На неведомых дорожках (СИ)

Глава 5

Утро согрело мой нос солнечными лучами совершенно неожиданно. От тёплого проказливого зайчика я расчихалась, и сон улетел в голубую даль, не подумав помедлить и минуты. Яга крутилась у окошка, что-то складывая в коробочку.

— Бабуль, — потянулась я сев на своём лежбище. — Чего ж вы меня не разбудили-то?

— А чего тебя будить? Спишь и спи. Работы по дому тебе не работать. Встала, глазки промыла, да и гуляй себе.

В словах бабки мне послышался упрёк. Действительно — к её возвращению могла бы и порядок в доме вчера навести. Хотя с другой стороны — в чужом доме свои правила вводить? Может у бабки её пауки в лучших друзьях ходят, а я их под метёлку? И всё же…

— А может, по дому что-нибудь сделать?

— Да чего ж тут делать-то? — удивилась бабка. — Работников достаточно, ты отдыхай.

— Растолстею от такого питания да без работы, — рассмеялась я.

— А и не велика беда, — подхватила мой смех Яга.

Должна сказать смех у неё был тот ещё. Скорее воронье карканье, а не смех.

— Ну да, за фигурой следить нужно, — уперлась я. — Жир набрать недолго, а вот попробуй, сгони его…

— О жире не тревожься, — утешила Яга, — Я по делам, вернусь и поговорим.

Не понравилось мне её выражение лица, когда она проговорила это «по делам». С этими словами она окинула меня таким… Таким… Странным взглядом. Но времени на размышления не было. Гикнув и присвистнув, Яга оказалась в ступе и с посвистом вылетела через печь.

Вчерашний опыт сказался — к печке я не сунулась, зато заглянула за печь. Не ошиблась, подпольщики заседали именно там. Заметив мой любопытный нос, домовой поднялся и осторожно выглянул из-за печки.

— Убралась, — махнул он Василию.

Тот не замедлил выбраться.

— Эй, ребята, вы чего?

— Тихо ты, — зашипел Василий, ещё осторожнее выглядывая в окошко.

Домовой тем временем расстелил на столе кусок полотна, и принялся складывать на него разные припасы, что-то бормоча себе под нос.

Василий буркнул от окна:

— Одёжку не забудь.

Домовой кивнул, и полез в сундук, из которого извлёк что-то кожаное и замшевое. Протянул мне.

— Одевай, да пошустрее.

С опаской посмотрела на эту парочку, и с не меньшей опаской расправила на лавке протянутые предметы. Ха, тут оказалась пара штанов, рубаха и куртка с серебристыми заклепками. Настоящий байкерский прикид.

— И зачем мне всё это?

Недоумение на моём лице и в голосе не произвело ни малейшего впечатления на парочку, которая тем временем что-то решала, перекладывая вещи из сундука на пол.

— Эй, вы меня слышите?

В ответ две физиономии высунулись из глубин сундука, и, ни слова не сказав, погрузились в эти же глубины.

Пожала плечами и пристроилась на лавке, ожидая, когда мне уделят хоть толику внимания. Ждать пришлось долго. Наконец, из сундука, куда уже скрылись не только головы, но и остальные части тел и домового, и Василия, кроме хвоста последнего, иногда мелькавшего из-за края сундука, послышался радостный возглас, не поняла чей, и оба, довольные донельзя, выкарабкались на поверхность.

Скатившись с высокого края, домовой протянул мне пронзительно красные сапожки.

— Надевай, — и тут же застыл. — Ты что, ещё не оделась?!

Василий, кулём свалившийся на пол, так же вытаращился на меня и констатировал:

— Рехнулась…

— Это вы рехнулись, — твердо заявила я. — Вы что за балаган устроили? Что это за тряпки?

— Да ты не понимаешь ничего… — взвыл не своим голосом Василий.

— Не понимаю, — не стала отнекиваться. — А раз вас это не устраивает — поясните мне, темноте, что происходит.

