Ровно в восемь часов утра Смирнов, «трудный ребенок», четырежды остававшийся на второй год, войдя в класс, уронил шкаф. Шкаф развалился на доски, груду фанеры засыпало землей и битыми керамическими черепками от цветка, который стоял на шкафу. Анна Сарафанова уже две недели работала учительницей истории, вела уроки в кабинете математики и несла полную ответственность за сохранность чужого кабинета. К счастью, двоечник Смирнов был сыном пролетария, а не буржуина. Пока шел урок, он подметал пол, убирал, сколачивал шкаф, расставлял в нем книги и в конце концов отремонтировал все так, что получилось даже лучше, чем было. Его одноклассники, как водится, спали, делая вид, что внимательно слушают. Класс оживлялся три раза. В первый раз это случилось, когда в кабинет вошла завхоз с требованием всем учащимся предъявить сменную обувь. Трое учеников тут же отправились в коридоры мыть полы. Второй момент оживления произошел, когда Анна попыталась освежить в мозгах своих подопечных знания, полученные в прошлом году.
— Что случилось в 1640 году?
Народ безмолвствовал.
— Подсказка: это случилось в Англии, — намекнула Сарафанова, имея в виду буржуазную революцию.
— Я знаю! Абрамович купил «Челси»! — крикнул кто-то.
Третий раз ребята оживились, когда в класс ворвался один из учеников, которых выгнала в коридор завхоз. На нем был надет халат, в руках — швабра. Класс радостно захохотал, ребята обрадовались возможности повеселиться и не слушать всякую скуку про промышленный переворот и индустриальное общество.
Во время второго урока в класс явился Перцев по прозвищу Фурункул. Он учился в седьмом классе, не успевал по всем предметам, на уроки не ходил, а гулял по коридорам, к облегчению учителя, но к несчастью для тех, кого там встречал. Сегодня Фурункул решил наведаться в класс Анны, чтобы пообщаться с друганами. Анна его выгнала, в ответ он ее обматерил, а потом долго стучал в дверь, которую Сарафанова заперла изнутри, вытолкав Фурункула в коридор.
На третий урок пришел класс вовсе невменяемый, волею судеб помеченный буквой «Г». Ворвавшись в класс, ребята зачем-то стали кидать из окон вещи — и свои, и, главное, учительницы математики, хозяйки кабинета. Выкинуть попытались даже одного из мальчишек: без визга и мата, разумеется, не обошлось. Не прекратились вопли и со звонком. Громкость у восьмого «Г» не регулировалась. Слушали Анну человека три от силы, но у них это, конечно, не получилось.
— Леха! Дай списать географию! — орала одна девочка.
— Степанова, ты дура! — доносился вопль с другого ряда.
— Аллах, Аллах, — бубнил еврейский мальчик по фамилии Кац, почему-то убежденный, что евреи — мусульмане.
Одноклассники любили обсуждать его национальность, хотя не знали, что же в ней особенного. Кац не видел в том беды и с удовольствием участвовал в игре в свою как бы дискриминацию.
— Смотрите! Трахальгар! — с восторгом крикнул кто-то, обнаружив на доске название мыса, где погиб адмирал Нельсон. Анна не удивилась. Подростки обладали необыкновенной способностью видеть сексуальный смысл в любом слове.
Прошло минут двадцать урока, когда в класс вошла девочка Алиса. Она начала гулять по классу, подходя то к одному ученику, то к другому, чтобы поговорить за жизнь.
— Я сейчас, Анна Антоновна, — заверила Алиса оторопевшую учительницу, поправила шевелюру успевших отрасти обесцвеченных волос с каштановыми корнями и продолжила обход.
И тут Анна Антоновна не выдержала. Она заорала. Ее крик был громче, чем тот крик, которым к восьмому «Г» обычно обращались учителя, поэтому ребята притихли. Срывая голос, Анна сообщила им все то, что думает о людях, которые не знают, как надо вести себя сидя за партой. Затем одна из девочек, только что ругавшаяся на одноклассников матом и помогавшая перекидывать по классу чей-то пинал, обиженно заявила:
— Вы не имеете права нас оскорблять!
Занятия в восьмом «В» и восьмом «Е» Анна отбубнила как машина, будучи не в силах реагировать на выходки, например на перестановку парт и броски учебниками. Карта войн Наполеона, отпечатанная в годы тоталитаризма, пережившая Вторую мировую и служившая исправно многие годы, рассыпалась на части в конце пятого урока. Так что на шестом пришлось обходиться без нее. Впрочем, восьмой «Б» все равно не мог работать. В классе было пять волейболистов, они пришли со сломанными пальцами: писать было нельзя, а слушать, стало быть, незачем.
— Франция стала конституционной монархией, — сухо излагала учительница. — Теперь у нее был парламент, депутаты…
— Анна Антоновна! — вскрикнула Рита, одна из спортсменок. — А можно сказать?
— Ну, скажи.
— В седьмом классе есть пацан по кличке Депутат! А курит он «Парламент»!
