внести необходимые уточнения.

Этот факт служит лишним доказательством, что маршал Жуков придавал большое значение заблаговременному и возможно полному ориентированию начальника тыла не только в замысле операции, но и в конкретном ее планировании.

Как же был организован тыл фронта в Висло-Одерской операции? Какие принципы заложены в основу его организации?

Мы не считали возможным придерживаться какого-либо шаблона и исходили из конкретно сложившейся обстановки. Вместе с тем до деталей учли опыт всех предшествующих операций и особенно летнего наступления 1944 года.

Отличительная особенность планирования предстоявшей операции — это глубина ее. Согласно неоднократным указаниям командующего фронтом и в соответствии с проведенной оперативной игрой на картах, наступление предусматривало выход войск западнее Познани, то есть на глубину 350 километров. Это уже далеко не та глубина, что была в Бобруйской операции. После выхода на рубеж Познани отчетливо вырисовывалась перспектива дальнейшего безостановочного продвижения наших войск на Одер, то есть на общую глубину до 500 километров.

Принималась во внимание общая благоприятная оперативно-стратегическая обстановка, в силу которой противник уже не мог вести крупных наступательных операций. Такая серьезная водная преграда, как Висла, проходившая вдоль фронта, исключала возможность каких-либо значительных и неожиданных вылазок гитлеровцев с целью сорвать готовившееся наступление. Учитывалось наше абсолютное превосходство над силами противника и наше полное господство в воздухе; мощные группировки справа и слева обеспечивали безопасность флангов фронта. Всюду царила глубокая уверенность в успехе подготовляемой операции, уверенность, исходившая из учета всех приведенных факторов и из неукротимого желания личного состава ускорить победоносное окончание войны.

Опыт операции по разгрому фашистских войск в Белоруссии показал, что если тыл в исходном положении для наступления не находится в состоянии сжатой пружины, приближенной к войскам, то материально-техническое и медицинское обеспечение в быстро развивающемся наступлении становится весьма затруднительным, и во всей работе тыла вскоре возникают кризисные моменты. И, наоборот, решительное приближение жизненно важных элементов тыла к войскам к моменту перехода их в наступление является гарантией безотказной работы даже в условиях растянутых и невосстановленных коммуникаций.

Руководствуясь характером сложившейся оперативно-стратегической обстановки, мы предложили на утверждение Военного совета фронта «План организации тыла и материального обеспечения наступательной операции», предусматривавший: во-первых, решительное приближение всех наиболее важных учреждений тыла и материальных запасов к войскам. Более 70 процентов их размещалось в зоне от 10 до 60 километров от линии фронта. Наибольшее приближение было намечено для фронтовых госпитальных баз: в районе Гарволина — на 35 тысяч коек, в районе Пулавы — на 20 тысяч коек (оба пункта в 15–30 километрах от линии фронта), а также для фронтовых складов горючего: один — в районе Рембертува, другой — в местечке Ставы (оба в 10–15 километрах от линии фронта); во-вторых, почти полное освобождение армейских тылов от своих функций в исходном положении и взятие на себя этих Функций фронтовым звеном. Армейские тылы благодаря этому могли без всякой паузы двигаться вслед за наступающими войсками, обеспечивая их на первых этапах операции. Даже медсанбаты некоторых дивизий оставались свернутыми и вступали в работу лишь в первый день сражения; в-третьих, завоз в границы фронта такого количества материальных средств, какое потребуется на всю операцию. Рассчитывать на подвоз недостающего количества боеприпасов и горючего из центра в ходе стремительного наступления было бы ошибкой. К началу наступления фронт имел боеприпасов в среднем пять боевых комплектов, автобензина — 4,3 заправки, дизельного топлива — 3,4 заправки, авиабензина — 14,1 заправки, продовольствия на 30 суток[28]. Такая обеспеченность считалась для того времени хорошей, однако автомобильного и дизельного топлива все же не хватало, так как глубина операции оказалась еще большей, чем планировалось, к тому же войскам пришлось в ходе наступления совершить непредвиденную большую перегруппировку в северном направлении; в-четвертых, восстановление обоих железнодорожных направлений на западноевропейскую колею и одновременное строительство перевалочных баз в районах Варшавы и Демблина. При этом восстановление железнодорожного моста у Варшавы предусматривалось за 18 суток и у Демблина — за 20 суток; в-пятых, переход всех автомобильных дорог перед началом наступления на обслуживание фронтовыми дорожными частями. Армейские же дорожные части высвобождались для следования за наступающими войсками.

Кроме того, план содержал в себе детальную разработку различных других мероприятий (дислокацию частей тыла, порядок перемещения их в ходе наступления, организацию приема военнопленных, охрану и оборону тыла).

Военный совет фронта одобрил этот план, но приказ по тылу командующий подписал значительно позже.

Нельзя не сказать о трудностях организации войскового тыла на магнушовском и пулавском плацдармах. При их незначительных размерах для прорыва вражеской обороны на узких участках было сосредоточено огромное количество войск и боевой техники. Так, здесь находилось 13 792 орудия и миномета, 768 танков и самоходно-артиллерийских установок[29]. Казалось бы, нет места для боеприпасов, горючего, кухонь, медицинских пунктов; объезжая плацдармы, я всюду видел бесконечные ряды замаскированной техники и густую сеть траншей с живой силой. И все же нашли место и для боеприпасов, и для тылов.

К 10 января войска на магнушевском плацдарме имели около 2,5 миллиона снарядов и мин, что составляло 2132 вагона, а на пулавском — более 1,3 миллиона снарядов и мин, или 1157 вагонов. Дивизионные и полковые тыловые части и подразделения располагались на удалении 3–6 километров от линии фронта. Боеприпасы, выложенные на огневых позициях артиллерии, были укрыты в котлованы и обвалованы; медицинские учреждения находились в каменных зданиях и за обратными скатами высот. Даже части армейских тыловых учреждений нашли себе место на западном берегу Вислы вблизи переправ.

Высокая маскировочная дисциплина, установленная штабом фронта для всех войск, в полной мере соблюдалась и тыловыми частями и учреждениями.

Разумеется, никаких складских помещений тогда не было. Все хранилось под открытым небом в штабелях, в мешках, в емкостях, преимущественно в земляных выемках, котлованах и траншеях, по возможности замаскированных сверху. Кое-где удавалось хранить запасы в закрытых помещениях, но это исключение. Лишь самая незначительная часть материальных средств содержалась на автотранспорте. Даже полк в обороне держал свои запасы на грунте (в щелях, оврагах и т. д.).

Командование фронта придерживалось того взгляда, что чем ближе к началу наступления, тем решительнее надо стремиться к максимальному сосредоточению в непосредственной близости к войскам транспортных средств, материальных запасов, медицинских учреждений, ремонтных органов, восстановительных материалов. «Сжатая пружина» — это и есть образное выражение для такого принципа сосредоточения с последующим быстрым развертыванием, — принципа, вытекающего из основ теории оперативного искусства. Лишь благодаря такой организации тыла в исходном положении мы были в состоянии без промедления выдвигать вслед за быстро наступающими войсками отделения складов с боеприпасами и горючим, группы госпиталей, ремонтные средства. «Пружина» непрерывно разжималась вслед за уходящими войсками.

После проведения массового обследования бытовых условий личного состава Военный совет фронта решил провести общефронтовую конференцию представителей рот переднего края. В обследовании участвовало более 100 проверочных комиссий, было опрошено 9800 бойцов. Поводом к проведению этих мероприятий послужило, в частности, то, что ввиду недостатка мяса Военный совет фронта временно ввел вместо одного два вегетарианских дня в неделю, разрешив выдачу дополнительно к пайку в эти дни хлеба 100 граммов, картофеля 200 граммов, круп 100 граммов, сахара 10 граммов, жиров 20 граммов. Хотя калорийность пайка поддерживалась на уровне 3800–3900 калорий (при норме 3547), могли быть неполадки — однообразие питания или неудовлетворительное качество приготовления пищи. Естественно, лучше всего послушать самих бойцов.

С общим докладом по итогам обследования выступил интендант фронта генерал Н. К. Жижин. Он достаточно самокритично рассказал об обнаруженных недочетах.

Председательствовавший на конференции член Военного совета генерал К. Ф. Телегин призывал всех откровенно рассказать о нуждах личного состава. Выступило не менее 20 старшин рот, а также некоторые представители служб продовольственного и вещевого снабжения. В целом картина выявилась все же довольно отрадная.

Вспоминается такой эпизод на этой конференции.

Выступал старшина роты Карпенко. Он 10 минут с большим подъемом расхваливал жизнь на переднем крае: моются солдаты регулярно через каждые 10 дней со сменой белья; горячую пищу получают два, а то и три раза в день; с табаком все благополучно; письма и газеты поступают регулярно; лоток военторга часто появляется на переднем крае и т. д. Закончив речь, старшина пошел на свое место. Генерал Телегин остановил его и спросил:

— А что говорят бойцы про добавочный вегетарианский день?

