Глава 2. ПОД ЗНАМЕНА

Первоначально Российский Императорский флот, как и армия, комплектовался за счет рекрутских наборов. С 1703 года их объявляли в зависимости от потребностей вооруженных сил в новобранцах.

В 1766 году появилось «Генеральное учреждение о сборе в Государстве рекрут и порядках, которые при наборе исполняться должны». Документом впервые определялся возраст рекрутов — от 17 до 32 (35) лет, а также рост — не менее 159 сантиметров. Россия была разделена на две половины — Восточную и Западную, — причем рекруты брались из них по очереди. Два года (по одному на каждую половину) считались одним рекрутским набором. С каждой тысячи лиц призывного возраста в среднем брали пять человек, хотя в случае необходимости — например, во время Восточной (Крымской) войны 1853–1856 годов — могли брать с тысячи и по 70 рекрутов.

Срок службы в вооруженных силах России постепенно менялся. До 1793 года он был пожизненным, а в 1793–1834 годах снизился до 25 лет. С 1834 года солдаты в армии и матросы во флоте служили уже 20 лет, после чего следовало пребывание в запасе сроком пять лет.

Накануне Восточной (Крымской) войны 1853–1856 годов срок службы под знаменами снизился до 15 лет, после чего матрос числился в «бессрочном отпуске»; по сути — в резерве. Естественно, этот механизм работал только в мирное время.

В 1855–1874 годах срок службы сначала составлял 12 лет, затем десять лет, а позже — семь лет. Срок пребывания в запасе при этом составлял, соответственно, три, пять и восемь лет.

Отметим, что срок службы мог быть сокращен и, так сказать, в индивидуальном порядке. Вот, к примеру, текст приказа по Морскому ведомству № 65, подписанного главным начальником флота и Морского ведомства, генерал-адмиралом великим князем Константином Николаевичем в Павловске 19 мая 1860 года;

«Государь Император во внимание к отлично-усердной службе нижних чинов возвратившегося из кругосветного плавания фрегата “Аскольд” повелел сократить им срок службы к отставке на два года».

Главным способом пополнения рядов Российского Императорского флота нижними чинами с 1874 года по Первую мировую войну была воинская повинность. Все достигшие 20-летнего возраста жители Российской империи (за исключением тех, о ком пойдет речь ниже) бросали жребий, в результате чего приблизительно каждый третий становился новобранцем. В среднем это было около 450 тысяч человек в год Призыв происходил один раз в год и приурочивался к срокам уборки урожая (Россия, как известно, была страной преимущественно крестьянской). Время «Ч» — с 15 сентября по первое октября либо по 15 ноября. Призывали во флот вначале на семь лет, позже — на пять лет (не считая срока пребывания в запасе).

Кого в России не призывали? Жителей отдаленных районов, включая Камчатку и Сахалин, а также ряд местностей в Якутии, Енисейской, Томской и Тобольской губернии и Финляндии.

Не служили в армии «сибирские инородцы» (исключая корейцев и «бухтарминцев»[15]), а также «инородцы» Астраханской губернии, Кавказа, Закаспийской области и Туркестана. Часть «инородцев», впрочем, вносила денежный налог. К числу таковых относились курды, абхазы, калмыки, ногайцы и ряд других. 12 млн. марок ежегодно вносила Финляндия — это, впрочем, не означало отмены призыва для финнов, проживавших вне территории Великого княжества Финляндского.

Категорически не допускались во флот евреи.

Существовали и льготы по семейному положению. Так, вообще не подлежали призыву единственные сыновья в семье, единственные трудоспособные сыновья при недееспособных родителях, единственные братья при круглых сиротах в возрасте до 16 лет, а также одинокие вдовцы с детьми. Более того, не допускался призыв внебрачных детей (при условии, что на их попечении находились матери), а также единственных внуков при недееспособных бабушках и дедушках (при условии отсутствия у них взрослых сыновей).

Ряд под данных Российской империи подлежал призыву лишь при нехватке «годных» призывников. Речь в данном случае шла о единственном трудоспособном сыне престарелого отца («престарелым» считался уже 50-летний мужчина), молодом человеке, следующим за братом, погибшем либо пропавшем без вести на воинской службе, а также о том, чей брат к тому моменту уже находился «под знаменами».

Теперь перейдем к отсрочкам и льготам по образованию.

До 30 лет могли забыть обо всех тяготах воинской службы казенные стипендиаты, которые готовились занять ученые и учебные должности (после занятия данных должностей освобождение было полным). До 28 лет не грозила армия и флот студентам вузов, имевших пятилетний срок обучения (если же срок обучения составлял всего четыре года, то отсрочка для них продолжалась до 25-летнего возраста). До 24 лет могли спокойно учиться воспитанники средних учебных заведений. Кроме того, отсрочку получали учащиеся всех школ по ходатайству и соглашению министров народного просвещения, военного и морского. К числу получателей послаблений также относились кандидаты в проповедники лютеран-евангелистов, однако для них отсрочка действовала всего лишь пять лет.

Добавим, что в военное время все указанные льготники могли быть взяты на службу только решением императора.

Три категории призывников имели право на сокращение срока действительной службы.

Люди с низшим образованием служили лишь два года, после чего семь лет числились в запасе. Столько же лет проводили под знаменами лица, выдержавшие экзамен на прапорщика запаса. Врачи и провизоры служили в строю лишь четыре месяца, после чего год и восемь месяцев дослуживали по своей специальности.

Напоследок скажем о льготах по профессиональной принадлежности.

От воинской повинности освобождались представители христианского и мусульманского духовенства (правда, муэдзины должны были быть старше 22 лет); академики, адъюнкты, профессора, прозекторы[16] с помощниками, лекторы восточных языков, доценты и приват-доценты[17]; художники Академии художеств, посланные за границу для усовершенствования своего искусства. Кроме того, освобождение могли получить некоторые должностные лица по ученой и учебной части.

Учителя и должностные лица по ученой и учебной части служили два года, а с 1912 года — всего год. Фельдшера, окончившие специальные морские школы, — полтора года. Что же касается выпускников гвардейских школ солдатских детей, то они служили пять лет, причем призыву подлежали уже с 18-летнего возраста.

