На всю жизнь и после (СИ)

Глава 5

Каждый человек запоминает по-разному — кто-то на слух, кто-то зрительно, кто-то только повторением и никак иначе. Запах в наших воспоминаниях играет отдельную роль; он пристаёт к памяти как инъекция, проникающая в мышечные волокна мягкого места: один раз попала, уже не отделаешься. Детство своё или чужое запоминаешь похожим образом, оно, как и любое «раньше», лучше сегодняшнего дня, а раньше детства ничего не было, поэтому воспоминания о нём самые любимые и остаются с нами навсегда.

Чаще всего в детстве Борис делал с бабушкой только одну вещь — куда-то ходил. Они посещали магазины, рынки, парки, почту, цирки и прочие места. Разнообразные визиты накладывались друг на друга в памяти, поэтому эти моменты легко в ней запечатлелись. При посещении таких мест бабушке приходилось тратить деньги, а их ценность внук не понимал. Но иное было ему совершенно ясно: в этом мире много всего, и попробовать это нужно как можно скорее. Завтра он, возможно, не увидит перед собой шарики, игрушки, воздушную кукурузу, пирожные, а может их уже не будет никогда. Капризы переживались бабушкиным терпением и ничем не гасились: нечем было, да и ребёнок мог привыкнуть, что его ревущий рот могут закрыть условной конфеткой. Иногда Борис получал то, чего хватало для более-менее счастливого детства. Такие вещи он ценил, бережно хранил и старался получить от них как можно больше.

Цирк запомнился ему, как храм счастливого ребёнка. Даже сейчас, стоило вспомнить душные, шумные павильоны, ярко освещённую арену и громогласную музыку, как в память возвращались запахи воздушной кукурузы, сахарной ваты и животных со всего мира. Там было всё, что нужно детям: сладости, необычные игрушки, шарики и представления. Именно оттуда Борис выносил большую часть своих «вещей».

Больше всего ему нравилась игрушка йо-йо — синий пластиковый волчок на белоснежной верёвочке, которая напоминала зубную нить. Борис часто видел по телевизору, как его крутят крутые ребята, и желание заполучить такую же вещицу безудержно росло в нём. Глаза мальчика светились от счастья, когда он, наконец, выпросил йо-йо у бабушки, и как же они потускнели, когда волчок опустился и не поднялся. Бабушка сказала, что им просто попался бракованный, и больше она такую ерунду не купит. Но внук с её правдой не смирился.

На протяжении нескольких дней йо-йо просто разматывалось и оставалось внизу, покачиваясь как маятник. Борис снова и снова наматывал верёвочку разными способами. Их было так много, что он путал старые нерабочие методы с новыми, внушающими надежду. Боря крутил запястьем в разные стороны, подсекал, пока волчок не успевал опуститься до конца, он даже поднимал руку как можно выше. Ничего не помогало. В один из дней его посетила любопытная мысль после нескольких неудачных попыток вернуть йо-йо обратно в ладонь. Он вспомнил про тех крутых парней из телевизора. Они ведь не были так напряжены, не думали, как вернуть йо-йо обратно. Эти парни спокойно и расслабленно болтали, пока волчок крутился в их руках.

Глаза маленького Бориса светились так же, как и в тот раз, когда бабушка передавала ему йо-йо: волчок крутился не только когда опускался, но и когда поднимался. Не прошло и года, как игрушка начала изнашиваться. Сначала порвалась верёвочка, которую Боря заменил, но она тоже порвалась, и следующая прожила недолго. Корпус от частых падений потрескался и пришёл в негодность. В конце концов, верёвочка перестала держаться на волчке, и он просто каждый раз падал на пол. Борис решил положить йо-йо в обувную коробку, в которой хранил свои памятные вещи. Сейчас будучи взрослым он не жалеет времени, чтобы открыть её и вспомнить старые, добрые деньки.

Местом, которое он любил меньше всех остальных, был любой магазин одежды или обуви. Походы в такие заведения сильно утомляли молодой и энергичный организм маленького Бориса. Честно говоря, они делают это и по сей день. Каждую вещь нужно было искать, выбирать и примерять, а если не подходила идти в другой магазин, и опять по кругу. Самое ужасное — взять на вырост или точно по размеру, в надежде, что оно разносится. В каждом вещевом магазине царила одна магическая атмосфера — при первой примерке незначительные неудобства не беспокоили, а после второй уже дома превращались в сущий ад. Туфли натирали до кровавых мозолей, ботинки заставляли кости ступней перетираться, капюшон оказывался достаточно тяжёлым, чтобы за шиворот куртки задувал холодный ветер. Но пару положительных моментов Боря всё-таки для себя вынес. Во-первых, все эти проблемы ему помогала исправить смекалка: он клеил на пятку пластырь до прогулки в туфлях, заталкивал в носок ботинка всякую всячину и оставлял на пару недель, зашивал воротник куртки, чтобы он стал уже. Во-вторых, Борис относился и к таким вещам бережно, чтобы поменьше ходить в магазины одежды.

О чём ещё мог думать взрослый Боря, сидя на работе? Как же хорошо жилось тогда, когда проблемы были незначительны, жизнь шла своим чередом пока не замкнулась в петлю — то ли в виде верёвки на шее, то ли дорожки под ногами. За стойкой ресепшена он скучал и тлел от обиды.

Виктор вышел из своей комнатки и сказал:

— Борис, зайди сюда и прихвати свою тетрадь.

Хорошо знакомое чувство, когда ты не хочешь, не можешь, не умеешь, но ничего не поделаешь — работодатель сказал, закуси удила и делай.

Он с неохотой встал, волоком стащил тетрадь и направился в комнату. На столе лежал увесистый шмат сала на коричневой упаковочной бумаге, по размеру казалось, отрезали у свиньи целую бочину от ляжки до ляжки. Там были ещё какие-то предметы, но обескураженный взгляд юноши был прикован только к этому куску.

— Раз уж ты мой подмастерье, тебе нужно научиться наносить тату. Подходи ближе, я объясню. Если хочешь, можешь записать, но в принципе ничего сложного.

Улыбка растеклась по лицу Бориса, он стал напротив мастера и приготовился записывать.

— Для начала нужно перенести изображение на листок бумаги, — Виктор взял со стола фиолетовые листки и белую бумажку с маленькими картинками. — Как это делать, тебе известно. Бумагу можешь взять любую, хоть из тетради вырвать. Как перенесёшь, прикладываешь к нужному месту, брызгаешь этим баллончиком, пока не намокнет, разглаживаешь и снимаешь.

Подмастерье составлял из слов Виктора пошаговый список действий. Он чертил схемы, сокращал предложения, рисовал крошечные рисунки взамен слов: делал всё, чтобы ничего не пролетело мимо тетради.

— Я вложил в машинку кассету с иглами и установил выброс иглы на полтора миллиметра, — Татуировщик продемонстрировал красный прибор, который напоминал толстый карманный фонарик, — Как подготавливать место, руки, машину, думаю, ты помнишь. Кожу брить обязательно. Хоть это и кусок сала, будь нежен.

