На окраине Руси. Мифология и язычество балтов

Приложение IV[91] Моровая язва и Гильтине

По собственным словам Мицкевича, описанное им предание он заимствовал из сообщенной ему когда-то в Литве баллады (?) следующего содержания: «В одной деревне появилась моровая дева, которая, по ее обыкновению, всунув руку через двери или окно и махая окровавленным платом, рассевала смерть по жилищам. Жители крепко затворяли двери и окна, но голод, хозяйские и другие занятия скоро заставляли их покинуть предпринятые меры. Все ждали смерти. Один дворянин, несмотря на то что он запасся средствами к пропитанию, поэтому дольше других мог выдержать эту странную осаду, все-таки решился пожертвовать жизнью для общего блага и, вооружившись саблею (известной под названием Zygmuntówka), на которой выписано было имя Спасителя и Св. Марии, растворил окно. Одним взмахом отсек руку чудовищу и захватил платок. Правда, он умер и вся его семья вымерла, но с тех пор в деревне уже никогда моровая язва ве появлялась. Платок же был передан в костел не помню какого-то местечка». Этим оканчивается рассказ Мицкевича.

Предание о моровой деве существовало во всех пределах Европы (Grimm. D. М., 11, 1133–1144). Оно держалось крепко по славянским землям в сообщенных Мицкевичем главных чертах (Woycicki I, 51, где платок может быть реминисценция с Мицкевича). Чисто литовское предание разнится во всех отношениях от сообщенного, поэтому утверждаю, что предание Мицкевича славянского происхождения, перешедшее в Литву.

Ксендз Олехнович в книжке «Pasakos pritirimaj wesefos ir giesmes sudierinimays (sic) lietuwiszkay paraszitos», Wilnini, 1861, p. 140, сообщает нам настоящее литовское предание, которое ввиду библиографической редкости книжки приведем в сокращении.

«Гильтине значит смерть… Она изображалась в виде женщины с длинным синим лицом и носом, язык ее, также длинный, был насыщен смертельным ядом. Одетая в белое одеяло, таскается она днем по могилам, собирая языком яд из трупов, который разносит ночью, то заражая ядом утварь, то причиняя языком уколы спящим… Убыль же растраченного яда она пополняла сосанием мертвецов… Однажды, – рассказывает автор, – в моем детстве вся наша семья, собравшись, по своему обыкновению, одним зимним вечером, среди разных хозяйственных занятий стала рассказывать большое число случаев смерти соседей. При этом было упомянуто между прочим, что Гильтине позволяет себе очень много. Мать моя тут выразила свое крайнее удивление по поводу того, что никто не находится такой, кто бы укротил действия Гильтине и отрезал ей язык. Прежде бывало иначе. Случилось раз, что люди умирали в громадном количестве. Тогда один старик, почувствовав, что скоро умрет, призвал к себе детей, родственников и соседей и обратился к ним с такою речью: «Братья мои! Знаю, что я вас скоро оставлю, чувствую, что мерзкая Гильтине лизнула меня языком, а яд ее душит меня. Но я старик, поэтому я ей этого не ставлю в вину… но я ей не могу простить того, что она забрала моих сыновей, моих родствевников и соседей, все молодых людей. Коль скоро умру, положите при мне ножницы для стрижки овец». «А зачем же это?» – спросили присутствующее. Старик некоторое время молчал – и затем промолвил: «Положите ножницы при мне сбоку. Когда Гильтине приблизится ко мве, чтобы напоить ядом язык, я, подвинувшись к ней, отрежу ей язык». Требование старика исполнили, и скоро действительно моровая язва прекратилась.

Когда мать окончила свой рассказ, отец, рассмеявшись, продолжал. А я видел собственными глазами Гильтине на вечеринках (wieczorynki) в Купишках у г. управляющего. Собственно говоря, это не была сама Гильтине, но человек, переодевшийся в Гильтине. Стоял он при столе над миской с горящим «крупником», одетый простыней. Лицо, нос у него был синий, словно бумага от сахара, а длинный язык его был отрезан (?). Этим оканчивает автор свой рассказ с обещанием, что при удобном случае сообщит более подробностей; но кажется, что при этом обещании и остался жив.

Аналогичный обычай существовал, помню, около 50 лет тому назад в Одоляновском (Adelnau) уезде Великого княжества Познанского. Собравшиеся, желая призвать смерть, закрывали ставнями окна и, зажегши разлитый на глубокой тарелке спирт с примесью соли, секли пламя розгами, причем никто не должен был оглядываться; провинившийся, несомненно, должен был умереть в течение одного года. От этого пламени лица всех принимали вид умершего».

В продолжение своего сообщения прибавляет ксендз Олехнович несколько подробностей, не лишенных интереса для исследователя литовской мифологии.

Правда, говорит автор, Спаситель укротил нечистую силу, но не уничтожил ее; одних представителей ее низверг под землю, иные таскаются между людьми в человеческом виде; иные опять превращаются в деревья, животных; иные, наконец, блуждают в ночном мраке по могилам (р. 138). «Злые души (złe duchy) имеют все качества и свойства дьявола (velnisa), который ходит по людям и заключает с ними договоры». В его «свите» находились «Aitivarai (летучие чудовища), Vilkatai (Wilkołaki), Wiliki, Laumes, Gavenai, Raganos, Giltines». Автор, по-видимому, не различает айтиваров от вилькатай. Эти существа, или непосредственно сами, или воплотившись в человека, наносят бедным литовцам вред различного рода, чаруют, навязывают им болезни, выбирают из-под гусей яйца, стригут ночью овец, отнимают молоко у коров и пр. Айтивары похищают сокровища, вильколаки – баранов и передают их своим любимцам (р. 139).

Душа человека не только после смерти его может переходить в тело животного, айтивар может еще при жизни человека проживать в нем, а иной раз показываться в настоящем своем виде или в виде лаумы – как ему только захочется (р. 139).

Какое значение имел в старину Gawenas, чтимый во время Масленицы, а Великие – во время Воскресения Христова, ксендзу неизвестно и известным быть не могло, так как эти существа – олицетворение христианских священных дней, т. е. дней до Великого поста и Великой недели: «В настоящее время народ представляет себе Гавенаса существом, проделывающим различного рода шутки вредного характера, выедающим внутренности, не соблюдающим Великого поста и заполняющим их живот гороховиной. Вообще Гавенас теперь только пугало для детей. Такого-то Гавенаса делает сельская молодежь в день «попельца» из соломы, одевает его в лохмотья, тянет от дома до дома, травит его собаками и т. п. – и все это делается в знак того, что Великий пост уже начался» (р. 142). Ср. Marzanna, слов. божество зимы.

«Wilikia – это богиня, которая накануне Великой недели, разнося яйца для детей, раскладывает их по окнам».

Для отвращения чар и наговоренных болезней употребляются следующие зелья: Durnarope (Belladona), Warinczej, Parstupas (Przestęp) и т. п. (p. 134).

«Литовский простой народ ничего не знает о своих князьях, ни о своей истории; но он знает по имени своих божков, рассказывает о них, верит и боится призраков. Он также знает молитву первобытных людей, которую, прыгая через ров, произносит: «Tej tau Deve, tej man Deve» – «Это тебе, божок, а это мне, божок». Он часто вспоминает, что прежде было лучше и свободнее, когда народ указанным образом молился Богу» (р. 143).