На всю жизнь и после (СИ)

Глава 6. Часть 3

Борис услышал шёпот под правым ухом. Слов не разобрать, просто еле слышные звуки мужского голоса. Он обернулся, опять никого.

Все унты вокруг начали копошиться в карманах, доставать или материализовать разнообразные объекты: цветы, железные шарики, перья, горох, зажигалки, у одной дамы даже было продолговатое фиолетовое изделие из силикона, которое неприлично держать в руках находясь в обществе. Некоторые вещи Борис не разглядел, но было очевидно, что они относятся к местам, в которых работают эти унты.

— Я известен вам как Цирюльник. Я помогал вам, лечил любой недуг. А сейчас я пришёл на смерть…на смерть от ваших рук. Не тяните, скоты.

Цирюльник поднял лицо вверх и закрыл глаза. В него полетели огненные брызги из кончика силиконового изделия, пули из револьвера Виктора, огненные струи из зажигалок, покрытые густым тёмным дымом горох и металлические шарики, объятые пламенем цветы и перья. Со стороны это напоминало действо, когда раньше убогих закидывали камнями, гнилыми овощами, обливали помоями. Все эти снаряды летели градом со всех сторон толпы, окружившей Цирюльника. Делалось это с каменными лицами. Чёрные глаза с красными радужками глядели на его тлеющее тело. Объятая пламенем фигура, поддерживаемая, так или иначе, потусторонними силами, продолжала твёрдо стоять.

Борис увидел в толпе Консуэлу, которая обматывала Цирюльника огненной нитью, и юноша вспомнил её слова:

«Цирюльник — светлая душа».

Он увидел в толпе и Джона, который набрал полную грудь дыма и выдувал огненное пламя, словно дракон. Юноша вспомнил и его слова:

«Эх, без Цирюльника трудно придётся. Иногда, казалось, что ему любая задача нипочём, что не попросишь, будет сделано».

Раздался треск, и то место, где у Цирюльника были ноги, переломилось как сухая балка, и верхняя часть упала на пол. Унты прекратили огонь и все как один уставились на пламя. Цирюльник ведь был в их глазах особенным хинтом, важным, незаменимым, а сейчас его превращали в пепел за неизвестные для Бориса прегрешения. Что могло заставить унтов так поступить? По их словам он хороший, но с ним расправляются, как с омерзительным злом. Видимо, он нарушил одно из правил или сразу несколько. Если даже так, почему это происходит?

Когда толпа закончила, от Цирюльника ничего не осталось, даже горки пепла. Борис уставился на то место, где ещё пару минут назад стоял живой Цирюльник. Лицо юноши побледнело сильнее, чем та крысиная морда при виде Виктора. Озноб колотил мышцы, живот мутило, тошнота подступала к горлу, но частое глотание слюны притупляло её. Он повернул голову и наткнулся на вертикальные зрачки мастера. Юноша попятился и чуть не упал на столик. Он хотел побежать на выход, но желудок звал его в туалет, благо на пути никто не стоял.

Его продолжало тошнить даже, когда желудок опустел. Спазмы сжимали мышцы живота с каждым разом всё сильнее, но, в конце концов, ему удалось успокоиться. Борис тяжело дышал, прислонившись к двери туалетной кабинки и уперев колени в пол. В горле саднило, он часто сглатывал в надежде погасить неприятное чувство.

Юноша вытерся обрывком туалетной бумаги, спустил воду, предварительно бросив туда скомканный шарик, и уселся на опущенную крышку унитаза. Он хотел убедить себя в том, что точно в этот-то раз Джон постарался со своими иллюзиями. Это просто злой трюк, которым Виктор хотел его наказать. Он знал за что: бутылка пива не прошла зря, точнее не одна бутылка пива. Борис, собирая надежду по кусочкам, хотел, чтобы это всё было наказанием. Ему наглядно ещё раз показали, что бывает, когда нарушаешь правила. Пьянствовать неправильно, вот за это и наказали.

Юноша провалился в воспоминания. Где ещё копаться в себе и искать ответы в прошлом, если не сидя на унитазе?

***

— Да чтоб ты сдохла! — крикнул маленький мальчик своей бабушке.

