На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго

Глава 5. МАТРОС В ОТСТАВКЕ

Что же представлял собой матрос в отставке? Сразу оговоримся, что мы будем говорить о тех бессемейных матросах, кто служил в дореформенной России десятками лет либо оставался на сверхсрочной службе, так и не сумев создать своего домашнего очага

Выходя в отставку, такой матрос превращался в «инвалида». Происходило это не потому, что злобный царский режим калечил своих защитников, а из-за старого значения этого слова. Вот, например, что написано на сей счет в словаре Владимира Даля: «отслуживший, заслуженный воин, неспособный к службе за увечьем, ранами, дряхлостью».

Стоит сказать, что 18 марта 1864 года все неспособные к дальнейшей службе нижние чины Морского ведомства были разделены на три «статьи» (разряда).

К первому относились те, кто не мог служить в строю в Гвардейском экипаже либо любом другом флотском экипаже, однако были способны к нестроевой экипажной службе (в каждом экипаже были нестроевые роты), либо к службе в портовых экипажах, либо в портовых ротах. Их следовало назначать только на работы, которые им были по силам. Во вторую статью включались те, кто по «расстроенному здоровью» нуждались в увольнении от служебных обязанностей в отпуск на срок от одного до трех лет. Наконец, нижние чины третьей статьи должны были обладать неизлечимыми болезнями либо увечьями и подлежали увольнению от службы досрочно. Отметим, что штрафованные нижние чины причислялись к разрядам на общих основаниях.

Неспособных второй статьи следовало увольнять в отпуск на попечение родственников либо на казенное содержание (в том случае, если они не могли содержать себя сами). Они не имели права проживать в местах с вредным климатом, а также… в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве. Интересно, что отпуск таковых нижних чинов должен был заканчиваться не иначе как весной или летом.

Уволенные по третьей статье могли проживать как на средства родственников, так и в богадельнях, а также получали право устроиться с причислением к «командам внутренней стражи».

Понятие «матрос в отставке» было характерно для периода до начала военных реформ третьей четверти XIX века. Нижних чинов увольняли либо в бессрочный отпуск (теоретически их оттуда могли вернуть на службу), либо, как тогда говорили, в «чистую отставку».

Отставной матрос, как и отставной солдат, не имел права побираться, должен был брить бороду и вообще иметь достойный вид. С нищенством отставных нижних чинов старались бороться, поскольку считалось, что просящие подаяние ветераны позорят русский военный мундир. Впрочем, это было характерно и для других европейских держав.

В принципе ловкий отставник мог даже немного сэкономить на необходимости поддерживать себя «в уставном виде». Вот, например, как описывает один из вариантов получения бесплатных услуг бытописатель старой Москвы Владимир Гиляровский (1853–1935):

«По утрам, когда нет клиентов, мальчишки обучались этому[61] ремеслу на отставных солдатах, которых брили даром. Изрежет неумелый мальчуган несчастного, а тот сидит и терпит, потому что в билете у него написано: “бороду брить, волосы стричь, по миру не ходить”. Через неделю опять солдат просит побрить!

— Ну, недорезанный, садись! — приглашает его на тумбу московский Фигаро».

Наиболее удачным вариантом для отставника из нижних чинов было устроиться в портовом городе, заведя некое дело, чаще всего — торговое. Очень часто на первое обзаведение шла «заслуга» (так назывались деньги, сэкономленные при отказе от водки, масла и других товаров в дальнем походе). Так, в начале XX века за каждую не выпитую чарку матрос получал 8 копеек.

Альтернативой было устроиться швейцаром либо какой-либо другой прислугой в офицерское Морское собрание, либо в семью моряка — отставные матросы пользовались большой популярностью из-за своей честности, а также высокой выносливости.

Значительная часть стариков занималась частным извозом на небольших лодочках яликах (их так и звали — яличниками). Бум извоза переживал Севастополь — в силу своего расположения на берегах нескольких бухт, не имеющих и поныне ни одного моста

В 1888 году Городская дума Севастополя утвердила тарифы на услуги яличников. Переезд через бухту в «общем» ялике обходился в три копейки. Наем ялика от Городской пристани на Северную сторону или к кораблям на рейде стоил 30 копеек, а в Инкерман — рке 7 5 копеек. В ночное время такса удваивалась.

