На окраине Руси. Мифология и язычество балтов

Приложение VIII Заметки о литовской хижине XV и XVI веков

Выдержки из сочинений авторов, помещенные в нашем труде о Ромове в переводе, приведем в подлиннике с объяснениями; кроме того, прибавим выдержки из других, менее известных авторов с тою целью, чтобы мы могли составить себе более ясное представление о хижине, предназначенной для охраны вечного огня. Вместе с тем они могут служить материалом для исследователя литовской хижины вообще.

А. В описании крещения Жмуди Длугош сообщает нам также некоторые этнографические подробности и между ними также заметки о жмудской хижине:

«Постройки делают из дерева и соломы. В основании они шире, чем в верхней части. Это вынужденная мера, так как под стрехами находятся окна. Хижина освещается через них, а не от очага, на котором готовят пищу и варят пиво.

…В доме живет хозяин со своими женами, детьми, слугами-мужчинами и служанками, а также скот и прочая живность и хранится зерно, и рядом нет каких-либо других зданий, палат, или дворцов, или конюшен; таковы их обиталища, где пребывают сам хозяин, его скот, приплод домашних животных и все прочее имущество, которое у них имеются» (Т. XIII, p. 163, ed. Przezdz).

Stuba означает «небольшое здание, малый дом»: 1) «Facere vias, vel stubas, vel alia aedificia». Она низка: «Est in Kayro domus ampla, et admodum stubae demissa»; 2) хижина, которая отапливается и в которой проживает хозяин, владедец: «Oves de quolibet aestuario vel stubae regni»; корчма (taberna); 3) часть жилая строения, комната, пол. izba, нем. stube; лавка, баня (т. е. vaporarium). Другие подробности см. «Du Cange Lexic. mediae latin.» s. v. stuba, aestuarium.

У Длугоша stuba означает здание, назначенное исключительно для людей, а не для помещения в нем животных, и такого-то здания, предназначенного только для жилья людей, тогда во всей Жмуди не было, а тем более не было домов более изящных. Во всей Жмуди существовали единственно tuguria, т. е. хижины, какие устраивал себе римский крестьянин из круглых необтесанных бревен, покрытые ситником, соломой, тростником, корой; см. Rich Illustrirtes Worterb. s.v. tugurium, casa, casula. В таком жмудском tugurium, не имеющем, как ниже увидим, никаких отделений или особых перегородок, не только проживал хозяин с семьей и прислугой, но также помещались всякого рода домашние животные, вся хозяйская утварь, земледельческие орудия, все хлебное имущество, как это подробно перечисляет Длугош. Ему самому казался такой образ жизни столь странным явлением, что он для убеждения читающего в том, что сообщение его не фраза, а правда, еще раз подробно перечисляет здания, каких в Жмуди не существовало, а затем и все то, что помещалось в жмудской хиживе.

В Длугошево время жмудская хижина различалась от римской внешним видом, состоящим в том, что стены и крыша составляли одно целое, а целая хижина представлялась в виде лодки, опрокинутой дном кверху, как выражается Длугош, который это сравнение заимствовал у Sallust, lug. 18.8: «Ceterum adhuc aedificia Numidarum agrestium, quae Mapalia illi vocant, oblonga, iucurvis lateribus tecta, quasi navium carinae sunt».

В. Каллимах (Callimachus), младший современник Длугоша, проживавший также известное время в Литве, описывает литовские хижины следующим образом:

«…Non desunt argumenta illis, qui a Bosporanis (Litifanos, т. е. Литовцев) ргоfectos ajunt, cum totius agendae vitae rationem, qua Bosporani degunt, prisci etiam Litifani inter se agitarent… similis negligentia educandorum liberorum sine ullis deliciis sub eodem tugurio promiscue cum pecoribus… Aedificandi materia tam his, quam illis, crassa et informis; habitudo aedificiorum maxime rotunda et in conum fastigata; extat scriplum (sic), relicto foramine, accipiendo lumini et ad fumum emittendum, sine ulla contignatione aut discreto receptaculo; ignis in medio tugurii, circa quem accubitus ac discubitus sine loci alicujus electione aut observantia; neque ullius rei domesticae ordo aut disciplina» (Vita et mores Sbignei Cardinalis, Auctore Philippo Buonacorsi Callimachi ed. Finkel cap. XIV, p. 27).

