На своем месте

Глава 23 Яснее не стало

Наскоро пообедав (а что, пока супруги с сыном и сестрицы нет, можно и так), я двинулся в театр Московского актёрского товарищества, рассудив, что начать поиски Красавиной следует именно там. Однако господин Габалье сообщил, то до вечернего представления Ангелина Павловна не появится, а заодно и поделился со мною новым её адресом. Надо же, не у меня одного случилось в прошлом году новоселье. На всякий случай я уточнил у театрального распорядителя, давалось ли представление в день, когда со Смирновым случился удар — проверил, так сказать, была ли у Красавиной причина покинуть любовника. Причина, как выяснилось, вполне себе была — новую комедию Яновского в тот вечер действительно давали.

…Дом в Потаповском переулке, где жила теперь Ангелина Павловна Гурова, она же Ангелина Красавина, сильно походил на тот, что я купил, выйдя в самостоятельную жизнь — тоже в один этаж с мезонином, разве что был самую малость поменьше.

— Ох, Алексей Филиппович, всё познаётся в сравнении, — в ожидании, пока подадут угощение, актриса без умолку болтала, не давая мне никакой возможности вставить хоть слово. — Вы же помните, я, было дело, на губных жаловалась, а вот побывала у тайных и убедилась теперь, что губные — милейшие и добрейшие люди, храни их Господь! Вообще не пойму, почему в дом Ивана Фёдоровича тайные заявились, а не губные!

Далее мне пришлось выслушать душераздирающую историю о пребывании Ангелины Павловны в страшном узилище, где её держали чуть ли не в подземелье, служанку-надзирательницу приставили совершенно криворукую, кормили впроголодь да стращали на допросах всяческими пытками, если ответы её тайных не удовлетворят. Честно сказать, доведись мне такую муть почитать, плюнул бы и забыл, но в живом исполнении великой актрисы послушать и посмотреть оказалось даже занятно. Я, конечно, расспрошу потом Мякиша, что и как там на самом деле происходило, интересно будет сравнить…

Дождавшись, когда Красавина то ли устала живописать ужасы, испытанные ею в мрачных застенках, то ли поведала мне всю эту кошмарную историю полностью, я выразил самое глубокое сожаление и недоумение, сокрушаясь о том, что тайные даже не удосужились принять во внимание особую приязнь между Ангелиной Павловной и Иваном Фёдоровичем, и обвинили актрису в краже каких-то бумаг. Как я и ожидал, это моё замечание побудило Красавину к подробному и обстоятельному рассказу о событиях того дня. По ходу изложения ею своей истории мне иногда удавалось вставлять свои наводящие вопросы, и через какое-то время картина, в том, по крайней мере, её виде, в каком она выглядела глазами Ангелины Павловны, стала видна в полном своём объёме и мне.

Со слов актрисы, удар со Смирновым случился не вдруг, он в тот день с самого утра чувствовал себя не лучшим образом. Когда же, вскоре после обеда, он неожиданно осёкся на полуслове и повалился на бок, Ангелина Павловна, не мешкая ни секунды, взяла оказание ему помощи в свои руки, во всяком случае из её рассказа выходило именно так. С помощью дворецкого Юревича, секретаря Павлова и ещё двух слуг Смирнова раздели и уложили в кровать, после чего Юревич, по распоряжению Красавиной, вызвал телефонным звонком доктора Шиманского. Затем Красавина удалилась в отведённую ей Смирновым комнату привести себя в порядок к приходу доктора, и кто куда перемещался по дому, не видела. Несмотря на некоторое, на мой взгляд, приукрашивание собственной роли во всех названных событиях, рассказ Ангелины Павловны смотрелся если и не особо убедительно, то в любом случае непротиворечиво.

Спрашивать Ангелину Павловну, не она ли похитила бумаги из кабинета Смирнова, и выискивать в её словах недомолвки и противоречия я даже не пытался. Раз уж тайные уломали меня побеседовать с актрисой, упирая на то, что я её хорошо знаю, этим самым знанием я и воспользовался. Не её это образ действий, вот совсем не её. Более того, сложилось у меня впечатление, что и сам Мякиш, и все прочие тайные, кто имел касательство к делу, в виновность Красавиной тоже уже не верили, сразу после первого же её допроса. Если я понимал всё правильно, к Ангелине Павловне Мякиш направил меня для того лишь, чтобы я втянулся в розыск и помогал тайным и далее.