Борис кивнул. Лёгкая улыбка не хотела сходить с его губ.

— Рисунок нужно наносить снизу вверх, непрерывной линией. Краска будет выходить наружу, как начнёт мешать, вытирай её салфеткой. В колпачок с краской макай почаще. Машинку держи под прямым углом, как держишь ручку или маркер. И помни, главное количество, а не качество.

Не успел Виктор выйти, как юноша сразу начал подготовку. Теперь Борис был в роли татуировщика, а кусок сала примерил на себя его роль, только вот змейки на правой лопатке этому шмату не видать. Меньше получаса и все приготовления были завершены. Первые пять тату выходили из-под его иглы кривыми, угловатыми копиями своих оригиналов, будто правша учился рисовать левой, причём ногой.

Змейка, свернувшись калачиком на его правом плече, внимательно и, что немаловажно, молча, наблюдала за каждым движением. Позже на коже начали появляться птички, бабочки, черепа, улыбки, иероглифы и прочие эскизы, которые были неотличимы от оригинала. Подмастерье вертелся вокруг стола, держал машинку под разными углами, менял руки, покусывал губы и язык. Носки поочерёдно отбивали ритм, и, казалось, вот-вот начнут подпрыгивать.

Виктор вошёл в комнату, опёрся ладонями о стол и принялся разглядывать творения Бориса.

— Отлично. Теперь следующее задание, нужно оживить тату, — мастер поставил на стол тюбик с чёрной краской, который будто появился из воздуха.

Борис присмотрелся к пластиковой бутылочке, которая от предыдущей вообще ничем не отличалась. Он даже убрал старый тюбик подальше, чтобы не перепутать.

— Будет сложнее, чем выпустить из своей кожи, но так даже лучше. В этом тюбике сконцентрированы чувства, эмоции и воспоминания других людей, чтобы вытянуть их из кожи нужно притянуть их к себе. Смотрел фильмы, где у космического корабля пробивает обшивку, и воздушная масса вырывается наружу?

Юноша кивнул, у него на лице было написано, что он понял, о чём сейчас пойдёт речь.

— Тот же вакуум нужно образовать в себе, только эмоциональный.

— Так, а с воспоминаниями как быть? Сомневаюсь, что у меня получится всё забыть.

— Воспоминания не настолько яркий элемент, гораздо важнее чувства и эмоции, которые идут рука об руку с моментами из нашей жизни. Память — это же не просто картинки, иначе в воспоминаниях не было смысла. Воспоминания — вспышки чувств и эмоций, которые тебе сейчас нужно подавить.

— Ага.

— Выдохни и войди в состояние, когда ты ничего не чувствуешь, не думаешь и не испытываешь никаких эмоций. Чистый лист с головой, ручками и ножками, — Виктор нажал пальцем на кусок сала. — Только не забудь про тату. Теперь важно качество, а не количество. Выбери один рисунок птицы или бабочки и пусть он станет живым. Так, чтобы в его жизнь любой мог поверить.

— Насчёт чувств. Мне нужно стать слепым, глухим, немым и так далее, чтобы чудо произошло?

— Речь не о той знаменитой пятёрке, а… Пожалуй, нужно провести ликбез, короткий, но дельный. Эмоции — это то, как мир отражается на человеке, то, что, грубо говоря, отражается на его или её лице. Человек плачет по чьей-то вине, а потом виновник смешит его, и вот уже плач постепенно перетекает в хохот. А с чувствами наоборот, они сидят внутри и иногда показывают себя с помощью эмоций или не высовываются вовсе. Например, чувство обиды. Она не покидает человека очень долго и чем чаще он вспоминает об обидчике, тем сильнее она в нём закипает.

— Ну да, закипает, когда вспоминает, — сказал Борис погрубевшим голосом.

— Насчёт того случая в лавке Джона. Я знаю, что поступил жёстко и непривычно для тебя. Но, судя по тому, что запаха сигарет я не чувствую, всё прошло не зря.

Борис слушал и глядел на мастера из-под сведённых бровей. Губы его были слегка надуты, а подбородок напряжён.

— Больше я такие методы использовать не буду, но также надеюсь и на твоё участие. Ты же понял меня? Жизнь унта — жизнь по правилам.

Юноша кивнул, не меняя выражения лица.

— В качестве извинений сегодня после работы сходим тебя приоденем.

«Он точно всё обо мне знает?» — подумал Борис.

— Одеться нужно под настроение заведения, а для нашего салона обычная одежда не подходит. Мы пойдём в ателье, где одежда с иголочки. То есть, персонально для тебя.

У Бориса от радости щёки загорелись румянцем, но он сразу отдёрнул себя и как бы невзначай потёр щёки. Виктору нельзя верить.

— Вы же сто процентов опять что-то задумали и сейчас усыпляете мою бдительность.

— Я же сказал, что больше так жёстко поступать не буду. Я могу поклясться, если этого не достаточно.

— Вы не будете, значит, портной из ателье будет.

— Тут ты от части прав.

— Ага! — юноша выставил вперёд указательный палец и сразу опустил. — В смысле?

— В нашем обществе тоже есть конкуренция, потому что есть свои границы, в частности территориальные, — Виктор замолчал и опустил глаза, — Я думаю, можно озвучить тебе одно из главных правил. Оно идёт под цифрой четыре. «Территорию можно забрать только в честном поединке. В честном поединке допускается смерть проигравшего».

Борис в ответ только промычал что-то невнятное и неприличное.

— Унты достаточно дальновидны, если запугать молодого блудного, будет проще забрать его территорию в будущем. Джон, например, при нашей первой встрече загнал меня в петлю. Я выходил из его лавки и попадал в самые зловонные места. То в кабинку загаженного сортира, то в компостную яму. Выбирался и опять натыкался на него за стойкой.

— И как же вы выбрались из петли?

— Перестал выходить. Расстрелял всё вокруг, кроме Джона. Окружение не разлеталось, как должно было, — оно рассеивалось как дым, а затем снова зарастало. Получается… А давай ты мне скажешь, в чём суть.

Борис нарисовал в уме схему табачной лавки и другой квадратик поменьше по соседству — фантомное зловонное пространство — и погрузился в размышления:

«Если пространство, причём каждый раз другое, появлялось, только когда он выходил, значит, Виктору нужно было вдохнуть дым, которым была затянута лавка».

— Он хотел взять вас измором, но в итоге вы заморили его, потому что поддерживать пространство в виде большого помещения лавки в первозданном состоянии сложнее. Но я думаю, он не был серьёзен, скорее хотел пошутить.

— Да, всё именно так. Если уж он будет серьёзен, так просто от него не уйти и соображать нужно будет быстрее. Ладно, приступай к тренировке.

После ухода Виктора, его слова не давали покоя Борису. Получается, можно умереть не только от рук одержимых, но и от рук собственных сородичей. В этом плане не было особых отличий от мира людей, хотя закон унтов позволял лишить жизни. Немного успокаивало, что это может произойти с ним не скоро и только в честном бою, но что это за честный бой тоже не понятно. Юноша глубоко выдохнул и сказал:

— Что ж будет дальше?