Старшина, спохватившись, возвратился на трибуну и стал извиняться, что не сказал «самого главного».

— Бойцы очень полюбили второй вегетарианский день, — подтвердил он. — Все, как один, заявляют, что если бы в этот день выдавали еще и по куску мяса, то лучшего и желать нечего…

Можете себе представить хохот, когда безудержно смеются 500 человек.

За ноябрь и декабрь 1944 года на фронт поступило около 8 тысяч вагонов с боеприпасами, из которых около 3,5 тысячи выложили на огневые позиции на плацдармах.

За это же время горючего поступило 6000 железнодорожных цистерн (в 10-тонном исчислении). Это много, но автомобильного бензина все же было недостаточно. Однако фронт не мог принять больше, если бы ему и давали из центра, — не хватало емкостей. Максимально мы могли принять на свои склады около 40 тысяч тонн (не считая баков машин). Потребность же горючего исчислялась, исходя из наличия самолетов, танков, самоходных артиллерийских установок, автомобилей и тракторов. Для них требовалось емкостей не менее чем на 100 тысяч тонн.

Как и прежде, соблюдался строжайший режим экономии в расходовании горючего, чтобы как можно больше накопить его к началу наступления.

Из общего количества имевшегося горючего в войсках находилось около 50, на армейских складах — 16 и на фронтовых складах — 34 процента (из последнего количества больше половины предназначалось для авиации). Учтя неудачный опыт использования транспортных самолетов в Белорусской операции, мы на этот раз сосредоточили вблизи аэродромов и залили горючим 4200 железных бочек и парашютно-десантных бензобаков на случай переброски по воздуху.

Продовольствия и фуража фронт потреблял ежесуточно около 5000 тонн, в том числе хлеба — 1150 тонн, круп — 220 тонн, мяса — 220 тонн, жиров — 62 тонны, сахара — 44 тонны, овощей и картофеля — около 1500 тонн, зерна и сена — около 1600 тонн.

Продолжал действовать временно введенный второй вегетарианский день. Один такой день позволял сохранить около тысячи голов крупного рогатого скота, а за два месяца было сэкономлено таким образом почти 8 тысяч голов.

Медицинская служба также, конечно, готовилась к предстоящему наступлению. Из 128 тысяч госпитальных коек, имевшихся на фронте и в армиях, было занято ранеными и больными только 38 тысяч. Все остальные максимально приблизили к войскам, причем неразвернутых медицинских учреждений, готовых следовать за наступающими, оставили на 44 тысячи коек.

Соответственно принятому варианту возможных санитарных потерь медицинская служба фронта и армий уделяла большое внимание заготовке крови и кровезамещающих жидкостей. Как показал опыт, примерно 15 процентов всех раненых нуждались в переливании крови. Средняя доза одного переливания — 330 кубических сантиметров. Дополнительно этим же раненым потребуется влить по 500 кубических сантиметров кровезамещающей жидкости, а также одну дозу (10 кубических сантиметров) противошоковой жидкости. Исходя из этих норм, за первые дни наступательных боев мы должны были израсходовать около 2500 литров крови и свыше 6000 литров кровезамещающих жидкостей.

Для получения необходимого количества крови на фронте и в армиях развернули донорские пункты и создали станции переливания крови. К началу наступления у нас числилось 32,5 тысячи доноров, из них свыше 4 тысяч доноров-поляков. Изо дня в день количество заготовленной крови на фронте увеличивалось и достигло 130 тысяч доз. Отмечу повсеместное желание польского населения отдать свою кровь советским воинам. Такого не было в период фашистской оккупации — тогда поляков под конвоем доставляли на донорские пункты. Наши медики заготовили также противостолбнячной сыворотки 35 тысяч доз.

Поскольку операция проводилась в зимнее время, медицинская служба позаботилась о ватных одеялах, спальных мешках и прочих теплых вещах для раненых.

Во всех звеньях медицинского персонала велась большак учебная работа. Учились 8277 санитаров и санитаров-носильщиков. На основании обобщенного опыта медицинского обеспечения Белорусской операции в течение августа — ноября 1944 года были изданы 82 научные работы.

Перед началом операции провели общефронтовую и армейские конференции хирургов, в работе которых участвовало свыше тысячи врачей.

Среди множества поднятых на этих конференциях вопросов значительное внимание обращалось на лечение легкораненых, которые не эвакуировались за пределы фронта и быстро возвращались в строй. Как показывает статистика, больше половины раненых — это легкораненые; возврат их в строй в короткие сроки зависел от общей постановки лечебного дела в госпиталях легкораненых. Случалось, когда по недосмотру врачей человек с легким ранением становился не пригодным к строю из-за контрактур, то есть неподвижности или ограничения движения конечностей. Этот вопрос рассматривался в изданной нами книге Л. А. Куничева «Лечебная физкультура при легкой огнестрельной травме» под редакцией профессора И. С. Жорова с предисловием начальника Главного военно-санитарного управления Е. И. Смирнова. На фронтовой конференции тщательно проанализировали причины контрактур. Позднее вышла брошюра «Механизм возникновения и предупреждения травматических контрактур во фронтовом районе».

Военные хирурги весьма одобрительно отзывались о противошоковой жидкости, изготовленной по рецепту главного хирурга нашего фронта генерал-майора В. И. Попова. Эта жидкость, в частности, принесла большую пользу в борьбе с травматическим шоком.

Санитарно-эпидемиологическое состояние войск 1-го Белорусского фронта накануне Висло-Одерской операции считалось вполне благополучным. Особое внимание уделялось войскам, расположенным на плацдармах: там чаще менялось нательное белье, дезинфицировалась верхняя одежда, усилился контроль за регулярной доставкой в окопы горячей пищи и чая.

Фронт имел сравнительно мощные средства медицинской эвакуации — 449 санитарных машин, 963 санитарные повозки, 15 железнодорожных санитарных летучек, 20 военно-санитарных поездов, 52 санитарных самолета. В 8-й гвардейской и 69-й армиях было также по одной роте собачьих упряжек (400 собак в роте; 4–5 пар собак тянули повозку с двумя ранеными).

В общем медицинская служба под руководством генерала А. Я. Барабанов была хорошо подготовлена к предстоявшему наступлению.

Не менее успешно подготовилась и ветеринарная служба под руководством генерала Н. М. Шпайера. Конский состав (его насчитывалось 145 тысяч голов) находился в хорошем теле. К этому времени выяснилось, что мы можем передать в народное хозяйство страны 1200 голов улучшенной породы лошадей, племенных производителей и маток. Этих лошадей приняла Белоруссия.

Противовоздушное прикрытие объектов тыла находилось на достаточно высоком уровне. Тыл прикрывали 540 зенитных орудий среднего калибра, 811 орудий малого калибра, 895 зенитных пулеметов, 209 зенитных прожекторов, а также 326 самолетов-истребителей. В период напряженных оперативных перевозок над железными дорогами фронта непрерывно с рассвета до темноты барражировали истребители. Хотя это очень трудно, но некоторые поезда с горючим сопровождались истребителями вплоть до прибытия их на место.

Благодаря хорошему прикрытию с воздуха и умелому маневрированию наливными поездами 1-й Белорусский фронт потерял от авиации противника при транспортировке за последние два года войны лишь половину одной железнодорожной цистерны горючего.

Охране и обороне тыла придавалось большое значение, поскольку политическая обстановка в нашем фронтовом тылу была довольно сложная. Реакционные националистические элементы в Польше, подогреваемые эмигрантами из Лондона, старались обострить взаимоотношения между Красной Армией и польским населением. С этим приходилось считаться. Мы также предвидели возможность появления у нас в тылу бродячих групп противника — остатков разгромленных немецких войск, способных совершать нападения на людей и склады.

Для отражения возможных диверсий во всех тыловых частях создавались постоянные дежурные подразделения. Приказом начальника тыла фронта в крупных населенных пунктах назначались военные коменданты. Была установлена персональная ответственность сельских и волостных старшин за соблюдение порядка, определенного военным командованием. Несмотря на эти меры, противнику все же удавалось временами наносить нам ущерб в людях и технике.

Глубина тылового района фронта в исходном положении достигала около 500 километров от переднего края. Технических средств связи для управления сложным тыловым хозяйством было достаточно. Дабы не привлекать внимания разведки противника, командующий фронтом запретил генералам часто появляться на плацдармах. Однако примерно за 10–12 дней до начала наступления последовало указание руководящим работникам лично проверить состояние тылов армий и соединений на плацдармах.

Вместе с начальником тыла 33-й армии гвардии полковником А. В. Плетневым и начальником тыла 69-й армии полковником П. М. Лихачевым мы осмотрели расположение и состояние тыловых частей и учреждений на пулавском плацдарме. Этот плацдарм был настолько незначителен, что тылы на нем оказались зажатыми до предела.

