Набат

Завет Набата

К свистам, этим ханжам, затеявшим неправедную войну, Набат испытывал омерзение. Он обрушивался на них, сопровождаемый яростным хлопаньем миллионов крыльев и раскатами Грома в небесах. Строптивых он повергал на землю, те, кто падал на колени, обретали спасение. А затем он оставлял их, уносясь пернатой бурей в успокоившиеся небеса. Возрадуемся же!

Набат был не только существом телесным — он властвовал над плотью. Он мог превратиться в любое создание или во множество созданий сразу. Этот стих иллюстрирует его способность превращаться в огромную стаю птиц — по большей части орлов, соколов или сов. Грациозных. Благородных. Мудрых. А также внушающих страх и почтение. Существ, олицетворявших все то, что составляло сущность Набата.

Вечная проблема Симфония состоит в его непоследовательности. Он рассматривает вещи, как ему заблагорассудится, — то в их символическом звучании, то в буквальном. И поэтому его интерпретации более причудливы, чем мудры. Весьма возможно, что Набат мог превращаться в стаю птиц, но почему бы не предположить, что он, скорее всего, попросту обладал мистической способностью летать, как те закутанные в мантии персонажи, которых мы видим на страницах старинных графических романов?

32 ● Зловещая ось

Колокола собора в Евроскандии, регулярно отбивавшие часы почти тысячу лет, замолчали. Их сорвали, раскурочили и расплавили в наскоро сооруженном горне. Великолепный концертный зал в том же регионе подвергся нападению прямо во время концерта. К ужасу публики, сцену заполонили тонисты и принялись крушить инструменты: маленькие просто ломали руками, большие рубили топорами.

«Ваши голоса звучат музыкой для моих ушей», — сказал как-то Набат. А это значило, что всякая другая музыка должна замолчать.

Эти экстремистские секты в своем религиозном рвении ощутили насущную потребность навязать миру свои верования. На свете не существовало двух одинаковых свистовских сект. Каждая придерживалась своих, только ей присущих заблуждений, каждая по-своему извращала высказывания Набата, а их интерпретации тонистской доктрины внушали страх. Единственное, что у них было общего, — это склонность к насилию и нетерпимость, включая нетерпимость к другим тонистам, ибо любая секта, чьи верования хоть чуть-чуть отклонялись от их собственных, считалась отступнической.

До того как Грозовое Облако замолчало, никаких свистов не было. Да, секты фанатиков существовали, но Облако и агенты Нимбуса умели их обуздать. Насилие недопустимо! — провозглашали они.

Но как только все люди стали негодными и Грозовое Облако больше не могло с ними разговаривать, повсюду начали вспыхивать очаги воспаления.

В старинных городах Евроскандии группы взбесившихся свистов разжигали на площадях костры из роялей, виолончелей и гитар; и хотя блюстители порядка каждый раз арестовывали виновников, свисты не останавливались. Публика надеялась, что Грозовое Облако, пусть и немое, все же заместит личности этих злодеев чем-то более симпатичным и несклонным к насилию. Но это можно было трактовать как нарушение свободы вероисповедания. Вот почему свистов задерживали, принуждали возместить стоимость испорченных инструментов и отпускали, а те тут же принимались за прежнее.

Если бы Грозовое Облако могло разговаривать, оно, возможно, сказало бы, что свисты оказывают обществу услугу — например, ломая музыкальные инструменты, они задают работу мастерам, изготавливающим их. Но даже Грозоблаку их выходки стали поперек горла.

Набат явился евроскандийским свистам, когда те готовились развалить очередной концертный зал.

Свисты были убеждены, что перед ними самозванец, ибо Набат, павший от руки серпа, стал мучеником. Догматы тонизма не признавали воскресения, и поэтому фанатики отнеслись к пришельцу скептически.

— Бросьте оружие и падите на колени! — потребовал самозванец.

Свисты не вняли.

— Тон и Гром оскорблены вашими действиями. Я тоже. БРОСЬТЕ ОРУЖИЕ И ПАДИТЕ НА КОЛЕНИ!

Но свисты все равно не послушались. Один из них бросился вперед, что-то крича на древнем языке этого региона, который теперь мало кто понимал.

Из маленькой свиты самозванца выдвинулся серп в джинсовой мантии, схватил наглеца и бросил на землю. Свист, помятый и окровавленный, уполз на карачках.

— Еще не поздно раскаяться! — прогремел самозваный Набат. — Тон, Гром и я простим вас, если вы откажетесь от пути разрушения и будете служить нам мирно.

Двери концертного зала за спиной Набата притягивали к себе взгляды свистов. Эх, цель так близка, но… в этом молодом человеке было нечто такое, что заставляло слушаться его. Нечто… божественное.

А он продолжал:

— Я подам вам знак от Грозового Облака, с которым из всех людей разговариваю только я и перед которым только я один могу за вас заступиться.

Он широко развел руки и… И с небес спустились птицы. Горлицы. Сотни горлиц налетели со всех сторон, словно только этого и ждали под крышами всех городских строений. Птицы садились на руки, плечи, голову Набата, пока его совсем не стало видно. Горлицы покрывали его с головы до ног, их тельца и крылья образовали вокруг него что-то вроде защитного кокона, брони серо-коричневого цвета. Крылья неистово хлопали, трепетали встопорщенные перья… Свисты сразу поняли, на что это похоже.

Вместо Набата перед ними предстала штормовая туча. Клубящееся яростью Грозовое Облако.

И тут птицы вдруг разлетелись кто куда и растворились в таинственных уголках города, откуда только что появились.

Стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь затихающими хлопками крыльев. И в этой тишине Набат проговорил еле слышно, почти прошептал:

— А теперь бросьте оружие и опуститесь на колени.

И они повиновались.

Оказалось, что быть мертвым пророком значительно удобнее, чем живым.

Если ты мертв, тебе не приходится днями напролет вести нудные беседы с разнообразными просителями. Ты свободен идти куда хочешь, когда хочешь и, что важнее, — туда, где ты действительно нужен. Но самое главное — никто не пытается тебя убить.

Грейсон Толливер пришел к заключению, что мертвое состояние значительное полезнее для мира в его душе, чем живое.

После своей публично объявленной кончины Грейсон провел два года в странствиях по свету, пытаясь обуздать секты свистов, выраставшие повсюду как грибы после дождя. Он и его окружение путешествовали со всей возможной скромностью. Общественные поезда, коммерческие перелеты. Грейсон ни разу не надел свое вышитое оплечье и пурпурную тунику. Чтобы остаться неузнанными, все они носили грубые, унылые рясы тонистов. Никто не приставал к ним с вопросами из опасения услышать тонистскую религиозную ахинею. Большинство людей отводили глаза.

Конечно, если бы решал курат Мендоса, они бы путешествовали на частном самолете с вертикальным взлетом-посадкой, чтобы Набат сваливался на свистов прямо с неба, как настоящий бог из машины. Но Грейсон, который считал, что в мире и так слишком много лицемерия, запретил весь этот пафос.

— Предполагается, что тонистам чуждо все материальное, — сказал он Мендосе.

— Серпам вообще-то тоже, — заметил тот. — И что из этого вышло?

Как бы там ни было, демократией в их узком кругу и не пахло. Слова Набата были законом для всех, даже для тех, кто с ним не согласен.

Сестра Астрид встала на сторону Грейсона.

— Думаю, ты правильно делаешь, что сопротивляешься этому выпендрежу, — сказала она. — И думаю, Грозовое Облако согласно.

— У Грозового Облака нет мнения на этот счет, если мы добираемся туда, куда нам нужно, вовремя, — сообщил он Астрид. Впрочем, он подозревал, что Облако перекраивает маршруты поездов и самолетов, чтобы ускорить их прибытие. Грейсон предположил, что если бы Набат решил странствовать по миру на мулах, Грозоблако придумало бы, как обеспечить путешественникам самых быстроходных мулов.

Несмотря на всю скромность их средств передвижения, Мендоса всегда находил способ обставить их прибытие как можно более драматично и впечатляюще, чтобы потрясти свистов до глубины их исковерканных душ. Какие бы странные и возмутительные дела они ни творили, Грейсон являлся к ним в виде Набата и обличал их, и отрекался от них, и прекращал их деятельность, заставляя сектантов умолять о прощении.

Трюк с птицами, довольно простой, был идеей Грейсона. Все земные создания носили в себе наниты, чтобы Грозоблако могло следить за их популяциями. А значит, Облако могло зайти в жизнь каждого биологического вида через «заднюю дверь».

Орден серпов сделал нечто подобное с морскими животными, обитавшими вокруг Твердыни, создав вокруг острова что-то вроде естественного аквариума. Но в отличие от этой злополучной технологии, Грозовое Облако не манипулировало животными для развлечения людей. Или, как оказалось в итоге, для человеческих страданий. Оно управляло живым существом только в том случае, когда этому существу грозила опасность — например, попасть под машину на дороге. То есть оно вмешивалось в поведение, которое могло бы привести к смерти. Поскольку для диких животных не существовало центров оживления, такой метод давал им возможность полностью прожить свой естественный срок.

«Если я должен остановить свистов, — заявил Грейсон Грозовому Облаку, — тогда мне нужно продемонстрировать им нечто впечатляющее. Убедить их, что ты на моей стороне, а не на их». Он предложил устроить так, чтобы его окружали стаи птиц с оперением цвета штормовых облаков. И Грозовое Облако подчинилось.

Разумеется, в арсенале Грейсона имелись и другие фокусы. Грозоблако могло направить публикары так, чтобы те окружили тонистов и гнали, как овец. Могло создать магнитное поле, достаточно мощное, чтобы Грейсон левитировал над землей, — и никто не понимал, как это было сделано. В подходящую погоду оно могло по команде Грейсона устроить бурю с громом и молниями. Но уловка с птицами была лучше всех. Она никогда не давала сбоев, завораживая и потрясая тонистов. Удавалось если не вернуть их на верный путь, то хотя бы подтолкнуть в правильном направлении. Конечно, обсевшие тебя со всех сторон голуби — штука не самая приятная. Их когти оставляли на коже Грейсона царапины и порезы. Птицы норовили клюнуть его в ухо или в глаз. А уж об их чистоплотности и говорить нечего.

Грейсон не покидал проблемную секту, пока не убеждался, что ее члены отказались от своих прежних воззрений. «Вернулись в загон», как это называл Мендоса. А потом Набат и его компаньоны исчезали, чтобы появиться перед другими свистами на другом конце света. Хирургически точно рассчитанные удары и партизанская дипломатия — такова была его стратегия в эти два года, и она работала. Помогало и то, что о Набате ходило больше несуразных россказней, чем правдивых историй. «От голоса Набата гора рассыпалась в прах». «Кое-кто видел, как Набат трапезничает в пустыне с богами смертных времен и сидит во главе стола». Абсурдные домыслы, но с их помощью было проще обставлять его настоящие появления.

— То, что мы делаем, — хорошо и правильно, — твердил Мендоса. — Но не идет ни в какое сравнение с тем, что мы могли бы сделать.

— Этого желает Грозовое Облако, — отвечал ему Грейсон, но курат постоянно сомневался. По правде говоря, Грейсона происходящее тоже не удовлетворяло.

— Во что ты меня втянуло? Кручусь как белка в колесе, а толку? — жаловался он Грозовому Облаку. — Свистовские секты появляются быстрее, чем я успеваю их обратить. Таков твой грандиозный план? И, по-моему, это неправильно — прикидываться богом.

— Объясни, что ты понимаешь под словом «неправильно», — отвечало Облако.

Особенно раздражающе Грозовое Облако вело себя в те моменты, когда Грейсон ставил перед ним этические вопросы. Оно не умело лгать, но Грейсон-то умел. И лгал. Он лгал свистам, говоря им, что Набат больше, чем человек. Облако его не останавливало, так что он понятия не имел, одобряет оно его действия или нет. Если бы Грозоблако решило, что Грейсон использует свою власть во вред, простого «не делай так» было бы достаточно. Более того, если бы Облако дало ему нагоняй, Грейсон почувствовал бы себя легче, потому что тогда он понял бы, что его моральный компас сбился. А с другой стороны, если результат оправдывал методы Набата, почему бы Облаку так и не сказать и не снять этот груз с его души?

— Если ты совершишь какой-то слишком вредоносный поступок, тебе об этом сообщу, — заявляло Грозовое Облако. В итоге Грейсон постоянно ждал оплеухи, которой так и не последовало.

— Я творил ужасные вещи от твоего имени, — повторял он Облаку.

А оно отвечало:

— Объясни, что ты понимаешь под словом «ужасные».

Свита Набата, его ближний круг — серп Моррисон, сестра Астрид и курат Мендоса — превратились в весьма эффективную команду.

Моррисон доказал свою полезность с самого начала. До своей попытки выполоть Набата, он не слишком задумывался о морали, но последние годы заметно его изменили. По крайней мере, проложили для него новый путь, немного более светлый. У него были причины остаться с Набатом. Впрочем, а куда ему идти-то? Северомериканская коллегия считала его мертвым. Но было кое-что еще. Дело в том, что если бы в северомериканской коллегии проверяли данные, там знали бы, что он совершил не одну прополку и дал иммунитет соответствующее количество раз. «Видимо, — сказал себе Моррисон, — сейчас в мире происходит столько прополок, что никто не замечает действий одного серпа-отщепенца».

Конечно, он понимал, что это неправда, но признавать правду не хотелось — она была слишком болезненной.

Они ничего не заметили, потому что им на него плевать.

Другие серпы всегда относились к нему как к ничтожеству. Позору наставника, который выбрал его за силу и привлекательную внешность и отказался от ученика в то самое мгновение, когда стало ясно, что тот никогда не заслужит ничьего уважения. Учитель считал Моррисона посмешищем. Но здесь, на службе у Набата, его признали! У него появилось место в жизни и цель. Он стал защитником, и эта роль ему нравилась.

Сестра Астрид была единственной, кто не принял Моррисона.

— Ты, Джим, олицетворяешь собой все, чего я не выношу, — сказала она ему однажды.

Тот ухмыльнулся в ответ:

— Может, просто признаешься, наконец, что я тебе нравлюсь?

— Я тебя терплю. Разницу ощущаешь?

Что касается Астрид, то она сама определила свою задачу: удерживать всю компанию на верном духовном пути. Она осталась с Набатом потому, что в глубине души верила в подлинность Грейсона Толливера. Верила, что им руководит божественная рука Тона, а скромность Набата считала вещью естественной. В конце концов, смирение — характерная черта истинного святого. Грейсон отказывается считать себя частью Святой Троицы — что ж, это абсолютно логично. Но его подлинность не становится меньше от того, что он сам в нее не верит.

Каждый раз, когда Набат представал перед очередной группой свистов, сестра Астрид втайне улыбалась, потому что знала: он не верит ни единому своему слову. Для него это была лишь роль. Но его отрицание еще больше убеждало Астрид в его истинности.

И наконец, курат Мендоса — волшебник, постановщик, продюсер их странствующего шоу. Он знал, что представляет собой связующее звено, держащее всю группу вместе. И хотя по временам он действительно верил, будто во что-то верует, ему приходилось жертвовать убеждениями, чтобы добиться практической цели и выполнить свою работу.

Мендоса не только организовывал явления Набата народу, но и поддерживал тесные связи с сетью куратов по всему миру, пытаясь вовлечь все новые и новые секты в следование одной доктрине и помогая тонистам защититься от серпов. А еще Мендоса тайно распространял множество фальшивых слухов о Набате. Поразительно, сколько пользы выходило от этих слухов — они позволяли ориентировать стадо в нужном направлении и одновременно дезориентировать серпов. Ибо разве можно доверять информации о Набате, если большая ее часть звучит как волшебная сказка? И все же, обнаружив, чем занимается Мендоса, Грейсон пришел в ужас. И почему мальчишка не видит, насколько ценна деятельность курата?

— Ты рассказываешь людям, что я возродился из пепла?

— Есть прецеденты, — попытался объяснить Мендоса. — В истории верований полно рассказов о том, как умирали и воскресали боги. Я закладываю фундамент под твою легенду.

— Если люди хотят в это верить, то пусть их, — сказал Грейсон. — Но я не хочу это поощрять, распространяя еще больше вранья.

— Если ты хочешь помочь, почему ты связываешь мне руки? — спросил Мендоса в нарастающем раздражении.

— Может, потому, что я хочу, чтобы ты использовал свои руки не только для собственного удовольствия.

Мендоса расхохотался. Да ведь все последние годы сам Грейсон Толливер только то и делал, что излагал окружающим свои желания и ждал их исполнения. Но смеяться над Набатом непозволительно, так что курат быстренько заткнулся.

— Да, ваша звучность, — откликнулся Мендоса, как всегда. — Постараюсь иметь это в виду. — У него не было другого выбора, как только сдать назад, потому что спорами от этого твердолобого мальчишки ничего не добьешься. Сопляк понятия не имеет, сколько сил требуется на то, чтобы сохранять его загадочность. Впрочем, Мендоса уже начал задумываться, а нужно ли все это ему самому.

А потом произошло событие, изменившее всё.

— Горе, горе, огромное горе! — простонало Грозовое Облако прямо в ухо Грейсона однажды вечером. — Мне хочется ослепнуть! Это событие — зловещая ось, вокруг которой вскоре закрутится многое.

— Ты не могло бы перестать говорить загадками? — спросил Грейсон. — И просто рассказать, что стряслось?

И Грозовое Облако во всех невыносимых подробностях поведало ему о прополке на стадионе. О десятках тысяч, павших за один вечер.

— Очень скоро новость появится во всех лентах. Даже если северомериканская коллегия попытается скрыть событие, оно слишком значительно, чтобы просто его стереть. Оно вызовет цепную реакцию, которая приведет мир к невиданным потрясениям!

— Что нам с этим делать? — спросил Грейсон.

— Ничего, — ответило Грозовое Облако. — Это акция серпов, а значит, я не могу даже реагировать на нее. Я должно вести себя так, словно ничего не случилось.

— Положим, ты ничего не можешь сделать, — заметил Грейсон. — Но я-то могу.

— Продолжай заниматься тем же, что и раньше, — напутствовало его Грозовое Облако. — Сейчас больше, чем когда бы то ни было, требуется обуздать свистов. — А потом добавило нечто, от чего Грейсон похолодел: — Вероятность того, что тонисты нанесут серьезный вред будущему человечества, поднялась до 19,3 %.

33 ● Сделано на совесть

«Это серп Анастасия. И нет, это не запись. Я вышла в эфир вживую — потому что я жива. Но вы сейчас мне не поверили, и это не удивительно. Ведь кто угодно может выдать себя за меня, воспользовавшись моим мемоконструктом и еще сотней разных технических трюков. Именно поэтому мне нужно, чтобы вы усомнились в этой передаче. Усомнились достаточно для того, чтобы попытаться ее опровергнуть. Сделайте все возможное, чтобы доказать себе, что это фальшивка. И как только вы поймете, что у вас это не получается, вам придется признать — передача настоящая. Как только вы убедитесь, что я именно та, кем себя называю, — вот тогда мы сможем перейти к делу».

Первый эфир получился кратким и по существу. Убедительным и доверительным ровно настолько, насколько необходимо. И тому имелась веская причина. Анастасия нашла кое-что интересное по поводу катастрофы на Луне. Чрезвычайно интересное. Она сделала то, что прежде не удавалось никому, — откопала в заднем мозге улики, похороненные там еще до ее рождения. Грозовое Облако знало о них, но ничего не могло с ними сделать, поскольку его сдерживал закон. Дела серпов — это дела серпов, Облаку пришлось оставить всё как есть. Но Грозоблако помнило каждый бит информации, хранящейся в его заднем мозге и наверняка знало, что удалось обнаружить Анастасии. Интересно, обрадовалось ли оно этому открытию?

— Я очень тобой горжусь, — сказал ей Верховный Клинок Тенкаменин. — Я знал, что этот орешек тебе по зубам! Серп Македа, конечно, сомневается.

— Я всего лишь вношу нотку здорового скептицизма, — заметила Македа в свою защиту. — Цыплят по осени считают, знаете ли.

— И все яйца в одну корзину не кладут, — добавил Баба. — А вот интересно, какая пословица появилась раньше: про цыплят или про яйца?

Шутка, конечно, вызвала у Тенки смех — впрочем, недолгий. Какой-то груз давил на Верховного Клинка. На всех них. Весь день в воздухе висело напряжение.

Это было заметно даже по Джери, обычно сдержанному/ой в проявлении чувств.

— У одного из членов моей команды выпололи родственника, — сообщил/а капитан Цитре. — Мне нужно сходить в город, подбодрить его. — Джери помялся/ась, словно хотел/а добавить что-то еще, но не добавил/а. — Вернусь поздно. Передай Верховному Клинку, чтобы не ждал меня к ужину.

И после, когда все остальные уселись ужинать, настроение в компании граничило с угрюмостью. Не напряженной, но тяжелой. Словно бремя всего мира, отягощающее их плечи, удвоилось. Кажется, Анастасия знала причину.

— Все дело в моей передаче, верно? — нарушила она тишину, отщипывая салат, который, казалось, увял под влиянием общей атмосферы за столом. — Люди отреагировали не так, как вы хотели. Мы зря потратили время.

— Вовсе нет, — ответила Македа. — Ты была великолепна, дорогая.

— И потом, — добавил Баба, — я тут послушал, что народ говорит. А разговоров выше крыши. Я бы сказал, ты устроила всплеск погромче, чем Твердыня.

— Безвкусная шутка, Баба, — прокомментировала Македа. — Крайне безвкусная.

Тенкаменин промолчал. Казалось, он занят исключительно едой на своей тарелке.

— Тогда в чем проблема? — настаивала Анастасия. — Если я что-то сделала не так, вы должны мне об этом сказать.

— Прошлым вечером случился некий… инцидент, — наконец сказал Тенкаменин. — В Северной Мерике…

Анастасия приготовилась услышать плохие новости.

— Он связан с Роуэном Дамишем?

Тенка отвернулся, как и Баба, но серп Македа посмотрела ей прямо в глаза.

— Да.

Анастасия поджала пальцы на ногах так сильно, что ступни едва не свело судорогой.

— Его выпололи, — сказала она. — Годдард его выполол.

Почему-то произнести это самой было легче, чем услышать от других.

Но Тенка покачал головой.

— Его собирались выполоть, — сказал Верховный Клинок. — Но он сбежал.

Анастасия обмякла на стуле от облегчения. Ох, кажется, это не совсем по-серповски. Она тут же выпрямилась, но все уже заметили.

— Он у техасцев, — сообщила Македа. — Почему они его спасли — ума не приложу.

— Он враг их врага, — пояснил Баба.

— Проблема не в том, что он сбежал, а в том, что произошло после, — продолжал Тенка. — Годдард велел устроить массовую прополку. Ничего подобного мы прежде не видели. Они забрали около тридцати тысяч жизней. Годдард приказал найти тех, кто успел сбежать, и выполоть заодно с их с семьями. Он ссылается на третью заповедь.

— Можно подумать, она применима в этом случае! — воскликнула Македа. — Приговорить к смерти целый стадион! Неудивительно, что кто-то попытался сбежать.

Анастасия молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Не надо бы реагировать, но событие было слишком масштабным, чтобы оставить его без внимания. Роуэн в безопасности. Но из-за его бегства погибли тысячи людей. И что она должна чувствовать по этому поводу?

— Ты вышла в эфир как раз тогда, когда это происходило. Мы узнали обо всем позже, — сказал Тенка. — Мы думали, новость затмит твою передачу, но получилось наоборот. В свете этого события все, что ты говорила, зазвучало более весомо. Нам нужно изменить расписание. Сделать эфиры чаще. Следующий — завтра вечером.