Техники и пиротехники Артиллерийского ведомства служили после окончания учебного заведения четыре года, а вольнонаемным морякам давалась отсрочка до окончания срока действия контракта (но не более года).

Скажем немного и о тех людях, что добровольно поступали на военную и морскую службу.

В 1834–1884 годах существовало понятие «вольный матрос». Таковыми были люди, добровольно шедшие на корабли военного флота сроком на пять лет. Затем их ожидала служба на торговых судах. Семьи таких матросов освобождались от податей, военного постоя и рекрутских наборов.

Вольноопределяющимися во флот принимались только молодые люди с высшим или средним образованием. «Вольноперы» обладали целым рядом льгот. В частности, они могли жить в отдельных от других матросов помещениях, а зачастую — даже на частных квартирах. Срок их службы «под знаменами» составлял лишь два года. При увольнении в запас вольноопределяющиеся обычно сдавали экзамен на мичмана флота либо прапорщика по морской части запаса.

Что же касается тех, кто сдавал экзамен на офицерский чин запаса, то они служили полтора года.

Были среди матросов и так называемые «охотники» — люди, пришедшие под знамена по собственной воле и без обязательства сдачи офицерского экзамена Служили они на общих основаниях. С 1912 охотником мог стать и человек, не достигший призывного возраста, а в годы Первой мировой войны предельный возраст охотника был увеличен с 30 лет до 40 лет.

«Охотником» не мог стать человек, лишенный прав, состояния или всех особенных прав и преимуществ; наказанный по суду и лишенный права поступать на государственную службу, а также лица, признанные виновными в краже либо мошенничестве.

Для примера приведем данные призыва осени 1912 года

К первому января 1913 года флот получил 11713 новобранцев, из которых лишь 10 251 человек был зачислен для службы (остальные оказались «отсеянными» медицинскими комиссиями по различным причинам). Неграмотными из них были 1676 человек, а малограмотными — 1647 человек.

В начале каждого года составлялись так называемые «призывные списки», в которые включались все лица, подлежащие призыву на действительную службу. Данные в них поступали из городских и волостных правлений на основании посемейных списков и метрических выписок. После первого апреля данные списки две недели могли изучаться потенциальными призывниками, причем в них могли вноситься замечания о «пропусках и ошибках в местах». Следующий этап — поступление списков в воинские присутствия, где окончательно принимались решения о льготах. К первому июля все списки предоставлялись в Военное и Морское министерства.

Непосредственно с призывниками работали призывные участки, которые отвечали либо за целый уезд, либо за его часть (решение о границах участка принималось губернским воинским присутствием). Отдельный участок полагался городу с десятитысячным населением; если же численность населения города превышала 40 тысяч, то его могли разделить на несколько участков. В сельской местности призывной пункт устраивался в селении, расстояние до которого от любого населенного пункта участка не превышало 50 верст (53,3 километра).

Теперь обратим внимание на национальный состав призывников. Русских (к ним в то время относили также украинцев и белорусов) было 9654 человека, поляков — 215 человек, эстонцев, латышей и молдаван — по 178 человек, немцев — 16 человек, татар — 14 человек.

А вот из документов середины XIX века узнать национальное происхождение новобранцев было практически невозможно — указывалось только вероисповедание, место призыва и социальное положение Причем из сведений о комплектовании Черноморского флота можно выяснить, что евреи в Морском ведомстве в те времена все-таки были.

Так, на 1853 год среди нижних чинов Черноморского флота и портов Черного моря было 28 332 православных (79 процентов), 5784 католика (6,2 процента), 1081 еврей (три процента), 515 мусульман (1,4 процента) и 148 лютеран (0,4 процента). Итого — 35 670 человек.

Любопытная деталь — признаком опытного флотского офицера, постоянно имевшего дело с новобранцами, была способность по «выговору» определить родную для первогодка губернию. Таким талантом, например, обладал дядя гардемарина Владимира Ашанина — главного героя повести Константина Станюковича «Вокруг света на “Коршуне”». Прототипом адмирала Ашанина был отец писателя, участник обороны Севастополя в 1854–1855 годах адмирал Михаил Николаевич Станюкович (1786–1869).

Завершая разговор о призыве матросов во флот, обратим внимание на список погибших на броненосном крейсере «Адмирал Нахимов», затонувшем в ходе Цусимского морского сражения в мае 1905 года Среди нижних чинов, по которым имеются сведения о регионе рождения, было четверо выходцев из Вятской губернии, по трое — из Астраханской, Нижегородской, Симбирской и Пермской губерний, по двое — из Вологодской, Архангелогородской, Псковской, Подольской, Калужской, Черниговской, Казанской и Костромской. По одному матросу приходится на Рязанскую, Тверскую, Московскую, Лифляндскую, Могилевскую, Полтавскую, Харьковскую, Владимирскую, Санкт-Петербургскую и Владимирскую губернии.

Обращает на себя внимание тот факт, что большинство призывников пришло во флот из внутренних губерний России. На долю прибрежных областей пришлось лишь семь новобранцев.

Молодые люди, отобранные для службы в гвардии, проходили завершающую стадию отбора в Михайловском манеже Санкт-Петербурга. В огромный зал приезжали представители всех лейб-гвардейских частей, где имелись вакансии. Для того чтобы попасть в тот или иной полк, нужно было иметь определенные детали внешности. В лейб-гвардии Преображенский полк набирались высокие шатены с правильными носами, в лейб-гвардии Измайловский полк — высокие блондины, которых называли в столице «хлебопеками». Лейб-гвардии Московский полк комплектовался рыжими {«жареными раками»), лейб-гвардии Павловский полк — курносыми[18], кирасирские полки — высокими стройными брюнетами, гусарские — усачами. В Гвардейский флотский экипаж попадали высокие новобранцы с широкой грудью.

Существовало и такое понятие как «гвардейский рост». Он равнялся двум аршинам и восьми вершкам — 177,8 сантиметра.

После отбора будущих матросов следовал их развод по экипажам.