На магнушевском плацдарме совместно с начальником тыла 5-й ударной армии генералом Н. В. Серденко и 8-й гвардейской армии генералом П. Н. Пахазниковым мы осмотрели их тылы. По итогам осмотра встретились с командующим 8-й гвардейской армией генералом В. И. Чуйковым и командующим 5-й ударной армией генералом Н. Э. Берзариным. Оба выразили полное удовлетворение уровнем материального обеспечения.

На магнушевском плацдарме важная боевая задача выпала на 6-й артиллерийский корпус прорыва РГК (Резерва Главного Командования). Начальник тыла этого корпуса гвардии полковник В. А. Гурко доложил мне о многих нерешенных вопросах. Корпус — крупное артиллерийское соединение, оснащенное новейшей техникой, возглавляли первоклассные специалисты. Один такой корпус обеспечивал прорыв двух общевойсковых армий — 5-й ударной и 8-й гвардейской. Ему пришлось помочь многим. Подробно разобрали мы вопросы обеспечения также с начальником тыла 2-го гвардейского кавалерийского корпуса полковником К. П. Бугровым и начальником тыла 4-го артиллерийского корпуса прорыва гвардии полковником А. К. Тульчинским.

Маршал Жуков в последний раз перед наступлением выслушал мой доклад об обеспеченности войск и сказал:

— Итак, завтра начинаем.

Я подумал: «Завтра с рассветом начнется битва. Предстоит выбросить на противника 53 тысячи тонн боеприпасов, которые мы с таким трудом завезли на плацдармы… Так неужели начальник тыла фронта не может быть там, где в этот час решается успех прорыва и судьба всей наступательной операции?»

Я обратился с просьбой к Г, К. Жукову разрешить мне присутствовать на его наблюдательном пункте в день прорыва. Получил ответ:

— Я командую фронтом, а вы тылом, и каждый из нас должен быть на своем месте в этот ответственный момент.

Я промолчал, а про себя подумал, что в моем желании нет ничего предосудительного: ведь мне непростительно не увидеть всей панорамы прорыва, который, если так можно выразиться, есть результат длительной работы также и тыла. Позвонил еще раз командующему и на этот раз получил разрешение.

Поручил своему адъютанту майору М. Г. Свиридову войти в контакт с его дружком — адъютантом маршала и точно узнать час отъезда на НП, чтобы пристроиться вслед. Дело в том, что НП находился за рекой в полосе 5-й ударной армии на магнушевском плацдарме в 500 метрах от противника. Чтобы туда попасть, предстояло проехать сквозь сложный лабиринт боевых порядков, и без проводника, знающего дорогу, доехать туда было невозможно.

Ровно в 2 часа ночи в густой мгле мы с адъютантом Свиридовым и шофером Грунем подъехали на «виллисе» к домику командующего, где уже стояла его машина, а также машина офицера-проводника. Ехать в темноте по незнакомой дороге при потушенных фарах, не отставая от машины командующего, было трудно. Проезжая по мосту через Вислу, мы видели непрерывные разрывы зенитных снарядов, препятствовавших авиации противника безнаказанно совершать полеты.

Казалось, путь длился целую вечность. Однако прошло всего часа полтора, и мы прибыли на место. Я пошел в блиндаж командующего армией генерала Н. Э. Берзарина; блиндаж командующего фронтом находился рядом, в 100–150 метрах. К наблюдательной вышке вели ходы сообщения от обоих блиндажей.

Сидя в блиндаже генерала Берзарина, я имел возможность следить за процессом управления войсками в эти самые напряженные минуты перед началом наступления. Берзарин пользовался отличными средствами связи: он мог разговаривать со всеми командирами корпусов одновременно или с каждым порознь. Несколько раз он посматривал на свои часы и сверял их с часами командующего фронтом. Командиры корпусов в свою очередь сверяли свои часы с часами командарма. Наконец, Николай Эрастович в последний раз переговорил с командирами корпусов и пригласил меня на вышку.

Ровно в 8 часов утра 14 января 1945 года открыла ураганный огонь артиллерия. Дальнобойные пушки стреляли через головы своих войск, и вспышки их выстрелов не освещали нашу вышку. Но когда открыли огонь «катюши», стоявшие рядом с нами, стало светло, как днем. Маршал Жуков, увидев меня, спросил:

— А вы зачем на вышку поднялись?

Я ответил:

— Вы еще не подписали приказ по тылу на операцию, которую уже начали. Правда, тыл давно работает по нему и вами он одобрен. Но все же нужна ваша подпись, хотя бы для истории.

Я остался на вышке.

По плану артиллерийской подготовки интенсивный огонь предстояло вести еще изрядное время. Но прошло не более 25 минут, как командующий фронтом приказал прекратить артподготовку и двинуть войска в наступление. Впоследствии выяснилось, что это был своевременный приказ, ибо дальнейшая стрельба пришлась бы по пустому месту: гитлеровские войска не выдержали огня и начали повсеместно отходить. Таким образом, из запланированных 53 тысяч тонн боеприпасов израсходовали не более половины. Образовалась экономия около 30 тысяч тонн, что имело исключительное значение для борьбы с противником на завершающем этапе операции.

Возвратившись в блиндаж, маршал Жуков подписал приказ по тылу и две ведомости: по службе ГСМ и продовольственной.

Службы тыла готовились к наступательной операции в строгом соответствии с намеченным планом, выраженным главным образом графически, а не в виде какого-то большого сводного документа. Для сохранения военной тайны категорически запрещалось составлять сводные документы, в какой-либо мере раскрывающие замысел операции. Организация тыла фронта отображалась графически на картах масштаба 1:200 000 и 1:500 000. Лишь за пять дней до наступления, 9 января 1945 года, мы подготовили проект приказа по тылу с перечислением важнейших организационных мероприятий (базирования, разграничительные линии, пути сообщения и т. п.) и специальных задач основных служб, что явилось как бы сжатым планом работы тыла. За два дня до начала наступления штаб тыла разработал план перемещения тыловых частей и учреждений в ходе операции.

Уже после войны в стенах Академии Генерального штаба мне пришлось не раз слышать мнение командиров, которым не довелось быть на фронте, что, поскольку в архивах не обнаружен «План организации тыла и материального обеспечения Висло-Одерской операции», значит тыл работал без плана. Такое мнение можно отнести лишь за счет незнания условий, в которых велась война. В мирное время, вырабатывая единую методику, мы придаем большое значение всевозможной документации на играх и учениях. И это вполне правильно: жизнь внесет поправки в те или иные частности, а основы обучения должны способствовать выработке определенного образа мышления.

Известно, что мощное наступление войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов на центральном направлении в январе 1945 года составило Висло-Одерскую стратегическую операцию. 1-й Белорусский фронт провел Варшавско-Познан-скую фронтовую операцию, разработанную штабом фронта во главе с генералом М. С. Малининым и утвержденную Ставкой Верховного Главнокомандования (ВГК). Войскам фронта предстояло, начав наступление 14 января, не позднее 23–24 января выполнить ближайшую задачу: разгромить варшавско-радомскую группировку противника и овладеть рубежом Петрувек, Жихлин, Лодзь на глубине 150–180 километров. В дальнейшем фронту надлежало развивать наступление в общем направлении на Познань.

При выполнении ближайшей задачи темп наступления для общевойсковых армий планировался 10–15, а для танковых — до 40 километров в сутки. Однако уже в течение первых четырех суток войска фронта продвинулись на 100–130 километров, а на шестой день наступления вышли на рубеж, достижение которого планировалось лишь на 11—12-е сутки. Таким образом, темпы наступления были в два раза выше намеченных.

17 января Ставка ВГК уточнила фронту дальнейшую задачу: не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Быдгощ, Познань на глубине 180–200 километров. Выполнение ее требовало увеличения темпов наступления, и основную роль здесь уже играли танковые армии и механизированные корпуса. Используя свою подвижность и обходя встречавшиеся узлы сопротивления противника, они при поддержке авиации смело устремились вперед. Вслед за ними, отставая на 45— 100 километров, продвигались общевойсковые армии с темпом до 30 километров в сутки.

25 января, на неделю раньше срока, войска фронта выполнили свою дальнейшую задачу — овладели рубежом Быдгощ, Познань и завершили Варшавско-Познанскую операцию. Продолжая успешное наступление, они 30–31 января вышли на Одер и захватили плацдарм на его западном берегу.

3 февраля завершилась Висло-Одерская стратегическая операция двух фронтов. Всего 21 день потребовался войскам 1-го Белорусского фронта, чтобы, прорвав оборону противника на Висле, продвинуться в глубину до 500 километров и выйти на Одер. Средний темп наступления составлял 25 километров в сутки, а в отдельные дни — 45 километров. Танковые и механизированные войска продвигались по 70 километров в сутки.