В скрытой и упорной борьбе с Длугошем и ему в укор, как это постараемся доказать в предполагаемом продолжении наших «Источников к литовской мифологии», Каллимах утверждает, что литовцы не происходят от римлян[131], так как они друг от друга разнятся учреждениями и обычаями, как, например, в военной организации и в способе похорон и пр.; но что у литовцев во многих отношениях есть большое сходство с кельтами и галлами или также с боспоранцами. Самое же название Литвы произошло от местного слова «Litifa»[132], обозначающего род хлеба, производившегося для поддержания жизни всеми северными народами, к которым принадлежали и литовцы.

По Каллимаху, в литовской хижине, названной им также tugurium, проживает, согласно с предыдущим автором, хозяин с семьей и с животными. Хижины, построенные все из грубого и необработанного материала, имеют по большей части вид круглый[133], конусообразный; наверху у них торчит scriplum, как рукописное «scriptum» исправляет д-р Финкель. Но и того и другого я не понимаю; по моему мнению, следовало бы читать scirplum, sirplum, как сокращение слова scirpulum, sirpulum, уменьшительного от scirpus, eirpus, ситник, означающее здесь корзину без дна (relicto foramine), образующую таким образом род трубы, через которую проходил дым и тяжелый воздух и впускался свежий. Круглая форма хижины, о которой автор первый и единственный упоминает, принадлежала к древнейшим формам; он, вероятно, описывает хижины другой местности Литвы, в которой преобладала круглая форма при существовании продолговато-круглой. На это указывает и его выражение «по большей части круглая». Может быть, и тут на это сообщение повлияло желание Каллимаха исправить Длугоша, писавшего только о продолговато-круглой форме хижины.

Каллимах также первый сообщает, что внутри хижины не было никаких балок и никаких особых отделений или перегородок и что очаг находился в середине ее, около которого каждый ложился, где и как ему захотелось, и что в помещении животных, припасов, утвари и орудий не было никакого определенного порядка.

C. Сигизмунд Герберштейн в начале ХVІ века два раза был в Москве. Проезжая через Литву, внимательно наблюдал литовский образ жизни и свои впечатления изложил в сочинении «Commentatio Rerum Moscovitarum», Antverpiae, 1557, fol. 84:

«Живут они в низких и очень длинных хижинах, посредине в них поддерживается огонь, и когда у него восседает отец семейства, он (может) видеть скот и всю домашнюю утварь, ибо у них в обычае держать скотину под той же крышей, под которой живут они сами, без всякой перегородки» (Пер. с нем. А.И. Малеина и А.В. Назаренко. М., 1988).

У него литовские хижины низки и продолговато-круглы, как на это указывает слово «oblongior», употребленное в этом смысле у Длугоша, остальные подробности согласуются также с описанием двух приведенных авторов, и это я считаю важным обстоятельством, так как Герберштейн совершенно от них независим. И у него хозяин проживает совместно с животными и остальным имуществом, и очаг находится в середине хижины, в которой также нет никаких особых отделений для помещения жильцов и разнообразного имущества, так что хозяин, сидящий при очаге, имеет на глазах все свое имущество.

Так как сочинение Герберштейна издано раньше вышеупомянутых авторов, то следующие за ним писатели в описании Литвы пользуются им, но без всякой ссылки на настоящий их источник, на что до сих пор не обращено надлежащего внимания.

D. Итак, уже Гваньини, на авторитет которого часто ссылаются, буквально списал много сведений из Герберштейна с маленькой стилистической разницей, как об этом уже свидетельствует его описание жмудской хижины:

«Agrestis turba in humilibus casis, iisque oblongioribus vitam ducunt, in quibus ignis in medio accensus ardet; ad ignem vero paterfamilias cum domesticis servisque sedet, jumentaque et totam supellectilem domesticam cernit. Solent enim sub eodem, quo ipsi habitant, tecto sine ullo interstitio pecora habere» (Sarmatiae Europeae descriptio, p. 14).

