На плечах добра и зла

Глава 6. Соблазн

Перун — бог-громовержец, отвечающий за порядок в мире людей, за смену времен года и мужскую силу. Впервые упоминается в летописях VI века. Во времена князя Владимира возглавлял список богов. Существовали ритуалы поклонения Перуну, на которых проходила инициация юношей: они должны были доказать, что достойны называться мужчинами. Символами бога были дуб, огонь, стрела, меч. Из животных — конь и лесной бык. Цветок Перуна — ирис, который в Болгарии до сих пор зовут «перуникой».

Нейл Тейман, «Сравнительная теология», 1964.

Мужчины собирались на краю деревни под вечер. Смеялись, несли с собой лопаты, копья, факелы, бутылки с хмельным. Иван прибежал последним, и все отправились в лес. Шли долго, до самого Великого дуба, который рос посреди леса, поднимаясь выше остальных деревьев. Стали готовиться. Кто-то рыл яму, кто-то зажигал огонь в глиняных плошках. Соревновались молодые, а старшие пришли судить.

— Начнем! — рявкнул староста и сунул факел в груду хвороста, который вспыхнул и осветила поляну. — Проверим крепость тела!

Мужики вокруг закричали:

— И силу духа!

Иван разминал плечи, махал руками, приседал. Первое испытание — ловкость. Юноши по очереди, взяв деревянный меч, вставали в яму. Каждого до пояса засыпали землей и по команде бросали в него копья, а он отбивал мечом. Проверку не пройдешь — дальше не пустят, жди следующего года. Иван справился и, пока ждал остальных, переводил дух и слушал лес. Где-то рядом ухала сова, радуясь потехе. Все справились.

Вторым этапом был бой на кулаках. Равное количество соперников вставали друг напротив друга, и схватка продолжалась, пока не свалишься. Ивану достался крепкий, жесткий боец. Сначала они были на равных, но уже скоро, хоть Иван и двигался быстрее, дыхание стало сбиваться, руки — соскальзывать, а кровь из ссадины на лбу мешала смотреть. Оба парня крепко стояли на ногах, но один миг определил все: противник допустил ошибку, открылся и получил такой удар в грудь, что не удержался, упал. Иван стер кровь с лица и огляделся. Половина выстояла, остальные лежали на земле.

Третьим испытанием была стойкость. Иван поежился и потер лоб — это было хуже всего. Угли из плошек высыпали дорожкой: попробуй, пройди босиком, удержись от криков. Мужики вокруг шумели, подбадривая. Стиснув зубы, не изменившись в лице, Иван пробежал по углям и сошел на прохладную траву. Мужики кричали, хлопали его по плечам. Пока бежали остальные (кто — охая, кто — шипя от боли), он украдкой осмотрел ноги. Ничего. Покраснели только.

До конца дошли двое, Иван да Василь. Каждому надели на голову дубовый венец и началась пирушка: семейные достали из сумок пироги с мясом и луком, хмельное текло рекой, пели песни. У корней дуба оставляли кусочки мяса и хлеба. Василь жевал пирог и недобро поглядывал на соперника. Вечно у них так: где один — там и другой, в чем один хорош, в том и другой. Иван надеялся, что он все-таки чуть-чуть лучше. По крайней мере, в глазах Марены.

Мужики затянули песню, и лес вокруг зашумел, соглашаясь и одобряя.

Сергей сидел в дежурке, правил протоколы и переносил в компьютер. Зачем вообще в наше время бумага? Кому нужна? Однако протоколы не только заполняли и — да, конечно — переносили в базу, но и хранили потом отдельно. Сергей подозревал, что все проблемы — от перестраховщиков. Боятся: вдруг компьютер сломается? А то и весь интернет. Тогда быстренько вернемся к бумаге. У них же ее — целый подвал.

Молодой инспектор потер пальцы. У него еще в школе были мозоли от ручки, потом все повторилось в институте, и как же он радовался, когда всюду появились компьютеры и больше не надо было писать! А теперь опять понадобилось. И не в какой-нибудь нотариальной конторе или, скажем, деревенской поликлинике, а «в самой активной части общества», как говорил отец, выпивая за назначение Сергея, — в милиции-полиции.

