На островах Океании

ОСТРОВ НАУРУ И НОВЫЕ ГЕБРИДЫ

Флаг государства Науру — синий, как океанская вода. Посредине его пересекает желтая полоска — экватор, а под ней одинокая двенадцатилучевая звездочка — сам остров Науру. В действительности остров имеет округлые очертания, геральдические же лучи соответствуют двенадцати племенам микронезийцев, которые издавна жили на острове, прежде враждовали между собой, но теперь объединились в миролюбивое процветающее государство.

Наверное, мало кто слыхал о Науру, да и не удивительно, так как это не только одно из самых молодых государств (Науру получило независимость в 1968 г.), но и одно из самых маленьких. Площадь его равна всего лишь 21 кв. км.

Первым европейцем, увидевшим Науру, был капитан Джон Фирн. Это случилось в 1798 г. Хотя в XIX в. между европейскими державами шла ожесточенная борьба за обладание островами Океании, ни одна из них не спешила прибавить Науру к числу своих колоний. Остров казался малопривлекательным. Он затерян в просторах океана и лежит далеко от торных морских путей. До ближайшей земли, еще более крошечного острова Ошен, по прямой свыше 200 км. На Науру нет не только удобной бухты, но даже и простой якорной стоянки — у самого берега начинается крутой свал. Плохо на острове с пресной водой, почти нет земли, пригодной для плантационного хозяйства. Только в 1888 г., когда почти вся Океания уже была колонизована, остров захватила Германия.

По-видимому, судьба науруанцев сложилась бы так же, как и судьбы других народов Океании, если бы не одна природная особенность острова, о которой долго не подозревали ни аборигены, ни колонизаторы. Она в конечном счете привела науруанский народ к современному состоянию с очень высоким жизненным уровнем. Как ни странно, первопричиной всему были кораллы.

Вдоль всего берега острова кольцом идет довольно высокий (до 80 м) вал, целиком состоящий из кораллового известняка. Вал окаймляет более или менее ровное плато с отдельными небольшими холмами. В западной части равнины маленькое озеро. Не нужно обладать большим воображением, чтобы понять, что в далеком прошлом Науру был обычным атоллом. Кольцеобразный вал возник на месте прежних рифов, а озеро — это остаток лагуны, некогда заполненной морской водой; из нее здесь и там поднимались маленькие внутренние островки. На них и на кольце атолла селились многотысячные стаи морских птиц. Они-то и создали будущее богатство Науру. Из года в год птичий помет скапливался в замкнутой лагуне. Фосфор, входящий в состав помета, вступая в реакцию с коралловой известью, давал фосфориты. За миллионы лет они образовали на дне лагуны слой толщиной в несколько метров. В результате поднятия дна океана Науру (так же как и соседний Ошен) перестал быть атоллом. Берега его стали выше, лагуна высохла, покрылась густой тропической растительностью, и фосфориты оказались скрытыми от глаз человека, который появился на Науру значительно позднее.

Аборигены Науру вообще не знали минеральных удобрений. Немцы, захватившие остров, тоже не подозревали об огромных богатствах, находившихся буквально у них под ногами. Да и трудно было предположить, что на острове имеются какие-либо полезные ископаемые. Ведь в то время на других атоллах Океании, кроме кораллового известняка, разрабатывать было нечего[7].

Однажды на Науру побывал агент британской Тихоокеанской островной компании и привез в качестве сувенира обломок минерала, который впоследствии был назван науритом. Этот беловатый минерал попал в руки специалистов, и оказалось, что в нем содержится большое количество фосфора. Тогда Тихоокеанская островная компания втайне провела геологическую разведку, результаты которой превзошли все ожидания. Оказалось, что остров почти целиком состоит из фосфоритов. У ничего не подозревавших немцев была приобретена концессия на разработки недр острова Науру. Аборигены, конечно, прибыли от этого не получили.

Добыча фосфоритов началась в 1906 г.; для работы на предприятии привезли завербованных рабочих, главным образом китайцев, но привлекалось и местное население. Вскоре островок стал крупным центром добывающей промышленности. Фосфоритами Науру удобряли поля Австралии и Новой Зеландии. Борьба против колонизаторов, а позднее общий труд на разработках способствовали объединению враждовавших племен науруанцев в единый народ. Большая заслуга в этом принадлежит Детудамо — умному и энергичному вождю одного из племен. Вплотную столкнувшись со сложным промышленным производством и европейской культурой, науруанцы начали получать образование. После первой мировой войны Науру стал подмандатной территорией Англии, Австралии и Новой Зеландии. Хотя положение островитян почти не изменилось, все же был создан науруанский Совет вождей с незначительными консультативными правами в вопросах административного управления. Совет вождей имел большое влияние на местное население и постепенно добивался расширения своих прав. В период второй мировой войны Науру оккупировала Япония. Тысяча двести науруанцев было вывезено с острова, и многие из них погибли в плену. Оставшиеся в живых после окончания войны вернулись на родину и приняли активное участие в освободительной борьбе. Несмотря на сильное сопротивление Австралии, игравшей первую скрипку среди «опекунов» Науру, Совет вождей стал неуклонно добиваться полной независимости. Вопрос об этом наконец был поставлен в Совете по опеке при ООН. Длительная политическая борьба науруанцев в ООН при поддержке Советского Союза, других стран социалистического содружества, а также молодых независимых государств Азии и Африки увенчалась успехом — 31 января 1968 г. Науру провозглашен суверенным государством[8]. Глава Совета вождей Хаммер де Робурт, человек, осмелившийся бросить открытый вызов Австралии и принесший своему народу победу, стал первым президентом Республики.

