На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго

Русские единицы измерения и их значения в метрической системе

Аршин — 0,71 метра

Ведро — 12,3 литра

Верста — 1066,78 метра

Вершок — 44,45 миллиметра

Дюйм — 25,4 миллиметра

Золотник — 4,27 грамма

Кружка — 1,23 литра

Пуд — 16,38 килограмма

Сажень — 2,13 метра

Фунт — 0,45 килограмма

Чарка — 0,123 литра

Четверик — 26,24 литра

Правила о формах одежды для нижних чинов Морского ведомства[276] Береговая форма одежды

Парадная

Мундир

Белые брюки

Круглая шляпа

Палаш

Шинель

Обыкновенная

Мундир, белые брюки

Фуража с белым чехлом

Поясной ремень

Вместо мундира шинель

Поясной ремень поверх шинели

Рабочая

Рабочее платье с заправленными в сапоги брюками

Фуражка с белым чехлом

Парадная

Мундир

Зимние брюки

Фуражка

Палаш

Шинель

Обыкновенная

Мундир

Зимние брюки

Фуражка

Шинель

Поясной ремень

Рабочая

Рабочее платье

Фуражка

В холодное время фуфайка

Парадная

Мундир

Брюки летние или зимние

Шляпа

Поясной ремень

Обыкновенная

Белая рубаха с синим воротником

Белые брюки

Фуражка с чехлом

В холодное время синяя фланелевая рубаха и суконные брюки

Рабочая

Рабочее платье

Фуражка

В холодное время фуфайка

Правила для ношения знаков отличия и медалей нижними чинами

1. Нижние чины при ношении знаков отличия и медалей руководствуются следующими правилами:

а) Старшая медаль, носимая на шее, выпускается в разрезе воротника мундира или кителя, причем лента ордена должна быть несколько видна; прочие по старшинству медали, носимые на шее, выпускаются по борту мундира или кителя, причем верхний край старшей медали должен быть на линии верхнего края знака отличия и медалей, носимых на груди; верхний же край медалей, следующих по старшинству, должен отстоять на ¹/₂ вершка от нижнего края старшей медали; ленты каждой медали должны быть несколько выпущены из-за борта.

б) На фланелевой рубахе шейные медали носятся так, чтобы медаль с продетой под рубаху лентой приходилась на середину груди, для чего имеющаяся у фланелевой рубахи пуговица должна быть застегнута При нескольких же медалях на шее — таковые носятся одна под другой, старшая сверху.

в) Знаки отличия и медали, носимые на груди, прикрепляются на колодке шириною в 1¹/₂ вершка, причем верхний край лент, надетых на колодку, должен отстоять на 1¹/₂ — 1¹/₄ вершка от крючка воротника мундира или кителя. Колодка со знаками отличия и медалями прикрепляется: а) на мундире двубортном и кителе — посредине груди; б) на мундире однобортном и кителе — на левой стороне груди, причем середина колодки со знаками отличия и медалями должна быть расположена на середине левой стороны; в) на фланелевой рубахе — на левой стороне груди горизонтально и таким образом, чтобы старший на колодке знак отличия приходился с левой стороны грудного разреза воротника

2. На шинели или пальто, надетых в рукава, нижние чины носят пожалованные им знаки отличия и медали так же, как и на мундире; причем при нескольких медалях, носимых на шее, в разрезе воротника шинели выпускается одна старшая медаль, а медали младшие, носимые на бору мундира или фланелевой рубахи, полагается носить под шинелью или пальто.

3. На белой полотняной рубахе, когда она является верхнею одеждою при парадной форме, носятся все знаки отличия и медали по правилам ношения их на фланелевой рубахе. Во всех же остальных случаях на белой полотняной рубахе носится один только Знак отличия Военного ордена старшей степени.

4. Нагрудные знаки, установленные для лиц, окончивших курс в некоторых высших и специальных учебных заведениях, носятся нижними чинами на мундире, синей фланелевой рубахе или белой полотняной рубахе, шинели или пальто, на основании правил, установленных для ношения этих знаков.

5. Некоторые чины из разжалованных или исключенных из службы офицеров и военно-морских чиновников лишаются на все время нахождения их на военной службе права ношения, полученных ими в бытность в офицерском звании, нагрудных знаков за окончания курса в военных академиях.

6. Иностранные знаки отличия и медали носятся нижними чинами ниже всех Российских знаков отличия и медалей, причем старший знак отличия по иностранному государству надевается выше других иностранных знаков отличия и медалей.

7. Знак, жалуемый нижним чинам флота за усердную службу в морской охране, знак в память градусного измерения на островах Шпицбергена, знак отличия Красного Креста, милиционный (ополченческий) крест или бляха у нехристиан, установленные в память службы в сводно-гвардейской роте (или батальоне) и за службы в собственном ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА сводном пехотном полку, юбилейные и тому подобные знаки носятся нижними чинами на левой стороне мундира, синей фланелевой и белой полотняной рубах и шинели или пальто на высоте половины длина талии от воротника до пояса. При совместном ношении этих знаков они пригоняются в прядке их жалования сверху вниз.

Как надлежит в которой день давать вина и варить пищу людем[277]

Воскресенье — Мясо с кашею

Понедельник — Каша густая по утру, а вечером горох

Вторник — Мясо с кашею

Среда — Каша густая по утру, а вечером горох

Четверок — Мясо с кашею

Пяток — Рыба с кашею

Суббота — Мясо с кашею

Морское довольствие на 1858 год[279]

Мясо … 14 фунтов

Крупа … 18 фунтов

Горох … 10 фунтов

Сухари … 45 фунтов

Масло … 6 фунтов

Соль … 1,5 фунта

Квашеная капуста … 20 чарок

Водка … 28 чарок

Уксус … 4¹/₆ чарки

Солод … 2 гранула

Табак … 0,5 фунта

Мыло (парусные суда) … 0,25 фунта

Мыло (паровые суда) … Машинисты и кочегары — 1 фунт. Прочие нижние чины — 0,5 фунта

Заграничные плавания бывают трех категорий:

а. Дальние, то есть кругосветные.