Ласицкий в своем сочинении «De diis Samagitarum» пользуется в некоторых местах трудом Гваньини, на которого раз и ссылается. В описании же жмудской хижины он исключительно руководствуется собственными наблюдениями, хотя замечание о paterfamilias можно считать реминисценцией из Гваньини:

«…iidem (Samagitae) deni aut viceni, plures vel pauciores, in uno tugurio linum, lanam, cannabim pectunt, nent, texunt, vestes conficiunt… Disperse per silvas, campos degunt; rara oppida, nec pagos nimium multos, arces autem munitas nullas habent; quorum fenestrae meridiem versus spectant… Mapalia, quae turres appellant, sursum angusta, atque qua fumus et foetor exeat, aperta, ex tignis, asseribus, stramine, corticibus faciunt; in his homines cum omni peculio, in pavimento tabulato stante, habitant; ita paterfamilias omnia sua in conspectu habet, et feram noxiam et frigus a pecore arcet; ad ostium cu– bat, deastro foci custodia commissa, ne vel ignis damnum domicilio det, vel prunae nocte extinguantur. Ubi crebro accidit, ut vel sus vel canis ex olla in foco stante carnes auferat, aut rostrum aqua fervente laedat Qui in pagis degunt, ii caulas separatas ab aestuariis habent» (Ed. Mannhardt, p. 8, 9; ed. Grasser, p. 45).

He вечеринки, требующие близкого соседства, а только занятия хозяина и его семейства с прислугою Ласицкий имеет в виду, сообщая, что более десяти или двадцати человек работают в одной хижине. Еще в конце XVI века, когда в прусской Литве отведены были особые постройки для женатых в семействе, для животных, для домашней утвари, для земледельческих орудий, для амбаров да для некоторых занятий, то еще тогда все члены семейства, от 20 до 40 человек, собирались, положим для обеда, в одном хозяйском доме, названном numas, другие же постройки для отличия от этого numas назывались kletis[134].

Постоянное разрастание семьи и постоянное накопление всякого рода движимого имущества, орудий и припасов должно было вызвать недостаток в помещении. И тогда только и притом постепенно стали отделяться от одного дома, numas, женатые, стали отводиться отдельные постройки для животных и все имущество – хлеб, орудия и пр. – размещаться по отдельным, с этой целью построенным помещениям.

Во время Ласицкого большинство жмудского народонаселения проживало рассеянно по лесам, откуда вызывал их Лясковский, наделяя каждого, по королевскому повелению, тремя влуками земли в собственность. Городки, состоящие из нескольких дворов, были редкостью; деревень было также немного, а укрепленных местностей, замков вовсе не существовало. В маршрутах крестоносцев, составленных в XIV и в начале XV века, упоминаются деревни и так называемые городки, состоящие из 6 или 8 дворов, как, напр., Бопты (Babtindorf: Маршр. 37), где всего было 6 дворов; однако большинство населенных мест составляли отдельные дворы, получившие название от их основателя, владельца, например Girstawtendorf (in) Crasien (Кроже), до Girstawt wonet (Маршр. 8).

Mapalia, Magalia, от карфагенского magar, magal (ср. греч. μεγαρον), назывались сельские хижины в Нумидии. Они строились, соответственно климату, из толстых ветвей, ситника и тростника и были круглы (Cato у Festus’a s. v., ed. Ponor., p. 130) или продолговато-круглы с боками, выгнутыми наподобие лодки (Sal Jug. 18, 8); о конусообразных не упоминается. В этих мапалиях не было никаких отделений, перегородок: «Mapalia casae Poenicae appellantur, in quibus nihil secreti (Festus 1.1). Отсюда все хижины без внутренних стен или перегородок назывались вообще mapalia (Rich. s. v. magalia, casa, casula), которые в этом отношении ни в чем не различались от tugurium (Rich. s. v.). Sursum angusta, кверху суживающиеся, объясняется описанием Длугоша. Aperta, у Длугоша отверстие, fenestra, оставленное вверху хижины, служило для света, вероятно, также для прохода дыма, о чем он, однако, не упоминает. По Каллимаху, отверстие (foramen) с трубой служило и для прохода дыма, и для света. У Ласицкого в устройстве хижины замечается прогресс, а именно: отверстие вверху хижины оставлено исключительно для прохода дыма «aperta, qua fumus… exeat»; для света же служило отдельное отверстие, обращенное к югу (fenestrae meridiem versus spectant), а так как, по свидетельству Пашкевича (см. ниже), окно находилось над дверями, то и вход в хижину устроен был со стороны юга. Затем для животвых был положен пол (pavimentum tabulatum), вероятно, утрамбованный, о чем предшествовавшие ему авторы не упоминают.

