На своем месте

Глава 29 Приятные события и занимательная беседа

Успехами своими в челночной дипломатии я ничуть не обольщался, продолжая ожидать от тайных ещё каких-нибудь мелких пакостей, а то и чего похуже. Нет, я всё понимаю — что бы ни говорили о внимании князя Свирского к добропорядочному поведению его подчинённых, это касается их частной жизни, служба же у тайных развитию положительных человеческих качеств никак не способствует. Но больше меня тут раздражало не это. Самыми для меня неприятными были постоянные намёки Мякиша на мою заинтересованность в этом деле. Да, кто бы спорил, заинтересованность таковая имеет место, вот только не совсем она такая, какую постоянно подразумевает своими намёками тайный исправник. Он же подаёт моё попаданство как нечто нехорошее, неправильное и постыдное, ну или в любом случае то, что следует в обязательном порядке скрывать, даже пугать меня пытался тем, что Шаболдин про то узнать может. Ну, в какой-то мере я с Михаилом Дорофеевичем согласен — чем меньше будет знающих о моей иномирной сущности, тем мне будет и проще, но не потому, что в этом есть что-то не то, а исключительно чтобы никого не смущать и никому каких-то неоправданных надежд не подавать. Все мои успехи здесь связаны с тем лишь, что я мог припомнить какие-то изобретения из прошлого бывшего моего мира и внедрить их в мире нынешнем, и, сами понимаете, одно дело, если меня считают пусть и не гениальным, но вполне удачливым изобретателем, и совсем другое — прослыть простым копировщиком чужих изобретений. Опять же, есть опасение, что выстроится ко мне очередь желающих открыть грядущее, причём не только своё, и я либо просто умаюсь объяснять им всем, что я попал сюда не из будущего их мира, либо боюсь даже предположить, кем меня тут посчитают, поскольку идея множественности реальностей для большинства здешних умов попросту непредставима. Это, заметьте, я даже не говорю о тех сложностях, что неминуемо возникнут у меня с моими нынешними родными и близкими. Так что да, распространение таких о себе сведений мне совершенно ни к чему.

Что же касается какой-то неправильности и постыдности самого факта попадания, то интересно, с чего бы вдруг Мякиш вообще на такое намекает. Уж не в тех ли бумагах Смирнова следует искать ответ? Впрочем, я этого так и не узнаю, пока те самые бумаги не увижу, а значит, надо мне озаботиться знакомством с эими записями. Ну и с Тихоновым поговорить, это само собой.

Но как быть с самим Мякишем? Он же так и будет палки вставлять в колёса что мне, что Шаболдину. Сделать, что ли, личико кирпичиком да послать тайного исправника в даль светлую? А то ещё и спросить с нехорошим таким прищуром: а с чего это вы, Михаил Дорофеевич, вообще какую-то непонятную сущность мне приписываете? Мне, боярину, многих орденов кавалеру и царскому родичу⁈ Интересно было бы послушать его ответ…

Впрочем, от столь решительной отповеди я почёл за лучшее пока что воздержаться, потому как куда бы я Мякиша ни послал, он туда всё равно не пойдёт, а напакостить втихую очень даже сможет. Зуб на тайного исправника я, конечно, отрастил, и при случае не упущу возможности Мякиша больно укусить, но не сейчас. Пусть сначала отдаст Шаболдину Тихонова, тогда и посмотрим.

Жизнь, однако, шла своим чередом, и от размышлений о нравственных оценках деятельности Палаты тайных дел вообще и одного отдельно взятого тайного исправника в особенности мне пришлось на какое-то время отвлечься. В Москву вернулись Леонид с Татьянкой и пришла пора придать ускорение делам с женской больницей и гимнастическим обществом. Проект Клингофера был принят, что называется, на ура, моё решение начать земляные работы признано правильным, и вскоре с должной торжественностью в строительство был заложен первый камень. Церемонию почтили своим присутствием государь Фёдор Васильевич с государыней Марией Георгиевной, царевичами и царевнами, молебен провёл патриарший викарий [1] епископ Лонгин, на камень нанесли памятную надпись, а чести заложить его удостоился царевич Леонид Васильевич, как супруг попечительницы Русского общества женского здоровья и Женского гимнастического общества царевны Татьяны Филипповны. Торжество удалось на славу, а уже со следующего дня стройка началась по-настоящему, и строители клятвенно обещали к концу сентября с фундаментом закончить.

