На-гора!

14

Десятки настороженных, внимательных глаз наблюдали за каждым движением Виктора, Александра Купрюшина и Николая Инышева. На ребячьих лицах явный интерес. Пятиклассникам любопытно: зачем пришли сюда эти трое взрослых, о чем они будут говорить? До урока кто-то распустил слух, что у пришедших видимо-невидимо орденов, и потому ребята были явно разочарованы: какие-то значки были на груди только у одного шахтера, о котором учительница сказала, что это бригадир коммунистической бригады Говряков.

О чем-то шепчутся двое мальчишек за партой. И еще не успевает учительница предоставить слово Виктору, как один тянет вверх руку.

— Что ты, Боря?

— Васька… Вася говорит, — кивает он на веснушчатого соседа, — что это не настоящие ордена, а я с ним спорю. Это ведь ордена, да?

Виктор смеется и встает.

— Ты не прав, Боря, — говорит он. — Здесь у меня два почетных знака «Шахтерская слава» и значок «Отличник социалистического соревнования». Награды, конечно, скромные, но ими награждают тех, кто никогда не уйдет из забоя, не выполнив своей нормы. Когда ваши папы были на фронте, их награждали боевыми орденами «Слава». А это — мирные награды, их дают тем, кто хорошо работает и не боится трудностей.

— А в шахте очень страшно? — снова поднимает руку Боря. — Там же, под землей, как даванет сверху, и спрятаться некуда.

— А зачем прятаться? Люди все предусмотрели, они сразу же крепят лесом те места, откуда взяли уголь.

— И лес этот там и остается, да?

— Ну зачем же… — Виктор рассказывает ребятам о том, как добывается уголь, как он доставляется на-гора, какие трудности преодолевают горняки, стремясь, чтобы изо дня в день угля поступало на-гора больше.

Он рассказывал это всему классу, но чаще всего поглядывал на Борю, который смело обо всем расспрашивал. «Любопытный паренек, — думал Виктор. — Видно, ни за что не отступится от человека, не разузнав всего, что его интересует».

— А ты, Боря, не хочешь дальше учиться, — неожиданно сказала учительница. — Вот и посоветуйся с шахтерами, которые у нас сегодня в гостях.

— Не хочет учиться? — искренне удивился Виктор. — Почему же, Боря?

Мальчик смутился.

— Мне и пяти классов хватит, — сказал он, наконец. — Я, как папа, на стройку пойду, а там эти классы не нужны.

— Напрасно так думаешь, — покачал головой Виктор. — Ты бывал у отца на стройке? Ну вот. Видел, сколько там разных механизмов и машин: краны, растворомешалки и все прочее? Как же ты с ними справишься, если неучем будешь? А чем дальше, тем больше их на стройках, в шахтах и на заводах будет, что же ты тогда сделаешь?

И вот посыпались самые разные вопросы и от других ребят. Отвечали, как могли, и Виктор, и Николай Инышев, и Александр Купрюшин. Говряков невольно отметил, что ответы Купрюшина, как правило, очень точны и кратки. Александр не залезал в дебри рассуждений, а выбирал примеры близкие, понятные ребятам.

— Почему вы в шахту пошли работать? — смущаясь, спросила Купрюшина черноглазая девчушка.

На такой вопрос Виктор затруднился бы ответить в нескольких словах, но Александр спокойно посмотрел на ребят и сказал:

— Есть работы, которые могут выполнять все. Скажем, токарить или слесарить на заводе. А чтобы быть шахтером, надо иметь, помимо всего прочего, еще и мужество. Вот я и решил испытать, есть ли у меня мужество и смогу ли я быть смелым и упорным не от случая к случаю, а каждый день. Поэтому и пошел…

Словно что-то новое открыл для себя Виктор в спокойном, немногословном Александре Купрюшине. Мгновенно вспомнилось все, что он знал об этом молодом парне, и все больше крепла радостная мысль: «А ведь он будет хорошим, настоящим горняком!»

И тут заметил, с каким нескрываемым восхищением смотрят на Купрюшина десятки пар ребячьих глаз.

Из бригады уходил Петр Фомич Фирсов. Его переводили все в ту же двадцать третью лаву, куда ушли многие ребята. Излишне разговорчивый, стараясь стушевать щемящее чувство, попрощался он с теми, с кем работал так долго, и махнул рукой:

— Ну, ладно!.. Дело у вас должно идти куда с добром! О своем звании не забывайте, это — главное…

Грустно было Виктору. Ушел из коллектива человек, чей дружеский локоть бригадир ощущал постоянно, при любой трудности.

Из бригады Шайфлера к говряковцам перевели несколько горняков. Поговаривали, что в той бригаде за последнее время плохо обстояло дело с трудовой дисциплиной, и Виктор внимательно присматривался к новичкам. Но они работали наравне со всеми, нормы выполняли, делали охотно ту работу, которую поручал бригадир.