Неприятно, чего уж скрывать, было осознавать, что тайные меня, что называется, на раз просчитали, но себя переделывать как-то не хотелось. Да, нравится мне совать нос в запутанные дела, нравится их распутывать, ну что теперь поделать? Опять же, не забываем про личный интерес — мне ведь и правда совсем не улыбалась возможность ухода записей Смирнова, как незамысловато, но точно выразился Михаил Дорофеевич, куда не надо. Поразмыслив ещё немного, я нашёл во всём этом и нечто приятное — своей хитростью тайные показали крайнюю заинтересованность в моём участии в розыске, а раз так, у меня оживала надежда сделать свою им в том услугу, скажем так, не бесплатной. Так что от Красавиной я уходил в очень даже хорошем настроении.

Но тайные не были бы самими собой, если бы не попытались мне его подпортить. По пути домой меня не покидало ощущение чужого присмотра, и как-то слишком уж быстро после моего возвращения явился ко мне тайный исправник Мякиш. Не казалась мне такая своевременность простым совпадением, ох и не казалась…

Глушителей поисковых артефактов тайные в доме Смирнова нашли аж две штуки — один в кабинете, другой во флигеле, где размещались комнаты прислуги. Быстро управились, ничего не скажешь. Впрочем, когда знаешь, что искать, оно всегда быстрее и проще. Естественно, я загорелся желанием познакомиться с находками поближе, и Мякиш даже согласился такую возможность мне предоставить, но только у них — сами, мол, понимаете, Алексей Филиппович, секретность и всё такое прочее. Ну да, я понимал, и мы с Михаилом Дорофеевичем двинулись в Никитников переулок.

Ни в Палате тайных дел, ни даже в самом Никитникове переулке я никогда раньше не был, так что здание Палаты рассматривал с интересом. До мощи и помпезности хором госбезопасности на Лубянке в бывшем моём мире оно, ясное дело, и близко не дотягивало, да и по здешним меркам выглядело не так чтобы прямо очень внушительно, по крайней мере, со стороны фасада. Похоже, тайные даже в самом облике их главного пристанища старались не выставлять свою службу напоказ. Внутри же на первый взгляд всё походило на любое иное присутственное место, разве что народу в коридорах было заметно меньше. Присмотревшись, я всё же обратил внимание, что сами эти коридоры отличались множественными поворотами и перепадами по высоте своего расположения, так что если бы вдруг, не приведи Господь, конечно, в здание ворвались враги или какие мятежники, препятствовать их продвижению защитникам было бы намного проще, чем при обычной планировке.

Минут за десять хождения по этим коридорам Мякиш привёл меня в небольшую комнатку с массивным столом, на котором стояла довольно сильная лампа, и парой удобных стульев, где и попросил немного подождать. Что выходить из комнатки не следовало, он тактично промолчал, но я же и сам понимаю… Не прошло и четверти часа, как тайный исправник вернулся, и не один. Компанию ему составили урядник в мундире Стремянного охранного батальона и человек постарше меня, невыразительностью своего облика столь сильно походивший на Мякиша, что я невольно задался вопросом, уж не по такой ли наружности подбирают людей в Палату тайных дел? Урядник водрузил на стол небольшой деревянный ящичек и отошёл к двери, на его ремне я увидел кобуру явно под револьвер моей системы. Пустячок, как говорится, а приятно…

— Илья Сергеевич Спицын, магистр артефакторики, — представил Мякиш своего невыразительного сослуживца. — Боярин Левской, Алексей Филиппович, доктор магии, — это уже обо мне.

— Большая честь для меня, ваше сиятельство, — прежде чем принять протянутую мной руку, Спицын почтительно поклонился.

— Алексей Филиппович с сего момента, — раз уж Мякиш познакомил нас как коллег, я счёл необходимым применить в общении со Спицыным правила, принятые в учёном мире.

