На своем месте

Глава 30 О последствиях чрезмерного усердия

— Дальше? — Тихонов на несколько мгновений замолк, потом тяжело вздохнул и продолжил: — Дальше я и предложил Смирнову нанять вора, чтобы к вам в дом залез. Я так прикинул, что вы тут давно уже, успокоились, расслабились, гаджет, на котором у вас инфа, в кабинете держите. Какие тут у вашего сословия в домах порядки, мне Смирнов растолковал, вот я и решил, что раз жене к вам в кабинет хода нет, то и храните носитель вы не обязательно в сейфе, запросто в ящике стола можете. А нет, так занервничаете, дёргаться начнёте и всё равно себя выдадите.

— Поэтому и следили потом за мной? — захотел я уточнить.

— Ну да, — подтвердил Тихонов выводы, что сделал я ещё тогда, после Мартышкиных подвигов. — Толку, правда, оказалось ноль целых, хрен десятых… Да чего теперь, провалил я дело, надо было получше всё подготовить.

— И что вам мешало? — стало мне интересно.

— Да Смирнов и мешал, — поморщился Тихонов. — Всё торопил меня, зараза. Он, конечно, и помог мне, я без него и так-то не смог бы. На глушители меня вывел в Питере, то есть Усть-Невском, а то с этой вашей магией я ж никогда дела не имел. На Печёного-то я сам вышел, тут дело привычное, и то Смирнов на всё денег давал. Но как Печёный меня с Мартышкой свёл, так началось всё это «давай-давай»…

— А почему он вас торопил? — свои предположения на сей счёт у меня имелись, но хотелось сравнить их с тем, что скажет Тихонов. Он-то, в отличие от меня, причину торопливости Смирнова знает.

— Боялся, что тайные пронюхают, — хм, а я думал, из-за нездоровья… — Мы же с ним всё это без них мутили, вот он и торопился, чтобы не успели помешать.

Впрочем, не так уж сильно я, похоже, и ошибся. Как раз из-за болезни и опасения её скорого обострения Смирнов и мог спешить с опережением тайных. Да, пожалуй, так оно и было.

— Но они всё равно пронюхали, — это, ясное дело, был не вопрос, просто чтобы как-то простимулировать разговорчивость Тихонова.

— Пронюхали, — не стал он спорить. — Какой втык они Смирнову сделали, не знаю, не видел и не слышал, а меня опять к себе забрали.

— То есть эта идиотская затея с моей сестрой — их дело? Или всё-таки ваше? — спросил я.

— Моё, — нехотя выдал Тихонов. — Сама идея заставить вас нервничать им понравилась, вот они и захотели, чтобы я что-то ещё в том же смысле придумал. А я с Фроськой закрутил ещё когда мы со Смирновым насчёт вас соображать начали, вот и задействовал её…

— Для этого и закрутили? — я подпустил в голос строгости.

— Нет, оно само собой вышло, когда я отслеживал, где вы бываете, — виновато улыбнулся он. — Она девчонка хорошая, хоть и не особо умная. Но для женщины это же не главное! Помогите ей, прошу вас, Алексей Филиппович, с сестрой вашей чисто моя идея была, Фросе я на мозги накапал, сама она ни при чём!

Что ж, всю подноготную истории, что для меня началась с проникновением ко мне в дом воришки, я вроде как размотал. Но пока Тихонов делился со мною подробностями, всплыли упоминания и о других интересных моментах, пусть напрямую ко мне отношения и не имеющих…

— А что там с попаданцами в других странах? — взялся было выяснять я.

— Да я так-то не в курсе, — неуверенно ответил Тихонов. — Смирнов со мной не особо об этом и говорил… Точно вроде бы один только известен, француз какой-то. Или не француз, но там, во Франции… Ну и сколько-то под подозрением, вот Смирнов тайным и помогал по ним работать. Кажется, с десяток, точнее не скажу.

М-да, прямо скажем, не густо. Это я не про попаданцев, это про полноту ответа.

— Как помогал? И где этот десяток? В каких странах? — я всё же попытался уточнить.