По данным на 1914 год, яличный извоз в главной базе Черноморского флота был делом весьма востребованным. Стоимость поездки от Городской пристани на Северную сторону для группы не более чем из пяти человек составляла 20 копеек, от шести до десяти человек — 30 копеек.

За поездку на Корабельную сторону (до Павловского мыса) платили десять копеек, а в конец бухты — 40 копеек на группу менее чем из пяти человек. Если же клиента нужно было сначала отвезти, затем подождать, а потом еще и отвезти обратно (при сроке «простоя» не более одного часа), то тариф вырастал до 60 копеек.

От всех пристаней до стоявших на рейде боевых кораблей группу не более чем из пяти человек везли за 25 копеек, а туда и обратно с «простоем» одного часа — уже за 60 копеек.

Ялик можно было нанять и «по часам». Группа не более чем в пять человек за час платила 30 копеек (из расчёта не менее чем двухчасового заказа), а группа не более чем из десяти человек — 50 копеек. За целый день с одним гребцом платили два рубля, с двумя гребцами — три рубля, а при плавании под парусом — «по соглашению».

Стоит сказать, что севастопольские яличники продержались до времен после Великой Отечественной войны, а в годы Российской империи успешно выдерживали конкуренцию даже с небольшими судорожными компаниями.

Так, в 1896 году попытку разработать «золотое дно» извоза в Севастопольских бухтах предпринял статский советник Рафаэль фон Гартман, заключивший с городом договор концессии на организацию электрического трамвая и парового сообщения по бухтам. Примечательно, что непосредственно водным транспортом должно было заниматься «Общество финляндского легкого пароходства», успешно работавшее в Санкт-Петербурге. Там же строились и паровые барказы, которые собирались в Артиллерийской бухте Севастополя.

Открытие сообщения с большой помпой состоялось пятого октября 1897 года, а к 1901 году «Общество финляндского легкого пароходства» владело в Севастополе уже шестью барказами и четырьмя пристанями. Казалось, бизнес идет прекрасно, но к 1904 году все права и имущество концессии были выкуплены городом. Одни говорили, что Гартман «прогорел», другие — что городу оказалось мало тех трех процентов отчислений, которые концессионеры должны были платить с выручки от перевозки пассажиров.

Так или иначе, но яличники продолжали возить и возить пассажиров по бухтам.

Некоторые «отставники» открывали небольшую торговлю. И лишь единицы могли рассчитывать на государственное обеспечение.

В Морском уставе Петра Великого есть отдельная статья, посвященная изувеченным в бою и «состарившимся в службе».

«Ежели кто изувечен будет в бою, или иным случаем, во время службы своей, что он в корабельной службе негоден будет, того к магазеинам, в гарнизоны или штатскую службу употребить, повысив чином; а ежели так изувечен, что ни куды ни годен, то такою в юшпитали кормить до его смерти; а ежели в юшпитали быть не похочет, то награжден будет годовым жалованьем, и дать пашпорт.

Тож разумеется и о старых».

Но не все было так просто — на начало XX века в России была всего одна «специализированная» государственная богадельня для нижних чинов Морского ведомства.

С конца XVIII века в Санкт-Петербурге на Каменном острове существовал созданный императрицей Екатериной Второй по предложению наследника престола, будущего императора Павла Первого, Инвалидный дом для увечных чинов флота.

Официально заведение именовалось «Каменно-Островским Инвалидным Корпусом». Он был рассчитан на 54 человека, причем первоначально принимал как офицеров, так и нижних чинов. В числе призреваемых должен был быть штаб-офицер «со званием главною командира и с обязанностью наблюдать за поведением инвалидов, и доносить рапортами о состоянии заведения», два обер-офицера и 50 нижних чинов. Отметим, что 19 ветеранов должны были относиться не к Морскому ведомству, а к иным государственным учреждениям, однако обязаны были иметь за спиной участие в морских сражениях и морских кампаниях.

Документ о создании богадельни датируется 19 января 1766 года. Деньги на содержание предлагалось вычитать из оклада, причитавшегося Павлу по чину Генерал-адмирала (главного начальника флота и Морского ведомства) — 5925 рублей 33,5 копеек в год. Отчет 1770 года среди болезней, которыми страдали инвалиды[62], отмечает такие как «дряхлость ногами»,«шум в голове»,«коренные зубы выпали и животом скорбен»,«глазами худо видит», «выше пупа грыжа прогрызла»,«моча не держится» и так далее.

