Широко известна история дочери богини плодородия, украденной владыкой подземного царства, — драматическая, но, к счастью для людей, не трагическая. Мать оставила свои обязанности, поставив под угрозу все сельское хозяйство, и жила у входа в Тартар, пока ее зять не согласился на компромисс.
Нейл Тейман. «Сравнительная теология», 1964.
Церера поставила духи обратно на полку, надела туфли и собралась уже выходить, когда в сумочке звякнул телефон. Она достала трубку, скучающе пробежала сообщение и так резко поднесла смартфон к лицу, что едва не ткнулась носом в экран.
— Опя-я-ять, — протянула она, секунду подумала и набрала номер. — Алло? Дочь, ты опять?
— Что именно? — раздался невинный голос с той стороны. — И, кстати, привет.
— Ты давно уже не подросток, не надо мне ничего доказывать. Что за скандал? Что за слухи?
— А, ты про это, — весело сказал голос. — Это не слухи. Я выхожу замуж за горнорудного короля.
— Дебош в ночном клубе «Дыра» — это что, помолвка⁈
— Не было никакого дебоша. Просто повеселились. А что?
— Так, — сказала Церера придушенным голосом. — Я вылетаю к тебе немедленно.
— К чему такая спешка?
— Желаю познакомиться с потенциальным зятем.
— Ладно, — невозмутимо сказала дочь. — Прилетай. Тебе понравится — он очень обеспеченный человек.
— Это его единственное достоинство? — процедила Церера.
— Чья бы корова мычала, — ехидно сказала дочь. — Сама за бизнесмена вышла, к нему переехала и ничего, нормально.
— Хорошо мычит тот, кто мычит последним, — веско ответила богиня. — Жди.
Она нажала «отбой», сунула мобильник в сумочку и задумалась.
Леший многолик: это одновременно и животное (медведь, волк, филин, заяц), и растение (сосна, ель, береза, дуб, осина), и человек, и ветер, и дух лесной. Может быть листом или грибом. На Русском Севере считали, что лешие делятся на лесовиков, боровиков и моховиков. Могут вредить людям, если те нарушают правила хозяина леса, а могут и помочь: на охоте, при выпасе скота или в сборе грибов.
Н. Н. Духовитый. «Нечисть у славянских народов», 1977.
Перед рассветом прошел дождь. Утро было теплым, ласковым, но уже чувствовалось: днем накатит жара. Солнечные лучи высушили траву и скамейку у дома. Пан сидел, зажмурившись и подставив лицо свету. Потом достал флейту сякухати и затянул тихую мелодию.
— Гхм.
Пан повернулся. У покосившейся калитки стоял старичок в замызганных штанах и рубашке, будто сшитой из картофельного мешка. Он держал ведро и две удочки. На ногах у старика красовались неожиданно блестящие сапоги.
Старичок проследил за взглядом Пана и кивнул:
— Колдовство, ядрить его в корень.
Приглашающе махнул, и Пан убрал флейту и поднялся. Идти было недалеко — до старого причала. Пан сел на мостки, не жалея костюма. Минут десять прошло в молчании.
— Как тут вообще, Петрович? — нарушил тишину Пан.
Старичок пожевал губами.
— Русалки шалят. А так ничего, спокойно.
Пан покивал.
— Редко наезжаешь, — укоризненно сказал старик. — Променял нас на городской люд.
— Да все как-то работа, — пожал плечами Пан.
— Знаю, какая работа у тебя. Зоя уж рассказывала. Хотя она и сама тут нечасто последнее время… Новенькую, говорят, нашла? Хороша новенькая-то?
— Хороша. Сегодня ведьмой станет.
Еще помолчали.
— Может, вернешься? — спросил Петрович. — Порядок тут нужен. А за ведьмами пусть Зоя следит.
Река была ровной, гладкой. Поплавки стояли на месте.
— Мутно мне здесь, — признался Пан. — Тошно. Сколько лет прошло, я уж все переменил, а как приеду — я все тот же.