— Помогал как… — Тихонов ненадолго задумался. — Мне он много чего не говорил, но я так понял, что люди Смирнова по заграницам отслеживали новые изобретения и вообще всякие события, необычные для этого времени. А потом уже тайные по этим наводкам работали. Иногда и тайные говорили Смирнову, за кем присмотреть, тогда его люди выискивали все новости, что относятся к тем, за которыми присматривать надо было. Где тот десяток, не знаю, врать не буду, — умалчивать Тихонову смысла вроде бы нет, так что скорее всего и правда не знает. — Хотя, погодите… Кажется, про английские колонии в Северной Америке, тьфу, Окказии, никак не привыкну, был разговор, я случайно услышал. Там какая-то история с крупной денежной афёрой произошла, вот Смирнов афериста того и заподозрил, сказал, схема, как из нашего времени. Да, точно. Только имя афериста он не называл, и информация через Англию пришла, ещё и с большой задержкой. И дело не новое, я это год назад слышал.

— Что же, Анатолий Николаевич, на том, пожалуй, и закончим, — больше мне от Тихонова ничего нужно не было. Впрочем, по доброте своей я решил дать ему полезный совет, а как он им воспользуется, дело уже не моё. — Только вот что ещё: учитесь говорить по-здешнему. Честное слово, вам же лучше будет.

— Да, вы правы, Алексей Филиппович, — благоразумно согласился он. — Так-то я немного умею уже, но очень сложно привыкать…

— У вас будет время, — напомнил я, после чего оставалось только позвать дежурного стражника. Тихонова под надзором Шаболдина водворили обратно в камеру, и мы с приставом махнули по шкалику клюквенной настойки — раз уж Борис Григорьевич терпеливо дождался завершения нашей с Тихоновым беседы, не выпить с ним было бы с моей стороны некрасиво.

— Всё узнали, что хотели, Алексей Филиппович? — вежливо осведомился пристав.

— Не всё, — не стал я врать. — Но от него я большего не узнаю.

— Знаете, Алексей Филиппович, — пристав налил по второй, — какое-то не шибко приятное чувство у меня со всем этим делом…

— И дело вроде закрыто, и всё равно как-то неправильно? — понимающе отозвался я.

— Именно так, именно так, — согласился Шаболдин. — Ну да и ладно. Дело закрыто, а что неправильно… На вас, Алексей Филиппович, надеюсь. Хорошо было бы, чтобы вы за неправильность эту тайным отплатили.

А молодец пристав! Прямо бальзам на душу… Да, устроить тайным какую-нибудь неприятность было уж точно нелишним после всех их выкрутасов. Кстати…

— Борис Григорьевич, но дело-то у вас закрыто только по убийству Плюснина, — напомнил я приставу. — А как же дело по розыску Фроси Крюковой, простите, уже Тихоновой? По форме ежели, то и его закрывать надо.

— Надо, — подтвердил пристав. — Но она же у князя Свирского на даче живёт.

— Так обратитесь к нему официальным порядком, — подсказал я. — Она же должна дать показания, что с Тихоновым по доброй воле ушла, что замуж за него вышла без принуждения, и показания дать именно вам, раз уж вы розыском её занимались. И не думаю, чтобы его светлость стал здесь чинить вам препоны. А вы ей на допросе и напомните, что она, ежели князю и тайным никаких обязательств не давала, вольна жить далее, как сама пожелает, пока муж в тюрьме будет. Не знаю, примет её отец обратно или как, но с её умением по кухонной части службу она себе найдёт, так что и домой вернуться в полном праве.

— Думаете, не давала? — усомнился Шаболдин.

— А кто она такая, чтобы тайные с неё что-то требовали? — спросил я и сам себе ответил: — Да никто!

— Хорошо, Алексей Филиппович, — оживился пристав. — Пожалуй, вы правы. Ну, давайте по последней, да и по домам пора, мне-то завтра опять на службу…

Замечание я посчитал вполне резонным и поступил в полном с ним соответствии — махнул с Борисом Григорьевичем ещё по шкалику, попрощался и отправился домой. Размышления о том, чего я от Тихонова услышал, как и о том, чего я не услышал, я оставил на утро, которое, как известно, вечера мудренее.