Изначально инвалидов селили в помещениях Каменноостровского дворца самого Павла (тогда еще наследника престола). С ними могли жить также жены и дети.

Первое здание для Инвалидного дома было возведено в 1776–1778 годах, а в 1806 году его перестроили по проекту зодчего Адмиралтейства в Санкт-Петербурге Адриана Захарова (1761–1811). В 1978 году Инвалидный дом вновь кардинально переделали (вернее — полностью снесли и построили заново «по мотивам» старого), чтобы возвести к Олимпиаде 1980 года Школу высшего спортивного мастерства (Каменноостровский проспект, дом 68).

Первоначально Инвалидный дом представлял собой каменный барак длиной около 200 метров. По его продольной оси шел коридор, по сторонам которого располагались небольшие однооконные комнаты с каменными полами. Обстановка напоминала лазареты того времени.

Фасад здания был украшен Мальтийским крестом. Как известно, Павел Первый состоял великим магистром Мальтийского ордена (ордена Святого Иоанна Иерусалимского), рыцари которого во времена Крестовых походов не только воевали, но ухаживали за больными и ранеными. Одно из названий рыцарей ордена («госпитальеры») дало имя современным госпиталям. Здание постоянно перестраивалось и достраивалось, к нему прибавлялись новые «покои».

После смерти Павла Первого обитатели богадельни продолжали пользоваться щедростью императора, хотя ни Александр Первый, ни другие императоры уже никогда не являлись Генерал-адмиралами. Так, с 1802 года отопление дома взяла на себя Придворная контора, выделявшая на эти нужды 590 саженей дров (поленья общей длиной 1256,7 метра) ежегодно. На 1804 год численность семейств инвалидов достигла 120, при общей численности призреваемых 360. Еще 45 семейств жили вне дома.

В ходе перестройки здания в 1806 году была улучшена обитаемость — отхожие места перевели в другой корпус, в здании богадельни появились аптека и лазарет. На торцах возвели портики в дорическом стиле.

Между тем на 1807 год перенаселенность здания стала настолько очевидной, что Морскому министру пришлось принять решительные меры. Преимуществом стали пользоваться те очередники, «кто долговременною и беспорочною службою и бедным состоянием более других обращает на себя внимание». Вдовам офицеров было рекомендовано просить об определении во вдовьи дома. При родителях оставлялись лишь несовершеннолетние дети, а остальные — удалялись. Решено было также «исключить и высылать из Корпуса дурною поведения инвалидов, и таковые же семейства их».

В 1840-х годах у некогда одноэтажного здания появились мансарды — там располагались жилые помещения служителей Инвалидного дома. Число призреваемых постепенно выросло до 200 человек (в их числе могли быть и семейные инвалиды).

В декабре 1870 года император Александр Второй утвердил «Устав о призрении инвалидов Морского ведомства», касавшийся Инвалидного дома.

Право на поступление в Инвалидный дом было закреплено за отставными нижними чинами, которые, в силу полученных на службе ранений и увечий, а также преклонных лет и расстроенного здоровья, были «лишены возможности снискивать себе средства к жизни собственными трудами». Это правило не распространялось на тех, кто получал пенсию в размере от ста рублей в год и выше, имевших неснятый штраф по суду, лишенные призрения за дурное поведение, а также «страдающие прилипчатыми болезнями и лишенные рассудка»[63].

Инвалидов принимали в число призреваемых на основании собственного заявления «на простой бумаге, с приложением паспорта просителя и указанием места его жительства». Морское ведомство, удостоверившись в хорошем поведении просителя и недостатке у него средств, направляло кандидата на врачебное освидетельствование. Судя по всему, ярко выраженная инвалидность (говоря уже современным языком) вовсе не была обязательной, исходя из следующей фразы:

«Свидетельство тех, кои не имеют ни ран, ни увечий, должно быть производимо особенно тщательно».

Пройдя все фильтры отбора, инвалид зачислялся в список кандидатов, причем преимущество имели раненые и увечные, а также слепые и паралитики, которые принимались на первые же имеющиеся вакансии.