Ласицкий весьма подробно описывает строительный материал. Tigna – это необтесанные пни, стволы, бревна, которые, должно быть, ставились косо, как козлы, потому что иначе не вышла бы суживающаяся кверху форма хижины. Asseres, т. е. tignum parvum, sudes, palus, – не очень толстая tigna, жерди, шесты, которые, по всей вероятности, клались горизонтально для устройства боковых стен и прикреплялись к tigna.

Между этими asseres, т. е. шестами или жердями, оставались щели, которые извне тщательно покрывали корой, главным образом липовой, для того, чтобы stramen, т. е. солома, ситник или тростник, которым окончательно накрывали всю хижину, не проходил сквозь эти щели и не загорался от огня на очаге.

Иногда на все это накладывали еще дерн, бревна с той целью, чтобы сильные ветры не разнесли солому и пр., как уже сказано в тексте.

Сообщение «Ita paterfamilias… habet» заимствовано из Гваньини, который сам его списал у Герберштейна. Так как в хижине не было никаких особых отделений, что Ласицкий глухо выражает словом Мараliа, то хозяин в самом деле мог видеть все свое имущество и заметить, не мерзнут ли его домашние животные или не ворвался ли в хижину какой-нибудь хищный зверь.

Хозяин у Ласицкого имеет свое определенное место для спанья при входе хижины, и в этом отношении этот автор отличается от Каллимаха, у которого каждый жилец ложился, где ему хотелось, не разбирая места и первенства. Попечение об огне предоставлялось божеству (deastro), которым, по всей вероятности, было божество Pelengabie, упомянутое также Ласицким. Aestuarium означает, точно так же, как и stuba, здание, в котором можно топить (Oves de quolibet aestuario vel stuba); малый дом, дом священника (Datum in aestuario plebani. Du Cange, Lex. s. v.), у Ласицкого – то же, что и mapalia, и tuguria.

Ласицкий добавляет, что жителями в деревнях (in pagis) устраивались вне хижины огороженные места caulae, заборы, ограды, очевидно, потому, чтобы держать в них летом домашних животных, как овец, лошадей, скот, и чтобы они не разбегались. Caulae по-лит. gardas, по-жмуд. twora, по-лат. также septum, sepimentum.

Не вижу никакой причины, чтобы жители городов, так мало населенных, как в Жмуди, не могли себе устроить подобных caulae вблизи своей хижины.

Желая объяснить, откуда произошел внешний вид и внутреннее устройство хижины, Ласицкий приводит мнение Михалона, что римляне, пригнанные бурями, причалили к жмудским берегам и, решив оставаться в этой земле, проживали тут, по обычаю римских воинов, в палатках; и что уже потомки их устроили себе по образцу этих палаток жилища, и что этот род и вид построек удержался до его времени: «Ubi Litwanorum progenitores… in tabernaculis ad focos more militari et adhuc in eadem Samagitia recepto, habitarint».

Как мы уже отметили, Ласицкий называет жмудские жилища tuguria, mapalia, aestuaria и turres, из которых мы первые три названия уже объяснили. Остается turris. Это слово читается в следующей связи: (Samagitae) «studio Sigismundi Augusti Regis… in coelus et societates convocati. Mapalia, quae turres appellant… ex tignis… faciunt». По-видимому, подлежащее к appellant есть Samagitae, значит, что appellant не безличное выражение; следовательно, turres не латинское, а жмудское слово, имеющее значение здания, вид которого, в сущности, не отличался от всех других жилых строений в Жмуди.