Приятели переглянулись, домовой обессилено опустил лапки с зажатыми в них сапогами.

— Да ты что, о Яге ничего не знаешь?

— Ну, как не знать. Живёт в лесу бабуля. К ней царевичи-королевичи за помощью приезжают…

— За помощью! — застонал Василий.

Домовой подхватился, и, выронив сапоги, бросился к приятелю.

— Ничего, ничего, Васенька, она же глупая, не знает ничего, — осторожно поглаживая между чёрных ушей, принялся приговаривать домовой. — А ты послушай, — повернулся он ко мне. — Я в этой избе почитай лет пятьсот живу, за всё время только двое из рук Яги своим ходом ушли. Один — Иван, уж этакий прохиндей был, больным притворился, Яга поверила, вот и побоялась есть его. Другой — Еремей-царевич, из колдунов оказался. Избушку тогда бабке по брёвнышку раскатал, с тем и ушёл. Опосля него бабка и завязала к себе прохожий люд заманивать. Всё больше детишек, без пригляду оставленных, таскает. Да последнее время ничего ей не доставалось. С Лешим переругалась. Ей когда людей не добыть, она живность лесную переводит, да Леший тоже не прост. Одно дело охотники пару-другую зверей себе на пропитание или на шкуры поймают, а она же меры не знает. Вот и сидит теперь Яга на этой поляне — она её колдовством от всех защитила. Для неё, проклятущей, это теперь единственное место в лесу, где она жить может. А ты — за помощью приходят. Знаешь, сколько здесь по лесу людских косточек валяется?! Гору сложить!

Мне поплохело. Это что же получается? Кто врёт — сказки или домовой? И тут в памяти всплыл плотоядный оскал бабки, взгляды, на которые я предпочла не обращать внимания — одичала старуха, что с неё взять.

— Так это что ж такое, — вдруг вспомнила я, — она не шутила, когда сказала, что откормить меня хочет?!

— А ты думала, — простонал Василий. — Ты для неё первейшее блюдо на ближайшие дни. Она, небось, гостей уже назвала. Давно ей человечины не доставалось. Счастье, что в тебе одни мослы, не-то в первый же день разделала бы.

Представив себя в виде разделанной туши, висящей на крюке, закатила глаза. Не стоило этого делать! Подняв глаза, тут же и увидела на потолке этот самый крюк, то ли ржавый, то ли чем-то вымазанный, этаким буроватым… Меня едва не стошнило завтраком.

— Что же делать? — прохрипела внезапно пересохшим горлом.

Но приятели расслышали.

— Бежать, — заявили в один голос.

Обретя невиданную сговорчивость и проворство, скинула юбку, не обращая внимания на принявшихся с новыми силами за сборы приятелей. Брюки оказались широки, но тут уж не до фасона. Открывающиеся перспективы не радовали настолько, что ширина штанов не имела шансов меня заинтересовать. Предложи мне сейчас кто шаровары Тараса Бульбы — натянула бы, не задумываясь. В красных сапогах мои ноги стали сразу похожи на гусиные лапы, но и это не вызвало возражений. Быстро пригладив волосы, заплела косу. Василий на это только согласно муркнул, а домовой так и вовсе головы не повернул — они в четыре руки и лапы затягивали узлы.

Получившаяся кучка оказалась солидной, и я со страхом подумала каково будет её тащить… Перепугаться не успела. Подпрыгнув, домовой стянул с колышка невзрачную котомку, и быстро принялся запихивать в неё узлы. Стоило запихнуть малую толику, как тут же весь узел, словно проглоченный, исчезал. Крепенько затянув горловину, домовой протянул котомку мне.

Пока пристраивала поклажу с посильной помощью домового, Василий выволок откуда-то из-за печи лапти, размера эдак пятидесятого. Мои ноги могли войти в один обе, да ещё и место осталось бы. Домовой, внимательно осмотрев добычу кота, согласно кивнул и скомандовал:

— Привяжи на пояс. Это в подарок.