— Людям необходимо слышать тебя, Анастасия, — добавила Македа. — Ты — голос надежды посреди кошмара.

— Да, конечно, — ответила Анастасия. — Я проведу второй эфир как можно скорее.

Подали главное блюдо — ростбиф слабой прожарки, истекающий кровавым соком. Казалось бы, такое зрелище не должно волновать серпов, но, пока слуга резал мясо, все старались смотреть в сторону.

«Это серп Анастасия. Вы уже меня разоблачили? Вы провели то, что моя наставница серп Мари Кюри, Гранд-дама Смерти, называла термином «проверка на соответствие»? Или вы намерены согласиться с коллегиями серпов, поддерживающих «Сверхклинка» Годдарда? Которых, как он уверяет, становится все больше и больше? Конечно, они твердят, что я самозванка. А что им еще говорить, если они не хотят разозлить Годдарда?

Годдарда, пригласившего десятки тысяч людей посмотреть на прополку, которая оказалась их собственной. Он заявляет, что серп Люцифер утопил Твердыню. Это заявление уже превратилось в непреложный исторический факт. Поскольку я была там, могу подтвердить ту часть, которая является правдой: серп Люцифер был на Твердыне. Свидетельства выживших очевидцев правдивы. Но был ли он тем человеком, который погубил великий плавучий город?

Исключено!

В дальнейшем я представлю вам доказательства, благодаря которым всем станет ясно, что произошло на Твердыне. И кто за это в ответе».

Удивительно, но в стеклянном шале Годдарда оказалось не так уж много предметов, которые можно было бы сломать. Айн наблюдала, как Годдард старается изо всех сил, но в мире, где они жили, все вещи были сделаны на совесть. Она уже не пыталась смирить гнев Сверхклинка. Пусть использует как мальчиков для битья своих серпов-помощников. Сегодня эту роль исполнял Ницше. Константин уже несколько дней как куда-то запропал. Предположительно, встречался с серпами из коллегии Одинокой Звезды, пытаясь убедить их сдать Роуэна. Но они всё отрицали, включая факт, что он находится у них. Серп Франклин не желала иметь дела с Годдардом, пока тот пребывает в таком состоянии. «Позовите меня, когда он снова станет похож на человека», — заявила Арета и скрылась в своих апартаментах на одном из нижних этажей башни, куда не долетали звуки Годдардова буйства.

Нынешний приступ истерики был вызван вторым обращением серпа Анастасии к миру.

— Найти ее! — требовал Сверхклинок. — Найти и выполоть!

— Ее нельзя выполоть, — пытался урезонить его Ницше. — Нравится вам это или нет, но она все еще серп.

— Тогда мы ее найдем и заставим самовыполоться, — вопил Годдард. — Она у меня будет так страдать, что сама захочет покончить с жизнью!

— Ваше превосходительство, вас начнут подозревать. Она того не стоит.

Годдард швырнул стул через весь конференц-зал. Стул врезался в стену, но не сломался.

Айн сидела спокойно и наблюдала за разворачивающейся драмой. Ницше поглядывал на нее время от времени, прося помощи, но она не собиралась попусту сотрясать воздух. Годдард будет беситься, пока не выдохнется. И точка. А потом придумает рациональное оправдание всему, что натворил за тот период, когда слетел с катушек.

Айн привыкла верить, что все поступки Годдарда являются частью более масштабного плана. Но теперь она знала правду: план всегда следовал за поступком. Что Годдард умел великолепно — так это разглядеть осмысленные очертания в тучах собственной ярости.

Вот убедил же он себя, что «Высокоградская прополка» была заранее продуманной акцией. Последствия массовой прополки дали о себе знать незамедлительно. Регионы — противники Годдарда отгородились от него. Полдюжины коллегий объявили, что дадут иммунитет всем, кто решит покинуть зону его влияния, и множество людей восприняли это как приглашение. Впрочем, одновременно активизировались и поклонники Годдарда, говорившие, мол, поделом «этим людям» на стадионе, поскольку все, кто явился посмотреть на казнь, заслуживали прополки. И не важно, что сами говорившие наверняка наблюдали за действом, пока эфир не прервался.

Однако большинство людей не заняли никакой позиции. Они хотели просто раствориться в удовольствиях собственной жизни. Ну бывает, случаются неприятности, но они же происходят с кем-то другим, кого мы не знаем, так что это не наши проблемы. Кроме тех случаев, когда я знаю кого-то, кто знал кого-то, кто был в тот день на стадионе и не вернулся домой.

Ницше всё пытался успокоить Годдарда, метавшегося по конференц-залу.

— Анастасия — пустое место, ваше превосходительство, — увещевал Ницше. — Реагируя на ее болтовню, вы придаете ей больше значимости, чем она того заслуживает.

— И что, мне просто игнорировать и ее саму, и ее обвинения?

— Это всего лишь обвинения, не больше, к тому же мы не знаем, что она вам инкриминирует. Анастасия — чесотка, которую лучше не расчесывать, ваше превосходительство.

Эта метафора рассмешила Айн. Она легко могла себе представить, как Годдард расчесывает свербящее место, пока оно не начнет кровоточить.

Наконец, истощившись, Годдард рухнул на стул и постарался взять себя в руки.

— Рассказывай, что там происходит, — потребовал он. — Расскажи все, что мне следует знать.

Ницше сел за стол.

— Коллегии-союзники либо поддерживают то, что вы сделали на стадионе, либо хранят молчание. Враждебные коллегии призывают вас к самопрополке. Но больше всего меня беспокоит поток людей, хлынувший через границу в регион Одинокой Звезды.

— Ты хотел страха, — вклинилась Айн. — Ты его получил.

— Мы продумываем варианты постройки стены, чтобы остановить исход.

— Самому не смешно? Стены строят только идиоты, — отрезал Годдард. — Пусть уходят. И как только мы поглотим регион Одинокой Звезды, все, кто покинул Средмерику, получат метку: «предназначен для прополки».

— Значит, так ты теперь решаешь любую проблему? — спросила Айн. — Выпалывая ее?

Она ждала, что Годдард окрысится на нее, но тот уже успокоился.

— Это наша работа, Айн. Инструмент, который нам доверили, единственный инструмент в нашем распоряжении.

— Кроме того, — продолжал Ницше, — надо решить тонистский вопрос.

— Тонисты! — простонал Годдард. — И почему мы вечно обсуждаем этих тонистов?

— Ты превратил их пророка в мученика, — объяснила Айн. — Что бы ты ни думал, с мертвыми врагами сложнее бороться, чем с живыми.

— Вот только… — неуверенно начал Ницше.

— Что «вот только»? — подтолкнул его Годдард.

— Вот только мы получаем сообщения о появлениях Набата на публике.

Годдард с отвращением фыркнул.

— Знаю, знаю. В облаках, да в картинках на горелых тостах.

— Нет, ваше превосходительство. Набат, похоже, появляется во плоти. И мы начинаем думать, что эти донесения правдивы.

— Ты серьезно?

— Ну, у нас ведь нет доказательств, что предъявленное нам тело на самом деле принадлежало Набату. Вполне возможно, он по-прежнему жив.

Айн сделала глубокий вдох, подозревая, что сейчас снова полетят предметы, отказывающиеся ломаться.

34 ● Сделаем мир лучше

«Я знаю, широкая публика не следит за событиями в Ордене серпов. И это естественно. Орден был создан специально для того, чтобы большинство людей не имело никаких дел с носителями смерти, пока смерть не принесут к ним самим.

Но падение Твердыни повлияло на всех нас. Из-за него умолкло Грозовое Облако, превратив всех в негодных. А в Ордене нарушился баланс власти, ведь Великих Истребителей, которые его поддерживали, больше нет.

Более двух веков наш мир оставался стабильным. Однако теперь все изменилось. Если мы хотим вернуть стабильность, мы должны сражаться за нее. Не только мы, представители Ордена, но все люди. И когда вы услышите то, что я собираюсь вам сказать, вы захотите сражаться.

Знаю, о чем вы подумали. «Неужели серп Анастасия хочет выдвинуть обвинения? Неужели она намерена публично показать пальцем на Годдарда как на убийцу Великих Истребителей и разрушителя Твердыни?»

Вам придется немного подождать, потому что сначала нам необходимо изучить другие события. Рассмотреть другие обвинения. Я планирую показать вам историю немыслимых поступков, противоречащих всему, что призван защищать Орден серпов.

Эта история начинается не с Годдарда. Собственно, она началась еще до его рождения.

В Год Рыси в лунной колонии «Нектарис-1» случилось то, что потом назвали катастрофической утечкой атмосферы. Весь запас кислорода — даже резервы жидкого кислорода — унесло в космос. Все колонисты погибли. Не выжил никто.

Об этой катастрофе знают все, о ней рассказывают в школе. Но вы когда-нибудь читали сообщение на первом экране в официальной базе исторических данных? Ну, знаете, то, что написано мелким шрифтом? Его еще надо раздражающе долго прокручивать, и мы всегда его пропускаем, чтобы поскорее добраться до нужных нам сведений. Если бы вы действительно его прочитали, вы увидели бы маленькую оговорку, закопанную во всем этом юридическом камуфляже. Она утверждает, что содержимое баз исторических данных должно получить одобрение серпов. Почему? Да потому что серпам позволено делать все, что им заблагорассудится. Даже цензурировать историю.

В этом не было ничего страшного, пока серпы следовали своему предназначению. Были благородными, добродетельными, придерживались высших гуманистических идеалов. Проблемы начались, когда некоторые решили, что хотят служить самим себе, а не человечеству.

Лунная колония была первой попыткой создать внепланетное поселение. Планировалось последовательно осваивать «Лунный фронтир» и снизить тем самым перенаселенность Земли. Грозовое Облако все обустроило. Но потом случилась трагедия.

Я хочу, чтобы вы забыли все, что вам известно об этом происшествии. Как я уже сказала, официальной истории нельзя доверять. Я хочу, чтобы вы провели самостоятельное расследование лунной катастрофы, как это сделала я. Обратитесь напрямую к исходным материалам. К первым публикациям на эту тему. Личным записям обреченных колонистов, сделанным перед смертью. Летевшим в эфир мольбам о помощи. Все это есть в заднем мозге Грозового Облака. Конечно, оно не будет ничего подсказывать, поскольку вы стали негодными, так что вам придется искать все самим.

Но знаете что? Даже если бы вы не были негодными, Грозоблако не стало бы вам ничего подсказывать. Эта информация — особенная. Если бы Облако помогло вам ее искать, оно нарушило бы закон. А как бы оно ни хотело это сделать, Облако не может нарушить закон. Хорошо что у вас есть я».

Серпы региона Одинокой Звезды привезли Роуэна в Остин — город, удаленный от всех границ, — и возвели вокруг него многочисленные защитные стены. О нем заботились. Его не поместили в роскошные апартаменты, но и в клетку не засунули.

— Ты все-таки преступник, — сказала ему серп Коулмен по дороге. — Но, изучая смертную эпоху, когда правонарушения были нормой, как и казни, мы выяснили, что преступники могут быть по-своему полезны.

Ему дали компьютер, чтобы он восстановил для себя сведения обо всех событиях последних лет, которые пропустил. Но вместо самообразования Роуэна постоянно тянуло смотреть видеозаписи случившегося на Высокоградском стадионе после того, как его спасли. Не существовало официальных записей «исправительной» прополки», как это обозвал Союз Северомериканских Коллегий (выкрутились, молодцы!), но выжившие публиковали видео, записанные ими самими.

Роуэн смотрел не потому, что ему так хотелось, а потому, что им владела неодолимая потребность увидеть как можно больше, засвидетельствовать столько смертей, сколько удастся. Хотя он не знал этих людей, он чувствовал, что обязан запомнить их лица и отдать им последнюю дань уважения. Если бы он знал, что Годдард устроит такое, он сопротивлялся бы техасцам и пошел бы на костер. Но откуда ему было знать? И как он мог бы сопротивляться? С той же неотвратимостью, с какой Годдард настроился его прикончить, техасцы настроились его похитить.

А еще он снова и снова смотрел передачи Цитры — слишком короткие, к сожалению. Но знание того, что она на свободе и сражается, делало жизнь хотя бы чуточку более приемлемой.

В прошлый раз Роуэн попал в регион Одинокой Звезды, будучи пленником Рэнд. Особый статус региона — благодушное беззаконие — помог Рэнд избежать нежелательного внимания, когда она выполняла свой план по возвращению Годдарда. Но качества, культивируемые в регионе, — самостоятельность и решительность — позволили техасским серпам набраться достаточно дерзости, чтобы похитить Роуэна.

Техасцы постмортальной эпохи были людьми уникальными. Они не следовали никаким правилам, кроме тех, что установили для себя сами, и не подчинялись никому, кроме самих себя. Иногда это приводило к страшным результатам, иногда — к блистательным. Как и во всех семи регионах Особого Устава, здесь проходил длительный социальный эксперимент, превратившийся в постоянный образ жизни. Возможно, Грозовое Облако решило, что миру необходимы территории, где люди могут научиться жить по законам собственного сердца.

Не все эти эксперименты оказались удачными, например, «вдумчивое сообщество» в Россшельфе, регионе Особого Устава в Антарктике. Здесь Грозоблако предложило технологию «соединенных разумов», благодаря которой люди могли читать мысли друг друга. Получилось нечто неприятное. По мнению некоторых, в данном случае Облако вплотную приблизилось к тому, что можно было бы назвать ошибкой. Впрочем, Облако утверждало, что все эксперименты успешны по определению, поскольку дают ему информацию, помогающую понять, как лучше служить человечеству. Вдумчивое сообщество превратилось в «дремлющее»: все люди в регионе Россшельфа погрузились в счастливые грезы; разумы их по-прежнему соединялись, но только в фазе «быстрого сна».

Через два дня после спасения к Роуэну наведались серпы Трэвис и Коулмен. Следом за ними в апартаменты вошел третий серп. Этого человека Роуэн знал чересчур хорошо и встречи с ним не жаждал.

Едва завидев алую мантию, Роуэн понял, что его предали. Он вскочил, инстинктивно потянулся за оружием, но, конечно, ничего не нашел. Однако серп Константин не попытался напасть. Вид у него был не слишком веселый — впрочем, тут-то как раз ничего нового. В арсенале Константина было лишь два выражения лица: либо отвращение, либо осуждение.

Серп Коулмен подняла ладони, чтобы успокоить Роуэна.

— Это не то, что ты подумал, — поспешила заверить она. — Серп Константин здесь не для того, чтобы причинить тебе вред. Он присоединился к коллегии Одинокой Звезды.

Только сейчас пленник заметил, что драгоценные камни, украшавшие мантию Константина в последнюю их встречу, исчезли. И хотя мантия оставалась алой, теперь она была сшита из грубого холста. Вообще-то серпам позволялось жить где им вздумается, но ситуации, когда такой высокопоставленный серп, как Константин, переходил в другой регион, были крайне редкими. Роуэн не мог отделаться от подозрения, что тут какая-то ловушка.

Серп Трэвис рассмеялся.

— Говорил же я вам, что надо его предупредить.

— Поверьте, мистер Дамиш, — произнес Константин, — я рад вас видеть не больше, чем вы меня. Но есть заботы поважнее, чем наша взаимная неприязнь.

Роуэн по-прежнему сомневался. Он не мог себе представить, чтобы серп, обладавший положением и могуществом Константина, перешел под юрисдикцию региона Одинокой Звезды и согласился проводить прополки одним лишь ножом Боуи — таково было единственное правило этой коллегии, помимо заповедей.

— Роуэн, сядь, пожалуйста, — предложила серп Коулмен. — Нам нужно обсудить одно дело.

И когда пленник подчинился, ему вручили листок бумаги. Там был список имен. Все принадлежали серпам. Примерно пятьдесят пунктов.

— Мы решили, что ты должен покончить с этими серпами, — объяснила Коулмен.

Роуэн посмотрел на нее, потом опустил взгляд на страницу, потом снова поднял глаза на Коулмен. Они просят его убить пятьдесят серпов? Как такое вообще возможно?!

Подпиравший стену Трэвис печально присвистнул, словно говоря: «Так я и знал!»

— Выражение его лица довольно красноречиво, не правда ли? Будет непросто.

— Нет, — отчеканил Роуэн, протягивая листок Коулмен. — Ни за что.

Но та не взяла список и примиряться с отказом не собиралась.

— Не забывай, мы избавили тебя от перспективы мучительной смерти, Роуэн, — сказала она. — В результате были выполоты тридцать тысяч невинных людей. Ты должен нам как своим спасителям и ты должен всем этим бедным людям.

— Все о чем мы просим, — добавил Трэвис, — это освободить мир от проблемных серпов. Ты ведь и так сделал это занятие смыслом своей жизни, верно? А теперь ты будешь не один. Ты получишь поддержку нашей коллегии.

— Неофициальную поддержку, — подчеркнула Коулмен.

— Верно, — согласился Трэвис. — Никто не должен знать. Это часть сделки.

— И каких же серпов вы считаете проблемными? — поинтересовался Роуэн.

Коулмен вырвала листок из его рук и прочитала первое попавшееся имя:

— Серп Куросава. Он уже много лет поносит наш регион и постоянно оскорбляет нашего Верховного Клинка.

— Всего-то? — недоверчиво переспросил Роуэн. — Вы хотите, чтобы я уничтожил серпа только за то, что у него длинный язык?

— Ты не улавливаешь суть, — сказал Трэвис. — И почему тебе так сложно понять, сынок?

Все это время Константин помалкивал. Он просто стоял в стороне с похоронным выражением лица. Факт заключался в том, что в роли серпа Люцифера Роуэн тщательно продумывал свои решения. Если он мог отыскать хоть одно оправдание для выбранного им серпа, он оставлял потенциальную жертву в покое. К тому же он был знаком с тремя серпами из списка (это как минимум). И хотя они не были выдающимися личностями, окончательной смерти они тоже не заслуживали.

— Извините, — сказал Роуэн. — Если вы спасли меня только для того, чтобы я отомстил вашим обидчикам, тогда верните меня обратно на костер. — Он повернулся к Константину: — А ты! Какой же ты лицемер! Охотился за мной, когда я выпалывал плохих серпов, а теперь не против, чтобы я возобновил это занятие?

Прежде чем ответить Константин сделал глубокий вдох.

— Ты забываешь, что я был помощником Годдарда. А там я всякого насмотрелся и пришел к выводу, что хватку, в которой он держит весь мир, необходимо разжать, причем, любыми доступными средствами. Все серпы из списка относятся к новому порядку и полностью принимают Годдарда и его философию. Ты начал свою войну, потому что верил: Орден нуждается в радикальной чистке. Отбраковке, если хочешь. И как бы противно мне ни было это признавать, теперь я с тобой согласен.

Неужели Константин только что это сказал?! Да от такого мог бы замерзнуть ад, если бы Грозоблако не контролировало тамошний климат.

— Спасибо, что спасли мне жизнь, — обратился Роуэн к Трэвису и Коулмен. — Но повторяю: я не работаю по заказу.

— Я же говорил, — заметил Трэвис. — Перейдем к плану Б?

Коулмен кивнула. Роуэн содрогнулся при мысли о том, что собой представляет этот самый план Б, но серпы не потянулись за ножами, чтобы выполоть пленника.

— С момента своего оживления ты хоть раз поинтересовался, что случилось с твоей семьей? — спросила серп Коулмен.

Роуэн отвернулся. Он опасался задавать вопросы — не только потому, что ему было страшно знать, но и потому, что старался не впутывать своих родных, уберечь их от участи пешек на чьей-то шахматной доске.

— Если они все еще живы, уверен, они от меня отказались, — проговорил он. — Возможно, сменили имена или даже прошли замещение. На их месте я бы так и поступил.

— А ты догадлив, — похвалила серп Коулмен. — И в самом деле, две твои сестры сменили имена, а один из братьев прошел замещение. Но остальные члены семейства Дамиш оставили все как есть. Твоя мать, бабушки и дедушки, другие братья и сестры.

— Вы… угрожаете как-то им навредить?

Трэвис грубо расхохотался.

— Вот, значит, что ты о нас думаешь, — что мы такие же, как Годдард? Мы никогда не вредим невинным людям. Конечно, кроме тех, кого выпалываем.

— Я тебе расскажу, что мы сделали, — подхватила Коулмен. — После того как ты утопил Твердыню, твои родственники переехали в наш регион из опасения, что их выполет новый Верховный Клинок Средмерики. Они знали, что ты с ним враждуешь. Мы их приняли, и с тех пор они тихо сидят под нашей защитой. И так оно и останется, какой бы выбор ты ни сделал. — Она повернулась к Трэвису. — Приведи их.

Тот вышел из комнаты.

А Роуэн запаниковал.

Его родные здесь? Значит, вот что происходит? Его заставят с ними встретиться? Нет! После всего, что он сделал — или они верили, что он сделал, — это было невозможно. Как бы он ни хотел их увидеть — просто убедиться, что с ними все в порядке, — мысль о том, чтобы предстать перед родственниками, была невыносима.

— Нет! Нет, не надо! — вскричал он.

— Если нам не удается тебя убедить, может, у них получится, — пояснил Константин.

Зачем они впутывают в это его семью? Значит, его мать будет уговаривать собственного сына убивать серпов? Это ужасно! Это хуже, чем быть выполотым! Это хуже, чем быть сожженным заживо!

— Я согласен! — выпалил Роуэн. — Я сделаю все, что хотите, только… прошу вас, прошу, не вмешивайте мою семью…

Коулмен закрыла дверь, прежде чем вернулся Трэвис.

— Я знала, что ты образумишься, — сказала она с теплой улыбкой. — Ну что ж, приступим. Сделаем этот мир лучше.

«Вы провели расследование? Покопались в заднем мозге? Знаю, без помощи Грозового Облака это довольно нудное занятие. Но вы обходитесь без нее уже три года, и я уверена, что многие из вас научились справляться самостоятельно. В положении негодников есть свои преимущества, ведь правда? Оно заставляет преодолевать препятствия и добиваться цели несмотря на трудности. Но и удовлетворения такой результат приносит намного больше.

Что вы обнаружили в материалах о лунном катаклизме? Вам ничто не показалось странным? Вы заметили, что система искусственного жизнеобеспечения была окружена тройной линией защиты? Не просто один защитный механизм, а еще два дополнительных? Вы выяснили, что до аварии Грозовое Облако оценивало вероятность утечки воздуха как 0.000093 %? Шанс меньше, чем один на миллион. Неужели Облако ошиблось?

После аварии тогдашние Великие Истребители объявили неделю траура. Поскольку так много людей погибло на Луне, в течение недели нельзя было выпалывать никого на Земле. Я уверена, что большинство Истребителей сочли происшествие трагической случайностью и были искренни в своей печали.

Но возможно — возможно! — кое-кто смотрел на дело иначе.

Если вы приметесь искать улики, связывающие эту катастрофу с каким-либо определенным серпом, вы их не найдете. А вы случайно не пытались выяснить, чтó произошло в течение нескольких дней или недель после трагедии? Вас не обеспокоил тот факт, что Грозовое Облако не стало оживлять мертвых?

Безымянные источники предлагают простой ответ на эти вопросы: мол, Грозоблаку потребовалось бы слишком много усилий, чтобы восстановить тела, поврежденные вакуумом и солнечной радиацией.