— Извольте, Алексей Филиппович, — Спицын открыл ящичек, извлёк из него завёрнутые в чистые тряпицы артефакты, выложил их на стол и протянул мне лупу, которую вынул из кармана.

Даже на глаз видно было, что один из артефактов покрупнее и, не иначе, посильнее второго. С одной лишь лупой полное реверсивное прочтение инкантации провести было, конечно, невозможно, но мне оно и не требовалось, хватило и тех следов наполнения, что я сумел обнаружить на глаз. Очень уж напоминали те следы особенности изделий артефактора из Усть-Невского Терехова, что сделал схожие глушители для «Иван Иваныча». Не зря я тогда подробно расспросил мастера о его работах, вот и пригодилось. Понятно, рассказывать тайным о своей поездке в Усть-Невский я желанием не горел, нечего им о том знать, а потому просто посоветовал Мякишу и Спицыну сравнить этот глушитель с тем, который был у того же «Иван Иваныча», именовать какового Тихоновым я при них тоже не стал.

— Я уже сравнил, Алексей Филиппович, — сдержанно похвастался Спицын, мол, я и сам не лыком шит. — Одного мастера работа, готов в том поручиться.

Что ж, право гордиться собой Илья Сергеевич имел полное, что и понятно — кого попало в Палату тайных дел артефактором не приняли бы. Артефакты вернулись в ящичек, и Спицын с урядником удалились. Ушли и мы с Мякишем — Михаил Дорофеевич пригласил меня к себе в кабинет.

Кабинет у Мякиша выглядел намного солиднее, чем у Шаболдина — и мебель получше, и самой той мебели побольше, и стены крашены куда более аккуратно, и занавеси на окнах покрасивее, даже портрет государя Фёдора Васильевича в кабинете тайного исправника выполнен был в холсте и масле, а Шаболдин обходился литографическим. [1] Оно и понятно — Мякиш и чином выше, и ведомство у него посерьёзнее, и служит он в том ведомстве в самой Палате, а не каком-то её отделении.

— С Красавиной вы, Алексей Филиппович, прояснили что-то? — спросил Мякиш, когда подали чай.

— Ни при чём тут она, Михаил Дорофеевич, — ответил я. — Вот совершенно ни при чём.

— Да я и сам теперь так думаю, тем более в свете нынешних-то находок, — признался Мякиш. — Получается, в самый день, когда со Смирновым удар случился, вору и выходить из дому не надо было. Подождал, пока мы с обыском закончим, да и вынес бумаги. Теперь его искать придётся.

— Есть какие-то соображения? — поинтересовался я.

— Есть, — Мякиш довольно усмехнулся. — Я в доме своих людей оставил, чтобы они опросили всю прислугу и составили перечень всех, кто после несчастья с Иваном Фёдоровичем выходил из дома, с указанием, когда ушёл, по какой надобности и когда вернулся. Вот потом прямо по перечню тому и пройдём…

— Кстати, Михаил Дорофеевич, такой вопрос, — неожиданно пришедшая в голову мысль показалась мне требующей прояснения прямо сейчас, — а что теперь с делом Смирнова будет? С издательством? С телеграфным агентством? С «Московским вестником» и «Русским словом»? Кто Ивану Фёдоровичу наследует?

— Известных ему или нам родственников у Смирнова нет, одинок он, — ответил Мякиш. — Ежели Иван Фёдорович, не дай Бог, конечно, преставится, а завещания не оставит, имущество будет по суду объявлено выморочным, да всё в казну и перейдёт. Доктор Шиманский уверяет, что есть возможность печального исхода избежать, но если рассудок к Смирнову не вернётся, чего доктор также не исключает, опять-таки суд опеку над ним установит. А раз нет наследников, то и опека будет также казённой. Вот только в случае кончины Ивана Фёдоровича всё равно придётся либо по завещанию поступить, либо полгода ждать объявления наследников, а при установлении казённой опеки она будет отменена, если вдруг те самые наследники объявятся, и возложена на них.

Хм, вот даже как… Что-то кажется мне, я даже знаю, кто именно от казны те самые наследство или опеку примет… Получается, казна в лице Палаты тайных дел тут в прямой заинтересованности пребывает. Озвучивать эти свои соображения я, понятное дело, воздержался.