Старичок покивал.
— Помню, помню, как ты в нас не верил, — он хихикнул и снова стал серьезным. — Ты б забыл ее, а? Всем хорошо бы стало. Простил бы. Ведь давно уж никого не осталось, только мы. А нам вместе держаться надо.
— Нечего мне прощать, — покачал головой Пан.
Петрович пригорюнился. Тут на причал выпрыгнула большая рыба, побилась о доски и одним прыжком нырнула в ведро. Над водой пролетел тихий смех.
— Издеваются, собаки драные, — сказал леший. — Ладно, на уху хватит.
Конечно, он сказал «собаки». Просто другими словами.
Я, разбуженная звяканьем посуды, не испытывала никакого желания вскакивать с утра пораньше. Мне снова снилась девушка. Что у нее там случилось с венками? Я полежала, вспоминая. В избушку зашел Пан, откашлялся. Зоя, судя по звукам, налила ему чаю, наверняка предложила меда и села рядом. А я лежала и слушала, о чем они говорят.
— Не звонила она больше?
Пан отрицательно помычал.
— Где у них битва будет — не сказала?
Молчание.
— Надеюсь, не здесь? — сварливо проговорила Зоя. В своей старушечьей ипостаси она всегда ворчала. — У нас тут дело, если ты не забыл.
— А я причем? — с вызовом сказал Пан. — Я, что ли, ее просил?
— Ты как раз очень при чем. Она тебя ревнует, вот и пошла на Иштар войной.
— Нет, — упрямо ответил Пан. — Это из-за наших общих трений. По поводу учениц и вообще…
— То есть раньше Цереру наши проблемы особенно не волновали, а тут вдруг бах — и война? — иронически сказала Зоя, звеня посудой.
— Ты же сама говорила, что она относится к проблеме несерьезно!
— Говорила, — неохотно признала Зоя. — Но так тоже нельзя. Невовремя. Нам надо ночь провести, а тут черт-те что. И у меня плохие предчувствия.
Пан встревоженно сказал:
— Я всегда верил твоим предчувствиям.
В ту же минуту зазвонил его телефон, и я проснулась окончательно. Набросив на себя одежду, я вышла к столу и посмотрела на Пана. Зоя тоже смотрела, очень пристально. Мед капал у нее с ложки на стол.
— Да, — сказал Пан. — И как теперь? Что⁈
Я чуть не пролила чай мимо чашки.
— Постой, но я-то тут каким боком? Что значит «у меня гарем»⁈ — кипятился Пан. — У тебя самой, небось, гарем, вот и попроси кого-нибудь из твоих аполлонов, пусть они разбираются. Ах, женщина… Ладно, уймись. Уймись! Перезвоню.
Пан отложил мобильник и потер лицо. Зоя, глянув на меня, продолжила сверлить его взглядом.
— Короче, — глухо сказал Пан. — Церере надо срочно уехать. Она подняла старый свод законов: вызов просто так отменить нельзя; если поединок инициировала женщина, сражаться должна женщина. Такие дела.
Зоя закатила глаза:
— Я тебе говорила, что бабы тебя?..
— Говорила. Осталось найти нужную бабу, — Пан оглядел нас и галантно добавил: — То есть, женщину.
Тут я впервые за это утро подала голос:
— А в чем, собственно, дело?
Зоя с Паном посмотрели на меня как на умственно неполноценную.
— Ты что, не слышала?
— Слышала. Я только не поняла, в чем проблема. Можно же любую из богинь попросить. Вы-то их всех, небось, знаете.
— Да кто ж захочет ставить свою силу на кон! — Зоя стукнула кулаком по столу. — Боги не захотят рисковать, а человек не справится.
— А ведьма? — тихо спросила я. — Ведьма справится?
Зоя и Пан переглянулись.
— Возможно, — осторожно сказала Зоя. — Если молодая, талантливая, если сил хватит. Если Иштар в действительности не богиня, как я подозреваю. Довольно много «если».