Мы подошли к Науру в разгар тропического дня. Уже издали на южной оконечности острова показались мощные металлические фермы эстакад, по которым на стоящие под погрузкой суда поступают фосфориты. Из-за отсутствия причала грузовое судно крепят толстыми канатами к стоящим на якорях буйкам, причем конец эстакады оказывается над трюмом. Как раз шла погрузка, в воздухе стояла густая желтая пыль. Над нами пролетел пассажирский самолет и, быстро снизившись, приземлился — оказывается, здесь есть и посадочная полоса!

Вдоль всего берега в маленьких лодках с противовесами сидели полные темнокожие мужчины — ловили рыбу. Никто из них не проявил любопытства к появившемуся судну. На ближайшей к нам лодке рыболов, полный мужчина средних лет, с трудом вытягивал леску. Вскоре вода вспенилась и появился тунец. Рыба была настолько велика, что поднять ее в лодку живой оказалось невозможно. Рыбаку пришлось добивать тунца в воде деревянной колотушкой. Только после этого он втащил темную лоснящуюся рыбу длиной около трех четвертей метра в лодку. Положив добычу на лакированное дно, рыбак снова забросил снасть в море.

Уже по внешнему виду лодок стало ясно, что население здесь достаточно хорошо обеспечено. Окончательно мы убедились в этом, когда прошлись по берегу. На острове нет ни лачуг, ни хижин — вдоль дорог (улицы в пашем понимании здесь отсутствуют) поодиночке и небольшими группами стоят светлые коттеджи. Перед каждым — небольшой цветник, часто даже с крошечным бассейном, чтобы малыши могли поплескаться. Почти у каждого дома стоят легковые машины или мотороллеры. Местные дамы с мощными икрами и бицепсами выглядят за рулем мотороллера очень эффектно. Единственная дорога идет вокруг всего острова, кое-где от нее серпантином поднимаются ответвления на вал. Там домики стоят в несколько ярусов. Здесь нет ни городов, ни поселков, поэтому можно сказать, что в тот субботний вечер во всем государстве стояла тишина. Жителей почти не было видно. Они или ловили в море рыбу, или отдыхали в прохладе коттеджей, в тени садиков. Из некоторых домов лилась тихая музыка. Компания молодых людей, проезжавших мимо в автомобиле, увидев пеших иностранцев, предложила нам проехать с ними вокруг острова. Однако мы предпочли пройтись пешком, так как хотели заняться сбором насекомых и фотографированием. Несмотря на жару, на больших зеленых огороженных полях молодежь играла в гольф.

Вернувшись на «Дмитрий Менделеев», мы застали в лаборатории Москалева, который беседовал с высоким дородным начальником местной радиостанции. Это был веселый, хорошо образованный человек. Он прилично знал русскую классическую литературу и музыку и очень обрадовался, когда старший механик Л. В. Топе-ха подарил ему пластинку П. И. Чайковского «Времена года». Он сказал, что любит этого композитора и непременно использует подаренную пластинку в завтрашней программе. На следующий день, действительно, из всех домиков можно было слышать русскую музыку, интервью о «Дмитрии Менделееве» и о Советском Союзе.