— Не отчаивайтесь, Господин. Вы усердный и умный унт, значит Вы всех победите. Тем более, у Вас очень сильный и знаменитый учитель.

— Чтоб я без тебя делал? — Борис погладил головку змейки безымянным пальцем. — Ладно, за дело!

Он закончил татуировку. Выбрал рисунок небольшой бабочки Адмирал. По его мнению, это был самый логичный выбор: бабочка лёгкая, и поднять её будет проще. Но вот выгнать эмоций логика не поможет. Борис закрыл глаза, расслабил всё тело и протяжно выдохнул. Каменная маска застыла на его лице. Он настраивал себя на полное опустошение, представляя, что внутри него ничего нет и мира вокруг тоже. Просто силуэт человека, обведённый мелом, на поверхности необитаемой тьмы. Он открыл глаза. Ему показалось, что стол, стул, шмат сала, свет, воздух, пыль устремляются к нему.

Борис накрыл тату ладонью, её сразу защекотало жидкое нечто. Он медленно поднял руку, вытягивая этого сжиженного щекотуна. Бабочка стала меньше, из неё тянулись тонкие рваные чёрные жилки, похожие на слегка застывший клей. Он будто вляпался в жвачку. Его сердце тяжело забилось. Жилки, как натянутые резинки, сократились и вернулись в тату, которое приняло свою изначальную форму.

Ещё несколько попыток, но раз за разом получалось одно и тоже. Он открыл дверь, и в неё влетело жужжание из соседнего кабинета. Помощи ждать неоткуда, хотя он предполагал, что Виктор скажет ему стараться больше и всё получится. Только вот как избавиться от таких естественных вещей как чувства и эмоции? Это же, как дыхание: перекрыть путь можно, но удержать надолго, не получится.

— Виктор сказал тренироваться, значит, будем тренироваться. Он же как-то носит лицо кирпичом, значит и у меня получится.

Он добился того, что теперь бабочка полностью выходила из кожи, но приклеивалась к его ладони чёрным блином. Немного позже она растекалась капельками по всей ладони. Верхом эволюции этих капель стал блин на внешней стороне ладони. Пятно немного приподнялось и выгнулось, а потом кляксой стекло обратно на кусок сала.

Подмастерье решил отойти на шаг назад и выставить вперёд указательный палец. На этот раз он расслабился настолько, что не чувствовал под ногами пол. Борис отгонял мысли, чтобы «лист» его сознания оставался чистым. Биение сердца он усмирил ровным дыханием, когда почувствовал, что засыпает, распахнул глаза. На него, виляя из стороны в сторону, летела бабочка. Выглядела она как настоящая, если бы не её чёрное тельце и крылышки.

Юноша почувствовал прикосновение крохотных лапок на кончике указательного пальца. Он медленно подошёл к зеркалу. Бабочка отражалась в нём и смотрела прямо на них обоих. Борис улыбнулся тёплой и искренней улыбкой. Вдруг бабочка вспорхнула и обратилась в клубок чёрного дыма, который тонкой струйкой вернулся обратно в свиную кожу. Он рванул кулаки вверх и завопил:

— Вышла!

Он медленно опустил кулаки от осознания, что у мастера могла дрогнуть рука от его воплей. Юноша тупо уставился на дверь, ожидая стремительно приближающихся шагов и криков недовольного клиента. Но, переждав несколько минут тишины, он приоткрыл дверь и услышал то же самое жужжание, потом закрыл на протяжном выдохе и прислонился к ней затылком.

— Контроль…Контроль, иначе он мне опять наказание придумает.

Борис посмотрел на шмат сала, а затем опять подошёл к зеркалу. На стене рядом с ним был приклеен квадратный листок бумаги с лицами. Они располагались в шахматном порядке пять столбиков по вертикали и четыре строки по горизонтали — итого двадцать штук. Лица изображали различные эмоции, но принадлежали одному и тому же человеку — бритому наголо мужчине с морщинистым лбом.

— Хм, похоже, Виктор тянет лямку в другую сторону. Надеюсь, я не стану таким же, — Борис потёр верхние зубы о нижнюю губу и вернулся к бабочке на шмате сала.

С каждой попыткой бабочка выходила из кожи легко и оставалась материализованной гораздо дольше, хотя он не был этому рад: радость теперь под строжайшим запретом на время тренировок. Юноша сохранял хладнокровие и эмоциональную пустоту как можно дольше, но чувства и эмоции рано или поздно прорывались. К концу дня Борис не понимал, как он ощущает себя — грань между обыденным и бесчувственным состоянием совершенно размылась. Его будто выдавили как тюбик зубной пасты, и заполнили туманом, который вяло поддерживал в нём форму.

Ровно в конце рабочего дня Виктор вошёл в комнату со словами:

— Как успехи? Вышло?

Борис собирался в очередной раз материализовать бабочку, но для демонстрации мастеру он стал подальше и выставил вперёд указательный палец. Через несколько секунд бабочка приземлилась на его ноготь, и он повернул своё безэмоциональное лицо в сторону Виктора в ожидании любой реакции, главное чтобы она была.

— Джон был прав, я и вправду везучий. Держись этого курса и уже через месяц будешь ходить домой по ночам один.

«Ещё месяц?!» — запротестовал в душе юноша. Бабочка вмиг обратилась в дым и вернулась в свиную кожу.

Виктор развёл руками.

В голову юноше пришла мысль — внезапное озарение, неожиданное и чаще всего полезное. Каждый раз, когда мастер его провожал, не было даже намёка на то, что где-то рядом есть одержимые: никаких засад, нападений, даже слежки. Вчера он в действии видел иллюзии Джона. Почему бы той парочке в чёрном не быть плодом воображения, вызванного табачным дымом. По улицам ходит множество курящих людей, которых не особо волнует мнение некурящих рядом с ними, — Борис мог вдохнуть тот самый дым. Если его догадка верна, то зачем Виктору это делать? Держать в страхе, чтобы каждый раз возвращался и делал, что велят.

— На всё нужно время. Хочешь быть лучше всех — времени тоже нужно тратить больше всех. Ничего втянешься.

«Что это он такой любезный?» — подумал Борис.

— Вы говорили, что мы пойдём покупать мне одежду.

— Не покупать, её сошьют на заказ. С тебя будут снимать мерки, поэтому надо помыться.

— Да от меня не воняет, — запротестовал юноша. — Тем более я утром мылся.

— То было утром, а сейчас вечер. По-твоему ты целый день не потел?

— А не всё ли равно? Мы платим и можем пахнуть, как хотим.

— Платить буду я, поэтому пахнуть ты должен, как я хочу. Тем более, ты тоже теперь в сфере обслуживания, привыкай уважать коллег. В будущем ты будешь делать татуировки на разных местах, и они не все приятно пахнут. Работу ты вряд ли сможешь сделать хорошо, если тебя будет раздражать вонь.