— Сегодня ночью я стану ведьмой, — так же тихо сказала я. — Может быть…
Зоя вопросительно глянула на Пана.
— Шансы есть, — медленно сказал он. — Можно попробовать. Может, успеем ее подготовить.
— Только ты сначала ведьмой стань. А то сражаться она собралась! — ворчливо заявила Зоя. — Через костер пройди, а потом поговорим.
В глазах ее прыгала тревога. Рисковать любовью? Нет, не захочет. Будет отговаривать.
Пан внезапно добавил:
— А еще вызываемая сторона имеет право назначить время и место.
Зоя закатила глаза.
— Я так и знала…
Тут у Пана снова зазвонил телефон.
Иштар удовлетворенно смотрела на экран ноутбука. Вот, теперь все идет как надо. Никого равного ей по силе в округе нет, да и кто захочет рисковать? Нынче все, кто остался, за силу держатся. А Пану не до того, у них там колдовская ночь идет псу под хвост, мужчины-то тю-тю. В крайнем случае, выставят на поединок кого-нибудь из нечисти, а это оскорбление, конечно, но она в любом случае справится.
Иштар взяла мобильник.
— Пан, дружок, как жизнь? А, ты уже слышал последние новости? Так вот, поскольку царица полей слилась, у вас полно времени до полуночи, чтобы найти замену, — в трубке раздались возмущенные звуки. — Что? Прибуду в Залесово, так и быть. Видишь, какая я добрая?
Иштар положила трубку и, промурлыкав под нос какую-то песенку, крикнула:
— Ишкуина! Вызови машину на вечер!
— Может, я вас подвезу? — выглянула из-за двери Ишкуина.
— Ты в своем уме? Я еще на мотоциклах не ездила! Кыш с глаз моих и до вечера не показывайся!
Ишкуина исчезла, Иштар откинулась на спинку кресла. А что, интересная мысль. Нечисть будет в шоке.
Галя вызвалась помочь Зое готовить завтрак, а мне есть не хотелось. Ничего не хотелось. Время как будто остановилось, и я застыла в одной долгой минуте, как муха в меду: лапками шевелить можно, а деться никуда нельзя.
Я медленно пошла по улице, разглядывая разнокалиберные дома. Вот недостроенный коттедж, возле него возятся рабочие. Больше курят, чем работают. Видимо, хозяина нет, а бригадир, если он вообще существует, завалился спать или пошел бухать к соседям. Вряд ли здесь обитает нечисть. А вот обычный деревянный дом, покосившийся забор. Тут могла бы жить ведьма, но нас всего-то три. Может, кикимора? Или ей положено сидеть в болоте?
На порог вышла старушка в черном платье, цветастом платке и с ведром, медленно пошла к колодцу. Никаких спортивных костюмов, в которые, как говорила мама, цитируя какой-то старый фильм, «облачились даже самые отсталые слои населения». Старушка тоже вряд ли имеет к нам отношение. Впрочем, как знать. Домовой, к примеру, выглядел как обычный консьерж, да и Зоя с Яей, когда не меняли облик, ничем не отличались от человеческих женщин.
Я дошла до конца улицы и на маленькой площади увидела старинный замшелый колокол, до половины врытый в землю. Что-то он мне напоминал. Если бы висел на столбе… Мне почудился далекий звон. Да, такой я видела во сне. Получается, я Залесово видела? Или такие колокола в каждой деревне стояли? Как тревожная кнопка, на случай пожара или разбойничьего набега. Я развернулась и пошла обратно. Впереди маячил лес. Можно ли мне туда ходить до наступления ночи? Решив, что я почти что ведьма, а ведьме никто не указ, я решительно зашагала по тропинке.
