На орбите

Глава 7

Пусковая площадка 39Б, Космический центр имени Кеннеди, штат Флорида, 11 ч. 25 мин. по восточному времени

Заместитель директора космической программы «Шаттл» стоит на верхнем мостике пусковой башни, мертвой хваткой вцепившись в поручни. Григгс Хоупвелл провел на Кейпе уже три десятка лет, и до сих пор никто не знает о том, что он боится высоты, — пусть и дальше не знают.

Как можно было ожидать, Джерри Кертис — директор службы безопасности полетов — совсем не обрадовался вызову на верхушку пусковой башни. Он и Григгс не ладят уже много лет, и, хотя Хоупвелл старается по возможности не раздражать самолюбивого директора, бывают моменты, когда все же приходится напоминать, кто здесь главный. Сейчас определенно настал такой момент.

Шаттл уже готов к запуску. Есть шанс успеть вовремя, но с каждой новой задержкой надежда слабеет. Сначала был поврежден кабель, потом работы были приостановлены по соображениям безопасности, а двое сотрудников направили прямо в Вашингтон персональные жалобы на сверхурочную работу. И наконец, после скандала из-за графика заправки топливом Хоупвелл начал подозревать, что это саботаж. А если учесть, что спасательная операция проводится ради компании Ричарда Ди Фазио, саботаж со стороны директора НАСА был вполне предсказуем. Кертис же воспринимает даже самые ерундовые осложнения как подлинную угрозу безопасности полета.

Двери лифта открываются, появляется Кертис, он готов к драке, но достаточно умен, чтобы не начинать ее первым.

— Итак, Григгс, я здесь. Что дальше?

— Джерри, я вызвал вас сюда, чтобы получить ответ на очень простой вопрос. Вы хотите, чтобы запуск состоялся в срок?

— Конечно!

— Вы сознаете, что приказ о запуске исходит от Президента Соединенных Штатов?

— Вы намекаете на то, что я пытаюсь сорвать запуск? Вы что, забыли азы безопасности полетов?

— Сегодня утром было обнаружено повреждение кабеля. Кто его повредил?

— Не знаю. Ведется расследование.

— Далее, после того как два шута гороховых подали вчера жалобы наверх, у меня появилась новая головная боль — работа по правилам. Почему они подали жалобы именно сейчас, Джерри? Может быть, кто-то попросил их об этом?

— Мне не нравятся ваши намеки, Григгс.

— А мне не нравятся задержки, для которых нет серьезных, связанных с безопасностью полета оснований. Я вызвал вас сюда, чтобы сказать это прямо, с глазу на глаз. Если вы или ваши люди, включая девицу из Вашингтона…

— Дороти? Она всего лишь проводит обычный контроль соблюдения мер безопасности.

— Ну разумеется. А я торгую дачными участками. Так вот, если кто-то начнет придумывать поводы для задержки запуска, этого человека, даже если им окажетесь вы, никакой Шир от профессиональной кончины не спасет.

— Вы закончили?

— Я надеюсь, что мы закончили. Хочу только напомнить вам, что приказ Президента является национальным приоритетом. Пока речь идет о реальном обеспечении безопасности, я на вашей стороне. Если же проблема окажется искусственной, я приколочу вашу задницу к одному из стартовых двигателей и сам нажму на кнопку пуска.

Северный Хьюстон, штат Техас, 19 мая, 15 ч. 55 мин. по местному времени

Джеррод входит в прокуренный кабинет не без опаски — словно приглашение могли уже и отменить, а ему не хочется, чтобы его застукали за тем, что он глазеет на головы животных, бронзовые таблички и прочие предметы, украшающие стену, которую Майк Саммерс называет «Я себя люблю».

Большую часть дня Джеррод провел, читая вместе с Джули рассказ отца. Даже Шарон и та вела себя прилично, так что он даже забыл о былой неприязни к ней и думал только об отце и о своем раскаянии.

— Сэр? — произносит он. — Вы хотели поговорить со мной?

— Да уж, хотел, — отвечает Большой Майк, вставая и подходя к нему. — Выпьешь чего-нибудь?

— Может быть, пива. Спасибо.

Майк достает из маленького холодильника две бутылки, вручает одну Джерроду и, жестом указав на диван, возвращается в свое большое кресло. Джеррод открывает бутылку и садится напротив него.

— Весь день смотрел, что пишет твой отец? — спрашивает Майк.

Джеррод кивает, опустив глаза. Он уже заметил на столе Майка стопку листов.