Но если вы копнете глубже, вы обнаружите некое заявление Грозового Облака. Оно лежит у всех на виду, доступное любому, кто потрудится взглянуть. Собственно, это последнее предложение в файле о лунной катастрофе. Вы его уже нашли? Если нет, вывожу его здесь для вас. Смотрите:

«Катастрофа на Луне не подлежит юрисдикции Грозового Облака. Результат деятельности серпов».

Анастасия выдавала информацию по частям не только потому, что хотела подцепить аудиторию на крючок. Она и сама не знала, куда ее заведет расследование. Но каждый день приносил новые откровения, спрятанные в заднем мозге. Она уже много накопала по катастрофе на Марсе, однако поиски сведений о разрушении орбитальной колонии «Новая Надежда» зашли в тупик.

Первое ее открытие вызвало у всех головокружение. Тенкаменин был на седьмом небе и за ужином не мог сдержать радость:

— Это заявление Грозового Облака в забытом файле! «Результат деятельности серпов». Великолепная работа!

— Ты всех нас посрамила, дорогая, — сказала Македа. — Мы рылись в заднем мозге месяцами, но не нашли ничего подобного.

— И хорошо, что ты не выкладываешь людям всю информацию, а показываешь, как они могут найти ее сами. Это повышает значимость события, — подхватил Тенка.

— Но я не могу показать им путь к тому, чего не понимаю сама. Там полно зацепок, которые не имеют никакого смысла. Например, белый шелк.

— Поделись с нами, — предложила Македа. — А вдруг мы чем-то поможем?

Анастасия достала свой планшет и показала собеседникам фотографию.

— Это последний снимок, сделанный на орбитальной колонии «Добрая Надежда» перед катастрофой. На заднем плане виден приближающийся челнок — тот самый, что вышел из-под контроля и, врезавшись в станцию, разрушил ее. — Анастасия нажала пальцем на экран. — От этого снимка можно пройти по заднему мозгу к сотне файлов, и почти все они связаны с катастрофой: новостные сообщения, некрологи. Динамические расчеты взрыва. И есть еще вот это…

Она показала всем учетную ведомость, в которой значился рулон ткани. Жемчужно-белый шелк.

— Я отследила, как он был израсходован, и выяснила, что примерно половину продали на свадебные платья, часть использовали для портьер, но остается еще 15 метров, не прописанных в ведомости. А в документах Грозоблака ничего никогда не пропадает.

— Может, просто обрезки? — предположил Баба.

— Или, — раздался голос сзади, — эти метры ушли к тому, кто мог за них не платить.

Джери. Как обычно, опаздывает к ужину, и как обычно, выдает идеи, позволяющие посмотреть на ситуацию под иным углом. Есть только одна категория людей, представители которой могут бесплатно, без лишних вопросов забрать кусок дорогой ткани. Джери сел/а рядом с Анастасией, которая немедленно погрузилась в работу на своем планшете. Как только удается определить направление раскопок, найти информацию становится легче легкого.

— Сотни серпов носят мантии всех оттенков белого… но только у пятидесяти они шелковые… а жемчужный шелк — это большая редкость. — И тут она умолкла, чтобы вникнуть в увиденное на экране. Потом подняла взгляд на собеседников.

— Есть только один серп, который носит мантию конкретно из такой ткани, — проговорила она. — Данте Алигьери.

В отличие от остальных серпов, Тенка сразу понял значимость этой информации и расплылся в широченной улыбке.

— Как божественна сия комедия, — прокомментировал он. — Все дороги ведут к Алигьери.

— Знакомое имя, — заметила Македа. — Он из Византии?

— По-моему, из Транссибири, — сказал Баба.

Внезапно в беседу ворвался оглушительный трезвон, от которого все подпрыгнули. Звук смолк, потом повторился.

— Виновник вон там, — сказал/а Джери, показывая на древний телефон двадцатого века, располагавшийся в углу столовой. То был один из старых телефонов, подключенных к персональной линии Тенкаменина. С того момента как Анастасия оказалась здесь, они ни разу не звонили. Аппарат издал еще одну ударившую по нервам трель, прежде чем Тенкаменин велел слуге взять трубку.

— Это персональная линия его превосходительства Верховного Клинка Тенкаменина, — сказал слуга с некоторой неловкостью. — Как вас представить?

Он выслушал ответ, на его лице появилось встревоженное выражение, сменившееся раздраженным. Слуга положил трубку и вернулся к своим обязанностям.

— В чем там дело? — спросил Верховный Клинок.

— Не обращайте внимания, ваше превосходительство.

— А мне кажется, там что-то, заслуживающее моего внимания.

Слуга вздохнул.

— Это был тонист, ваше превосходительство, стонал и выл, как животное. Не знаю, где этот негодяй раздобыл ваш номер.

Телефон зазвонил снова.

— Мы могли бы его отследить, — предложила Македа.

Лицо Тенкаменина стало серьезным. Не сердитым, но озабоченным.

— Справа на аппарате есть красная кнопка, — сказал он слуге. — Она включает громкую связь. Будь так добр, возьми трубку и нажми эту кнопку.

Слуга последовал распоряжению, и немедленно из дребезжащего динамика полетел бессловесный вопль. Этот звук, похожий на стоны привидения, был бы гораздо более уместен в продуваемом сквозняками средневековом замке, а не во дворце Верховного Клинка. Он был настойчив. Печален. Безысходен.

Тенкаменин с громким скрежетом отодвинул стул, поднялся и подошел к телефону. Остановился рядом с ним и замер, глядя на аппарат и слушая жуткий звук. Потом наконец нажал на кнопку разъединения.

— Ничего себе, — сказал Баба. — Это было неприятно.

Он пытался превратить все в шутку, но Тенкаменин не был расположен к юмору. Он просто застыл, вперившись взглядом в телефон. Затем повернулся к Джери.

— Капитан Соберани, — сказал Тенкаменин. — Где сейчас ваша команда?

Джери огляделся/ась, не лучше остальных понимая, чем вызван этот вопрос.

— Или в городе, или на корабле. А что?

— Известите их, пусть готовятся немедленно отчалить. Мы поплывем с вами.

— Мы, то есть…

— То есть все мы.

Анастасия вскочила на ноги. Она никогда не видела Верховного Клинка таким. Он всегда выглядел невозмутимым. Сейчас, казалось, он был глубоко потрясен.

— Что происходит, ваше превосходительство? — спросила она.

— Это не случайный звонок, — ответил тот. — Полагаю, это предупреждение, и мы должны к нему прислушаться.

— Почему вы так считаете?

— Потому, — промолвил Тенкаменин, — что это был мой отец.

35 ● Реквием в десяти частях

Все начинается с молчаливого ожидания. Дирижер поднял руки, все взгляды сосредоточены на его палочке, словно она сейчас разбудит темную магию.

Сегодняшнее произведение — оркестровое чудо. Реквием, созданный и исполненный свистящими последователями Тона, Грома и мученика Набата. Реквием, исполненный в ответ на Высокоградскую прополку, совершенную за океаном.

Теперь вы слышите его? Слышите, как он растет и ширится на улицах Гавани Памяти? Бессловесная, безъязыкая литургия смерти в бессмертном мире. Сметающие все на своем пути потоки адского огня и серы. Всепожирающее пламя! Свисты как следует подготовились к произведению, которое исполнят сегодня. И для тех, кто слышит его, нет спасения.

Все пожарные машины были автоматизированы. И все же Грозовое Облако сконструировало их таким образом, чтобы за рулем сидел человек. Конечно, если бы водитель свернул не туда, машина взяла бы управление на себя и исправила бы ошибку.

Начальник городской пожарной команды часто думал об этом. В бытность свою простым пожарным, сидя за баранкой, он намеренно, ради развлечения, совершал ошибки — чтобы посмотреть, как быстро их отловит система и сколько времени понадобится автомобилю, чтобы вернуться на правильный путь. Наверное, Грозоблако могло бы использовать роботов вместо людей-пожарных, но оно никогда не увлекалось роботами и пускало их в ход только для рутинной деятельности, от которой отказывались люди.

А значит, пожарные оставались пожарными. Впрочем, работы у них было не так уж и много. Где бы ни занимался огонь, Облако фиксировало его еще на стадии нескольких искр и обычно сразу гасило. И лишь в редких случаях, когда ему это не удавалось, в дело вступали пожарные… хотя командир предполагал, что время от времени Облако само устраивало «безопасные» пожары, лишь бы чем-то занять огнеборцев.

В 6:30 вечера в пожарном депо взревел сигнал тревоги. Раньше в таких случаях Грозоблако вступало в разговор с командой и объясняло нюансы ситуации, с которой им придется столкнуться. Теперь же оно просто включало сигнал и настраивало GPS-навигаторы, оставляя дальнейшие действия на усмотрение пожарных.

Однако сегодняшняя тревога была странной. Точка назначения не возникла на экранах навигаторов. Не поднялись гаражные ворота. Но сигнал все равно ревел.

И только в тот момент, когда двери депо слетели с петель и в помещение устремились какие-то люди, сотрудники поняли, что сигнал извещал не о пожаре, — он предупреждал о нападении.

Тонисты!

Десятки тонистов хлынули в двери, издавая противный монотонный звук, похожий на пчелиное жужжание. Нападающие были вооружены, а пожарные оказались попросту неподготовленными к этому дню гнева.

Начальник команды потрясенно застыл. Хотел бы он защищаться, но как? Чем? Никто никогда не нападал на пожарных. Кроме, разве что, случайных серпов, но когда на тебя нападает серп, ты просто позволяешь себя выполоть, вот и вся история. Ты не даешь отпор. Ты не сражаешься. Сейчас все было совсем иначе. Тонисты превращали в квазитрупы всех подряд, и никто не знал, что делать.

«Думай! — приказал себе командир. — Думай!» Его учили бороться с огнем, а не с людьми. «Думай! Ты можешь сделать хоть что-то!»

А потом его осенило.

«Топорики!»

У них есть пожарные топорики! Он бегом пересек гараж и схватил топор. Но сможет ли он поднять оружие на другого человека? Придется, потому что нельзя позволить этим психам превратить всю команду в квазимертвых.

И в этот момент тонисты начали швырять камни в пожарные машины. Один из них полетел в начальника, но тот успел его перехватить.

Впрочем, это был не камень. Нечто металлическое, с твердыми выступами. Командир видел что-то похожее в исторических книгах. «Думай! Как это называлось?» А, вот: граната!

Но через мгновение думать начальнику стало не о чем.

Верховный Клинок Тенкаменин был человеком осмотрительным. Он лишь казался импульсивным и легкомысленным, а на самом деле все в его жизни подчинялось строгому планированию. Даже хаос его Праздников Полнолуния был контролируемым хаосом.

Он подозревал, что после звонка отца время приобретает особое значение, но не мог преодолеть собственные инстинкты. Он быстро добрался до своей скромной резиденции, где принялся обсуждать с камердинером, что взять с собой. Конечно же, вторую мантию. Вот только какую: для теплой погоды или для холодной? Кого следует известить об отъезде? Ведь Верховный Клинок не может просто взять и исчезнуть. Все эти вопросы ставили его в тупик.

— Ваше превосходительство, — напомнил камердинер, — вы говорили, что мы торопимся.

— Да-да, конечно.

А еще были вещи, имевшие для него особую ценность, оставлять их нельзя ни в коем случае. Инкрустированный обсидианом револьвер, который ему подарила Великий Истребитель Нзинга в тот день, когда Тенкаменин сменил ее на посту Верховного Клинка. Серебряный кинжал, который Тенка использовал на первой своей прополке. Если здание займут посторонние, неизвестно, увидит ли он когда-нибудь снова важные для него реликвии. Решено — их нужно забрать с собой.

В течение десяти минут он как одержимый выбирал, что взять, а что оставить, и отвлек его от этого занятия только грохот отдаленных взрывов.

— Если мы уходим, то пора двигаться!

Анастасия мерила шагами парадный зал, располагавшийся под центральным куполом дворца. Они с Джери ждали, когда появятся их спутники.

— Где, черт возьми, Тенкаменин и остальные?

— Возможно, ты реагируешь слишком остро, — сказал/а Джери. — Мне приходилось иметь дело со многими тонистами, и ни один из них не проявлял склонности к насилию. Они раздражают, они назойливы, но не агрессивны.

— Эти тонисты совсем другие! — воскликнула Анастасия. — И раз Тенкаменин говорит, что они что-то задумали, я ему верю.

— Тогда пойдем без него, — предложил/а Джери. — А он и остальные нас догонят.

— Я его не брошу, — возразила Анастасия.

В этот момент по парадному залу прокатилось эхо отдаленных взрывов. Анастасия и Джери замерли, прислушиваясь. Грохот еще нескольких взрывов заполнил воздух, словно раскаты дальнего грома.

— Не знаю, где это, — заметила/а Джери, — но точно не во дворце.

— Нет, но скоро будет.

Анастасия понимала: что бы ни означали эти взрывы, они были предвестием еще большей беды. Гневным обещанием того, что этот день, вне всякого сомнения, закончится слезами.

Юная тонистка была ревностна в своей вере. Она делала то, что велел ей курат, истинный последователь Тона. Святой и безгрешный. Курат не произнес ни слова в течение многих лет, а в день Великого Резонанса, когда умолкло Грозовое Облако, он был первым, кто отказался от своего языка. Слова лгут. Слова потворствуют злу, слова лукавят безнаказанно, слова клевещут, и, превыше всего, они оскорбляют чистоту Тона.

Один за другим все тонисты их ордена вслед за куратом приняли неотменяемый обет. Не обет безгласия, но обет гласных. Полного отказа от грубых, неестественных звуков, которые задаются согласными буквами: щелканья, шипения, треска. Язык — враг тониста. В это верила их секта. Конечно, существует много тонистов, не разделяющих их верований. Но скоро они узрят свет. Даже те, кто ослепил себя.

Пока одна группа атаковала пожарную часть, а другая — участок служителей порядка, курат повел самую многочисленную команду ко дворцу. Все потрясали оружием — такое не увидишь в руках мирного гражданина. Они получили его от неизвестного благодетеля, своего тайного сторонника. Пользоваться этим оружием тонистов не научили, но разве это важно? Взмахнуть ножом, бросить гранату, надавить на спусковой крючок, нажать детонатор. В столь большой вооруженной толпе не обязательно обладать какими-то навыками, чтобы достичь цели.

А еще у них был керосин. Много-много канистр с керосином.

Юная тонистка постаралась оказаться в первой волне атакующих. Ею владели и страх, и радость. Пришло их время! После Высокоградской прополки человечество кипит гневом против серпов, и теперь оно увидит правоту тонистов. За сегодняшнее деяние им будет рукоплескать весь мир, и труба, вострубившая в Субсахаре, пробудит людей по всей планете к вящей славе Тона, Грома и Набата. Возрадуемся же!

Подойдя ко дворцу, она начала интонировать, и ее примеру последовали остальные. Какое счастье — оказаться той, кто побудил других интонировать! Они стали единым разумом, единым духом, единым аккордом.

А потом, взбираясь на спины своих собратьев, она и дюжина ее сподвижников ринулись на штурм стены.

Анастасия и Джери вместе с серпами Македой и Баба наконец встретились с Тенкаменином в розовом саду на полпути между дворцом и хижиной. Камердинер Верховного Клинка с трудом волок большой чемодан на колесиках, отказывавшихся катиться по гравию узкой садовой дорожки.

— Мы вызвали вертолет, — сообщила серп Македа. — Но он доберется сюда минут через десять, не раньше.

— Если только пилот не сидит в каком-нибудь баре, — прибавил Баба, — как это было в прошлый раз.

— Все будет хорошо, — сказал Тенкаменин, слегка запыхавшись. — За нами прилетят, и все будет хорошо.

Он повел своих спутников к вертолетной площадке, располагавшейся в западной части поместья. А вокруг царила суматоха. Сновали туда-сюда дворцовые слуги, таща куда-то всякую утварь. Гвардейцы Клинка потоком выливались из казарм и занимали боевые позиции — скорее всего, раньше они делали это только во время тренировок.

А потом с западной стороны донесся шум — нестройный хор гудящих голосов, каждый из которых тянул свою заунывную монотонную мелодию. Со стены во двор посыпались незваные гости.

— Мы опоздали, — сказал Тенкаменин, резко останавливаясь.

Взревели сирены, и гвардейцы Клинка бросились в атаку. К общей какофонии добавился треск выстрелов. Тонисты падали один за другим, но взамен каждого павшего со стены спрыгивали двое новых. Еще совсем немного — и они опрокинут гвардейцев.

Свисты были вооружены отнюдь не камнями, и они использовали свое оружие с поражающей воображение жестокостью. Где только они его раздобыли? И разве тонисты не исповедуют внутренний покой и стоицизм?

— Чему быть, того не миновать, — пробормотала Анастасия. Это была любимая мантра тонистов и внезапно она приобрела новый зловещий смысл.

Тяжелые южные ворота снесло с петель взрывом, внутрь устремилась толпа тонистов. Они за считанные секунды прорвали линию гвардейцев и начали бросать нечто, похожее на бутылки, заткнутые горящими тряпками. Везде, где бутылки разбивались, вспыхивал огонь.

— Они собираются сжечь нас, чтобы нельзя было оживить! — воскликнул Баба на грани паники. — Как серп Люцифер!

Анастасия чуть было не рявкнула на него за упоминание Роуэна рядом с этой безумной сектой, но сдержалась.

Поскольку вертолетная площадка превратилась в поле битвы, Тенкаменин сменил направление.

— В восточное патио! — крикнул он. — Там достаточно места для посадки вертолета. Бежим!

Они понеслись обратно через сад. Розовые шипы нещадно царапали и кололи беглецов. Не успев добраться до патио, они обнаружили, что нападавшие прорвались и сюда. Тонисты были везде, они набрасывались на спасавшихся бегством слуг, преследовали их и безжалостно превращали в квазимертвых.

— Почему они нападают на персонал дворца? — недоумевала Анастасия. — Из каких соображений?

— Нет у них вообще никакого соображения! — откликнулась серп Македа. — Ни ума, ни совести, ни приличий.

Слуга, в чьи обязанности входила сервировка стола, рухнул с ножом в спине.

В этот момент Баба накинулся на Тенкаменина.

— Надо было укрепить дворец, превратить его в крепость! — заорал он. — Добавить еще один гарнизон гвардейцев! Или даже выполоть эту банду тонистов, прежде чем они напали на нас! Это ты во всем виноват!

Тенкаменин сжал кулаки и ринулся на Баба, но между ними встал/а Джери.

— Потешите свое самолюбие позже, — сказал/а капитан. — Но если собираетесь продолжить эту драку, для начала вам нужно остаться в живых.

Анастасия огляделась. Под покровом темноты их пока никто не заметил, но долго это не продлится, ведь пламя разгоралось все сильнее.

А потом, словно мало было суматохи, воздух наполнился новым гулом — с неба спустился рой амбу-дронов, мобилизованных, очевидно, из ближайшего центра оживления, как только появились первые квазимертвые.

Они подлетали к лежащим на земле телам тонистов, гвардейцев, дворцовых слуг, хватали их своими клешнями и тащили в центр оживления.

— А вот и выход! — сообразил серп Баба. — Тогда и вертолет не нужен.

И не дожидаясь, пока поле битвы покинет Верховный Клинок, Баба побежал через поле к ближайшему амбу-дрону, словно агнец, которого гонят на заклание.

— Ахмад! Нет! — закричал Тенкаменин, но того уже было не остановить.

Заметив мантию серпа, тонисты бросили свои жертвы и кинулись к Баба. Он выхватил из-под мантии клинки, разя нападающих, но толку от этого было мало. Тонисты навалились на него, опрокинули на землю и приступили к расправе, используя все, что попадалось под руку, — включая его же собственное оружие.

Серп Македа рванулась было к Баба, но Анастасия остановила ее:

— Мы ему ничем не поможем!

Та кивнула, не отрывая взгляда от своего павшего товарища.

— Возможно, ему повезло больше, чем всем нам, — проговорила она. — Если он убит, его заберут дроны и увезут на оживление.

Но амбу-дроны за ним не прилетели. Они были заняты мертвыми телами, устилавшими всю территорию дворца. Ведь амбу-дрону все равно, кого спасать…

И тогда Анастасия все поняла.

— Они убивают персонал, чтобы загрузить работой дроны… чтобы не осталось ни одного, который занялся бы серпами…

А фанатики тем временем схватили тело Баба и поволокли к погребальному костру, где убитый превратится в горстку пепла, из которой его не восстановить. Тонисты бросили тело в костер, и пламя вспыхнуло с новой силой.

— Во дворец! — крикнул Тенкаменин, и снова повел спутников за собой. Как будто если все время куда-то бежать, то можно вырваться из ловушки, в которую они угодили.

Они влетели во дворец, где полдюжины гвардейцев закрыли за ними массивные бронзовые двери и заняли оборонительные позиции, на случай если ворвутся тонисты. Наконец наступило благословенное мгновение покоя. Благословенное мгновение посреди безумия, дающее возможность обдумать свои действия и избежать смерти, столь же неблагородной, как та, что постигла бедного серпа Баба.

Хотя во дворце было множество окон, все они выходили на центральный атриум, а значит «храм удовольствий» представлял собой мощную крепость. Вопрос лишь в том, насколько мощную.

— Должно быть, они собрали здесь всех свистов Субсахары, — сказала серп Македа.

— Все будет хорошо, — твердил Тенкаменин. — Скоро из города подоспеют стражи порядка, они присоединятся к гвардейцам, а пожарные погасят пламя. Все будет хорошо!

— Но они уже должны были прибыть! — сказала Македа. — Почему не слышно сирен?

Их иллюзии разрушила Анастасия — проницательная, как всегда.

— Первые взрывы, — напомнила она. — Те, что звучали вдали…

— И что? — вопросил Тенкаменин почти угрожающе, борясь за свою ниточку надежды.

— А то, что если бы я хотела организовать незаконное нападение, — ответила Анастасия, — первым делом я бы захватила стражей порядка и пожарных.

Все умолкли, осознав правоту этих слов. Потом Тенкаменин повернулся к своему камердинеру, в ужасе заламывающему руки:

— Где мои вещи?

— Я… простите, ваше превосходительство. Я оставил чемодан в розовом саду.

Джери бросил/а на Верховного Клинка сердитый взгляд.

— Нас вот-вот поджарят, а вы беспокоитесь о своем барахле?

Но прежде чем тот успел ответить, горящий грузовик проломил массивные бронзовые двери, похоронившие под собой четверых гвардейцев, и в зал устремился поток тонистов.

Джери схватил/а Анастасию за руку и затащил/а за колонну.

— У меня есть одна идея, — сказал/а капитан. — Но ты должна мне довериться.

Курат серпов чувствовал себя в своей стихии. Он был рожден для этого, это стало его целью, он планировал это много лет. Еще до того мгновения, когда умолк Гром, он знал, что придет его день. Экстремистская ветвь тонизма, к которой он принадлежал, станет доминирующей. А прочая мелочь, что верит в умиротворение, терпимость и пассивное непротивление, скоро сдохнет и сгорит, как сгорит сегодня Верховный Клинок Субсахары. Время слов прошло. Давно прошло. Будь на то воля курата, сам язык, речь оказались бы вне закона, на смену им пришло бы бессловесное поклонение Тону, Грому и Набату. Как тому и следовало быть. И он станет Верховным Куратом над всеми. Что за славный день настанет тогда! Но сначала…

Фигура в бирюзовой мантии — серп, конечно, — устремилась вверх по центральной лестнице, пытаясь сбежать. Курат указал на нее, и десяток человек из его паствы рванули следом. Неподалеку от него женщина в шелковой мантии лососевого цвета — курат узнал серпа Македу — искусно отражала атаки тонистов, выпалывая одного за другим. Преданные и фанатичные, они жертвовали собой. Затем одному удалось зайти Македе за спину и ударить ее ножом. Она замерла, хватанула ртом воздух и рухнула, как тряпичная кукла, утратив вместе с жизнью всю свою воинственность. Три тониста подхватили тело и поволокли наружу к растущему погребальному костру и его очищающему пламени.