Листья шумели, хотя ветра не было. Я сразу вспомнила рассказ Зои о духах леса. Покажутся они мне? Или, пока я еще человек, постесняются? Тропинка вывела меня на берег реки. У воды был старый причал, а чуть в стороне лежало бревно с заботливо обломанными или обрубленными сучьями, словно созданное для сидения и созерцания. Я приняла приглашение и уселась. Достала телефон. Нет никаких сообщений. А я так привыкла, что Егор мне пишет каждый день. Открыла переписку:
Егор: Как жизнь? Сегодня увидимся?
Я: Пока не знаю. Много работы.
Егор: Со-чувствую. Со-берись!
Я: Со-мневаюсь, что со-берусь.
Егор: А еще со-скучился.
Я: Тогда давай скучимся. Ну ее, эту работу!
Егор: Со-гласен!
С кем я теперь буду играть словами? Я убрала телефон, борясь с желанием выбросить его в реку… Или написать Егору. На реке было тихо, только где-то пела птица и время от времени раздавался одиночный всплеск.
— Рыба? — вслух сказала я.
Над водой рассыпалось хихиканье, такое тихое, что я не смогла бы поручиться, что мне не показалось. Неужели я так и не увижу ничего чудесного?
— Ну, здравствуй, — раздалось за спиной, и я подпрыгнула.
Рядом стоял старичок. Кажется, его я видела вчера, когда мы с Галей хотели отломить ветку от яблони.
— Вы леший? — робко спросила я и почувствовала себя неловко.
Старичок кивнул и, кряхтя, уселся рядом.
— Зови меня Петрович.
Я лихорадочно соображала, что у него спросить.
— Давно тут живете, Петрович?
— Давненько, — протянул мой собеседник и сообщил: — А ты — Аи.
Я кивнула. Он достал старую трубку и неспеша раскурил.
— Ну как, готова ведьмой стать?
Я вспомнила, как учителя на выпускном спрашивали: «Готовы ли вы вступить во взрослую жизнь»?
— Готова, — сказала я.
Старичок покачал головой.
— Врешь, небось. Вижу, что вопросы у тебя есть. Что ж Зое не задала?
— Не все можно спросить, — пробормотала я.
— Ладно уж, давай, может, и помогу.
Но у меня в голове крутилась какая-то ерунда.
— А русалки и правда существуют?
Леший вдруг свистнул так, что звук далеко прокатился по воде. Раздалось хихиканье, теперь уже явственное.
— Вот.
— А духи леса?
Старичок заухал совой, и за ним, где лес был погуще, плавно, как в оркестре, прошумели листья — одно дерево заканчивало, второе начинало. Потом все стихло. Петрович довольно заулыбался, попыхивая трубкой.
— Убедилась? Думала, все враки?
Я пожала плечами.
— Но я же их не вижу.
— Ничего, сегодня ночью увидишь. После костра.
Я вспомнила, что мне еще предстоит, и поежилась.
— Не бойся, милая, — лесовик похлопал меня по руке. Кожа у него была коричневая и сухая, как кора у старого дуба. — Не жечь же тебя будут.
— А если я передумаю, — шепотом спросила я, — все пойдет к черту?
Старичок с сомнением пожевал губами и несколько неуверенно сказал:
— Не передумаешь. В тебе силы много, куда ж ты ее денешь? Ведьме — ведьмовское.
Я потрогала оберег на шее, он был холодный. Мало во мне сегодня силы.
— Ты скажи Зое, она тебе зелье сварит, успокоишься.
— Да я и сама могу, — пробормотала я.
— Вот видишь? Ты — настоящая ведьма, — леший снова похлопал меня по руке, на этот раз — одобрительно.
Мне бы его уверенность.
— Пойдем, — внезапно сказал лесовик. — Ушица сегодня хороша, а ты неемши.
Я поняла, что действительно голодная.
Шли долго. То ли лес оказался больше, чем я думала, то ли лешие ходят своими дорогами, то ли Петрович демонстрировал мне местные красоты. Тут было, на что посмотреть — каждый куст, ветка, гроздь ягод просились на заставку для телефона. В самой чащобе стояла маленькая бревенчатая избушка, поросшая мхом, травой и даже деревцами — с двадцати шагов уже и не разглядишь.