Борис еле слышно вздохнул.

— Ваша правда. Мне домой сходить — душ принять?

— Долго, — Виктор достал из шкафа банный, ворсистый полотенец, — Держи. Выходишь из комнаты, налево и прямо до упора; открываешь дверь, налево туалет, направо душ. Вот ключ от душа. Можешь пользоваться, чем хочешь. Только не задерживайся.

В маленькой душевой царил идеальный порядок, который был приятным дополнением к свежему ремонту. В левом углу стояла стиральная машина, а в правом душевая кабинка. Борис повесил вещи и ступил босыми ногами на кафель цвета какао — похоже Виктор расщедрился на тёплые полы. В комнате, казалось, было всё необходимое для банных процедур; юноша воспользовался шапочкой для душа, резиновыми тапочками и тюбиком одноразового шампуня. Он представил, как мастер выламывает дверь и вырывает флакончик у него из рук, так как он использует его как гель для душа. Борис мылся меньше времени, чем он делал это дома в атмосфере тотальной экономии всего, что стоит денег. Он не смог долго выносить вид белых плиток на стене, которые напоминали об опыте первого знакомства с Джоном.

— Готов выдвигаться? — спросил Виктор, когда Борис вошел в приёмную.

— Может одеколоном побрызгаться? А-то мало ли.

Татуировщик не удостоил эту фразу никакой из его фирменных гримас, а просто открыл входную дверь и жестом пригласил пройти на выход.

— Слушай, Борис, постарайся впредь не шуметь. Слышимость во всём здании слишком хорошая. Моя-то рука не дрогнет, но вот клиент может.

— Да, извините. Не справился с эмоциями.

— В дальнейшем тебе нужно будет сохранять состояние, которого ты добился сегодня, в любой момент, даже если он будет экстремальным.

Эту беседу они вели на задних сидениях новенького трамвайчика. Мастер объяснил, что можно пройтись и пешком, но на это уйдёт не меньше часа. В салоне было немного народа, да и пробки к этому времени уже практически рассосались.

— Ещё один важный момент. Я тебя просил найти значение татуировки Каштана. Что-нибудь нашёл?

У Бориса ёкнуло сердце, и выступил холодный пот на спине, но потом резко отпустило.

— Я ничего путного тогда не нашёл. Вы сказали, что уже не надо, и я больше не искал.

— Я тогда сказал «позже». Оно и наступило. Жалко конечно, но ничего страшного. Для этого нужно особое творческое чутьё, чтобы видеть суть предметов искусства. Причём для этого не достаточно лишь уметь рисовать.

— Татуировки — искусство? Что? Разве искусство это не картины, скульптуры, куклы, фильмы? Их можно на выставках показывать, и живут они дольше, чем их создатели. А с татуировками такую кашу не сваришь.

— Сегодня прямо день ликбезов. Искусство — это образное отражение реальности. Реальность Каштана такова, что он недоверчив, как ты мог заметить в тот день. Вот поэтому я посоветовал ему набить именно такую татуировку. Его недоверие — реальность — отражается косвенным образом с помощью тату — искусства.

— Припоминаю, когда я искал значение этого тату, натыкался на что-то подобное.

— Не сомневаюсь. Ты пока не опытен в этом, чутьё разовьётся со временем.

«Да что с ним не так? Наверняка что-то задумал», — промелькнуло в мыслях Бориса.

Они проехали мимо цирка — не высокого, но крупного здания, которое напоминало окаменелую летающую тарелку. По всей окружности натянуты баннеры с рекламой представлений. Само здание было невзрачно бежевым, разбавляли эту серость красками только эти баннеры и разноцветные буквы «ЦИРК» на самой верхушке. Борис с бабушкой ходили в другой цирк, который был похож на этот.

— Выходим на следующей, — сказал Виктор, вставая.

Широкие окна ателье, напротив которого они стояли, выходили на дорогу. В них можно было увидеть манекенов — мужских и женских, — одетых в стильную и дорогую одежду. Само помещение находилось в новом многоэтажном доме — не то чтобы элитного, но точно премиального класса. Пудровые плиты облицовки ателье отличались от тёмно-синих плит основного здания и даже немного подавались вперёд. Над входом висела вывеска, на которой были написаны, — даже скорее изящно нарисованы — ярко-бирюзовые буквы: «Огонёк».

В самом ателье их встретила небольшая приёмная, внутренняя отделка которой по стилю и цвету не отличалась от внешней. Напротив входа стоял чёрный кожаный диван с трёхэтажным кофейным столиком, на котором лежали журналы, а наверху располагался белый чайный сервиз на две персоны. Свободные стены были покрыты обрезками тканей, которые служили своеобразным пробником при заказе. Слева располагалась стойка ресепшена, раза в три больше чем в тату-салоне, за ней стояла молодая девушка в белой блузке, но из-за коротких чёрных волос она напоминала смазливого мальчика. Она улыбалась, держала осанку и сохраняла услужливое выражение лица.

— Добрый день, Консуэла выйдет к вам через несколько минут, — поприветствовала она и указала в сторону дивана. — Прошу, присаживайтесь, пожалуйста. Если желаете, у нас есть чай, кофе и какао.

Борис и Виктор оба хотели выпить чего-нибудь бодрящего после рабочего дня, но они вежливо отказались.

— А эта Консуэла тоже унт? — тихо спросил Борис, прикрывая рот рукой.

— Как и девушка за стойкой. Так что не стесняйся. И ещё, Консуэла — её настоящее имя. Кличек ей никто не осмеливается давать.

— Ух, неужели она круче вас, Виктор?

Мастер оставил этот вопрос без ответа, а только пожал плечами.

Розовая портьера за стойкой буйно распахнулась, и слова ворвались в помещение раньше, чем их хозяйка:

— Виктор, я же просила больше не посылать ко мне своих тварей!

Борис и Виктор встали.

Молодая женщина шла твёрдой, но элегантной походкой прямо к мастеру и его ученику. Она производила впечатление пожара, который распространялся по комнате, — из-за поведения и алого платья. Вьющиеся густые волосы до плеч пружинили при ходьбе. Бронзовый цвет кожи. Большие тёмно-зелёные глаза, полыхающие недовольством. Слегка подрагивающие пухлые губы и аккуратный носик. Спортивное телосложение. Следит за собой, можно сказать, следит за всем, чем можно следить. Одним словом, красавица.

— Сама понимаешь, наша информация не для людских ушей. Поэтому бросать её в телефонную линию небезопасно.

— Крысу-то зачем посылать?! Ты хотел, чтобы я эту мерзость к уху поднесла?

— Сообщение не получено?

— А как сам думаешь?! Она сгорела раньше, чем приблизилась ко мне. Фу, вспоминать тошно! Как ты додумался послать девушке почтовую крысу?

Консуэла распалялась всё сильнее и сильнее, а Виктор, как обычно, был холоднее льда.

— Сейчас день. Нужно, чтобы гонец двигался под землёй, а канал… — Виктор резко оборвал свой рассказ.