Все это превосходно! Высокие темпы наступления прежде всего сохраняли тысячи жизней наших воинов. Одерживать победу ценой малой крови — это первейшая заповедь для каждого военачальника. Кроме того, высокие темпы наступления обычно дают огромную экономию материальных средств, что легко доказать, если подсчитать, какой ценой доставался нам каждый километр завоеванной территории. Поспешно отходящий противник не успевает разрушать дороги, мосты, другие важные объекты, и это облегчает задачу восстановления, не снимает ее, конечно, а только облегчает, ибо почти все мосты стратегического значения противник успевал и в этом случае подорвать. Наконец высокие темпы наступления дают много трофеев, пусть даже частично приведенных в негодность.

А что может быть «плохого» в высоких темпах? На это отвечу с некоторой дозой условности: тылу становится все труднее обеспечивать далеко оторвавшиеся войска. Расход горючего неизмеримо возрастает, а подавать его можно только автотранспортом, так как первое время железные дороги бездействуют. А где взять столько наливных машин? И кроме того, дороги… Ведь зима, гололед, метели.

Наш фронт сэкономил около 30 тысяч тонн боеприпасов на вислинских плацдармах. Какое это имело значение? Допустим на минуту, что все эти боеприпасы были бы расстреляны, как это предусматривалось планом артиллерийской подготовки. Задачей тыла оставался бы тогда только вывоз с исходных позиций стреляных гильз. Не спорю, задача важная, но прямого отношения к успеху наступления в данный момент она не имела бы. Теперь речь шла о рациональном использовании сэкономленных боеприпасов, оставленных на плацдармах.

Конечно, это не сотни кучек снарядов, разбросанных летом 1944 года по белорусским лесам, пескам и болотам. Но на плацдармах грунт тоже песчаный, бездорожье было полное. Собрать и вывезти такую массу боеприпасов — дело нелегкое. Все же хорошо, что они были сэкономлены, хорошо, что они есть в наличии, и мы меньше будем требовать от нашей страны!

В конечном итоге высокие темпы наступления создают для оперативного тыла более благоприятные условия работы, хотя и требуют в кульминационные моменты исключительного напряжения.

Посмотрев на карту Польши и Восточной Германии, можно подумать, что наступательная операция от Вислы до Одера не встретит сколько-нибудь серьезных затруднений в смысле передвижения частей: сеть дорог здесь довольно густая, большая часть из них имеет твердое покрытие. Действительно, в полосе наступления проходили две сквозные фронтовые военно-автомобильные дороги, кроме того, каждая армия имела свою одну, реже две военно-автомобильные дороги (АВАД).

Как известно, зима в этих местах мягкая и больше похожа на русскую осень. Но в январе 1945 года разыгрались сильные метели, часто сменявшиеся моросящими дождями. Гололед покрыл все дороги, и проезд автомобильного транспорта становился крайне затруднительным. Бывали моменты, когда все замирало на дорогах.

Генерал Г. Т. Донец и его дорожники не растерялись. Они приготовились к капризам здешней зимы: заготовили большое количество песка и разбрасывали его по дорогам, польское население по призыву советского командования добровольно прислало людей и тысячи повозок с песком. Сотни километров придорожных щитов устанавливались буквально вслед за наступающими войсками, чтобы обеспечить автомобильному транспорту беспрепятственный проезд с боеприпасами и горючим. Не раз мне приходилось слышать от солдат и офицеров дорожной службы об их начальнике Донце слова искреннего восхищения. Это действительно прекрасный человек — простой, веселый, добрый, решительный, талантливый организатор, пользовавшийся всеобщим уважением. Как бы ни трудна была обстановка, Георгий Тихонович никогда не впадал в уныние, вероятно, еще и потому, что всегда верил в своих людей. По образованию он не был специалистом-дорожником, но полюбил и блестяще освоил эту работу, на которой оставался около 20 лет.

Заместителем его был крупный специалист в дорожно-мостовом строительстве присланный из Москвы инженер Г. А. Голодов. Его отличительная черта — непреклонная воля в выполнении порученного ему задания. Придя в армию, он меньше всего заботился о соблюдении субординации, считающейся одной из важных особенностей армейской службы. Голодову всегда не терпелось быстрее, оперативнее решить волнующий его вопрос по работе, и он шел, как говорят, напролом, к любому начальнику, от которого это зависело, что иногда навлекало на него упреки. Но тогда с напускной наивностью объяснял, что, мол, он человек гражданский и еще не освоился с армейским этикетом, обезоруживая таким способом даже самых закоренелых служак. Это Голодову удавалось потому, что правильность действий, на которых он настаивал, не вызывала сомнений.

Восстановление железных дорог и строительство мостов через Вислу началось тотчас же после изгнания противника с левого берега реки. Работы велись широким фронтом, днем и ночью, с применением довольно разнообразных средств механизации, благодаря чему темпы восстановления оказались весьма высокими. Облегчало работы и то, что дороги оставались на западноевропейской колее.

Одновременно строились и перевалочные базы на станции Варшава-Западная и в районе Демблина. Было затрачено много материалов, рабочей силы и транспорта, чтобы построить на станции Варшава-Западная более 30 километров параллельных путей и около километра высоких платформ и навесов для временного хранения грузов, подлежащих перевалке.

Мы стремились наилучшим образом выполнить решение Государственного Комитета Обороны об использовании западноевропейского подвижного состава.

29 января 1945 года одновременно закончили восстановление 300-километрового пути от Варшавы до Познани и строительство варшавского железнодорожного моста. Казалось, можно приступать к перевалке грузов и доставке их до Познани, благо поездов союзной колеи накопилось на подступах к Варшаве сотни.

Наступавшие войска к этому времени приближались к Одеру. Расстояние между ними и фронтовыми прирельсовыми базами достигло около 600 километров. Перевалить даже три — пять поездов в сутки и подать грузы возможно ближе к войскам — тогда это имело неоценимое значение. Речь шла не только о подаче боеприпасов и горючего. От наступавших оторвались тяжелые танки, артиллерия больших калибров, металлические взлетно-посадочные полосы, тяжелая инженерная техника. Разве подашь их на автомобилях? Только по железной дороге можно перебросить все это.

Я не умаляю роли автотранспорта в Висло-Одерской операции. Но спасти положение в те дни могла только железная дорога.

И вот наступил долгожданный день, когда мы после опробования варшавского моста и всего пути до Познани объявили, что с 29 января начинает действовать главное железнодорожное направление.

Но в начале февраля поступило указание ГКО немедленно приступить к перешивке всего этого направления на союзную колею…

Шутка сказать — перешить заново 300 километров двухпутной железной дороги! Перешить только что восстановленный варшавский железнодорожный мост! Снова перешивать огромный узел Варшава-Западная и поставить крест на тех усилиях, какие были затрачены на строительство и оборудование здесь перевалочной базы!

Но ничего не поделаешь — пришлось возвращать железнодорожные войска и потребовать от них новых, прямо-таки нечеловеческих усилий. Прежде всего требовалось разъяснить людям причины подобной ситуации, чтобы они не формально, а с душой брались за дело. Ведь наш солдат привык сознательно относиться к полученному заданию. Он знал цену уже проделанной работе. А тут вдруг все переделывай! Не объяснив, почему это необходимо, вряд ли можно было рассчитывать на успех.

«Темпы и темпы!» — только об этом и твердили тогда каждую минуту; сама по себе спешка в перешивке не сулила добра. Но тут возникли еще новые препятствия. Западноевропейские железные дороги имеют чаще всего не костыльное, как в СССР, а шурупное крепление рельсов к шпалам. В связи с тем, что уширение пути производилось в большой спешке и при нехватке инструментов, на некоторых участках шурупы не завинчивали, а забивали, как костыли, что резко снижало прочность крепления. К тому же на ряде перегонов оказались не деревянные, а металлические шпалы с приваренными к ним креплениями, что еще больше осложняло работу. К перешивке таких участков наши войска оказались не вполне подготовленными, и здесь также были допущены большие отклонения от технических условий. Все это, вместе взятое, привело к тому, что кое-где поезда сходили с рельсов, образовывались «пробки».

Буря негодования грянула на мою голову, а также на головы начальника ВОСО фронта и особенно начальника военно-восстановительных работ генерала Н. В. Борисова. К местам происшествий прибыли работники следственных органов, хотя и расследовать-то было нечего: в течение двух суток неполадки устранили, и движение поездов шло по установленному графику. Кое-кто из руководящих работников вместо награды удостоился выговора. Но не в этом дело. Главное — пошли поезда!

Это было уже в середине февраля, когда наши войска более 10 суток вели напряженные бои на Одере. В начале февраля стала вырисовываться угроза со стороны померанской группировки противника, нависавшей над правым флангом войск фронта. Обстановка осложнялась тем, что в ходе наступления изо дня в день увеличивался разрыв между правым флангом нашего фронта и левым флангом 2-го Белорусского фронта, повернутого Ставкой в северо-западном направлении. К концу операции этот разрыв достиг более 100 километров. В этом «пустом» пространстве безнаказанно бродили группы разрозненных частей противника. Командованию приходилось принимать срочные меры для обеспечения правого фланга и тыла фронта.