В судебное заседание являться мне надобности не было — Шаболдину я оставил письменные показания, а Мякиш заверил меня, что уточнять их живым допросом суд не будет. Ну и ладно, мне же проще, а на судьбу Тихонова оно вообще никак не повлияет. Так что предаться размышлениям после завтрака и решения нескольких текущих вопросов по содержанию дома, коих как-то незаметно накопилось не так уж и мало, мне ничто не мешало.

Итак, с тем, что затеял всю эту возню именно Смирнов, я вроде как разобрался. Как, кстати, и с тем, зачем оно ему понадобилось. Захотел, значит, Иван Фёдорович перед тайными отличиться, меня им преподнести на блюдечке. А они, стало быть, такие-сякие-нехорошие, не оценили… Смотрелось такое предположение вполне себе убедительно, причём как относительно Смирнова, так и относительно тайных. Смирнов, выходит, захотел поднять в глазах своих тайных союзников собственную ценность и получить от них через то какие-то дополнительные блага. Какие именно? Да какие угодно, кроме разве что денежных — уж деньги-то Иван Фёдорович и сам умел зарабатывать. А вот с передачей дела внебрачному сыну тайные могли бы Смирнову и помочь изрядно, и столь же изрядно помешать. Да, по закону Родимцев имеет все права на наследство, раз уж отец его признал. Но это по закону, а по жизни прижать и запугать простого мещанина, да ещё молодого и не сильно искушённого в коммерческих делах, заставить его отказаться от наследства в обмен на небольшие для всего состояния Смирнова, но более чем неплохие для Родимцева отступные тайным было бы вполне по силам. Полный контроль над агентской сетью Смирнова за границей для тайных уж точно стал бы таким лакомым куском, ради которого они бы и через закон переступили, тем более, насколько я видел по истории с тем же Тихоновым, а до того и с Поляновой-Луговой, [1] не так много закон для них и значит. Думаю, понимал это и Смирнов, а потому решил задобрить тайных, а заодно и внимание их переключить, подсунув им попаданца для них куда более удобного. Я же не в какой-нибудь Франции или Окказии, тут я, в Царстве Русском и вообще в Москве. Опять же, фигура я в Москве тоже не из последних, тайным тут важности на себя напустить самый что ни на есть повод.

Другое дело, важность тут обоюдоострая, и раздуть дело о какой-то угрозе, которую я могу представлять для царства, не так-то просто, а вот зубы об меня обломать тайные очень даже могут. Сами они прекрасно это понимали, потому и пытались заставить меня выдать источник моих знаний или хотя бы подтвердить своим поведением, что таковой источник существует. С этим они и к царю могли бы пойти — дескать, вот, государь, скрывает от тебя Левской вместилище чужой премудрости, а с чего бы? Может, недоброе что замышляет? Ты, государь, только прикажи, а уж мы быстренько выясним, что там к чему, и ежели тот Левской и впрямь восхотел свои интересы выше государевых поставить, мы его…

Вот только и Смирнову хотелось не просто наводку на меня тайным кинуть, а передать им хитрого попаданца в товарном, так сказать, виде — с доказательствами и с материальным источником послезнания. Ну да, он же, как и я, прекрасно понимает, что готовый товар стоит много дороже сырья, из которого его выделывают. Понимают это и тайные, раз решили отобрать у Смирнова товар, полностью не выделанный, и довести его до ума самим.

Ладно, с интересом что Смирнова, что тайных к моей особе и путями, коими они пытались свой интерес обеспечить, всё ясно. Осталось прояснить, в чём суть устроенного Смирновым побега его сына с секретными записями.