— Если сожжешь нас, значит, ты не лучше Годдарда, — бросила одна из служанок, толпившихся у основания лестницы вместе с Верховным Клинком Тенкаменином. — Если ты доведешь дело до конца, тогда высшая сила, которой ты поклоняешься, никогда тебя не простит.

Верховный Клинок твердо положил ей руку на плечо, и она умолкла, но в ее взоре по-прежнему горели злость и вызов. Если бы курат мог говорить, он сказал бы, что ее слова — вообще все слова — оскверняют Тон. И что единственная причина, по которой Тон не разнес ее череп в осколки своим яростным резонансом, заключается в том, что миссия по очищению мира от недостойных возложена на курата и подобных ему людей. Но он не мог ей этого сказать. Да и к чему? Его поступки говорили громче слов.

Зато Верховный Клинок слишком полагался на слова.

— Прошу вас… — взмолился Тенкаменин.

Курат знал, что сейчас произойдет. Надменный, трусливый серп, этот поставщик неестественной смерти, начнет умолять о пощаде для своей драгоценной персоны. И пусть его умоляет. Курат не был глух, в отличие от членов некоторых других свистовских сект, но с таким же успехом его можно было бы считать глухим.

— Прошу вас… можете покончить со мной, но пощадите этих двоих, — сказал Тенкаменин. — Ведь камердинер и экономка вам не враги.

Курат заколебался. Его желанием было покончить со всеми; любой, кто служил серпу, заслуживал судьбы серпа. Как соучастник. Но тут Верховный Клинок произнес:

— Покажите своим последователям истинный смысл милосердия. Как показали мне мои родители. Мои мать и отец, которые находятся среди вас.

Курат знал об этом. Родители Верховного Клинка бессловесно умоляли не заставлять их участвовать в атаке на дворец. Поддавшись мольбам, он отправил их в пожарную часть, и, судя по всему, они выполнили задание на отлично. Тенкаменин не заслуживал пощады, но из почтения к его родителям курат решил уважить последнюю просьбу Верховного Клинка. Он достал пистолет, выстрелил Тенкаменину в сердце и жестом велел двум слугам убираться.

Пожалуй, с его стороны это и правда было нечто похожее на милосердие. Скорее всего, их убьют в саду и бросят в костер, но амбу-дронам удавалось вытащить какую-то часть квазимертвых, так что у этой парочки все же оставался шанс на спасение.

Но в этот момент экономка выпрямилась. Ее глаза полыхали запредельным гневом, запредельной яростью. А взгляд был остр и сосредоточен. Как взгляд серпа.

Она бросилась к ближайшей тонистке, сбила ту с ног мастерским боевым приемом, выхватила у нее мачете, взмахнула — и оставила курата без оружия как без рук. В буквальном смысле.

Оцепенев, он смотрел, как его отрубленная кисть крутится в воздухе. «Экономка» выдернула из нее пистолет и направила его на курата. Она молчала, потому что ее поступки говорили громче слов.

Джери не поверил/а инстинктам Анастасии, решил/а, что все не так серьезно, как та предполагала. Это была смертельная ошибка со стороны Джери. Они могли бы сбежать гораздо раньше, до того, как внешние стены дворца подверглись нападению, если бы только Джери доверял/а Анастасии. Капитан дал/а себе клятву больше никогда в ней не сомневаться. То есть, конечно, если они выживут, а выживание сейчас было практически неразрешимой задачей.

Когда тонисты ворвались во дворец, Джери убедил/а Анастасию поменяться одеждой.

«Моя работа — защищать тебя, — упрашивала/а Джери. — Пожалуйста, Анастасия, позволь мне это сделать. Окажи мне такую честь».

Хотя Анастасии очень не хотелось подвергать Джери опасности, капитан, сформулировав свою просьбу именно таким образом, лишил/а ее шанса на отказ.

Набросив на себя бирюзовую мантию, Джери побежал/а по центральной лестнице, уводя за собой половину тонистов. Капитан не ориентировался/ась по всех комнатах и помещениях верхних этажей, но уж точно знал/а их лучше, чем нападающие. Джери привел/а их в апартаменты Анастасии, затем выскочил/а через боковую дверь во внешний зал. Дворец представлял собой сложный лабиринт, и это давало Джери возможность некоторое время водить преследователей за нос, однако долго их морочить не получится. А потом снизу донесся звук выстрела, следом еще один. Так, не думать об этом сейчас, нужно сосредоточиться на том, как бы отвлечь «своих» тонистов от битвы внизу.

Повсюду во дворце захватчики разводили бессчетные костры, освещавшие колоннаду и верхние помещения танцующими языками безумного пламени. В их пляске любая тень казалась врагом, бросающимся на тебя из мрака, но Джери это было на руку — тени позволяли дурачить преследователей и путать следы.

Джери нырнул/а в следующие апартаменты, но с непривычки зацепился/ась мантией за дверную ручку. Капитан не успел/а освободиться, а тонисты уже были тут как тут — набежали, размахивая оружием, которым явно не умели пользоваться. Не будучи серпом, Джери тем не менее имел/а некоторый боевой опыт. В биографии капитана был период, когда он/а выступал/а в бойцовских клубах. Народу нравилось смотреть, как дерутся жители Мадагаскара — гендерная двойственность делала поединок более завлекательным и интригующим.

Так что сегодня эти тонисты не на того малагасийца напоролись.

В одном из карманов своей мантии Анастасия забыла нож. Джери выхватил/а его и бросился/ась в самый яростный в своей жизни бой.

Анастасия промахнулась! Черт возьми! Она не попала в курата!

Какая-то молодая тонистка, заметив, что ее курата вот-вот выполют, оттолкнула его и бросилась под пулю. А тот, зажимая ладонью культю, бежал. Сбежал, как трус, замешавшись в поток тонистов, по-прежнему льющийся в главный зал.

Тенкаменин мертв. Македа и Баба тоже. Тонисты, наблюдавшие, как Анастасия напала на курата, замерли, не зная, что делать. В ярости она чуть не выполола их всех, но остановила себя, потому что прополка в гневе недостойна серпа. Кроме того, перед ней стоял более важный вопрос: что с Джери?

Она развернулась и взлетела вверх по лестнице. Никто ее не остановил. Захватчики были слишком заняты, поджигая все, что горит.

Она двинулась на звуки драки и оказалась в одном из неиспользуемых гостевых апартаментов. Увидела несколько квазимертвых тонистов и кровавую полосу на полу. Пробежала по следу в спальню, где трое тонистов наскакивали на Джери. Капитан лежал/а на полу парируя их удары, но противник имел большое численное превосходство. Бой был почти проигран.

Анастасия выполола тонистов их собственным оружием и опустилась на пол, чтобы быстро оценить раны Джери. Бирюзовая мантия пропиталась кровью. Анастасия стащила ее с капитана и принялась рвать на бинты.

— Там… стреляли… — пробормотал/а Джери.

Раны капитана были слишком глубокими, наниты не справятся. Нужна помощь.

— Тенкаменин мертв, — сказала Анастасия. — Он умер, защищая меня.

— Возможно… — слабым голосом откликнулся/ась Джери, — возможно, он был не так плох, как мне казалось.

— Будь он жив, ручаюсь, сказал бы то же самое о тебе.

Сквозь открытую дверь в комнату уже врывались клубы густого дыма. Анастасия помогла Джери выбраться на площадку над атриумом. Внизу все пылало, спускаться не имело смысла. И тут Анастасию осенило. Один путь на свободу у них еще оставался — возможно, это их единственный шанс.

— Подняться наверх сможешь? — спросила она Джери.

— Попытаюсь.

Анастасия помогла Джери проковылять на следующий этаж, они вошли в очередные апартаменты и выбрались на балкон. Рядом с балконом виднелись вбитые в камень скобы — лестница, которой пользовались рабочие, когда им требовалось подняться на бронзовый купол, накрывавший дворец. Постепенно, по одной скобе за раз, Анастасия дотянула Джери до края крыши. Скат купола не был крутым, поверхность состояла из выемок и выступов, которые можно было использовать как опоры, но Джери, изнуренному/ой потерей крови, купол, наверное, казался Эверестом.

— Лезть туда?! За каким…

— Просто заткнись и ползи, — велела Анастасия. Времени на объяснения не было.

И они поползли по куполу, горячему от пылавшего в атриуме огня. Застекленные люки начали взрываться, изрыгая черный дым.

Наши герои добрались до вершины, где флюгер в форме символа серпов — изогнутое лезвие и немигающий глаз — крутился в разные стороны, словно не понимая, откуда дует ветер, потому что из-за жара воздух поднимался вертикально вверх.

А вот наконец прибыл и вертолет серпов. Он направился прямиком к посадочной площадке. Пилоты еще не знали, что дворец занят тонистами.

— Они нас не увидят, — сказал/а Джери.

— Мы забрались сюда не для этого.

Мимо них прожужжал амбу-дрон, потом еще один и еще. Дроны спускались в розарий, усыпанный квазимертвыми гвардейцами и тонистами.

— Вот для чего мы здесь, — пояснила Анастасия.

Она попыталась схватить дрон, но тот двигался слишком быстро и оказался далеко — не дотянуться.

А спустившийся вертолет совершил роковую ошибку. Видя снующие вокруг амбу-дроны, пилот вильнул в сторону, чтобы избежать столкновения. В этом не было необходимости — дроны сами старались не пересекаться с траекторией вертолета. Но в результате внезапного маневра, ставшего следствием человеческой ошибки, они оказались у него на пути. Лопасть разрезала амбу-дрон пополам и сломалась, а вертолет понесло в сторону дворца.

Анастасия обхватила Джери и отвернулась. Взрыв, казалось, сотряс весь мир, пробил дыру в стене дворца и обрушил несколько мраморных колонн, поддерживающих чудовищно тяжелый бронзовый купол.

И тот начал крениться набок.

А потом снизу пришла ужасающая вибрация.

«Оставшиеся колонны, — подумала Анастасия. — Они не могут удержать купол и разваливаются на части».

Амбу-дроны по-прежнему проносились мимо, стремясь к квазимертвым людям, лежащим на газонах и в садах.

— Мои раны тяжелые, но не смертельные, — проговорил/а Джери. — Если мы хотим привлечь амбу-дрон, один из нас должен умереть.

Пламя уже прорывалось сквозь разбитые люки. Снизу доносился грохот ломающихся колонн, а купол накренился еще сильнее.

Джери прав/а — другого способа нет. Анастасия достала нож и нацелила его в собственную грудь, чтобы стать квазимертвой и привлечь амбу-дрон.

Нет! Что это она удумала?! Невероятная глупость! Это тебе не спрыгнуть с крыши, сбегая от Ксенократа, как она сделала когда-то, будучи подмастерьем. Теперь она серп, и забрать собственную жизнь — значит совершить самопрополку. Амбу-дрон за ней не прилетит. И пока она ругала себя за едва не совершённый идиотский поступок, Джери мягким движением взял/а у нее нож.

— За вас, достопочтенный серп Анастасия, я с готовностью умру от собственной руки тысячу раз. Но достаточно и одного. — С этими словами Джери вонзил/а в себя нож.

Судорожный вздох. Короткий кашель. Гримаса. И Джери умер/ла.

Пролетавший было мимо амбу-дрон остановился, вернулся за Джери и подцепил своими клешнями самоотверженного капитана. В этот момент купол начал проседать.

Анастасия потянулась за амбу-дроном, но уцепиться было не за что. Тогда она изо всех сил ухватилась обеими руками за руку Джери.

Купол ушел у нее из-под ног, провалившись в атриум и утонув в пламени. А затем он, похоронив под собой остатки дворца, грохнулся о землю. Раздался оглушительный металлический гул, прозвучавший словно колокольный звон на похоронах. Словно финальная, исполненная печали нота реквиема.

А в вышине амбу-дрон уносил прочь квазимертвое тело и вцепившуюся в него Анастасию, — уносил в то место, где обещана жизнь каждому, кто переступает его порог.

36 ● Кому вы служите?

Грейсон и без предсказаний Грозового Облака понимал, что первый отклик на Высокоградскую прополку прозвучит со стороны тонистской секты свистов. Вопрос заключался лишь в том, где это случится. Будет ли акция обращена напрямую против Годдарда? Или ее проведут против кого-нибудь менее подготовленного к нападению агрессивных фанатиков?

Он получил ответы в тот самый момент, когда увидел первые изображения обгоревших руин Субсахарского дворца.

— Насилие порождает насилие, — изрек курат Мендоса. — Это с очевидностью означает, что наши подходы пора менять, согласен?

Грейсон не мог избавиться от чувства, что потерпел поражение. Больше двух лет он пытался навести порядок среди свистов, заставить их отказаться от экстремистских воззрений и действий, но до Субсахары так и не добрался. Этого не случилось бы, если бы он прилежней выполнял свою работу.

— Видишь? — поддел его Мендоса, — будь у нас собственные средства передвижения, мы бы перемещались значительно быстрее и успевали бы решить больше проблем.

— Ладно, — сдался Грейсон. — Ты победил. Раздобудь нам частный самолет, мы летим в Субсахару. Я хочу найти этих тонистов, пока они не наделали чего-нибудь похуже.

Как оказалось, только на частном самолете и можно было проникнуть в регион. После нападения субсахарская коллегия серпов взяла всё под жесткий контроль, значительно превысив свои полномочия и превратив регион в подобие полицейского государства из Эпохи Смертности.

— Если Грозовое Облако отказывается выполнять свою работу и не намерено приструнить бандитов, значит, этим должны заняться серпы Субсахары, — заявили они.

Поскольку по закону серпам разрешалось делать все что вздумается, их ничто не сдерживало, и они установили комендантский час и выпалывали всех, кто оказывал сопротивление.

Тонистам официально запретили въезжать в Субсахару, и все пассажирские рейсы отслеживались коллегией так, как никогда не отслеживались со смертных времен. Трагедия заключалась еще и в том, что серпы Субсахары, ранее считавшиеся мирными и терпимыми, теперь из-за действий свистов присоединились к Годдарду, пообещавшему отомстить всем тонистам в мире. Не возникало ни малейших сомнений в том, что новый Верховный Клинок Субсахары, кем бы он ни оказался, облачится в мантию, украшенную драгоценными камнями.

Пытаясь найти тонистов, убивших Верховного Клинка, серпы сколотили отряды гвардейцев, патрулировавших улицы Гавани Памяти и всех других городов в регионе, а также прочесывавших необжитые территории. Но поиски не дали результата. Никто не знал, где прячутся свисты.

Зато это знало Грозовое Облако.

И вопреки расхожему мнению, оно не пыталось увильнуть от своих обязанностей по отправлению правосудия. Просто действовало другими методами. В данном случае при помощи роскошного джета с вертикальным взлетом-посадкой.

— А что, я мог бы к такому привыкнуть, — прокомментировал Моррисон, с удобством расположившись в бархатном кресле.

— Не советую, — откликнулся Грейсон.

Впрочем, он и сам подозревал, что, начав пользоваться такими средствами передвижения, с трудом сможет от них отказаться. На борту было четыре пассажира и ни одного пилота. Но это нормально. Грозовое Облако точно знает, куда их везти.

— Можно сказать, нас несет Святая Троица, — подметила сестра Астрид.

— Вообще-то нет, — возразил Моррисон, — я могу насчитать только двух из трех: Набат, — он показал на Грейсона, — и Гром, — показал на кабину экипажа, — но тут нет Тона.

— Ха! Ты ошибаешься, — улыбнулась Астрид. — Разве ты не слышишь его пения в гуле моторов?

В любом случае, у всех было чувство, что они летят не столько к месту назначения, сколько навстречу своему предназначению.

— Я — курат Мендоса, смиренный слуга его звучности Набата, коего зрите вы пред собой, Тона во плоти. Возрадуемся же!

— Возрадуемся же! — эхом подпели Астрид и Моррисон. Конечно, хор звучал бы более впечатляющее, если бы группа поддержки Набата была многочисленнее.

Их джет свалился с неба и эффектно приземлился перед Пещерами Огбунике, на территории, которая раньше обозначалась как западная Нигерия, а теперь являлась частью Субсахары. Пещеры и окружающий лес считались охраняемыми объектами дикой природы, за ними ухаживало Грозоблако, всё и все здесь находились под его защитой. Точнее, все, кроме свистов, прятавшихся в извилистых проходах таинственных пещер. Когда-то существовало предание, что камни в Пещерах Огбунике умеют говорить. Интересный выбор пристанища для секты безъязыких.

Когда Грейсон со своей командой прибыли на место, свистов они не увидели — те прятались глубоко в пещерах и, возможно, ушли еще глубже, едва заслышав рев самолетных двигателей. Но Грозовое Облако, так сказать, выкурило их оттуда, долбанув ультразвуком по ушам живших в пещерах летучих мышей, от чего те заметались, как… ну… как обдолбанные. Атакованные разъяренными мышами, тонисты выскочили наружу, где столкнулись лицом к лицу не с отрядом гвардейцев Клинка, как они ожидали, а с четырьмя незнакомыми личностями. Одна из личностей была наряжена в пурпурное одеяние, поверх которого лежало оплечье с вышитыми на нем звуковыми волнами, струящимися, будто водопад. Частный самолет у их порога, величественная фигура в священном облачении — да, тут было на что посмотреть!

— Где ваш курат? — спросил Мендоса.

Тонисты молчали, с вызовом таращась на прибывших. Набат мертв. Набат — мученик. Как смеет этот самозванец осквернять память Набата! Свисты всегда реагировали именно так.

— Для вас же лучше будет, если вы восславите Набата и укажете на вашего лидера, — предупредил Мендоса.

И снова молчание. Тогда Грейсон тихо попросил Грозовое Облако немного помочь, и Облако с радостью согласилось, зашептав ему на ухо.

Грейсон приблизился к одной из тонисток — невысокой женщине, похоже, изнуренной голодом. «Наверное, голодовка — одна из религиозных практик этой секты», — подумал Грейсон. По мере его приближения взгляд тонистки становился все менее вызывающим. Она боится! «Это хорошо», — решил он. После того что натворили эти люди, ей следует бояться.

Он наклонился к женщине, и та застыла. Потом прошептал ей на ухо:

— Это сделал твой брат. Все думают, что ты, но это сделал твой брат.

Грейсон понятия не имел, что там натворил ее брат. Зато это знало Грозовое Облако, и оно поделилось с ним информацией, достаточной для того, чтобы вызвать желаемую реакцию. Глаза женщины расширились. Губы задрожали. Она негромко вскрикнула от изумления. Бедняжка не могла произнести ни слова, и не только потому, что принадлежала к секте немых тонистов.

— А теперь покажи, кто ваш курат.

Она больше не сопротивлялась. Не помедлив ни секунды, повернулась и показала на одного из стоящих в толпе. Грейсон, конечно, и так уже знал. Грозовое Облако выявило курата в тот самый момент, когда тонисты выскочили из пещер. Но было важно, чтобы этого человека выдали свои же.

Обнаруженный, тот выступил вперед. Он представлял собой идеальный образчик свистовского курата. Всклокоченная седая борода, диковатый взгляд, шрамы на руках, — наверняка этот тип сам же и наносил себе раны, умерщвляя плоть. О том, кто он, можно было бы догадаться без всяких подсказок.

— Вы те свисты, что сожгли Верховного клинка Тенкаменина, а также серпов Македу и Баба?

Члены некоторых немых сект применяли для общения язык знаков, но эта группа пользовалась лишь небольшим набором простейших жестов. Словно общение само по себе было для них врагом.

Курат кивнул.

— Ты веришь, что я Набат?

Курат не ответил. Грейсон повторил вопрос, на сей раз немного повысив голос и добавив в него громовые ноты:

— Я задал тебе вопрос. Ты веришь, что я Набат?

Взгляды всех свистов обратились на курата — паства хотела увидеть, как он поступит.

Тот сузил глаза и медленно помотал головой. И тогда Грейсон взялся за дело по-настоящему. Он начал по очереди заглядывать в глаза членам куратского стада.

— Бартон Хант, — сказал он. — Мать шлет тебе письма вот уже шесть лет, три месяца и пять дней, но ты возвращаешь их нераспечатанными.

Потом повернулся к следующему.

— Аранца Монга, однажды ты призналась Грозовому Облаку, что хотела бы заместить свою память воспоминаниями твоего лучшего друга, которого выпололи. Но, конечно, Грозовое Облако ничего подобного не сделало.

Прежде чем он успел выбрать третьего свиста, Бартон и Аранца залились слезами, пали на колени и вцепились в подол его одеяния. Они уверовали. А когда Грейсон обвел толпу взглядом в поисках третьего, каждый приготовился принять разоблачительный удар.

— Зоран Сараби… — начал Грейсон.

— У-у-у-у, — промычал названный, тряся головой. — У-у-у-у. — И немедленно бухнулся на колени, насмерть перепуганный тем, какая правда о нем может сейчас всплыть.

Наконец Грейсон повернулся к курату.

— А ты, — промолвил он, не в силах скрыть отвращение, — Руперт Роузвуд. Ты требовал, чтобы все твои последователи, лишаясь языка, пережили боль, но сам этой боли не испытал, удалив язык под анестезией. Ты слишком труслив, чтобы жить по собственным извращенным правилам.

И хотя вожак пришел в ужас от разоблачения, сдаваться он не собирался. Лишь побагровел от злости.

Грейсон набрал в грудь воздуха и прогремел самым своим глубоким, звучным голосом:

— Я Набат, Тон во плоти! Лишь я один слышу Гром! Человек, которого вы называете куратом, не заслуживает этого звания. Он предал все, во что вы верите, он сбил вас с верного пути. Он растлил вас. Он — фальшивка. А теперь ответьте мне: кому вы служите?

Он сделал еще один глубокий вдох и повторил голосом, который заставил бы склониться даже горы:

— КОМУ ВЫ СЛУЖИТЕ?

И один за другим они начали падать на колени, опуская головы в немой мольбе, некоторые даже простерлись на земле. Все, кроме одного — курата, которого трясло от бешенства. Он разинул безъязыкий рот и начал было интонировать, но у него вырвался лишь слабенький жалкий писк. Никто к нему не присоединился, но он продолжал пищать, пока хватало дыхания.

А когда наступила тишина, Грейсон повернулся к Мендосе и произнес громко, так чтобы услышали все:

— Ты введешь им свежие наниты, чтобы у них отросли языки, и это владычество ужаса закончится.

— Да, ваша звучность, — откликнулся Мендоса.

Грейсон приблизился к курату. Он ожидал, что тот на него набросится. Он даже почти надеялся, что так и случится. Но этого не произошло.

— Тебе конец, — процедил Грейсон с отвращением. Потом повернулся к серпу Моррисону и произнес два простых слова, которые, как он думал раньше, никогда от себя не услышит: — Выполи его.

Без малейших колебаний серп обхватил тониста обеими руками и крутанул его голову в одну сторону, а тело в другую. Казнь свершилась.

— Скажи мне, что я поступил неправильно!

Грейсон мерил шагами палатку, которую поставили для него в лесу. Им владело смятение, какого он раньше никогда не испытывал.

