На островах Океании

ПЯТЬ ДНЕЙ В АВСТРАЛИИ

Середина августа в Австралии соответствует концу зимы в Северном полушарии. За два дня до нашего прибытия в Сиднее заметно похолодало. Теперь участники экспедиции стали появляться на палубе только в суконных брюках и свитерах. Кондиционер отключили, бочонок с квасом, стоящий около камбуза, утратил свою былую популярность. На аврал все вышли в штормовках. Такая милая шутка, как окатывание зазевавшегося водой из шланга, уже не практиковалась. После работы долго отогревались в душевых и пили в каютах горячий кофе. Холод-то, впрочем, был относительный. Термометр показывал 15 °C. Просто после пекла экваториальной зоны в этих широтах нам стало как-то неуютно.

Появились типичные обитатели южного полушария — странствующие альбатросы (Diomedea exulans). Две огромные белые птицы (размах крыльев 4–4,5 м) долго сопровождали корабль. Не шевеля, а только покачивая крыльями, они легко обгоняли нас, отставали и «висели» за кормой. Буфетчица Галя Филипенко бросила им остатки завтрака. Птицы ринулись вниз, сели на воду и долго складывали длинные крылья. Вскоре они снова появились. Странствующие альбатросы, как и другие виды этого семейства, большую часть жизни проводят в открытом океане, питаются и отдыхают на воде. Они летают до северного тропика, но гнездятся обычно лишь на безлюдных островках Южного полушария. Гнездовой период длится необычно долго — почти целый год. Около двух недель они устраивают брачные танцы, громко кричат, принимают причудливые позы, размахивая длинными крыльями, трутся клювами, потом разбиваются на пары. Где-нибудь в расщелине скалы, а то и прямо на открытом месте самка откладывает единственное яйцо, которое оба родителя высиживают более двух с половиной месяцев. Птенец покидает гнездо в возрасте восьми-девяти месяцев. Прежде многочисленные, эти птицы теперь становятся всё более редкими, так как на них стали охотиться ради красивых белых перьев, а размножаются альбатросы медленно — поздно становятся половозрелыми и гнездятся раз в два года.

Поймать альбатроса несложно: достаточно насадить на большой рыболовный крючок кусок сала и бросить снасть за борт на крепком шнуре. Мне хотелось добыть одного из альбатросов для ленинградского Зоологического музея, но, зная, что в экспозиции уже есть два экземпляра этого вида, я не решился губить редкую птицу.

«Дмитрий Менделеев» между тем оставил позади тропик Козерога и шел на юг Тасмановым морем. 15 августа перед нами открылся вход в залив Порт-Джэксон, по берегам которого расположена столица штата Новый Южный Уэльс, крупнейший город Австралии Сидней. Через несколько дней в Канберре начинался XII Тихоокеанский научный конгресс, а в Сиднее собирался Симпозиум по биологии морских организмов. В нем нам предстояло принять участие.

Берега залива краснели от черепичных крыш. Это пригороды Сиднея, где на маленьких участках стоят одноэтажные домики. В глубине Порт-Джэксона высится знаменитый сиднейский Портовый мост, вокруг которого сомкнулись серые громады небоскребов. Прибыл лоцман, и мы пошли к причалу. Вначале все взоры устремились на перекинувшийся через залив Портовый мост. Как пи велик «Дмитрий Менделеев», как пи высоки мачты корабля, он свободно прошел под мостом. По еще до того, как судно подошло к мосту, общее внимание переключилось на необычное сооружение, появившееся по левому борту.

Издали его можно было принять за стоящий у причала огромный корабль с надутыми ветром парусами. Вблизи оказалось, что это — строение из бетона, высоко поднимающее к небу свои белые… нет, не стены, не своды и не крыши. Оно занимает весь мыс небольшого полуострова в заливе и призвано стать символом огромного приморского города, квинтэссенцией самого «духа Сиднея» (так сказано в путеводителе).