Совмещать приятное с необходимым и пытаться говорить с царём или Леонидом об особенностях поведения тайных я не стал. Во-первых, всему своё место и своё время, а, во-вторых, мне им сейчас и сказать-то, по большому счёту, нечего. Нет у меня пока ничего такого, с чем стоило бы обращаться к царю, хоть напрямую, хоть через Леонида.

За одним приятным событием вскорости последовало и второе — тайные передали-таки Шаболдину Тихонова. Правда, и в эту бочку мёда тайные заложили ложку дёгтя, обставив передачу условием присутствия их человека при допросах, причём условие своё тайные выставили не для обсуждения, а исключительно в паре с самим передаваемым человеком — или Тихонов и принятие условия, или ни условия, ни Тихонова. Не сказать, что мы с Шаболдиным условию такому обрадовались, но и сильно переживать не стали.

Описанию своему, данному в разное время разными людьми, Тихонов вполне соответствовал, с той лишь разницей, что теперь сбрил и бакенбарды, не иначе, так ему было привычнее. А так — да, не молодой и не старый, лет сорок с хвостиком, в очках, одет вроде бы по-господски, но в дешёвые вещи. Вот снять ему здешнего фасона очки и сразу видно человека из бывшего моего мира. Не то, совсем не то лицо, что здесь и сейчас встретить можно. Умное, кстати, лицо, должен сказать.

Поработали с господином Тихоновым тайные неплохо и легенду ему для губного сыска и суда составили вполне правдоподобную. О себе показал он, что от роду ему сорок один год, что родился в Москве, православного вероисповедания, мещанин, проживает в Москве, однако же постоянного места жительства не имеет. В попытке обокрасть мой дом сознался, как и в убийстве Плюснина, на вопрос, собирался ли он убить и Курдюмова, отвечать отказался. Украсть у меня якобы хотел некие ценные артефакты, о которых слышал от разных людей. Использование Тихоновым глушителя охранных артефактов вообще не озвучивалось, благо, официальным порядком в деле Шаболдин розыск по этому вопросу не отразил, и сейчас не стал даже упоминать о том, чтобы лишний раз не дразнить тайных. Затем, на следующий уже день, Борис Григорьевич устроил доставку в губную управу Курдюмова и Мартынова, каковые Тихонова опознали, что должным образом и было занесено в дело. В общем, хоть завтра в суд.

Про «завтра» я не для красного словца упомянул, именно на том тайные и настаивали, чтобы уже следующим днём доставить Тихонова в суд, видимо, уже договорились и с судейскими. Поэтому, когда Михаил Дорофеевич нас покинул, мне пришлось просить Шаболдина о проведении ночного допроса арестанта, без записи и без самого пристава. Не буду говорить, что согласился Борис Григорьевич прямо так легко и просто, но и сильно уговаривать его мне тоже не пришлось — человек он умный, сообразил, что и то самое здесь, чего ему и вправду лучше не знать, да и тайным оказать ответную «любезность» был уж всяко не против.

…Странное я испытывал ощущение, разглядывая сидевшего передо мной человека. Вот не видел я в нём ужасного злодея, которого сам же совсем ещё недавно мечтал законопатить в тюрьму или на каторгу, совсем не видел. Да, он устроил нам ночной переполох, он заставил меня тревожиться за жену и сына, переживать за названую сестру, но… Но сейчас я этого, повторюсь, не видел. Помнил, но не видел. Человек, что сидел напротив, выглядел надломленным, усталым и каким-то не то чтобы запуганным, но, как это сказали бы в бывшем моём мире, отрицательно замотивированным. [2] Очень качественно отрицательно замотивированным, я бы добавил.

— Ну что, Анатолий Николаевич, здравствуйте, — начал я, предварительно дав Тихонову недолго поиграть со мной в гляделки. — Это, кстати, ваше настоящее имя?

— Николаевичем назвали, спасибо, — криво усмехнулся Тихонов. — Так-то тут меня Николаевым обзывают… Да, настоящее.