— Сегодня в офисе я распечатал то, что он написал, и прочитал. И знаешь, сынок, я хочу спросить тебя кое о чем, как мужчина мужчину, — когда ты все-таки посмотришь мне в глаза.

Джеррод поднимает на него взгляд.

— Вот и хорошо. А теперь скажи, за что ты, черт подери, так его ненавидишь?

— Я… при всем моем уважении, сэр…

— Кончай вилять, мистер. Просто поговори со мной. За что ты на него злишься? За то, что он женился на моей дочери?

— Нет, я хочу сказать… нет.

— И опять врешь! Конечно, за это.

— Просто она мне не нравится.

— Послушай, сынок. Не нравится, и ладно. Знаешь, она моя дочь, так она и мне не всегда нравится! Но я же понимаю, ты невзлюбил ее просто потому, что отец привел ее в дом вместо твоей матери! Ладно, это вполне естественно. Но я вот что хочу услышать: почему ты разозлился на своего старика так, что… что просто наплевал ему в душу? А? Чем он это заслужил?

У Джеррода снова подступают к глазам слезы, он пытается сдержать их, как пытается и скрыть гнев, вызванный тем, что его загоняют в угол.

— Наверное, я был не прав. Мне следовало простить его.

— За что?

— За… Вы не поймете.

— Да нет, пойму, и я хочу, чтобы ты рассказал мне все. Это связано с гибелью твоей матери? Ты считаешь, что отец подстроил ее?

— Конечно, нет!

— Ведь на деле-то она сама была виновата. Верно?

— Нет!

— Нет? А почему нет? Мы оба знаем, что в тот день она плохо себя чувствовала и ей вообще не следовало садиться за руль. Она сказала тебе, что у нее грипп?

— Это он вынудил ее сесть за руль! Сестра несколько часов ждала в школе, когда отец заберет ее, а он не мог бросить дела, и маме пришлось ехать за ней. А ведь он отлично знал, что она больна!

Произнося это, Джеррод едва не рычит, чего, собственно, Майк и добивался.

— Все это полная чушь, сынок!

Джеррод вскакивает с дивана:

— Нет, не чушь! Вы ничего не знаете! Вас там не было, а я был!

— Какая разница, был я там или не был? Я просто знаю. У твоей мамы не было причин садиться за руль. Она сама себя погубила.

— Нет!

Глаза Джеррода закрыты, кулаки стиснуты, все его тело сотрясается, он пытается совладать с собой, справиться с желанием ударить приемного деда. И даже не слышит, как Большой Майк встает, подходит и хватает его за плечи.

— Все нормально, Джеррод. Просто мне нужно было, чтобы ты это сказал.

Джеррод смотрит на него в оцепенении, а Майк продолжает:

— Ты многого не знаешь в этой истории. Отец никогда тебе об этом не рассказывал, но теперь пора услышать правду.

— Какую? — тихо и недоверчиво спрашивает Джеррод.

— Сядь. — Майк усаживает его и подкатывает свое кресло ближе к Джерроду. — Я знаю, что ты слышал, как столкнулись машины, Джеррод. Знаю, что ты увидел ее горящую машину и помчался к месту аварии. Знаю, что ты получил ожоги, пытаясь вытащить мать, что видел, как она гибнет в огне. Я не могу стереть эти страшные воспоминания из твоей памяти. Но, сынок, у твоей мамы были нелады с психикой. Она страдала эмоциональным расстройством и принимала сразу несколько лекарств, выписанных разными врачами. И два лекарства из ее набора вообще глотать одновременно не стоило, потому что от этого возникают опасные побочные эффекты — неспособность принимать правильные решения и галлюцинации.

— Галлюцинации? Как… как от ЛСД?

— Если не хуже. Человек может при этом видеть то, чего нет, или не видеть того, что есть. Светофора, например. Она ведь пролетела на красный свет.

— Я этого не знал.

— Естественно, ты не знал. А твой отец считал, что, если он тебе все расскажет, ты еще сильнее обозлишься, решишь, будто он клевещет на твою маму.

Наступает долгое молчание, Джеррод вглядывается в лицо Майка, пытаясь понять, не лжет ли он.

— Но и это еще не все, Джеррод. В тот день Джули уже ехала из школы домой — твой отец попросил своего знакомого забрать ее, но втолковать это твоей маме не смог. У нее был приступ паранойи, она решила, что он врет. И хотя ее предупреждали, что ей нельзя садиться за руль, она все равно выехала из дома.