Миновав Портовый мост, «Дмитрий Менделеев», пришвартовался к причалу № 8. Рядом с нами у причала № 9, как зеркальное отражение «Дмитрия Менделеева», стоял «Академик Вернадский», на котором тоже прибыли ученые на конгресс.

Когда мы приближались к берегам Австралии, наши кинооператоры попросили меня консультировать их при съемках фильма о сиднейском зоопарке. Поэтому, как только нам разрешили выход в город, В. Г. Рыклин, А. Н. Попов и я взяли такси и поехали в зоопарк. Машина проскочила по узким припортовым улочкам, поднялась на эстакаду и помчалась к Портовому мосту.

Я сидел впереди, слева от водителя (в Австралии левостороннее движение), который зачем-то сунул мне в руки монету. Оказывается, на середине моста стоит человек, взимающий плату за проезд. Мы замедлили ход, и я вручил пошлину.

Таронга-парк расположен на берегу залива Порт-Джэксон на окраине Сиднея. Это один из самых интересных зоопарков, какой мне пришлось видеть. Уже после беглого знакомства с его коллекцией стало ясно, что за один раз мы успеем снять мало, и потому решили приехать сюда еще через день. Таким образом, я целых два дня провел в чудесном зоопарке и хорошо познакомился с его обитателями. Коллекция Таронга-парка велика: она насчитывает около четырехсот пятидесяти видов наземных животных. Но есть еще и аквариумы с бесчисленным множеством морских и пресноводных рыб. Здесь можно увидеть представителей фауны всех континентов, в том числе и очень редких животных, таких, как карликовый бегемот из Либерии и гигантский варан с индонезийского острова Комодо. Чучело этой крупнейшей ящерицы имеется в ленинградском Зоологическом музее, но живой я ее увидел впервые.

Стилизованное изображение утконоса —

эмблема сиднейского зоопарка

И все же особый интерес для меня, да и для кинооператоров, представляли не привозные, а местные животные. Стилизованное изображение утконоса служит эмблемой зоопарка. Это вполне оправданно, так как утконосов можно видеть только здесь- Кроме Таронга-парка они иногда демонстрируются также в Мельбурне, трижды их привозили в Нью-Йорк. Область распространения этих полу-водных животных — восточная Австралия и Тасмания. Значительную часть времени утконосы (Ornilhorhynchus anatinus) проводят на суше в вырытых ими норах, а дважды в сутки спускаются к воде, где прекрасно плавают и ныряют, добывая себе корм — моллюсков, личинок водных насекомых, червей и ракообразных. Утконосы прожорливы: за сутки они съедают пищи почти столько же, сколько весят сами. Понятно, что их трудно транспортировать на большие расстояния, да и содержать на месте не так-то легко. В Таронга-парке для утконосов построен особый павильон. Животных можно видеть только в то время, когда они активны и плавают в специальном бассейне. Это весьма примечательное зрелище. Шестидесятисантиметровые звери развивают в воде большую скорость, и с трудом можно уследить за тем, как они работают передними перепончатыми лапами и плоским, как у бобра, хвостом. Чтобы утконосы не были стеснены в движениях, бассейн имеет длину около 15 м, его стенки состоят из сплошных полос зеркального стекла, через которое очень удобно наблюдать за животными. Утиным клювом утконос роется в иле и ловко извлекает добычу. К сожалению, освещенность для цветной кинопленки оказалась недостаточной и снять утконосов не удалось.

Зато удачно прошли съемки других яйцекладущих млекопитающих — ехидн. В Таронга-парке их два вида. Австралийская ехидна {Tachyglossus aculeatus) внешне напоминает большого ежа. Ходит она вперевалку, но довольно быстро, питается муравьями, термитами и другими насекомыми, а также червями и наземными моллюсками. В неволе охотно поедает мясной фарш. Передние лапы ехидны снабжены мощными когтями, которыми она разрывает муравейники. Такие же когти имеются у новогвинейской проехидны (Zaglossus), которая отличается от ехидны более длинной и изогнутой книзу мордой и густой шерстью с редкими короткими иголками. По нашей просьбе одну проехидну служитель зоопарка вынес для съемок на газон. Не успел А. II. Попов направить на нее объектив аппарата, как животное стало быстро работать передними лапами и с невероятной быстротой зарываться в землю.