— В подарок? — повертела в руках один лапоть. — Да я из-за этого подарка сквозь ельник не пролезу.

— А лезть и не придётся. Пошли, — направился к выходу домовой, поясняя на ходу: — Мы Лешего позовём. Он мне дядька троюродный… Или четвероюродный… В общем, поможет. А лапотки эти Яга у его жены выменяла. Лешачиха потом пожалела, да дело сделано, Яга назад отдать отказалась. А Лешачиха Лешего до сей поры пилит, лапотки вернуть требует.

Я сочувственно кивнула. Сама не сахар. Если что не по мне, кому угодно плешь проем.

Однако всё оказалось не так просто. Едва приблизились к двери, она, издевательски медленно, захлопнулась, и растворилась в стене. Домовой повелительно топнул ножкой. Ха-ха, эффект нулевой. Василий взвыл, видимо представив, что с минуты на минуту появится хозяйка, и что сделает с нами всеми! Домовой растерянно глянул на меня. Кажется, с этой проклятущей избой, одной только мне удается справиться.

Демонстративно осмотрелась по сторонам.

— Ладненько. Что ж, значит, не удалось. Что Яга сделает вернувшись?

— Убьёт, — кратко и по существу буркнул домовой. — Мы впервые её добыче помогаем.

— Что же так? — удивилась я, прикинув, сколько народа здесь поперебывало.

— Они все только о своей шкуре думали, — убитым голосом прошептал Василий. — Ты за нас первая заступилась. Вот мы и… Эх, — махнул он лапой, смахнув хвостом слезу безнадежности.

— Ладненько! Как говорят — двум смертям не бывать, а одной не миновать? Простите, ребята, хотели вы доброе дело сделать, не вышло. Но уж раз погибать, так хоть весело, и не одним…

Решительно подошла к печи, и отодвинула заслонку. Недрогнувшей рукой зачерпнула полный совок ещё красных углей.

Кот с домовым сообразить не успели, зато избушка соображала быстро. Когда дело идёт о собственной шкуре, все быстро соображают. Едва я начала садистски медленно наклонять полный горячих углей совок над полом, как дверь возникла, словно и не исчезала никогда, услужливо распахнутая и слегка поскрипывающая, словно торопя собой воспользоваться.

Не выпуская из рук совок, двинулась в сторону двери, пропустив впереди себя приятелей. Василий хмыкнул, переглянувшись с другом. Похоже, у ребят уже были проблемы со строптивым строением, а я предложила, пусть радикальный, зато действенный метод воспитания.

Сойдя с услужливо опущенного почти до земли крылечка, повернулась к избе, высыпав угли на землю.

— Не сердись, старушка, спасибо за приют, но мне пора, может, когда свидимся.

На мгновение показалось, что избушка обалдела, но тут же опомнилась, и демонстративно хлопнув дверью, гордо удалилась на другой конец поляны.

Приятели поджидали у самых ёлок. Василий грустно прижался к моим ногам, а домовой тем временем принялся что-то выстукивать палкой по ближайшему стволу. Что уж он настучал, понятия не имею, только через некоторое время в еловой стене, стоявшей перед нами, начали происходить изменения. Еловые лапы закачались, раздвигаясь и образовывая арочный проход, ведущий в тёмную глубь ельника.

— Ну, пора, — грустно промолвил домовой.

Василий вздохнул.

— Спасибо вам, ребята, — на меня тоже накатила грусть. — Всё забывала спросить, а как тебя зовут? — обратилась к домовому.

— А никак, — преувеличенно бодро хмыкнул он. — Нетути у меня имени-то.

Ногой ощутила, как сочувственно двинулись от вздоха бока Василия. Да уж, ситуация. Василий вон, хоть и кот, а имя имеет…

— Как же так получилось? — удивилась я.

— А вот так и получилось. У Яги старый-то домовой помер, не выдержал. Так она меня, ещё малолетком к себе из деревни выкрала. Так и остался без имени. — Потом он усмехнулся: — Да и вы, люди, не часто нас именами балуете.