— А что вы хотите, сословные различия, — я постарался скопировать его усмешку, не знаю уж, насколько у меня это получилось. — Для вас, как я понимаю, самое сложное в нашей жизни. Да, я же не представился — боярин Левской, Алексей Филиппович. Можно по имени-отчеству, нам с вами так проще будет.

— Я знаю, кто вы, — спокойно сказал Тихонов. — Но вот что вам от меня нужно, ума не приложу…

— Тогда я сам вам скажу, — а неплохо держится, чтоб ему… — Расскажите о себе. Как оказались у нас, что связывало вас со Смирновым и Палатой тайных дел, зачем послали ко мне Мартынова, какого чёрта пытались баламутить мою названую сестру, в общем, всё рассказывайте. Я никуда не тороплюсь, а вы завтра на скамье подсудимых отоспитесь, сами же понимаете, что суд будет чисто формальным.

— Издеваетесь? — очередная усмешка вышла у него какой-то вымученной, что и понятно. — Будто сами не знаете, что мне будет, если я тут с вами разоткровенничаюсь.

— Имею некоторое представление, — на самом деле я даже не собирался об этом думать. — Но на вашем месте я бы другого опасался.

— И чего же? — насторожился Тихонов.

— Сколько вам дадут в суде, предсказать не берусь, — я и правда не хотел изображать предсказателя. — Как вы этот срок проведёте, думаю, и сами понимаете, — Тихонов кивнул, — но что потом?

— Потом? Когда потом? — не понял он.

— Потом — это когда кончится срок, что вам судья отмерит, — пояснил я.

— Опять издеваетесь, — теперь это не звучало вопросом. — Кто ж меня выпустит?

— Да неужели? — изобразил я удивление. — А на каком, спрашивается, основании держать вас под замком по отбытии назначенного судом наказания? Я, конечно, такие решения принимать и исполнять не вправе, но обратиться хоть к самому государю, чтобы с вами было поступлено по закону, очень даже могу. Попробуйте сообразить, кто ещё из ваших здешних знакомых может вам такое обещать. А так — выйдете на свободу, с чистой, так сказать, совестью, найдёте себе занятие по душе и способностям… У нас тут полным дураком или лентяем быть надо, чтобы нищенствовать. На шибко умного вы, Анатолий Николаевич, уж простите, не особо похожи, по вашим действиям судя, но на лентяя похожи ещё меньше.

— Вы серьёзно⁈ — вскинул он голову. — Вы всерьёз полагаете, что я смогу выйти на свободу⁈

— И даже готов вам в том посодействовать, — подтвердил я.

— А какая вам с того выгода? — недоверчиво спросил Тихонов.

— Ну что значит какая⁈ — настала моя очередь удивляться. — Вы мне сейчас расскажете всё, о чём я говорил, на вопросы мои ответите, ежели у меня таковые по ходу вашего изложения возникнут…

— Утром деньги — вечером стулья? — сообразил Тихонов. — Как-то оно не очень…

— А другого ничего у меня для вас нет, — развёл я руками. — Уж простите, Анатолий Николаевич.

— Ну да, нет… — задумался он. — А если… Если я попрошу вас сначала устроить так, чтобы Фросю мою вытащить?

— Не пойдёт, — вздохнул я. — Она, как вы знаете, и мне не совсем чужая, и забрать её у тайных я уж в любом случае постараюсь, но это не сегодня и не завтра. А ваш рассказ мне нужен сейчас, потому что после суда у меня к вам доступа, насколько я понимаю, не будет.

Тихонов надолго задумался. В общем и целом я его понимал — обещание свободы потом и требование оплатить действия во исполнение того обещания прямо сейчас выглядит не особо воодушевляющим, но ничего другого я ему предложить всё равно не мог.

— А если тайные узнают, что мы с вами сейчас говорим? — с опаской спросил он. Я даже вздрогнул, настолько привык уже к тишине.

— Вам сильно хуже уже не будет, — честно говоря, в этом я уверен не был, но кое-что придумать тут можно. — А мне если они и попытаются что-то не то устроить, так это мои трудности будут, а никак не ваши.

— Хорошо, Алексей Филиппович, — решился Тихонов. — Я расскажу.

