Глава 40

Александр Петрович накануне снова угодил в карцер: на этот раз за то, что пытался внушить младшему надзирателю, что письмо от Прошки к Софье поддельное. Он сидел на полу и мысленно сочинял письмо Нинель Ивановне в женскую колонию, собираясь записать его по возвращении в общую камеру, когда за стенами раздались странные звуки. Сначала возбужденные крики, потом выстрелы и взрывы, рев толпы.

Филиппенко заметался в своем каменном мешке, как тигр в клетке. Он не мог даже предположить, что происходит. Воображение рисовало самые разные картины: пожар (если так, его непременно забудут выпустить, и он погибнет), война, падение атомной бомбы, бунт заключенных (наиболее вероятно, но совершенно бесперспективно).

Шум усиливался. Невидимые руки разбивали невидимое стекло, нажимали на невидимые курки, рушили невидимые преграды. Невидимые ноги в воинских сапогах или армейских ботинках топали по коридорам. Ничего хорошего все эти происшествия не сулили. Спрятаться в карцере было негде. Александр Петрович забился в угол и приготовился к худшему.

Послышались удары по железной двери карцера. Народу в коридоре, судя по всему, было немало. Все орали, возмущались, матерились — теперь Филиппенко уже разбирал отдельные слова, но сути происходящего по-прежнему не понимал.

— Отпирай, собака!!! — крикнул кто-то.

— Отпирай, а то застрелим! — присоединились несколько голосов. — Ну, живо, ключ достал!!!

С замиранием сердца Александр Петрович услышал лязганье замка. Ему казалось, что дверь открывается медленно, как фильмах ужасов. А потом — буквально за какое-то мгновение — карцер наполнился людьми, ликующими, радостными, кричащими. Филиппенко не успел ничего понять. Его подхватили и вынесли наружу.

Александр Петрович никогда не летал во снах, никогда не прыгал с вышки с парашютом. Сейчас он первый раз в жизни почувствовал себя птицей.

— Да здравствует Филиппенко! — кричала толпа.

Люди несли его на руках.

— Да здравствует свобода!

— Да здравствует Петр I!

Голова Филиппенко кружилась: от счастья, от волнения, от высоты, от неожиданного потока свежего воздуха. Неужели это случилось⁈ Неужели он свободен⁈

Толпа быстро соорудила небольшое возвышение из обломков, образовавшихся во время штурма. Александру помогли на него взобраться. Отсюда, сверху, ряды восставших оказались многочисленней, чем думалось изначально. Многие спешили запечатлеть исторический момент на фото- и видеокамеры. Петровские триколоры реяли над тысячами ликующих лиц.

Снизу Филиппенко протянули мегафон.

— Товарищ! — попросил какой-то человек с усами и бородой. — Объяви всем свое мнение о роли Петра I. Народу необходимо услышать правду.

Душа Александра Петровича преисполнилась торжества. Наконец-то этот момент наступил! Наконец-то он это сделает — вернет старую историю в положение официальной! Прежние учебники вернутся в классы, прежние учителя будут вдалбливать прежние знания прежними методами, прежние профессора будут по-прежнему нападать на «альтернативную хронологию». И эта хронология снова станет модной! На ней опять можно будет зарабатывать деньги!..

— Фи-лип-пен-ко! Фи-лип-пен-ко! — скандировала толпа.

Да, под своей фамилией делать это, конечно, уже не получится. Но можно взять псевдоним! И тогда снова: здравствуйте, слава, поклонники, деньги!

— Петр I был российским императором! — торжественно объявил Филиппенко.

Толпа радостно завопила как единое целое.

— Письмо от Прошки к Софье подделано!

Люди вокруг плакали от счастья, вскидывали руки, обнимались. Филиппенко бегло подсчитал, сколько бы денег он заработал, если бы реализовал каждому из присутствующих по экземпляру своего сочинения.

— Все языки не произошли от русского! — заорал новый вождь революции. — Цезарь был римским императором, Эхнатон — египетским фараоном, а Иван Грозный — русским царем! Заговора тамплиеров не существует! Христианство возникло в I веке! Евреи не пьют кровь младенцев! Пушкин — наше все!!!

— Качай его, ребята! — закричали в толпе.

Филиппенко снова превратился в птицу.

Репортеры с микрофонами и телекамерами пробивались к освобожденному диссиденту.

Загрузка...