В Таронга-парке содержат более сорока видов сумчатых, то есть таких млекопитающих, которые, хотя и рождают детенышей (яйцекладущие, как показывает само название, откладывают яйца), но затем вынашивают их в особой сумке, имеющейся только у самок. На всех остальных материках время сумчатых давно прошло, они уступили место более высоко организованным плацентарным млекопитающим.

Только в Южной и Центральной Америке[12] еще сохранилось небольшое число мелких сумчатых, остальные не выдержали борьбы за существование и вымерли.

Почти вся коренная фауна млекопитающих Австралии состоит из однопроходных и сумчатых. Исключений немного. Из высших млекопитающих здесь обитают различные рукокрылые и некоторые грызуны. Серую крысу, например, завезли на кораблях. Кролики, ставшие впоследствии бедствием для австралийского сельского хозяйства, тоже были завезены в Австралию из Европы. Динго появилась, по-видимому, одновременно с заселением материка человеком.

Миллионы лет эволюция животного мира Австралии шла изолированно от остальной суши, где появились насекомоядные, грызуны, хищные, копытные и другие группы млекопитающих. Теперь в Австралии тоже можно видеть млекопитающих, ведущих весьма различный образ жизни и имеющих разнообразное строение. Например, австралийскую почву роют кроты, но они сумчатые. По внешнему виду (только шкурка крота белая), по размерам и образу жизни сумчатый крот очень похож на европейского. В Австралии обитают различные лесные и полевые мыши, но тоже сумчатые. Здесь можно встретить и сумчатых крыс и сумчатых кошек. В лесах Австралии водятся сумчатые белки и сумчатые куницы, по степям и пустыням скачут сумчатые тушканчики. Есть сумчатые муравьеды, а на Тасмании совсем недавно были живы еще и сумчатые волки (Thylacinus cynocephalus). Внешне, по своему поведению, по роли, которую они играют в сообществах растений и животных, все эти сумчатые животные вполне соответствуют аналогичным обитателям Европы, Азии, Африки и Америки.

Но есть в Австралии и такие сумчатые, которые не имеют аналогов на других континентах, — таковы всем хорошо известные кенгуру. После колонизации Австралии многим местным животным пришлось туго. Их сотнями тысяч убивали ради меха или мяса. Некоторых истребляли из опасения потравы посевов или же как конкурентов овцам на пастбищах. Беспощадную войну объявили крупным хищным животным Тасмании — сумчатому волку и сумчатому дьяволу (есть такой зверь!), которые в общем-то для человека были совершенно не опасны, но уж очень походили на хорошо известных колонизаторам волка и росомаху Старого Света. Естественно, что бесконтрольная охота, отравление водоемов и другие меры массового истребления местных животных привели к тому, что некоторые виды стали вымирать.