— Наверно, — согласилась я. — Но ты теперь не просто какой-то там домовой. Ты мой друг. Как же мне тебя по имени не называть?

— Вот и назови, — голосом кота Матроскина протянул Василий.

— И как назвать? — призадумалась я.

— Мальчонку одного, в доме, где я спервоначалу жил, звали Ванечкой, — мечтательно протянул домовой.

Василий стукнул меня по ноге хвостом.

— Что ж, Ваня, Ванечка, Ванюша, — перечислила я. — Неплохо получается.

— Да?! — обрадовался домовой. — Тогда Ванечка, можно? — с надеждой посмотрел на меня.

— Значит, теперь ты Ванечка, — подтвердила я.

Домовой счастливо вздохнул, так, словно ему подарили подарок, который он, как ребёнок, ждал не один день.

— А вообще, ребята, удирали бы вы отсюда. Эта бабка до добра не доведёт.

— Куда бежать-то? У людей дома позаняты, да и чёрных котов вы того, не очень-то.

— Да уж, — невольно согласилась с Ванечкой.

— А ты бы вот, взяла нас в свой дом? — осторожно посмотрев на меня, проговорил Василий.

— Эх, Василий, жила бы здесь — конечно взяла бы. Только я домой собираюсь, а у нас там, понимаешь, с домовыми, похоже, напряжёнка, а уж с говорящими котами, и совсем плохо.

В ответ на мои слова эти двое переглянулись.

— Пора тебе, неровен час, Яга вернется. С неё станется со злости половину леса в щепки разломать, или огнём спалить, — неловко перевел разговор Ванечка.

Что оставалось? Проведя по лохматой голове Ванечки, потискав учёного Василия, нырнула в проход…

Ельник закончился нескоро, не раз успела оцарапаться о высохшие колючие ветки. Но всё заканчивается, и я вышла в нарядную берёзовую рощу. Пройдя подальше среди пятнистых розоватых стволов, пристроилась на пригорке с раздвоенной березой, усевшись в развилке, словно для этого предназначенной. Откинувшись на согретый солнышком шелковистый ствол, засмотрелась в просвечивавшее сквозь тонкие ветки наполненное августовским жаром небо.

В голову пришла мысль, которая в панике побега как-то не пришла сразу. Яга ведь обещала разузнать о портале перехода. Даже если и соврала, он всё равно где-то неподалёку, значит… Додумать не удалось, меня разморило. Закинув руки за голову, и пристроив лицо в лёгкой тени листьев, задремала.

Когда рядом раздалось покряхтывание, отреагировала не сразу. Приоткрыв один глаз, посмотрела в сторону непонятных звуков. Посмотрела, и дремоту сдуло. Рядом, на берёзовом стволе, пристроился крупный меховой шар, явный родственник домового, только со старческим человеческим лицом, до глаз заросшим шерстью, в которой запуталось столько листьев и веток, что его в целом можно было принять за кучу хвороста.

Рассматривала чудо, не издав ни звука, пока оно не заговорило:

— Это тебя, что ль, Яга на обед готовить-то будет? Ишь, злыдня, молоденькую не пожалела!

— И вы об этом знаете?

— А то! Она всю местную нечисть на пир зовёт, почитай, второй день старается. К ней давненько никто из людей не захаживал, так нечисть-то по человечине стосковалась. Уходить тебе отсюда надо, и как можно скорей.

— Она обещала узнать, как мне домой вернуться…

— Ох, глупа же ты, — перебил Леший. — Верно говорится — волос долгий, да ум короткий. Да она и сама знает, как это сделать, только не скажет. Так что, подымайся-ка ты, девица, на ножки резвые, да беги отсюда, чем скорее, тем лучше.

— А как бежать-то. Вдруг она меня по следам найдёт…

— Эва, нашла следопыта! — хохотнул Леший. — Яга она колдовской силой, пока человечины не поест, не больно-то блещет. А без колдовства нипочём не найдёт.