— Я помню, как отец позвонил домой, но, по словам мамы, он сказал, что не поедет за Джули.

— Да, правильно. Он не собирался ехать за ней, потому что Джули уже везли домой, понимаешь?

— Он говорил, что… Он пытался рассказать мне кое-что из этого, но я ему не поверил.

— Позвонив домой, твой отец умолял ее уяснить, что́ он ей говорит. А когда понял, что с ней творится что-то неладное, махнул рукой на дела и понесся на машине домой — счастье еще, что ты не потерял в тот день их обоих.

Джеррод ошеломленно качает головой:

— Но откуда вы-то все это знаете?

— Несколько лет назад твой отец, сидя там, где сидишь сейчас ты, рассказал мне все, от начала до конца. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что не знал о ее двойных и тройных рецептах. Понимаешь, таким людям, как он, ты и я, вечно кажется: если что-то происходит на наших глазах, так это наша вина. Особенно когда дело касается женщин, потому как мы обязаны их защищать.

Джеррод сжимает руками голову:

— О господи, я не послушал его, а теперь…

— Послушай, я думаю, его вернут на Землю. Я очень на это надеюсь, надейся и ты. И еще одно. Джеррод, с тобой происходит вот что: ты винишь самого себя, и винишь сильнее, чем его. В глубине души ты считаешь, что, если бы ты был расторопнее и сильнее, ты вытащил бы ее из той машины, не дал погибнуть в огне. Знаешь, почему я в этом уверен? Потому что ты мужик, а у нас, у мужиков, голова работает именно так. Особенно когда мы думаем о наших матерях. Сынок, ты ничего не мог сделать. Она находилась в клетке из покореженного металла.

— Я… я видел ее взгляд… У нее двигались губы… Она кричала…

Единственный дедушка, какого он когда-либо знал, садится рядом, обнимая внука за плечи, притягивая к себе, и Джеррод дает наконец волю слезам.

На борту «Бесстрашного», 16 ч. 04 мин. по тихоокеанскому времени

По Соединенным Штатам снова ползет так называемый «терминатор» — линия, отделяющая свет от темноты. Но Кипу все-таки приходится взглянуть на часы, чтобы понять: прошло уже двое суток с того момента, когда он должен был вернуться на Землю. Остается еще двое суток — прежде чем ему станет нечем дышать.

Да и с мертвым пилотом скоро возникнут проблемы. Тело, пролежавшее двое суток при комнатной температуре, уже миновало стадию трупного окоченения, и хотя Кип упаковал его в пластик, он опасается, что вскоре придется вдыхать запах разложения.

Кипа снова притягивает к себе клавиатура. Он не очень доволен тем, как выглядит на бумаге его жизнь. В виде летописи она стала совсем заурядной, и Кип уже несколько раз ловил себя на мысли, что надо бы приукрасить ее, добавить остроты…

Впрочем, нельзя не признать того, что жизнь сама заставляет Кипа честно рассказывать о событиях, о которых на Земле он предпочел бы помалкивать.

Кип останавливается, думая о том, что, если он изложит все подробности, несколько руководителей его компании могут сесть в тюрьму. Впрочем, лет через двадцать или пятьдесят кому все это будет интересно? Если же его каким-то чудом спасут, он успеет стереть все написанное. «Пожалуй, стоит рассказать, что произошло и как я об этом узнал».

Белый Дом, 19 ч. 18 мин. по времени на восточном побережье США

Глава Администрации Президента Рон Портер входит в приемную Овального кабинета и кивает секретарше. Она показывает рукой — входите.

Президент сидит перед телевизором, читая послания Кипа Доусона. Рон тоже почти весь день, забросив дела, следил за текстом на экране своего компьютера.

— Поразительно, Рон! Обычный человек, а я читаю и оторваться не могу. И… если честно, ему удается показать смысл, скрытый в самых простых вещах.

— Две новости, господин Президент. Первая: китайцы только что сообщили о намерении запустить в субботу корабль, который может спасти его — независимо от того, взлетит или не взлетит наш «Старательный», — и на ту же субботу назначен запуск русского корабля. Мало того, японцы заявили, что их спасательный корабль стартует в пятницу.

— Вы шутите!

— Если бы.

— Но это же смешно. Что они будут делать, слетевшись туда? Соломинки тянуть? Шир хотя бы попробовал охладить их пыл?

