У парторга Виктор узнал, что его план рушится: члена горкома партии Говрякова вызывали на пленум.
— Вопрос такой, что и выступить тебе не мешало бы, — заметил парторг. — Давай-ка обмозгуем, как быть нам… Не торопишься домой?
— В школу еще успею, ничего, — сказал Виктор. — А ужин Валентина, наверное, сварит, — и доверительно улыбнулся: — Оба мы работаем и учимся. Так что — иногда и кулинарией занимаюсь…
— И ничего, получается? — заинтересовался парторг, поддерживая шутливый тон.
— Валентина ест да нахваливает, — рассмеялся Виктор. — Но, на мой взгляд, это просто ее тонкая и дальновидная политика: чтобы я не отказывался от кухонных дел под предлогом неумения. А какой вопрос на пленуме разбирается? Угольщиков касается?
Парторг молча кивает головой, потом медленно повторяет:
— Очень даже касается. Обдумай его всесторонне…
Несмотря на то, что Виктор второй раз избирается в состав городского комитета партии, выступать на пленумах ему как-то не приходилось.
Но сегодня парторг попросил выступить.
…На трибуне в какое-то мгновение Виктора охватила робость: каждое слово будут внимательно слушать и секретари горкома, и работники аппарата и треста, и руководители шахт и заводов, и представители шахтерских бригад. «Нужно ли говорить о каких-то лопатах и молотках? — мелькнула мысль. — Не мелко ли это, не в стороне ли от решения главных задач?»
Виктор глянул в глубь замершего зала, и неожиданно пожилой мужчина, сидевший на крайнем сидении у выхода, напомнил ему Петра Фомича Фирсова. Нет, конечно, это не он, но в мыслях промелькнули лица ребят из бригады. Они знают, о чем должен говорить сегодня на пленуме бригадир, спросят, все ли сказал там. Ведь вчера ни на одни миг не казалось мелким то, что всех волновало: разве можно молчать о том, что мешает работе?
— Город наш большой, — заговорил Виктор, посматривая все на того же пожилого мужчину. — С шахты на шахту ездим на автобусах. И вот представьте себе в те часы, когда шахтеры едут с работы или на работу, такое: многие пассажиры… с топорами, а кое-кто и с лопатой. Почему? Очень даже просто: трудно на шахтах хозяйственным руководителям позаботиться об организации хороших инструменталок. А мы что, прикованы навечно, что ли, к лопате да топору? Ведь едва в постель с собой ее не тащим…
Оживленно задвигались люди в зале. Мужчина, на которого смотрел все время Виктор, склонился к соседу, о чем-то заговорил с ним, согласно кивая головой.
— А качество инструментов, которыми мы работаем? Раньше шахтерские лопаты нам поставляла Караганда. Хорошие, удобные были лопаты, сами в уголь влезали. Передали теперь это дело заводу имени Кирова. И что же? Стыдно смотреть на их продукцию, а не только в руки брать.
Глянув мельком на сидящих за столом президиума, Виктор увидел, что первый секретарь горкома записывает что-то в своем блокноте. И уже смелее заговорил о плохой чистке отбойных молотков, отчего те быстрее изнашиваются, об остром недостатке отбойных пик и пружин. Всякий раз, оглядываясь во время выступления на президиум, замечал заинтересованный, ободряющий взгляд секретаря городского комитета партии.
Нет, не казалось теперь Виктору то, о чем рассказывал он, незначительным, мелким. По оживленной реакции зала все больше чувствовал это.
Сосед, когда возбужденный и взволнованный Виктор усаживался рядом, с одобрением произнес:
— Правильно, товарищ! — и, помолчав, добавил: — Я об этом же получил от своих ребят наказ выступить… Да вот, не успел…
А через два дня Сафин, встретив Виктора на наряде, сказал:
— Ну, расшевелил трестовских, оборудуются на шахтах инструменталки. С промывкой отбойных молотков дело сложнее. Но и это дело не за горами. Кстати, звонили из школы, не был еще там?
— Времени сейчас сами знаете. На новую лаву переходим, на пятнадцатую. Похлеще нашей старой будет…
— По бригаде и лава, — хитровато улыбнулся парторг. — В легких-то лавах вам стыдно работать.
— Так оно, конечно, — рассмеялся польщенный Виктор. — Да только новая лава уж больно того… трудная чертовски. Ребята наши побывали там, вернулись и молчат, только головами качают.