Охраной коренной фауны Австралии занимаются теперь главным образом зоологические общества. Государством создано несколько заповедников и национальных парков, по на большей части территории страны законы об охране животных или не действуют, или выполняются частично. Обо всем этом нам рассказал директор Таронга-парка доктор Рональд Штрахан, когда мы во время перерыва в съемках сидели в его уютном кабинете за стаканом любимого напитка австралийцев — светлого пива. Кроме директора здесь присутствовал высокий старик с седеющей бородкой — президент Королевского зоологического общества Нового Южного Уэльса доктор Т. М. Смейл. Когда директор представил нас, Смейл медленно, но вполне правильно приветствовал нас на русском языке. Оказалось, что он прилично владеет не только русским, но также итальянским, немецким, французским, японским и хинди. В молодости и в зрелые годы Т. М. Смейл много путешествовал и изучал животный мир разных стран, а заодно и языки населяющих эти страны народов. Завязалась беседа об охране природы, о роли в этом важном деле зоологических парков. Мы узнали, что Таронга-парк существует с 1912 г. и создан на базе небольшого зоосада. Вначале парк насчитывал не много животных. Так, в 1916 г. в нем содержалось лишь четыреста млекопитающих и птиц, а к 1966 г. их стало почти пять тысяч. Весьма способствовал развитию Таронга-парка[13] его президент сэр Эдвард Халлстром, который за двадцать пять лет сделал парк образцовым во всех отношениях. Животные здесь располагаются в просторных светлых помещениях, организованы ветеринарный центр и специальное хозяйство для снабжения их пищей. Много внимания уделено архитектуре строений и вольеров. Здесь созданы максимальные удобства для осмотра животных посетителями и необходимые условия самим животным. Очень высокую оценку Таронга-парку дал известный немецкий зоолог Бернгард Гржимек, который, кстати, отметил, что ни один зоопарк мира не расположен столь живописно. В 1967 г. правительство штата оказало зоопарку значительную финансовую поддержку для усиленного развития научных исследований, работы с учащимися и сохранения диких животных от угрозы истребления.

— В нашем зоопарке живет много таких животных, которые в природе находятся уже на грани вымирания, — сказал доктор Штрахан. — Мы содержим большое количество особей и стараемся получить от них потомство.

Престарелый президент Зоологического общества добавил, что таких своеобразных животных, какими населены Австралия, Тасмания и Новая Гвинея, больше нигде не встретишь. Кроме яйцекладущих и сумчатых млекопитающих это такие птицы, как эму, казуары, какаду, сорные куры, шалашники, райские птицы, венценосные голуби, птица-лира и многие другие. Среди четырехсот видов австралийских пресмыкающихся встречаются очень странные животные, например покрытая шипами ящерица-молох или бегающая на задних лапах плащеносная ящерица. В реках водится двоякодышащая рыба рогозуб, способная дышать и жабрами и единственным легким. А как необыкновенно хороши австралийские бабочки! Даже земляные черви в Австралии уникальны. Один из видов достигает в длину 2,5 м, а иногда и несколько больше. Все это — эндемики, то есть животные, которые не встречаются нигде, кроме Австралии. Да и растительный мир пятого континента столь же своеобразен: из двенадцати тысяч видов высших растений более девяти тысяч эндемичны.

Зоопарк уделяет большое внимание пропаганде охраны природы. Руководит этой стороной его деятельности Барбара Пёрси. Эта симпатичная маленькая женщина сопровождала нас в продолжение всех съемок и помогла создать интересный фильм. Я передал ей список животных, которых нам хотелось бы заснять. Первым в нем стоял вомбат, довольно большой сумчатый зверь, внешне похожий на сурка. Ведет он такой же образ жизни. Известно четыре вида вомбатов, три из них имеются в Таронга-парке. Наиболее эффектен большой вомбат (Vombatus hirsutus). Толстый зверь, длиной почти в метр, суетился около холмика, в основании которого вырыт вход в его нору. Барбара Пёрси сказала, что иногда побаивается, как бы вомбат не сбежал. Он быстро и ловко роет норы длиной до 30 м и вполне может совершить подкоп под стену зоопарка. Питается вомбат травянистыми растениями, причем предпочитает один из местных видов осоки. Жесткая растительная пища привела к изменению строения зубов вомбата. Это единственное сумчатое животное, у которого, подобно грызунам, четыре резца, подрастающих по мере стачивания. Большой вомбат еще сохранился в природе, но три других его вида стоят на грани вымирания. Тем интереснее было посмотреть на маленького тасманийского (Vombatus ursinus) и широколобого (Lasiorhinus latifrons) вомбатов. Оба имеют красивый пушистый мех, поэтому их преследуют не только за порчу пастбищ, но и ради шкурок.