Поворотным моментом в жизни каждого новобранца флота была присяга на верностью царю и Отечеству. Рядовые матросы расценивали ее как рубеж между старой жизнью и службой под знаменами. Вот как характеризовал эту церемонию один из персонажей незаконченного романа Алексея Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга», инструктор новобранцев Храпов:

«На присяге[19] несколько человек срезались. Инструктор выругался, но, к удивлению всех, никого не ударил. Он прочитал нам вслух несколько параграфов из у става и начал объяснять их своими словами:

— Примерно присяга… Вот вы не ответили насчет ее, а ведь она — это главное на службе. Раз дал присягу, значит — баста: человек с головой и потрохамиуже принадлежит царю-батюшке. Не ропщи, стало быть, ни на что. Голод и холод переноси. Потому что это — военная служба, а не свадьба».

В Морском уставе Петра Великого текст присяги «морского служителя» звучит следующим образом:

«Я (имярек) обещаюся всемогущим Богом служит всепресветлейшему царю государю верно и послушно, что в сих постановленных, також и впредь постановляемых воинских артикулах, что иные в себе содержать будут, все исполнять исправно. Его царского величества государства и земель его врагов, телом и кровию, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях, какого оные звания ни есть, храброе и сильное чинить противление, и всякими образы оных повреждать отщусь. И ежели что вражеское и предосудительное против персоны его величества или его войск, такожде его государства людей или интересу государственного, что услышу или увижу, то обещаюсь об оном по лучшей моей свести, и сколько мне известно будет, извещать и ничего не утаить; но толь паче во всем пользу его и лучше охранять, и исполнять. А командирам моим, поставленным надо мною, во все, где его царского величества войск, государства и людей благополучию и приращению касается, в караулах, в работах и прочих случаях должное чинить послушание, и весьма повелению их не противиться. От роты и знамя, где надлежу, хотя в поле, обозе и гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив непременно и верно, так как мне приятна честь моя и живот, следовать буду. И во всем так поступать, как честному, верному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит. В чем да поможет мне Господь Всемогущий».

Несмотря на некоторую архаичность языка, все понятно.

В 1906 году был опубликован новый текст присяги, который уже оставался неизменным до февраля 1917 года:

«Я, нижепоименованный, обещаю и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хощу и должен ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, своему истинному и природному Всемилостивейшему ВЕЛИКОМУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ, Самодержцу Всероссийскому и законному ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к высокому ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять.

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Государства и земель ЕГО врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях, храброе и сильное чинить сопротивление и во все стараться споспешествовать, что к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА верной службе и пользе государственной по всех случаях касаться может.

Об ущербе же ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА интереса, вреде и убытке, как скоро о томуведаю, не только благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду.

От КОМАНАЫ и ЗНАМЯ, где принадлежу, хоть в поле, обозе или гарнизоне, никогда НЕ ОТЛУЧАТЬСЯ, но за конным, пока жив, следовать буду и ВО ВСЕМ ТАК СЕБЯ ВЕСТИ И ПОСТУПАТЬ, КАК ЧЕСТНОМУ, ВЕРНОМУ, ПОСЛУШНОМУ, ХРАБРОМУ И РАСТОРОПНОМУ СОЛМТУ НААЛЕЖИТ.

В чем да поможет мне ГОСПОДЬ БОГ ВСЕМОГУЩИЙ. В ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЖЕ СЕЙ МОЕЙ КЛЯТВЫ ЦЕЛУЮ СЛОВА И КРЕСТ СПАСИТЕЛЯ МОЕГО. АМИНЬ».

Прежде чем попасть на корабль, каждый новобранец проходил четырехмесячный курс строевой подготовки — до 14–17 часов в сутки. Обычно муштру молодых матросов поручали офицерам пехотных полков, в помощь которым давали так называемых «стрелков» — унтер-офицеров, прошедших курс Морской учебно-стрелковой команды.

Любопытно прочесть несколько выдержек из приказа 1913 года, автором которого является контр-адмирал (будущий вице-адмирал) Павел Левицкий (1859–1938), начальник Бригады подводного плавания Балтийского моря:

«…Теперь же приступить к строевому учению и обучению гимнастике в сопровождении хора музыки… Командирам судов бригады принять строгие меры к превращению такого[20] хождения нижних чинов, которые должны всегда идти вместе, фруктом под начальством старшего. Одиночное хождение нижних чинов по время работ указывает на беспорядок в части…»

Особое место для каждого матроса-новобранца занимала так называемая «словесность». Ее суть состояла в обучении будущих нижних чинов основам строевых уставов, а также своего рода «правилам выживания» в береговом флотском экипаже и на боевом корабле. В приложении к книге приведена выдержка из книги Алексея Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга», из которой можно (естественно, со скидкой на убеждения автора) понять систему преподавания «словесности» инструкторами — «обучающими».

«Словесность» заключалась в изучении по три-четыре часа в день уставов, прививании основ чинопочитания, включая тупую зубрежку имен августейших особ, а также фамилий флотского, экипажного и корабельного начальства. Молодых матросов учили правильно отдавать честь. Естественно, случались и курьезы. Так, один из новобранцев в ужасе отдал честь увешанному галунами швейцару, приняв его за «сверх-адмирала».

Впрочем, у «словесности» была и другая задача. Дело в том, что часть призывников происходила из районов, населенных народностями, плохо знавшими русский язык. Методы обучения были жесточайшими — для того чтобы первогодок повернул налево по соответствующей команде, его били по левой щеке, а если повернуть было нужно направо — то по правой. «Стрелки» часто усердствовали настолько, что новобранцев замертво уносили в лазарет.

В первые четыре месяца матроса обычно не выпускали за пределы экипажа — разве что в качестве помощника более опытного моряка. Тем более что узнать новичка было очень просто — не принявшие присяги не имели на бескозырке ленточек. Примечательно, что старшему матросу необходимо было отдавать честь «за себя и за того парня» — новобранец должен был смотреть в оба и учиться.

Признаком хорошего командира была постоянная забота о нижних чинах. Так, если летом, в сухую погоду, матросам на парусных кораблях разрешалось днем ходить босиком (деревянная палуба неплохо прогревалась), то с наступлением вечера им было положено надевать обувь. Брюки, чтобы «понапрасну не топтать», носили подвернутыми (это назвалось «по-матросски»).