Консуэла, которая сверлила его взглядом, сменила гнев на милость.

— Надеюсь, ты меня понял, — она демонстративно вздохнула и уже спокойно продолжила: — Что эта гадость должна была мне передать?

— Нужен комплект одежды: рубашка, жилетка, брюки. Стиль как у меня. Ткань должна пропускать тату, но при этом подстраиваться под погоду. Комфорт и…

— Бесишь, Виктор! — опять зажглась Консуэла. — Так сложно было позвонить и сказать: «Нужен костюм на парня, такой же как у меня»?!

— Я же не знаю, что тебе известно, поэтому прислал детальный запрос.

— Повезло тебе, что всё в наличии, — Консуэла повернулась к Борису и мгновенно переключилась на доброжелательность. — Как вас зовут, молодой человек?

Юноша от такой резкой перемены немного растерялся, забегал глазами, но сразу ответил:

— Борис.

Консуэла положила ладонь на слегка выпирающую грудь.

— Меня зовут Консуэла. Я хозяйка этого ателье. Девушку за стойкой зовут Ирина — мой подмастерье. Пошивом на данный момент занимаюсь я. Так понимаю, вы, Борис, — блудный сын Виктора?

— Ну да, он меня так всем представляет. В такие моменты мне кажется, что… — его нижняя губа задрожала, а челюсть свело. Он закрыл рот ладонью и выдохнул через нос.

Виктор положил ему на плечо ладонь и слабо сжал.

— Что такое?

Борис пришёл в себя, убрал руку и закрыл рот.

— Да ничего, — тихо ответил он, отвернулся и судорожно вдохнул, подавляя в себе позыв расплакаться.

— Ой, ну что ты, — Консуэла протянула к нему руки, чтобы обнять. Её объятия были крепкие. Борис чувствовал сладкий запах духов и тепло тела, казалось, что у неё жар. От такого внимания он и вправду хотел расплакаться. Его спина пару раз дрогнула, но юноша смог сдержаться после пары глубоких вдохов.

Консуэла ослабила объятия и сделала шаг назад, попутно взяв Бориса за кончики пальцев. У него глаза на мокром месте. Лёгкое ощущение стыда от того, что она в них смотрит и от такого первого впечатления.

— Сп-спасибо вам. Наверное, это от тренировок.

— Всегда, пожалуйста, дорогуша, — она запустила пальцы в его шевелюру, именно в красную прядь. — Эх, жалко, что ты не попал ко мне. Мы бы органично смотрелись вместе, — она потрепала его волосы, убрала руку и сразу бросила Виктору: — Но вас постоянно тянет к этим любителям крыс.

— Борис, ты, конечно, извини меня за такие слова, — вмешался Виктор, игнорируя слова Консуэлы, — Они сказаны не вовремя. Но впредь постарайся не поддаваться эмоциям. Иначе в будущем ты можешь стать одержимым.

— Так стоп, — возмутился Борис, стряхнув предыдущее состояние, — Джон, Консуэла, Ирина ведут себя как обычные люди. Только у вас, Виктор, постоянно лицо кир…лицо никакое, совсем без эмоций. Оно двигается только, когда вы говорите или пытаетесь изобразить эмоцию. Хотя Джон…

Он задумался, и тогда паузу заполнил татуировщик:

— Думаю, тебе лучше посмотреть, как работает Консуэла, и ты всё поймёшь.

— Конечно, так даже интереснее. Шесть симмирингов передашь Ирине, и можете проходить, — сказала она.

Виктор подошёл к стойке и поставил те самые чёрные цилиндры. Они были зажаты между пальцами по три в каждой ладони. Борис не видел, чтобы он шарил в карманах, прежде чем подойти, — они появились как из воздуха.

— А какой курс этого симмиринга? Я имею в виду, как вы определяете его стоимость? Хотя лучше объясните, что это за цилиндры…Пожалуйста.

Виктор уже хотел начать объяснять, но его опередила Консуэла.

— В симмирингах находятся концентрированные эмоции, чувства и воспоминания людей — всё это вместе называется безин, симмиринги им заполнены. Я думаю, Виктор научит тебя их делать и наполнять. Каждый хинт или унт сам определяет, сколько он хочет за свою работу, вещь, услугу и так далее. Ты можешь и не согласиться с ценником, — Консуэла подошла к мастеру и потянулась к его подбородку, словно хотела погладить, но остановилась в паре сантиметров. — Но Виктор другое дело, он всегда соглашается. Я этим, конечно же, не пользуюсь, но…

— Да никто в принципе не пользуется, — отреагировал он.

— С этим разобрались, так что давайте не будем терять времени и приступим к делу, — Консуэла указала на портьеру, из которой вышла, — Ирина меня нет, если кто придёт за заказами, — не стесняйся, заходи.

Юноша отодвинул портьеру и вошёл следом за взрослыми в помещение, которое занимало основную площадь ателье. Это была швейная мастерская, которая не уступала в красоте интерьера приёмной. У окон стояли те самые манекены. По полу стелился кремовый керамогранит; складывалось впечатление, что комната, — это сплошной подиум. Слева и справа на железных ножках стояли столы, на деревянных столешницах можно было увидеть длинные линейки, ткани, ножницы, булавки и прочие принадлежности для кройки и шитья. Две винтажные швейные машинки одиноко стояли в дальнем углу. Эти аппараты напоминали прядильные машины, утыканные толстыми мотками разноцветных ниток. Места у стен занимали вешалки с роскошными нарядами: мужскими и женскими, пёстрыми и строгими, вычурными и сдержанными. Но самым необычным было узкое зеркало, тянулось оно от потолка до пола, но могло уместить в себе от силы полтора человека.

— Раздевайся до трусов и становись на подиум, он там справа, — Консуэла, отдав распоряжение, пошла к швейным машинкам.

Борис раздевался, прокручивая в голове одну мысль: «В фильмах мерки всегда снимают с одетых людей». По его мнению, ногата особо точности не прибавит. Консуэла вернулась как раз, когда он закончил и аккуратно сложил вещи на ближайший стол. Она посмотрела на него строгим взглядом: «Ты пропустил мои слова мимо ушей?» Юноша попятился, часто оглядываясь под ноги и нащупывая подиум, который напоминал огромную, полированную шайбу. В руках Консуэла держала толстые мотки ниток, по два в каждой.

— Графитовый, чёрный, серебряный и белый всё точно так же, как и у тебя, Виктор, — Консуэла положила нитки на стол и взяла сантиметровую ленту, — Так, руки поднять, ноги немного расставить и не двигаться, — сказала она строгим, учительским голосом.

Стоило Борису выполнить приказ, Консуэла начала снимать мерки. Движения её были крепкими и быстрыми, в них чувствовался многолетний опыт. Она стягивала лентой его грудь, талию, пояс, бёдра. Потом она зачем-то — по мнению Бориса — затягивала удавку на его запястьях, коленях, щиколотках, плечах в районе бицепса. После обхватов переключилась на длину и ширину. Когда Консуэла закончила, юноша чувствовал себя тотально измеренным — ещё одна его тайна раскрыта. Она ничего не записывала, наверное, от такой скорости цифры не успевали вылетать из её головы.