Сначала отец морщился: как это — будущий инженер с высшим образованием собрался дороги инспектировать? Потом махнул рукой, а теперь, кажется, даже гордился. Да, Сергею нравилось быть «активным членом общества». Кому сказать — не поверят: с детства мечтал ловить нарушителей на улицах. Единственное, что Сергею не нравилось — это писанина. И еще одно: название. Вот почему он «гибэдэдэшник»? Какой заика это придумал? Нельзя было, что ли, оставить «ГАИ»?

Сергей вздохнул, поднялся и пошел выпить кофе из автомата в коридоре. Подустал уже, день-то начался в семь утра. Ну и ничего, и ладно — Сергей был жаворонком. Только к вечеру все равно хочется кофе.

У автомата стояла девушка в явном затруднении.

— Вам помочь? — спросил Сергей и присмотрелся. Очень красивая девушка. Она перевела на него взгляд и всплеснула руками.

— Да! Как тут сделать кофе с молоком? Не могу разобраться.

Сергей выбрал «латте» и, как загипнотизированный, приложил свою карточку.

— Ой, вы и оплатили? Мне так неудобно, — девушка улыбнулась.

— Да, — как-то нерешительно сказал парень. — Можно я вас угощу?

— Можно, Сергей, — она посмотрела ему в глаза и пояснила:

— У меня тут папа работает. Он про вас много рассказывал.

Инспектор рефлекторно расправил плечи. Девушка внезапно сказала:

— А знаете… Я на дачу с сестрами еду. Хотите тоже? Нам одним как-то страшно ночевать в деревне, а папа не может.

Сергей хотел.

Лето — лучшее время в жизни байкеров. А ночь — лучшее время суток. Когда Васе было семь лет, папа первый раз прокатил его на мотоцикле «ИЖ». С тех пор Василий мечтал завести свой. Учился, тренировался. И завел, и разъезжал по московским улицам, пьяный от восторга, возил девчонок и хвастался перед другими студентами. Пару раз бился, но не слишком. Выйдя из больницы, снова садился в седло.

Все думали, что, устроившись на работу, он остепенится, сменит мотоцикл на кредитное авто, как все нормальные люди, и ночью будет спокойно спать. Вот еще! Днем Василий трудился в скромной конторе, которую люди называли «облгор», потому что название ее было слишком длинным и скучным, а вечером жил полной жизнью. Купил новый мотоцикл — спортивный, мощный — и понял, что улицы — это не то. Не совсем то. Стал ездить на фестивали, где собирались исключительно единомышленники обоих полов, принимал участие в соревнованиях, несколько раз даже брал призы.

Сегодня вечером он ехал на тусовку, чтобы обсудить с народом поездку на Валдай. Вроде, ничего сложного, ну, тысяча кэмэ со всеми пирогами, но дороги к национальному, между прочим, парку ремонтировали редко и неохотно. Байкер всерьез сомневался, что проедет на своем спортстере туда и обратно и не огребет проблем.

Перед входом в клуб стояла девушка, будто ожидая кого-то. Когда она повернулась и глянула огромными глазами, сердце Василия сладко замерло. Он аккуратно подрулил поближе и остановился, как рыцарь на коне перед прекрасной дамой.

— Меня ждете?

— Да, — сказала девушка, восхищенно оглядела мотоцикл и улыбнулась. — Вы же Мутант?

— Для вас — просто Вася, — слегка осипшим голосом сказал байкер.

Говорят, в фитнес-клубы ходят два типа людей: упоротые качки и желающие познакомиться. Яя посетила гибэдэдэшника (слово-то какое страшное) Сергея, пообщалась с байкером Василием, а теперь пришла в крутой клуб на Чистых прудах и, не переодеваясь, отправилась в сияющий хромом зал. «Или не из хрома тренажеры делают?», — мелькнула мысль у Яи. — «А, неважно». На нее, как ни удивительно, никто не смотрел.

Наверное, стоило подойти ближе к вечеру, когда собирается офисный люд, но и сейчас есть из чего выбрать. Яя покрутила головой. Нет, этот точно думает только о себе. Выполняя упражнения со штангой, не отрывает взгляд от собственного отражения в зеркале. А вон тот — возможно.

— Простите, — Яя смущенно кашлянула.

Высокий накачанный брюнет опустил гантели и вопросительно посмотрел на нее.

— Вы не знаете, как эта штука с водой включается? Я уже и на левую кнопку нажала, и на правую — не работает.