б. Ближние, то есть годовые плавания в Средиземном море и зимовки в иностранных портах.

в. Временные посылки — длительностью менее года, например, из Черного моря на Дунай или в Константинополь, из Кронштадта во Францию и так далее.

Довольствие бывает трех родов:

а. По части провиантской, общее и особое.

б. По части комиссариатской (обмундирование).

в. Денежное довольствие.

А. Провиантское довольствие

а. Добавочное общее. Выдается при всех трех видах плавания на 1 нижнего чина на морской месяц.

Мясо … 14 фунтов

Крупа … 18 фунтов

Горох … 10 фунтов

Сухари … 45 фунтов

Масло … 6 фунтов

Соль … 1,5 фунта

Капуста квашеная … 20 чарок

Водка или ром … 28 чарок

Уксус … 4 чарки

Табак … 0,5 фунта

Перец стручковый … 2 золотника

Чай … 4⁸/₁₅ золотника

Сахарный песок … 1 фунт 60 золотников

Мыло (парусные суда) … 0,25 фунта

Мыло (паровые суда) … Машинисты и кочегары — 1 фунт. Прочие нижние чины — 0,5 фунта

б. Добавочное особое. При дальних и ближних плаваниях на 1 нижнего чина в месяц.

Говяжий бульон … 2,5 фунта

Патока … 9 фунтов

Спрюсовая[280] эссенция … 0,5 банки

Лимонный сок … 56 золотников

Виноградное вино для замены лимонного сока … 28 чарок

При даче команде по утру горячего завтрака из кашицы, чарку водки разделять на две части — одну треть чарки давать перед завтраком и две трети чарки давать перед обедом. Ром или коньяк (вместо водки) всегда разбавить наполовину и отпускать по две дачи к обеду и завтраку. Одна чарка рома отпускается в виде 2 чарок грога.

Табак выдавать только курящим и заслуги за него не полагается…

ПОЛОЖЕНИЕ ПРИВАРОЧНОМ ДОВОЛЬСТВИИ МОРСКИХ КОМАНД[281]

1. Общий размер приварочных денег.

Нижним чинам Морского ведомства, состоящим на береговой пище и получающим установленную дачу сухопутного провианта, полагается при этом приварочное довольствие в следующем размере[282]:

В Кронштадтском, Санкт-Петербургском, Ревельском, Свеаборгском портах и всех вообще местностях, принадлежащих к Балтийскому ведомству, — по пяти копеек.

В Архангельском порте и прибрежных пунктах Белого моря — по три и одной трети копейки.

В Николаевском порте (Херсонской губернии) и Черноморском ведомстве вообще — по пяти копеек.

В Бакинском порте и Каспийском ведомстве вообще — по три копейки.

В Сибирских портах — по пяти копеек.

Примечание. Об особом размере приварочных в некоторых командах смотри в статье второй.

2. Особый размер приварочных денег для некоторых команд.

В следующих командах полагается приварочное довольствие в увеличенном против общей нормы размере[283]:

1) Нижним чинам Флотской стрелковой роты — по шести с четвертью копеек.

2) Юнгам Учебного морского экипажа — по шести с четвертью копеек.

3) Ученикам Школы писарей и содержателей — по восьми копеек.

и 4) Нижним чинам хода музыкантов портов Восточного океана — по восьми копеек.

3. Каким командам полагаются приварочные деньги.

Приварочное довольствие, в определенном в предыдущих статьях размере, производится строевым и нестроевым унтер-офицерам и рядовым всех званий, стоящим в Гвардейском и флотских экипажах и других командах Морского ведомства, а равно инвалидам Санкт-Петербургского Императора Павла Первого дома, лоцманам Санкт-Петербургской лоцманской команды, юнгам Учебного морского флотского экипажа, состоящим в Школе кантонистов Гвардейского экипажа детям нижних чинов того экипажа, ученикам Школы писарей и содержателей, нижним чинам, состоящим при учебных заведениях, нижним чинам госпитальной прислуги, фельдшерам, фельдшерским и аптекарским ученикам.

4. Каким нижним чинам не полагается приварочное довольствие.

Приварочное довольствие вовсе не полается нижним чинам, служащим при административных местах Морского ведомства и получающим содержание из административных сумм тех мест. Из сего исключаются: во 1-х, те административные учреждения, в штатах которых оговорено, что служащие в них нижние чины получают провиант и приварочные деньги на общем основании, и что во 2-х, те из нижних чинов нестроевых рот седьмого и восьмого флотских экипажей, которые командируются временно к учреждениям, поименованных в ведомостях, приложенных под номерами девятым и десятым к приказу Его Императорского Высочества Генерал-Адмирала, 3 марта 1869 года, №34.

5. Юнкерам флота, служащим на собственном иждивении, приварочных денег не полагается.

Поступающие на службу после издания настоящего Положения юнкера флота, служащие на собственном иждивении, не имеют права на довольствие приварочными деньгами и сухопутным провиантом.

6. При каких обстоятельствах приварочные не производятся.

Приварочное довольствие (наравне с сухопутным провиантом) прекращается:

1) С поступлением нижних чинов на довольствие морскою провизиею.

Примечание. Во время вооружения и разоружения судов, команды их остаются на общем береговом довольствии, отпуском за это время и приварочных денег. О добавочной винной порции, полагаемой людям, при вооружении и разоружении, и об отпуске за время этих работ особых денег, для усиления съестных сумм экипажей, смотри Положение о довольствии команд морскою провизиею.