В литовском языке существует корень tur, имеющий значение держать, иметь, владеть; он общ многим другим языкам в этом же значении, как указывает, напр., греч. τυσρος, τυσραννος, лат. turris, польское trzymać. От лит. tur образуется громадное количество слов, удерживающих главное значение корня (ср. Nesselm. L. W., р. 110, 111), например turiu, turejau, turfcsiu, tureti, имею, держу, part, praes. turis, имеющий и пр.; turtas, turte, tureimas, «имение, имущество, владение (держава)[135]. Так как литовская хижина и все то, что в ней помещалось, составляли собственность хозяина, то все в совокупности представляло его имущество и обозначалось по-лит. словом turtas, turte. Итак, Nesselm. (L. W., p. 110, s. v. turtas и turte) пишет: d. Habe, der besitz, besonders bewegliche Giiter; следовательно, значение недвижимости, жилища не исключается. И на этом именно основании я утверждаю, что turres у Ласицкого не латинское слово, а жмудское, образованное от литовского корня tur.

Здание, построенное на высшей горе при реке Невяже, в котором горел священный огонь, Длугошем также названо turris. «Ignem… accedens, turrim, in qua consistebat, incendit». Но тот же Длугош, как нам известно, с весьма характерным упорством повторяет два раза, что по всей Литве других строений, кроме им указанных, и относительно формы и относительно строительного материала, не существовало; и на этом-то также основании утверждаю, что в нашем месте turris не может значить туру, башню, а только хижину, не отличавшуюся от других обыкновенных жилищ. В крайности можно бы допустить, что она была, может быть, выше других, так как в ней горел неугасаемый огонь. Что касается формы, можно бы у Ласицкого допустить опечатку turres вм. turtes (n. plur. от turte)[136], но этому мешает Длугошево turris; поэтому предлагаю *ture (=turja), n. plur. tures, которое по звуку у незнающих легко могло слиться с лат. turris, башня.

Д. Бруин фон Браун в сочинении «Civitates Orbis Terrarum». Т. III, Colon., 1593, p. 59, вкратце описывает литовскую хижину и затем город Вильну. Не имея этой книги, выдержки из нее приведу по труду А. Бецценбергера: «Ueber das litauische Haus». A. P. M. Sch. Bd. XXIII, p. 34 (1886).

«Domus in universum sunt ligneae, depressae ac humiles, nec cubilibus, nec coquinis, imo nec stabulis, licet jumenta et bestias complures alant, distinctae» (p. 39).

О гороле Вильне же пишет: «Uno et perpetuo quodam suburbio septa et circumvallata Vilna conspicitur, ubi infinitus aediculorum numerus, nullo delectu, nullo platearum ordine, sed pro agresti barbarorum voluntate, prout sors et occasio tulit, quasi consitus videtur. Alibi namque casas hasce suas, ex pinorum aliquot trabibus, rudi structura compactas, hue deferunt et, quo libuerit, indiscriminatim collocant… in domibus suis, perpetuo fumo oppletis (non enim ulla fumibula habent)… videas parentes cum liberis, jumentis ac bestiis ad focum eodem in hypocausto foetido agere, ubi et hospitibus conjunx puerpera duro incumbat scamno» (p. 39).

Перемещение хижины с одного места на другое случалось, по свидетельству г-на Карловича, еще в половине нашего века. «Маленькая хижинка, – пишет он как очевидец, – бедного литовца, построенная из нетолстых бревен, разбирается на отдельные части, как балки, козлы, двери и пр., и все это вместе со всем движимым имуществом перевозится на вновь избранное для постройки место. Тут на фундаменте, устроенном из известного количества больших камней, строится новое жилище, в котором жилец проживает до тех пор, пока не пожелает вновь переменить место жительства».