Внутри все было просто и основательно: печка, массивный стол и лавки. Пахло деревом и трубочным табаком. На столе лежали какие-то бумаги.
— Из лесничества прислали, — сказал старичок, собирая листки.
На мой недоуменный взгляд он ответил:
— Лесник я. А что люди столько не живут, так это начальство не помнит, — он с удовольствием засмеялся.
Уха действительно была хороша, к ней полагался свежевыпеченный хлеб с солью.
— Есть тут одна баба, сама печет, мне приносит. Хорошая баба, кровь с молоком… и хлебом, — леший усмехнулся собственному каламбуру и, поколебавшись, достал большую прозрачную бутылку. Я пить отказалась: у такого мужичка, небось, какой-нибудь волшебный стоградусный самогон, от которого, чего доброго, в кикимору превратишься.
Выпив, Петрович рассказал, как русалки ему сегодня всего одну рыбину дали.
— Так вы же можете их наказать!
Старичок махнул рукой:
— Да пусть резвятся. Раньше они вообще под водяным ходили, да он сплыл куда-то, сгинул, вот я за ними и смотрю. Они ничего, мирные. У нас уже лет сто здесь утопленников не было.
Леший выпил порядочно и пару часов развлекал меня байками о духах и навках, а потом рассказал, что леших тоже раньше было поболе, в каждом лесу. Бывали конфликты и пирушки, лешачиные свадьбы и розыгрыши. Однажды, век или два назад, наш хозяин проигрался в карты соседу.
— Представляешь, всех своих белок отдал! Так потом ученые это назвали «внезапная миграция», во как.
— А как же вы без белок?
— Ничего, на следующий год они обратно перебежали.
Выпив еще, Петрович перешел к откровениям:
— Была у меня жена, лешачиха. Что смотришь? Мы не ведьмы, нам можно. Я ее из деревни сманил. Давно, лет триста назад, что ли, или четыреста. Аграфеною звали. Любил ее — ух, как любил! Красивая была — не представляешь. И добрая: людям помогала скот пасти. Тогда прямо в лесу пасли, — пояснил он. — А она присматривала, даже пастух был не нужен.
— И что с ней случилось? — тон лешего явно подсказывал, что ничего хорошего случиться не могло.
— Померла в родах. Ведьмы рядом не оказалось, ну и вот, — печально закончил старичок. — А сынок мой вырос, подался на Север. Сначала весточки от него получал, а потом нет. Видно, тоже сгинул.
Леший строго посмотрел на меня:
— Нельзя без ведьм, ясно тебе?
Я покаянно покивала. На прощание расчувствовавшийся леший дал мне краюху хлеба.
— Иди вон по той тропинке, никуда не сворачивай.
Подавив желание ослушаться и посмотреть, что будет, я пошла по указанному пути и действительно, минут через десять оказалась у нашей избы.
— Где ходила-то? — для порядка проворчала Зоя.
Я закрутила головой. Гали рядом не было.
— Нет ее, уснула от избытка свежего воздуха.
— У лешего в гостях. Он хлеб передал.
Я достала из кармана сверток, но вместо хлеба увидела три шишки и желудь.
Чародейки в Купальскую ночь ходили собирать волшебную тирлич-траву, которая растет на берегах больших рек. Срывать её нужно через золотую или серебряную гривну-оголовье, а кто носит ее при себе, тот не будет бояться ни дьявола, ни духа, ни злого человека.
А. Р. Иванова. «Современный травник», 1969.
Мы сидели на лавочке, когда Галя вскрикнула:
— Смотри!
Недалеко от нас ворона что-то терзала. Или кого-то. Глазастая Галя увидела жертву и побежала спасать, я за ней. Ворона недовольно каркнула и улетела, но мы подоспели слишком поздно.
— Как жаль, — Галя дотронулась до очевидно мертвой ласточки и неожиданно сказала: — Давай ее похороним.