Женщина вздрогнула и на глазах помрачнела. Они шли по людному тротуару, бабушка держала ладонь сорванца в своей. Она просто смотрела вперёд и вела мальчишку, пока он время от времени пытался вырваться. Малец гудел, выл и старался утянуть бабушку куда-то назад. Она вдруг остановилась и подняла своего внука на руки. Он, в свою очередь, сопротивлялся и давил ей на грудь, дрыгал ногами, попадая по животу женщины. Бабушка стойко выдержала все нападки внука с безмятежным лицом. А когда он прекратил сопротивление, надул губы и отвернулся, женщина сказала:

— Если я прямо сейчас пропаду, исчезну, не будет меня нигде, что ты будешь делать? Если я жить не буду, если ты жить не будешь, что тогда будет? Горе.

Мальчик в милой, красной шапочке, из-под которой выглядывали пряди светлых волос и одна прядка красных, надул губы ещё сильнее и демонстративно скрестил руки на груди. Бабушка поставила его на землю, а сама ушла, широко шагая. Мальчик смотрел ей вслед и на взрослых, которые проходили мимо. Уголки губ, руки опустились и начали подрагивать. Мальчик зарыдал и бросился догонять бабушку, которая продолжала идти, не обращая внимание на ревущего внука, хотя все прохожие начали оборачиваться и провожать его глазами.

Когда он догнал свою бабушку, то вцепился в её пальто пальцами и крепко сжал.

***

Борис не знал, почему именно этот момент из жизни крутился у него сейчас в голове. Мир, который он пытался постичь, рушился у него на глазах. Ему хотелось выбежать из этого бара, скрыться от всех этих хинтов и унтов, и продолжить жить, как обычный человек. Он прижал ладони к глазам так, что увидел расплывающиеся круги. Когда он отдернул руки, перед ним была всё та же кабинка и всё та же реальность, которая должна была, обязана быть сном.

— Эй, пссс, — раздался тихий мужской голос снизу.

Юноша опустил глаза. Напротив, около его ног сидел щенок месяца три-четыре от роду. Скорее всего, порода — немецкая овчарка, только этот пёс не был обычным: весь чёрный как фантом-уборщик из салона Виктора. Пёсик отличался своей сущностью — он просвечивался насквозь как призрак.

— Рад, что ты обратил на меня внимание, — голос, исходивший из щенка, был твёрдый, напористый и привычно безэмоциональный. Такие звуки точно не подходили такому милому фантомному пёсику. Из щенка хоть и выходили звуки, но пасть его не двигалась; он просто смотрел на Бориса.

— Это…что? — спросил юноша.

— Разговор, беседа. К несчастью, не получилось поговорить с глазу на глаз, но в скором времени, я надеюсь, нам удастся увидеться.

— Кто…э…что-что…что это?

— Меня зовут Олег, хотя все называют меня Аристократ. Думаю, ты слышал обо мне: унты часто меня вспоминают. Я хотел тебе кое-что рассказать, молодой унт Борис.

Он не знал, как на это реагировать. Борис хотел убежать от унтов, а это новое знакомство наверняка заставит его ещё сильнее увязнуть в этом мире. Снаружи ночь, и подстерегающие его одержимые. Он не знал, сможет ли воспользоваться оружием, которое было под компрессом, — это был немаловажный сдерживающий фактор. Да и в безэмоциональное состояние после таких потрясений не войти. Юноша решил выслушать щенка, всё равно ему деваться некуда.

— Молодой унт слушает.

— Отлично. Я понимаю, как тебе сейчас сложно. После такого зрелища унту из мира людей, мягко говоря, несладко. Мне пришлось пережить то же самое. Поначалу я ненавидел их, весь этот крохотный мирок с особыми правилами…правилами, которые сделали меня сиротой. Мы похожи Борис.

— Не думаю, я — это я, ты — это ты.

— А я думаю, что всё-таки похожи. Я тоже сирота и также пришёл в мир унтов, когда забрёл в одно из заведений. В моём случае, это была парикмахерская. Я был мал для подмастерья, поэтому меня отправили дозревать. Когда мне было шестнадцать, стал подмастерьем в комиссионке. Плюс-минус похожие истории. Ну, тут уже как ты пожелаешь — не похожи, так не похожи.

— Хотелось бы уже ближе к делу. А не это втирание в доверие для дурачков.

— О, как. Хорошо, без дураков и ближе к делу. Помнишь свою первую встречу с одержимыми?

— Да.

— А когда была вторая, и сколько прошло времени?

— На нас напали в салоне Консуэлы примерно через две недели.

— Не кажется ли тебе странным, что на тебя напали после нанесения татуировки, а потом про тебя забыли? И то второе нападение было именно на салон Консуэлы, а не на тебя.