Сумчатый муравьед, или намбат (Myremobius), — маленькое животное, размером с котенка. На американского муравьеда он похож благодаря вытянутой морде и большому пушистому хвосту. Питается намбат также, как и муравьеды Южной Америки. Разламывая лапами с острыми когтями трухлявую древесину, он запускает в ходы термитов длинный тонкий язык и вытаскивает прилипших насекомых. Это ночное животное, еще недавно весьма многочисленное, теперь почти совсем исчезло. Повинны здесь лисицы, завезенные в Австралию для истребления кроликов. Число кроликов в стране при этом не уменьшилось, зато местная фауна, не приспособленная к защите от хищников, стала сокращаться.

Коала за обедом. В это время он не спит

Для сумчатых медведей, или коала (Phascalarctus ctnereus), в зоопарке построен особый павильон, перед которым всегда толпятся зрители. Коала выглядит как пушистый игрушечный медвежонок, отчего и получил свое название. На самом деле ни образом жизни, ни поведением он на медведей не похож. Это — добродушное, медлительное существо, всю жизнь проводящее на деревьях. Питается коала только листьями нескольких видов эвкалиптов, поглощая их в невероятном количестве. Коала не увидишь ни в одном зоопарке за пределами пятого континента[14]. Это объясняется двумя причинами: строгим запретом на их вывоз и невозможностью прокормить где-либо, кроме Австралии; никакой другой пищи, кроме эвкалиптовых листьев, они не признают, а эвкалипты такие же эндемики, как и сами коала.

Теперь сумчатые медведи стали очень редкими, а еще сравнительно недавно были широко распространены. Их губят различные эпидемии, лесные пожары, но больше всего — хищническое истребление. У коала красивый, густой пушистый мех; ради шкурок их и добывали в огромном количестве. Так, только в одном 1924 г. из восточноавстралийских штатов было вывезено более двух миллионов шкурок коала, в результате к 1927 г. они здесь почти исчезли. Сейчас охота на коала запрещена, создано несколько заповедников и даже специальный коала-парк под Сиднеем. В районы, где коала полностью исчезли, их снова интродуцируют, но пока это не приносит еще существенных результатов.

Обезьяны в Австралии не живут, но в лесах обитают кускусы; некоторые путешественники прежде принимали их за обезьян. По внешнему виду, по образу жизни и поведению кускус действительно похож на приматов. Это типично древесные животные, питающиеся плодами, побегами и листьями растений, но не брезгающие также и животной пищей — птенцами и яйцами птиц, насекомыми. У кускуса длинный и цепкий хвост, которым он крепко удерживается за ветки. В Таронга-парке живут кускусы трех видов. Один из них — Phalanger maculatus — с голым на конце хвостом, позволяющим ему прочнее держаться за ветви, несмотря на яркое солнце (кускусы — ночные животные), хорошо позировал перед объективом.

Кускусы заменяют в австралийских лесах обезьян

В Таронга-парке содержатся семь видов животных, которых мы называем одним именем — кенгуру. Однако австралийцы различают среди них три группы: мелкие — кенгуровые крысы, средние — валлаби и самые крупные — кенгуру. Животные содержатся в просторных вольерах. Они одновременно пугливы и любопытны. Снимать их поэтому было не просто: кенгуру то тянулись мордами к камерам, то стремглав уносились в глубь вольера. Лучше всех позировал древесный новогвинейский кенгуру (Dendrolagus). Впрочем, это сумчатое мы хорошо засняли еще на «Дмитрии Менделееве». Дело в том, что В. М. Муцетони получила живого древесного кенгуру в подарок от жителей деревни Бонгу. Этот милейший зверь с темно-коричневой шерстью и длинным пушистым хвостом довольно долго жил на судне, но был очень привередлив в пище. Запасов новогвинейских ягод и листьев ему хватило ненадолго, а питаться капустой и морковью он категорически отказался. Даже бананы ел неохотно.

Древесный кенгуру за несколько дней

очень привязался к В. М. Муцетони

Казалось бы, кенгуру очень странно выглядит на дереве, тем не менее он ловко лазает, цепляясь за ветви лапами и хвостом.