Приведенные два свидетельства весьма полезны для объяснения Ласицкого, по которому жители Жмуди, как только у них родилось какое-нибудь слепое, изувеченное или слабое животное, сейчас переменяли место проживания, потому что они этот случай считали для себя несчастным предзнаменованием. Покровительница такого переселения называется Apideme[137]. Api-deti значит перекладывать, переносить кое-что с одного места на другое; apideme же – место перенесенного жилища, застенок. Местностей такого названия до сих пор множество в Литве, например Apideme в Поюрской волости Россиенского уезда, Apedemiszki – село и два застенка в Бахмацкой волости Новоалександрийского уезда. Спрогис в своем «Географическом словаре» насчитывает около 48 подобных названий местностей, полей, грунтов и нив, как, например, Apidemai, Apidemaite, Apideme, Apidemela (?), Apidemi, Apidemojte и т. п.

G. Эрхард Вагнер, живший в начале XVII века, сообщает нам следующие сведения о литовской хижине своего времени в труде: «Vita et mores Lithuanorum, in Borussia sub districtu Jnsterburgensi et Ragnitensi degentium, brevi delineatione adumbrata per Erhardum Wagner Jnsterburgensem». Regiomonti 1621, in 4°, typis Osterbergerianis. Этот труд перепечатан в «Acta Borussica» etc. Т. I, р. 531–550. Выноски, касающиеся литовской хижины, перепечатал A. Bezzenberger, «Ueber das litauische Ilaus». АРМ Sch. XXIII, 1886, p. 34 и след.

«Excitant autem illi domos suas terete saltern ligno, sibi pecorique communes, illasque stramento operiunt, fumo nullus nisi per fores datur exitus, cui longo usu ita assueti, ut ilium ne quidem sentient».

H. Немного раньше, именно в 1559 году, описал Геннебергер (Erklarung der pr. Landtaffel), также на основании собственных наблюдений, хижины в Инстербургском округе: «Дом, в котором они все едят, называется черным, в нем все черно от дыма. С другой стороны, у каждого из супругов есть свои заботы в так называемой kleidt[138], она круглая, похожа на маленький погреб без окон, с единственной низкой дверью…

Также у них есть домики намного меньшего размера… для разных дел, один для обработки и хранения зерна, один для приготовления еды, один для стирки одежды… все они обшиты досками. Сараев у них нет, а есть высокие rike[139] <…> без крыши. Мужчины делают полевую работу, женщины делают домашнюю работу. Старики готовят пищу, жены сыновей готовят, моют, красят, просеивают и пекут и т. д. <…>».

Сравнив это описание с краткой заметкой Вагнера, приходим к тому заключению, что в ХVІ веке в одной и той же земле строились в одной ее части общие для людей и животных жилища (Вагнер), а в другой существует уже много строений для помещения людей (кроме namus, еще kletis) и различного рода занятий.

I. Обычай строить отдельные помещения для всего того, что прежде находилось в одной хижине, так сказать, под одной крышей, обычай, существовавший, по свидетельству Геннебергера, уже во второй половине XVI века в некоторых странах прусской Литвы, быстро распространился по всем областям этой земли и стал господствующим в течение ХVІІ века. Об этом сообщает нам Матвей Преториус…

<…>

К. Благодаря усердию и преданности литовской старине, имеем от Дионисия Пашкевича, владельца имения Бордзе, довольно подробное описание жмудской хижины в начале второй четверти XIX века, напечатанное в журнале «Dziennik Warszawski», 1829 году, № 44, с. 39. Так как при описании литовской хижины вообще мы им уже воспользовались, то мы приведем его ввиду его важности:

«…ночью скот и человек нуждаются в отдыхе, поэтому для сохранения скота по ночам и для жилья они ставили хижины, которые называются номы или нумы, и они встречаются во всем Литовском и Жмудском краю. В Литве они, может быть, редкость, потому что вместо номов построены усадьбы, дворцы, фольварки, города. Но в княжестве Жмудском во всех сегодняшних уездах – Россиенском, Шауляйском и Тельшевском, а именно возле границ Курляндии, Пруссии и Балтийского моря, я, вероятно, (и) теперь найду несколько тысяч подобных… Что такое жмудские нумы, представить нетрудно.