2) Во время отпуска или служения на коммерческих судах.

3) Во время сухопутных передвижений команд или отдельных командировок, когда люди продовольствуются на отпускаемые кормовые деньги или же натурою, по распоряжению начальства.

и 4) Во время нахождения, по болезни, в госпиталях и лазаретах, во время заключения в военно-исправительной тюрьме и вообще во всех тех случаях, когда люди получают особое пищевое довольствие от казны.

Примечание. Арестованные при экипаже или команде не исключаются из приварочного довольствия.

7. Отмена особых прибавок на улучшение пищи.

За установлением приварочных денег в размере, определенном в первой и второй статьях сего Положения, отменяются все производившиеся до сего времени некоторым командам, сверх сухопутного провианта и приварочных, особые денежные прибавки к береговому пищевому довольствию, на улучшение пищи, а также отпуск денежного пособия на соль для состоящих в Школе кантонистов Гвардейского экипажа детей нижних чинов означенного экипажа.

8. Правила для отпуска приварочных денег.

Приварочные деньги отпускаются в команды на основании прилагаемых при сем правил, по суточному числу людей, состоящих в командах на порции, и обращаются с харчевую либо съестную сумму, употребляемую на продовольствие нижних чинов пищею на берегу. Нижние чины, имеющие свое отдельное хозяйство, получают причитающиеся им приварочные деньги сполна на руки. Порядок расходования съестных сумм в ротах и артелях и ведение книг по сему предмету остается на основаниях, действовавших до издания сего Положения.

Правила для требования и отпуска, в команды приварочных денег (приложение к статье восьмой)

1) Приварочные деньги отпускаются от комиссариатских частей в экипажи и команды и отдельные их части в начале каждого месяца, авансом, на месяц вперед, по установленным требовательным ведомостям, в которых сумма исчисляется в примерном количестве, по числу людей, бывших налицо во время составления требований…

2) Деньги эти выдаются в роты также вперед на месяц, по примерному расчету о числе порций, под расписки ротных командиров, в подлинной требовательной ведомости, по которой экипажем получена авансовая сумма.

3) К первому числу каждого месяца составляется в экипаже расчет с ротами за истекший месяц, по действительному суточному числу порций, с добавлением неполученного или зачетом оставшегося…

4) В имеющемся, на обороте отчетных листов, счете приварочных по числу порций, показывается число всех нижних чинов, имеющих право на приварочное довольствие и состоявших налицо, не исключая и прикомандированных от других экипажей и команд, к коим они прикомандированы. К отчетным листам прилагаются в подлиннике или в засвидетельствованных копиях служащие удостоверением прибыли и убыли людей документы, которые отмечаются в особой графе счета.

5) Люди, поступающие в команды, зачисляются на приварочное довольствие со дня действительного поступления, если они поступили до обеда, а с следующего дня, ели они поступили после обеда; равным образом отчисляемые считаются на приварочном довольствии по тот день включительно, в который действительно пользовались обедом из общего котла, сообразно чему показывается и срок довольствия в аттестатах.

6) В отношении имеющих отдельное хозяйство нижних чинов, коим приварочные деньги выдаются на руки, соблюдается следующее: если они отчислены будут от команды, по случаю перевода в другие команды, ранее того срока, на который им были выданы приварочные деньги, то в аттестатах о довольствии обозначается срок, по который они удовлетворены таким довольствием, и за сим в тех командах, куда они переведены, приварочные деньги выдаются им не ранее истечения тою срока, на который они удовлетворены. Если отчисление их последовало ранее срока, на который они удовлетворены приварочным довольствием, по случаю отправления в госпиталь, лазарет или в военно-исправительную тюрьму, а в случае смерти или осуждения таких нижних чинов, выданные им деньги не требуются обратно. Если же отчисление их от берегового приварочного довольствия последует по случаю командировки или зачисления на морское довольствие или увольнения в отпуск или в отставку, то выданные им вперед приварочные деньги требуются от них обратно.

7) Означенные в пункте третьем месячные отчетные листы…, за подписью ротного командира и казначея, прилагаются к авансовой требовательной ведомости на истекший месяц, которая затем отсылается установленным порядком на ревизию, со всеми приложениями. Общий результат отдельных ротных расчетов, относительно оставшихся либо недополученных за истекший месяц денег, принимается в расчет при составлении нового требования об отпуске в команду аванса приварочных денег…

8) Для расположенных вне порта и на значительном от него расстоянии команд или частей их, разрешается, в видах своевременного удовлетворения людей приварочными деньгами, отпускать эти деньги авансом на треть года вперед, с соблюдением однакоже при этом вышеизложенного порядка расходования их по суточному числу людей и составления надлежащих по сему предмету отчетных листов за время, на которое приварочные деньги отпущены авансом.

9) Военно-учебным заведениям, госпиталям и тому подобным учреждениям, в которых число людей, состоящих на приварочном довольствии, остается почти без изменения, предоставляется, если они не признают для себя более удобным, требовать приварочные не авансом, а по истечении месяца. В таком случае требования, состав-ляемыя за прошедшее время, не примерным количеством, а по числу людей, действительно состоявших налицо, должны заменить собою отчетность, к ним прилагается по установленной форме, счет приварочных по числу порций в истекшем месяце.

и 10) Все требовательный ведомости, равно и счетные листы со счетами приварочных по числу суточных порций, должны быть печатные, так чтобы в них требовалось выставлять только месяцы, числа и цифры.

Из книги А.С. Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга»

…За период новобранства выпал и на мою долю такой вечер, который навсегда остался в моей памяти.