Съемки зверей и птиц, в том числе маленьких австралийских пингвинов и дрессированного дельфина, который проделывал всевозможные трюки, заняли весь день. К вечеру мы, сильно уставшие, собрались на корабль. Доставила нас Барбара Пёрси. Она лихо вела свой красный автомобиль по оживленным улицам Сиднея. Мы пригласили Барбару поужинать с нами, на что она охотно согласилась, но попросила разрешения пригласить мужа. Позвонили по телефону в офис профсоюза строителей, секретарем которого работает мистер Пёрси, и он вскоре присоединился к нашей компании. Провожали мы их уже поздно вечером. Улицы Сиднея были пустынны, магазины закрыты. Только на станции метро еще работал газетный киоск, в котором нам удалось приобрести открытки с видами города и план Сиднея.

На следующий день знакомство с фауной Австралии было продолжено, но уже в музее. Найдя музей по плану, отправились к нему пешком. Город на карте имеет очень правильную планировку: улицы широкие, прямые, нет ни тупиков, ни петляющих переулков. На деле все выглядит иначе, так как Сидней расположен на изрезанной холмистой местности. Чтобы пройти небольшое расстояние до Австралийского музея, пришлось преодолеть несколько крутых подъемов и спусков. Начали с того, что почти сразу от причала поднялись вверх по крутой длинной лестнице, ведущей на Кент-стрит. Изрезанность рельефа и большая загрузка улиц автотранспортом вынудили городские власти заняться строительством транспортных эстакад. Как раз на нашем пути возникло одно такое строящееся сооружение, которое, пересекая под острым углом несколько параллельных улиц, устремилось к Портовому мосту. Часть зданий на его пути была наполовину разобрана, боковые улицы перегорожены заборами. Пришлось идти в обход и, перед тем как попасть в центральную, деловую часть Сиднея, пройти несколько окраинных улиц. Здесь не неслись потоки автомашин, зато в этот утренний час улицы заполнили сиднейцы, которые спешили на работу пешком. Одеты все, и мужчины, и женщины, очень скромно, лица у большинства озабоченные и усталые.

В центре Сиднея много высотных зданий, иногда довольно необычной архитектуры. На некоторых улицах небоскребы совершенно заслоняют дневной свет, идешь словно по узкому горному ущелью. На одной из маленьких площадей сходство с горным ущельем еще более усиливается благодаря гигантской серой искусственной скале, которая, как каменный пик, поднимается из середины центрального сквера. По скульптуре струится вода маленьких фонтанчиков.

В небоскребах расположены банки, правления трестов, рестораны. Первые этажи занимают агентства авиакомпаний, туристические бюро, шикарные магазины. Пешеходов здесь мало, зато все свободное пространство заполнено автомашинами. Это новая часть Сиднея, а старые его кварталы живо напоминают своей архитектурой улицы городов Западной Европы прошлого столетия, добротные 4–5-этажные, облицованные гранитом здания, полукруглые фрамуги оков, колонны, резные карнизы.

Наш путь лежал к Гайд-парку, в середине которого стоит памятник Джеймсу Куку. Оставив слева высокий собор св. Марии, мы подошли к большому трехэтажному зданию Австралийского музея.

Музей имеет три отдела: современной и вымершей фауны Австралии, минералогии и антропологии. Здесь мы снова увидели сумчатых животных, но теперь не живых, а всего лишь их чучела. Среди коллекций музея экспонируются и чучела недавно вымерших зверей. Как особую достопримечательность нам показали тасманийского волка. Это животное еще совсем недавно водилось на острове Тасмания. Внешне сумчатый волк обладает поразительным сходством с хищными млекопитающими из семейства псовых. Его отличают лишь темные поперечные полосы на задней части спины и толстое основание хвоста — признак, характерный для многих сумчатых.