Консуэла отмотала около метра графитовых ниток, в одной руке она держала кончик нитки, а в другой моток. Борис только сейчас заметил маникюр цвета вишни на коротких ноготках хозяйки ателье. Нить была натянута, и её приближение не могло не напугать. Юноша понял, что нет смысла чему-то удивляться, когда находишься в компании унтов — особенно, когда это маньяк-учитель и одна из родственных особей, которые, предположительно, любят пугать молодняк.

Не будет же Консуэла шить прямо на нём? Чем ближе она подходила, тем более реальным казался такой исход. Он представил, как одна из тех швейных машин в углу разъезжает по его телу словно асфальтоукладчик и прокладывает полоски ткани для нового образа подмастерья из тату-салона. Он понимал, что нужно подмечать любую странность и быть начеку, но напряжение продолжало расти в его теле, сводя мышцы ещё сильнее.

Консуэла стала перед ним и нитка в её руках начала накаляться, как провод между двумя клеймами. Тут перед Борисом предстала знакомая картина, которую он приметил в табачной лавке: яркие эмоции на лице Консуэлы уступили место холодной неподвижной маске. Веки прикрыли большие тёмно-зелёные глаза, но раскрыли те самые чужеродные, чёрные белки, красный хрусталик и вертикальный кошачий зрачок.

В голове юноши начал вырисовываться ответ на его вопрос о несхожести Виктора с сородичами, но для углубления в раздумья момент был неподходящий. Поистине жуткая картинка предстала перед глазами. Он захотел опустить руки и сойти с возвышения, но ничего не вышло. Борис приложил больше усилий, чтобы элементарно опустить ладони на бёдра. В этот момент он почувствовал, что сопротивление идёт именно от тех мест, к которым прикасалась лента. Ему будто наложили несколько плотных шин на тело. Подвижной оставалась только шея и он начал вертеть ей, выражая протест.

— Виктор, что происходит?!

Татуировщик стоял, как ни в чём не бывало, и смотрел на подмастерья своим пустым взглядом.

— Не психуй, Борис. Тебе же сказали не двигаться, вот и не двигайся. Бояться нечего, я же рядом.

От слов «я же рядом» спокойнее не стало. Но Борис перестал двигаться. Какой смысл трепыхаться в мышеловке, если её челюсти уже сомкнулись?

Размотанный метр нитки охватило пламя, которое могло бы сожрать такой тонкий участок материи меньше чем за секунду. Консуэла швырнула конец нитки в лодыжку Бориса, а он — как и положено кончику тонкой горящей верёвочки — упал под действием притяжения. Но стоило нитке коснуться Бориса, как она начала обвивать его ногу подобно змее, и, сделав полный оборот, затухала. Моток разматывался всё быстрее, а Консуэла придерживала нитку другой рукой, контролируя поток огненной жилы. Юноша поначалу испугался, что огонь может коснуться его, но только почувствовал слабое тепло, как от прикосновения чьей-то руки. Он наклонил голову, насколько позволяли незримые путы, и увидел, что от щиколотки до колена растёт брючина графитового цвета. Она висела в воздухе, словно поддерживаемая той частью брюк, которые Консуэла ещё не «сшила».

Беспокойство в его душе сразу сдуло, и все манипуляции Консуэлы с фиксированием его тела показались ему логичными и приемлемыми. Он посмотрел на Виктора, а тот в свою очередь кивнул, слегка прикрыв глаза. Это движение и осознание своей глупости вызвали на лице юноши виноватую улыбку, которую ему было сложно сдержать.

Когда дело дошло до промежности, и прикосновения нити стали горячее, Консуэла принялась ходить вокруг него, будто он теперь стал большой катушкой, на которую нужно намотать нить. Когда брючина покрыла второе колено, Борис опустил глаза ещё раз: «Она даже заклёпки и застёжки из ниток сделала».

— Не устал? — спросила Консуэла бесцветным голосом, когда закончила с брюками.

Борис — то ли от удивления, то ли от магической силы — не чувствовал, что его конечности затекли, ему было комфортно.

— На удивление, нет.

— Хороший мальчик. Управимся быстро.

Он закатил глаза и оставил при себе слова, которые так и напрашивались: «Я что собака?»

Закончили они действительно быстро, израсходовав все четыре мотка ниток.

— Можешь подойти к зеркалу, — сказала Консуэла, бросив последний пластиковый валик в урну, — Возвратов у меня никогда не было.

Ирина распахнула портьеру и внесла белоснежное вечернее платье. Борис обернулся и увидел, что на ней помимо белой блузки была тёмно-синяя юбка, прикрывающая колени, с тремя жёлтыми пуговицами и вырезом на полбедра, а также балетки песочного цвета. Стоит признать, что, несмотря, на общую худобу, у Ирины были широкие и объёмные бёдра, которые подчёркивала облегающая юбка. Говорить она начала только, когда подошла ближе к Консуэле:

— Белое платье опять нужно перешить. Настойчиво просят вас.

— К унтам это не относится, — голос Консуэлы опять начал обретать ярко-красные оттенки, а глаза вмиг стали обычными, — Ирина, деточка, я же сказала, что меня нет.

— Я о том, что вы здесь, ничего не сказала. Сказала, только что посмотрю, на месте ли вы, — голос Ирины стал тише, а глаза уставились в пол.

— Сообразительная девочка, я таких люблю, — похвалила Консуэла и обратилась к Борису: — Прошу прощения, мне нужно отойти. Смотрите, подмечайте; плюсам буду рада, а минусы можно сразу поправить. Не стесняйтесь придираться.

Девушки направились в приёмную, а Борис медленно опустил руки, ожидая сопротивления невидимых оков. Он сделал неуверенный шаг с платформы; казалось, что этот юноша заново учится ходить. Обретя уверенность движений, он подошёл к зеркалу и не узнал своё отражение, вернее то, что было ниже шеи. Он сразу вспомнил про ту девчачью игру, в которой нужно прикладывать к рисунку девочки в трусиках разнообразные наряды в виде картонных аппликаций.

Белая рубашка с длинным рукавом, чёрная приталенная жилетка с серебряными узорами и брюки графитового цвета — всё сидело просто восхитительно. Юноша начал делать то, что не делал никогда — начал вертеться у зеркала. Он получал удовольствие от того, что выглядит так превосходно, а одежда на нём смотрится так дорого.

— Классно выглядите, Борис, — сказал зефирный голос змейки, — я прямо вижу, как блестят уверенностью Ваши глаза.

Виктор подошёл к нему, положил руку на левое плечо и сказал:

— Теперь ты похож на Люцифера младшего.

