На-гора!

8

Окна школы ярко освещены. Неясная из-за отдаленности мелодия звучит мягко и еле слышно, а временами теряется совсем, но чем ближе подходят Виктор с Валентиной к сверкающему в огнях двухэтажному зданию, тем яснее улавливают малейшие переливы чудесного вальса.

Официальная часть вечера еще не началась. Говряковы прошли в зал и остановились, наблюдая за танцующими.

В первых рядах зала они заметили Петра Фомича Фирсова с супругой. Петр Фомич сосредоточенно наблюдал за шумными молодежными танцами, изредка о чем-то переговариваясь с женой. Увидев Виктора, кивнул головой, указывая на места рядом.

— Танцевать надо, Петр Фомич, — присаживаясь, сказал Виктор.

— Оттанцевал я свое, — усмехнулся тот. — А вот вам не мешает с Валентиной.

— Идем? — посмотрел Виктор на Валю. — Разучился я, правда, но с женой-то еще можно…

— Что, иль жена разрядом пониже идет, чем девушка? — подхватила супруга Петра Фомича. — Стыдно, стыдно, Виктор Федорович За девушками-то за нами по пятам ходите, на руках готовы носить, а жене слово ласковое на людях боитесь сказать, будто это зазорно…

— Все, бригадир, попал на язык моей супружнице, теперь измочалит, — засмеялся Петр Фомич.

— Ну, ну, понес, старый, — заметно смутилась его супруга. — А вы идите, танцуйте, пользуйтесь отдыхом…

— Идем, Валя? — снова пригласил Виктор, вставая. Она нерешительно посмотрела на него.

— Может, посидим? Не хочется что-то… На людей хоть посмотрим, не часто вместе собираетесь.

«Это верно, не часто, — подумал Виктор, усаживаясь рядом. — На работе человека, конечно, узнать до конца трудно. Работает хорошо и вроде все ладно. Но ведь у каждого, кроме работы, есть своя личная жизнь: свои мысли, интересы, радости, неудачи… Их-то бригадиру тоже положено знать. А когда, как? Ушел человек домой, и уже другая жизнь для него начинается, а я как о ней могу знать?»

Эти мысли захватили Виктора, он рассеянно слушал, о чем говорил в докладе начальник участка, односложно отвечал на реплики Петра Фомича. Давно уже у Виктора было какое-то смутное ощущение, что только работать вместе и изредка вместе отдыхать — этого еще мало для создания крепкого коллектива.

— Ты что, уснул? — толкнула его в бок Валя. — Бригаду вашу расхваливают, порадуйся хоть…

— Да, да, — откликнулся он, а немного спустя снова углубился в свои беспокойные мысли. «Да, — думал он, — это верно, что ребята в бригаде подобрались крепкие, настойчивые. А вот почему они такие, почему? Почему, не задумываясь, пошли они в верхний конец лавы? Лава коварна и опасна, и в любой момент они могли оказаться в каменном мешке, лишенными воздуха и пищи. Это же страшные моменты, когда начнет «играть лава».

Из задумчивости Виктора вывели аплодисменты. Доклад начальника участка закончился.

— Не шутка это — получить премию ВЦСПС, — повернулся к Виктору Фирсов. — Во всем Союзе третьи, значит, мы идем по добыче, подумать только! И Мамая, выходит, обскакали, слышь, бригадир?

— Ну, так сравнивать нельзя, — недовольно сказал Виктор. — Мы — в старых лавах, условия у нас ничего, да и люди… А он, слышал я по радио, в незнакомый коллектив пошел. На шахту, которую еще не изучил. Взялся за такое дело, которое не всякому под силу.

— Ну-ну, знаю, что ты за него горой. Понимаю, небось, и сам.

Виктор оглянулся в зал и как-то сразу заметил Евтухова. Тот сидел, о чем-то оживленно переговариваясь с Крупиным.

«Не совсем приятное товарищество, — поморщился Виктор. — Разъединить их как-то надо. Ничего хорошего не жди от этой дружбы».