Наш флотский экипаж осветился газовыми рожками. Мы, новобранцы, только что кончили занятия ружейными приемами. Все чувствовали себя переутомленными. Хотелось отдохнуть, но уже просвистала дудка дежурного по роте, а вслед за ней раздалась команда:

— На словесность!

Новобранцы нашего взвода, в котором насчитывалось сорок человек, бросились по этой команде к месту учения и расселись по передним койкам. Стало тихо. Только на дворе выла вьюга, залепляя снегом окна. Пользуясь отсутствием инструктора, новобранцы робко озирались. Лица у всех были пасмурны, в глазах отражалась гнетущая тоска.

Рядом со мной уселся новобранец Капитонов, рослый парень, угловатый, низколобый. Он согнулся, съежился, словно старался казаться незаметнее. Тяжело ему было на службе. Выросший в глухой деревне Вологодской губернии, не видавший никогда города, он совсем растерялся, попав в чужую ему обстановку. Военное учение давалось ему с невероятным трудом. В особенности он никак не мог усвоить словесность, которая для него, неграмотного, была какой-то непостижимой мудростью. Каждый день его подвергали жестоким наказаниям. И, запуганный, задерганный, он производил впечатление безнадежного человека. У нас с ним был один шкаф, разделявший в заднем ряду наши койки. Вместе мы пили чай, вместе ели ту дешевую колбасу, которую приходилось иногда покупать в лавках. По вечерам, беседуя с ним, я помогал ему разобраться в уставе, и заступался за него, когда над ним смеялись. Он относился ко мне с большой любовью. Иногда его подбадривал Захар Псалтырев:

— Главное, Капитонов, не робей. Что с тобою может сделать инструктор? Ведь не зарежет ножом? Отвечай ему смелее, вроде как не он, а ты старший над ним. И тогда дело у тебя пойдет.

Пришел инструктор Храпов, крупный и жилистый человек, и важно уселся напротив нас на стуле. Это был старший унтер-офицер, кончивший армейскую стрелковую школу. На его обязанности лежало обучать нас строевому делу. На этот раз он казался особенно злым. Дело в том, что утром, понадеявшись друг на друга, никто из новобранцев не принес ему чаю. Эго его взорвало. Желая нас наказать, он привязал к чайнику длинный шнур, и мы все, сорок человек, ухватившись за шнур, отправились на кухню за чаем. Шли в ногу, распевая:

Вся эта песенка, которую заставил нас петь Храпов, заключалась лишь в трех бессмысленных строчках. И мы повторяли их, как попугаи. А он, сопровождая нас, командовал: Ать! Два! Громче пойте! Не жалеть глоток! Левой! Правой!

Потом целый день он мучил нас во дворе строевым учением.

С появлением перед нами Храпова новобранцы замерли. Некоторые неестественно выпучили на него глаза. Он окинул нас недовольным взглядом, хмурясь, открыл перед собою военно-морской устав. Вдруг инструктор вскрикнул, заставив нас вздрогнуть:

— Наливайко!

— Чего изволите, господин обучающий? — вскочив, откликнулся белобрысый украинец.

— Что такое канонерская лодка?

Наливайко ответил на это более или менее сносно.

— Садись.

Не было такого случая, чтобы Псалтырев запнулся в чем-нибудь. И теперь на вопрос, в каких случаях подчиненный не должен исполнять приказания начальника, он отчеканил ответ слово в слово, как сказано в уставе. Храпов заметил ему:

— Тебя, чорта головастого, даже скучно спрашивать.

На присяге несколько человек срезались. Инструктор

выругался, но, к удивлению всех, никого не ударил. Он прочитал нам вслух несколько параграфов из устава и начал объяснять их своими словами:

— Примерно присяга-.. Вот вы не ответили насчет ее, а ведь она — это главное на службе. Раз дал присягу — значит баста: человек с головой и потрохами уже принадлежит царю-батюшке. Не ропщи, стало быть, ни на что. Голод и холод переноси. Потому что это — военная службы, а не свадьба…

Он продолжал дальше произносить несуразные слова, нам казалось, что мы от них глупеем.

— Поняли, головотяпы, что я говорил? — закончил Храпов и посмотрел на нас с такой враждебностью, что как будто мы были неисправимыми злодеями.

— Так точно, господин обучающий, — ответили новобранцы хором.

— А теперь…. Эй ты, морда теркою, повтори то, что я сказал вам, — обратился он к новобранцу Быкову, у которого лицо было изрыто оспою.

Тот вскочил и зашевелил толстыми влажными губами, но ничего не сказал.

— Я от тебя ответа жду, а ты, словно корова, только жвачку жуешь…

— Так что, окромя государя часовой никому не должен отдавать винтовки, — выпалил, наконец, Быков и сам испугался.

— Вот тебе на! — вскрикнул Храпов и, ядовито улыбаясь, обратился к нам: — Полюбуйтесь на этого молодца! Ты ему про грот-мачту, а он тебе палец в рот. О чем я вчера говорил, он мне сегодня повторяет. Ну как есть бревно! А ведь, ежели правильно рассудить, должен бы умным быть. Гляньте-ка на его рожу; сам чорт на ней арифметику выписывал.

Инструктор повернулся к Быкову и, склонив голову набок, прищурил один глаз:

— У тебя мамаша есть?

— Есть.

— Где она?

— В деревне осталась.

— Ты, может быть, по мамашиной сиське соскучился, дитятко неразумное, а?

Новобранец стыдливо потупился.

— Я тебя выправлю! — сказал Храпов и кулаком ударил новобранца в подбородок так, что у того щелкнули зубы.

Инструктор пытливо осмотрел нас и остановил свой взгляд на Капитонове:

— Кто у тебя экипажный командир?

Мой сосед вздрогнул и рванулся с койки.

— Его высокоблагородие капитан первого ранга-первого ранга Борщов.