Я не стала возражать. Мы выкопали руками ямку на краю поля, молча похоронили ласточку и вернулись к дому. Настроение у обеих было не очень, и мы с Галей решили прибрать в комнатах наверху. В любой непонятной ситуации делай уборку, тут мы с ней были единодушны. То-то у нас в квартирах было чисто. У меня точно было, до самого последнего времени.
Вытерли пыль, вымыли пол, а потом сели разбирать старые вещи. Я нашла веретено и долго его разглядывала. Не похоже на сувенирное, настоящий древний инструмент. Или как его назвать? Да, инструмент. Деревенские ведьмы, видно, не только зелья заговаривали, а зерно сеяли, урожай собирали, готовили, пряли, как все нормальные женщины. Я вспомнила, что славянская Мокошь, Великая Мать, была покровительницей не только плодородия, но и прядения, могла запутать кудель, если хозяйка отлынивает, или, наоборот, помочь. Кстати, она, видимо, до сих пор жива и действует? Я вспомнила, как Зоя упоминала в ироническом ключе Цереру-Мокошь. Неужели та самая?..
Среди книг Гале попался древний травник, в который она с удовольствием погрузилась. А я разглядывала стеклянные флакончики с полустертыми надписями. Выдохлись или еще работают?
— Ведьмы правда ищут цветок папоротника? — подняла голову Галя.
— Только в сказках, — улыбнулась я. — Разве что тирлич-траву собирают.
— А что это за трава? — сказала девушка, листая справочник.
— Золототысячник, — я ткнула пальцем в страницу. — Для кишечника, от воспаления легких и от экземы. Ну, зависит от того, куда приложить.
Галя задумчиво кивнула.
— Знаешь, почему он так называется? — я рада была отвлечься от мрачных мыслей и заговорила специальным таинственным голосом. — Говорят, один богатый купец заболел и обещал пожертвовать бедным сто золотых, если исцелится. Дали ему траву, он выздоровел и обещание сдержал. С тех пор в рецептах этот ингредиент секретно писали: «сто золотых», чтобы никто не догадался. А один переписчик ошибся и прибавил лишний ноль.
Галя слушала, развесив уши.
— Но это, скорее всего, тоже сказка, — призналась я, подошла к окну и посмотрела на небо. Пока мы болтали, солнце все клонилось и клонилось к лесу и никак не могло уйти. Я и сама не хотела, чтобы наступала ночь, но и сколько может длиться этот мучительный день? Я чувствовала себя ласточкой, которую терзает ворона. Деликатная ворона, нерешительная.
Внизу что-то загрохотало, и послышалось энергичное проклятье. Мы поспешили вниз. Зоя стояла и сердито смотрела на осколки у себя под ногами.
— Разбила… Одно полезное лекарство, — глянув на Галю, сообщила ведьма. — Снотворное.
— Давайте я помогу, — Галя кинулась собирать осколки.
Я посмотрела на Зою и решила сварить новое. Скоро пригодится. Ведьма кивнула, отвечая на мой вопросительный взгляд и сообщила, что пойдет в гости, а мы уж тут сами как-нибудь. Интересно, к кому из нечисти она отправилась? Когда Зоя ушла, ко мне в кухонный уголок просочилась Галя.
— А можно, я попробую? — прошептала она.
Я с сомнением посмотрела на нее.
— А давай.
Хулиганить так хулиганить.
— Ты только говори, что делать.
Когда отвар был готов, мы поймали мышку, доверчиво пришедшую погрызть сырные крошки. Надо было видеть Галю, которая сначала пряталась за шкафом, а потом азартно, роняя мебель, догоняла зверька, лавируя между лавками. Мы, чувствуя себя садистами-учеными, посадили зверька в коробку и выдали ей каплю зелья. Мышь не отказалась. Получилось вполне прилично, по крайней мере, на существо таких размеров оно действовало. Мышь мирно посапывала, и мы аккуратно положили ее в уголок. Пусть отсыпается. Галя, глядя на нее, тоже зевнула.