Борис улыбнулся и уже хотел ответить, но ему помешали разгневанные крики незнакомой женщины. Виктор подкрался к портьере и слегка её отодвинул и тут же задёрнул. Борис подошёл и хотел сделать то же самое, но мастер схватил его за руку. Виктор знаками приказал ему не издавать ни звука и вернуться к зеркалу. Он выполнил приказ, а татуировщик остался у портьеры. Разгорающееся в его душе любопытство притушило две мысли: мастер развернул его, потому что банально подслушивать не правильно; и ещё нужно выполнить просьбу Консуэлы.

Юноша продолжил разглядывать свои обновки, а затем остановился и посмотрел на часы. Пол одиннадцатого — ателье уже полчаса как закрыто. Он услышал со всех сторон глухой стук чего-то железного, будто сотней спиц для вязания стучали по полу. Борис огляделся, вокруг него была целая армия маленьких блестящих существ размером с консервную банку. Он чуть не подскочил, чтобы вцепиться в потолок, но мигом успокоился и посмотрел на Виктора. Татуировщик безразлично бегал глазами из стороны в сторону, стоя на месте. Эти существа разделились на две части: одна зашагала за портьеру, а другая в сторону окон. Юноша пригляделся к ним, это были пауки, которые полностью состояли из швейных иголок, намагниченных друг на друга.

В приёмной затихли все звуки.

Множество линий толстых верёвок начали пересекать оконные рамы, образуя знакомый узор паутины. Борис побежал к окну и потянул к верёвкам руку, но несколько паучков вмиг сгруппировались в одном месте и ощетинились иголками, напоминая морских ежей. Он отдёрнул руку как ошпаренный и опять посмотрел на Виктора.

В стену приёмной ударилось что-то увесистое и туда, не сказав ни слова, побежал Виктор. Его подмастерье почувствовал, как бьётся сердце, и немеют кончики пальцев. Он колебался: последовать за мастером или нет. Что-то тяжёлое влетело в окно, окропив его спину крошками осколков. Мышцы сами понесли его вслед за Виктором.

В приёмной атмосфера царила, мягко выражаясь, менее радужная. Консуэла и Ирина, готовые к рукопашному бою, стояли перед стойкой ресепшена. За ней валялся вдребезги разбитый кофейный столик. Вокруг девушек плавно кружились как торнадо горящие нити. Слева стоял Виктор, упирая приклад дробовика в плечо. Он целился в нечто, которое стояло в центре приёмной.

Кроваво-красные глаза, чёрные иглы на спине, такие же чёрные кинжалообразные пальцы на ногах и руках. Это был человек, мужчина, судя по туловищу, в котором, казалось, не было ничего кроме кожи и костей. Только голову, руки и ноги до пояса покрывала чёрная густая жижа, похожая на мазут. Существо издавало клёкот, похожий на рык. Рядом с ним валялись разодранные чёрные тряпки. Оно было полностью обнажено и стояло в угрожающей стойке, готовясь к прыжку.

За спиной чудища одержимые — один в раме выбитого окна, а другой в проёме содранной с петель двери, — пилили чёрными кривыми ножами паутину. Армия паучков успевала штопать эти нехитрые барьеры. Но одержимые рубили железных защитников, просовывая руки в пустоты, а малыши распадались на иголки, которые оставались лежать среди осколков стекла и деревянных щепок.

Мышцы Бориса задеревенели, а лицо побледнело. Он непроизвольно открыл рот и тупо уставился на чудовище в центре комнаты. Но Виктор вырвал его из этого состояния, крикнув басовито, но по-прежнему безэмоционально:

— Борис, живо за мою спину.

— Дайте мне оружие, — сказал юноша из-за спины мастера. — Они лезут в мастерскую!

— Возьми его сам.

Юноша на секунду опешил, но потом собрался и начал входить в состояние, к которому стремился сегодня днём. Он протянул ладонь к правой руке Виктора, где был тот самый револьвер. Борис оглянулся на портьеру. Ничего не получалось даже капельки не вылетело. Ладони дрожали, дыхание сбилось, и новый воротник предательски давил. Казалось, диван, стойка, останки кофейного столика, свет, воздух и даже пыль отдаляются от него.

Как только одержимые проникли в приёмную, чудовище завизжало как в последний раз и резко повернуло спину в сторону женской команды, выпустив в них все иглы, и тут же прыгнуло на Бориса с Виктором.

Глубокий выдох. Мир вокруг исчезает. Чувства покидают сознание. Эмоциональная пустота. Чистый лист. Расслабление. Контроль.

С глухим лязгом чудовище отразило выстрел когтистой лапой. Но даже такое сопротивление не замедлило лезвия, которые разрубили дуло дробовика на три части. Они не успели упасть на пол — весь дробовик превратился в облако и единой струйкой чёрного дыма скрылся за спиной татуировщика. Виктор, не теряя ни секунды, бросил прямо в красный глаз чудища правый кулак, сложенный таким образом, словно в нём лежал нож. Когда в ладони мастера появился чёрный кавказский кинжал, его остриё было в считанных сантиметрах от цели, но чудовище отступило.

Иглокожий начал атаковать мастера именно с той стороны, на которой Борис не прекращал своих попыток взять револьвер. Только теперь он отдёргивал руку намного чаще, опасаясь, как бы ему нужный кусок не отрезали. Виктор рубил, сёк и колол, умело работая кинжалами в обеих руках, но красноглазый отражал каждый удар. Его сомкнутая пасть улыбалась и клацала острыми зубами, когда инициатива в атаке переходила к чудовищу.

Консуэла и Ирина сражались с проворными одержимыми. Пальцы девушек были скрючены, напряжены. Выставленные вперёд руки и позы напоминали заклинательниц змей, направляющих своих питомцев следовать их желаниям. Между ладонями девушек плясали ниточки, которые огненными питонами бросались на одержимых. Последние прыгали на все возможные плоскости — даже на стены и потолок — поливали девушек потоком метательных ножей, которые вырастали из их рук. Они не прекращали хохотать своими визгливыми голосами, что бесило Консуэлу ещё больше.

Один из метательных ножей отрикошетил от её защитного вихря и полетел прямо в щиколотку Ирине. Девушка схватилась за ногу, из горла вырвался сдавленный крик, который ей удалось заглушить. Она упала на пол вместе с потухающими нитками. Одержимые плечом к плечу обрушили град ножей на Ирину. Консуэла убрала огненный вихрь и прикрыла телом напарницу. Она бросила в тучу ножей прямую нить, которая воспламенила вокруг себя огромную массу воздуха так, что даже Борис почувствовал жжение на правой щеке. Ножи падали угольками на пол, а одержимые, обвитые толстой огненной лианой, превратились в пепел. Обессиленная Консуэла рухнула на колени и повернула в сторону Виктора безразличное лицо, на котором должна была читаться надежда.

Виктор, сражаясь с чудовищем, стоял на прежнем месте и, казалось, что он не хотел завершать бой. Его движения никак не изменились — ни капли усталости и настойчивости. Если судить по состоянию красноглазого, не было намёков на то, что он начал выдыхаться, наоборот он напирал ещё больше. Борис оглядывался на портьеру, чувствуя, как их зажимают в клещи. Но стоило ему увидеть краем глаза, как Консуэла встала под поток ножей, вмиг стряхнул с себя страх. Его лицо стало каменным, а рука медленно но уверенно потянулась к револьверу на руке Виктора.