Инвалиды делились на 2 разряда — «комплектных» и «причисленных». К первой категории относились бездетные нижние чины, которые проживали непосредственно в богадельне. Ко второй — имевшие детей и проживавшие либо на родине, либо «на вольных квартирах». «Комплектные» получали жалование в размере 12 рублей в год, а также 18 рублей «приварочных», провиант и обмундирование.

Из числа «комплектных» инвалидов три человека содержались за счет пенсии тогдашнего Генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича за орден Святого Георгия четвертой степени, а еще четверо — «на проценты с Лефортовского капитала».

Отнесенные к «причисленным» получали лишь денежное довольствие в размере 7 5 рублей в год. Кроме того, им причитались выплаты на детей в возрасте до 12 лет. В случае смены места жительства «причисленные» должны были известить начальство об этом.

Если «комплектный» инвалид получал пенсион в размере до 12 рублей в год, то эта сумма засчитывалась в счет жалования. Если же пенсия превышала 12 рублей в год, то жалования инвалиду не полагалось. Пенсия «причисленных» инвалидов оставалась в казне в том случае, если не превышала 30 рублей в год; излишек оставался на руках пенсионера. Отметим, что такое положение не распространялось на пенсии, назначенные по ранениям и увечьям — они выдавались полностью. Кроме того, инвалидам, не пользовавшимся инвалидным содержанием, могли выплачиваться пособия «из особого источника», размер которого, впрочем, не мог превышать годового содержания причисленного инвалида.

Заболевших пенсионеров Инвалидного дома лечили либо в местном лазарете, либо в госпиталях Морского и Военного ведомств.

При вступлении в брак «комплектный» инвалид сразу же превращался в «причисленного», однако имел право проживать с женой в богадельне. После смерти мужа вдова должна была покинуть Инвалидный дом в течение трех месяцев, получив единовременное пособие в размере 12 рублей. До самой смерти (либо выхода замуж вновь) вдова имела право на содержание в размере 36 рублей в год[64].

Призреваемые имели полную свободу располагать своим временем так, «чтобы пребывание их в доме не было для них отягощением». Вести себя следовало «честно и миролюбиво…, уважать старших и соблюдать опрятность». На тех, кто, по мнению врачей, был не слишком дряхлым и мог выполнять кое-какие необременительные работы, возлагались обязанности по уборке комнат, очистке сада, топке бани и так далее.

Если обитатель Инвалидного дома совершал некие проступки, то его «увещевали» либо накладывали дисциплинарные наказания, «сообразно летам и состоянию здоровья». В дальнейшем нарушитель мог быть переведен в категорию «причисленных». Таковых лишали инвалидного содержания на срок от месяца до полугода, а в случае повторения проступков исключали из списков богадельни с лишением навсегда инвалидного содержания.

Жители Инвалидного дома имели право на отпуск с сохранением содержания сроком до четырех месяцев (с разрешения директора заведения). При необходимости отлучки на более длительный срок требовалось разрешение Морского ведомства. Отпускнику выплачивалось небольшое содержание.

Директором заведения традиционно назначался морской офицер в адмиральском либо генеральском чине (часто — сам получивший увечья во время боевых действий), получавший права командира флотского экипажа Ему помогали смотритель дома, обязанности которого можно сравнить с обязанностями современных завхозов. Смотрителя назначали из числа морских штаб-офицеров или обер-офицеров; он жил на казенной квартире в самом доме. Отметим, что директор Инвалидного дома назначался императором, а смотритель — Генерал-адмиралом (руководителем флота и Морского ведомства).

В штате также состоял морской врач, лекарский помощник либо фельдшер (проживали на казенной квартире в самом доме). В качестве прислуги имелся один квартирмейстер и десять матросов одного из флотских экипажей, расквартированных в Санкт-Петербурге.

«Для ближайшего надзора» за инвалидами назначался из числа пенсионеров боцман или фельдфебель, «который за исполнение этой обязанности никакого иного содержания не получает, но, для отличия от прочих инвалидов, имеет на погонах мундира и шинели нашивки из галуна».

Требы для православных обитателей дома читал священник Каменноостровской придворной церкви. В случае необходимости приглашали «священников иностранных исповедований».

Отдельной строкой прописывалось содержание лошади «для перевозки провианта».