Для экспедиции остров Науру представлял многосторонний интерес. Этнографы сразу же переселились на берег и занялись изучением быта, фольклора, истории, социологии, экономики. Геологи и палеонтолог приступили к детальному обследованию мертвого рифа и месторождения фосфоритов. Даже простая возможность походить по дну лагуны (пусть не современного, а древнего атолла) без акваланга была настолько заманчива, что они провели в глубине острова целый день и принесли полные рюкзаки с очень интересными геологическими и палеонтологическими коллекциями. Но кроме мертвого рифа на суше вокруг Науру уже образовался живой — в море, и мы обследовали его не менее детально. К сожалению, эти работы удалось провести только вдоль западного побережья, так как противоположная, наветренная сторона острова была недоступна из-за сильного прибоя. Повсюду на рифе, словно мелкие монеты, блестели глянцевитые каури. Так называют моллюсков двух видов: «монету» (Monetaria monet) и «колечко» (М. annulus). Раковины обоих видов величиной с ноготь большого пальца. У овальной каури-колечка на светлом фоне верхней стороны отчетливо видно охристо-желтое кольцо. Раковина каури-монеты почти пятиугольная, ее светло-желтая поверхность перечеркнута двумя широкими зеленоватыми полосками. Подсчеты с контрольных площадок показали, что в ряде участков рифа этих моллюсков было до сотни на квадратный метр. Каури — типичные обитатели коралловых рифов, они живут только на мелководье и не выносят температуры ниже 18 °C. Область их распространения — тропическая зона Индийского и западной части Тихого океанов. Раковины каури радуют глаз и формой и цветом, они очень красиво выделяются на фоне темной кожи и черных волос прически. Из них легко делать различные украшения. Естественно, что каури нашли широкое применение в прикладном искусстве аборигенов. По-видимому, это единственные предметы, которые уже в глубокой древности попали с коралловых рифов в самые удаленные уголки Старого Света Африки и Евразии. Их находят в захоронениях неолита Центрального Китая, бесчисленное множество каури-колечек обнаружено при раскопках одной из могил XII династии в Египте (за 500 лет до н. э.). Месопотамия этого периода, по-видимому, служила транзитным пунктом на пути перевозки каури из Аравии на Кавказ. Знали и очень ценили эти раковины и скифы. Несколько позднее каури попали в Западную Европу. Начиная с IX века н. э. раковины этих моллюсков использовались для украшения сбруи на нижнем Одере, в Швеции, Литве и Белоруссии. Средневековые мастера нашивали их на свои кожаные рабочие фартуки. Ожерелье из каури, найденное в захоронении на территории нынешней Псковщины (XII–XV вв. н. э.), и сейчас можно увидеть в краеведческом музее в Печорах. Мордовские и чувашские женщины носили их на налобных повязках. Попади каури в качестве женских украшений также к башкирам и киргизам. Особенно широко использовали раковины каури народы Западной и Центральной Африки: из них изготовляли ожерелья, ими обшивались шапки, сосуды для молока и масла, корзины, сумки, инкрустировали различные деревянные изделия, музыкальные инструменты (в частности, барабаны), щиты, ритуальные танцевальные маски.

Бусы из раковин моллюсков —

излюбленное украшение женщин Океании

Устье раковины похоже на ощеренный рот, поэтому каури придавалось мистическое значение, их носили в качестве талисманов. Известна цепь из двадцати тысяч каури (22 кг), принадлежавшая колдуну из Западной Африки. Африканские царьки награждали своих подданных знаками отличия (нечто вроде орденов), расшитыми каури. Носили их, свешивая со лба на лицо. На Невольничьем Берегу выработалась даже особая письменность: группам раковин в орнаменте придавалось символическое значение. Две каури, обращенные острыми концами друг к другу, означали понятие «дружба», острыми концами врозь — «вражда»; две каури и перышко — «свидание» и т. д. Издавна каури служили также в качестве денег. В древнем Китае еще за 1500 лет до и. э. покупатели расплачивались за товар раковинами каури, доставлявшимися с островов Рюкю. Для удобства хранения и облегчения подсчета раковинки просверливались и нанизывались на шнуры. Около 200 г. до н. э. были введены медные деньги, но по традиции монеты продолжали носить на шнурках, пробивая отверстия посредине. Знак, которым каури обозначались в старинной китайской письменности, сохранился поныне и лежит в основе около двухсот современных иероглифических сочетаний для обозначения понятий «деньги», «продажа», «торговля», «банковский оборот» и т. п.

В Тибете каури имели хождение в качестве разменной монеты еще в XII в., в некоторых районах Таиланда — до конца XIX, а кое-где в Индии — даже до середины нашего века.

Многим торговцам-европейцам идея скупать каури у аборигенов Индийского и Тихого океанов и продавать эти раковины в Западной Африке показалась довольно заманчивой: разница в цене была примерно десятикратной. В 1721 г. из Занзибара в Гвинею вывезли 150 млн. штук каури, в 1800 г. — уже 950 млн., а в 1857 г. — 2 млрд. В течение XIX в. в Западную Африку завезено не менее 75 млрд, каури (115 тыс. т). Если все эти раковины нанизать на одну нитку, то ее можно было бы четыре раза протянуть от Земли до Луны! Таковы поистине космические масштабы продуктивности кораллового рифа. «Курс» каури колебался в разные периоды и сильно зависел от географического положения. В середине прошлого века в Судане за одну раковину можно было получить иголку, горсть бобов, луковицу пли же чашку холодной питьевой воды.

Каури монета с нижней и верхней стороны.

Справа китайский иероглиф,

которым в старину обозначалось слово «каури»

Маленькие раковины — невольная причина горя и отчаяния многих тысяч людей, так как именно этой монетой часто расплачивались работорговцы за приобретение живого товара. В 1624 г. в Камеруне черного невольника продавали всего лишь за две-три горсти каури (шестьдесят штук), а в Уганде вплоть до конца XIX в. раб стоил двести-триста раковин.