Сумчатый волк. Чучело этого вымершего зверя имеется и в ленинградском Зоологическом музее

Питались сумчатые волки кенгуру, ехиднами и другими тасманийскими животными. Иногда они таскали овец и домашнюю птицу у фермеров. За голову волка выдавалась премия. Эти звери попадали в капканы вплоть до 1933 г., затем исчезли. Последние сумчатые волки, жившие в нескольких зоопарках, погибли. Так окончил свое существование интереснейший вид. Когда власти спохватились и за убийство сумчатого волка был назначен крупный штраф, самих волков уже не осталось. Правда, оптимисты утверждают, что в глухих и малодоступных лесах некоторых районов Тасмании сумчатые волки еще сохранились. Будто бы видели их следы и слышали издаваемые ими хриплые звуки. В 1945 г. появились сообщения о том, что волка дважды удалось увидеть. Однако все это мало правдоподобно. Сумчатые волки обитали не в лесах — это звери открытого пространства, вряд ли им удалось за такой короткий срок приспособиться к новым условиям существования. Ведь и в нашей прессе иногда появляются сообщения о будто бы уцелевших еще морских коровах, но зоологам достоверно известно, что их больше нет, как нет бескрылых гагарок и многих других животных, еще недавно населявших нашу планету. Конечно, бывают иногда неожиданности: нашли же в Новой Зеландии такахе — крупную нелетающую птицу размером с фазана, которую считали полностью вымершей.

Фауна пятого континента представлена в Австралийском музее довольно полно. Не могу не отметить, что в этом отношении наш ленинградский Зоологический музей нисколько не беднее: в нем имеются все главнейшие представители австралийской фауны, в том числе и очень редкие, есть также и знаменитый тасманийский сумчатый волк.

Осмотр экспозиции всех отделов музея занял почти целый день. Под вечер директор музея профессор Фрэнк Талбот предложил нам немного посидеть в комнате отдыха, где познакомил с теми сотрудниками музея, которые занимаются изучением морской фауны. Сам Талбот — высокий, худощавый, энергичный, еще довольно молодой человек с черной бородой — специализируется в области изучения коралловых рыб, но занимается и другими проблемами, связанными с кораллами, в том числе причинами массового размножения «терновых венцов». После дружеской беседы с сотрудниками музея, преимущественно молодыми людьми, мы отправились работать в научные хранилища и знакомиться с лабораториями.

Беккер пошел с директором к ихтиологам, Голиков и Москалев — в лабораторию моллюсков, а я попросил разрешения ознакомиться с коллекцией кораллов.

Если в залы музея имеет доступ каждый, то попасть в хранилище научных фондов далеко не так просто. Дом, в котором теперь содержатся научные коллекции Австралийского музея, построен совсем недавно. Он вплотную примыкает к старинному зданию музея, но резко отличается от него своей архитектурой. В его ровных бетонных стенах нет ни одного окна, и лишь со стороны двора внутрь ведет массивная металлическая дверь. Ответственный хранитель открыл ее ключом. У входа тотчас загорелась красная сигнальная лампочка, дверь за нами бесшумно закрылась, и мы вошли в лифт.

Я никогда не бывал в тех помещениях банков, где хранятся золото, ценные бумаги и драгоценности, но почему-то представлял себе их именно такими. Бетон, толстые серые металлические двери, массивные запоры, тишина, отсутствие людей, автоматическая сигнализация… Это впечатление еще более усилилось, когда лифт остановился и хранитель другим ключом открыл такую же серую металлическую дверь, ведущую в хранилище кишечнополостных животных. Передо мной не было ни деревянных стеллажей с рядами кораллов на полках, ни полированных шкафов, за стеклами которых виднеются многочисленные картонные коробки с этикетками, написанными по-латыни, и стеклянные цилиндры, в которых белеют заформалиненные медузы. Вместо всей этой привычной картины, которую я видел во многих зоологических хранилищах Европы и Азии, перед нами была лишь серая металлическая поверхность сейфа.