— Если есть какая-либо информация, а она сто процентов есть, так дай мне её.

— Виктор подкупил одержимых, которые на вас напали.

Серьёзное лицо Бориса никак не изменилось, но внутри случился взрыв. Все его подозрения не вели к такому исходу. У него и в мыслях не было, что Виктор мог совершить такое, всё что угодно, но не это. Борис знает, что одержимых нельзя подкупить, нельзя управлять, хотя об этом ему сказал Виктор.

— Если не веришь, можешь сам у него спросить. Он, как ты мог уже заметить, правильный унт — точно не соврёт.

— А кто тогда устроил нападение на салон Консуэлы?

— Моим информаторам пока не удалось это выяснить. Но могу быть уверенным в том, что нападение кто-то спланировал.

«Конечно, так он от вопроса в лоб и расколется, но стоит отдать ему должное, говорит он убедительно: даже не запнулся ни разу», — подумал Борис.

— Мир унтов — не простое место. Здесь нужно обладать как можно большим количеством информации. Молодым унтам без неё будет тяжко.

На полу, за щенком появилась чёрная лента из той же материи, из которой был сделан пёсик. Она проявлялась постепенно и напоминала скотч, который оклеивают от пола. Лента заканчивалась на шее щенка. Она тянула его в проём под дверцей туалетной кабинки.

— Надеюсь, найду для тебя ещё что-нибудь полезное и передам при личной встрече. До свидания. Береги себя.

Щенок протиснулся под проёмом, будто тело пёсика было сделано из резины, и скрылся в неизвестном направлении.

— Как ты там? — Борис услышал голос Джона откуда-то сверху. — Сам с собой болтаешь?

Юноша поднял глаза. Джон навис справа от него над перегородкой между кабинками, как в тот раз над стойкой в табачной лавке. На нём была белая майка без рисунка.

— Завязывай с этим, — присоединилась Консуэла, — а-то все могут посчитать, что ты ку-ку.

Борис перевёл взгляд налево. Консуэла также нависла над перегородкой.

— Что с вами не так?! По-вашему ничего не произошло? Вы убили Цирюльника, а сейчас так миленько общаетесь.

— Мы понимаем, как это выглядит, Борис, — сказал Джон, вздохнул и опустил глаза.

— Мы понимаем, но мы не должны идти против правил. Иначе нас ждёт хаос, от которого избавились наши предки.

— Но вы же говорили, что Цирюльник хороший, что он всем помогал, золотые руки и так далее. И вы стояли в ряду с теми, кто его убил, — Борис чувствовал, как к его горлу подступает горечь, дыхание учащается, а глаза намокают. Знакомое ощущение, но к нему примешалось онемение в пальцах, будто он пьян.

— Тише Борис, контролируй себя, — забеспокоился Джон. — Контроль, либо остаток недолгой жизни одержимого.

— Хотите меня успокоить, скажите, что это были ваши иллюзии, что всё это неправда.

— Это были не иллюзии, — Джон поднял трубку, затянулся и выдул тонкую мощную струю в лицо Бориса, — А вот это они.

Борис не успел увернуться от стремительного потока дыма, как только он развеялся; лицо Джона изменилось: кожа покраснела, черты лица стали по злодейски угловатыми, глаза пожелтели и начали источать дым, а из головы торчали два спиралевидных рога как у барана. Юноша отвёл глаза и уставился в пол.

— Какие вы хорошие и правильные. Не врёте, соблюдаете правила. Как же это всё прекрасно.

Борис тяжело и громко выдохнул.

— Консуэла, а что вы забыли в мужском туалете?

— Борис, мальчик мой. Ты тут ноешь, как девчонка — я просто перепутала.

Он не смог оценить эту колкость, сейчас в его душе был такой сумбур, что юношу могла задеть любая фраза в его адрес.

— Шутки шутите. Ну да, смех ведь продлевает жизнь — это правило.

— Я это к тому, чтобы ты перестал ныть и посмотрел на вещи здраво. Может ты что-то упустил или не понял, но Цирюльник бросил умирать своего подмастерья — унта, блудного сына, — которого должен был поставить на путь истинный. Тебе было бы приятно, если бы Виктор оставил тебя умирать?

Борис молчал и сжимал губы, но через пару секунд ответил:

— Очевидно, что нет. Но он натравил на меня одержимых, не похоже, что он обо мне так печётся.