…Я не ошибся — в бывшем моём мире Тихонов действительно был полицейским опером. Дослужился аж до капитана, потом захотелось ему свободы и независимости, и подался бывший опер в частные детективы. Надолго на вольных хлебах его не хватило, потому что хлебов оказалось не так чтобы очень уж много, и новое место приложения своих способностей нашёл он в частном охранном предприятии. Клиенты у ЧОПа были не сильно законопослушными, и в итоге попал наш герой в какую-то нехорошую историю, от рассказа о сути которой изящно уклонился. Но история и вправду оказалась нехорошей, потому что в конце её Тихонова пришли убивать. Не успели — товарищу резко поплохело, в глазах потемнело, разум помутился, а очнулся он уже здесь. Выяснить, где он и когда, опытному оперу труда не составило, столь же быстро он сообразил, что это какое-то не такое прошлое, каким оно, по идее, должно быть, и в конечном итоге, опять-таки, как я в своих рассуждениях и предполагал, сдался тайным.

Тут я поменял тему и несколькими наводящими вопросами выяснил, что мы с Тихоновым земляки — то есть сюда попали из одного и того же мира. Я уж было захотел узнать, что там произошло после моего, хм, ухода, но то ли пространственно-временной континиум забарахлил, то ли ещё что случилось, однако Тихонов покинул бывший наш мир через неполных полгода после меня, а в этом мире очутился всего три с небольшим года назад.

— Оружия нашего у меня при себе не было, — продолжал Тихонов, — в смартфоне только контакты, музон и фотки с видосами, по работе главным образом. В общем, подержали меня тайные у себя годик с чем-то, всё выспросили, ну и пристроили к Ивану Фёдоровичу, консультантом по моей основной специальности. Уж кто из нас с ним кого первым спалил как земляка, хрен теперь разберёт, но общий язык мы нашли быстро. Вас-то он не сразу признал за своего, а когда признал, предложил мне по вам поработать.

Ага, вот, значит, откуда тут ноги растут! Смирнов всё-таки… Похоже, сейчас начнётся самое интересное.

— И чего это ему такая шлея под хвост попала? — поинтересовался я.

— Тайным хотел нос утереть, — Тихонов недобро хмыкнул. — Он же с ними по забугорным попаданцам работал, в России искать таких ему не давали, вот и захотел показать, что и сам с усам.

М-да, дураками тайных уж точно не назвать. Не давали, и ведь правильно делали! С другой же стороны — вот какая, спрашивается, была им надобность сводить Смирнова с Тихоновым⁈ Ничего же хорошего не вышло!

— Вас он вычислил как раз когда я у него работал уже, и сказал, что вы из таких самый успешный, — вещал Тихонов. — Он, как и вы, не тушкой сюда попал, а душкой, это он сам так говорил. Но Смирнов считал, что какой-то носитель информации у вас есть, потому что слишком много всего вы тут понаделали. Я-то не понимал, как такое вообще могло получиться, чтобы перенос был сознанием, но и что-то с собой прихвачено, но тоже не нашёл другого объяснения вашим успехам. Нет, я понимаю, вы в парня из правильной семьи попали, деньги там, связи, всё такое, но в голове же столько всего держать невозможно!

Если я ничего не путал, в том мире Тихонов был младше меня лет на пятнадцать. Ну да, я-то нормальное образование получить успел, что в школе, что в институте, и читать мне всегда было интересно всякий научпоп, а вот он как раз из того поколения, которому ничего этого не досталось. Ну то есть досталось только тем, кто сам хотел что-то узнать, а в мои молодые года так было, что если ты не дебил или асоциал какой, всё равно чего-то да нахватаешься, что за рамки школьной программы и институтского курса выходит. А этому, понимаешь, уже невозможно. Эх, похоже, вовремя я оттуда сюда перебрался, пусть и не по своей воле…

— Возможно, как видите, — подытожил я вслух свои размышления. — И что дальше было?

[1] В Русской Церкви — заместитель патриарха в Московской епархии

[2] Отрицательная мотивация — побуждение человека к действию не обещанием положительных последствий, а напоминанием о последствиях отрицательных в случае невыполнения требуемого действия («доешь кашу, а то мороженого не получишь»)