Хранитель взялся за никелированную ручку — ряд тяжелых шкафов послушно откатился вправо по рельсам, освободив неширокий проход, за которым оказался следующий ряд контейнеров, также стоящий на рельсах. Так, отодвигая целые поезда из серых шкафов-сейфов, мы добрались до нужного нам ряда. Хранитель сообщил, что в здании поддерживается постоянная умеренная температура и заданная влажность. Нечего и говорить, что каждый из шкафов также плотно запирается. Коллекционные образцы лежат на металлических полках в запаянных полиэтиленовых пакетах.

Подобный метод храпения научных зоологических коллекций вполне оправдан. Дело в том, что даже при пересчете на звонкую монету их стоимость очень велика. За каждым экземпляром на полке шкафа скрывается огромная сумма денег, затраченных на организацию и проведение экспедиций, оборудование, транспорт, обработку, оплату труда научного и технического персонала. Никто не подсчитывал конкретную стоимость какого-нибудь жука, сидящего на тонкой булавке в специальной энтомологической коробке, или ящерицы, хранящейся в банке со спиртом, или черепа медведя. А ведь все они обходятся музею очень дорого. Причем научная зоологическая коллекция тем ценнее, чем она обширнее. Каждый вид должен быть представлен не одним-двумя экземплярами, а сериями, дающими представление об индивидуальной изменчивости, зависимости от сезона, места обитания, возраста, пола и многого другого. Но главная ее ценность не может быть выражена никакими денежными единицами. Сколько, к примеру, может стоить чучело мамонта, хранящееся в ленинградском Зоологическом музее? Ведь ни за какие деньги другого такого приобрести нельзя. А как велика ценность старых коллекций, по которым можно судить о том, как изменялся животный мир! Совсем недавно мы собрали на Берегу Маклая обильный материал, который поступит вскоре в научные хранилища. Попадут, скажем, коллекции губок для обработки в Ленинград, и наш коллега, специалист по этой группе животных В. М. Колтун, сможет ответить на вопросы: изменился ли состав губок на рифе за сто лет? Что нами найдено нового, какие виды теперь на этом рифе не встречаются, а сто лет назад были там? Какие из них преобладали прежде и какой достигали величины? И все это благодаря тому, что сто лет назад Н. Н. Миклухо-Маклай собрал здесь зоологическую коллекцию, сумел в крайне трудных условиях сохранить ее и доставить в Зоологический музей. Целый век несколько поколений хранителен берегли сборы Миклухо-Маклая, так же как и коллекции других экспедиций. И вот сейчас в любую минуту можно достать из шкафа губку, собранную на Новой Гвинее сто лет назад Маклаем, и положить ее на лабораторном столе рядом с материалами шестого рейса «Дмитрия Менделеева» 1971 г.

Мне нужно было просмотреть коллекции мадрепоровых кораллов с Большого Барьерного рифа. Выбеленные скелеты кораллов с привязанными к ним этикетками аккуратными рядами стояли на своих местах. На самом рифе сейчас от многих кораллов тоже остались лишь их побелевшие скелеты. «Терновый венец» и загрязнение океана сделали свое дело. Большой Барьерный риф — одно из неповторимых чудес природы — находится на грани уничтожения. За его спасение взялись и ученые и государственные деятели. Создан первый в мире заповедник кораллов, организуются многочисленные экспедиции по изучению причин бедствия. Аквалангисты отлавливают морских звезд, пожирающих кораллы, и выносят их на берег, где те погибают. Один японский специалист предложил окружать риф оголенными проводами, пропуская через них ток. Испытания показали, что «терновые венцы» не могут преодолеть такую преграду. Но все эти меры недостаточно эффективны, а Большой Барьерный риф между тем разрушается. На его карте, которую нам только что показывал профессор Талбот, все больше становится красных пятен — участков, подвергшихся нападению роковых иглокожих.

Хочется надеяться, что совместные усилия ученых разных стран и правительства Австралии помогут устранить угрозу, нависшую над самым большим коралловым садом мира.