Хотя теперь каури почти не используют в качестве денег, ценность их, видимо, не уменьшилась, так как раковины этих моллюсков повсюду, где они водятся, служат для изготовления различных украшений и поделок. Поэтому на рифе обычно каури немного — их усердно собирают для продажи. Риф острова Науру в этом отношении исключение из общего правила. Очевидно, хорошо обеспеченные науруанцы не нуждаются в подобном заработке, и потому популяция моллюсков Monetaria здесь не разрежена вмешательством человека.

В северо западной части острова, вблизи мыса Анно, из моря выступают причудливой формы темные обломки древних кораллов. Среди лабиринта этих ноздреватых столбов и плит с острыми зазубринами в оставшихся при отливе лужах удается наловить различных коралловых рыбок, в том числе и довольно крупных, сантиметров по двадцать — тридцать. В щелях кораллового известняка прячутся толстые неповоротливые коричневые крабы (Eriphia laevlmana) с красными глазами. Поймать их, однако, не просто. Упираясь толстыми лапами в стенки убежища, они прочно там удерживаются. Чтобы их извлечь, приходится молотком и зубилом обкалывать твердый известняк. Если внутри ниши нет дополнительных ходов, через которые краб может протиснуться, поймать его довольно легко. Гораздо труднее схватить темно-зеленых плоских, очень шустрых крабов грапсусов (Grapsus), которые, шурша лапами, быстро носятся по поверхности глыб и молниеносно скрываются в щелях.

Если пройти еще дальше по берегу, можно увидеть воткнутые в коралловый песок невысокие шесты, на которых сидят красивые морские птицы — фрегаты (Еrеgata minor). По-видимому, именно их предкам, а также олушам (Sula) островитяне обязаны своим благополучием.

Фрегаты… Преж де на острове гнездились многотысячные стаи этих птиц. Теперь несколько десятков оставшихся фрегатов — предмет почитания и заботы науруанцев

Теперь на Науру птиц мало, и местные жители трогательно о них заботятся. Охрана фауны поставлена на Науру так высоко, как ни в одном государстве мира — всякая охота и даже простое хранение огнестрельного оружия категорически запрещены!

Поблизости от причала располагается поселок, в котором живут завербованные рабочие и их семьи. Для разработок фосфоритов нанимают китайцев из Гонконга, а также жителей островов Гилберта и Эллис. Рабочих довольно много, почти столько же, сколько коренных жителей[9]. Хорошие условия труда и быта, высокая заработная плата позволяют завербованным за три года скопить приличную сумму денег. На более длительный срок контракт не заключается, так как государство всеми силами ограничивает въезд на остров.

Науру перенаселен. Плотность населения вместе с приезжими рабочими составляет триста пятьдесят человек на квадратный километр. Учитывая, что здесь нет никакой обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства, что даже пресную воду приходится доставлять морем, проблема снабжения населения — одна из самых сложных. Доход от фосфоритных разработок распределяется между всеми гражданами страны, но получить гражданство Науру может далеко не всякий, а лишь тот, кто рожден местной женщиной.

Так живет это своеобразное, теперь процветающее маленькое государство. Что станет с ним в будущем, когда запасы фосфоритов кончатся (а это случится еще до конца века), — сказать трудно. Уже сейчас суда, приходящие за удобрениями, иногда привозят на Науру плодородную землю. Ею хотят засыпать центральное плато и выращивать там ценные тропические культуры. Предполагается создать на острове туристический комплекс с пляжами и местами для рыбной ловли, привлечь гостей красотами коралловых рифов. Но это лишь проекты, а пока население живет, постепенно растрачивая богатства своего острова.

Днем 29 июля «Дмитрий Менделеев» бросил якорь в бухте у города Порт-Вила на острове Эфате архипелага Новые Гебриды.

Новые Гебриды — колония, принадлежащая одновременно двум странам — Англии и Франции. Открыт архипелаг в 1606 г. испанцем Киросом, который искал южный материк и принял за него остров, названный им Эспириту-Санто (Святой дух). Ошибку обнаружил более полутора столетий спустя (в 1768 г.) француз Бугенвиль, который в этих местах нашел вместо южного материка цепь островов. Название дал Джеймс Кук, который обследовал архипелаг в 1774 г. и открыл при этом ряд южных островов[10]. В течение последующих ста лет Новые Гебриды юридически ни одной из европейских стран не принадлежали, но постоянно подвергались нашествиям различных авантюристов — скупщиков сандалового дерева и копры, а также работорговцев. Здесь же останавливались китобои. В результате контактов с европейцами на островах стали вспыхивать эпидемические болезни, к которым местное население не имело иммунитета. Численность коренного населения стала падать. К тому же аборигенов начали вывозить для работ в Австралию, на Фиджи, Самоа и Новую Каледонию. Так, по данным миссионеров, с 1884 по 1908 г. число жителей на отдельных островах архипелага уменьшилось в 1,5–5 раз. Впрочем, этим мало кто интересовался. Первая перепись населения была проведена лишь в 1967 г. По ее данным, на восьмидесяти островах проживает 77 988 человек, в том числе 5745 немеланезийнев — европейцев, вьетнамцев и полинезийцев.