— Брешешь!

Капитонов назвал еще какую-то фамилию.

— Молчи уж! — оборвал его Храпов. — Недорубленный! Послушай вот, что тебе стручок скажет.

Стручок ответил скороговоркой:

— Его высокоблагородие капитан первого ранга Капустин, господин обучающий.

— Молодец, Стручок!

— Рад стараться, господин обучающий.

— А ты, кукла заморская, поди сюда! — крикнул инструктор Капитонову.

Зная, зачем его зовет Храпов, новобранец приближался к нему медленно, дико озираясь, точно ища себе спасения. Широко раскрытыми глазами мы следили за инструктором, ожидая, что применит к виновнику какое-то новое наказание. В этом деле изобретательность у него была поразительная. И действительно, так и случилось. Он постучал кулаком по голове новобранца и прислушался. Потом постучал по деревянной табуретке и, наклонившись, снова прислушался. После этого он значительно посмотрел на нас и заявил;

— Одинаковые звуки получаются. Стало быть, голова у него деревянная. Попробую приложить ему пластырь на шею. Иногда это помогает.

Капитонову было приказано нагнуться. Он сделал это покорно и безмолвно. При каждом ударе по шее его голова тыкалась вниз. Раза два он падал на колени, поднимался и становился в прежнюю позу. Возвращаясь на свое место, он в довершение всего зацепился за чьи-то ноги и споткнулся.

— Тюлень! — рявкнул ему вслед Храпов.

Словесность продолжалась. И чем дальше она шла, тем

злее становился инструктор. Те, кто на чем-нибудь сбивался, подвергались наказаниям, которые только приходили ему в голову. И многие с ркасом смотрели на его сухое и усатое лицо. Спустя полчаса у двоих были окровавлены лица, трое стояли на матросских шкафиках, выкрикивая:

— Я дурак второй статьи!

— Я дурак первой статьи!

— Я глуп, как пробка!

В то же время один из новобранцев, засунув голову в топку голландки и называя свою фамилию, произносил под суфлерство инструктора:

— У Пудеева кобылья голова… Он словесности не знает… Проще свинью научить на белку лаять, чем из него сделать матроса…

И к каждой фразе он прибавлял самую отъявленную матерщину.

Меня все больше и больше удивлял Храпов. Нам известно было, что он происходит из крестьян Тверской губернии. Что он усвоил за шесть лет флотской службы? Строевое учение, имена царствующего дома — царя, царицы, их детей, вдовствующей императрицы, великих князей. Но для этого не нужно было иметь много ума. И все же этот малограмотный человек, который с трудом мог нам объяснить морской устав, считал себя в сравнении с нами великим человеком. А мы для него были какими-то неразумными существами. Издеваясь над нами, он упивался своей властью. Я смотрел на новобранцев, забитых и жалких, и подумал: неужели вследствие и из них кто-то выйдет таким же жестоким, как этот инструктор? А он, обрывая мои мысли, задал мне вопрос:

— Что такое знамя?

На это, вызубрив весь устав почти наизусть, я ответил без малейшего затруднения. Мне приказано было сесть. Храпов взялся за Капитонова:

— Теперь ты повтори, что он сказал.

Капитонов встрепенулся:

— Знамя… хоругва…

— Ну? — не отставал от него Храпов.

Капитонов, напрягая мысли, морщил лоб. Губы его посинели, в глазах светился животный страх. Наконец, сокрушенно мотнув головой, он забормотал;

— Потому, живота не жалея… святая хоругва, до последней крови… Часовой Храпов остановил его:

— Стой ты, дубина стоеросовая! Ну чего ты мелешь? Нет, измучился я с тобой совсем. Ты хоть пожалел бы мои кулаки: отбил я их об твою дурацкую башку. А все бестолку. Тебя, видно, учить, что на лодке по песку плавать…

И, не желая затруднять себя больше, он обратился ко мне:

— А ну-ка смажь ему разок по карточке. Да по-настоящему, смотри!

Я отказался выполнить такое приказание.

Храпов стиснул зубы и ощетинил усы. Сухое лицо его стало багровым. Он жестоко смотрел на меня, а потом уставился, словно гипнотизер, напряженным и неподвижным взглядом на Капитонова. У того от страха задергалась нижняя губа Последовал приказ с хриплым выкриком:

— Капитонов! Если он не того, то ты привари ему пару горячих!

— Есть, господин обучающий!

Ко мне повернулось лицо Капитонова, мертвецки бледное, как маска, и на момент я увидел его глаза, бессмысленно округлившиеся и пустые, точно он внезапно ослеп. Правая его рука откинулась с необыкновенной быстротой, словно он боялся упустить удобный момент для удара Не успел я произнести ни одного слова, как голова моя мотнулась в одну сторону, затем в другую. Из глаз посыпались искры, зазвенело в ушах.

— Мерзавец! За что ты меня ударил? — задыхаясь от негодования, крикнул я в диком исступлении. Я упал на койку, но сейчас же вскочил. Все мое существо охватило безумное желание наброситься на Капитонова и рвать его, рвать до тех пор, пока не истощатся последние силы. Но он сам свалился на пол как подкошенный, и над ним, яростный и страшный, стоял Псалтырев, ожидающе глядя на инструктора. Все это произошло как в бреду, и до моего сознания донесся резкий голос

— Разойдись!

Я увидел удаляющуюся из камеры спину Храпова[284].

В ту ночь я долго бродил по двору, осыпаемый холодным снегом, с болью в голове и с горечью в сердце.

Было уже поздно, когда я вернулся в камеру. Газовые рожки, наполовину привернутые, горели слабо. Кругом было сумрачно. Новобранцы, утомившиеся от работ и учебных занятий, крепко спали. Дремал и дневальный, привалившись к стене около двери. Воздух был тяжелый, спертый, пахло прелыми портянками. Я прошел к своей койке и начал раздеваться.