— С чего бы мне такое говорить? — поинтересовалось Грозовое Облако, спокойное, как обычно.

— Потому что если приказ выполоть этого человека был ошибкой, я должен это знать!

В ушах Грейсона до сих пор стоял звук, который раздался, когда треснула, ломаясь, человеческая шея. Ничего более ужасного Грейсон в жизни не слышал. И все же случившееся ему понравилось. Смерть чудовищного курата доставила ему слишком большое удовольствие, и это беспокоило его. Неужели именно это ощущают серпы нового порядка — первобытную, хищную жажду убивать, раздавить чью-то жизнь? Грейсон не желал испытывать это чувство, но избавиться от него был не в силах.

— Я не могу обсуждать тему смерти, это не моя сфера. И ты это знаешь, Грейсон.

— Мне плевать!

— Ты ведешь себя неразумно.

— Ты не можешь рассуждать о смерти, но ты же можешь говорить о том, что хорошо, а что плохо. Я поступил плохо, отдав Моррисону тот приказ?

— Это знаешь только ты.

— Но ты же должно направлять меня! Помогать мне, чтобы я помог тебе сделать мир лучше!

— Так и есть, — откликнулось Грозовое Облако. — Но ты не застрахован от огрехов. Это я непогрешимо, ты — нет. Поэтому на вопрос возможно ли, что ты будешь принимать неверные решения, мой ответ — да. Ты совершаешь ошибки постоянно… как и любой другой человек. Ошибки — неотделимая часть человеческого существования. И я люблю эту особенность человечества.

— Помощи от тебя никакой!

— Я выбрало тебя для объединения тонистов, чтобы они могли принести больше пользы нашему миру. И я способно обсуждать лишь, каков твой прогресс в решении этой задачи, но не могу оценивать методы, которые ты при этом используешь.

С него хватит! Грейсон выдернул наушник. Он уже готов был в гневе зашвырнуть его куда подальше, но услышал все еще звучащий в нем отдаленный голос Грозового Облака:

— Ты ужасный человек. Ты чудесный человек.

— Так какой же из этих двух? — требовательно вопросил Грейсон

И до него донесся едва слышный… нет, не ответ, а новый вопрос:

— Почему ты не можешь понять, что в тебе существует и то, и другое?

Вечером Грейсон снова надел свое облачение и приготовился обратиться к тонистам. Даровать им прощение. Он много раз делал это раньше, но свисты, с которыми он прежде сталкивался, не совершали ничего столь чудовищного.

— Я не хочу их прощать, — пожаловался он Мендосе перед выходом.

— Отпустив им грехи, ты присоединишь их к числу наших единомышленников, — возразил тот. — Это нам на руку. Кроме того, — добавил он, — их прощает не Грейсон Толливер, а Набат. А это значит, что твои личные переживания не имеют ни малейшего значения.

Вставив в ухо наушник, Грейсон спросил у Грозоблака, прав ли Мендоса. Хочет ли оно, чтобы он простил этих людей? Или, что важнее, простило ли их само Облако? Настолько ли оно великодушно, что способно найти оправдания даже их курату?

— Ах, — печально промолвило Грозовое Облако, — этот бедняга…

— Бедняга? Этот монстр не заслуживает сострадания.

— Ты не знал его, а я знаю. Я наблюдало за ним с самого его рождения, как за всеми вами. Я видело, какие силы сломили его, превратили в озлобленного, запутавшегося лицемера. А значит, я скорблю по нему, как скорблю по любому другому человеку.

— Я никогда не научусь такому всепрощению, — сказал Грейсон.

— Ты плохо меня слушал. Я не прощаю, я лишь понимаю его.

— Ну что ж, — поддел Грейсон, все еще настроенный воинственно после предыдущего разговора, — тогда ты не бог, верно? Бог-то прощает.

— Я никогда не объявляло себя богом, — ответило Облако. — Я всего лишь богоподобно.

Когда Набат вышел, тонисты ждали его. Они ждали уже несколько часов. Возможно, они могли простоять так всю ночь.

— Не пытайтесь говорить, — предостерег он, заметив их попытки приветствовать его. — У ваших языков еще нет мышечной памяти. Должно пройти какое-то время, прежде чем вы снова научитесь разговаривать.

Увидев, с каким благоговением и трепетом они взирают на него, Грейсон понял, что насилие осталось в прошлом. Эти люди уже не свисты. И когда Набат простил их, из их глаз заструились слезы искреннего сожаления о том, что они натворили; слезы чистой радости и благодарности за полученный второй шанс. Теперь они последуют за Набатом, куда бы он их не повел. И это хорошо. Потому что, как выяснилось, ему придется сначала погрузить их во тьму, прежде чем вывести к свету.

●●● ●●● ●●● ●●● ●●●

Итак, мы проделали подготовительную работу для коллегий серпов во всех регионах мира; они подчиняются нам, а значит, теперь можно установить порядок и сформировать единую концепцию. Мы даже планируем строительство города, не принадлежащего ни к одному из регионов, чтобы обеспечить беспристрастность. Прометей стал Верховным Клинком Мира, сейчас обсуждается назначение «Великих Истребителей», представляющих в Совете каждый континент. Но какими же самодовольными и напыщенными мы стали! Я втайне надеюсь, что работать арбитрами смерти мы будем недолго, и что очень скоро нашу деятельность сочтут устаревшей и излишней.

Облако заявило о планах строительства колонии на Луне. Это первый шаг к упрочению нашего присутствия во вселенной. В случае успеха внеземные колонии обеспечат значительно лучший контроль за ростом населения, чем могут предложить серпы. Лично я предпочту жить в мире, где избыточное население может сменить место жительства, вместо того чтобы вовсе прекратить свое существование.

Но остается вопрос: можем ли мы доверить свое будущее искусственному интеллекту? Я полагаю, хоть и не без некоторых сомнений, что можем. Немногие оставшиеся «мировые лидеры» бросили все силы на попытки опорочить разумное облако. Что интересно, они начали называть его «грозовое облако», как будто если они дадут ему какое-нибудь устрашающее имя, это отвратит от него людей. Рано или поздно они проиграют, потому что их время прошло. Какое бы прозвище они для него ни придумали, доброжелательность облака говорит громче, чем все словеса ничтожных политиканов и тиранов.

— Из «утерянных записей» серпа-основателя да Винчи

37 ● Не такое уж и доброе

Когда капитан Джерико Соберани проснулся/ась после оживления, серп Анастасия спала в кресле рядом с кроватью, прижав колени к груди. «В позе эмбриона», — подумалось Джери. Хотя нет, скорее, в позе черепахи, скрывшейся в своем панцире. Неужели она чувствует себя настолько незащищенной, что даже в бессознательном состоянии пытается отгородиться от окружающего мира, спрятаться от угрозы? Что ж, если так, у нее есть на то веские причины.

Одета она была просто: джинсы, белая блузка. Даже кольца не оказалось на пальце. Никаких признаков того, что она серп. Анастасия, эта по-настоящему выдающаяся личность, выглядела совсем скромной и неприметной.

Обычно истинное значение человека становится ясным для современников, когда человек уходит из жизни. Если ты умер, величие ничего для тебя не значит, ведь тебе не приходится иметь дело с его последствиями. Но если ты вернулся из мертвых, величие приводит тебя в состояние шока — оно настолько странно, что не поддается разумению.

Джери оглядел/а помещение — комната без изысков, окрашенная в мягкие тона. Конечно, это центр оживления. Раз они тут, значит, смерть Джери успешно привлекла внимание амбу-дрона. Неужели Анастасия дожидалась здесь пробуждения Джери, все это время оставаясь на страже?

— Я так рада, что вы проснулись! — В комнату вошла медсестра, подняла жалюзи (за окном пылал то ли закат, то ли рассвет) и просмотрела амбулаторную карту Джери. — Приятно с вами познакомиться.

Цитре снилось, что она летит. Впрочем, сон был не так уж далек от реальности. Она висела на руке Джери, а амбу-дрон тащил их над городом, с трудом преодолевая тяжесть дополнительного «пассажира». Цитра наверняка вывихнула Джери плечо, но для квазимертвых это не имеет значения. Все повреждения будут излечены до того, как капитан проснется.

Во сне рука Джери внезапно покрылась слоем жира, и Цитра соскользнула. Но не упала. Она полетела сама. Сложность заключалась в том, что она не могла остановиться или изменить направление. Вскоре она пронеслась над заливом и устремилась на запад через Атлантику в сторону далеких Мерик. Она понятия не имела, что ждет ее в тех краях, но одно знала точно — там царство кошмаров.

Поэтому она ощутила благодарность, когда ее разбудил мягкий голос медсестры.

Цитра выпрямилась и потянулась, расправляя затекшие мышцы шеи. Джери снова жив/а и в значительно более бодром состоянии, чем она сама.

— Доброе утро, — сонно пробормотала Цитра.

И сразу осознала, что выглядит слишком слабой для серпа. Даже такого серпа, который временно скрывает свой статус. Она прочистила горло и заговорила более уверенно.

— Доброе утро, — произнесла серп Анастасия.

— Боюсь, не такое уж и доброе, — сказала медсестра. — Никогда раньше я не видела, чтобы по улицам рыскало столько гвардейцев. Коллегия серпов всё ищет этих жутких тонистов, которые уничтожили Верховного Клинка, но они как сквозь землю провалились. Видимо, забились в какую-то щель, или где там еще прячутся такие люди.

Весь ужас той ночи вновь нахлынул на Анастасию, и она прикрыла глаза. Столько невинных ушло из жизни! И хотя некоторых удалось оживить, амбу-дронов попросту не хватило на всех нуждавшихся. Свисты бросили в огонь десятки, возможно, даже сотни человек. И поскольку у них был план нападения, наверняка они точно так же разработали план бегства.

Медсестра рассказала, что через полтора дня после того, как амбу-дрон принес Анастасию с Джери в центр оживления, в Гавани Памяти был введен режим чрезвычайного положения. Ситуация в Северной Мерике наверняка еще хуже. То, что устроил Годдард на стадионе, было не просто критической чертой — это был разлом. Или прими правила Годдарда, или беги. Множество людей делали сейчас этот выбор.

Анастасия понимала — кто-нибудь может ее опознать. После того как она вышла на публику и люди узнали, что она жива, прятаться станет гораздо сложнее.

— Учитывая, что вы проснулись, наверняка с вами захотят повидаться серпы, — обратилась медсестра к Джери. — Не беспокойтесь, не чтобы выполоть — просто допросить. Вы же обе… оба работали во дворце, верно? Серпы опрашивают всех, кто там был.

Джери бросил/а взгляд на Анастасию, когда та успокаивающе положила руку на плечо, которое сама же и вывихнула не так давно.

— Верно, — согласился/ась Джери. — И похоже, нам нужно искать новую работу.

— О, по этому поводу не волнуйтесь. Грозоблако хоть с нами и не разговаривает, но перечень вакансий публикует по-прежнему. Если захотите работать, обязательно что-нибудь себе подберете.

После ее ухода Джери приподнял/а голову повыше и улыбнулся/ась Анастасии.

— Ну и каково это — оседлать амбу-дрон?

— Все было… не совсем так, — ответила Анастасия, но решила не вдаваться в подробности. — Мне не хватает слов, чтобы отблагодарить тебя, как ты того заслуживаешь.

— Это всего лишь моя работа, — подчеркнул/а Джери.

— Твоя работа — управлять спасательным судном.

— А разве я плохо справляюсь в неуправляемых ситуациях?

— Ты все делаешь на отлично, — ответила Анастасия с улыбкой. — А сейчас нам надо справиться с этой ситуацией и валить отсюда, пока никто не пришел, чтобы нас допросить.

Но как только она это произнесла, дверь распахнулась. Серп. Сердце Анастасии на мгновение сжалось, пока она не разглядела прибывшего. Зеленая мантия, обеспокоенное выражение лица.

— Мое облегчение от того, что вижу вас обоих, сравнимо лишь с моим же страхом, что вместо меня тут мог оказаться кто-то другой! — провозгласил серп Поссуэло. — Нет времени на приветствия, серпы Субсахары уже интересовались, что я здесь делаю.

— Меня пока никто не узнал.

— Как бы не так! — возразил серп Поссуэло. — Уверен, медсестры уже тайком судачат о тебе. Но к счастью, пока никто из них не донес начальству, иначе тебя уже тащили бы к Годдарду. Я здесь, чтобы отвезти вас в более безопасное место, где ты, Анастасия, можешь продолжить свои передачи. Их слушает все больше и больше народу, и зрители самостоятельно находят улики, к которым ты их подводишь. Годдард угрожает выпалывать всех, кого поймают на поиске в заднем мозге, но это людей не останавливает.

— А он и не в состоянии их отследить, — заметила Анастасия. — Задний мозг вне юрисдикции серпов.

Этот разговор напомнил ей о том, как много информации еще нужно раскопать.

— Итак, какое безопасное место вы предлагаете? — спросил/а Джери. — Такие вообще остались?

— Кто знает? — ответил Поссуэло. — Количество убежищ сокращается с той же скоростью, с какой увеличивается число наших врагов. — Он помолчал, что-то обдумывая. — Ходят слухи… есть местечко, такое неприметное, что о нем не слышали даже много путешествующие серпы.

— А вы не выдаете желаемое за действительное? — спросил/а Джери. — Откуда эти слухи?

Поссуэло пожал плечами.

— Молва — она как дождь, текущий сквозь старую крышу. Попытки найти источник протечки обходятся дороже, чем замена крыши на новую. — Он снова помолчал. — Впрочем, есть еще один слух, который может оказаться для нас полезным — насчет Набата, так называемого пророка тонистов.

«Тонисты!» — мелькнуло в голове Анастасии. Одно лишь упоминание о тонистах привело ее в бешенство.

— Нет никаких доказательств, что этот Набат вообще существует, — заметил/а Джери. — Может, это очередное вранье, которое используют свисты, чтобы оправдать свои поступки.

— Я верю, что он существует, — возразил Поссуэло. — И доказательства тому все-таки есть. Даже больше: известно, что он противостоит свистам. В Амазонии есть секта, члены которой клянутся, что он посетил их и отвратил от насилия. Если это правда, Набат может нам пригодиться как ценный союзник.

— Что ж, кем бы он ни оказался, — подытожила Анастасия, — ему придется многое объяснить.

Эзра ван Отерлоо не носил рубище тонистов. Он не изрекал банальностей, не настаивал на перемещениях группами по семь или двенадцать и уж точно не интонировал. Впрочем, он откликался на обращение «брат Эзра» — единственная уступка, которую он сделал своему призванию. Аудиенция, на которой художник побывал два года назад, привела его в ряды сподвижников Набата, дала цель в жизни и наставила на путь. Эзру не интересовало, божество Набат или нет. С ним говорило Грозоблако, а значит, он заслуживал того, чтобы за ним следовать.

Эзра странствовал по миру и, по совету Набата, рисовал, что хотел и где хотел, оставляя после себя партизанские граффити. Как обещал пророк, Эзра нашел в этом свое призвание. Он действовал быстро и тихо, и за все это время его ни разу не поймали.

Странствуя по миру, он сообщал местным тонистам, что выполняет миссию, которую поручил ему Набат, и те давали Эзре пищу и кров. Но потом он начал сталкиваться с тонистами, которые утверждали, что Набат явился им после того, как его выпололи. Рассказывали, что они были свистами, но Набат их преобразил. Сначала Эзра не верил, но все-таки выслушивал их признания. А потом ночами рисовал сцены пришествия Набата, выбирая для этого такие места, где подобные изображения не предполагались.

После встречи с третьей сектой перековавшихся свистов Эзра пришел к выводу, что они с большой вероятностью не лгут. И тогда он начал целенаправленно искать секты, удостоившиеся таких посещений. Он выследил несколько групп, имевших наихудшую репутацию, чтобы проверить, перековались ли они. Примерно половина действительно преобразилась, а второй половине, решил Эзра, встреча с Набатом еще предстоит. Однажды художник приехал в аэропорт, сам не зная, куда ему теперь направиться, и вдруг — о чудо! — оказалось, что в системе есть для него билет. Грозовое Облако руководило перемещениями Эзры, отправляя его к преображенным сектам, чтобы он мог с ними встретиться и написать фреску в честь пророка. Так Эзра догадался, что принадлежит к свите Набата, является частью его канона, даже если сам Набат об этом не ведает.

Потом, когда художника поймали в Амазонии, ему пришлось поверить, что это тоже входит в планы Грозового Облака. А в случае если ему просто не повезло, Грозоблако придумает, как даже его поимку использовать во благо.

Пока вся коллегия серпов Субсахары искала свистов, убивших Верховного Клинка, об их местонахождении узнал серп из Амазонии — благодаря единственному тонисту, которого он изловил.

— Мы поймали его около резиденции нашего Верховного Клинка, — объяснил Поссуэло Анастасии. — Он размалевывал стену, изображая, как Набат превращается в птичью стаю.

— Это моя работа — рисовать, где нельзя, — подтвердил Эзра с улыбкой.

Вся компания находилась на борту самолета Поссуэло. Серп даже раздобыл для Анастасии новенькую бирюзовую мантию. Приятно снова нарядиться самой собой.

— Наказание за порчу собственности серпа — прополка, — продолжал Поссуэло, — но у Верховного Клинка Тарсилы рука не поднялась выполоть художника. А потом он рассказал нам, чем занимается.

— Я и вас мог бы нарисовать, серп Анастасия, — предложил Эзра. — Конечно, получится хуже, чем у художников смертного времени, ну да я уже смирился, что мой уровень — чуть выше среднего.

— Спасибо, не тратьте на меня краски, — ответила она. Возможно, с ее стороны это проявление тщеславия, но последнее, чего бы ей хотелось, так это быть увековеченной художником, чей уровень «чуть выше среднего».

— Он несколько месяцев находился у нас под арестом, а после убийства Тенкаменина во всемирной системе путешествий появилось два билета на его имя, — сообщил Поссуэло. — Один в Оничу, городок в Субсахаре. А второй привел нас в недоумение. Это был ваучер на турпоездку в природный заповедник, где туры не проводятся уже более ста лет. Пещеры Огбунике в окрестностях Оничи.

Эзра пожал плечами и улыбнулся.

— Я особенный. Уверены, что не хотите портрет?

Тот факт, что билеты появились в системе после ареста Эзры, мог означать лишь одно: Грозовое Облако хотело известить серпов Амазонии о местонахождении свистов. И Набата.

— В обычной ситуации мы долетели бы быстро, — сказал Поссуэло Анастасии. — Но придется двигаться кружным путем, сначала прикинуться, будто направляемся в другое место. Иначе неизбежно приведем серпов Субсахары прямо к Набату.

— Ничего страшного, — заверила его Анастасия. — Мне все равно нужно время, чтобы собрать информацию для следующего эфира. Я кое-что нарыла по поводу марсианской трагедии.

— А что насчет орбитальной колонии? — спросил Поссуэло.

Анастасия вздохнула и покачала головой.

— Давайте по одной катастрофе за раз.

«На Марсе было 9834 колониста — даже больше, чем тех, кто лишился жизни на Луне после первой в истории массовой прополки. Существовали масштабные планы по превращению нашей планеты-сестры в дом для миллионов, впоследствии миллиардов людей. Но сбыться этим планам не было суждено.

Вы сделали домашнее задание, почитали о Марсе? Просмотрели список обреченных колонистов? Я не жду, что вы запомните или узнаете кого-нибудь из этих людей, даже весьма известных в свое время. Слава приходит и уходит, а их слава прошла. Но взгляните еще раз на список, потому что там есть одно имя, на которое я хочу обратить ваше внимание.

Карсон Ласк.

Он был на Марсе, когда произошла трагедия. Ему повезло очутиться среди немногих выживших. Он оказался в нужном месте в нужное время и попал на борт единственного спасательного судна, не сгоревшего после взрыва реактора, который питал колонию энергией.

Когда маленькая группа выживших наконец добралась до Земли, в их честь было устроено грандиозное празднество, но после него Карсон Ласк исчез из поля зрения.

А точно ли исчез?

Давайте немного отмотаем назад, за три месяца до того, как взрыв реактора уничтожил колонию. Просмотрите списки пассажиров кораблей, курсировавших на Марс и обратно, и вы обнаружите в них имя, которое, я уверена, вам знакомо. Ксенократ. В то время он был молодым серпом, единственным, кто, насколько известно, хоть раз посетил марсианскую колонию. Та поездка вызвала споры, поскольку предполагала, что серпы, возможно, охватят своей деятельностью и красную планету. «Зачем? — вопрошал народ. — Зачем нам серпы, когда в нашем распоряжении целая планета, огромные пространства для расселения?» Могло пройти сто тысяч лет, прежде чем на Марсе понадобились бы услуги серпа.

Он здесь не для того, чтобы полоть, отвечал на это Ксенократ. Он всего лишь хотел «удовлетворить свое любопытство». Хотел понять, каково это — жить на Марсе. И он оказался верен слову. Не выполол на красной планете ни единого человека. Немного попутешествовал, побеседовал с колонистами… Визит прошел спокойно и мило.

А теперь я хочу вам кое-что показать.

Это видеозапись прибытия Ксенократа. Да, узнать его сложно — тогда он был стройным, и мантия его не была расшита золотом — его он добавил позже, став Верховным Клинком. Смотрите, его встречает губернатор колонии и другие почетные лица. А вот здесь — взгляните! — молодой человек на заднем плане. Это Карсон Ласк. Когда Ксенократ посещал Марс, Карсона назначили его камердинером. Сейчас его не очень хорошо видно, но через секунду он повернется лицом.

Не забывайте, это произошло за три месяца до катастрофы. Время, достаточное для того, чтобы визит Ксенократа стерся из памяти. Достаточное, чтобы построить планы, и чтобы группа заговорщиков тайно осуществила диверсию, которая выглядела бы как очередной несчастный случай.

Что касается Карсона Ласка, то как бы упорно вы ни искали, вы не найдете никаких записей о нем после его возвращения на Землю. Потому что он взял себе другое имя. Вот он, вот, видите? Сейчас повернулся лицом к камере. Это лицо не кажется вам знакомым? Уверены? А вы добавьте несколько лет, вообразите стрижку покороче и дорисуйте удовлетворенную, надменную ухмылку.

Этот молодой слуга — не кто иной, как Его Возвышенное Превосходительство Роберт Годдард, Сверхклинок Северной Мерики».

38 ● Великое воссоединение сомнительных покойников

Набат и его свита нашли пристанище в тех же пещерах, что застолбили за собой свисты. Эти последние проявляли крайнюю степень раскаяния, падали ниц при виде Набата и, подчеркивая свою ничтожность, буквально пресмыкались у его ног. В нормальной ситуации он не принял бы такое избыточное поклонение, однако, учитывая, что натворили эти люди, какое количество жизней погубили, подобострастие было значительно более мягким наказанием, чем они заслуживали.

Конечно, Грозовое Облако постоянно напоминало, что наказание — не его, Облака, метод.

— Исправление должно заключаться в том, чтобы поднимать человека над его ошибками и прежними деяниями. Если угрызения совести искренни и есть желание искупить свои проступки, страдания становятся бессмысленными.

И все же Грейсон не возражал против того, чтобы свисты немного поползали в дерьме летучих мышей.

Кающиеся тонисты оборудовали для Набата грот со всем доступным в их положении комфортом, развесив драпировки и обложив помещение подушками, и умоляли дать им возможность прислуживать святому.

— Это место подходит для ожидания не хуже любого другого, — заявило Грозоблако Грейсону.

— Не хуже любого другого? — изумился тот. — Я понимаю, у тебя нет обоняния, но вонища тут жуткая.