Или, например, вот извлечение из приказа будущего вице-адмирала Владимира Корнилова (1806–1854), героя обороны Севастополя в 1854–1855 годах. На момент составления данного документа он в чине капитана первого ранга командует парусным линейным кораблем «Двенадцать Апостолов» Черноморского флота;

«Летом в ночные вахты, вахтенным командирам не дозволять нижним чинам выходить без одежды на верх: это весьма способствует простудным болезням, и поэтому должно быть взято за правило, по раздаче коек, командовать “вахтенным надеть фуфайки!” и вместе с тем приставить унтер-офицера к гальюну, чтоб не допустить туда подвахтенных[21] без платья».

Теперь перейдем к системе воинских званий для нижних чинов. Отметим, что командиры кораблей еще со времен Петра Великого отвечали за подготовку младших командиров:

«Капитан должен выбирать людей в ундер офицеры из добрых матрозов, достойных без похлебства, под штрафом заплатить убытки ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ от того присходимыя».

Высшим унтер-офицерским чином был чин фельдфебеля, который присваивали боцманам — строевым и береговым. Боцман, кстати, это должность, а не воинское звание.

Старший боцман (боцманов могло быть на судне несколько) был хозяином палубы и человеком, с которым даже командир боевого корабля не гнушался в ряде случаев и посоветоваться и обратиться по имени-отчеству. Более того, в Российском Императорском флоте существовал любопытный обычай. Когда на корабле менялся командир, уходивший офицер обязательно должен был расцеловаться со старшим боцманом.

Корабельный старший боцман имел старшинство перед всеми унтер-офицерами; он был обязан знать по имени всех нижних чинов. По отношению к матросам и унтер-офицерам старший боцман пользовался правами вахтенного офицера.

Впервые понятие «боцман» встречается в документах о постройке первого российского мореходного парусного корабля европейского типа «Орел». Правда, понятие это звучит как «ботеман» и «бутман».

Впрочем, среди унтер-офицерских чинов был такой, как боцманмат. Соответствовал он сухопутному старшему унтер-офицеру, а производили в него унтер-офицеров второй статьи по особой аттестации и при наличии годичного стажа Чаще всего боцманматами становились рулевые, водолазы и марсовые.

Боцманмат в случае необходимости исполнял обязанности боцмана и должен был знать такелажные работы, правила подъема и спуска рангоута, вопросы вооружения корабля, компас, управление рулем и шлюпкой под парусом.

Ниже боцманмата стоял унтер-офицер первой статьи, в которые производились унтер-офицеры второй статьи с годичной выслугой. В унтер-офицеры второй статьи (до 1910 года — в квартирмейстеры) обычно выдвигали выпускников разного рода школ младших специалистов.

На несколько категорий делились и собственно матросы.

Матросом первой статьи мог стать либо выпускник школы специалистов, либо человек, прослуживший матросом второй статьи не менее восьми месяцев. А в матросы второй статьи производили уже после первоначального строевого обучения в береговом флотском экипаже.

В 1910-х годах ежемесячное жалование матроса второй статьи в Балтийском и Черноморском флотах составляло 75 копеек, а матроса первой статьи — один рубль. Несколько больше получали «на руки» нижние чины Сибирской флотилии. Матросу первой статьи полагался один рубль 45 копеек, а матросу второй статьи — один рубль пять копеек.

Сразу после призыва новобранец именовался «молодым матросом», а воспитанник Кронштадтской школы юнг (или «ютов», как тогда говорили) — соответственно, юнгой.

Расскажем о Школе юнг в Кронштадте поподробнее.

Открыта она была в октябре 1910 года и первоначально насчитывала 112 воспитанников. Это было всесословное учебное заведение, куда принимались юноши 16–18 лет «христианского вероисповедования» с образованием не ниже трех классов «начальных народных школ». С 1912 года школа была расширена до 439 юнг, причем на такое количество мест претендовали 1540 кандидатов!

После полутора лет обучения (из них год — практические плавания) выпускники школы зачислялись в строй флота на действительную службу. После прохождения унтер-офицерского курса они имели возможность получить чин кондуктора

Во времена Петра Великого и до второй четверти XIX века к числу нижних чинов относились юнги, «матрозы», «добрые матрозы»[22], трубачи, барабанщики, парусные мастера, купоры (бондари), конопатчики, канониры, пушкари и плотники. Унтер-офицерами были тиммерманы[23], подлекари, профосы (палачи, следившие также за чистотой на корабле), квартирмейстеры, «подштюрманы», «подконстапели»[24], подшкиперы, боцманы и боцманматы.

Обучение матросов продолжалось и на кораблях. Особое внимание уделялось внутрисудовой подготовке людей, которые могли бы в бою заменить выбывших из строя специалистов — артиллеристов, минеров, машинистов. В связи с этим со второй половины XIX века повышается роль грамотности матросов, поэтому командирам напоминали о том, что они должны по «возможности заниматься с новобранцами грамотностью, столь облегчающей нижним чинам приобретение специальных знаний»[25].

Кроме того, матросы должны были упражняться в гребле на шлюпках и в управлении парусами — «почти каждый нижний чин должен уметь в случае надобности управляться шлюпкой».

Наиболее перспективных нижних чинов рекомендовалось готовить к поступлению в школы строевых квартирмейстеров.

Но серьезная проблема заключалась в том, что, в целях экономии средств, корабли Российского Императорского флота часто находились в так называемом «вооруженном резерве»,«находясь в кампании» лишь по нескольку месяцев в году. Не делалось исключение даже для боевых судов, находившихся на Дальнем Востоке перед Русско-японской войной. Естественно, говорить о каких-либо серьезных «достижениях» в области боевой и строевой подготовки личного состава в таких случаях не приходилось. Предоставим слово известному российскому военно-морскому публицисту, старшему офицеру крейсера бронепалубного крейсера первого ранга «Диана» капитану второго ранга Владимиру Семенову (1867–1910)[26]:

«…Работы оказалось столько, что едва хватало времени на стол и еду. Крейсер, начавший кампанию 17 января, до того 11 месяцев простоял в резерве! Если бы даже при уходе его из Кронштадта на Дальний Восток (осенью 1902 года) команда была формирована строю по правилам, так и то в составе ее должно было бы находиться два призыва, то есть около трети людей, не видавших моря. На деле же этих мужиков, одетых в матросские рубахи, оказалось почти 50%, а морская практика доброй половины остальных исчерпывалась единственным походом из Артура[27] во Владивосток и обратно… Нравы и обычаи установились не только не морские, но даже и не сухопутно-казарменные, а просто… деревенские. При выполнении какой-нибудь работы, хотя и не общей, но требовавшей значительною числа людей, вместо определенного приказания или команды — такое-то отделение туда-то! — унтер-офицеры просили “земляков” подсобить, и даже старший боцман, вместо начальнического окрика, приглашал “ребят” навалиться “всем миром”, чтобы скорее “отмахнуть — и шабаш”!.. По сравнению с этой просто сплотившейся и сформировавшейся деревней сборная команда “Ангары”[28], составленная из людей (конечно, не самых лучших), назначенных с разных судов эскадры[29] (но судов все же плававших), показалась мне образцовым войском. Немало трудов и забот пришлось положить на искоренение этих патриархальных нравов и ведения хотя бы некоторого воинского уклада жизни. Грязь, особенно в местах, недоступных беглому “смотровому” обзору, была невозможная. Единственный результат 11-месячной стоянки в резерве, когда крейсер был официально преврагцен в казарму, но на деле, конечно, не мог превратиться в казарму благоустроенную. На корабле люди живут так скученно, в такой, строго говоря, ненормальной обстановке, что поддерживание прядка, как внешнего, так и внутреннего, выполнение насущнейших требований гигиены возможны лишь при полном, правильном и непрерывном функционировании всех элементов этого гигантского механизма..»

Впрочем, такая ситуация с большим количеством неопытных матросов не была чем-то экстраординарным.

К примеру, проанализируем состав нижних чинов винтового клипера «Крейсер» по состоянию на осень 1884 года, когда корабль уходил в дальнее заграничное плавание (как тогда говорили — «в дальнюю»).

Всего на борту было 172 нижних чина[30]. 67 человек — призыва 1884 года (32 процента), 24 человека — призыва 1883 года (14 процентов), 52 человека призыва 1882 года (30 процентов), десять человек — призыва 1881 года (шесть процентов), 11 человек призыва 1880 года (шесть процентов), три человека — призыва 1879 года (два процента), два человека — призыва 1878 года. Кроме того, имелось два сверхсрочника (два процента). Нетрудно заметить, что 83 процента нижних чинов служили менее трех лет, а 39 процента — вообще менее одного года.

Другой проблемой была постоянная нехватка подготовленных людей, включая даже такие потенциально опасные театры, как Тихий океан. По официальным данным, на первое ноября 1901 года некомплект на Эскадре Тихого океана обер-офицеров составлял 19,2 процента (в том числе вахтенных начальников — 26 процентов). Необходимо было где-то взять 33 процента инженер-механиков, 13,4 процента артиллерийских унтер-офицеров и комендоров. Некомплект старших комендоров (артиллеристов) составлял вообще 34,1 процента

На 1913 год в Морском ведомстве существовала 21 школа для подготовки унтер-офицеров и рядовых. В этих школах готовили гальванеров[31], артиллеристов, электриков, минеров, телеграфистов, кочегаров, машинистов, мотористов, водолазов, строевых инструкторов, подводников, рулевых, сигнальщиков, писарей, баталеров[32], подшкиперов[33], юнг, фельдшеров и музыкантов.

Подготовка унтер-офицеров первоначально производилась силами Учебных морских экипажей (Первый учебный морской экипаж располагался в Кронштадте, а Второй — в Николаеве). Принимали в них главным образом кантонистов.

Кантонистами в Российской империи до 1856 года именовали малолетних сыновей нижних чинов армии и флота, по сути, с рождения принадлежавших Военному и Морскому ведомству (на довольствие их зачисляли в полугодовалом возрасте — считалось, что именно шестимесячный ребенок уже не нуждается в кормлении материнской грудью). Само понятие «кантонист» пришло из Пруссии, где существовали полковые округа-кантоны.

В 1721 году Петр Великий основал при каждом полку гарнизонную школу на 50 человек солдатских сыновей (позже такие школы появились и при портах). Детей обучали грамоте, писарскому делу, ремеслам, а также — внимание! — музыке и пению. В 1805 году гарнизонные школы были реорганизованы и получили название «кантонистских». Из этих учебных заведений армия и флот получали строевых унтер-офицеров, музыкантов, топографов, чертежников, писарей и мастеровых.

Сословие кантонистов было уничтожено коронационным манифестом императора Александра Второго.

В Учебных морских экипажах преподавали, говоря современным языком, общеобразовательные предметы, строевую подготовку. Были и практические плавания на судах флота В унтер-офицеры производили лиц не моложе 20 лет.

Впрочем, в унтера могли произвести и просто грамотного матроса — в среднем один унтер-офицер приходился в середине XIX века на 13 матросов.

В 1874 году при Кронштадтском Минном офицерском классе была создана Минная школа, которая сначала готовила матросов-специалистов, а с 1878 года — и унтер-офицеров. Организационно и Класс, и Школа входили в состав Учебно-минного отряда Балтийского флота. Выпускниками были специалисты в области минно-торпедного дела и электротехники.

Около трехсот человек ежегодно назначались из числа новобранцев флота в Учебную артиллерийскую команду, которая организационно входила в состав Учебно-артиллерийского отряда (УАО). Курс Команды был рассчитан на полтора года, из которых восемь месяцев проходили на боевых кораблях УАО — на каждое орудие крупного и среднего калибра приходилось по два ученика, а на орудие малого калибра — по одному.

Наиболее преуспевшие в науках оставлялись в УАО еще на один год, после чего они выпускались со званием квартирмейстера Это давало возможность в дальнейшем получить чин артиллерийского кондуктора.

С 1858 года вела свое начало Машинная школа Балтийского флота — в этом году Главный начальник флота и Морского ведомства генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич (1827–1892) приказал откомандировать на только что созданный Пароходный завод в Кронштадте свободных машинистов с судов флота. Их задачей было получить опыт в сборке и разборке судовых механизмов. С 1868 года в Кронштадте работали краткосрочные курсы машинистов и кочегаров (опять же на базе мастерских завода).

Собственно же Машинная школа Балтийского флота была открыта в ноябре 1885 года; ее слушателями стали 66 нижних чинов Балтийского и Черноморского флотов. Полный курс смогли одолеть 39 человек, а звание машинного унтер-офицера получили лишь 32 человека — они имели право самостоятельно управлять судовыми машинами мощностью до 1500 лошадиных сил.