Капитонов еще не спал. Опустив голову, он в одном нижнем белье сидел на своей койке, убитый и несчастный. Лицо его с разбитым подбородком потемнело, взгляд устремился в одну точку. Не глядя на меня, он заговорил робко, дрожащим голосом;

— Прости, брат… Ей-богу, не знаю, как это я… Никогда больше… никогда… Бей меня, сколько хочешь…

И вдруг этот большой человек тяжко заплакал, стараясь заглушить свои всхлипывания. Я сразу понял, что не он, доведенный до невменяемости, был виноват, а кто-то другой. Мне стало жаль его, как будто своими слезами он смыл злобу с моего сердца.

Через две койки от меня всхлипывал Псалтырев.

Храпов, очевидно, сам испугался того, что случилось, и никого не посадил в карцер. И вообще он с этого месяца сократился в своих наказаниях. А мне и Псалтыреву совсем перестал задавать вопросы во время словесности.

Из книги А.С. Новикова-Прибоя «Цусима»

Период новобранства длился около четырех месяцев и запечатлелся в моей памяти, как отвратительный сон. Капралы, инструкторы, фельдфебель принимали самые решительные меры к тому, чтобы вышибить из нас деревенский дух. В шесть часов утра горнист на дворе играл побудку. Мы очумело вскакивали, заправляли свои койки, наскоро пили чай с черным хлебом и целым взводом в сорок человек становились в своей камере на гимнастику. Инструктор командовал, а мы выкидывали руки вперед, вверх, в стороны, вниз. Против гимнастики ничего нельзя было бы возразить, если бы ей не злоупотребляла А нас, например, заставляли проделывать бег на месте с выкидыванием колен то вперед, то назад до тех пор, пока не только все белье становилось мокрым от пота, но и разбитые подошвы сапог промокали насквозь. Еще труднее было выполнять «лягушечье путешествие».

Заключалось оно в том, что все сорок человек опускались на корточки в затылок друг другу и, выставив руки вперед, прыгали вдоль стен камеры, по несколько раз огибая ряды коек. Тут все зависело от настроения инструктора. Если он был не в духе, то это глупейшее прыганье затягивалось, и тогда глаза застилались зеленым туманом. Некоторые новобранцы не выдерживали такой пытки и падали.

— Отяжелели, окаянные, с мякинным брюхом! — ревел инструктор и подбадривал падающих пинком.

Потом нас выгоняли во двор. Там учились маршировке, всяким захождениям, поворотам, ружейным приемам, бегали по двору. Инструктор говорил нам;

— Если я скомандую «смирно», это значит — не дыши, замри. Забудь, как отца и мать зовут, и только слушай, что дальше последует от меня.

Вообще он относился к нам так, как будто алы были его заклятыми врагами.

После обеда наступал короткий отдых, но иногда в это время заставляли нас пилить и колоть дрова. Потом опять выгоняли на двор для маршировки.

Вечером, поужинав, мы, измученные, отупевшие, рассаживались по койкам в камере и занимались словесностью. Из нее мало мы черпали знаний. Главный упор делался на дисциплину, на чинопочитание, на верность царю. Заучивали имена царствующего дома и фамилии начальства, начиная от командующего флотом, кончая ротным командиром. Тут же инструктор рассказывал нам, как различать чины. Все делалось с матерной бранью и мордобойством

Часов в семь все занятия кончались. Пока не скомандуют «на справку», мы могли писать письма, читать книги и веселиться. Некоторые, пользуясь небольшим промежутком свободного времени, бежали на двор, в прачечную, в кирпичное помещение и стирали там свои рубашки и подштанники. Развешивать их на чердаке было рискованно — украдут. Поэтому каждый новобранец расстилал сырое белье под простыню, чтобы за ночь просушить его температурой своего тела.

Тяжелый рабочий день заканчивался справкой и вечерними молитвами. Привертывались газовые рожки, за исключением одного. В камере было полусумрачно. Кто-нибудь из нас назначался дежурным, а остальные тридцать девять человек укладывались спать — каждый на свою койку, на соломенный тюфяк, под серое казенное одеяло. Воздух сгущался смрадом человеческих испарений.

Так продолжалось изо дня в день. Я исполнял все служебные обязанности самым добросовестным образом. Меня нельзя было причислить к глупым ребятам. До службы я прочитал порядочно книг, а это очень помогло мне в изучении словесности. При своей недурной памяти я в один месяц выучил матросский устав наизусть. Новобранцев до принятия присяги не полагалось отпускать в город поодиночке, но инструктор, ввиду моего необычайного успеха по словесности, сделал для меня исключение.

— Смотри в оба, — наказывал он мне. — Знай, кому нужно козырнуть, кому стать во фронт.

— Есть, господин обучающий.

— Если подведешь меня, я из тебя яичницу сделаю.

Все это мне казалось нормальным

Гуляя по городу, я отдавал честь встречающимся офицерам по всем правилам.

Правда, проделывал я это не без волнения, но ко мне никто не придирался.

Захотелось посмотреть офицерские флигели[285], и я, свернув на Екатерининскую улицу, зашагал вдоль сквера.

Как после узнал я, здесь никогда не гуляли матросы, боясь столкновения с начальством. Не прошло и пяти минут, как навстречу мне показался человек с седыми бакенбардами. Какой у него был чин?

Я еще ни разу не видал живого адмирала, но уже знал, какие у него должны быть погоны: золотые, с зигзагами, с черными орлами. Эти погоны можно было видеть в экипаже за стеклами. В голове у меня крутилась мысль: если по одному орлу на каждом плече — значит, контр-адмирал, по два — вице-адмирал, по три — полный адмирал. А этот человек с седыми бакенбардами совсем не имел погонов, но зато воротник и полы его черной шинели были в золотых позументах и на них в один ряд разместились десятки черных орлов.