— А если по запаху? — припомнила сказки и излюбленную фразочку злодейки про «русский дух».

— Да что ж она тебе собака, что ль? В лесу она никого по запаху не найдёт…

Не знаю, далеко ли я ушла от избушки, а только тут нас прервали. Как орала Яга, не описать словами. А уж, какими словами, и вовсе помолчу, вспомню — краснею. Эхо шло по всему лесу. Леший подхватил меня за руку и затолкал под корни берёзы. Закидал листьями, ветками, и я сидела тише мышки.

Оторавшись, бабка схватила помело, и ракетой пролетела над моей головой. Не вру, даже послышался натурально реактивный вой. Береза покачнулась. Когда Леший подал знак, что можно вылезать, выбралась из накиданной кучи хвороста.

Никаких сомнений в словах Василия и Ванечки не осталось. Судя по воплям, этот божий одуванчик, прикидывавшийся белой и пушистой, вовсе не ангел. И меня действительно ждал котел. Из редких цензурных слов, прозвучавших в бабкином монологе, я смогла узнать, сколько всего «вкусненького» она собиралась наготовить для гостей. Даже неловко стало — сорвала нечисти такой банкет. Однако не настолько, чтобы предложить себя в качестве главного блюда на столе.

Подождав, не вернется ли моя бывшая гостеприимная хозяйка, мы с Лешим тронулись в путь. Правда предварительно вручила старому «лапоточки». Не часто я так осчастливливала кого-либо в своей жизни. Сиянием Лешего можно было осветить как минимум поляну. Он прижал лапоточки к сердцу, и, не выпуская их из рук, повёл меня за собой.

К вечеру вышли к реке.

Не могу сказать, что путешествие далось мне легко. Леший шёл по лесу, словно хорошая машина по шоссе. Ему не мешали ни корни, ни коряги, ни кочки. Казалось, он не замечал бурелома, просачиваясь сквозь него, как вода сквозь решето.

Мне пришлось много хуже. Пробиваясь за этим новоявленным Сусаниным, производила столько шума и треска, сколько мог произвести полк медведей. Впрочем, о чем это я? Медведи, говорят, идут по лесу бесшумно. Я же пыхтела и чертыхалась сквозь зубы. Мой провожатый, то и дело счастливо вздыхавший, поглядывая на подарок драгоценной супруге (крепко же она его достала), изредка косился на то, как я спотыкалась, костёря сухие сучья и брёвна, словно специально подложенные под ноги. Леший иногда тихо ворчал насчет никчёмных людишек, которым в лесу делать нечего, а тоже воображают о себе…

Выйдя к ручью с тёмной, хотя и прозрачной, водой, названному гордым именем «река», Леший показал тощей волосатой рукой направление.

— Иди вниз по течению. От реки не отходи, нет у меня времени тебя по всему лесу искать, да и лес этот не мне подчиняется. Выйдешь к деревне, тамошний кузнец обскажет, что дальше делать.

Махнув рукой на попытку поблагодарить, бесшумно скользнул в сторону ближайшего куста и растворился в тени.

Я, обессилев, села и вытянула гудящие ноги. Взгляд остановился на сапогах, в которых проделала весь путь. Поразительно — обувка оказалась на удивление удобной и прочной.

Откинувшись на локти, посмотрела на просвечивавшее сквозь ветки небо. Солнышко клонилось к западу, а по небу поплыли лёгкие облачка.

Осторожно спустилась к воде, ополоснула лицо и напилась. Вода немного отдавала болотом. Перекусила прихваченной у Яги снедью, и двинулась в указанном Лешим направлении.