Ещё раз. Глубокий выдох. Мир вокруг исчезает. Чувства покидают сознание. Эмоциональная пустота. Чистый лист. Расслабление. Контроль.

Тело твари с отверстием в морде рухнуло навзничь в метре от дуэта из тату-салона. Их лица и одежда были заляпаны чёрными пятнами. Дымящееся дуло револьвера неотрывно смотрело на останки красноглазого. Борис держал оружие обеими руками, его тело и лицо застыло. Вдруг он развернулся и рванул обратно в мастерскую, но почувствовал жгучую удавку на шее и услышал треск новой рубашки. Это Виктор остановил его, схватив за воротник.

— Сначала нужно разведать обстановку, а потому уже в бой. Сперва посмотри, может и драться уже не нужно, — мастер, держась за воротник, завёл Бориса за спину и отодвинул дулом дробовика портьеру.

Оба окна были разбиты, но узоры паутины остались нетронутыми.

— Сука! Бесчестное, алчное говно!

Борис и Виктор обернулись на негодующую Консуэлу. Она как раз поднимала из разодранных чёрных тряпок красноглазого чудовища белоснежный, гладкий предмет. Это была маска женщины — азиатки с широким носом и обнажённым верхним рядом золотых зубов. Юноша не мог долго смотреть на неё, уж слишком жуткой она ему показалась. Револьвер вылетел из рук ещё в тот момент, когда мастер схватил его за воротник, поэтому без разницы что ему чувствовать.

Как только Консуэла расправилась с одержимыми, она выдернула нож из лодыжки Ирины и перебинтовала её. Раненая девушка держала на протяжении всей процедуры указательный палец в зубах, не издав ни звука, лишь только пару раз поморщилась. Когда Консуэла нашла белую маску, Ирина, босая на левую ногу, стояла перед стойкой ресепшена, опершись на неё обеими руками.

— Аристократ — алчная мразь, ко мне ручонки потянул! — не унималась Консуэла. — Так же нельзя… запрещено! Неужели ТОТ не видит?!

— Дай мне её, — попросил Виктор, а затем повертел маску в руках. — Она и вправду новая. Не похоже, чтобы её отобрали. Возьми, Борис. Эта маска одна из наших технологий…

— Отложите обучение на потом. Нужно немедленно выносить этот вопрос на обсуждение. Сначала Цирюльник — светлая душа, теперь я. Кто следующий?! Это всё не просто так. Все должны узнать, что Аристократу плевать на правила.

— Я просто думаю, будет ли маска достаточным доказательством. Их много кто делает. Да и Аристократ не настолько глуп, чтобы покупать её лично.

Борису показалось странным, что Виктор не рассказал о нападении одержимых, два дня назад, но решил промолчать.

— Все и так поверят. Все знают, что его совесть не чиста. У него одного несколько точек в городе. У всех одна-две, ну, максимум три, а у него восемь. Все через поединок.

— Если ты хочешь вынести этот вопрос на обсуждение, я расскажу всё, что тут случилось. Но без доказательств, что это именно он, всё, что сейчас произошло, превращается в кем-то подстроенное нападение одержимых. Сама знаешь, они нападали на наши точки всю нашу историю, и что только у них не находили.

— Хорошо-хорошо, я этим займусь, проведу расследование, — Консуэла забрала маску из рук Бориса. — А ты расскажешь нашим, что тут произошло.

— Да, в этом есть смысл. Скорее всего, это заставит его не высовываться и приостановить нападения. Но не факт, — Виктор замолчал на пару секунд, опустил глаза, а затем продолжил. — А может это не хинт и не унт?

— А кто? То, что нужно одержимым есть только у таких как мы.

— Да, но почему на это нарушение правил никак не реагирует ТОТ? Может это вовсе не нарушение?

— ТОТ непоколебим. Если бы это было нарушение, мы бы все об этом узнали.

— Ладно. Время уже позднее, давайте, мы поможем вам прибраться.

— О, так мило с твоей стороны, — выражение лица Консуэлы было таким театральным. — Но малышам помощь не нужна, — она указала на окно.

Паучки собирали осколки стекла и выкладывали из них будто из кирпичей новое стекло. Окно, гладкое как прежде, было выстроено уже наполовину.

— За дверь они примутся после вашего ухода.

Улыбнулась Консуэла и перевела глаза на дверь.

— Если наша помощь не нужна, мы, пожалуй, пойдём.

Юноша пощупал воротник, ожидая, что он будет порван и растянут, но он был по-прежнему тугой и твёрдый, как новый. В памяти сразу возник тот момент, когда Виктор упал за машину, а вышел в чистой и целой одежде.

— Кто наденет эту маску примет облик женщины, которая попадётся носителю на глаза. Будет разговаривать как она, будет знать то, что знает она, но кроме её секретов. А стоит её снять, память исчезает, голос меняется и внешность тоже.

Борис, лёжа в кровати у себя в комнате, не мог заснуть и пытался уморить себя разговорами вслух.

— Вам лучше поспать, — сказал сонный голосок змейки, — Виктор же сказал, что завтра будет тяжёлый день.

Он повернулся к правому плечу и ответил:

— Не получается заснуть. Сама понимаешь, денёк был сказочный, я б даже сказал, страшно сказочный. О, а может, ты мне сказку расскажешь; добрую, хорошую, скучную, чтоб заснуть поскорее.

— Прошу прощения, сказок я не знаю…

— Может песенку или просто что-нибудь успокаивающие.

— Я поищу в ваших воспоминаниях, — змейка помолчала недолго. — Ах, какая прекрасная история.

— Раз тебе нравится, тогда внимательно слушаю.

Борис перевернулся на бок.

— Страну, похожую на нашу, по ночам освещало множество звёзд. Они указывали путникам дорогу, вели корабли к берегам, их дарили возлюбленным. Но однажды звёзды начали пропадать, каждую ночь по одной. Пока на огромном и чёрном небе не осталась только одна самая яркая звезда. Ей стало одиноко, и она посмотрела на землю. Одного взгляда ей хватило, чтобы влюбиться в прекрасного юношу. Каждую ночь она светила ему как можно ярче, пока он не услышал, как она напевала: «Я у тебя одна, береги меня».

Юноша был звездочётом и без этого занятия он не представлял своей жизни. Когда звёзды начали пропадать, он забил тревогу — ведь звёзды не могут пропасть просто так. Но в ответ ему все говорили, что на то воля богов и только глупец пойдёт против их воли. И тогда юноша обратился к звезде, которая ему пела. Её ответом был яркий свет, в котором он увидел прекрасную девушку во всём белом. Она подошла к нему ближе и сказала: «Я не знаю, почему звёзды пропадают, но я могу помочь тебе узнать». Красавица положила ему ладони на глаза и поцеловала.

На следующую ночь он увидел…