Тем временем нужда в боеприпасах и горючем ощущалась все острее и острее. Требовались десятки тысяч тонн различных материальных средств. Надеяться на подвоз их автомобильным транспортом, даже путем мобилизации всех машин в армиях и дивизиях, не было оснований. Ведь расстояние от фронтовых баз снабжения до войск составляло в один конец 550–650 километров, и машины находились в пути, учитывая метели и гололедицу, 10–12 суток в оба конца. Только железная дорога могла нас выручить: перебросить 25–30 тысяч тонн боеприпасов, оставшихся на плацдармах.

И тут пригодилось южное, демблинское направление. Здесь успехи восстановителей превзошли все наши ожидания: демблинский мост вместо запланированных 18 суток был восстановлен за 8. 23 января 1945 года по нему открылось движение поездов.

Увы, на войне редко случается, чтобы радость ничем не омрачалась: железнодорожная разведка донесла, что путь от Демблина до Лодзи разрушен незначительно, зато противник успел почти полностью вырезать линии проводной связи и разрушить станционные узлы связи.

Однако и неблагоприятные обстоятельства на войне часто чем-нибудь компенсируются: нам стало известно, что если путь в сторону Калиша изобилует множеством искусственных сооружений, которые почти повсеместно разрушены противником, то путь на Быдгощ, Шнейдемюль, Ландсберг, Кюстрин сохранился лучше, и хотя он вдвое длиннее первого, движение здесь можно было открыть раньше. Выяснилось также, что наши войска захватили в исправном состоянии 15 тысяч вагонов и 380 паровозов. Не использовать столь благоприятную обстановку и сидеть сложа руки в ожидании открытия движения по главному направлению было бы большой ошибкой, которая могла привести к серьезным осложнениям и гибели многих людей.

Решили 5-ю железнодорожную бригаду без промедления повернуть на Кутно, Влацлавек, Торунь, Быдгощ, Кюстрин. Это направление выходило на правое крыло фронта, где обстановка с каждым днем обострялась.

По мере того как вырисовывалась благоприятная обстановка на южном железнодорожном направлении, у нас зрела идея использовать это уцелевшее направление для переброски сэкономленных боеприпасов по западноевропейской колее. Но для этого пришлось принять совершенно необычное решение: с плацдармов везти боеприпасы не в сторону войск, а в обратном направлении — через Вислу, на ее правый берег к линии железной дороги Демблин — Варшава, по которой продолжали прибывать поезда союзной колеи. Одновременно надо было перешить эту линию на западноевропейскую колею, с тем чтобы боеприпасы, вывозимые с плацдармов, перегружать с машин прямо в трофейные вагоны.

— Как же так? — спрашивали нас сомневавшиеся в целесообразности такого маневра. — Не лучше ли те двести автомашин, которые заняты вывозом боеприпасов с плацдармов, направить в войска, чтобы хоть понемногу оказывать им помощь? Еще неизвестно, — говорили нам, — когда придут трофейные вагоны на фронт. А с помощью машин мы сможем заткнуть дыру.

Да, это было бы действительно штопаньем дыр, а не кардинальным решением вопроса. Достигая сегодня малых успехов, мы утратили бы перспективу и возможность завтра найти коренное решение задачи.

Я опять оказался перед лицом неоднократно возникавшей в ходе войны ситуации: куда лучше направить ничтожно малые резервы горючего, автомашин и прочего? Дать ли их одной армии, даже корпусу, или помочь этими резервами железнодорожным войскам, чтобы на несколько суток раньше открыть движение поездов?

Многие дилеммы бывают сопряжены с риском, особенно на войне, где исход дела зависит не только от тебя, ко и от противника. Так было и в данном случае. Сторонников намеченного маневра оказалось не так много. Однако мы избрали именно этот, железнодорожный вариант подачи боеприпасов от Вислы к Одеру по западноевропейской колее, не отказываясь полностью и от подвоза части грузов автотранспортом.

Стали грузить и отправлять по демблинскому мосту по 8—10 поездов в сутки с боеприпасами и горючим. Одновременно подбирали по пути и грузили на платформы отставшую тяжелую технику. Каждый день по 10 поездов уходило на запад от Вислы, по 30–40 вагонов в каждом составе. Нас не раз запрашивали по радио, в чей адрес отправлять поезда, до какой станции. Наш ответ был неизменный: отправляйте на запад, в сторону Ландсберга и Кюстрина. Ведь обстановка менялась каждый день и трудно было сказать, как она сложится к тому времени, когда подойдет тот или иной поезд. Напоминаю, тогда все больше нависала угроза удара по нашему правому флангу со стороны померанской группировки противника. Поэтому мы не могли предвидеть, на какой станции придется разгружать то, что отправляли; важно было, чтобы грузы не лежали, а безостановочно двигались на запад, к Одеру.

Но как пропускать поезда, если не работает проводная связь? Надо же сообщить соседней станции о выходе поезда, чтобы не допустить столкновения со встречным. К тому же не хватало железнодорожных служащих, на многих станциях не было даже стрелочников. Гитлеровцы знали, насколько враждебны им польские железнодорожники, и они многих из них убили, заключили в концлагеря; остальные ушли в антифашистское подполье или просто разошлись по деревням.

Таким образом, органы военных сообщений оказались в совершенно невероятных условиях, при которых надо было найти способ управления грузопотоком по западноевропейской колее в самый острый период операции.

Следует отдать должное начальнику ВОСО фронта генералу А. Г. Чернякову. Он сумел мобилизовать усилия подчиненных, пробудить в них творческую инициативу. Как раз в эти дни прибыла к нам на стажировку большая группа слушателей Военно-транспортной академии. Все они вместе с офицерами ВОСО фронта встали на вахту: одни начальниками станций, дежурными по станции, телеграфистами, стрелочниками и прочими специалистами службы движения; другие составили поездные бригады, превратились в паровозных машинистов, кочегаров и т. д.

Для организации связи в распоряжение начальника ВОСО были выделены легковые автомобили, самолеты По-2, а также большое число радиостанций. Офицер ВОСО следовал на автомобиле по параллельно идущей шоссейной дороге, опережая поезд, чтобы не допустить встречного движения. И так от станции к станции. Другие офицеры на самолетах облетали в это время отведенные им участки железной дороги и наносили на планшет положение поездов. Правда, наблюдению с самолета часто мешали густые туманы и моросящие дожди, ограничивавшие видимость и даже самую возможность вылета.

С радиостанций, установленных на узловых пунктах, начальник военных сообщений получал два раза в сутки информацию о поездном положении. В управлении ВОСО фронта учредили специальный отдел перевозок по западноевропейской колее во главе с квалифицированным железнодорожником полковником Т. К. Драгомошенко. И мы каждые сутки знали, какое число поездов прошло через демблинский мост на запад и сколько их находится на том или ином участке пути.

3—5 февраля на этой колее находилось свыше 100 поездов с боеприпасами, горючим, тяжелой боевой техникой, но ни один еще не подошел к месту разгрузки. Всем казалось, что эти поезда движутся крайне медленно. И они действительно двигались медленно, встречая на своем пути бесконечные трудности. Ведь не хватало топлива и воды для паровозов, на ряде участков допускалась лишь очень ограниченная скорость движения.

Наиболее сложным вопросом в железнодорожных перевозках была доставка горючего в войска. До восточного берега Вислы оно поступало в поездах союзной колеи, и его было немало; но как подать дальше? И тут сами армии проявили похвальную инициативу. Им объявили, что они могут получить на Висле горючего столько, сколько сумеют сформировать наливных поездов за счет трофейных цистерн. Их было много, но почти все с мазутом. Однако наших «горючников» это не смутило. Они быстро промывали такие цистерны и включали их в состав своих поездов-вертушек.

Я уже рассказывал об опыте организации железнодорожных вертушек тылом фронта. Теперь право формировать свои наливные вертушки дали армиям. Дело в том, что фронт не мог бы так быстро, как армия, выявить цистерны на второстепенных ветках и в тупиках, армии же вели широкую разведку вновь занятых территорий и, обнаружив вагоны и паровозы, сразу формировали небольшие поезда. Управление военных сообщений фронта присваивало им общефронтовой номер и включало в график движения. Армии сами заботились о том, чтобы в составе вертушки находились два-три вагона с топливом и цистерна с водой для паровоза, вагон с сопровождающей командой. Обеспечение топливом и водой планировалось в оба конца, примерно на 1000–1200 километров. К концу января 1945 года в армиях насчитывалось 18 таких вертушек общей емкостью 3150 тонн.