Первая брусничная кочка не произвела впечатления. Скорее всего, я бы и не заметила её, настолько к этому моменту устала, если бы на алые ягоды не брызнул солнечный луч. Ягоды засветились среди тёмной глянцевой зелени листвы рубинами. Невольно наклонилась. Сорвала одну гроздь, другую. Кисловатые ягоды показались нектаром. Свежий сок взбодрил не хуже тоника. Подняв глаза, заметила кочку, где оказалось ещё больше ягод, и расположенную чуть дальше от берега (на что я в тот момент совершенно не обратила внимания). Ноги понесли сами…

Широкий подол длинной юбки, которую выудила из бездонного мешка Ванечки и использовала вместо корзины, отяжелел от крупнющих спелых брусничин. Кочка за кочкой привлекали внимание, и я уже не раздумывала, с какой целью собираю ягоды. Да и кто на моем месте мог бы думать о целях? Таких ягод не видела сроду — огромные кисти, под весом которых ягодник лежал на мху. Кисть — полная горсть, кисть — горсть! Опомнилась, только обобрав последнюю кочку. Именно последнюю.

Собрав ягоды, распрямила спину. Азарт спал, и накатили сомнения. Начало августа… Откуда спелая брусника? А ещё… Вспомнилось — брусничные кочки шли одна за другой, как по ниточке, ни влево, ни вправо, только вперёд. И теперь, когда я стояла у последней, оказалось, меня окружают сомкнувшиеся кругом старые ели, словно специально опустившие к самой земле мрачно-зелёные лапы.

Дернулась в одну сторону, в другую — пройденные кочки как корова языком слизнула. Склонившись к ягодам, не смотрела, в какую сторону иду, вспомнилось только, что солнце начало клониться за речку. Теперь его закрыли плотные облака. Похоже, опять влипла.

— Леший!!! Ау-у!!!

Никакого отклика, даже эхо не отозвалось. Села на кочку, выпустив из рук импровизированную корзину и высыпав на мох ненужные ягоды. Хотела бы знать, что всё это означает?! Если это штучки Яги надо ждать её саму. А вообще — на меня ли рассчитана эта ловушка? То, что ловушка — сомнений нет. А самое главное — что делать?

Сидеть, сложив руки и ждать пояснений не в моём характере.

Подхватилась на ноги и приблизилась к грозно выставившей иглы еловой стене. Быть не может, чтобы выхода не нашлось! Я же прошла сюда, а ёлки ходить пока не умеют. Обходя стену, то и дело пыталась нырнуть под огромные лапы. Куда там! Всё равно, что в моток колючей проволоки.

Поляна, на которой меня заперли, была невелика, поэтому обход закончился быстро. Только в одном месте показалось, что там может быть проход, поэтому вернулась туда. Толстая в два обхвата ель, терялась макушкой на головокружительной высоте. Нижние ветки начинались, в отличие от остальных её товарок, значительно выше моего роста. Зато за ней скопилась масса молодых, хотя и не менее колючих, ёлок и елочек. В любом случае, я смогла подойти к этой «красавице». Черт, может именно этого от меня и хотят?

— Ну, и чего от меня тут добиваются?

Подойдя к облитому смолой стволу, осмотрела мох и провела глазами до веток. На поляне начало темнеть. Солнце совсем низко. Ещё немного и придётся остаться ночевать в западне.

Внимание привлекла трещина в коре, расположенная выше головы. Осторожно, стараясь не заляпаться смолой, встала на цыпочки и провела пальцами по краю трещины. Раздался тревожный птичий крик, потом шорох, словно кто-то пробирался сквозь ветки. Нервно осмотрелась, однако никого не оказалось, и продолжила исследования. Уж очень назойливо лезла в глаза эта трещина. Оказалось, в неё свободно проникала рука. Осмотрительность — плохо знакомое мне слово, и естественно, руку в трещину я сунула.

В самой глубине, куда не получалось как следует дотянуться, самыми кончиками пальцев, нащупала что-то инородное. Оно не походило на древесину — было холодным с чёткими резкими гранями.