— На среднюю нажмите, — брюнет отвернулся к зеркалу и стал рассматривать свой бицепс. Господи, да они тут все такие, что ли? Да, это вам не ГИБДД.

— Здравствуйте.

Яя развернулась и практически уперлась носом в высоченного парня, которого вполне можно было снимать в рекламе этого самого клуба. Майка без рукавов, идеально прочерченное скульптурное тело.

Парень сверкнул белозубой улыбкой и протянул руку:

— Джон.

— Очень приятно.

— Я тренер. У вас сегодня индивидуальная тренировка, не забыли?

Она, конечно, забыла, под каким предлогом пришла в клуб.

— Все ОК, давайте приступим!

Дело шло так себе — Яя поминутно оглядывалась на проходящих мимо мужчин, гадая, кто лучше подходит.

— Ну вот и все, закончили, — голос Джона вернул ее в реальность.

— Спасибо, — девушка вытерла лицо полотенцем.

— Знаете, это прямо челлендж.

— Не поняла.

— Говорю, вы — это челлендж! Ну, вызов!

— Почему?

— Вы совершенно не обращаете на меня внимания, — Джон рассмеялся и положил ей руку на плечо. — А так обычно не бывает…

— Правда? — Яя подняла на него глаза и улыбнулась алыми губами. — И что ты будешь теперь делать?

Джон слегка покраснел, а Яя подумала, что теряет хватку. Гантелями можно было и не махать.

У каждого дерева свой аромат. Акация пахнет малиной, ольха — морковью, а тополь — хорошо выделанной кожей. Здесь, в деревне, топят березой, дубом и липой. Сгорая, они отдают бане аромат леса, в котором Яя так любит бродить, и меда, который она любит тоже.

Но сейчас ей слишком жарко и дымно. Она толкает дверь снова и снова, бьется об нее всем телом, но дверь не открывается. Яя залезает на лавку, поскальзывается, ногтями цепляется за стену, но не достает до маленького окошка под потолком. Зачем делать окна так высоко? Чтобы никто не подсматривал?

— Помогите! Помогите!

Только бы кто-то оказался рядом.

— Ну как, тебе жарко? — раздается крик по ту сторону.

— Яник! Дверь заело, открой!

Жарко. Мокрые волосы залепляют лицо. Но сейчас они станут сухими — из-под двери идет дым, и в щельЯя видит всполохи огня. Она зажмуривается, задыхается от страха, но ведь он здесь, он сейчас придет, ее Яник, надо только потерпеть. С ним всегда надо немного потерпеть, а потом все будет хорошо.

— Горит, помоги!

— Ну нет, — голос становится издевательским. — Негоже мужику лезть к голым девкам.

Сердце такое большое и громкое, бухает в груди, вот-вот вырвется на свободу. А пока только заполняет грудь до краев, так что места для воздуха не остается.

— Яник!.. — Зоя уже не кричит, хрипит, но он слышит.

— Нравится купаться голой? Все девки в рубахах, одна ты — как гулящая?.. А ежели кто увидит?

«Ходили на реку», — вспоминает Яя. — «Подружки шутили, смеялись. И я — дура, дура — на спор полезла в воду в чем мать родила». Тогда показалось, что кусты шевельнулись, но она решила — трусиха, ветер. Да и веселее, если кто-то и вправду в кустах засел.

— На той неделе с кем миловалась? Да если б не я, ты бы с ним уже в стогу валялась!.. — надрывается голос по ту сторону.

«Помню», — мысли становятся медленными, сонными. — «Городской дорогу спросил… Симпатичный парень…». Повезло, на своих ногах ушел, хоть и с переломанным носом. А вот ей, похоже, не повезло. «Стать бы птицей, улететь далеко-далеко».

Голова кружится, жар идет вверх. «Надо лечь, — думает Яя. — Да, я просто лягу на пол и закрою глаза». Она уже не слышит голоса Яника. Но она не одна.

С ней остается аромат леса.

Однажды Иван Грозный решил очистить Русь от чародеек и разослал во все концы государства грамоту, которая предписывала местным начальникам отправлять в столицу всех подозрительных женщин. Ведьм собрали на площади, но, когда костер загорелся, женщины превратились в сорок и улетели. Царь сильно разгневался и проклял их, наказав «оставаться сороками навеки». Народ считал, что сороки не водятся в Москве именно по этой причине: боятся. Что характерно, царя никто чародеем не называл.