Класс опять расхохотался.
— Рита, хватит. Это не по теме.
— Ладно-ладно! А можно вопрос?
— Он по теме урока?
— Конечно.
— Ну?
— А что такое «контрацепция»?
После урока Рита задержалась, чтобы ещё раз поговорить о контрацепции, и между делом согласилась убрать класс. Большая удача! Рита мела пол и вслух рассуждала:
— Вы же молодой учитель, блин! Зачем все эти важности? Зовите нас по прозвищам! Утева — Утка, Рассадников — Щетка… прическа такая, вы ж видели… Рагимов — Красти-Клоун. «Симпсонов» смотрели?
Возникнув в дверях, Красти крикнул:
— А ты Рита-Брита!
Рита бросилась за ним, Сарафанова вздохнула с облегчением. Но она рано радовалась. Когда учительница надевала куртку, Брита вернулась.
— Ан-Антоновна! А вы на дискотеки часто ходите? Я рэп люблю! А вы?
Настырная девчонка не отстала от Сарафановой и тогда, когда они вдвоем покидали здание школы.
— Ты где живешь? — намекнула Рите учительница.
— Я вас провожу, — беспечно ответила девочка. — А вы к нам на тусу пойдете? Только вот не надо говорить, что вам и правда нравится история, эта скукотень! А, кстати, интересно: вы перед уроком весь параграф учите? В натуре? Наизусть?
Учительница возмутилась и объяснила, что исторический процесс составлен из годов, веков, эпох, а вовсе не из параграфов.
Потом попыталась рассказать своей подопечной, зачем вообще нужно учиться. Говорила о свободе, о богатстве и о бедности, о Родине, правительстве и правде. Это было глупо, но натура Анны Сарафановой требовала подвига.
Некоторые из ее сокурсников увлечены Че Геварой, анархистами и революционерами; другие — монархией; третьи — исламом; есть даже те, кто симпатизирует изгою цивилизации Гитлеру. И все они сознают, что теракты не приводят к революциям, а революции — к эпохе справедливости. Важны идеи и практическое их воплощение. Для Анны самой действенной казалась идея просвещения народа. Именно этот вид деятельности был больше всего ей по душе. Вдохновлял также факт, что идея народного просвещения с треском провалилась в истории только однажды, в далеком 1874 году, когда прогрессивная молодежь попыталась «пойти в народ».
Рита выслушала учительницу, а затем спросила:
— У вас есть парень?
Нет, парня у нее не было. Но авторитет терять нельзя.
— Есть, — сказала Анна.
— Как его зовут?
— Его зовут Андрей.
Так зовут аспиранта из архива, немного скучного, но милого. С момента их знакомства, окончившегося громкой ссорой, прошло уже довольно много времени, но этот необычный человек почему-то не шел из головы Сарафановой.
— А моего — Толян. Мы с ним пока не фачились, но будем. Раньше я мутила с Серым. А до того — с другим Серым. Кстати, меня Щётка любит. А я его — нет. А что бы вы сделали на моем месте?
— Ну… Я бы постаралась не морочить парню голову понапрасну.
— Чё, сделать так, чтобы он меня разлюбил?
— Ну, да, наверно.
— Нафиг надо! — заявила восьмиклассница.
Тем временем они дошли до дома, где жила учительница.
— Связистов, 14. Ясно, — заявила девчонка.
Анна открыла дверь подъезда, они поднялась на четвертый этаж. «Неужели в квартиру пойдет?». Рита остановилась у двери. Анна вошла в квартиру. Ученица заглянула с любопытством, обшарила глазами прихожую. Внутрь не пошла, но с удовлетворением сказала:
— Ну, вот я и знаю теперь, где вы живете!
Угроза была это или нет, Анна так и не поняла.
Она разделась, умылась, согрела борщ и уселась с тарелкой в руках перед экраном телевизора. На Первом канале ведущий «Новостей» рассказывал о том, что найден источник, подтверждавший факт, и ранее приходивший в голову отечественным ученым, о том, что Петра Первого подменили во время Великого посольства. О том, что документ обнаружила исследователь Анна Антоновна Сарафанова, сказать, разумеется, позабыли. Или не посчитали нужным это сделать. «Журналисты, что с них взять! — простила телевизор Анна. — Кто бы мог подумать, что о моем открытии сообщат по центральному телевидению! Это ж надо! Учусь на пятом курсе университета, а уже такое достижение!»
— А теперь, — сказал ведущий, — слушайте комментарий доктора исторических наук профессора Ивана Петровича Думского.
На экране появился важный дядька и заверил публику в несомненной подлинности письма.
«А как он может знать? Он разве изучил письмо? — подумала Анна. — Да и что это за доктор? Я не слышала про такого ученого».
Впрочем, это было и не важно. Главное, что находка признана! А аспирант не верил. Дурачок! Хотя и симпатичный.
Она так заслушалась Думского, что съела две с половиной тарелки борща: материальный эквивалент своего сегодняшнего заработка.