Любопытство со страшной силой охватило меня. Вытащив руку, принялась осматриваться, ища, на что бы встать. Кроме нескольких сухих сучьев, ничего не оказалось. Весьма невежливо со стороны местных хозяев. Могли бы, раз уж затянули сюда человека, или пенёк какой предложить, или чурбачок. Пришлось довольствоваться сучьями.

Подтащив их к самому стволу, с трудом забралась на шаткое сооружение и заглянула в трещину. Хорошо, крепко держалась за липкий ствол. В глубине трещины блеснуло. Так могут блестеть только ограненные камни. Да уж, теперь такую сороку как я, могло удержать разве что землетрясение! Отодрав от смолистого ствола руку, просунула её глубже. И опять повезло. Налипшая на пальцы смола помогла мёртвой хваткой зацепиться за неизвестный предмет. Потянула, изо всех сил стиснув пальцы, ещё раз… Вещь подалась. Перехватила поудобнее и рванула, как могла…

Сучья треснули, я в очередной раз покатилась по земле, раздавив рассыпанные ягоды. Хорошо, что успела вытащить руку, иначе сломала бы её. Поднявшись и растерев многострадальный копчик, смогла рассмотреть добычу. Это оказалась необычного плетения широкая плоская цепь, похоже, серебряная — местами она совершенно почернела. В цепь вставили семь плоских многогранников чёрного камня, в центре которых отблескивали на вечернем свету некрупные но удивительно яркие ограненные камни — красный, оранжевый, как кошачьи глаза, сочно-жёлтый, зелёный, голубой, тёмной почти ночной синевы, фиолетовый. Камни так и располагались в порядке цветов радуги, и, если надеть цепь на шею, выглядело бы это как экзотическое колье. Вот только весило это «колье» — шея переломится!

Повертев украшение в руках, ещё раз прикинув вес, решила, что тащить его в котомке не стоит — холстина не выдержит, вешать на шею тоже — шею жалко. Оставалось одно. Разомкнула фигурный замок в виде змеиной, а может драконьей, головы, и сделала элегантный поясок, из осторожности спрятав его под рубаху. Закончив с этим, ещё раз осмотрелась.

Показалось или нет, но на дальней стороне прогалины еловые лапы вроде как пожиже. Двинулась в ту сторону. Точно. Ободравшись о сучья и иглы не так уж сильно, вырвалась из елового плена и двинулась подальше от ловушки.

Голова от всех волнений работала плохо, но сообразила, что стоит поискать собственные следы, и, отходя от ельника, двинулась по кругу.

Действительно, не прошло и нескольких минут, как наткнулась на обобранный брусничник. Ещё одна кочка, ещё, и к моменту, когда практически стемнело, вышла к реке.

Идти по ночному лесу не решилась бы даже с Лешим. Пришлось поискать местечко для ночлега. Я не додумалась прихватить у Яги что-нибудь для разведения огня. Да и вряд ли сумела бы разжечь огонь чем-то кроме спичек или зажигалки. Пришлось довольствоваться перекусом на ходу холодными остатками пирога.

Двигаясь вдоль отблескивавшего в темноте ручья, ориентировалась скорее по слуху. И очень удивилась, выйдя на свободное от деревьев место.

Мягкая травка спускалась к самой воде плавным спуском. Речушка в этом месте образовывала нечто вроде проточного озерца. Поляну окружали деревья со светлой корой. Присмотревшись, насколько смогла, поняла — я таких не знаю.

Устало переставляя ноги, подошла к дереву и пристроилась, прислонившись к ещё теплому стволу спиной. Клонило в сон. Тихое журчание речушки, шелест листьев над головой…

Проснулась как от толчка. Облака разбежались, на ночное небо высыпались пригоршни звёзд. Присмотрелась — родное знакомое с детства небо. Выходит, Мирлис не соврал, говоря, что мы на Земле. Хотела бы понять, как предки живущих здесь сумели разделить одну реальность на две, да ещё и разместить их на одной и той же планете так, что они друг другу не мешают.