Во второй половине XIX в. значительную часть земель на Новых Гебридах скупили французские и английские колонисты, между которыми началось соперничество. Правительства обеих стран, не желая ни уступать своих позиций, ни идти на конфликт, заключили в 1887 г. конвенцию о совместной двусторонней системе наблюдения и контроля, а в 1906 г. было провозглашено создание кондоминиума — совместного англо-французского колониального владения архипелагом.

Никто из членов экспедиции (кроме, пожалуй, планктонолога и руководителя водолазных работ Ю. А. Рудякова) здесь никогда не бывал. Даже И. М. Меликсетова, автор главы о Новых Гебридах в справочнике «Океания», видела острова впервые.

В ожидании высадки мы с интересом рассматривали берега глубокой бухты и белые дома административного центра архипелага. По бухте во всех направлениях медленно движутся красивые яхты с голубыми, алыми, желтыми парусами. Поблизости от нас остановился удивительный тримаран — на трех серебристых плавучих сигарах установлена надстройка, отделанная полированным деревом: целый дом из трех-четырех помещений. Пожилая пара из Новой Зеландии совершает на нем путешествие с двумя маленькими внуками. Повсюду видны моторные лодки, в которых разъезжают пестро одетые меланезийцы.

Порт-Вила оказался маленьким городком, застроенным невысокими светлыми зданиями европейской архитектуры. Самая длинная улица идет параллельно берегу бухты. На ней сосредоточены кафе, магазины, почта и официальные учреждения. В одном из магазинов, где молодая женщина торговала раковинами и изделиями меланезийцев, мы задержались, выбирая бусы из семян растений, деревянные маски и рассматривая раковины. Расплатились австралийскими долларами, но сдачу получили в тихоокеанских франках. Оказалось, что на островах — две денежные системы. На почте любители филателии приобрели и английские и французские новогебридские марки. Административное управление также основано на законах, традициях обеих метрополий. Английские и французские власти создали раздельные ведомства по делам образования, здравоохранения, финансов, юстиции. Таким образом, здесь действуют сразу два законодательства. Только в одном англичанам пришлось отступиться от своих традиций — на дорогах архипелага повсюду правостороннее движение. Здесь может быть только одно решение — одновременное существование двух систем исключено.

Мне с несколькими спутниками посчастливилось проехать в автомобиле на другую сторону Эфате.

Сразу по выезде из городка асфальт кончился и дорога стала круто подниматься в гору. Сверху открылся прекрасный вид на город и бухту. Машина побежала вдоль тропического леса, рощ кокосовых пальм. Я, как всегда, внимательно смотрел вперед на дорогу, хотя прекрасно знал, что никаких зверей не увижу, так как на Новых Гебридах диких млекопитающих (кроме крыс) нет. Тем не менее по привычке упорно и сосредоточенно продолжал наблюдать. И это оказалось очень кстати! Не прошло и десяти минут, как я увидел большого краба, медленно переходящего дорогу. По моей просьбе водитель пропустил его между колес и затормозил, а я побежал назад. Краб остановился и угрожающе поднял обе клешни. Размером он был с кулак, длинные лапы широко раскинуты. Крупные крабы могут вцепиться буквально мертвой хваткой, нанести клешнями глубокие рваные раны. Это выражение имеет далеко не переносный смысл. Если краб ухватил клешней, то ее не разомкнуть, даже убив животное. Некоторые крабы в случае нападения отламывают свою конечность и спасаются бегством, пока нападавший пытается освободиться от клешни. Тем не менее краб уязвим — его нужно схватить со спины за края панциря, куда он не может дотянуться клешнями. Заметив, что я собираюсь это сделать, проворное животное быстро перевернулось, выставив перед собой обе клешни и энергично размахивая ими. В такой позе краб уже неприступен. Пришлось невежливо перевернуть его носком кед и схватить за панцирь. В то же мгновение на мою руку нацелились три фотоаппарата и кинокамера, а еще через минуту мы ехали дальше, а краб сидел в полиэтиленовом мешке. Вскоре таким же образом был пойман и второй краб, оказавшийся еще крупнее первого. Наземные крабы, как и все ракообразные, по своему происхождению водные организмы, но этот род (Cardisoma) приспособился к жизни на суше. Лишь раз в году крабы со всего острова спускаются в море, чтобы отложить икру. Их личинки, внешне совсем не похожие на своих родителей, некоторое время проводят в воде, но затем, превратившись в маленьких крабиков, покидают море. Питаются наземные крабы чем придется: они едят и растительную, и животную пищу, не брезгают мертвечиной. Оба краба долгое время жили в нашей лаборатории, а один из них доехал живым до Ленинграда. За вороватость и измену морю их прозвали «Вовчик» и «Аскольд»[11].