— Однако же с глушителями этими странность имеется, — Мякиш вернулся к тому, ради чего я тут оказался.

— Какая же? — сейчас для меня это и вправду смотрелось интереснее наследственных дел.

— Я понимаю, зачем Смирнову такой глушитель нужен был в кабинете, — принялся тайный исправник пояснять. — Так он скорее не от нас свои секреты закрывал, а от посторонних недоброжелателей. Но вот зачем, скажите на милость, второй глушитель Смирнов поместил в помещении для прислуги⁈ Там-то он что прятал?

И верно, выглядело это как-то странно. Впрочем, придумать разные объяснения таковой странности казалось мне не особо сложным, но и эту задачу я захотел себе упростить.

— А в чьей именно комнате тот второй глушитель нашли? — вопрос представлялся мне само собой разумеющимся.

— То-то и оно, что не в комнате, — Мякиш, похоже, и сам был тому удивлён. — В коридоре, под половой доской.

— И был это тот, что побольше и помощнее, — предсказал я.

— Именно так, — подтвердил Мякиш.

Ну да, вполне ожидаемо. Сам ли Смирнов спрятал там глушитель или нет, но решение умное — мощный артефакт прикрывал от поисков сразу несколько комнат. Интересно жил уважаемый Иван Фёдорович, очень интересно… Или всё-таки не он? А кто тогда? Кто-то из слуг? Хм-хм-хм…

— Вы, Алексей Филиппович, не замечали случаем, никому из слуг Иван Фёдорович особого доверия не выказывал? — спросил тайный исправник.

— Не замечал, — ответив, я ещё раз вспомнил свои визиты к Смирнову. Вроде и правда не замечал, но кое-что посчитал необходимым уточнить: — Я его слуг только троих и видел, привратника, дворецкого да секретаря. Но привратник и секретарь из ваших, про дворецкого вы тоже говорили, что он на вас работает.

— Не посчитайте, Алексей Филиппович, за труд и Красавину о том же спросить, — сказал Мякиш. — Прислугу мы допросим, но взгляд со стороны тут едва ли не важнее был бы.

— Конечно, Михаил Дорофеевич, — согласился я.

На том мы и закончили. Дома я принялся обдумывать всё, что узнал за день, но особыми успехами в тех размышлениях похвастаться к концу дня так и не смог. Какая-то ерунда у меня получалась…

Можно, конечно, было бы предположить, что ерунда выходила не у меня, а у Смирнова. Вот зачем, в самом деле, ему понадобилось обезопасить от поисковых артефактов не только кабинет, но и комнаты прислуги? Но я давно уже успел привыкнуть — если я чего-то не понимаю, это вовсе не значит, что тот, о ком я думаю, дурак. Это значит лишь то, что знаний у меня не хватает. Вероятность того, что в коридоре глушитель самостоятельно разместил кто-то из прислуги, я отбросил сразу — не тех денег стоят такие изделия, чтобы хозяин не обратил внимание, что платил за два, а получил один. Так что именно сам Смирнов и позаботился, чтобы при обыске в доме поисковые артефакты в комнатах некоторых слуг оказались бесполезны. Мякиш прав — кто-то среди прислуги пользовался особым доверием Ивана Фёдоровича, настолько особым, что хозяин даже от тайных его прикрывал. А раз так, выходило, что и сделать для своего хозяина этот неведомый кто-то должен был что-то очень и очень важное, такое, что доверять посторонним, повторюсь, даже тайным, Смирнов не хотел. Эх, слишком много в моих размышлениях этих «кого-то» и этого «чего-то», не дело это, совсем не дело. Ладно, понадеемся, что тайным тут повезёт больше. Вот только соизволят ли они поделиться своими находками со мной? Что ж, вот и посмотрим. А к Красавиной ещё раз сходить надо, может, и правда, её взглядом я смогу увидеть нечто большее…

Дорогие читатели!

С наступающим вас! Удачно вам завершить 2023-й год и встретить 2024-й! До встречи в новом году!

Ваш автор

[1] Литография — наиболее распространённый в XIX веке способ цветной печати