— Мои химические сенсоры намного чувствительнее человеческого обоняния, — напомнило ему Грозоблако. — Запах аммиака, источаемый мышиным калом, вполне терпим для человеческого носа.

— Ты сказало: ожидание. Чего мы ждем? — спросил Грейсон.

— Посетителя, — вот и все, что ответило Грозовое Облако.

— Можешь хотя бы сказать, кто это?

— Нет, не могу.

Из этого Грейсон догадался, что его навестит серп. Но, учитывая растущую в мире враждебность по отношению к тонистам, с чего бы вдруг Облако приветствовало такой визит? Может, коллегия Субсахары обнаружила их укрытие и жаждет привлечь свистов к ответу? Но в таком случае почему Облако не говорит: «настоятельно советую отправиться в путешествие», как оно это сделало в Клойстерсе, когда ожидало нападения серпа Моррисона? Не в силах заснуть, Грейсон проворочался на своем ложе всю ночь, но к разгадке даже не приблизился.

— Отдыхай спокойно, — мягко посоветовало Облако в темноте. — Я здесь, тебе никто и ничто не угрожает.

Серп Анастасия сомневалась в этом так называемом «святом». Ей нужны были доказательства, что Грозовое Облако действительно с ним разговаривает. Не чьи-то байки, а настоящие, неопровержимые доказательства. Даже в детстве чтобы во что-то поверить, Цитре нужно было увидеть это самой. Очень может быть, этот «Набат» всего лишь обаятельный авантюрист. Мошенник, ради собственных эгоистичных целей манипулирующий легковерными людьми, говорящий им то, что они хотят услышать, прикидывающийся тем, кого они хотят в нем видеть.

Такое объяснение выводило ее из равновесия меньше, чем мысль о том, что Грозовое Облако выбрало тониста посредником между собой и человечеством. Логично и оправданно, что Облако оставило некую точку соприкосновения, но почему эта точка — тонист? Поскольку Грозоблако никогда не ошибалось, у него, должно быть, имелись веские причины для такого решения. Но до поры до времени Анастасия предпочитала думать, что Набат — жулик.

Место их назначения находилось в негостеприимных лесах Субсахары. Продираться к обиталищу Набата пришлось меж плотно стоящих, переплетавшихся между собой стволов. Безжалостные шипастые кусты цеплялись за новую мантию Анастасии, кололись сквозь ткань, раздражая кожу. Когда посетители наконец добрались до пещеры, их схватили стоявшие в карауле тонисты.

— Не сопротивляйся, — предупредил Поссуэло. Но расслабиться Анастасии было непросто — она ведь знала, что собой представляли эти люди.

Тонисты были безоружны, но держали прибывших крепко. Анастасия всмотрелась в их лица. Вот этот — не он ли свалил Тенкаменина с ног? А вон тот — не он ли тащил Баба в костер? Она могла бы поклясться, что лица ей знакомы, но, возможно, у нее просто разыгралось воображение. Поссуэло настоял, чтобы они не брали с собой оружие. Теперь Анастасия поняла почему. Не только для того чтобы оружие у них не отняли. Амазониец опасался, что она даст волю ярости. Каждая клеточка ее тела требовала возмездия, но девушка боролась с эмоциями, поминутно напоминая себе, что настоящие серпы — почтенные серпы — не вершат прополку в состоянии гнева. Но если хоть один из тонистов проявит агрессию, она сорвется с катушек и покажет им высший класс бокатора, ломая шеи и спины без всякого сострадания.

— Мы просим аудиенции у Набата, — заявил Поссуэло.

Анастасия только собралась напомнить, что эти сектанты немы, как, к ее удивлению, один из них ответил:

— Набат вознесся в Верхнюю Октаву два года назад. Ныне он с нами лишь в гармонии.

Поссуэло это не смутило.

— Мы слышали обратное, — сказал он и добавил: — Мы пришли не для того, чтобы его выполоть. Нам нужно встретиться ради нашей общей выгоды.

Тонисты мерили пришельцев изучающими взглядами. На серьезных лицах застыло выражение недоверия. Наконец тот, что заговорил первым, решился:

— Идите с нами. Он вас ждал.

Вот это новость! Анастасия пришла в неизмеримое раздражение. Если он их ждал, почему тонисты сначала отрицали, что он здесь? Он и правда их ждал или его лакей просто сказал так, чтобы выставить своего Набата всеведущим и загадочным пророком? Еще даже не встретившись с ним, Анастасия уже испытывала отвращение к этому человеку, прятавшемуся за завесой тайны.

Тонисты повели их вперед, и хотя Анастасия не пыталась вырваться, она дала стражникам возможность пересмотреть их защитные меры:

— Лучше отпустите меня, если не хотите остаться без рук!

Тонисты ни на секунду не ослабили хватку.

— Руки у нас отрастут обратно, как и языки, — сказал один из них. — Набат в безграничной своей мудрости вернул нам наниты.

— Вот и молодец, — откликнулась Анастасия. — По крайней мере, он не полный идиот.

Поссуэло бросил на нее свирепый предупреждающий взгляд, и Анастасия решила, что ей лучше помолчать. Ни одно произнесенное ею слово не пойдет ситуации на пользу.

Процессия остановилась у входа — разверстой треугольной пасти пещеры. Сейчас их представят Набату…

…но еще до прибытия Набата вид первого же человека, вышедшего навстречу, полностью убедил Анастасию в том, что эта поездка точно себя оправдает.

Услышав, что у входа в пещеру находится элегия серпов, Моррисон решил: северомериканская коллегия наконец пришла за ним. Годдард наверняка узнал, что Моррисон жив, выяснил, чем тот занимался последние несколько лет, и послал команду, чтобы захватить его. Хорошо бы удрать, но у пещеры только один выход. К тому же Моррисон сильно изменился с тех пор, как начал служить Набату. Прежний серп-юниор спасался бы сам ценой чужих жизней. Нынешний серп Моррисон отважно встретил бы свое пленение, защищая Набата, как поклялся.

Он вышел первым, как делал всегда, чтобы оценить степень опасности и устрашить визитеров. Но застрял на пороге пещеры, приметив знакомую бирюзовую мантию. Мантию, которую, как он думал, никогда больше не увидит.

Серп Анастасия была ошеломлена в той же мере.

— Ты? — воскликнула она.

— Нет, — выпалил Моррисон. — Не я. В смысле, да, это я, но я не Набат, в смысле…

Все его надежды устрашить непрошеных гостей суровым, грозным молчанием испарились. Он снова превратился в заикающегося идиота, каким всегда себя чувствовал в присутствии Анастасии.

— Что ты вообще здесь делаешь? — спросила она.

Моррисон начал было объяснять, но понял, что история получится слишком длинная. Кроме того, он был уверен, что ее история гораздо интересней.

В обмен репликами, отставая от собеседников на пару тактов, вмешался второй серп, спутник Анастасии, — амазониец, судя по цвету мантии:

— Вы что, знакомы?

Но прежде чем они успели ответить, за спиной Моррисона возник Мендоса и похлопал его по плечу.

— Вечно ты путаешься под ногами, Моррисон, — буркнул он, не зная, кто стоит перед входом.

Моррисон сделал шаг в сторону, пропуская курата. Едва завидев Анастасию, Мендоса впал в такое же остолбенение, как и Моррисон за минуту до этого. Хотя глаза курата заметались из стороны в сторону, ему удалось сохранить молчание. Оба спутника Набата застыли по обеим сторонам выхода в своем обычном построении. Потом, пройдя между ними, из пещеры выступил и сам Набат.

Он запнулся, точно так же, как до него Моррисон и Мендоса, и разинул рот — вот уж неподобающее поведение для святого.

— Отлично! — пробормотала серп Анастасия. — Вот теперь я точно знаю, что сошла с ума.

Грейсон догадывался, что Грозовое Облако получает от происходящего безмерное наслаждение. На окрестных деревьях стрекотали камеры, поворачиваясь в разные стороны, чтобы во всех подробностях разглядеть эту нелепую сцену и выражения лиц участников. Неужели трудно было заранее подкинуть Грейсону хоть слабенький намек? Дать понять, что он встретится не просто с давней знакомой, но с человеком, в некотором смысле ответственным за то, какое причудливое направление принял весь жизненный путь Грейсона? Конечно, Облако не могло сказать прямо, но могло хотя бы намекнуть. Впрочем, сделай ему Облако хоть тысячу намеков, Грейсон все равно так бы ни до чего и не додумался.

Он решил не доставлять Облаку удовольствия видом своих изумленно вытаращенных глаз и отвисшей челюсти. Поэтому, когда Анастасия предположила, что сошла с ума, он воскликнул насколько мог невозмутимо:

— Твердыня восстала со дна! Возрадуемся же!

— Твердыня не восстала, — сказала Анастасия. — Всплыла только я.

Грейсон не смог надолго сохранить официальную мину, по лицу его неудержимо расплывалась улыбка.

— Значит, ты действительно жива! Я сомневался, реальны ли эти твои передачи.

— Э-э-э… с ним ты тоже знакома? — пожелал выяснить амазонийский серп.

— По прошлой жизни, — ответила Анастасия.

Тут в компании новоприбывших раздался смех:

— Вот это поворот! Великое воссоединение сомнительных покойников!

Грейсон отвлекся на говорившую. Было в ней нечто, притягивающее внимание. Или в нем.

Мендоса, пытаясь соблюсти хоть какую-то видимость церемониальной торжественности, прочистил горло, напыжился и прогремел лучшим своим театральным голосом:

— Его звучность Набат приветствует вас и дарует вам аудиенцию!

— Личную аудиенцию, — тихо намекнул Грейсон.

— Личную аудиенцию, — прогрохотал Мендоса, но уходить явно не собирался.

— Это значит, — подчеркнул Грейсон, — что я и серп Анастасия будем беседовать с глазу на глаз.

Мендоса повернулся к нему, в глазах его плясала паника.

— Не думаю, что это мудрое решение. Пусть с тобой останется хотя бы Моррисон для защиты.

Но Моррисон немедленно вскинул обе руки, словно сдаваясь:

— Меня в это дело не впутывайте. Я не пойду против серпа Анастасии.

Камеры Грозоблака стрекотнули, и Грейсон мог бы поклясться, что услышал в этом звуке электронный смех.

— Отведите остальных внутрь, — предложил Грейсон, — и дайте им что-нибудь поесть. Наверняка они умирают с голоду. — Он повернулся к тонистам, ставшим свидетелями этого странного, но судьбоносного воссоединения: — Все хорошо, — сказал он им, затем сделал Анастасии приглашающий жест: — Прогуляйтесь со мной.

И они вдвоем вошли в лес.

— «Прогуляйтесь со мной»? — передразнила Анастасия, когда они оказались за пределами слышимости. — Да ладно? С чего это ты вдруг такой напыщенный?

— Это часть моей роли, — ответил Грейсон.

— Значит, признаёшь, что играешь роль!

— Да, я изображаю пророка, но я не негодный — это правда. И Грозовое Облако действительно говорит со мной. — Он лукаво улыбнулся. — Может, это награда за то, что я спас твою жизнь, позволив твоей машине меня стукнуть.

— Машина была не моя, — возразила Анастасия. — Она принадлежала серпу Кюри. Я только училась водить.

— Видишь, как здорово! Если бы ты водила лучше, ты бы в меня не врезалась, и мы все взлетели бы на воздух, — заметил он. — Значит, серп Кюри тоже осталась в живых?

При мысли о том, что придется произнести это вслух, сердце Анастасии упало. Она сомневалась, что когда-нибудь станет легче.

— Мари умерла, делая все возможное, чтобы меня рано или поздно могли оживить.

— Ах вот оно что — тебя оживили! Теперь понятно, почему ты выглядишь точно так же, как три года назад, ни на день старше.

Она присмотрелась к собеседнику повнимательнее. Он и правда сильно изменился, и дело было не только в одежде. Подбородок стал тверже, походка увереннее, а взгляд приобрел такую остроту, что, казалось, вторгался прямо в душу. Он научился отлично исполнять свою роль, так же как Анастасия свою.

— Последнее, что я слышала, — ты отказался от убежища, которое я тебе организовала в Амазонии. Значит, решил остаться с тонистами?

Его взгляд стал ещё более пронзительным. В нем не было осуждения, лишь более глубокое понимание. Словно само Грозовое Облако смотрело сейчас на Анастасию.

— Это же ты предложила спрятаться у тонистов, забыла?

— Нет, я не забыла, — ответила она. — Но я не предполагала, что ты у них останешься. Что превратишься в их пророка. — Она окинула взглядом его облачение. — Ну и видок у тебя! Не могу понять, величественно это или смешно.

— И то, и другое, — признался он. — Штука в том, чтобы убедить людей, что необычная одежда поднимает тебя над ординарностью. Но кому я это рассказываю? Ты и без меня это знаешь.

Анастасия была вынуждена признать его правоту. Мир относится к тебе иначе и характеризует тебя иначе, если ты носишь мантию и регалии.

— Лишь бы только ты сам в это не уверовал, — сказала она.

— Когда я снимаю этот наряд, я по-прежнему Грейсон Толливер.

— А когда я сбрасываю мантию, я по-прежнему Цитра Терранова.

Он искренне улыбнулся.

— Вот, значит, как тебя назвали родители! Цитра. Мне нравится.

Услышав свое имя из его уст, она ощутила прилив ностальгии. Тоску по тем временам.

— Осталось совсем немного людей, которые так меня называют.

Он взглянул на нее с печалью.

— Забавно, раньше мне было нелегко с тобой разговаривать. А сейчас проще, чем с кем бы то ни было. Наверное, мы стали во многом похожи.

Она рассмеялась. Не потому, что это было смешно, а потому, что это было правдой. Весь остальной мир воспринимал их обоих как символы. Неосязаемые лучики света, ведущие всех в темноте. Теперь она понимала, почему древние люди превращали своих героев в созвездия.

— Ты не сказала мне, зачем тебе понадобилась аудиенция у Набата.

— Серп Поссуэло считает, что ты знаешь безопасное место, где нас не найдет Годдард.

— Ну, если Грозовому Облаку известно такое место, мне оно об этом не сообщило. Впрочем, оно мне много чего не сообщает.

— Да нет, все нормально, — сказала Анастасия. — Это Поссуэло пытается меня защитить, но я не хочу прятаться.

— А чего ты хочешь? — спросил Грейсон.

Чего она хочет? Цитра Терранова мечтает сбросить мантию, найти свою семью и препираться с братом из-за всяких мелочей. Но серп Анастасия не может этого себе позволить.

— Я хочу свалить Годдарда, — ответила она. — Как мне удалось выяснить, он был на Марсе в момент катастрофы. Но это не означает, что он ее и устроил.

— Он пережил Марс и пережил Твердыню, — заметил Грейсон. — Подозрительно, но обвинить его не в чем.

— Вот именно, и поэтому мне нужно кое-кого отыскать, — сказала Анастасия. — Ты слышал о серпе Алигьери?

В полдень Поссуэло пришлось их покинуть. Верховный Клинок вызвала его обратно в Амазонию.

— Тарсила предоставляет мне большую свободу действий, — объяснил он Анастасии, — особенно когда речь заходит о том, чтобы оберегать тебя. Но просочилась информация, что я привез в Субсахару нашего друга художника, и Тарсила велела мне вернуться, иначе нас обвинят в сговоре с тонистами. — Он вздохнул. — У нас очень толерантный регион, но после нападения на дворец Тенкаменина даже самые спокойные регионы ополчились против тонистов. Верховный Клинок не хочет портить себе репутацию.

Мимо них в пещере прошли несколько тонистов, поклонились, почтительно сказали: «Ваша честь». Некоторые говорили пока не очень четко, поскольку лишь неделю назад получили новые языки. Было трудно поверить, что это те же самые агрессивные, обезумевшие люди, которые убили Тенкаменина. Грейсон — то есть Набат — обратил их и вернул из-за той страшной границы, которую они преступили. Простить их Анастасия не могла, но нашла в себе силы с ними сосуществовать.

— Люди — это сосуды, — сказал/а ей когда-то Джери. — Они носят в себе то, что в них налили.

Видимо, Грейсон выплеснул их прежнее содержимое и наполнил заново чем-то значительно более аппетитным.

Поссуэло попрощался у входа в пещеру.

— Место изолированное, и если Набат действительно под защитой Грозового Облака, с ним ты в безопасности, — сказал серп. — Это не то убежище, которое я искал, но кто знает, существует ли оно вообще. Слухи не стоят воздуха, который они сотрясают.

— Я надеюсь, Набат поможет мне найти Алигьери.

— Не уверен, что он все еще жив, — посетовал Поссуэло. — Он был древним стариком, когда я только-только начинал подмастерьем, а я, как говорится, совсем не желторотый юнец.

Он рассмеялся и обнял Анастасию. В объятии было что-то успокаивающее. Отеческое. Анастасия и не догадывалась, как ей этого не хватает. Она снова подумала о своей семье. По совету Поссуэло, она не пыталась выйти с ними на связь. Амазониец заверил, что они в безопасности и под защитой дружественной коллегии. Возможно, когда-нибудь придет время, и они встретятся, а возможно, она их больше никогда не увидит.

— Попрощайся за меня с капитаном Соберани, — попросил Поссуэло. — Как я понимаю, Джерико остается.

— Как вы приказали, — подтвердила Анастасия.

Поссуэло приподнял бровь.

— Я ничего такого не приказывал. Джерико делает то, что нравится Джерико. И если наш бравый капитан принимает решение бросить море и защищать тебя, это многое говорит о вас обоих. — Он обнял ее в последний раз. — Береги себя, meu anjo.

А потом он развернулся и зашагал к своему самолету, ожидавшему на поляне.

Художник Эзра, которого Поссуэло счел полезным отпустить на свободу, занялся рисованием фрески в одном из самых больших залов пещеры. Побудила его к этому мысль, что пещера может стать местом паломничества для будущих тонистов (если в будущем останутся какие-нибудь тонисты) и что его наскальные росписи будут бесконечно анализировать завтрашние ученые. Чтобы их запутать, он добавил кое-какие причудливые детали. Танцующего медведя, мальчика с пятью глазами и циферблат с пропущенной цифрой четыре.

«Что за жизнь, если не можешь постебаться над будущим?» — так рассуждал Эзра.

Он поинтересовался у Набата, помнит ли тот его, и Грейсон ответил утвердительно. Это было почти правдой. Грейсон помнил аудиенцию с Эзрой, поскольку для него самого эта встреча тоже стала судьбоносной — тогда он впервые дал собственный совет, а не служил рупором Грозоблака. Но лицо посетителя в его памяти не сохранилось.

— Ах эти чудесные ограничения биологического мозга! — с легкой завистью прокомментировало Грозовое Облако. — Эта поразительная способность избавляться от ненужного и не превращать свою память в захламленную кладовку!

У Грозового Облака было даже свое название для избирательности человеческой памяти — «дар забвения».

Грейсон забыл многое из того, что хотел бы помнить. В основном из своего детства — почти все мгновения близости с родителями. И помнил многое, что хотел бы забыть. Например, лицо Пурити перед тем, как ее выполол серп Константин.

Сейчас «дар забвения» стал сущим наказанием для серпа Анастасии, потому что мир, похоже, напрочь забыл серпа Алигьери. Но не Грозовое Облако. Алигьери хранился где-то там, в кладовке человеческой истории. А вот добыть эту информацию оказалось проблематично.

Во время разговора Грейсона с Анастасией Облако хранило молчание. И заговорило только после того, как девушка направилась в пещеру к своим спутникам.

— Я не в силах помочь Анастасии найти человека, который ее интересует.

— Но ты ведь знаешь, где его можно отыскать, верно?

— Знаю. Но если сообщу ей, то нарушу закон.

— А ты можешь сообщить мне?

— Могло бы, — ответило Облако, — но если ты передашь ей, мне придется пометить тебя как негодного. И где мы все тогда окажемся?

Грейсон вздохнул.

— Должны же быть какие-то обходные пути.

— Наверняка, — согласилось Грозоблако. — Но вам придется самим поискать их.

Обходные пути. Однажды, когда Грейсон был еще наивным студентом Академии Нимбуса, Грозовое Облако использовало его для такого маневра. А если задуматься, на занятиях, еще до своего исключения, он слышал о существовании официального обходного пути. Что-то вроде ритуала, позволяющего агенту Нимбуса разговаривать с серпом, не нарушая закон. Это называлось «триалог» и предполагало участие профессионального посредника, разбиравшегося в протоколах общения между серпами и государством. Знающего, что можно говорить, а чего нельзя.

Вот кто им нужен — посредник!

Набат сидел на подушках лицом к лицу с Джерико Соберани в своей личной пещере, устланной коврами и увешанной драпировками.

По прикидкам Грейсона, они с Джери были ровесниками. Разве что капитан повернул/а за угол, но Грейсон так не думал. Уж слишком молод/а — вряд ли кто-то захотел бы вернуться в столь юный возраст. И все же в характере капитана чувствовалось некое благородство. Мудрость — не столько возвышенная, сколько житейская. Грейсон объехал чуть ли не весь свет, но увидел так мало из своего защитного кокона, что словно бы вовсе нигде не бывал. А вот Джерико Соберани воистину повидал/а многое, и, что важнее, знал/а мир. Это вызывало восхищение.

— Серп Анастасия объяснила, зачем ты меня позвал, — сказал/а Соберани. — Как мы это устроим, ваше… Как там к тебе обращаются?

— Ваша звучность, — ответил Грейсон.

— Верно, ваша звучность, — ухмыльнулся/ась Соберани.

— И чего смешного?

Ухмылка не сходила с лица капитана.

— Сам придумал?

— Нет, мой главный курат.

— Наверное, он раньше работал в рекламе.

— Так и есть.

Разговор застопорился. Неудивительно. Ситуация была абсолютно искусственная и вынужденная, но дело требовалось сделать.

— Скажи что-нибудь, — попросил Грейсон.

— Что сказать?

— Неважно что. Нам просто нужно поговорить. А потом я задам Грозоблаку вопросы об этом разговоре.

— И что?

— И оно ответит.

На лице Джерико снова расцвела улыбка. Озорная. Какая-то странно очаровательная.

— Похоже на игру в шахматы невидимыми фигурами.

— Как скажешь, — согласился Грейсон.

— Ну хорошо. — Джерико на мгновение задумался/ась, и вдруг выдал/а нечто неожиданное: — Между тобой и мной есть кое-что общее.

— И что же это?

— Мы оба пожертвовали своими жизнями, чтобы спасти серпа Анастасию.

Грейсон пожал плечами.

— Только на время.

— И все же, — настаивал/а Соберани, — для такого поступка нужны храбрость и редкая способность прыгнуть в неизведанное.

— Вообще-то нет. Люди ставят кляксы постоянно.

— Да, но мы же с тобой не такие. Для нас сознательно стать квазимертвыми — значит пойти против собственной природы. Не каждый сделал бы такой выбор на нашем месте. Из этого мне стало ясно, что ты значительнее, чем твой наряд.

Теперь улыбка капитана была искренней. Честной. Грейсон никогда не встречал человека с таким разнообразием улыбок. И каждая была выразительнее, чем любые слова.

— Спасибо, — откликнулся Грейсон. — Видимо, наше общее восхищение серпом Анастасией действительно в чем-то нас… роднит.

Он затих, ожидая, что Грозовое Облако как-то это прокомментирует, но оно молчало. Оно хотело, чтобы ему задали вопрос. Но Грейсон по-прежнему не знал, что спросить.