Особенно большую инициативу и изобретательность проявил начальник тыла 1-й гвардейской танковой армии генерал В. Ф. Коньков. Он имел не одну, а несколько наливных вертушек, и вскоре выяснилось, что он увез с Вислы так много горючего, что мы вынуждены были немного «подрегулировать» этот запас в пользу других армий. Правда, командарм генерал М. Е. Катуков и его начальник тыла В. Ф. Коньков роптали на нарушение начальником тыла фронта принципа материальной заинтересованности, но у нас не было иного выхода. Ведь танкисты, как и кавалеристы, благодаря своей высокой подвижности первые пожинали «трофейный урожай», и пехоте иногда доставались лишь остатки. Потому-то приходилось регулировать распределение трофейных вагонов и паровозов между армиями.

Но возвратимся к тем поездам, которые ушли от Вислы с боеприпасами. Их ждали на переднем крае с величайшим нетерпением.

— Где же ваши поезда с боеприпасами? — этим вопросом всегда встречали меня в штабе фронта.

Командующий артиллерией генерал В. И. Казаков даже заявил маршалу Жукову, что нависла угроза срыва работы артиллерии из-за отсутствия боеприпасов, и прозрачно намекнул на то, что виноват в этом будет начальник тыла фронта: он-де погрузил все боеприпасы в вагоны, а где эти вагоны? И вот в самый критический момент (5–6 февраля), когда обстановка в штабе фронта накалилась до предела, в войска начали поступать один за другим долгожданные поезда с боеприпасами, тяжелая материальная часть и пр. Не тысячу тонн, а более 20 тысяч тонн боеприпасов за несколько дней получило правое крыло фронта как раз тогда, когда наши войска отражали, а затем и громили померанскую группировку противника.

С 23 января по 10 февраля, когда еще бездействовала перешиваемая северная дорога, войска 1-го Белорусского фронта получили по южному пути около 170 поездов с важнейшими грузами, что составило минимум 50 тысяч тонн. Разве можно было решить такую задачу автомобильным транспортом?

Теперь, может быть, рассказанное выглядит как малозначительный эпизод, а тогда все внимание командования фронта было приковано к этому.

Если неустроенная, с плохими средствами связи и примитивными методами управления железная дорога южного направления сыграла большую роль в обеспечении войск материальными средствами, то как велика была бы помощь фронту, если бы своевременно перешили на союзную колею варшавско-познанское направление. По нему поезда подошли бы к районам наступавших войск не 12–15, а 1–3 февраля, что позволило бы своевременно и в полном объеме подать материальные средства войскам, вышедшим на Одер.

Обеспеченность войск боеприпасами и горючим ко времени выхода на Одер составляла 0,3–0,5 боекомплекта и 0,5 заправки. Этого хватило лишь для ведения боев за захват и удержание плацдармов на Одере. В то же время усилились контратаки противника на кюстринском плацдарме, отбивая которые мы несли большие потери. В такой ситуации наступать безостановочно на Берлин было невозможно. Было бы наивно надеяться на легкую победу над логовом фашизма. В своем приказе об обороне Берлина Гитлер требовал превратить город в крепость. В этом документе выражалась надежда на фанатизм многих немцев, еще веривших фюреру. О том же свидетельствуют ожесточение и упорство, с которыми сражались гитлеровцы не только в Берлине, но и на других участках советско-германского фронта, особенно там, где они попадали в окружение (Познань, Шнейдемюль, Бреслау и др.). Продолжали также свирепствовать карательные органы фашистов, понуждавшие немцев не складывать оружия.

От преждевременного наступления войск 1-го Белорусского фронта на Берлин нас удержали дальновидность и предусмотрительность Ставки Верховного Главнокомандования, с одной стороны, и реальное понимание обстановки командованием фронта, с другой.

Говоря о причинах, по которым невозможно было продолжать безостановочное наступление от Одера до Берлина, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал:

«Главными препятствиями на этом пути были, с одной стороны, значительное отставание тылов и вызванные этим серьезные перебои и трудности в боевом снабжении войск и — с другой — нависшая над растянутым и открытым правым флангом 1-го Белорусского фронта угроза контрнаступления немецко-фашистской группы армий „Висла“…»[30]

Это высказывание Г. К. Жукова свидетельствует о том, что командующим всегда полезно поглядывать на состояние своих тылов при большом отрыве войск от баз снабжения.

Было бы неправильным полагать, будто в ходе Висло-Одерской операции на долю нашего автомобильного транспорта выпала сравнительно небольшая нагрузка. Наоборот, напряженность автомобильных перевозок в ходе наступления достигла высшего предела. Если за первые 15 суток января, когда готовилась операция, фронтовым и армейским автомобильным транспортом было перевезено 165 900 тонн, то за вторую половину января — 320 101 тонна различных грузов.

Обнаружилась существенная разница между запланированными и фактическими нормами использования автомобильного транспорта. Вместо плановых 200 километров суточный пробег был всего лишь 140 километров, то есть на 30 процентов меньше; протяженность грунтовых коммуникаций предусматривалась 300 километров, а оказалась около 600 километров. В отдельные дни пробег автомашин не превышал 100 километров из-за тяжелых дорожных условий. Продолжительность рейса одного автомобиля в период наибольшего отрыва войск от баз снабжения достигала 10–12 суток. При таком положении фронтовой и армейский автомобильный транспорт мог вывозить из районов Вислы не более тысячи тонн боеприпасов, и то не каждые сутки. Поэтому Военный совет фронта принял решение привлечь для перевозок боеприпасов 500 автомобилей-тягачей из артиллерийских соединений и частей фронта. Иными словами, какое-то количество орудий оставили в поле. Это решение продиктовала чрезвычайная обстановка.

Понадобилось также немедленно выдвинуть вперед, в районы Радома и Лодзи, значительные группы фронтовых госпиталей. Для этого выделили 750 автомобилей. Быстрые темпы наступления потребовали частого перемещения полевого управления фронта, и каждый раз для этой цели требовалось не менее 400 автомобилей. Свыше 300 автомобилей было занято на вывозке трофейного продовольствия. Наконец, в систематической помощи автомобильным транспортом нуждались железнодорожные восстановительные части.

Особенно затруднялась подача горючего. Общая грузоподъемность парка наливных машин фронта составляла 5574 тонны. Это немало, но беда в том, что каждый автомобиль, посланный за горючим в район Вислы, расходовал до восьми заправок, то есть почти четверть перевозимого бензина.

Немногим меньше миллиона тонн грузов перевезли автомобильным транспортом с 14 января до конца февраля 1945 года. Каждая машина перевезла 2 тонны грузов в среднем за сутки, и это не так уж плохо по тому времени. Придавая первостепенное значение подвозу боеприпасов, Военный совет принял решение премировать водительский состав за каждый тонно-километр боеприпасов, перевезенных сверх нормы. Некоторые водители получали в месяц премиальных до 500 рублей. Как и в Белорусской операции, особо отличилась 18-я автомобильная бригада под командованием полковника Б. Н. Кугутова.

Опытный специалист, начальник автомобильного управления фронта полковник П. С. Вайзман вместе с начальником дорожных войск фронта генералом Г. Т. Донцом хорошо организовали автомобильные перевозки, преодолев множество всяких трудностей.

В данной операции автомобильный транспорт фронта и армий использовался, как правило, централизованно — автомобильные части и подразделения никому не придавались. Но управлять ими на растянутых коммуникациях оказалось делом весьма сложным, несмотря на широкое применение радио, телефонов, связных мотоциклов, автомобилей и самолетов.

Опыт показал, что в такой обстановке не надо создавать громоздких колонн, иначе не избежать долгих простоев под погрузкой и выгрузкой, а также пробок в пути следования, если вынужденно остановится хотя бы один автомобиль. Лучше всего посылать в рейс одновременно три — пять машин; скорость пробега увеличивается тогда на 75 процентов. Взводные и тем более ротные колонны давали меньший эффект. Перегрузки с фронтовых машин на армейские и с армейских на дивизионные в ходе наступления не практиковались; дорожа каждой минутой, мы доставляли грузы фронтовыми машинами непосредственно до расположения войск. Некоторые считают самой стройной, можно сказать, идеальной схемой двух- трехкратную перегрузку в звеньях фронт — армия — дивизия. Но на практике она не применялась. Да и кому перегружать? Водитель зачастую выполнял роль грузчика, он переутомлялся, недосыпал, и мы не раз удивлялись сравнительно небольшому числу аварий в пути по вине водителей.

Мы хорошо научились использовать обратный порожняк. Служба артиллерийского снабжения, дорожные и трофейные войска требовали быстрейшей вывозки в тыл тары, гильз, трофейного имущества. Следуя по дороге, водители всюду видели указатели, где и какой груз подготовлен для обратных рейсов и расстояние до этого пункта. Всем им был хорошо известен короткий, но убедительный призыв: «Взамен каждой гильзы, отправленной в тыл, один снаряд— на фронт!»

Очень остро стоял вопрос с отправкой в советский тыл спецукупорки. Ведь на каждый фронт поступала уйма ящиков с боеприпасами. На изготовление их страна расходовала миллионы кубометров леса. Возврат ящиков в тыл становился проблемой государственного значения. Шоферы, забиравшие их обратным рейсом, получали премии.