Постройка имеет в длину 10, 12 или 15 саженей и 5 или 6 саженей в ширину, построена из отесанных бревен, крыша частично сделана из еловой коры для обеспечения безопасности от огня, а сверху покрыта соломой. Окон или нет вообще, или оно только одно; двери на обоих концах нумы, одна из которых широкая, для входа живущих в ней людей, а другая для входа скота и удаления навоза. Над дверью находятся отверстия для вытяжки дыма, в светлое время закрытые.

2. В центре этой нумы имеется выкопанная широкая яма для очага диаметром 3 или 4 локтя в форме квадрата или круга. В центре этой ямы разводят огонь из березовых или ольховых лучин. Очаг обложен камнями, которые играют роль скамеек или стульев для сидения домочадцев, которые в зимнее время собираются у очага, чтобы заниматься разной работой. Летом же, когда жарко и во избежание опасности пожара, вокруг огоня на расстоянии не менее 3 или 4 локтей делают четырехугольную ограду из бревен, либо из досок, либо из жердей, но не очень высокую, полтора локтя, а чаще всего два локтя. Затем, чтобы обитатели могли видеть скот и все предметы обстановки или ходить вокруг огня, пространство между огнем и отсеком, где находится скот, остается чистым.

3. Чердак очень большой, пустой, под ним находятся сельскохозяйственные орудия, фургоны, бороны и т. д. и даже маленькие трехстенные загоны для свиней, гусей и т. д., если их держат. Одним словом, одно здание-нума когда-то вмещало хозяйство целиком. Сегодня в Жмуди, за пределами Курляндии, Пруссии и на Балтийском море сельские жители имеют довольно красивые жилые здания, которые предназначены только для приезжих, которых они обслуживают зимой, а весной, летом и осенью живут в нумах и готовят еду, и едят, и делают всю работу по дому, следя за хозяйством. Пусть читатель знает, что все постройки фермеров, крестьян или дворян на литовском языке до сих пор называют одним словом нумы (numaj)».

Подробности в этом описании для нас весьма поучительны. Оставляя все другие в стороне, мы обратим внимание на одно весьма интересное указание, именно на то, в каком порядке разъединялись находящиеся внутри хижины предметы и размещались вне ее. Итак, сначала устранялись предметы, не требующие защиты от мороза, каковы земледельческие орудия, солома, дрова и т. п.; от дождей они достаточно защищались продолжением крыши вне хижины. Под этим продолжением крыши пристраивались к внешней стене три стенки, так что образовывалось огороженное место вроде сарая, хлева, в котором помещались свиньи, гуси, курицы, другие же животные, как овцы, коровы, оставались еще внутри.

L. Двадцать лет спустя после описания хижины Пашкевичем появился уже нам известный труд Довконта «Buda», в котором автор весьма подробно описывает литовские строение десяти различных наименований, требующие, однако, для некоторых неясных (для нелитовца) выражений подробного комментария. В настоящее время отметим только два наименования, имеющие для объяснения Ласицкого особое значение, а именно ratajnicze (р. 22), в котором хранились колеса (ratai), возы (vazei) и сани (rages); а затем ubfade (p. 26), в котором мололи зерно, пекли хлеб, пироги и пр.[140].

Очень хорошо нам известно, что вышеприведенными выдержками и заметками далеко не исчерпан вопрос о литовской хижине. Прежде всего недостает описания латышских строений. Но не в полноте обработки заключалась задача нашего приложения. Мы желали только показать, что в XV веке и начале XVI общий вид литовских строений был продолговато-круглый, редко конусообразный; что строительным материалом служили исключительно дерево, солома, тростник, ситник; что внутри хижины никаких балок, ни отделений или перегородок не существовало; что везде в середине хижины находился очаг, что других особых строений отдельного вида не было; следовательно, и хижина для охраны вечного огня другого вида иметь не могла.

Изображение Ромове в книге К. Хартноха «Старая и новая Пруссия», 1684 г.