— Хм, интересно, — сказал Джон. — Честно, первый раз такое слышу. Обычно, если мы видим то сразу…ну, понимаешь, они как звери, которые попробовали человеческую кровь — они уже не остановятся. Да и как ты договоришься со зверем? Виктор обычно поступает как все, он всё делает правильно. Но если ты уверен в своих словах, тебе лучше спросить у него лично.

— Да, тоже не понимаю, как-то это нереально, — сказала Консуэла, — С чего это ты взял?

— Услышал от унта.

— И кто это?

— Какая разница! Всё закрыли тему, я просто спрошу у Виктора.

— Закрыли тему, так закрыли тему, — заулыбался Джон и приподнял пальцы, которыми держался за перегородку. — Что ещё думаешь делать? Вот поговоришь с Виктором, что дальше?

— Видно будет. Не думаю, что останусь с вами.

Повисла гнетущая тишина. Борис посмотрел на Джона, который смотрел в сторону с серьёзным лицом. Затем юноша посмотрел на Консуэлу, у неё дрожали веки, но она старалась сохранить безразличие на лице.

— А ты видел список правил? — наконец сказал Джон.

— Нет. Виктор сказал, что я посмотрю на них, когда будем уходить.

— Если хочет, пусть идёт. Ты не видишь, не слышишь, Джон? Ему это всё не нравиться. Ты можешь представить, как он будет также карать нарушителей правил, а? Вот я не могу себе такое представить. Борис, детка, тебя тут что-то держит?

— Уже нет.

Борис посмотрел на свои рукава, которые скрывали под собой компрессы.

— Тут ещё татуировки, — он поднял руки, — думаю их можно свести.

— Их нельзя свести, — зазвенел под ухом зефирный голосок змейки, — нельзя свести обычным, человеческим методом. Это сможет сделать только Виктор.

— Ладно, не страшно. Ничего меня не держит.

— Погоди, Борис. Поговори сначала с Виктором. Я тебя прошу. Дело куда серьёзнее, чем ты думаешь. Тем более, ты точно не знаешь, натравливал он на тебя одержимых или нет. Поговори с ним, спроси его об этом. Он не обманет, — сказал Джон.

Борис чувствовал ненависть, горечь сдавливала ему грудь. Он хотел удрать, выбить дверь туалетной кабинки и бежать пока не окажется дома. Забыть обо всём и жить дальше обычной человеческой жизнью. Устроиться в тату салон к человеку и наносить татуировки без страха быть убитым из-за нарушения правил или самому стать карателем таких нарушителей.

Борис молчал и думал не долго, но достаточно продолжительно:

«Я же не импульсивный подросток, а взрослый человек. Нужно поговорить и подумать. Взвесить все за и против. Джон же говорит, что всё не так просто. А уйти я всегда успею».

Джон и Консуэла терпеливо ждали его решения.

— Ладно, я с ним поговорю. Где он?

Консуэла спустилась и вышла из туалета.

— Сначала тебе лучше взглянуть на правила, — ответил Джон.

Джон и Борис стояли перед белой доской, которая висела на обратной стороне от места знакомства бармена и юноши. Она была большой, выше человеческого роста, с выведенными на ней золотыми буквами, которые слабо светились и складывались в эти строки:

1) Не вредить людям.

2) Блудных сыновей и дочерей нужно вернуть на путь истинный. (Блудный сын или дочь — ребёнок унта или хинта, который остался сиротой, и его воспитывали люди).

3) Мы должны не просто подбирать осколки души, но лечить её, собирая в единое целое.

4) Территорию можно забрать только в честном поединке. В честном поединке допускается смерть проигравшего.

5) Можно убить того, кто хочет убить тебя.

6) Хинты и Унты не должны вступать в любовные отношения с людьми

7) Хинт должен быть Хинтом, а Унт — Унтом. Все мутанты должны быть уничтожены.

— Джон, а что значит наставить на путь истинный? Разве Цирюльник не наставил?

— Старший унт или хинт должен сделать из блудного сына полноценного члена нашего общества. Внедрить его в общество со всеми вытекающими. Пока ученик в статусе подмастерья, это только начало пути. Обычно конец пути — это предоставление статуса владельца территории.

— И Цирюльник с этим не справился.

— Верно, он не уберёг своего подмастерья. Борька, — Джон повернул к себе юношу и взял его за плечи, — пойми эти правила не так-то трудно соблюдать. Не так уж и сложно не причинять вред людям, не вступать в любовные отношения с людьми, ставить на путь истинный блудных детей и так далее. Если старший унт берёт на себя такую ответственность как воспитание блудного, конечно, он в любом случае обязан её взять. Но этот груз ответственности он должен осознавать.