А. Н. Стрыга. «Ведьмоведение», 1882.

— Кыш! — Зоя махнула на сороку, разоряющую урну с мусором. — Так, о чем это я?

Мы зашли в подъезд. Консьержа на месте не было.

— В бар небось пошел. Есть один, где нечисть собирается, я тебе потом покажу, как ведьмой станешь. Или Яя покажет, она туда кавалеров водит, — ядовито добавила ведьма, зайдя в квартиру.

Яя покивала. Мы сели пить чай и разбирать случай Гали и Кости. Разбирали долго. Я перечислила все подробности и принятые меры, только о Егоре говорить не стала. Ни к чему. Зоя подробно выспрашивала: успокаивающие отвары, утешительный платок, нужные слова — все было испробовано. Да и само присутствие ведьмы обычно помогало жертвам несчастной любви. Но не в этот раз. Зоя обещала подумать, что тут можно сделать.

— Не хочу оставлять ее одну, — призналась я, глядя в пол. — Девочка с моста чуть не прыгнула. Можно, я ее с собой в деревню возьму? Развеется. В лес, конечно, брать не будем.

— Жалко, значит. Ты, значит, теперь в ответе, — саркастически сказала Зоя.

— Ой, — прокомментировала Яя, всплеснув руками. — Я знаю, как это называется — «челлендж»! Мне один парень сказал. Это по-нынешнему — «вызов».

Зоя снисходительно посмотрела на слишком современную ведьму, но потом нахмурилась и глянула на меня.

— Ты не слишком с ней сдружилась? У тебя теперь иная дорога.

Я с сомнением кивнула. У Зои сузились глаза.

— А ты ей, часом, ничего не рассказывала?

У меня вдруг вырвалось:

— А если бы и да? Что такого?

Зоя вскочила и нависла надо мной, как воплощение богини возмездия. Яя отскочила к плите и сделала вид, что помешивает что-то в кастрюльке.

— Что такого??? — заорала Зоя.

Кухня вздрогнула. Я, признаться, тоже. Яя в ужасе грохнулась об пол, обратилась в летучую мышь и улетела куда-то вглубь квартиры, сшибая мебель.

— Она спрашивает, что такого!

Зоя закашлялась и залпом выпила мой чай.

— Куда столько сахара, прыщами покроешься…

Я открыла рот, но она снова заорала:

— Молчи! Ты вообще соображаешь или нет? Думаешь своей головой, я тебя спрашиваю?

— Да не говорила я ничего, — краснея, ответила я. — Просто зачем все эти тайны…

Зоя тяжело опустилась на стул.

— Дуреха! — проворчала Зоя, но видно было, что она уже успокаивается. — Человек — создание жалкое, глупое и злое. Узнают о нас — перебьют. Всегда так делали.

Пастухи не раз наблюдали, как домашние животные, пасущиеся на лугу, делают три-четыре скачка, а потом падают замертво. Иногда коров и коней поражает молния. Делается это всегда посредством ведьм. Так у одного богатого человека и его соседей умерло сорок голов скота. У другого человека, торговца, были умерщвлены двадцать три лошади, а когда он купил двадцать четвертую, то пригрозил ведьме, живущей по соседству, что убьет ее, если и эта лошадь околеет. Ведьма испугалась, и лошадь осталась жива. Такое околдование распространено повсеместно.

А. Н. Стрыга. «Ведьмоведение», 1882.

Колокол, висящий у дома старосты, звонил на всю деревню. Народ бежал на звук.

— Пожар? Враги? Ой, батюшки! Да куда ты прешь⁈ — раздавалось со всех сторон. Дурачок Кука бесновался вместе с толпой, то врезаясь в людей, то шарахаясь к заборам.

Мара подождала, пока поток схлынет, и пошла за всеми. Староста держал речь и явно уже заканчивал. Лицо его налилось красным, он потрясал кулаками над головой. Стоящей в задних рядах Марене ничего не было слышно.

— Что случилось-то? — спросила она у бабки Доли, оказавшейся рядом.

— А ты что, не знаешь?

Мара покачала головой.

— Ведьму наказать решили.

Толпа повалила назад. Марену с Доляной оттеснили к забору.

— Какую ведьму? Лесную, что ли?

— Ее, — со злорадством сказала старуха.

— А за что ж?