— Нет. Он их, скорее, подогревает. Особенно русских. Он говорит, что «Старательный», возможно, не удастся подготовить к старту, а у русских уже начался предпусковой отсчет времени.

— Позвоните ему домой и скажите, что сроки подготовки к запуску следует сократить. Пусть валяется в ногах у своих людей и умоляет их. А вторая новость?

— Сегодня в стране состоялся неофициальный выходной день. На самом-то деле не только в нашей стране, но и во всем мире.

— О чем вы говорите, Рон?

— Деловое сообщество говорит о массовой неявке людей на работу, сектор розничной торговли — о резком падении продаж. Все сидят дома и читают Доусона.

— Правда?

— Две трети нашего населения следит за каждым его словом, а во всем мире число таких людей составляет около миллиарда. Если это будет продолжаться до субботы, весь цивилизованный мир окажется парализованным.

— Боже милостивый. — Президент снова поворачивается к экрану телевизора, вглядываясь в слова Доусона. — Постойте, я хочу прочитать это.

— Вы видели это, Рон? Немедленно добудьте документы, о которых он пишет.

— ФБР?

— Да. И как можно скорее. — Президент снова поворачивается к телевизору и говорит незримому автору: — Ну, Кип, какие еще сногсшибательные новости вы для нас припасли?

Космический центр имени Кеннеди, штат Флорида, 19 мая, 20 ч. 57 мин. по времени на восточном побережье США

Джону Кенту уже и припомнить трудно, сколько раз ему приходилось прилетать на аэродром Космического центра в принадлежащих НАСА сверхзвуковых реактивных самолетах «Тейлон-38». После приземления он берет такси и вскоре оказывается на стоянке, где его ждет неприметный автомобиль. Джон садится на переднее сиденье — рядом с Григгсом Хоупвеллом.

— Зачем я тебе понадобился, Григгс?

— Мне нужна твоя помощь, Джон. Президент приказал запустить спасательный корабль, а наш драгоценный директор втихомолку саботирует запуск.

— Шир настолько глуп, что послал в мой Космический центр оперативницу и понадеялся, что никто ее не засечет.

— Это та женщина, о которой ты мне говорил?

— Дороти Шиан. Один из моих парней уже присматривает за ней. Где бы Шиан ни появилась, работа прекращается. Она использует авторитет сотрудницы штаб-квартиры — если она указывает на что-то пальцем, все начинают волноваться. У нас тут кризис следует за кризисом, и ни один из них не имеет серьезных причин. Я уже предупредил Кертиса, думаю, он в сговоре с ней. Однако доказательств, которые позволили бы сдать Джеффа Шира Белому дому, у меня нет.

— Так, и что в итоге?

— Если это будет продолжаться, мы не успеем в срок. Однако еще один «Челленджер» нам тоже ни к чему. Нужно как следует приглядеться к неполадкам и к тому, как исполнялся общий план работ.

— И ты хочешь, чтобы этим занялся я?

— Да. Не хочу поднимать шум.

Отель «Хайатт-Ридженси», Лос-Анджелес, штат Калифорния, 20 ч. 30 мин. по тихоокеанскому времени

Войдя в роскошный номер отеля, Дайана Росс садится в кресло, намереваясь обдумать события этого дня. В номере включен телевизор. На экране бегущей строкой — откровенный рассказ Кипа о его втором браке, о том, как со временем стал замечать, что Шарон Саммерс Доусон проявляет все меньше интереса к их интимным отношениям. Кип писал о том, что был сильно этим расстроен, но старался не подавать виду. Он внушал себе, что все нормально: полубезбрачие, порожденное холодностью Шарон, вполне можно пережить.

А вот читать о чувственных фантазиях, посещавших его не раз во время подготовки к полету, Дайана готова не была. Откровения, в которых упоминалось ее имя, вызвали лавину телефонных звонков с просьбами выступить по телевидению и рассказать о знакомстве с Доусоном. Вначале она возмущалась и негодовала, но вскоре поняла, что обижаться тут не на что: «Выходит, я произвела на него сильное впечатление».

Когда он начал описывать чувства, которые породил в его изголодавшейся по любви душе их единственный вечер в ресторане, она не восприняла это как похвалу. Он думал о том, что ему, быть может, стоит покончить с нынешним супружеством и попытаться найти женщину, похожую на нее, Дайану. Господи, теперь половина планеты будет относиться к ней как к стерве, готовой разрушить чужую семью.