В дальнейшем положение об Инвалидном доме пересматривалось, но суть оставалась прежней.

Добавим, что существовали и богадельни для матросских вдов. Например, в 1784 году в Соломбале (ныне — район Архангельска) было открыто соответствующее заведение («Елизаветинская богадельня») для вдов «морских служителей». Содержалась она на средства, отчисляемые из жалования портовых служащих, а позже была переведена «на баланс» самого порта.

Вдовы нижних чинов могли попасть и в другие богоугодные заведения, например, организованные на средства благотворителей.

Так, восьмого октября 1866 года Инспекторский департамент Морского министерства издал циркуляр за № 68, который определял правила определения в «особое заведение» на 50 кроватей, организованное «иждивением камергера князя Юсупова» при Санкт-Петербургских городских богадельнях. Попасть туда, правда, могли только «вдовы тех воинов, кои пали при защите Отечества преимущественно же при усмирении последнею польского мятежа». Напомним, что в подавлении восстания в Польше принимали участие и моряки Гвардейского экипажа.

В этой связи Инспекторский департамент напоминал заинтересованным лицам, что в богадельни определяются только те, кто не может «содержать себя трудом, и не имеющие притом никаких способов к пропитанию». Те вдовы, которые считали себя вправе попасть в богадельню, должны были попасть в особые списки, которые должны были направляться штабами главных командиров и командиров портов непосредственно попечителю над Санкт-Петербургскими городскими богадельнями.

С 1862 года в ведении командования Черноморского флота существовали и так называемые «инвалидные хутора». Всего их было создано 21 хутор у Николаева (по одному на семейство) и 7 хуторов близ Севастополя (в этом случае на каждом хуторе жили по два семейства). Но нетрудно заметить, что проблему устройства ветеранов флота такое количество хуторов решить не могло. Тем более что преимущественным правом стать обитателями хуторов обладали кавалеры Знака отличия Военного ордена и унтер-офицеры.

Впрочем, в случае крайней необходимости инвалиды Морского ведомства могли быть определены в соответствующие заведения ведомства военного.

16 декабря 1867 года император Александр Второй утвердил «Положение об устройство отставных и бессрочно отпускных нижних чинов»[65]. Напомним, что «бессрочный отпуск» означал для находившегося в нем необходимость прибыть под знамена при первом требовании морского начальства.

Согласно данному документу, отставники сохраняли те сословные права, которые они имели при поступлении во флот. Иначе говоря, бывшие матросы и унтер-офицеры снова становились крестьянами, мещанами и так далее. При этом отставники из крестьян хотя и вносились в ревизские сказки, но не включались в число плательщиков подушной подати и сбора на земские повинности. Те же, кто был исключен из ревизских сказок, имел полное право перейти из крестьянского сословия в иное.

Положение снимало и некоторые ограничения по местам жительства для бывших нижних чинов. Так, им разрешалось селиться на землях казачьих областей, а также в Закавказье. «Малороссийские казаки», проживавшие в Черниговской и Полтавской губерниях, получили право жить не обязательно на родине и не обращаться вновь в казачье сословие. Что же касается евреев, то им позволялось селиться вне черты осёдлости.

На пенсию к началу XX века могли рассчитывать только старшие боцмана и кондукторы — за 25 лет сверхсрочной службы им назначали пенсию в размере 315 рублей в год (то есть как лейтенанту), а за 20 лет — 157 рублей 60 копеек.

Нижние чины имели, правда, право на посмертные воинские почести наравне с офицерским составом. В том случае, если происходили похороны матроса либо унтер-офицера, «бывшего в походах против неприятеля», почетный караул давал три холостых залпа в воздух. Примечательно, что почести отдавались вне зависимости от вероисповедания умершего и невзирая на возможные противоречащие распоряжения в завещании. Более того, не лишались почестей даже самоубийцы — если они не лишались христианского погребения.

За время службы у матроса могли составиться и некие сбережения — зачастую весьма немалые. Причем для этого вовсе не обязательно «давиться за копейку» всю жизнь.

Так, после смерти 28 января 1904 года кочегара 1-го класса крейсера «Паллада» Самуила Наволоцкого[66] на его счету в судовой сберегательной кассе было 170 рублей 50 копеек. Отметим, что кочегар к тому моменту служил около шести лет.