— Коровы хворают. У старосты две было: одна померла, вторая еле живая. А моя-то! Тоже лежит, не встает!

Марена вспомнила страницы травника, яркие рисунки всплывали в памяти один за другим.

— Так, может, они белены объелись? Или дурмана? Или калужницы? На болото их не гоняли?

Доля прищурилась.

— А ты почем знаешь, куда гоняли, да что ели?

Мара открыла, было, рот, но соседка ее опередила:

— А ваша как? Здорова?

— Наша здорова, — кивнула девушка. — Так мы ее всегда на лугу пасем, за деревней.

Доляна поджала губы и смолчала. Марена встрепенулась и увидела, что на дороге нет никого, кроме них. Остальные были уже далеко. Мара подхватила подол и побежала следом.

Дом горел так жарко, будто собирался согреть весь мир. Пламя охватило стены, рвалось из окон. Сгорели старые книги, поплавились обереги, от пучков трав не осталось и следа. И даже банки с клюквенным вареньем, которое так любила старая ведьма, наверняка лопнули.

Марена смотрела на огонь. Перед глазами ее, как настоящая, маячила алая лужица, и липкие капли падали на дощатый пол. Рядом кто-то ликующе крикнул и несколько голосов подхватили. Встряхнув головой, девушка спросила:

— А где ведьма?

— Погорела, — мужик с догорающим факелом в руке махнул рукой.

— Точно? — схватила его за рукав Марена.

Он досадливо дернул плечом.

— Говорю ж.

Померла. А она даже имени ее не спросила. Ведьма — и ведьма. А теперь не узнать.

Как-то вечером Зои не было дома, а мы с Яей занимались своими делами: она разбирала сушеные травы, а я читала про заклинания и привороты.

— Ты так делала когда-нибудь? — я показала Яе страницу из рукописи XV века.

— Привороты на мужчин? А зачем? — удивилась ведьмочка. — На них посмотреть достаточно.

Она рассмеялась. Да, пожалуй, ей достаточно посмотреть.

Внезапно Яя спросила:

— Кстати, что за парень провожал тебя до подъезда? На витязя похож. Или на Перуна.

Я вспомнила сон о парне, который проходил инициацию в лесу, и пожала плечами.

— Ничего особенного, друг из прошлой жизни.

— А целовалась ты с ним тоже по-дружески?

Я слегка вспотела.

— Просто секс, не думай лишнего.

— Это можно, — со знанием дела кивнула Яя. — Но будь осторожна, я тебя умоляю.

— Ладно. Только Зое не говори.

Яя обещала.

Эта ацтекская богиня олицетворяла всё самое пошлое и развратное, питалась людскими грехами и считалась настоящей чародейкой. Особенно боялись ее способности не только соблазнять, но и разоблачать неверных супругов. Если мужчина не терял голову сразу, едва увидев ее, богиня пускала в ход свои чары. Мало кто мог ей противостоять, и мужчина, ослепленный страстью, бросался к ней, даже в присутствии жены.

Нейл Тейман. «Сравнительная теология», 1964.

Пан смотрел на бокал коньяка, освещенный свечным огоньком. Четыре часа дня, и в баре тихо — люди сидят по скучным офисам, а нечисть, много лет опекавшая это место, занимается своими делами. До вечера далеко, но здесь всегда полумрак. Пан больше любил солнце, и сейчас оно светилось в бокале. Внезапно на соседний стул опустилась девушка и потребовала у бармена шампанского.

Вот это было не солнце, а, скорее, луна. И ночь, и все, что ассоциируется с ночными развлечениями. Очень белое лицо, черные волосы, кровавая помада и не менее кровавые ногти. Впрочем, это ей шло. Пан залюбовался телом, затянутом в черную кожу. А девушка залпом выпила шампанское и медленно облизнула губы. Пан поднял бровь.

— У вас, наверное, не так пьют? — спросила девушка.

— У нас?

— Ну, в Москве. Я, знаете, недавно приехала.

— И как вам тут? — заинтересовался Пан.

— Кое-что нравится. Вот вы, например, — девушка улыбнулась и наклонилась вперед.

Пан немедленно посмотрел в разрез кожаного комбинезона. Если она наклонится еще немного, молния определенно разойдется.

— Ах, как жарко, — девушка, будто прочитав его мысли, немного сдвинула бегунок молнии.