На трибуне главный инженер рассказывал о перспективах развития шахты, и его слушали внимательно. Всем хотелось знать, куда придут они, не только в недалеком будущем, но и лет через пять-десять.

— Шахта-гигант с шеститысячной суточной добычей — вот каким будет наше предприятие к концу семилетки, — уверенно говорил главный инженер. — Она объединит на втором и третьем горизонтах четыре действующие сейчас шахты — сорок пятую, Южно-Камышинскую, сорок четвертую, и уголь станем добывать с глубины двухсот метров. Шесть тысяч тонн в сутки — это немало, товарищи! Сто вагонов надо, чтобы увезти этот уголь. Представьте это себе и сразу поймете, сколько труда и энергии предстоит вложить нам, прежде чем эта масса угля окажется на-гора…

— Да, это размах, — тихо сказал Виктор. — В бассейне еще нет такой мощной шахты. У нас прямая выгода строить ее: обогатительная фабрика рядом, с улучшением качества вопрос, можно сказать, уже решается, и от лишних перевозок освободим железнодорожников.

Шумно, взволнованно аплодировали горняки главному инженеру, и Виктор невольно подумал, что очень любят наши люди смелые разговоры о перспективах, в которых сочетаются и глубина замыслов, и трезвость расчетов, и размах предстоящих дел.

Настроение у Сергея Евтухова было незавидное. И причин-то, казалось, к этому нельзя было найти, а вот, поди ж ты, навалилось на душу что-то безрадостное, гнетущее. Еще в зале, когда вручали подарки, смотрел он неохотно на радостные лица и чувствовал себя нехорошо, словно пробрался на чужое торжество. Горько было оттого, что у всех находились друг для друга душевные слова и улыбки, а к нему изредка обращался лишь Крупин. Кому он, Сергей, нужен сейчас? И когда Крупин кивнул на дверь, Сергей не особенно противился.

Но быть с подвыпившим Крупиным тоже не хотелось, потянуло в общежитие, хотелось остаться одному, поразмыслить о самом разном.

На улице его окружила темнота. Слабый свет редких лампочек номерного освещения на углах домов делал эту темноту еще гуще — глаза не сразу обвыкались и различали выбитый асфальт бульвара. Но тем ярче загорались на темном небе искристые звезды. Сергей долго рассматривал мерцающий ковш Большой Медведицы. Неожиданно вспомнил, как любила эти звездные ночи Нина. Но качканарские звезды казались сейчас Сергею не такими: они были чище, крупнее и ярче, будто находились ближе к земле.

«Чепуха, — думает он, шагая дальше. — Разница лишь в том, что там кругом — дикая тайга, ну, и севернее, конечно».

От качканарских воспоминаний теперь уже не уйдешь. Там он не чувствовал себя таким одиноким. Просто не задумывался, да и некогда было: или работа, или с Ниной бродили по улицам, стояли где-нибудь у угла новостройки, а то сидели, притихшие, дома. Но долго молчать Нина не могла, она тормошила его до тех пор, пока он ни делал свирепое лицо. Но и тогда она, спустя, правда, минуты, умела подладиться к нему, и он никогда не чувствовал, вот как сейчас, такого паршивого настроения.

«Соскучился, что ли, я по ней, — усмехнулся Сергей. — Других девчонок, какие встречались, нет желания и вспоминать. Да и сынишка, вот в чем гвоздь…»

Он с усилием подавил в себе эти мучительные воспоминания и сказал вслух, покачав головой:

— Так вот и разъехались… А то, что она у нас дома, это ничего не значит. Пусть, мне не жалко…

И все же причиной дурного настроения Сергея была неосознанная тоска по Нине. У всех есть близкие, дорогие люди, а у него — нет! Ну и пусть! Он всегда будет сам по себе, так спокойней…

В общежитии он не стал бродить по коридору, как делал иногда, а вымыв голову под краном холодной водой, улегся на койку и заснул беспокойным, тревожным сном.