После поимки крабов мы еще несколько раз останавливались, главным образом для того, чтобы сделать снимки. Почти все время по сторонам дороги тянулись старые кокосовые рощи. Молодых посадок нигде не было видно, зато повсюду валялись догнивающие орехи. Кое-где среди пальм паслись стада свиней и коров. Никого из местных жителей мы не встретили.

После полуторачасового пути вдали показалось море. Дорога привела к берегу, где собрались на воскресный пикник несколько десятков человек. Здесь были и белые и меланезийцы. По-видимому, этот уголок часто служит местом отдыха и купания, так как здесь стоит ларек, в котором продается «кока-кола», а вокруг разбросаны бутылки из-под этого напитка.

На берегу моря, среди выбросов, мы нашли довольно много раковин моллюсков, в том числе тридакны (Тridacna). Попалась и одна красивая большая раковина наутилуса (Nautilus), которая, к сожалению, была довольно сильно повреждена. Наутилус относится к головоногим моллюскам, но в отличие от своих сородичей — осьминогов, каракатиц и кальмаров — имеет наружную спирально завитую раковину с прекрасным перламутровым слоем. Область распространения наутилусов очень ограниченна: они обитают в тропической зоне западной части Тихого океана, один вид встречается у южных берегов Австралии. Живут наутилусы на довольно значительной глубине (до 900 м), и на берегу можно найти лишь раковины, выброшенные морем, почему они всегда и бывают побиты.

Остановившись в деревушке, чтобы сфотографировать домики с плетеными стенами и крышами из пальмовых листьев, мы увидели на берегу моря небольшое одноэтажное белое здание школы. Занятия уже кончились, и мы вошли внутрь, благо вместо двери был лишь проем. Окон в единственной комнате школы тоже не оказалось. Вместо них под потолком со всех четырех сторон имеются широкие незастекленные отверстия, через которые свободно проникает ветерок с моря. Судя по высоте парт, в школе учатся дети лет семи-десяти. Большая доска, мел, столик с сотней красивых раковин — вот и все оборудование. Учитель, молодой застенчивый меланезиец, постоял с нами в классе, пока мы смотрели на стопки тетрадей и книжек на партах и на портрет Помпиду (школа содержится на французские средства). Он рассказал нам, что французская администрация создала на островах двадцать четыре такие школы. Английская ограничилась двумя. Большинство же детей учится в начальных школах, созданных на средства миссионеров.

Вернувшись в Вила, мы еще успели побывать в так называемом Культурном центре. В специально построенном небольшом здании находятся библиотека, выставка (с распродажей) картин и маленький музей. Он занимает всего одну большую комнату. Здесь хорошо представлена местная фауна: чучела птиц и летучих лисиц. Имеется отличная коллекция моллюсков. На всех экспонатах этикетки на трех языках — английском, французском и латинском. Нет только местных названий.

Этнографических экспонатов немного, но они весьма колоритны. Обращают на себя внимание большие деревянные скульптуры и фигуры, вырезанные из ствола пористого древовидного папоротника, а также из кораллового известняка. В углу стоит огромный в форме человеческой фигуры барабан четырехметровой высоты, вырезанный из цельного ствола дерева. Вдоль живота фигуры проходит щель шириной в ладонь, через которую выдолблена полость ствола. Даже легкий удар по барабану вызывает громкий гул.

На выставке представлены картины художников-европейцев, проживающих на островах. В основном это абстрактная живопись или же пейзажи и натюрморты невысокого класса. Последнее помещение Культурного центра отведено под бесплатную библиотеку. К сожалению, мы не успели поближе познакомиться с ее деятельностью и фондом. Рабочий день молодых девушек-меланезиек, служащих библиотеки, заканчивался, и они убирали помещение. На столе у входе лежали пачки потрепанных комиксов и стояла небольшая коробочка с карточками абонентов.