«И как же мне вести себя завтра, как вообще жить дальше?» — с тревогой думает она. Но ей стыдно, что она сердится на человека, у которого воздуха осталось всего на сорок восемь часов. В конце концов Дайана решила, что, выступая в завтрашнем шоу, будет относиться к вопросам ведущих с юмором. Она же не пыталась соблазнить Кипа, и это лишь его размышления.

На борту «Бесстрашного», 20 ч. 48 мин. по тихоокеанскому времени

Каждый раз, пробуждаясь от сна, Кип все с большим трудом осознает, где он и что с ним.

Здесь, на орбите, Кип часто видит сны: его сознание почти мгновенно переходит к фазе «парадоксального сна», чего на Земле с ним никогда не случалось. И выход из этого сна становится тяжелым испытанием, сновидения его оказываются такими реалистичными и яркими, что порой очень трудно понять, что именно он видел во сне, а что случилось наяву.

На этот раз ему приснилась любовь — постель, — и просыпаться не хотелось. Он раздумывает, не занести ли эти эротические сцены в компьютер — просто чтобы показать будущему читателю, кто он, Кип Доусон, на самом деле: похотливый самец, готовый наброситься на любую женщину, а то, что он не может похвастать списком побед, значения не имеет.

Он придвигает поближе компьютер, представляет себе Дайану Росс, прикидывая, удастся ли ему описать, не выходя за рамки приличия, но при этом живо и красочно, ночь, которую он хотел бы с ней провести. Однако его тут же охватывает пуританская стыдливость и рыцарская забота о ней. Даже если написанное им прочитают, когда она будет старушкой, столь несдержанные помыслы могут повергнуть Дайану в смущение, а этого ему вовсе не хочется.

Кип усмехается, размышляя о том, насколько различны мыслительные нити, тянущиеся от мужчины к женщине и обратно, ведь женщине ни за что не понять, как естественно для мужчины — думать о сексе. Думай о движущей силе жизни! Думай о самой прекрасной ее составляющей. Думай о том, что, не будь ее, ты бы, пожалуй, умер.

Надежды внушить это Шарон у него не было и нет. Слишком многое пришлось бы изменить в ней для этого. К тому же он всегда предпочитал действовать наверняка.

«Отлично! — усмехается Кип. — За два дня до смерти, всего-навсего, ты наконец понял, в чем состоит смысл жизни. Нашел-таки время!»

Теперь он видит многое куда яснее, чем прежде. Он составил летопись своей жизни и пришел к заключению, что оценка, какой она заслуживает, это три с минусом. Впрочем, нет. И этого многовато. Кол, не более.

А с другой стороны, стоит ли тратить оставшиеся тебе часы на то, чтобы скулить и канючить? Изменить ты все равно ничего не сможешь и только лишишься возможности добавить что-то к своему рассказу. К тому же Кип верит, что смерть — это еще не конец. Что она станет началом чего-то нового.

Он заставляет себя вернуться к повествованию. В течение двух дней ему удавалось с редкой сосредоточенностью переживать свою жизнь заново. Однако клавиатура не знает разницы между его подлинной жизнью и той, которую он хотел бы прожить.

Виртуальная реальность, виртуальная жизнь. Попробовать все переписать? Эта мысль понемногу захватывает его, вызывая улыбку. Почему бы, действительно, не взять управление на себя, не решить самому, как следует жить, вместо того чтобы просто следовать по пути, который проложил для тебя кто-то другой? Уж если сходишь с ума, так дай волю своей фантазии!

«Может быть, я смогу обратиться в доктора ну хотя бы парочки наук. Получу нобелевку за открытие в одной из них, сделав предварительно короткую, но блистательную карьеру в военной авиации. Нет, не просто в авиации. В Военно-морских силах. Я стану пилотом авианосца. Суперасом».

Он вспоминает все, что когда-либо слышал о сотворении собственной реальности — и не только воображаемой. Просто возьми… и создай ее.

Палец Кипа уже лежит на клавише «СТЕРЕТЬ», он думает о том, что успел написать за эти два дня, об электронной хронике сорока с небольшим лет его несовершенной жизни. «Скольким людям хотелось бы переписать свою жизнь? Скольким хотелось бы получить возможность вернуться в прошлое и начать все сначала? А тут — нажми на кнопку, и ты сотрешь все эти потраченные впустую годы, когда ты жил не так, как тебе хотелось, а повинуясь чужой, навязанной тебе воле».

Он нажимает на клавишу и слышит щелчок, вместе с которым сотня с лишним страниц исчезает в киберпространстве.

Пора начать все заново.