Неужели я попался сверх-адмиралу? Почему мне инструктор ничего не объяснил о такой форме? Мне некуда было свернуть в сторону и спрятаться. Я сошел с тротуара и за три шага до встречи со страшным человеком стал во фронт.

Старик с позументами и орлами тоже вдруг остановился и, удивленно глядя на меня, задвигал седыми бакенбардами. «Ну, пропал я», — мелькнуло у меня в голове.

— Долго ты, дурак, так будешь стоять?

От его голоса, проскрипевшего в морозном воздухе, как ржавые петли калитки, и от его выпуклых и тусклых глаз, напоминающих пузыри на мутной луже, мне стало не по себе. Моя рука, поднятая к фуражке, дрожала.

— Иди, дурак, дальше, не стой столбом.

Он захихикал мелким дробным смешком, а я пошагал дальше, употребляя все усилия на то, чтобы скорее от него удалиться. Через минуту я оглянулся — он стоял на том же месте и смеялся мне вслед. У меня пропала всякая охота гулять, и я торопился скорее попасть в экипаж. Почему этот человек с орлами назвал меня дураком? Разве я стал перед ним во фронт не так, как нужно?

Я был так занят сверх-адмиралом, что не успел козырнуть встретившемуся лейтенанту. Он подозвал меня к себе испросил;

— Почему честь не отдаешь?

— Виноват, ваше высокоблагородие, задумался. Лейтенант выругался матерно, постучал кулаком по

моему лбу и сказал почти ласково;

— Не нужно задумываться на военной службе.

Я остался благодарен ему, что он не записал моей фамилии. В экипаже от старых матросов я узнал, перед кем мне пришлось стать во фронт. Это был не сверх-адмирал, а флотский швейцар из бывших матросов! Мне было стыдно за свой промах.

Ведомость о числе рекрутов, поступивших в Морское ведомство в 1849–1855 годах[286]

Квартирование команд Морского ведомства в Черноморском флоте[287]

Севастополь

Постоянных — 6810 человек.

Переменяющихся — 18 000 человек.

Кантонистов — 1100 человек.

Арестантов — 2300 человек

Всего: 29 210 человек.

Штаб 4-й флотской дивизии

Штаб 1-й бригады 4-й флотской дивизии

29-й флотский экипаж

30-й флотский экипаж

Штаб 2-й бригады 4-й флотской дивизии

31-й флотский экипаж

32-й флотский экипаж

33-й флотский экипаж

Штаб 1-й бригады 4-й флотской дивизии

34-й флотский экипаж

35-й флотский экипаж

36-й флотский экипаж

Штаб 5-й флотской дивизии

Штаб 3-й бригады 5-й флотской дивизии

37-й флотский экипаж

38-й флотский экипаж

39-й флотский экипаж

Штаб 3-й бригады 5-й флотской дивизии

40-й флотский экипаж (частично)

41-й флотский экипаж (частично)

42-й флотский экипаж

43-й флотский экипаж (частично)

44-й флотский экипаж

45-й флотский экипаж

Севастопольское Девичье учебное заведение

Лабораторная рота № 2 (вторая половина)

Арсенальная рота № 7

Канцелярия Начальника Артиллерии в Севастополе

4-й Ластовый экипаж (3-я и 4-роты)

15-й Рабочий экипаж (частично)

16-й Рабочий экипаж (частично)

17-й Рабочий экипаж

18-й Рабочий экипаж

19-й Рабочий экипаж

Портовые роты № 28, 29, 30, 31, 32

Госпитальная рота 4-го разряда

Севастопольский госпиталь

Севастопольская инженерная команда

Военно-рабочие роты № 8 и 10

Арестантские роты № 19, 20, 21, 22, 23,24, 25, 26 Доковые арестантские роты № 27, 28, 29, 30

Николаев

Постоянных — 8400 человек.

Переменяющихся — 2260 человек.

Кантонистов — 3430 человек.

Арестантов — 15 090 человек.

Штаб 2-й бригады 5-й флотской дивизии

40-й флотский экипаж

41-й флотский экипаж (частично)

Школа флотских юнкеров

2-й Учебный Морской экипаж

Черноморская Штурманская рота

Николаевское флотское училище

Николаевское девичье учебное заведение

Канцелярия Начальника Артиллерии Черноморского флота

Арсенальная рота № 2 (1-я половина)

Арсенальная рота № 6

Канцелярии:

Корпуса Штурманов Черноморского флота,

Корпуса Корабельных инженеров Черноморского флота

Николаевская инженерная команда

Штаб Инспектора Ластовых команд,

Рабочих экипажей и Арестантских рот

Штаб 2-й бригады кастовых команд

4-й Ластовый экипаж (1-я и 2-я роты)

5-й Ластовый экипаж (две роты)

Портовые роты № 22, 23, 24, 25, 26, 27

Госпитальная рота

11-й Рабочий экипаж

12-й Рабочий экипаж

13-й Рабочий экипаж

14-й Рабочий экипаж

15-й Рабочий экипаж (частично)

16-й Рабочий экипаж (частично)

Николаевский госпиталь

Военно-рабочие роты № 7 и 9

Арестантские роты № 11,12,13,14,15,16,17,18

Измаил

Нижних чинов — 1540 человек.

5-й Ластовый экипаж (две роты)

Портовая рота № 33

15-й Рабочий экипаж (частично)

Военно-рабочая команда номер девять (2-я часть)

Измаильская Инженерная команда

Таганрог и Ростов

Нижних чинов — 25 человек.