Ивану Кадочигову из новичков выпало сегодня идти в верхний конец лавы, где кровля в последние дни ослабла.

— Не торопись, — предупредил Кадочигова бригадир. — Крепи чаще, чтобы завала не было. Куполит здесь кровля, а это, сам знаешь, к чему может привести. Ухнет порода и…

— Знаю… — кивнул Кадочигов. Не успел отойти бригадир, как он уже принялся за работу. И вот эта-то излишняя торопливость не понравилась Виктору. Говряков решил взять себе забой поблизости от Кадочигова, чтобы в случае какой-либо заминки оказаться рядом.

И поступил правильно. Не прошло и получаса, как послышался крик Кадочигова:

— Бригадир! Сюда! Купол здесь…

Виктор на ходу бросил работавшему рядом Юрию Галкину:

— Айда, поможем…

Но помогать было некому, Кадочигова в забое не оказалось. Из купола с высоты трех метров на груду породы сыпались мелкие куски и штыб.

— Метра четыре с лишним ширина! — крикнул Юрий Галкин. — Надо сказать ребятам, чтобы лесу подбросили сюда.

— Тащите от моего забоя, — сказал Виктор. — И у себя забери, потом поднесут, а тут ждать нельзя.

И вот уже выложена под куполом массивная клеть.

— Ну, полезли, — мельком глянул на Галкина Виктор, забираясь на клеть. Еще шаг — и он выпрямился во весь рост в пустотном колоколе огромного купола, крикнув вниз:

— Давайте лес!

Юрий Галкин взобрался следом за бригадиром и встал рядом. Снизу просунулся над верхняком конец бревна.

Одно за другим затаскивали они многопудовые бревна, сооружая из них накат над рештачным циклом.

Молча принялись за укладку оставшихся бревен, а снизу то и дело тревожно спрашивали:

— Скоро вы там?

Наконец, Виктор облегченно кивнул:

— Айда вниз.

— Почти полтора часа, — торопливо сообщил Кадочигов, когда Виктор с Юрием спустились вниз.

— Откуда ж ты знаешь, когда мы полезли туда? — подозрительно глянул на него Виктор. — Тебя ж рядом не было…

— А я за лесом побежал, — спешно возразил Кадочигов. — Надо ж мне лесу было.

— Постой, постой, — заметил Мулануров. — Лес только сейчас начали спускать. Что же ты там делал?

— Да говорят тебе — лес ждал! — зашумел Кадочигов, но Виктор махнул рукой:

— Ладно, нечего попусту-то, давайте за дело…

И снова медленно плывут по транспортеру угольные глыбы, а на освободившуюся ленту падают новые и новые куски. Движутся с гулом врубовки, короткими очередями вспарывают воздух отбойные молотки, кто-то рубит дерево нечастыми ударами топора.

«М-да, опять семь новичков в бригаде, — размышляет бригадир, направляя пику молотка в уголь, рядом с ясно выступившей гладью валуна. — Рубят они ничего, видно это, а вот на душе у них что? На душе, на душе… Едет, значит, сегодня наш Серега Евтухов домой. На целых две недели. Будем ждать, когда вернется. Наказ ему от ребят — с Ниной возвращаться, иначе разговаривать никто не будет. Правильно решили. Приедет — кого-нибудь из новичков ему дадим обучать. Пусть привыкает отвечать не только за себя. Полезно будет, когда на плечи ляжет частичка наших общих забот. Быстрее поймет, куда мы идем, куда стремимся…»

— Но поймет ли? Должен понять! Он неглупый человек, этот Серега Евтухов…

Виктор быстро оглянулся, поймав себя на том, что рассуждает вслух, но кто в неумолчном разноголосом гуле обратит на это внимание? Надсадно гудят моторы врубовок, слышен сухой треск молотков, редкие людские выкрики и лязг металла. Лава живет напряженно и шумно.

Рядом умолк молоток Кадочигова. Виктор видит, как новичок, метнув взгляд на бригадира, резкими движениями, торопливо принялся кидать уголь на проплывающую скребковую ленту транспортера.

— Нельзя так, вымотаешься быстро, — неслышно говорит Виктор, а сам в это время думает:

«Семь новых человек в бригаде — это очень трудно… Трудно создавать коллектив, добиваться, чтобы все шагали в ногу, но еще труднее расставаться с людьми, с которыми делил все — и горечь неудач, и радость победы, и славу, добытую в напряженном труде.

Не выдержав, шагнул к забою Кадочигова.

— Слушай, дорогой товарищ, неужели ты первый день в шахте? Присматривайся больше, как другие работают в забое. Время и силы береги. Породу от рештаков надо отбрасывать…

Кадочигов напряженно вслушивается в слова бригадира.