В 1906 году Школа получила новое здание, в котором помимо учебных классов разместились токарная, слесарная и «железнокотельная» мастерская, а также кузница и лаборатории. Несколько позже Школа была разделена на несколько отделов: класс машинистов и унтер-офицеров, изучающих ремесла; класс кочегаров; класс кочегаров порта императора Александра Третьего (Либавского).

С лета 1917 года существовала матросская авиационная школа, которая действовала на материальной базе гидроавиационного отряда Воздушной дивизии Балтийского флота в Гапсале[34]. До октября из 13 механиков и мотористов подготовили четырех летчиков; остальные были переведены в Бакинскую офицерскую Морскую школу.

Водолазная школа в Кронштадте была создана в 1882 году и ставила целью подготовку собственно водолазов, а также «указателей» — людей, которые должны были направлять находящегося под водой человека к цели для облегчения его работы. Круг людей, которые могли быть водолазами, был определен в Морском ведомстве еще 1865 году. Инструкция гласила:

«Избирать крепких людей, моложе 26 лет, с развитою грудью, свободным дыханием и без малейших признаков страданий сердца; врач обязан наблюдать, чтобы погружение в воду не совершалось вскоре после принятия пищи, и чтобы, в холодное время водолаз не оставался долгое время в воде».

В водолазы не принимали также лиц, страдавших головной болью и шумом в ушах; предрасположенных и больных туберкулезом; «холерического темперамента, с синеватыми губами и слишком красными щеками», имевших короткую шею (это мешало закреплению верхней части водолазного оборудования); флегматиков; пьяниц; ревматиков, больных почками, венерическими заболеваниями, а также людей с пороками сердца.

Пирамиду матросов и унтер-офицеров Российского Императорского флота венчал институт людей, имевших странное для современного уха воинское звание — «кондуктор» (ударение — на последнем слоге). У современного человека это звание может вызвать вполне определенные ассоциации — человек, проверяющий железнодорожные и прочие проездные документы.

Скажем прямо — кондукторы никакого отношения к железнодорожным служащим не имели. Хотя название данного чина и происходит от латинского слова coduco, что в переводе на русский язык означает «ведущий». Его присваивали унтер-офицерам сверхсрочникам по аттестации и по экзамену, причем приказ о производстве подписывался либо начальником Главного Морского штаба, либо начальником отдельного отряда судов.

Первоначально — с 1798 года — кондукторы были только в штате строителей и техников кронштадтского Канала императора Петра Великого («Петровского дока»). Кондуктор первого класса приравнивался к прапорщикам по инженерной части, а кондуктор второго класса — к старшим унтер-офицерам.

До конца XIX века кондукторами именовали уже не унтер-офицеров, а выпускников различных училищ Морского ведомства (штурманских, артиллерийских и инженерных), окончивших курс, но еще не прошедших практику на кораблях и в береговых учреждениях флота, после чего им присваивался чин прапорщика Корпуса корабельных инженеров, Корпуса флотских штурманов, Корпуса инженеров-механиков флота либо Корпуса инженеров морской строительной части.

Ситуация коренным образом изменилась в конце XIX века. В соответствии с «Положением о старших боцманах и кондукторах флота» от июля 1894 года, звание «кондуктор» было введено для старших боцманов, а также выходцев из сверхсрочных артиллеристов, минеров и машинистов.

Что же касается выпускников Морского инженерного училища, то они были последними кондукторами не из нижних чинов — это звание им перестали присваивать в 1896 году.

Согласно приказу по флоту и Морскому ведомству от августа 1902 года, к числу кондукторов причисляли старших судовых и береговых боцманов. Кроме того, имелись артиллерийские, минные, рулевые, сигнальные, минно-машинные кондукторы. Кондукторами должны были быть также корабельные и береговые шкиперы[35], старшие баталеры[36], старшие минно-артиллерийские содержатели, старшие машинные содержатели и старшие фельдшеры.

С апреля 1910 года в числе кондукторов появились также трюмные, кочегарные, гальванерные[37], телеграфные, а также кондукторы-электрики. Еще год спустя ввели сигнально-дальномерных кондукторов.

На первое мая 1913 года в списках всех флотов и флотилий числись 1213 кондукторов. Из них на Балтике служил 761 человек, на Черном море — 342 человека, на Каспии — 18 человек, в Сибирской флотилии — 56 человек, а в.Амурской флотилии — 36 человек.

Срок службы в чине кондуктора составлял 25 лет, причем обладатель этою чина имел право на определенные привилегии. На боевых кораблях имелись особые кондукторские кают-компании, кондукторы получали повышенное денежное содержание (включая пособие на воспитание детей), получали бесплатное медицинское обслуживание и имели отпуск с сохранением денежного содержания. За отличие по службе кондуктора могли произвести в подпоручики по Адмиралтейству, в результате чего он превращался в офицера.

При отставке бывшие кондукторы получали пенсию, а также права почетного гражданина

В июне 1917 года институт кондукторов был упразднен.

Первое законодательное упоминание о наградах для нижних чинов содержится в Морском уставе:

«Буде которые из морских служителей явятся знающие в морском хождении, и тщательны в произвождении своего дела пане других, о том должны командиры их доносить в Коллегию[38], их представлять, где Коллегия должна то рассмотреть и оных за их тщание, или повысить чином, или прибавкою жалования, или иным каким награждением по человеку и делу смотря».

Наиболее известной наградой для нижних чинов был Знак отличия Военного ордена, более известный как «солдатский Георгиевский крест» (отметим, что официально награда стала называться Георгиевским крестом только с 1913 года).

«Знак» был учрежден в 1807 году для «поощрения храбрости и мужества» солдат, матросов и унтер-офицеров. Награжденный получал целый ряд льгот — освобождение от телесного наказания, увеличенное на треть жалование — и исключался из податного сословия.

После Крымской войны 1853–1856 годов внешний вид Знака был несколько изменен. Он был разделен на четыре степени, первые две из которых были золотыми крестами, а две нижние — серебряными.