Портовая рота № 31 (частично)

Керчь

Нижних чинов — 63 человека

Портовая рота № 34 (частично).

Новороссийск

Нижних чинов — 50 человек.

Портовая рота № 34 (частично)

СУД НАД РУССКИМ МАТРОСОМ В ГОНКОНГЕ[288]

Во время двухнедельной стоянки в Гонконге пришлось одному матросу с «Коршуна»[289] познакомиться с английским судом.

Молодой, добродушный матросик Ефремов во время гулянки на берегу выпил лишнее и, возвращаясь на пристань к баркасу, горланил песни… Уж он был недалеко от шлюпки, когда полисмен (из сипаев) сделал Ефремову замечание, что кричать на улице не годится. Разумеется, матрос этого не понял и выругал полисмена на родном диалекте. В свою очередь и полисмен, по счастью, не догадался, каким оскорблениям подверглась в его лице власть, но, увидав, что матрос продолжает петь песни, заговорил решительнее и серьезнее и взял матроса за руку… Пьяный, вероятно, обиделся и, ни слова не говоря, съездил по уху полисмена, повергнув почтенного блюстителя порядка в изумление, которым матрос не преминул воспользоваться: он вырвался из крепкой руки полисмена и в минуту уже был на баркасе. Объяснение полисмена с гардемарином, сопровождавшим команду, не удовлетворило полисмена. Он требовал ареста виновного при полиции до разбора дела, но гардемарин не согласился, и баркас отвалил.

На другой день капитан получил официальную бумагу, в которой просили прислать виновного к судье для разбирательства дела.

Ашанин[290], как знающий английский язык, был послан в качестве переводчика и защитника.

В довольно большой судейской камере на возвышении восседал толстый и румяный джентльмен-судья и произнес

— Дело об оскорблении действием полисмена Уйриды русским матросом Ефремовым.

В немногочисленной публике, сидящей на скамьях, легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого матроса Ефремова, сконфуженное лицо которого дышит добродушием и некоторым недоумением. Он сидит отдельно, сбоку, за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них, за такой же решеткой, высокий, стройный и красивый сипай[291], с бронзово-смуглым лицом и большими темными, слегка навыкате глазами, серьезными и не особенно умными.

— Полисмен Уйрида, расскажите, как было дело. Помните, что по закону вы обязаны показывать одну только правду.

Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу». Вот так, господин судья».

И полисмен наглядно показал, как русский матрос «хватил» его.

— Синяк до сих пор есть. Не угодно ли взглянуть, господин судья… Вот здесь, под левым глазом…

— Ну, однако, небольшой, кажется? — заметил серьезно судья.

— Небольшой, господин судья.

— Советую примачивать арникой… скоро пройдет.

— И так пройдет, господин судья! — добродушно проговорил сипай.

Тогда судья повернул голову в сторону, где сидел русский матрос, и проговорил, обращаясь к Ашанину:

— Потрудитесь сообщить обвиняемому показание истца.

Ашанин изложил Ефремову сущность показания и спросил;

— Верно он показывает, Ефремов?

— Должно, верно, ваше благородие….Помню, что вдарил арапа[292], ваше благородие!

Володя поднялся и сказал судье, что перевел показание истца.

Тогда судья обратился к Ефремову и сказал:

Подсудимый, встаньте!

— Встань, Ефремов!

— Есть, ваше благородие! — ответил, вскакивая, Ефремов.

— Подсудимый, расскажите по чистой совести, как было дело… Согласны ли вы с обвинением истца или не согласны?

— Рассказывай, Ефремов.

Ефремов моргал глазами и молчал.

— Да говори же что-нибудь, Ефремов! И смотри на судью, а не на меня…

— Слушаю, ваше благородие, но только доказывать мне нечего, ваше благородие.

— Да ты не доказывай, а расскажи, как все случилось.

Ефремов тогда обратился к судье и, глядя на него, словно

бы на старшего офицера или на капитана, начал;

— Шел я это, вашескобродие[293], на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши. Однако шел сам, потому от капитана приказ — на корвет являться, как следует, на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался…Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди, разбери… А затем за руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет….За что, мол?» Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие….Отпираться не буду…А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.

Ашанин перевел речь матроса с некоторыми изменениями и более связно и прибавил, что Ефремов не отрицает показания полисмена и сознает свою вину…

— Свидетелей, значит, можно и не допрашивать! — обрадовался судья.

И вслед за тем, выразив сожаление, что русский матрос употребил напитков более, чем следовало, приговорил Ефремова к трем долларам штрафа в пользу потерпевшего.

Тем дело и кончилось. Штраф Ашанин немедленно же внес, получил квитанцию и вместе с обрадованным матросом отправился на корвет.

— Ну что, доволен судом? — спрашивал Ашанин.

— Очень даже доволен, ваше благородие…А я сперва, признаться, струсил, ваше благородие, — прибавил матрос

— Чего?..

— Полагал, что за полицейского арапа беспременно отдерут, ваше благородие.

— У англичан, брат, людей не дерут.

— То-то, значит, не дерут… Обходительный народ эти гличане.

— А почему ты полагал, что тебя высекут?

— А по той причине, ваше благородие, что я выучен.

— Как выучен?

— Точно так, выучен, еще когда на службу не поступал, а в крестьянах состоял. За такое же примерно дело меня, ваше благородие, форменно отполировали в участке-то, в нашем городе. И, окромя того, осмелюсь доложить, ваше благородие, всю морду, можно сказать, вроде быдто теста сделали…А здесь только штраф….Во всякой, значит, стране свои порядки, ваше благородие!

Вернувшись на корвет, Ефремов долго еще рассказывал, как его судили за арапа и как правильно рассудили.

— Понял, братцы, судья, что я пьяный был… А с пьяного что взять!