— Хорошо, это понятно, — Борис мягко стряхнул руки Джона. — Убивать то зачем?

— Точного ответа я тебе не дам. Это придумал не я. У тебя котелок варит, и, думаю, мою аналогию со зверем, который попробовал человеческую кровь ты сможешь с этим сопоставить.

— А у Того, кто видит напрямую не спросишь?

— Связь работает только на приём. Нам достаточно того, что он есть и говорит с нами. Направляет нас.

Борис сделал фотографию этих правил и огляделся по сторонам. Ни Виктора, ни Никиты нигде не было.

— А где Виктор? Мне же нужно было с ним поговорить?

— Пойдём.

Они пошли обратно в сторону туалетов, но не дошли до них несколько метров. Джон встал перед красной стеной и толкнул её одной ладонью, по поверхности побежали ровные линии трещин. Заскрипели трущиеся друг об друга камни. Они отворились как одна большая дверь, за которой располагалась маленькая комната. На стенах красные обои с золотыми розами, на полу узорчатый ковёр, резной стол, потухший камин и пара чёрных, кожаных диванов. Между ними, перед кофейным столиком стоял Виктор и смотрел на своего подмастерья.

— Проходи, Борис, этот разговор для вас двоих, — сказал Джон.

— Прошу, проходи, присаживайся. Если ты не против, можешь закрыть за собой дверь?

Дверь Борис оставил открытой. Он осторожно сел на диван и положил кулаки на колени, вид у него был напряжённый, но осанка ровная.

— Борис, почему ты сбежал? Я же сегодня объяснял, что нарушителей правил ждёт смерть. Или ты уже забыл?

— Нет, я помню. Просто я всего не знал. Ещё я не знал, что вы на меня натравили одержимых.

— Не натравил, а уговорил напугать.

Борис обомлел от услышанного. Он, не ожидая такого быстрого признания, поднял недоумевающее лицо и посмотрел на Виктора.

— Всё не так однозначно. Тебе Джон показал правила?

— Показал. Так, стоп. Вы же говорили, что они неподкупны, и уговорить их нельзя. Вы — такой правильный — взяли и соврали.

— Ложь во благо. Иногда для выполнения условий одного более важного правила приходиться нарушать другие. Ложь не карается смертью, в отличие от нарушения правила номер два.

— Хм, интересный вы человек, Виктор. Сюрпризы подобные этому ещё будут?

— Думаю, да, — он сел на диван напротив Бориса.

— Я хочу уйти. Не хочу быть унтом, хинтом или кем-либо ещё из вашей братии. Прямо сейчас хочу, уже полчаса мне хочется убежать и не возвращаться.

— Это твоё право. Но ты понимаешь, что будет со мной?

— То же самое, что и с Цирюльником.

Виктор ничего не ответил, а только поставил на стол пистолетную пулю, которая была настолько чёрной, что казалась дырой в пространстве.

— Тогда застрели меня, и можешь уходить.

— Дайте пистолет, — Борис протянул просящую ладонь.

— У тебя он есть, используй.

Юноша ощущал себя куском льда. Он вошёл в безэмоциональное состояние, но пистолет материализовался только со второй попытки, вылетел из щели между запястьем и компрессом. Борис вставил патрон в обойму, а её в пистолет. Движения были уверенными, можно сказать заправскими: просмотр боевиков и замена батареек в пульте не прошли даром. Всё происходило на автопилоте, казалось, что внутреннее я дёргает его за ниточки. Виктор закрыл глаза и запрокинул голову как Цирюльник. Борис обеими руками поднял пистолет и прислонил дуло ко лбу мастера. Белки глаз юноши были чернее сажи, а радужки краснее крови. Желание превзошло чувства. Указательный палец стоял параллельно стволу и не двигался.

«Я убью его и сбегу от унтов», — подумал он.

Борис нажал курок и раздался выстрел.

Звук выстрела был не громче хлопка. Пистолет в руках юноши задрожал, а затем, выскользнув из ладони, обратился в дым и вернулся на своё место. Борис упал на спинку дивана, руками, которые не переставали трястись, он сжал краешек обивки у своих коленей. Дрожью заражались и другие участки тела. Боль ударила в голову, будто раскалённый прут вогнали в череп. Напряжение отпустило его, когда Борис почувствовал движение у входа. Он ослабил хватку и осмотрел дверной проём. Ему показалось, или там промелькнула тень.