Знак отличия Военного ордена был настолько редкой и желанной наградой, что будущие «кавалеры» зачастую не очень верили даже в саму возможность награждения. И снова слово капитану 2-го ранга Владимиру Семенову, описывающему один из моментов сражения с японской эскадрой 28 июля 1904 года;

«… Обходя батареи, я поздравил с Георгием комендора XV орудия Малахова, который, будучи ранен, после перевязки немедленно вернулся к своей пушке и продолжал исполнять свои обязанности.

Странно было видеть, как этот человек, только что смело глядевший в лицо смерти, вдруг потупил вспыхнувших радостью глаза и, не то смущенно, не то недоверчиво, промолвил: “Это… уж как начальство…”

Я даже рассердился.

— Какое начальство? Пойми ты, рыбья голова, что по статуту заслужил! Тут ни командир, ни я — ничего не смеем! Начальство не даст — до самого Царя дойти можешь! По закону требовать!..

Кругом все примолкли, поглядывая не то с любопытством, не то с недоверием… Кажется, они впервые слушали, что закон выше воли начальства… Я поспешно прошел дальше, сам недоумевая, что сделал неожиданно вырвавшейся фразой: поддержал или подорвал дисциплину?..»

Обычно на корабль либо береговую часть выдавали определенное количество Знаков отличия Военного ордена, которые потом распределялись среди нижних чинов. Так, на бронепалубный крейсер «Аскольд» по итогам боя с японской эскадрой у Порт-Артура 27 января 1904 года было выделено 24 Знака, Распределением их среди достойных занималось собрание офицеров корабля во главе со старшим офицером крейсера. В ряде случаев Знак; выдавали на взвод либо отделение, матросы которого должны были сами выбрать будущего кавалера.

Примечательно, что при производстве нижнего чина в офицеры Знак отличия Военного ордена необходимо было носить на мундире либо вицмундире при всех без исключения орденах. При наличии нескольких степеней Знака офицеры носили «лишь старшие степени, снимая младшие степени при высших степенях: 2-ю при 1-й и 4-ю при 3-й, но оставляя знак 3-й степени при знаках отличия 1-й и 2-й степеней».

Знак отличия Военного ордена мог бьггь также вручен гардемаринам, для которых правила ношения Знака после производства в офицеры были аналогичными. Так, Знак отличия военного ордена четвертой степени имел морской министр адмирал Иван Диков, получавший, как кавалер Знака, микроскопическую пенсию[39].

С июня 1917 года, решением Временного правительства, солдатским Георгиевским крестом можно было награждать и отличившихся офицеров — за личную храбрость и «по приговору» солдат. В этом случае награда носилась с золоченой лавровой ветвью на ленте орденской колодки. В свою очередь, нижний чин, заменивший выбывшего из строя в бою офицера, вполне мог претендовать на офицерскую награду — орден Святого Георгия четвертой степени.

С 1878 года существовала так называемая «Георгиевская медаль» с надписью «За храбрость», первоначально учрежденная исключительно для нижних чинов Отдельного корпуса пограничной стражи (корпус, кстати, не входил в структуру Вооруженных сил Российской империи, а подчинялся руководству Министерства финансов, так же, как и таможня. В состав Корпуса входила, например, и ранее упраздненная Балтийская таможенная крейсерская флотилия). С 1913 года Георгиевской медалью стали награждать нижних чинов армии и флота

Медаль также имела четыре степени и носилась на колодках Знака отличия Военного ордена Награжденному матросу полагалась ежегодная пенсия: за четвертую степень — 12 рублей, за третью степень — 18 рублей, за вторую степень — 24 рубля, за первую степень — 36 рублей. Выплаты производились по старшей на момент начисления денег степени.

Не снимался при производстве в офицеры и Знак отличия (медаль) ордена Святой Анны. В том случае, если офицер из нижних чинов получал орден Святой Анны третьей степени с мечами и бантом либо орден Святой Анны четвертой степени с надписью «За храбрость», то медаль носить рке не следовало.

Анненская медаль до 1864 года выдавалась нижним чинам (матросам и унтер-офицерам) за 20 лет беспорочной службы; кавалеры награды освобождались от телесных наказаний и получали прибавку к жалованию. С 1864 года медалью награждали только за отличие по службе.

В 1833 году была учреждена серебряная медаль «За усердие», которой с 1856 года награждались нижние чины, прослужившие 22 года в Гвардейском флотском экипаже либо 25 лет — в обычном (включая ластовые, портовые и рабочие экипажи). Через некоторое время сроки выслуги были уменьшены.

Нижние чины Гвардейского флотского экипажа могли получить и награды непосредственно от императора Так, баталер Гвардейского флотского экипажа Иван Иванович Чурбанов (1862 —?) еще до своего производства в 1907 году в подпоручики по Адмиралтейству за отличие имел серебряные наградные часы «от императора». Кроме того, у него имелся Знак отличия на Анненской ленте, Серебряная медаль на Анненской ленте и турецкий орден Меджидие пятой степени.

Наградить могли и деньгами — например, по итогам Императорского инспекторского смотра.

Так, 16 мая 1902 года по итогам высочайшего посещения отряда контр-адмирала (будущего вице-адмирала) Григория Чухнина (1848–1906) — эскадренные броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин», бронепалубные крейсера первого ранга «Адмирал Корнилов», «Дмитрий Донской» и «Аскольд» — все нижние чины получили денежные вознаграждения. Кондукторам выдали по десять рублей, боцманам — по пять рублей, унтер-офицерам — по три рубля, а рядовым — по два рубля. Примечательно, что матросов бронепалубного крейсера первого ранга «Аскольд», который император Николай Второй так и не посетил, наградами также не обошли.

Денежную награду матрос мог получить и от командира корабля. Особенно это было распространено в парусную эпоху, когда после длительного перехода вознаграждение получал впередсмотрящий, первым увидевший вдали тонкую полоску берега.