— А как нас зовут? — мягко спросил Пан.

— Ишкуина, — мурлыкнула девица и, наклонившись еще ниже, положила руку ему на колено. — Я про вас так много слышала… Давайте выпьем, что ли?

Пан махнул бармену.

— Что с тобой? — тревожно спросила Марена.

Мать не вставала второй день.

— Захворала я, — еле слышно ответила мать.

— Так надо же что-то делать?

— Ромашку завари, да и все.

— Ты и вчера так говорила.

— Ну вот и завари.

— Знахаря надо.

— Ой, да какой знахарь! Сама знаешь, нет его у нас.

«И старая ведьма померла, некого спросить», — подумала Марена, заваривая ромашку. Вот если б она сама согласилась стать ведьмой, может, и помогла бы матери. Налив отвар в кружку, она вернулась к постели. Мать лежала неподвижно.

— Ты спишь? — тихо спросила Марена.

Мать ничего не ответила. Мара тронула ее за плечо, со свистом втянула воздух и, выронив кружку, принялась трясти.

— Нет!

Марена сползла на пол у кровати, не обращая внимания, что сидит в луже. Все. Никого не осталось.

Соседки, будто притянутые запахом скорби, вереницей потянулись в дом. Не обращая внимания на Марену, они, тихо напевая заупокойную песню, обмыли мать и завернули в белую ткань.

Что ни сяду я к тебе на постель,

Ты послушай, что буду сказывать,

Что и спишь ты у нас крепким сном,

Что и спишь ты, не просыпаешься.

И закрыла ты свои очи ясные,

Запечатала уста сахарные,

И скрепила ты свое сердце

Как большой замок и крепкий камушек…

Мара сидела на лавке, глядя на все это немигающими глазами, а потом хрипло продолжила:

Ты, матушка, мать родимая,

Прилетай ко мне с того светушка,

Хоть кукушенькой — вещей птицею.

Прокукуй ты мне свою волюшку,

Чтобы знала я, бедная, что уделывать…

Мара осеклась, а соседки продолжили. Кто-то принес ветки березы, разложил вокруг покойницы, и теперь уже три бабы тянули длинное «о-о-о» — песня перешла в другую, еще более грустную, где не было слов, а только звуки, разрывающие душу. Ночь прошла в сонном гудении. Двери оставили раскрытыми, чтобы душа могла спокойно погулять напоследок. Мара, свернувшись на лавке, то задремывала, то просыпалась, когда очередная плакальщица тихо запевала новую песню. Перед рассветом все стихло.

С утра мужики вырыли могилу на дальнем конце деревни и снесли тело хоронить. Марена положила к матери поминальные ветки и ее любимую кружку, расписанную птицами. Отголосили бабы, мужики забросали могилу землей, и все пошли пировать. Только дурачок Кука все кланялся, пятясь от могилы. Соседки натаскали пирогов, меда, а Марена, за все это время не проронившая ни слова, напекла блинов и выставила на стол квас. На нее посматривали с осуждением — не поет, не плачет. Ледяная девка. Угостились, сказали много хороших слов о матери — мол, и добрая была, и хозяйственная, и веселая. В этот момент все снова с укоризной поглядели на Мару.

Проводив людей, девушка медленно убрала со стола, села на лавку и уронила руки на стол. Слезы не шли. Мать рассказывала, что Мара никогда не плакала, даже в детстве. Марена опустила голову на руки. Два покойника за последнее время. Значит, жди третьего.

На яблоне у дома закуковала кукушка.

Сегодня я проснулась с привычным уже ощущением тревоги, которая появлялась каждый раз после снов о парне и девушке. Мне было так жаль ее, особенно сегодня, когда ее постигло горе. Где это происходит? Когда? Местность не разобрать, страну тоже. Явно славянские земли, но голосов во сне я не слышу, языка не знаю. Если бы я разбиралась в старинной одежде, могла бы, наверное, сообразить, но увы, это не мой конек. Хотела, было, спросить у Зои, к чему все это снится, но она, оказывается, уже некоторое время что-то говорила и теперь требовательно смотрела на меня. Наставница сегодня была в образе старушки, видимо, для внушительности.

— Запомнила? Повтори.