Небывало велик стал объем работы трофейной службы. За время участия фронта в Висло-Одерской операции было захвачено 1119 танков и штурмовых орудий, 4265 орудий разных калибров, 2401 миномет, 18 327 пулеметов, 757 самолетов, 17 494 автомобиля[31].

В основном это были уже не машины, а металлолом; для использования его требовалось демонтировать, а затем без задержки отправлять на металлургические заводы. Чтобы ускорить эту работу, командующий фронтом предложил выделить в каждой дивизии по одной роте с транспортными средствами и тягачами. Но тут возникла новая проблема — отсутствие квалифицированных кадров для демонтажа. К этим работам военные трофейщики не были подготовлены, гражданские же ведомства медленно включались в дело. И главная тяжесть легла на органы тыла фронта и армий, так это оставалось почти до конца войны.

Какие потери в людях мы понесли во время Висло-Одерской операции? По предыдущему опыту мы ожидали, что потеряем ранеными около 12 процентов от численности личного состава, а фактически с 14 января по 5 февраля их оказалось 6 процентов. Высокие темпы наступления значительно сократили наши потери. Что касается динамики потерь, то здесь повторилась картина, характерная для всех других наших наступательных операций Великой Отечественной войны: наибольшее число потерь наступающая сторона несет при прорыве подготовленной обороны противника, а также на завершающем этапе операции, когда войска достигли заданного рубежа, а противник усилил сопротивление.

Как и следовало ожидать, наибольшие потери понесли армии ударных группировок фронта (5-я ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я гвардейские танковые). Наименьшие потери имели 3-я ударная армия (3 процента) и 1-я Польская армия (2,6 процента). Если в начале войны среднесуточные санитарные потери для армий, наступавших на главном направлении, составляли 1–2 процента, то в данной операции они составляли в среднем 0,4 процента.

Искусно организованный маневр медицинскими учреждениями в ходе наступления позволил резко сократить пути санитарной эвакуации и обеспечить лечение большинства раненых на месте вплоть до полного их выздоровления. Свыше 50 процентов раненых возвращены в строй после излечения в границах фронта.

Висло-Одерская операция существенно отличалась от других и по способам выноса раненых с поля боя. Быстро отходивший противник не мог оказывать повторного воздействия огнем на раненого, не мог выводить из строя санитаров-носильщиков. Благодаря опыту и самоотверженности низового звена медицинской службы свыше 80 процентов всех раненых доставлены на полковые медицинские пункты в течение первых трех часов после ранения, а это уже само по себе в огромной степени облегчает возврат человека в строй. Своевременно найти раненого на поле боя, лежавшего в овраге или засыпанного снегом, тут же оказать ему первую доврачебную помощь, бережно доставить на медпункт — в этом благородство опасного труда санитаров, нередко жертвовавших своей жизнью ради спасения товарища.

Висло-Одерская операция показала возросшее мастерство организаторов медицинского обеспечения в дивизиях, армиях, на фронте. Имена начсанармов и руководителей фронтового звена медицинской службы — генералов А. Я. Барабанова, В. И. Попова, Б. И. Ибрагимова, профессоров И. С. Жорова, М. Ф. Рябова, Э. М. Каплуна, Г. А. Знаменского и других — навсегда вошли в историю великой освободительной борьбы советского народа против фашизма.

Висло-Одерская операция завершилась невиданным по масштабу оперативным маневром войск в северном направлении. Разрыв между левым флангом 2-го Белорусского фронта и правым флангом нашего фронта превысил к концу января свыше 100 километров. Еще с 22 января противник начал усиливать свою группировку в Померании. К концу первой декады февраля во вновь созданной группе армий «Висла» под командованием Гиммлера, сосредоточенной в междуречье Вислы и Одера, находилось «16 пехотных, 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, 5 бригад, 8 отдельных групп и 5 гарнизонов крепостей. Кроме того, в резерве группы армий „Висла“ имелось 4 пехотные и 2 моторизованные дивизии»[32]. Предвидя возможность нанесения противником контрудара по открытому правому флангу 1-го Белорусского фронта, командующий развернул фронтом на север четыре общевойсковые, две танковые армии и кавалерийский корпус.

Если бы с первых дней январского наступления не была восстановлена железная дорога со стороны Демблина с продолжением на север и далее на запад, трудно представить, как можно было бы обеспечить вновь возникший фронт на померанском направлении.

Помогло нам и еще одно немаловажное обстоятельство: если бы Г. К. Жуков не сократил артиллерийскую подготовку на Висле и не сэкономил этим около 30 тысяч тонн боеприпасов, то даже при хорошо работающих коммуникациях нам нечего было бы подвозить. Войска как нашего, так и 2-го Белорусского фронта, отражавшие контрудар противника со стороны Померании, а затем и разгромившие здесь вражескую группировку, израсходовали на эту операцию значительную часть боеприпасов и горючего.

От тыла потребовались новые усилия, чтобы в кратчайший срок пополнить запасы материальных средств и принять другие меры для обеспечения войск в новой операции. Вся сеть военно-автомобильных дорог в направлении Арнсвальде и Пиритца обслуживалась дорожными частями фронта. Более 2 тысяч автомобилей, выделенных из фронтового резерва, доставили на правое крыло за первые пять суток 7 тысяч тонн боеприпасов, а всего до конца операции — 20 тысяч тонн. Часть железнодорожных составов с боеприпасами и горючим, вышедших из Варшавы и Демблина, была переадресована в армии правого крыла. Чтобы ускорить восстановление железной дороги в полосах 47-й и 61-й армий, мы перебросили туда дополнительно железнодорожные восстановительные части, снятые с южных участков фронта. В районах Вонгровеца и Ландсберга в короткий срок развернули фронтовые госпитали на 15 тысяч коек. По масштабу и срокам описанный маневр тыловыми частями и материальными средствами является одним из интересных и поучительных примеров работы фронтового тыла в минувшую войну.

В ходе войны выявилась необходимость учредить подчиненную начальнику тыла инспекцию в составе 10–12 человек. В основном ее задача сводилась к тому, чтобы проверять исполнение важнейших решений Военного совета и начальника тыла фронта по вопросам материально-технического обеспечения войск. В отдельных случаях приходилось поручать инспекторам проверку сведений о крупных недочетах в работе служб тыла фронта или материальных недостачах.

Возглавляли инспекцию опытные юристы. Первым начальником ее на нашем фронте стал полковник Александр Александрович Свиридов, бывший заместитель прокурора фронта.

Его особенно уважали за осторожность, за вдумчивый подход к каждому вопросу и каждому человеку; он никогда не делал опрометчивых выводов, особенно в тех случаях, когда решалась судьба людей. Однако А. А. Свиридов недолго находился на этом посту.

В районе Сохачева случилось так, что 9-й танковый корпус генерала Н. Д. Веденина, преследуя в быстром темпе отходившего противника, оказался далеко впереди войск своей 2-й гвардейской танковой армии. Генерал Веденин радиограммой донес командованию, что дальнейшее движение и маневрирование в тылу противника затруднено якобы из-за ограниченных ресурсов дизельного топлива и просил ускорить его подачу. Командующий фронтом сделал мне по этому поводу замечание и приказал проверить обеспеченность горючим на месте и ускорить доставку его в район расположения корпуса. Отдав распоряжение о направлении в 9-й корпус двух батальонов автоцистерн, я поручил полковнику Свиридову лично возглавить комиссию по проверке, замерить горючее в баках танков.

В то время разрозненные части противника бродили по лесам и дорогам и нередко нападали на наши одиночные автомобили. Свиридов со своей группой на двух машинах благополучно добрался до корпуса и выполнил задачу. Выяснилось, что ни одного танка с пустым баком не оказалось.

На обратном пути по лесной дороге машина Свиридова несколько отстала от впереди идущей, потеряв ее из виду. На развилке дорог стоял знак с надписью «заминировано» и со стрелкой, указывавшей объезд. Двинувшись в объезд, машина через несколько минут попала в засаду к фашистам, которые расстреляли всех, находившихся в ней, и скрылись, даже не отобрав у убитых документы.

Новый начальник инспекции тыла фронта подполковник Б. А. Мариупольский, также юрист по образованию, обладал теми же ценными качествами, что и его предшественник. Инспекция всегда занималась рассмотрением важных вопросов, и я не допускал того, чтобы ее превратили в придаток следственных органов. Жизнь выдвигала множество проблем, и именно для этой цели важно было иметь инспекцию, укомплектованную квалифицированными кадрами разных специальностей. Благодаря помощи инспекторов мы избегали ошибок в оценке отдельных работников.