Легла на спину, закинув руки за голову и любуясь ночным небом. Это зрелище не надоест никогда. Звёзды немного поблекли, когда из-за высоких макушек деревьев величаво выплыла луна, озарив поляну и речушку. Гладкая как зеркало вода заблестела. Трава и листья отблёскивали ночной росой в таинственной тени.

И тут послышалось тихое пение. Пели неподалёку, и так пронзительно грустно, что слёзы навернулись на глаза. Несколько голосов выводили плавную мелодию, заставлявшую затаить дыхание. Один из голосов зазвучал рядом, но откуда, я никак не могла увидеть.

Села. И тут вместо грустной песни послышался звонкий хохот, на землю с деревьев спрыгнули легкие фигурки. Одна соскочила едва ли не на меня. Глянув огромными, мерцавшими собственным светом глазами, девушка скользнула, словно не касаясь земли, к центру поляны, где её подруги уже встали в круг. Распущенные волосы взвились как от порыва ветра, изящные фигурки взялись за руки и заскользили в хороводе.

Я смотрела на танец, не в силах отвести взгляд. Неведомая сила подхватила, и словно не было дневного перехода. Ноги стали невесомыми, а в груди разливалась хмельная лёгкость. Когда успела скинуть одежду, не знаю, на мне остался только поясок из цепи, сняла даже крестик. Меня несло в круг…

Девушки ещё веселее засмеялись, и круг двинулся быстрее. Прикрыла глаза, как и кружившиеся вокруг меня бледные тени, яркий свет луны слепил как солнечный…

Очнулась от визга.

Одна из девушек трясла обожженными почерневшими руками, мечась по поляне. Остальные, шипя, как рассерженные гусыни, окружили меня. Но ни одна не пыталась даже прикоснуться. Теперь, когда наваждение неожиданно спало, заметила, что стою по колено в воде, и меня теснят на глубину. Нет, плавать умею, но их больше! Утянут на дно, как пить дать! Если и не утянут, долго ли продержусь в холодной августовской воде?

Сзади меня попытались ухватить ещё одни руки, и ещё одна тень заметалась по поляне, сразу потеряв очарование.

— У неё Цепь Радуги! — прорычал кто-то справа, и круг отшатнулся от меня.

Присмотрелась к девушкам. Теперь, когда наваждение спало, на лунном свету стали заметны мелкие чешуйки на искривлённых злобой лицах, когти на перепончатых руках. Мамочка, забери меня отсюда! Это что — русалки?!

Видимо то, что ожерелье изображало поясок в неположенном месте, сбило русалок с толку. Я опустила глаза и удивилась, как ярко засияло украшение. Черные камни вобрали в себя свет гранёных, и каждый засветился своим цветом. Чем ближе подходили русалки, тем ярче светились камни, стоило им отойти, свечение сходило на нет.

— Нам не взять её, — с тоской прошипел кто-то сзади.

— И где она взяла Цепь Радуги?

— Что нам за дело? Мы не можем её взять.

— Яга не простит нам этого.

— Пусть сама…

Этот обмен мнениями, словно меня нет или я ствол дерева, возмутил.

— Эй, послушайте, что вы от меня хотите?

Но русалки не обращали уже на меня внимания. Неведомой силой они оказались опять на поляне и закружились в веселом хороводе, а я, как дура, осталась стоять по колено в воде.

— Тебе стоит одеться. Простынешь — лихорадка одолеет.

Откуда на берегу появился тощий мужик, не поняла. Его волосы, словно под порывами сильного ветра, шевелились сами собой, отливая серебром, как и глаза. Мужик протянул руку, и меня внезапно окатил жар. Господи, стою в реке голая, а этот тип пялится…

— Отвернитесь! — резко скомандовала я.

Мужик, пожав плечами, отвернулся.

Едва не упав, неуклюже выбралась из воды, и бросилась к одежде. Когда натянула рубашку и повернулась к берегу, никого не увидела, только всё так же, с песнями и смехом, кружили на поляне русалки, не обращая на меня ни малейшего внимания.