Она смотрела на меня в точности как учительница в школе. Была у нас такая. Я прокрутила ее монолог в голове и послушно повторила:

— Приезжаем в деревню. Готовимся. Галю укладываем спать. К полуночи идем в лес, разжигаем огонь. Ждем Яю с мужчинами. Их будет трое, и они должны нас… коснуться. А они захотят? Вот так, прилюдно, с неизвестными девушками?

— Яя постарается — захотят, — отмахнулась Зоя. — А она постарается. Ни разу проблем не было. Дальше?

Я вздохнула. Тема-то какая деликатная. Раньше я как-то не задумывалась, что ритуал будет таким… физиологичным. Выпить, что ли, для храбрости? Наверняка, у Зои и на этот случай зелье найдется. Как эликсир страсти у Ефремова в «Таис Афинской»: три капли мне, четыре — ему…

— Сосредоточься, — сурово дернула меня Зоя. — Что ты забыла?

— Пройду через костер. До или после… объятий?

Зоя закатила глаза:

— Ты слушала меня вообще? До. Сначала становишься ведьмой, потом на тебя распространяются правила. Да не переживай ты так! Это же не конец света, каждый год происходит, все рассчитано. Мы давно привыкли, и ты привыкнешь.

Я от души надеялась, что это так.

Углы кабинета терялись в полумраке, но Иштар не спешила включать свет и сидела молча, кивая своим мыслям. Что может сделать ей одна девчонка? Даже еще не ведьма. Внезапно Иштар подняла голову.

— Радость моя, подойди-ка.

Ишкуина мгновенно оказалась у стола.

— Как там наши ведьмы?

— Пан говорит, мужиков нашли.

— Я же говорила — ты лучшая. Из тебя получится настоящая богиня.

Ишкуина скромно потупилась.

— Ты вот что, — сказала Иштар. — Погляди, кого они там выбрали.

— Только поглядеть? — хитро улыбнулась девушка.

— Погляди так, чтобы мужики передумали… Ну, ты знаешь. Тихонько. Лишний шум нам ни к чему.

Ишкуина кивнула.

С байкером было проще всего. Когда ее алый мотоцикл лихо затормозил рядом с его «Харлеем», он сразу отвлекся от беседы с товарищами. А когда Ишкуина сняла любимый шлем с кошачьими ушками, все глаза уставились на нее. Потом она улыбнулась, и Василий думать забыл о веселой девушке Яе, которую обещал покатать на мотоцикле за городом. Минус Василий.

Сергея Ишкуина обработала по дороге, минут за пять. Он остановил ее за превышение скорости, и она так слезла с мотоцикла, что инспектору показалось, будто он смотрит эротический фильм. Точнее, самое начало фильма. И он очень хотел его досмотреть. Прощай, Сергей.

К Джону Ишкуина подошла в кафетерии фитнес-клуба. Она заказала протеиновый коктейль, дала тренеру время рассмотреть ее фигуру и уронила кошелек. Забирая его обратно, она слегка коснулась мужской руки. Никакой экотуризм Джону теперь был не нужен. «Богиня», — думал он, но не мог вымолвить ни слова.

Ишкуина и была богиней измен, и она не нуждалась в словах.

Я ходила по своей квартире, как турист по древним развалинам. Вот лежит забытый сборник фантастики, но читать нет настроения. Да и захочу ли я еще его открыть? Я убрала книгу в шкаф. Ноутбук. Когда я последний раз работала? Не помню. У меня теперь будет другая работа, без компьютеров. Впрочем, если снова обратиться к Димону, может быть, это поможет и в ведьмовстве? Нет, с Димоном общаться нельзя, он друг Егора. Кольнуло в сердце.

А как же Галя? Неужели придется и ее бросить? Ну нет, я за нее в ответе, как человек и как ведьма, не знаю, что больше. Буду ей помогать. По крайней мере, пока не разберется со своей любовью. Странная у нее какая-то любовь, как в романе: безнадежная и длиной в жизнь. В реальности так не бывает, она бы давно уже на кого-то отвлеклась. Вон, сама же говорила, был у нее случайный секс. Но это ничего не изменило, она только больше воспылала к Косте, насколько это возможно. Видимо, из чувства вины за свою «неверность».

На кровати привычно лежали две подушки. «Спать на двух подушках — к одиночеству», — вспомнила я. Конечно, если человек захватил все, значит, некому покуситься, вот и одиночество. Логичная примета. Я расправила покрывало.