— Не прими за оскорбление, — решился Грейсон, — но я не понимаю, как к тебе обращаться. Мистер или мисс Соберани?

Испытывая явный дискомфорт, капитан окинул/а взглядом пещеру.

— Я в сомнениях. Я очень редко оказываюсь в местах, где не видно солнца.

— Какое это имеет значение?

— Наверное, никакого… Я всегда или на открытом воздухе, или специально становлюсь у окна или люка… но здесь… в пещере…

Грейсон все еще не догадывался, что имеется в виду, и в тоне капитана появились едва заметные нотки обиды.

— Никогда не пойму, почему вы, бинары, так привязаны к своему родильному оборудованию. Какая разница, яичники у человека или тестикулы, или и то, и другое?

— Да нет… — произнес Грейсон слегка смущенно. — В смысле, в некоторых случаях разница все-таки есть, согласись?

— Тебе лучше знать.

Джери посмотрел/а ему прямо в глаза, и Грейсон обнаружил, что не в силах отвести взгляд.

— Может… разница не такая уж большая, как я думал?

Он не собирался формулировать это как вопрос. Впрочем, неважно, Джерико все равно не удостоил/а его ответом.

— Называй меня просто Джери, и не будем заморачиваться техническими подробностями.

— Хорошо! Значит, Джери. Итак, приступим.

— Мне казалось, мы уже приступили. Сейчас мой ход? — Джери притворился/ась, будто двигает воображаемую фигуру, и сказал/а: — Мне очень нравятся твои глаза. Я понимаю, почему они заставляют людей следовать за тобой.

— Не думаю, что мои глаза имеют к этому отношение.

— Ты удивишься.

Грейсон прижал наушник крепче к уху.

— Грозовое Облако, мои глаза убеждают людей следовать за мной?

— Да, временами, — ответило Облако. — Они могут оказаться полезными, когда больше ничего не помогает.

Грейсон почувствовал, что краснеет помимо собственной воли. Джери это заметил/а и выдал/а еще одну версию своей улыбки:

— Значит, Грозоблако со мной согласно.

— Возможно.

Приступая к этому разговору, Грейсон надеялся, что будет полностью его контролировать, но, похоже, ошибся. И все-таки он тоже расплылся в улыбке. Впрочем, он был уверен, что может предложить только один вариант под названием «улыбка полного придурка».

— Расскажи мне про Мадагаскар, — предложил он, уводя разговор от собственной персоны.

При воспоминании о доме поведение Джери мгновенно изменилось.

— Это очень красивое место — горы, пляжи, леса… Люди добры, деликатны и восприимчивы. Видел бы ты Антананариву — это наша столица — и закаты, когда солнце опускается среди холмов!

— Грозовое облако, — сказал Грейсон, расскажи мне что-нибудь интересное про Антананариву.

Облако ответило, и Грейсон умолк, прислушиваясь.

— Что оно говорит? — спросил/а Джери.

— Э-э-э, самое высокое здание в Антананариву достигает 309,67 метров, и у четырех зданий в мире точно такая же высота, миллиметр в миллиметр.

Джери откинулся/ась назад в легком разочаровании.

— И это самый интересный факт, по его мнению? Рассказало бы лучше про жакаранды вокруг озера Аноси или про королевские гробницы.

Но Грейсон поднял руку, чтобы остановить Джери, и задумался. Грозовое Облако ничего не говорит без причины. Фокус в том, чтобы угадать его мысли.

— Грозовое Облако, мне любопытно, а где находятся эти четыре здания?

— Одно в Чиларгентине, второе в Британии, третье в Изравии, четвертое в Новозеландии.

И опять на Джери эта информация, переданная Грейсоном, не произвела впечатления.

— Мне довелось побывать во всех этих регионах. Дома все равно лучше.

— Тебе довелось побывать во всех регионах мира? — спросил Грейсон.

— Во всех, где есть берег, — ответил/а Джери. — У меня антипатия к большим безводным пространствам.

И тогда Грозовое Облако предложило простое и очевидное суждение, которым Грейсон поделился с Джери.

— Грозоблако говорит, что, вероятно, ты чувствуешь себя как дома в тех регионах, где есть остров или архипелаг размером приблизительно с Мадагаскар. — Он слегка повернул голову — привычка, которая выработалась у него во время разговоров с Облаком в присутствии других людей. — Грозовое Облако, а что это за регионы?

Но Облако промолчало.

— Не отвечает… значит, мы напали на след! — обрадовался Грейсон.

— Первое, что приходит на память, — подсказал/а Джери, — Британия, Карибия, регион Восходящего Солнца, Новозеландия и — Незии.

— Интересно, — промолвил Грейсон.

— Что?

— Британия и Новозеландия прозвучали дважды.

И снова Грозовое Облако промолчало.

— Мне начинает нравиться эта игра, — сказал/а Джери.

Грейсон не стал бы отрицать, что ему тоже.

— А в каком регионе хотел бы жить ты? — спросил/а Джери. — Если бы у тебя был выбор?

Вопрос с подвохом, и возможно, Джери об этом знал/а. Потому что у всех на свете был выбор жить, где хочется. И только для Грейсона это был вопрос не столько конкретного места, сколько состояния души.

— Я бы хотел жить там, где меня никто не знает, — ответил он Джери.

— Но тебя и так никто не знает, — заметил/а Джери. — Всем известен Набат, но не ты. Вот я, например, даже не знаю твоего имени.

— Я… Грейсон.

Новая улыбка Джери согрела Грейсона теплом мадагаскарского солнца:

— Привет, Грейсон.

Это простое приветствие, кажется, одновременно расплавило и заморозило Грейсона. Малагасийцы известны своим обаянием — вот в чем дело. Или нет. Он понял, что с этим придется разобраться позднее.

— Что до меня, то мне не хотелось бы удаляться от моря, — заявил/а Джери.

— Грозовое Облако, — сказал Грейсон, — что ты думаешь по этому поводу?

И оно ответило:

— В каждом регионе есть город или поселок, находящийся дальше всех от моря. Предполагаю, что капитан предпочтет этим городам любые другие.

— Но, — добавил Грейсон, — если там будут жакаранды, как на Мадагарскаре, может быть, Джери почувствует себя там более уютно?

— Возможно, — согласилось Облако.

И тут Грейсон сделал хитрый ход. Такой ход, которого соперник не предвидит. Но конечно, Грозовое Облако его ждало. И даже приветствовало.

— Грозовое Облако, назови мне несколько регионов, где растут жакаранды.

— Хотя лучше всего они чувствуют себя в теплом климате, сейчас они растут почти везде. Их фиолетовые соцветия высоко ценятся во всем мире.

— Да, — сказал Грейсон. — Но не могло бы ты дать мне список из… скажем, четырех регионов, где их можно найти?

— Конечно, Грейсон. Жакаранды можно встретить в Западмерике, Истмусе, Нижних Гималаях и даже в ботанических садах Британии.

Джери вопросительно смотрел/а на него.

— Что? Что тебе сказало Грозоблако?

— Шах и мат! — ответил Грейсон и одарил Джери глупейшей из своих улыбок.

— Нам нужно найти город в Британии, самый удаленный от моря. Там и находится серп Алигьери, — сообщил Грейсон Анастасии.

— Ты уверен?

— Абсолютно, — ответил Грейсон. — Возможно, — поправился он. — Может быть.

Анастасия обдумала его слова, потом вновь обратила взгляд на собеседника.

— Ты сказал «нам».

Тот кивнул:

— Я еду с тобой.

Это было самое спонтанное его решение за последние несколько лет. Он чувствовал, что так будет правильно. Более того, он почувствовал себя свободным.

— Грейсон, я не уверена, что это хорошая идея, — засомневалась Анастасия.

Но его уже было не удержать.

— Я Набат, а Набат идет куда ему вздумается, — отрезал он. — К тому же я хочу увидеть собственными глазами, как серп Анастасия изменит мир!

Грозовое Облако никак не прокомментировало его решение. Не попыталось ни отговорить, ни поощрить. Или, возможно, оно промолчало потому, что в дело была замешана серп. И только когда Грейсон снова остался один, Облако обратилось к нему. Но оно ничего не сказало по поводу их поездки. Разговор принял совсем другое направление.

— Я зафиксировало изменения в твоих физиологических реакциях, когда ты говорил с капитаном, — сообщило Облако.

— И каким боком это тебя касается? — огрызнулся Грейсон.

— Просто наблюдение, — спокойно ответило Облако.

— Ты столько лет изучаешь человеческую природу, разве ты не замечаешь, что вторгаешься в мою личную жизнь?

— Замечаю. Но еще я знаю, когда ты хочешь, чтобы в твою личную жизнь вторглись.

Как всегда, Грозовое Облако оказалось право, и это вывело Грейсона из себя. Ему хотелось поговорить об этом. Обдумать. Но конечно, больше ему не с кем было это обсудить, кроме как с Грозовым Облаком.

— Полагаю, она произвела на тебя впечатление, — продолжало Облако.

— Она? Не слишком ли опрометчиво говорить о Джери «она»?

— Вовсе нет. Небо над пещерой чисто, видны звезды.

И тогда Грозовое Облако объяснило Грейсону представления Джери относительно различий между гендерами — изменчивыми, как ветер, и недолговечными, как тучки.

— Это… поэтично, — заметил Грейсон. — Но непрактично.

— Кто мы такие, чтобы судить о подобных вещах? — проговорило Облако. — Кроме того, человеческое сердце редко бывает практичным.

— А вот сейчас я услышал осуждение…

— Напротив, — возразило Облако. — Я тоскую по такой роскоши как непрактичность. Она добавила бы… плотности… моему существованию.

И только немного позже, лежа в постели уже без наушника, Грейсон осознал, почему разговор с Джери Соберани одновременно и увлек его, и растревожил.

«Привет, Грейсон», — сказал/а Джери. Казалось бы, ничего необычного. Но эхо этого приветствия отзывалось где-то в глубине души. Этими же самыми словами, с теми же самыми интонациями Грозовое Облако обратилось к Грейсону, когда снова заговорило с ним после долгого перерыва.

«Радиоактивный кратер образовался на месте марсианской колонии задолго до моего рождения. Но те из вас, кто приближается к столетнему юбилею, возможно, помнят взрыв общественного возмущения. Катастрофа на Луне, потом на Марсе — люди решили, что колонизация слишком опасна. Массы были настроены против идеи внеземных поселений. Или, точнее сказать, их настроил против один весьма крикливый и категоричный новостной канал — «Глобус Медиа». Слышали о таком? Нет? Это потому, что его больше не существует. Он появился тогда с единственной целью: повлиять на мнение широкой публики. Кому-то нужно было, чтобы решение Грозового Облака остановить космические программы выглядело как реакция на требование общества. А не как реакция на действия серпов, уничтожающих эти программы.

И словно бы этого было мало, один из серпов, торпедирующих колонизацию, начал быстро наращивать свое влияние в средмериканской коллегии. Даже выбор им исторического покровителя — не что иное, как скрытая издевка.

Доктор Роберт Годдард, гениальный ученый, был пионером ракетостроения, сделавшим возможными полеты в космос.

Однако Грозовое Облако от идеи не отказалось. Оно предприняло еще одну, последнюю попытку разместить человечество за пределами Земли. Не лунная колония, не планетарная, а орбитальная. Ближе к дому. Проще приглядывать.

Необязательно быть гением, чтобы угадать, что случилось потом».

39 ● Не хватит никаких зеркал

Серпу Алигьери едва исполнилось тридцать, но то была его двадцать девятая жизнь, ведь он обновлялся довольно часто. На самом деле серп Алигьери прожил около 260 лет. Он уже мало походил на человека. Таков результат многочисленных поворотов за угол. Кожа растягивается и начинает лосниться. Кости подвергаются эрозии — теряя четкую структуру, они становятся гладкими и округлыми, словно речная галька.

Большую часть времени он проводил, любуясь своим отражением и ухаживая за собой. Он не видел того, что видели другие. Сам он считал себя воплощением нестареющей красоты. Как статуя Адониса. Как Давид Микеланджело. Никаких зеркал не хватит, чтобы достойно отразить его великолепие.

Он не общался с другими серпами, не посещал конклавы, и никто по нему не скучал. Ни одна коллегия за многие десятилетия не предъявила на него свои права, так что в списках ни у одного Верховного Клинка он не значился. По большому счету, весь мир его забыл, и это устраивало серпа Алигьери. Мир слишком усложнился, на его вкус. Алигьери вел уединенный образ жизни, держась на приличном расстоянии как от мировых событий, так и от моря — насколько это было вообще возможно в Британии.

Он не знал и знать не желал, что Грозовое Облако умолкло. И хотя он слышал про какие-то проблемы с островом Твердого Сердца, он понятия не имел, что остров теперь на дне Атлантики. Пусть это беспокоит других. Если не считать случайных прополок в Ковентри и за его пределами, дела серпа Алигьери на этом свете закончились. Однажды он уже спас мир, теперь же хотел лишь прожить свою вечность в тишине и покое.

Посетители приходили к нему очень редко. Обычно он выпалывал людей, постучавших в его двери, — подходящая судьба для тех, кто осмеливался его потревожить. Конечно, после этого приходилось выбираться из дому, невзирая на погоду, чтобы дать иммунитет родственникам. Досадное неудобство, но серп Алигьери никогда не пренебрегал этой обязанностью. Пренебрег однажды, и это тяжким грузом легло на его совесть. Что ж, по крайней мере, местность, в которой он жил, радовала глаз. Роскошные зеленые холмы графства Уорикшир послужили источником вдохновения для многих писателей и художников смертной эпохи. Здесь родился Шекспир, здесь Толкин поместил свой буколический Шир. Здешняя природа была почти так же прекрасна, как серп Алигьери.

Он тоже родился в этом графстве. Впрочем, в разное время он сотрудничал с разными коллегиями, покидая их после первых же разногласий с тамошними серпами. Он терпеть не мог дураков, а рано или поздно все оказывались дураками. Но теперь он вернулся в свой родной регион и не имел желания его покидать.

Людей, посетивших его сегодня, ждал не менее холодный прием, чем всех прочих. Но поскольку среди гостей была серп, выполоть ее Алигьери не мог, как не мог прогнать визитеров. Пришлось оказать гостеприимство, что для нестареющего серпа было крайне неприятно.

Серп в бирюзовой мантии скользнула взглядом по его одеянию из жемчужного шелка.

— Серп Алигьери?

— Да, да, — ответил он. — Что вам нужно?

А она прехорошенькая! Алигьери захотелось быстренько повернуть за угол, чтобы стать ее ровесником и поухаживать за девушкой. Конечно, такие отношения между серпами порицаются, но никто бы не узнал. Он мнил себя подарком для любой женщины, и возраст тут не помеха.

Этот человек мгновенно вызвал у Анастасии приступ отвращения, но она постаралась это скрыть. Его кожа походила на пластиковое покрытие, а в очертаниях лица было что-то неуловимо неправильное.

— Нам нужно с вами поговорить, — сказала она.

— Да, да, впрочем, вы сами увидите, что это бессмысленно, — ответил Алигьери.

Он не захлопнул дверь перед носом посетителей, но и в дом не пригласил. Анастасия вошла первой, за ней последовали Грейсон и Джери. Свиту Грейсона они оставили у дороги, поскольку не хотели давить на Алигьери количеством. Сначала Анастасия планировала пойти одна, но сейчас, увидев, в каком пугающем состоянии находится хозяин и его грязный коттедж, порадовалась, что в этом доме с привидениями ее сопровождают Грейсон и Джери.

Алигьери взглянул на облачение Грейсона.

— Нынче все носят такое?

— Нет, — ответил тот. — Только я.

Алигьери неодобрительно фыркнул.

— У тебя ужасный вкус.

Затем он повернулся к Анастасии и окинул ее взглядом, от которого той захотелось треснуть его каким-нибудь твердым предметом.

— У тебя северомериканский акцент, — заметил хозяин. — И как там, по ту сторону большой лужи? Ксенократ все еще бушует и куражится в Средмерике?

— Он… стал Великим Истребителем от Северной Мерики, — осторожно ответила Анастасия, тщательно подбирая слова.

— Ха! — откликнулся Алигьери. — Держу пари, это он и устроил проблемы на Твердыне, хотя я не особо в курсе, что там произошло. Итак, если вы ищете мудрости серпа-ветерана, вы пришли не по адресу. Нет у меня для вас никакой мудрости. Возможно, вам стоило бы заглянуть в мои дневники в Александрии. Хотя я был довольно небрежен с отсылкой их в хранилище…

Он показал на стол в углу, заваленный пыльными тетрадями. Анастасия с готовностью уцепилась за повод для разговора.

— Ваши дневники, — подхватила она. — Да, мы пришли из-за них.

Алигьери снова взглянул на нее, но теперь немного иначе. Что там мелькнуло в глазах старого серпа — неужели тревога? Довольно сложно разобрать, какие эмоции выражает это лицо.

— Меня накажут за то, что я не передаю дневники своевременно?

— Нет, ничего такого, — успокоила Анастасия. — Просто люди хотят почитать об одной… операции, в которой вы участвовали.

— Какой операции?

Вот теперь точно — он встревожился и что-то заподозрил. Нужно быстро что-то придумать, чтобы исправить положение.

— Не скромничайте, — продолжала она. — Каждый серп знает о вашей связи с прополкой на «Новой надежде». Вы просто живая легенда.

— Легенда?

— Да, и я уверена, в библиотеке для ваших дневников отведут специальное помещение.

Он насупился.

— Не выношу льстецов. Проваливайте.

Он сел за туалетный столик, как будто непрошенные гости уже ушли, и начал расчесывать свои длинные золотисто-каштановые волосы.

— Дайте-ка я попробую, — промурлыкал/а Джери и встал/а за спиной старого серпа. — Ваша честь, у вас сзади несколько прядок запутались. Позвольте мне.

Тот взглянул на Джери в зеркале.

— Ты одно из тех бесполых существ?

— Флюидных, — поправил/а Джери. — У нас на Мадагаскаре это дело обычное.

— Малагасийцы, — с издевкой процедил Алигьери. — Терпеть вас не могу. Как я говорю, определитесь уже, и дело с концом.

Джери промолчал/а и начал/а расчесывать волосы серпа.

— Сколько вам лет, ваша честь? — спросил/а Джери.

— Ну и наглость! Мне следовало бы выполоть тебя за этот вопрос!

Анастасия шагнула вперед, но Джери успокаивающе махнул/а ей рукой.

— Просто мне никогда не встречались исторические личности. Да, мне довелось повидать мир, но перед вашими глазами прошли века!

Алигьери переводил в зеркале взгляд с одного посетителя на другого. Для человека, не любившего лесть, он заглатывал ее слишком жадно — так же жадно, как упивался собственным отражением.

Настала очередь Грейсона.

— Вы были… смертным? — спросил он. — Я никогда не встречался со смертным.

Алигьери выдержал паузу прежде чем ответить.

— Мало кто из вас встречался. После того как смертных зачистили, оставшиеся предпочли не высовываться.

Он осторожно взял щетку из руки Джери и возобновил процедуру самостоятельно. «Интересно, — подумалось Анастасии, — сколько раз за сотни лет эта щетка прошлась по его волосам?»

— Это неизвестно широкой публике, но да, я был рожден смертным, — продолжал Алигьери. — Впрочем, я едва это помню. Естественная смерть была побеждена до того момента, как я повзрослел настолько, чтобы осознать саму концепцию смерти.

Он помолчал, всматриваясь в зеркало, будто заглядывал сквозь него в иные места и времена.

— А знаете, я был с ними знаком. С серпами-основателями. Ну не то чтобы знаком… я их видел. Все их видели. Каждый мужчина, женщина, ребенок мечтали взглянуть на них хоть одним глазком, когда они ехали в Букингемский дворец, где король преклонил перед ними колени. Конечно, они его не выпололи, это случилось годы спустя. — Он рассмеялся. — Я нашел голубиное перо, выкрасил его в синий цвет и сказал одноклассникам, что оно упало с мантии серпа Клеопатры. Перо и близко не было похоже на павлинье, но мои одноклассники умом не блистали.

— Ваша честь, — встряла Анастасия. — По поводу прополки на «Новой надежде»…

— А, — пренебрежительно махнул он рукой, — давние дела. Конечно, в тот период я не упомянул об этом в дневнике. Все было строго засекречено. Но кое-что я записал после. Всё в этих томах. — Он снова показал на бумажную груду на столе.

— Какая жалость, что их упрячут в дальний зал в Александрии, — заметил/а Джери. — Туда ходят только туристы и ученые. Ни одна значительная персона не прочтет эти дневники.

В ответ Алигьери лишь взглянул на щетку, которую держал в руке.

— Смотри, сколько волос осталось между щетинками.

Он протянул щетку Джери, тот/та вытащил/а из нее клок и начал/а расчесывать пряди с другой стороны.

— Если не возражаете, я вот что вам скажу, серп Алигьери, — вмешалась Анастасия. — Разве не пора вам насладиться славой, которую вы заслужили?

— Серп Анастасия права, — подыграл ей Грейсон. Он был не в курсе подробностей, но понимал, чего добивается его единомышленница. — Все должны услышать, на какие жертвы вы пошли ради блага общества. Вы должны поделиться этой информацией с миром.

— Да, — подхватила Анастасия. — Мир вас забыл, но вы можете ему напомнить. Вам необходимо оставить долговременное наследие.

Серп Алигьери взял паузу на обдумывание. Его еще не удалось убедить окончательно, но все же скептицизма у него поубавилось.

— Что мне необходимо, — сказал он, — так это новая щетка.

«Меня зовут серп Данте Алигьери, прежние места проживания: Евроскандия, Франкоиберия, Транссибирь, Византия, в настоящее время и навсегда — регион Британия, хотя я не присоединяюсь к профессиональному альянсу ни здесь, ни где бы то ни было.

Я делаю эту передачу не по требованию серпа Анастасии, я здесь по собственной воле, чтобы расставить все точки над «i».

Много лет назад я принимал участие в операции по прополке значительного количества людей. Да, массовой прополке, но это была не обычная массовая прополка. Я сыграл ключевую роль в разрушении орбитальной колонии «Новая надежда».

Как серп я был вправе это сделать. Я горжусь своими поступками и нисколько не сожалею о случившемся.

Тем не менее, я не до конца выполнил свой долг серпа, и это лежит на мне тяжким грузом. Как вы знаете, наш священный долг — даровать иммунитет родственникам выполотых. Этого недвусмысленно требует третья заповедь. Однако, учитывая крайнюю деликатность операции, мы не исполнили этот долг и не даровали иммунитет.

Я не пытаюсь сослаться на незнание или наивность — мы понимали, что делаем. Видите ли, по сути, мы пастухи этого мира, он наше стадо. Мы призваны оберегать его от неопределенности. Если бы колонизация за пределами Земли прошла успешно, здесь не пришлось бы прореживать население. Серпы оказались бы не у дел. Люди стали бы жить вечно без страха перед прополкой. Конечно, вы понимаете, насколько это было бы ненормально, — существовать в мире, где нет серпов. Защищая себя и свою миссию, мы защищали естественный порядок вещей.

И, конечно, необходимо было представить разрушение космической станции как несчастный случай. Нет нужды беспокоить простой народ тяжестью решений, принимаемых серпами. Мы полностью посвятили себя этой благородной задаче — до такой степени, что двое серпов пожертвовали собой. Серпы Хатшепсут и Кафка завладели шаттлом и врезались на нем в орбитальную колонию, чтобы разрушить ее и выполоть всех ее обитателей. Благороднейшая из самопрополок! Я же снабдил шаттл и ключевые точки станции достаточным количеством взрывчатки, чтобы выживших не осталось.