На следующий день с утра шел проливной дождь. Пришлось отложить экскурсию. К полудню ливень сменился обычным сильным дождем. К сожалению, он, почти не переставая, лил все дни во время нашего пребывания на острове Эфате. Все же после обеда мы отправились на риф. Аквалангистам дождь в общем мало мешал, зато мы с Красновым, обследуя прибрежную часть рифа, вскоре совсем замерзли на ветру. Кораллы здесь были разнообразны, и мы вскоре выломали много образцов. Так как начался прилив, решили складывать свою добычу на выступающей из воды большой глыбе кораллового известняка. В бухте разгулялись волны, и каждую добытую колонию кораллов приходилось носить то по горло, то по пояс в воде. Вокруг попарно и целыми стайками сновали коралловые рыбки. Однако близко к себе они не подпускали. Кроме кораллов мы собирали морских звезд, морских ежей, крабов, моллюсков — все пестрое население рифа. Через час мы уже сидели возле наших коллекций, обсуждая проблему их транспортировки на мотобот. Неожиданно Краснов увидел большую коралловую змею, мирно свернувшуюся среди наших трофеев. В море обитает несколько видов змей. Все они очень ядовиты, однако редко нападают на человека первыми. Пасть морской змеи довольно узкая, а ядовитые зубы находятся глубоко, поэтому она не особенно опасна, если, конечно, не хватать ее голыми руками. Так как в нашу задачу входил сбор всех животных, населяющих риф, то мы кинулись ловить эту полосатую змею, которая тут же попыталась быстро скрыться среди наших коллекционных кораллов. Когда змею все-таки удалось выгнать оттуда, она скользнула в воду и, грациозно извиваясь, поплыла прочь. Краснов оглушил ее длинной ручкой геологического молотка. Я схватил змею за шею и посадил в банку. Там она сразу же оправилась и попыталась выбить крышку.

Морская змея (двухцветная пеламида) —

обычное животное коралловых рифов

Светлого времени дня оставалось мало, но мы все же решили осмотреть подводный пляж маленького островка, расположенного по другую сторону бухты. Первое, что бросилось здесь в глаза, — это множество совершенно белых мертвых кораллов. Такими они становятся только в коллекциях после специальной обработки. Причина их гибели была совершенно ясна — повсюду виднелись большие (до 60 см в диаметре) темно-серые многолучевые морские звезды. Это знаменитые «терновые венцы» (Acanthaster planci), прозванные так из-за острых шипов, усеивающих всю спинную часть животного. С этой крупной хищной звездой мне впервые пришлось столкнуться в 1960 г., во время работы на коралловых рифах острова Хайнань. Тогда «терновый венец» был известен только специалистам и нигде не встречался в большом количестве. Более того, он считался редким. Нас в то время поразила токсичность звезды. Достаточно слегка наколоться на один из шипов, как вся рука распухнет и долго будет болеть.

В последние годы звезда приобрела широкую и печальную известность, но не потому, что была ядовитой, а как пожиратель коралловых рифов. Начавшееся внезапно обильное размножение «тернового венца» привело к массовому появлению этих звезд. Причем они стали не только уничтожать свою обычную пищу — двустворчатых моллюсков, но и нападать на сами кораллы. Такая звезда выворачивает наружу через рот желудок, обволакивает им часть поверхности колонии и медленно ползет по ней, переваривая на ходу полипов. Позади движущейся звезды остается белый след — оголенный скелет мадрепорового коралла. Значительные скопления звезд могут за короткий срок буквально уничтожить участок рифа. Это приводит к гибели многих животных кораллового биоценоза и, кроме того, чревато серьезными последствиями для самого острова. Живой риф принимает на себя постоянные удары прибоя, мертвый же быстро им разрушается, и тогда волны начинают размывать берег.

Здесь скопились «терновые венцы»

Ранее почти никому не известная морская звезда привлекла к себе внимание не только зоологов, но и государственных деятелей. О ней заговорила пресса всех стран мира. Причину бедствия некоторые зоологи были склонны видеть в нарушении человеком естественных взаимоотношений на рифе. Предполагалось, что добыча для сувениров крупных моллюсков — тритонов (Charonia tritonls), а также отлов маленьких креветок (Нутеnocera picta), которые поедают звезд, привели к массовому размножению последних. На некоторых островах Океании добыча тритонов была запрещена. Тритоны, действительно, могут поедать взрослых звезд. Но эти крупные моллюски встречаются далеко не так часто и вряд ли способны влиять на численность популяции звезд. Упоминание в научной литературе креветок как возможного врага «тернового венца» встречается довольно часто, однако без достаточно серьезных оснований. По свидетельству директора Сиднейского зоологического музея профессора Талбота, этому способствует пресса, распространяющая довольно фантастические сведения о деятельности рачков. Пишут, будто бы рачки, собравшись группой, до тех пор пляшут на звезде, пока она не втянет свои многочисленные ножки. Тогда рачки забираются под нее и выедают мягкие ткани нижней стороны. Никто из зоологов, однако, этого пока не наблюдал. Таким образом, предположение о причинах гибели рифов в результате истребления естественных врагов «тернового венца» обосновано недостаточно.