В ходе Висло-Одерской операции войска 1-го Белорусского фронта несколько раз удостаивались высокой чести — благодарственных приказов Верховного Главнокомандующего и салютов в Москве по поводу освобождения крупных городов. Обычно такой приказ адресовался командующему и начальнику штаба фронта. В нем перечислялись фамилии особо отличившихся командующих войсками и начальников штабов армий, начальников родов войск фронта и армий, командиров соединений и частей. Но совершенной неожиданностью для меня явилось то, что в приказах № 243 от 22 января и № 246 от 23 января 1945 года по случаю взятия городов Гнезен (Гнезно) и Бромберг (Быдгощ) говорилось, что они освобождены и войсками генерала Антипенко. Читаю и думаю: «Не во сне ли это?» Звоню начальнику штаба фронта Малинину:

— Не ошибка ли в газете?

Нет, говорит, не ошибка, пусть знают, что и тыл воевал. Конечно, не только я радовался этим приказам: огромный коллектив работников тыла фронта по праву принял похвалу на свой счет. К сожалению, таких фактов за время войны было только два.

Войска могут обороняться или вести успешное наступление лишь в том случае, если тыл обеспечивает их бесперебойно. История знает немало случаев, когда имущества на фронтовых и армейских складах было вдоволь, а войска испытывали в нем острый недостаток, и это отражалось на их боевой деятельности. Почему? Да потому, что какое-то звено в тыловом механизме не сработало в нужном направлении и ритме, что организация доставки оказалась недостаточно четкой. Боеспособность органов военного тыла достигается предельно четкой слаженностью его механизма, способностью мгновенно улавливать биение пульса на передовой и быстро реагировать на нужды войск. Там, где действуют войска, должен действовать и тыл. Хорошо организованный тыл не боится распутицы, холода, солнцепека и т. д. Наши органы тыла в годы Великой Отечественной войны не раз показывали образцы героизма.

Вот почему упоминание в приказе Верховного Главнокомандующего фамилии начальника тыла фронта было воспринято как признание заслуг многочисленного коллектива работников тыла, не раз жертвовавших своей жизнью во имя победы над врагом.

Завершилась одна из выдающихся стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны. С полным основанием историки относят ее к числу классических. Она действительно содержит в себе наиболее характерные черты советского военного искусства.

После войны я около девяти лет преподавал в Академии Генерального штаба, и каждый раз на лекциях по военному искусству передо мной открывалась картина именно Висло-Одерской операции: методика планирования, выработка решения, формы оперативного маневра и т. д. Разумеется, в учебные программы вносятся поправки с учетом новых средств борьбы, но сохранилось главное: стремительность, высокий динамизм, решительность и смелость в достижении поставленной цели. Полководческие качества, проявленные тогда командующими фронтами и армиями, лежат в основе воспитания военной молодежи в наши дни.

У каждого командующего, естественно, был свой стиль работы, свой метод, одному ему присущий образ мышления и оценки явлений. Командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отличался немногоречивостью: лишнего слова, не имеющего отношения к рассматриваемому вопросу, не произносил. Краткость и сжатость формулировок, чисто военная отточенность языка, предельно четкая и ясная постановка задач, способность верно оценить возможности и готовность подчиненного выполнить поставленную задачу — это те особенности, какие я уловил в характере Жукова за время работы с ним. Внешне он был суховат, но когда обстановка позволяла несколько ослабить постоянное напряжение ума и воли, он становился простым и открытым, любил поговорить и о «невоенном», пошутить.

Глубокая внутренняя и внешняя собранность, подтянутость, высокая требовательность, прямолинейность и принципиальность во взглядах и во взаимоотношениях с людьми, железная воля и неспособность подлаживаться под чьи бы то ни было настроения и мнения — это те черты его личности, которые вызывали глубокое уважение к Жукову. Не говорю уже о его выдающемся полководческом таланте.

Мне как заместителю командующего фронтом по тылу особенно дорого было то, что Жуков реально представлял себе сражение в целом, отдельные его этапы, умел рассчитать действия каждой из частей огромной и сложной военной машины. Думаю, меня не обвинят в «ведомственном подходе», если к лучшим качествам Жукова-полководца я отнесу его внимание к безотказной работе фронтового тыла, без которой не сможет выполнить свои задачи ни один из родов войск.

Но я не могу ограничиться этим.

Не претендуя на раскрытие образа Жукова, я все же чувствую себя обязанным написать несколько строк о замечательном человеке, под непосредственным руководством которого мне посчастливилось участвовать в войне и встречаться с которым часто довелось в послевоенные годы. У меня сложились с Георгием Константиновичем самые добрые, товарищеские отношения, не прекращавшиеся до последнего дня его жизни. После войны многие часы проводили мы в беседах о минувших сражениях. Иногда эти беседы носили острый, дискуссионный характер. Мы не раз вместе выступали с докладами перед военными и гражданскими аудиториями, вместе отдыхали в санаториях, встречались с моими земляками, рыбачили, посещали театры, лечились в госпитале. Подружили и наши семьи.

В доме Г. К. Жукова мне чаще всего приходилось видеть его старших дочерей Эру и Эллу, их мужей, детей, его двоюродного брата М. М. Пилихина с семьей. Бывал также и И. X. Баграмян.

18 июня 1975 года под моим председательством в Москве, в Доме Советской Армии, был проведен памятный вечер в честь Г. К. Жукова. На нем с воспоминаниями о прославленном полководце выступили друзья, соратники и видные общественные деятели. На вечере велась стенографическая запись и фотографирование. Командная Академия ПВО страны имени Маршала Советского Союза Г. К. Жукова выпустила альбом об этом вечере.

После кончины маршала Жукова наша связь с его семьей не прекращается. Со всеми тремя дочерьми — Эрой, Эллой и Машей — сохранились самые добрые отношения.

Младшая дочь Г. К. Жукова — Маша, — оставшись в 17 лет без родителей, окончила Институт международных отношений. Она вышла замуж, имеет сына Георгия. Старшие дочери Эра и Элла уже имеют внуков.

Зная в подробностях деятельность Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, изо дня в день следя за ходом его мысли, я думал тогда, думаю и теперь об особенностях этого человека и полководца.

Имя Жукова неразрывно связано со всем ходом Великой Отечественной войны, почти с каждой крупной стратегической операцией.

Из истории мы знаем, что когда великая страна попадает в беду, она выдвигает новых полководцев. В июне 1941 года мы еще не знали, кто они, эти полководцы, но что они будут, в этом не было сомнения. И вскоре всему народу стали известны имена Г. К. Жукова, А. М. Василевского, К. К. Рокоссовского, И. С. Конева, И. X. Баграмяна, Н. Ф. Ватутина, Л. А. Говорова, Р. Я. Малиновского, К. А. Мерецкова, А. И. Еременко, Ф. И. Толбухина, И. Д. Черняховского, К. С. Москаленко, В. И. Чуйкова и других.

Полководческий талант Г. К. Жукова стал раскрываться с памятных боев 1939 года на Халхин-Голе. Это было началом становления выдающегося полководца. А какие страницы были вписаны им в военную историю в тяжелые дни сражения за Ленинград в сентябре 1941 года!

Сентябрь — всего один месяц, срок небольшой. Но для Ленинграда он мог иметь роковые, непоправимые последствия. Фашисты уже предвкушали падение города и оповестили о предстоящем уничтожении этой колыбели революции. Население Ленинграда обрекалось на физическое истребление. А после этого гитлеровские генералы намеревались бросить высвободившиеся силы на Москву. Так могло случиться, если бы Государственный Комитет Обороны, ставший на время войны центром, организующим защиту Родины, не нашел верных спасительных средств.

Прежде всего Ставка решила усилить фронтовое и армейское командование на Ленинградском фронте. Туда направили Г. К. Жукова, ибо там решалось многое. С генералом М. С. Хозиным и другими командирами он благополучно перелетел линию фронта и прибыл в Ленинград.

Г. К. Жуков вместе с Военным советом фронта принимал решительные меры, чтобы предотвратить прорыв врага в город Ленина. Каждый час имел решающее значение. Жуков не допускал никаких промедлений, никаких послаблений.

Словно набат прозвучал приказ: «Все на защиту города! Стоять насмерть!» Он помог выкристаллизоваться, организоваться всем волевым усилиям и войск, и жителей города. Ленинградское ополчение, созданное под руководством партийной организации, во главе которой стояли А. А. Жданов, А. А. Кузнецов, пополнило оборонявшие город войска. Все предприятия, какие только могли быть для этого приспособлены, работали на нужды фронта.

Противник утратил свой наступательный порыв и был остановлен. Город выстоял, враг сам перешел к обороне.

В начале октября 1941 года на огромном фронте развернулось наступление немцев на Москву. Этот месяц для Москвы оказался еще более грозным, нежели сентябрь для Ленинграда; здесь не было значительных водных преград, в которые упирались бы фланги, не было Кронштадта и корабельной артиллерии. Да и сил противник имел побольше. И снова во главе обороны Москвы наша партия поставила Г. К. Жукова.

Он оправдал оказанное доверие. Как и оправдывал его в дальнейшем.