На грани анархии

Глава 17

Ханна

День двадцать первый

Истошный вопль готов был сорваться с губ Ханны.

На самом деле это другой подвал.

Но это не имело значения. В ее нервном ужасе Ханне казалось, что это одно и то же.

Скрип над ней. Его тяжелые ботинки. Она чувствовала его, как холодный сквозняк, проникающий сквозь половицы, и колючий ужас в основании ее черепа.

Волна темноты, грозящая ее захлестнуть.

Последние три недели испарились в мгновение ока. Прошлое нахлынуло с новой силой. Она снова в подвале. В том самом подвале, в котором просыпалась каждый день на протяжении пяти бесконечных лет.

Ее тюрьма. Ловушка, которая поймала ее, вырвала из жизни, из семьи, из внешнего мира. Она поглотила ее, как могила.

Слепой страх овладел Ханной. Единственная мысль — спрятаться.

Ухватившись за перила для равновесия, едва видя сквозь ужас, она сбежала вниз по оставшимся ступенькам.

Вниз, вниз, в подвал.

Вниз, в яму ее худших кошмаров.

Два узких окна давали тусклый свет. На полу застыла грязь. Вонь червей и гнили. Паутина и грубые каменные стены. Все холодное и сырое.

Толстые пыльные балки ручной рубки пересекали низкий потолок. Огромная печь в дальнем углу.

Стопки и штабеля картонных коробок высотой выше ее головы. Старые расшатанные полки, заставленные мутными банками, ржавеющими металлическими инструментами, безделушками и хламом.

На другой стороне подвала она увидела пару наклонных дверей, как в «Волшебнике страны Оз». Двери фирмы «Билко», но слишком высоко, чтобы она могла до них дотянуться.

Ее взгляд зацепился за печь в углу. Печка стояла в нише, погруженной в тень.

За печью, в глубине алькова, находилось подпольное пространство. Высотой не более двух футов, оно уходило слишком далеко назад, чтобы видеть заднюю стену.

Там была темнота и паутина. Грязь и гниющие балки.

Укрытие.

Ботинки Пайка топали по лестнице в подвал.

Хромая, Ханна зашаркала по грязному полу к печи. Прижалась к каменной стене и протиснулась в узкое пространство между стеной и печью, задерживая дыхание, втягивая все еще вздувшийся живот, представляя, как многоножки и пауки падают ей на волосы, на лицо.

Вонь жира и грязи проникла в ее ноздри. Она пробиралась мимо труб, проводов и тусклых металлических фигур, пока не достигла проема в нижней части стены.

Она не могла его увидеть, только почувствовать пальцами.

Ханна присела, чтобы оказаться достаточно низко. Сжалась и опустилась на живот. Опираясь локтями на твердую грязь, она двинулась вперед, протискивая свое тело в неглубокое пространство ползком.

Ее толстовка зацепилась за что-то, и она потянулась назад, чтобы стянуть ее. Ее рука едва могла пролезть рядом с туловищем. Она забралась в тесную щель так глубоко, как только могла.

Ханна едва могла двигаться. Грязь давила на ее живот, ноги, грудь и лицо. Вес всего дома давил на нее.

Шаги по мусору. Медленные, затихающие, но все равно приближающиеся, все равно неумолимые.

Они остановились в нескольких футах от печи.

— Так, так, — проговорил Пайк. — И вот мы снова здесь.

Она задержала дыхание. Запах железа. Медный привкус крови в задней части ее горла.

— Ты подстрелила меня, знаешь. Всего лишь рана. Довольно жалко, правда. А вот лак для волос… — Он крепко выругался. — Ты чуть не ослепила меня, маленькая мышка. Мои глаза до сих пор болят. Держу пари, ты этим гордишься. Уверен, ты думаешь, что сопротивление делает тебя особенной?

Ужас прокатился по ее венам. Ханна зажмурила глаза.

— Ну, ты не особенная. Ты — ничто. Ты всегда была никем. Мне не следовало оставлять тебя в живых так долго.

Пыль забивала ей ноздри и раздражала горло при каждом неглубоком вдохе. Ей потребовалось все силы, чтобы не чихнуть. Ее глаза слезились.

— Выходи! — Его голос ожесточился. — Ты думаешь, я не найду тебя? Думаешь, в этом обреченном мире есть место, где я не смогу до тебя добраться? Тебе некуда бежать. Тебе негде спрятаться.

Все ее тело дрожало. Темнота мерцала перед глазами, угрожая снова забрать в небытие. Ей нечего считать, не на что опереться.

— Твой солдат мертв, ты знаешь.

Горе смешалось со страхом. Она не позволяла себе думать об этом. Теперь они обрушились на нее.

Лиам, одиночка, которого преследовали потери и тайны. Лиам, храбрый, опытный солдат. Лиам, который решил спасти ее, который рисковал своей жизнью ради Ханны.

— Я убил его. Уверен, ты это знаешь. Ему не обязательно было умирать. Но он хотел спасти тебя. Он встал между нами. Сунул свой нос в дела, которые его не касаются.

Она подавила всхлип.

— Интересно, жалел ли он о том, что помог тебе, когда делал последние вздохи? Как считаешь? Я думаю, да. Конечно, он мне не сказал. — Пайк усмехнулся. — Вообще-то, он почти ничего не сказал.

Может быть, Пайк лгал. Может быть, это уловка, чтобы задеть ее. Чтобы заставить поддаться отчаянию и выйти. И ведь получилось. Отчаяние тянулось к ней, угрожая захлестнуть Ханну.

«Не похоже на ложь. Он здесь, а Лиама нет».

— Как насчет такого. Я предложу тебе сделку. — Он сделал паузу. — Отдай мне моего ребенка, и я оставлю тебя в живых.

Ханна не двигалась. Не дышала. Ее сердце забыло, как биться.

— Не думай, что я не заметил под этой мешковатой толстовкой. Ребенок. Ты его родила.

Часть ее отчаянно хотела верить, что он не поймет, что она родила ребенка. Что он даже не подумает ее искать. Как же она ошибалась.

— Последним был мальчик. Интересно… ты подарила мне сына… или дочь?

Она могла скрываться здесь. Часами. Даже днями. Он бы никогда ее не нашел. Даже если бы нашел, он не смог бы до нее добраться. Она надежно защищена от него.

Шарлотта — нет.

Ее малышка. Ее ребенок. Ее ответственность.

В страхе она бежала вместо того, чтобы сражаться. Возможно, прятки сохранили бы ей жизнь, но не защитили бы ее ребенка.

Никто не мог защитить Шарлотту. Никто, кроме Ханны.

— Оставайся здесь и прячься, как маленькая мышка, кем ты и осталась, Ханна, — продолжал Пайк. — Ты напугана и кротка? Такая же, какой всегда была. Несколько недель под солнцем не изменят твою сущность. Вот почему я выбрал тебя!

Она ненавидела свое трепещущее, предательское сердце. Презирала страх, сжимавший ее как тиски, панику, которая затуманивала мысли и лишала решимости.

Ханна пыталась сопротивляться. Она думала, что ей становится лучше. Она стала сильнее.

Что, если это не так? Что, если она уже потерпела неудачу?