В век пара появились награды за быструю угольную погрузку. Вот, например, фрагмент из воспоминаний вахтенного офицера крейсера второго ранга «Алмаз» прапорщика князя Алексея Чегодаева-Саконского (1875–1949):

«Вскоре после отдыха к нам подошел “Китай”[40]. Перед началом погрузки прочитали приказ о денежной премии, выпавшей на долю “Алмаза” за погрузку в Суде. Отпущено 398 франков 25 сантимов и распределено следующим образом: грузившие нижние чины получили по 1 франку 50 сантимов, унтер-офицеры по 3 франка. Не грузившие же (те, которые почему-либо не могли принять участия в погрузке, как-то: вахтенное отделение, сигнальщики, караульные) по 75 сантимов иунтер-офгщеры — 1 франк 50 сантимов. С жаром принялись за работу, и к 19 ч все было кончено».

Существуют примеры награждений матросов Российского Императорского флота за боевые заслуги у>ке в советское время. Наиболее известный пример — матросы бронепалубного крейсера первого ранга «Варяг», которые получили медали «За отвагу» в память 50-летия боя корабля в Чемульпо 27 февраля (девятого февраля по новому стилю) 1904 года.

Восьмого февраля 1954 года Указом Президиума Верховного совета СССР медали получили 15 человек — Василий Бакалов, Адольф Войцеховский, Дмитрий Залидеев, Степан Крылов, Прокофий Кузнецов, Василий Крутяков, Иван Капленков, Макар Калинкин, Александр Кузнецов, Лукьян Мазурец, Петр Поликов, Федор Семенов, Тихон Чибисов, Андрей Шкетник и Иван Ярославцев.

Ни одного из офицеров «Варяга» в живых на тот момент уже не было.

24 августа 1954 года действие указа от восьмого февраля 1954 года было распространено и на 30 здравствовавших на тот момент матросов мореходной канонерской лодки «Кореец» — Сидора Александрова, Ивана Афанасьева, Карпа Болдырева, Фридриха Веррева, Андрея Викторова, Модеста Владимиренко, Павла Глазунова, Андрея Жорина, Дениса Зырянова, Петра Ильина, Илью Илюшечкина, Михаила Касьянова, Владимира Коршака, Ивана Лохтина, Дмитрия Марка, Семена Матасова, Федора Михайлова, Прокофия Михалева, Ивана Прахова, Силу Псалома, Михаила Сергеева, Ивана Сивуна, Прокофия Судакова, Максима Третьякова, Моисея Чернышева, Тимофея Хандрука, Григория Шпортуна, Ивана Шутова, Емельяна Юрченко и Георгия Ячменева.

Как и в любых других воорркенных силах, Российскому Императорскому флоту было знакомо дезертирство. Этой проблеме посвящена целая глава Морского устава Петра Великого, так и называющаяся — «О дезертирах и беглецах».

Первая же статья требует карать смертью любого ушедшего со службы и пойманного моряка, а также тех, кто его укрывал. Если же в бега ударялся рекрут, прослуживший менее года, то его три дня подряд пороли шпицрутенами и возвращали на прежнее место службы. Человека, прослужившего более года, могли вместо смертной казни бить кнутом, а позже, после вырывания ноздрей, сослать навечно на галеры.

Добровольно вернувшиеся беглецы на первый раз освобождались от телесного наказания, однако штрафовались «по рассмотрению». При повторении такого проступка их уже наказывали по полной программе, приведенной выше.

Если же моряк в Петровские времена переходил на сторону неприятеля, то его имя прибивалось к виселице, «и оный яко нарушитель присяги, шельмом и изменником публично объявлен имеет быть и пожитки его взяты; ежели он пойман будет, без всякой милости и процессу повесить ево надлежит». Точно так же положено было обходиться с пленными, не пожелавшими вернуться на Родину. Что же касается тех, кто только планирует перебежать к неприятелю, то их также ожидала смертная казнь.

Карались и попытки самоубийства. Если человека обнаруживали при попытке наложить на себя руки, то его после суда вешали на рее. В том случае, если обнаруживали мертвое тело, то его также надлежало повесить.

Увольнение в запас либо в отставку со времен Морского устава императора Петра Великого производилось по указанию высшего морского начальства;

«Ни какой офицер высшей и нижней, не имеет власти отпустить из службы ни какого корабельнаго служителя, хотя он даточной, или наемной, разве указ о том будет иметь из Адмиралтейской Коллегии и пашпорт по штрафом лишения чести и живота. И от которой будет сам искать от службы отставлен быть, наказан будет шпицрутеном. Но ежели которой за неизлечимой болезнию, или совершенной негодностию служить не может, тогда надлежит о нем в Адмиралтейскую Коллегию подать известие, где оное освидетельствовано и решено будет».

Уход в запас обычно обставлялся довольно торжественно. Матросы сдавали ключи от своих шкафчиков и рундуков, после чего выстроенная во фронт команда во главе с офицерами прощалась с отставными и запасными. Под звуки оркестра они спускались в шлюпки и паровые катера со своими личными вещами, после чего их, в вечернее время, до самого берега провожал луч корабельного прожектора…

Напоследок расскажем о такой форме службы, как Морское ополчение. Впервые оно появилось в годы Крымской войны 1853–1854 годов на Балтике — четыре дружины Морского ополчения (по тысяче человек каждая) должны были комплектовать экипажи флотилии вспомогательных гребных канонерок. Офицеры назначались часто из числа чинов, пребывавших в отставке.

В дружины брали «охотников» из Санкт-Петербургской, Новгородской, Олонецкой и Тверской губерний. Кандидат в ополченцы должен был быть физически здоровым, иметь «узаконенные виды» (документы), а помещичьи крестьяне — письменное разрешение от владельца. «Охотникам» полагались награды и призовые деньги (в случае взятия корабля противника), льготы при ранении и увечьях, аналогичные тем, что были предусмотрены для чинов Морского ведомства.

Правила приема добровольцев в дружины опубликовали в начале апреля 1854 года, однако уже к середине мая число принятых ополченцев достигло 4194 человек. 22 мая прием был прекращен, причем план был перевыполнен (набрали более семи тысяч человек). Из них пятеро были из дворян, 23 — из купцов, 1230 — из мещан, 3620 из казенных крестьян, 327 — из удельных крестьян, 123 — из дворцовых крестьян, 990 — из помещичьих крестьян. Кроме того, насчитывался 431 пахотный солдат, 307 уроженцев Великого княжества Финляндского и 76 разночинцев. В целом же число охотников превысило девять тысяч человек. Кроме того, по всей России на нужды ополчения было собрано 22 203 рубля.


Загрузка...