Западное побережье Австралии с границами Большого Барьерного рифа. Черными пятнами показаны места, где кораллы уничтожены «терновыми венцами» (по В. Сервенти)

По другой версии, причину массового размножения звезд нужно искать в изменении температурного режима океана или в его загрязненности. Состояние берега в бухте у Порт-Вила — доказательство последнего предположения. На островке находился поселок, и весь мусор, все бытовые отходы население сбрасывало в море. В воде плавали прокисшие шкурки бананов, внутренности свиней, куски полиэтиленовой пленки. На берегу повсюду валялись банки, бутылки, тряпки. Поверхность воды, покрытая масляной пленкой от многочисленных подвесных моторов, которыми теперь широко пользуются аборигены Эфате, переливала всеми цветами радуги. В море у поселка мы вообще не увидели никаких живых существ, но в стороне, там, где благодаря удаленности от берега грязи меньше, попадались различные животные. Живых кораллов было немного, от большинства остались лишь белые скелеты. Зато «терновые венцы» ползали повсюду в изобилии и заканчивали разрушение, начатое человеком.

Только что покинутый нами риф на другой стороне бухты, всего в полутора километрах отсюда, был в прекрасном состоянии. «Терновые венцы» мы там тоже видели, но здесь, вдали от поселка, вода была совершенно чистой. Позднее на островах Фиджи мы снова встретили этих звезд в большом количестве. Но там риф тоже не был загрязнен и мертвых кораллов почти не встречалось. По-видимому, для здорового рифа «терновые венцы» не так опасны. Значит, в конечном счете первопричиной разрушения коралловых рифов оказывается вовсе не «терновый венец».

В последний день пребывания в Порт-Вила работа велась в мелководной лагуне Эракор, окруженной многочисленными островками. Чтобы попасть туда, пришлось выйти из бухты. Сразу за мысом началось сильное волнение, и полтора часа мы мокли под дождем, пока наконец не укрылись в лагуне. Я перенес свои вещи на один из крошечных островков и, миновав густые заросли пандануса, оказался на широкой лужайке, поросшей густой высокой травой. По ее краям перед стволами кокосовых пальм росли высокие кринумы. Одни растения цвели, на других уже образовались плоды. Соцветие — целая шапка белых узколепестковых цветков — располагается на конце длинной стрелки. От них исходил чудесный тонкий аромат, заполнявший всю лужайку. Собрав несколько наземных моллюсков и крабиков, я вернулся на берег и вошел в воду. Все дно лагуны было покрыто чистейшим белым коралловым песком, местами заросшим куртинками морской травы — талассии. На светлом фоне можно было четко различить крупных ярких животных. Особенно много здесь оказалось пятилучевых морских звезд с толстыми шипами (Protoreaster nodosus).

Несколько тысяч таких шипастых морских звезд

тихо лежат на песчаном дне лагуны Эракор

Поражает разнообразие расцветки, заключающееся в сочетании палевого, красного и черного цветов. Подсчеты показали, что на каждый квадратный метр лагуны (ее длина около 2 км при ширине не менее 500 м) приходится по звезде весом 700–800 г. Кораллов здесь мало, другие животные, которые могли бы служить морским звездам пищей, тоже немногочисленны. Правда, имеются заросли талассии и водорослей, но морские звезды, как известно, не питаются растениями. За счет чего же существует популяция звезд с такой высокой биомассой? Ответить на этот вопрос оказалось нетрудно. Подняв любую звезду, можно увидеть, что изо рта у нее торчат обломки мертвых кораллов. Обсасывая их, звезды извлекают органический детрит, а возможно, и бактерий, за счет чего и существуют. Мягких тканей у звезд этого вида очень немного — основу массы составляет мощный известковый скелет и близкая по составу к морской воде жидкость, заполняющая водно-сосудистую систему. Вынутые из воды, звезды на ярком тропическом солнце быстро высыхают и не загнивают — настолько мало в их теле органических соединений. Не удивительно, что у этих животных, почти целиком состоящих из извести и морской воды, нет врагов; вот почему они так быстро размножаются.

Кое-где на этой же отмели попадались крупные медузы Кассиопеи (Cassiopea). В отличие от остальных медуз они не плавают в толще воды, а лежат на дне ротовым отверстием кверху. Щупалец у Кассиопеи нет, но зато края рта вытянуты в виде бахромчатых лопастей с многочисленными тонкими трубочками, через которые они засасывают в желудок мельчайших водных животных.

Во время работы в лагуне Эракор к нашим аквалангистам подплыл дюгонь (Dugong), которого вначале приняли за акулу. Однако горизонтально расположенный хвостовой плавник всех успокоил. Дюгонь — крупное водное млекопитающее из отряда сирен. К этому же отряду относилась и вымершая теперь морская корова. Как и все сирены, дюгонь питается растительной пищей. Попал он в лагуну, очевидно привлеченный зарослями морской травы. Этих животных преследовали ради вкусного мяса, и теперь они, несмотря на принимаемые охранные меры, оказались на грани вымирания. Кинооператор экспедиции А. Н. Попов успел снять несколько интересных кадров, тем более что зверь оказался очень любознательным и успешно позировал перед камерой.