На кухне самой живой выглядела банка с кофе. Конечно, я регулярно тут его пила и даже не забывала пополнить запасы. А ведьмы предпочитали чай. Правда, Яя, вдохновленная моими рассказами, внезапно полюбила молоко. Надо их приучить к кофе, что ли. Будет новая традиция.

В холодильнике сиротливо лежала пара сырков. Ела я тоже последнее время не дома. А, кстати, где теперь у меня будет «дом»? В Зоиной квартире? В деревне? Или я могу жить у себя? Я снова огляделась. Хочу ли я остаться здесь? Да, нет, не знаю.

На полке лежала маленькая музыкальная шкатулка, подарок мамы на Новый год. Я стерла с нее пыль и, покрутив ручку, стала слушать мелодию из знаменитого фильма про детей-волшебников. Хорошо им — ничего не надо решать, не надо строить свою судьбу. Ты еще не был взрослым, ничего себе не придумал, просто отправился в магическую школу и там стал тем, кем положено, никаких сюрпризов. А я должна сознательно перечеркнуть всю свою человеческую жизнь и обрести новую.

Я перевела взгляд на подоконник. Там буйно росли мои растения, вот их ничего не смущало. Выбросил белые цветы спатифиллум, признавая, что его поливают вовремя и обильно. Краснела орхидея, которая просыпалась только пару раз в году. Хлорофитум выдал столько зеленых листьев, что горшка не было видно, и кустик стал похож на перекормленного лешего. А фикус решил стать деревом, клонился, бедный. Осенью надо пересадить. Снова кольнуло в сердце. Еще не хватало расплакаться над фикусом!

Взяла пылесос и поставила обратно. Перед дальней дорогой нельзя делать уборку: заметешь дорогу назад, не вернешься. Значит, не будем. Покидав в рюкзак несколько необходимых вещей, я присела на диванчик в коридоре и задумалась. Надо ли мне что-то еще? Я погладила оберег на шее. Пусть я никогда не буду с Егором, но он всегда будет со мной.

Я смотрела на новую деревянную коробочку-ларчик, которая появилась у Егора на столе.

— Это тебе, — сказал Егор.

Я взяла поделку.

— Открывай, не бойся.

В ларчике оказалась связка ключей.

— Ключи от моей квартиры. Чтобы ты могла прийти в любой момент, — краснея, сказал Егор.

— Спасибо, — проговорила я и откашлялась, потому что на секунду мне вдруг стало нечем дышать. Села на кровать и погладила рукой простыню. Егор присел рядом и приобнял меня за плечи.

— А почему у тебя льняные простыни? — с усилием я переключила беседу.

— Мне нравится натуральное, грубое, ощутимое. Дерево, лен…

— О, ты мне тоже нравишься, — я ущипнула Егора.

— Да, я грубый и ощутимый.

— И натуральный.

Егор крепко сжал меня в объятьях и не дал больше сказать ни слова. Когда мы очнулись, была уже ночь. Мы лежали в темноте. Но она была не полной: фонарь за окном изливал свет на стол, где жило деревянное царство Егора. Шкатулки-дома, фигурки-жители. Казалось, они только и ждут, когда мы заснем, чтобы начать свою тайную жизнь. Егор спал, но мне не хотелось: жалко было терять время нашей последней ночи. Я сжимала оберег и физически чувствовала, как отсчитываются минуты, растворяются, исчезают. Я ведь до сих пор не решила, что лучше — дарить любовь всем или одному? Впрочем, какой может быть выбор, если на кону — человечество? Героями не рождаются. Просто настал мой черед.

Если завтра я еду в деревню, нам нельзя будет видеться. Если завтра я еду… Значит, должна сделать так, чтобы он меня не вспомнил.

Егор открыл глаза:

— Ты как каменная. Болит что-нибудь?

Я сглотнула:

— Кошмар приснился.

Нет, Егор, я вру. Кошмар ждет меня чуть позже.

Егор взял меня за руку.

— Т-ш-ш, это сон, просто сон.

Дыхание его стало тише, и он уснул, не выпуская моей руки. Я смотрела на него до самого рассвета, а утром сделала чай, рецепт которого навсегда отпечатался в моем мозгу. Я ведь прилежная ученица, с большим будущим.

Егор, кажется, задремал за столом, а я огляделась, чтобы не оставить ничего своего, положила ключи на тумбочку и тихо вышла, захлопнув дверь.