С самим ответом особых сложностей тут тоже не возникло — раз уж добром у Ивана Фёдоровича с тайными вокруг меня не вышло, озаботился он гарантиями безопасности наследника, чтобы у него на руках нечто такое имелось, что представляло бы Палату тайных дел в невыгодном для неё свете. Кстати, вовсе не обязательно, что это компромат в чистом его виде — например, заверенная тремя свидетелями запись о том, что тайный исправник Мякиш съел за завтраком младенца. Как я понимал, достаточно было начальству того же Мякиша сравнить сведения, переданные оному Мякишу Смирновым, с тем, в каком виде доложил о них сам тайный исправник, или же сопоставить, что передавал Смирнов тайным, и о чём они посчитали необходимым доложить царю. С такими бумагами Родимцеву было бы куда как легче не делить с тайными отцовское наследство, если бы удар, хвативший Смирнова, оказался роковым, да и если доктор Шиманский сумеет обеспечить благополучный исход, дома эти бумаги держать Смирнову будет уже небезопасно.

Однако кто такой Родимцев, чтобы пугать тайных отцовскими бумагами? На данный момент почти что никто — мещанин, состоящий в услужении, внебрачный сын, не вступивший в наследство, да ещё и вынужденный от тех же тайных, а теперь ещё и от губных, скрываться. Значит, что? Правильно, значит, Родимцев должен с теми бумагами прийти в такое место, где бумаги смогут правильно оценить, где уж точно не отдадут их тайным, и где ему, Родимцеву, помогут с умом ими воспользоваться. Так и этак прикинув, я подобных мест насчитал целых три. Правда, само существование одного из них я мог только предполагать, хотя и с очень большой долей вероятности, зато два других знал точно. Что-то мне подсказывало, что и сам Смирнов тоже догадывался о наличии одного из тех мест, как раз того же, что и я, и знал о двух других, опять-таки тех же самых, о коих я подумал. Тут, впрочем, особого ума просчитать это не требовалось, потому как никаких иных мест, отвечающих заданным условиям, попросту не было в природе.

Оставались, конечно, ещё иностранные посольства, о чём, помнится, говорил Мякиш в самом начале розыска, но по здравом размышлении эту вероятность я перенёс в разряд отсутствующих, потому как при обращении к иностранцам Родимцев стал бы государственным изменником, и светило бы ему в этом случае не отцовское наследство, а нечто совсем иное. Да и самому Смирнову при таком раскладе стало бы едва ли не хуже, чем после удара, так что сыну он наверняка всё это доступно объяснил заранее.

Спросите, что за такие волшебные места? Да нет, места самые обычные. То, о существовании коего я мог только догадываться, это какое-то сравнительно небольшое ведомство, занимающееся охраной самого царя, понятия даже не имею, как оно называется, что, однако, не мешает мне считать само его наличие несомненным. Но обращение Родимцева в это неизвестное мне ведомство я полагал практически невозможным. Хотя бы потому, что и сам Смирнов вряд ли точно знал о его существовании, а если и знал, то должен был понимать, что попасть туда его сыну в своём нынешнем положении настолько сложно, что лучше и не пытаться.

Два других места я знал лично. В одном из них, московском подворье Иосифо-Волоцкого монастыря, не так давно побывал даже. Попасть туда Родимцеву было, как я представлял, проще всего — достаточно обратиться в любой храм и попросить настоятеля устроить встречу с монахами, но и обращение Смирнова через сына к церкви я посчитал маловероятным. С одной стороны, само наличие у церкви своей тайной службы предполагало возможность её соперничества с Палатой тайных дел, с другой же, даже не особо глубоких познаний в Боголюбовском уложении мне хватило, чтобы сильно усомниться в желании монахов взяться за такое дело. Проведя чуть больше часа в библиотеке за изучением самого Боголюбовского уложения и приложений к оному, дозволенных к обнародованию, я убедился в том, что в данном случае монахи перебегать дорожку тайным не станут, и немедленно позвонил в Елоховскую губную управу.

Дежурный сообщил, что его благородие старший губной пристав Шаболдин ещё не вернулся из суда. Ну да, это мне туда не надо, а приставу вот пришлось. Я назвал себя и получил заверения в том, что как только его благородие вернётся, мою просьбу позвонить ему передадут сию же минуту, и велел подавать обед, понадеявшись, что до возвращения Бориса Григорьевича как раз и успею с трапезой закончить. Потому как до того, как Родимцеву надоест прятаться, и он заявится в то самое единственное оставшееся место, мне с Шаболдиным очень, очень и очень надо кое о чём договориться…

[1] См. роман «Семейные тайны»