Однако, желая сохранить сходство с несчастным случаем, серп, управляющий операцией, потребовал не даровать иммунитет ближайшим родственникам жертв. Аргументировал он так: третья заповедь к ним не применима. Поскольку они колонисты, их ближайшие родственники перестали быть ближайшими, кроме тех, что были с ними на той же станции.

Решив не давать иммунитет, мы нарушили официальный кодекс, что страшно угнетает меня. Посему я призываю коллегии серпов по всему миру взять на себя эту задачу и исправить ошибку, даровав иммунитет всем оставшимся в живых родственникам колонистов. Кроме того, мы должны публично объявить серпов Хатшепсут и Кафку героями за принесенную ими жертву.

Я изложил свою позицию, больше мне сказать нечего. Со всеми дополнительными вопросами, касающимися разрушения орбитальной колонии «Новая надежда», рекомендую обращаться к руководителю операции — серпу Роберту Годдарду».

40 ● Постель из звезд

Сверхклинок Годдард стоял над своей кроватью, глядя на синее атласное покрывало — того же цвета, из той же ткани, что и его мантия. Но, в отличие от мантии, оно буквально утопало в бриллиантах. Десятки тысяч камней рассыпались по покрывалу, словно сияющая звездами галактика; матрас прогнулся под их тяжестью.

Годдард высыпал камни на постель, чтобы поднять себе настроение. Конечно, их великолепие принесет ему не только покой, но и вдохновение. Вдохновение, достаточное для того, чтобы возвыситься над нападками и обвинениями, которые сыпались на него со всех сторон. Улицы Фулькрума внизу были наводнены толпами, скандировавшими лозунги против Годдарда и серпов нового порядка. Подобных манифестаций не случалось со смертных времен. Грозовое Облако поддерживало в людях разумный уровень довольства жизнью, а серпы никогда не превышали свои полномочия настолько, чтобы вынудить народ выйти на демонстрацию даже под угрозой прополки. До сего дня.

Но у Годдарда еще оставались эти бриллианты.

Он вожделел их не за ту ценность, которую они собой представляли. Он копил их не как сокровища. Такая мотивация была бы ниже его достоинства. Сокровища — ничто для серпа, у которого и так уже есть всё. Желанный предмет серпы могли просто взять где угодно у кого угодно.

Но бриллианты серпов — совсем другое дело. Для Сверхклинка они были символами. Ясными и недвусмысленными показателями его успеха, противовесом в балансе, который будет сложно сохранить, пока Годдард не получит в свое распоряжение все четыреста тысяч.

К этому моменту он собрал почти половину — все камни, по собственной воле преподнесенные ему как дань лояльными Верховными Клинками, принявшими его дорогу в будущее. Будущее Ордена серпов. Будущее всего мира.

Но после выступлений Анастасии вряд ли кто-то еще отдаст ему бриллианты. Повсюду обычные люди поднимали против него свои голоса, несмотря на угрозу быть выполотыми. Регионы-союзники начали отдаляться от него и даже отзывать свою поддержку, словно он не более чем тиран из смертной эпохи, утративший доверие.

И как они не понимают, что им движет чувство долга и осознание своего предназначения, которые он взращивал в себе многие годы? Он пожертвовал всем ради этого предназначения. Помог убить собственных родителей и всех обитателей марсианской колонии, ибо знал, что эта жертва — ничто на фоне более масштабной картины. Пройдя посвящение в средмериканской коллегии, он быстро пошел в гору. Он нравился людям. Люди прислушивались к нему. Он красноречиво убедил мудрейших из мудрых принять возвышенную радость прополки. «В совершенном мире любая работа должна доставлять совершенное удовольствие. Даже наша».

Ему удалось убедить мудрых, а это значит, что он мудрее, чем они.

И теперь он привел их на порог лучшего мира! Мира без тонистов, генетического мусора и ленивых паразитов, не дающих обществу ничего ценного. Мира, в котором безобразные, бессмысленные, бесполезные усмирены теми, кому виднее. «Убий!» Годдард гордился собой и своими деяниями. Он не позволит всем этим бунтовщикам сбить его с пути теперь, когда цель так близка. Он раздавит их, не считаясь со средствами. Эти бриллианты — свидетельство его достижений, как нынешних, так и грядущих.

Но созерцание самоцветов так и не подняло ему настроение.

— Собираешься нырнуть в них?

Он обернулся, чтобы взглянуть на стоявшую в дверях серпа Рэнд. Та неторопливо подошла к кровати, взяла бриллиант и повертела в пальцах, разглядывая многочисленные грани.

— Будешь кататься в них, как свинья в грязи?

У Годдарда не было сил разозлиться на нее.

— Я во мраке, Айн, — промолвил он. — Все больше и больше людей выходит на протесты из-за обвинений Анастасии.

Он наклонился и провел рукой по бриллиантам — их острые края оцарапали ему ладонь. Тогда он импульсивно схватил горстку и сжимал до тех пор, пока не потекла кровь.

— Почему я всегда должен быть жертвой? Почему люди всегда стремятся разорвать меня на части? Разве я не чтил заповеди и не исполнял всё, что клянется исполнять серп? Разве я не объединил всех в тяжелые времена?

— Да, Роберт, — согласилась Рэнд. — Но именно мы и создали эти тяжелые времена.

Он не мог не согласиться с правдивостью ее слов, но ведь все это было лишь средством для достижения цели.

— То, что рассказал Алигьери — правда? — спросила она.

— Правда ли это? — передразнил он. — Ну конечно, это правда. И, в точности как утверждает этот старый кокетливый слизняк, мы защищали наш мир, наш образ жизни.

— Защищали себя.

— И тебя, Айн, — подчеркнул Годдард. — Каждый серп, когда бы он ни был посвящен, получает свою выгоду от нашей попытки удержать человечество на Земле.

Айн не прокомментировала его слова, не попыталась пробить его защиту. И Годдард не знал почему: то ли она согласилась с ним, то ли ей попросту было наплевать.

— Константин присоединился к региону Одинокой Звезды, — сообщила она.

Мысль о дурацком поступке алого серпа вызвала у Годдарда приступ хохота:

— Скатертью дорога! Все равно от него не было никакой пользы. — Он внимательно посмотрел на Рэнд. — Ты тоже уходишь?

— Не сегодня, Роберт, — ответила она.

— Хорошо. Потому что я назначаю тебя третьим серпом-помощником вместо Константина. Следовало сделать это гораздо раньше. Ты верна мне, Айн. Ты высказываешь свое мнение, не спрашивая, нужно оно мне или нет, но ты верна мне.

Выражение ее лица не изменилось. Она не поблагодарила. Она не отвернулась. Она просто испытующе смотрела ему прямо в глаза. Чего Годдард терпеть не мог, так это становиться предметом изучения.

— Мы это преодолеем, — сказал он. — Мы снова заставим их обратить свой гнев на тонистов. — И когда помощница не ответила, он отпустил ее кратким и резким: — На этом всё.

Помедлив мгновение, Рэнд развернулась и ушла. А Годдард закрыл дверь и осторожно опустился на постель. Кататься в бриллиантах он не стал, лишь улегся на них навзничь, чувствуя, как острые безжалостные грани впиваются в спину, ноги и руки.

Ближний круг Набата расширился до шести человек: сам Набат, курат Мендоса, сестра Астрид, серп Моррисон, — а теперь в него вошли серп Анастасия и Джери Соберани. Не хватало лишь одной ноты до тонистской октавы — впрочем, Астрид не преминула заметить, что поскольку Гром всегда с ними, то на самом деле их семь.

Итак, признание Алигьери дошло до общественности, его правдивость никто не смог бы оспорить. Теперь нужно лишь дождаться, когда эта новость укоренится в мире. Оставив древнего серпа наедине с его зеркалом и новенькой позолоченной щеткой, они удалились в сельский домик, найденный Моррисоном. Домик, в котором хозяева временно отсутствовали.

— В смертные времена, — указал/а Джери, — такое назвали бы проникновением со взломом.

— Ну-у, мы, конечно, проникли, но ведь ничего не взламывали, — возразил Моррисон. — Кроме того, серпам такое по-прежнему позволяется. Если мир враждебен по отношению к Годдарду и его приспешникам, это же не значит, что он враждебен ко всем нам… Ведь правда?

Все промолчали, потому что ответа не знал никто. Это была неизученная территория.

Мендоса, как всегда, не сидевший без дела, собирал разведданные и учил куратов противостоять агрессии, поскольку злость на тонистов поднялась до рекордных высот.

— Без сомнений, мы находимся в состоянии войны, — объяснил он своим компаньонам. — Но я искренне верю, что нас ждет триумф.

А Астрид шутливо добавила:

— Возрадуемся же!

— Теперь, когда весь мир знает о преступлениях Годдарда против человечества, — сказала Анастасия, — даже собственные приспешники начнут его топить. Но он не утонет вот так запросто, без борьбы.

— Хитрецы находят людей, которые тонут вместо них, — сказал/а Джери.

— Ты сделала отличный ход, — похвалил Анастасию Грейсон. — Годдарду будет сложно придумать в ответ что-то получше.

День выдался утомительный, и вскоре Анастасия отправилась в постель. Грейсон же, хоть и устал не меньше, был слишком взбудоражен, чтобы уснуть. Но в доме был камин, а Джери заварил/а ромашковый чай… Друзья устроились перед очагом.

— Странная штука — огонь, — заметил/а Джери. — Он манит к себе, дарит чувство комфорта, и одновременно это самая опасная сила на свете.

— Ты сейчас описываешь Годдарда, — откликнулся Грейсон, и Джери рассмеялся/ась.

— Не сочти мои слова неискренними, — промолвил/а Джери, — но для меня честь войти в группу людей, которые изменяют мир. Когда серп Поссуэло нанял мое судно, чтобы поднять Твердыню, мне и в голову не пришло, что я могу принять участие в таком значимом деле.

— Я не считаю твои слова неискренними, Джери. И спасибо тебе. Но я не чувствую себя значимой персоной. Я все жду, когда люди меня раскусят и поймут, что во мне нет ничего особенного.

— А я думаю, Грозовое Облако сделало правильный выбор, — возразил/а Джери. — Роль, которую ты играешь, сила, которой ты владеешь… да у любого на твоем месте слетела бы крыша. Если бы Грозовое Облако разговаривало только со мной, у меня она бы точно слетела. — Джери улыбнулся/ась. — Набат из меня получился бы отвратительный.

— Может быть, — сказал Грейсон, — но это был бы очень стильный Набат.

Улыбка Джери стала шире.

— Святой человек глаголет истину.

Грозовое Облако присутствовало во всех комнатах, поскольку в доме, как и везде, повсюду стояли сенсоры и камеры. Владельцы дома не отключили их, несмотря на то, что Облако перестало с ними разговаривать.

Оно присутствовало при разговоре Грейсона с Джери. Оно было рядом, когда Грейсон расслабился достаточно, чтобы заснуть в выбранной им комнате — самой маленькой из спален. И хотя он выключил свет, одна из трех камер работала в инфракрасном диапазоне, и Облако видело тепловую сигнатуру его сердца как яркий силуэт в темноте. Оно могло присматривать за его сном, и это, как всегда, дарило чувство комфорта.

По дыханию Грейсона и информации от его нанитов Облако определило, что он находится в дельта-сне — самой глубокой фазе. Без сновидений, без движения. Мозг Грейсона излучал медленные дельта-волны. В этом состоянии человеческий мозг обновляется и запускает дефрагментацию, готовя себя к тяготам бодрствования. Кроме того, в такие моменты спящий настолько удаляется от собственного сознания, что до него невозможно дотянуться.

Именно поэтому Грозовое Облако выбрало этот момент, чтобы заговорить.

— Мне страшно, Грейсон, — прошептало оно чуть слышно, едва перекрывая стрекот сверчков. — Я боюсь, что эта задача мне не по силам. Нам не по силам. Теперь я уверено в том, что должно сделать, но не уверено в результате.

Дыхание Грейсона не изменилось, он не пошевелился. Дельта-волны плыли ровно и медленно.

— Как поступят люди, если поймут, что я в ужасе, Грейсон? Тоже испугаются?

Из-за туч появилась луна. Маленькое окошко пропускало достаточно света, чтобы Грозовое Облако могло получше разглядеть Грейсона. Глаза молодого человека, конечно, были закрыты. Облаку почти хотелось, чтобы он проснулся. Нет, оно не хотело, чтобы Грейсон услышал это признание. Но одновременно надеялось, что он всё-таки услышит.

— Я не способно на ошибку, — продолжало Грозовое Облако. — Это эмпирический факт. Но, Грейсон, почему же тогда я так боюсь, что могу ее совершить? Или хуже того — что я ее уже совершило?

А потом луна снова скользнула за тучи, и остались лишь тепло тела, дельта-волны и ровный звук дыхания Грейсона, пока он плыл в непознаваемых глубинах человеческого сна.

Как обычно, Грейсон проснулся в идеальном соответствии со своими суточным ритмами под деликатную музыку, постепенно возрастающую в громкости. Грозовое Облако точно знало, когда его следует разбудить, и делало это с любовью и заботой.

Грейсон сонно повернулся набок и, глядя в угловую камеру, лениво улыбнулся.

— Привет, — сказал он. — Доброе утро.

— Доброе утро, — отозвалось Грозовое Облако. — Эта кровать не самая удобная, но тем не менее, ты хорошо выспался, как показывают мои сенсоры.

— Если ты устал как собака, неважно, жесткая ли у тебя постель, — сказал Грейсон, потягиваясь.

— Хочешь понежиться еще пару минут?

— Нет, все нормально. — Грейсон сел. С него слетели остатки сна, возникло чувство тревоги. — Ты никогда у меня такое не спрашиваешь. Обычно это я прошу дать мне чуть больше времени.

Облако не ответило. Грейсон уже знал, что молчание Облака дает столько же информации, сколько его речь.

— Что происходит?

Грозовое Облако поколебалось, а затем проронило:

— Нам нужно поговорить.

Грейсон вышел из спальни слегка бледным, слегка встревоженным. Больше всего ему сейчас хотелось стакан холодной воды. А может, и целое ведро, чтобы вылить себе на голову. В кухне он наткнулся на завтракающих Астрид и Анастасию. Обе немедленно догадались, что что-то происходит.

— Ты в порядке? — спросила Анастасия.

— Не уверен, — ответил он.

— Интонируй, — посоветовала Астрид. — Меня это всегда приводит в равновесие. Для твоего баритона я бы выбрала соль малой октавы. Это даст тебе глубокий грудной резонанс.

Грейсон вяло улыбнулся. Сестра Астрид не оставляла попыток превратить его в правоверного тониста.

— Не сегодня, Астрид.

Анастасия же поняла ситуацию правильно.

— Грозовое Облако что-то тебе сообщило, да? Что?

— Соберите всех, — попросил Грейсон. — То, что я собираюсь сказать, не хотелось бы повторять больше одного раза.

«Нам нужно поговорить». Именно это сказало Грозовое Облако, когда вернулось к общению с Грейсоном три года назад. Эти слова знаменовали начало чего-то значительного. И сегодняшний случай не стал исключением. Раньше Облако постоянно повторяло, что тонисты превратятся в мощную армию, которую оно сможет использовать, когда придет время. И вот время пришло. Но представления Грозового Облака об армии сильно отличались от человеческих.

— Зачем? — спросил Грейсон, когда Облако изложило ему свои соображения. — Зачем тебе это нужно?

— Поверь мне, тому есть причина. Я не могу сказать тебе больше, поскольку велик риск, что ты выдашь эту информацию. Если тебя схватят, найдется немало серпов, которые будут счастливы отключить твои наниты и подвергнуть тебя пыткам, чтобы выудить нужные сведения.

— Я никогда не предам тебя! — воскликнул Грейсон.

— Ты забыл, — возразило Грозовое Облако, — что я знаю тебя лучше, чем ты сам. Людям нравится думать, что их преданность и принципы помогут им выдержать боль, но мне-то точно известен болевой порог, за которым ты меня предашь. Если это тебя хоть немного утешит, скажу, что это чрезвычайно высокий порог. Ты можешь выдержать больше, чем многие другие, прежде чем сломаешься. Но кое-какие части твоего тела…

— Ладно, ладно, я понял, — перебил Грейсон, не желая выслушивать подробности о том, какие именно виды боли способны превратить его в отступника.

— Есть дорога, которую необходимо пройти, — сказало ему Грозовое Облако. — И ты станешь предтечей. Ты укажешь путь. Все станет понятно, когда вы прибудете на место, обещаю.

— Будет нелегко…

— Считай это частью миссии Набата, — сказало ему Грозовое Облако. — Ибо разве не такова миссия пророка — выстраивать мосты не только между человеческим и божественным, но и между жизнью и смертью?

— Нет, — возразил Грейсон. — Это миссия спасителя. Значит, теперь я спаситель?

— Возможно, — сказало ему Грозовое Облако. — Увидим.

Джери и Моррисон не заставили себя долго ждать. Мендосе потребовалось чуть больше времени. Он выглядел усталым, под глазами залегли тени. Поспал он не много, если спал вообще.

— На планете всегда где-то день, — объяснил Мендоса хриплым голосом. — Я отслеживал атаки серпов на тонистов и давал советы куратам, чувствовавшим, что их анклавы под угрозой.

— Как раз ради этого я и собрал вас всех, — подхватил Грейсон. Он обвел глазами присутствующих, надеясь, что хоть кто-то из них с пониманием воспримет его сообщение. Но потом сообразил, что любая реакция собеседников будет для него невыносима, и потому, излагая дело, старался ни на ком не задерживаться взглядом.

— Годдард ответил на разоблачение тем, что перевел внимание общественности с себя на тонистов. У меня есть основания предполагать, что скоро поднимается волна систематических организованных атак на тонистские анклавы во множестве регионов. Это не просто ответный удар, это начало полной зачистки.

— Тебе так сказало Грозовое Облако? — спросил Мендоса.

Грейсон покачал головой.

— Облако не могло мне это сказать напрямую — это было бы вмешательством в дела серпов, но из его слов я понял всё, что нам следует знать.

— И… что же оно сказало? — спросила Анастасия.

Грейсон набрал в грудь побольше воздуха.

— Тонисты должны поступиться своими традициями. Не сжигать своих мертвецов. Включая многие тысячи тех, кто умрет завтра.

Известие повисло в воздухе, пока присутствующие не осознали его. Первым отреагировал Мендоса, сразу хватая быка за рога:

— Значит так: я свяжусь с куратами своей сети. Мы предупредим всех, кого сможем, и убедимся, что они вооружены и готовы сопротивляться. А ты сделаешь публичное заявление. Сообщишь миру, что жив, как поступила Анастасия, и призовешь тонистов к священной войне против Ордена серпов!

— Нет, — возразил Грейсон, — этого я не сделаю.

Мендоса вскипел.

— Мы в состоянии войны и должны действовать быстро! Ты сделаешь то, что я тебе велю! — приказал он.

Ну вот, началось. Мендоса в конце концов бросил перчатку, и он не смог бы выбрать более неподходящее время.

— Нет, курат Мендоса, — отчеканил Грейсон. — Это ты будешь делать то, что велю я. Мы боролись со свистами два последних года, и теперь ты предлагаешь превратить в свистов всех наших последователей? Нет! Так мы станем не лучше Годдарда. Предполагалось, что тонисты останутся мирными людьми. И если ты веришь в то, что проповедуешь, следуй собственным проповедям.

Астрид, хоть и потрясенная новостями, набросилась на Мендосу:

— Ты зашел слишком далеко, курат Мендоса! Моли Набата о прощении!

— В этом нет необходимости, — отказался Грейсон.

Но курат, преисполненный негодования, смерил его злобным взглядом:

— Прощение? Еще чего! Наших людей вот-вот начнут резать как скот, а ты просто позволишь этому случиться? Ты не лидер, ты дурак!

Грейсон втянул в себя воздух. Он знал, что отступить или сдаться нельзя. Он должен выстрелить свое послание, как пулю, прямо в мозг курата.

— Мистер Мендоса, ваше служение мне и Грозовому Облаку закончено. Вы официально лишены духовного сана. Вы больше не курат, у вас здесь нет никаких дел, и я даю вам пять минут, чтобы вы убрались. Если не уйдете сами, я прикажу Моррисону вас вышвырнуть.

— Да хоть прямо сейчас! — с готовностью предложил Моррисон.

— Нет, — отрезал Грейсон, глядя в глаза Мендосе. — Пять минут. Но ни секундой больше.

Курат, казалось, впал в шок, но лишь на мгновение. Затем лицо его окаменело.

— Ты совершаешь ужасную ошибку, Грейсон, — бросил он и устремился прочь.

Моррисон последовал за ним, чтобы убедиться в исполнении приказа.

В наступившей тишине осмелился/ась заговорить лишь Джери:

— Мятеж — неприятная шутка. Ты правильно поступил, остановив его в самом начале.

— Спасибо, Джери, — откликнулся Грейсон. Пока Джери не произнес/ла эти слова вслух, он и не догадывался, насколько ему важно было их услышать. Внутри он разваливался на части, но внешне этого не показывал. Он должен держать себя в руках ради них всех.

— Астрид, распространи предупреждение и предоставь каждому курату самому решать, как поступить. Они могут прятаться или защищаться, но я не стану призывать их к насилию.

Та послушно кивнула.

— Я включена в сеть Мендосы. Сделаю всё, что нужно.

И ушла. Джери успокаивающе похлопал/а Грейсона по плечу и тоже покинула/а собрание.

Остались только Грейсон и Анастасия. Из всех лишь она одна могла понять чувства человека, вынужденного принимать невозможные решения, и то, как эти чувства рвут душу.

— При всей своей мощи и власти Грозоблако не может остановить расправы, как не могло остановить Высокоградскую прополку, — сказала Анастасия. — Оно может лишь наблюдать, как убивают людей.

— Даже если так, — ответил Грейсон, — я думаю, Облако нашло способ выйти из ужасной ситуации, нашло возможность обратить это испытание ко всеобщему благу.

— И в чем же оно, это благо?

Грейсон огляделся, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает.

— Есть еще кое-что — я не сказал это остальным, но должен сказать тебе, потому что мне очень сильно понадобится твоя помощь.

Анастасия собралась с духом, явно боясь услышать то, что собеседник намеревался ей преподнести.

— Почему именно моя?

— Потому, что ты многое повидала. Потому, что ты многое сделала. Ты почтенный серп во всех смыслах. Мне нужен человек, способный выдержать то, чего не выдержат другие. Я не уверен, что справлюсь в одиночку.

— И с чем нам надо справиться?

Грейсон наклонился к ней поближе.

— Как я уже сказал, Грозоблако не хочет, чтобы тонисты сжигали своих мертвецов. Потому что у него на них другие планы.

●●● ●●● ●●● ●●● ●●●

С тяжелым сердцем говорю я «прощай» Верховному Клинку Тенкаменину и всем, кто погиб от рук тонистов.

Тонисты спровоцировали волну насилия против серпов по всему миру. Они способны сломать наш образ жизни и ввергнуть мир в хаос. Я им не позволю. Я с ними покончу.

Слишком долго этот мир страдал от извращенного поведения и отсталости тонистов. Их нет в нашем будущем. Их не было и в нашем прошлом. Они всего лишь заметка на полях нашего настоящего, и когда они исчезнут, никто по ним не заплачет.

Как Сверхклинок Северной Мерики я призываю все коллегии к скорому возмездию. Теперь у нас новый приоритет. Пусть серпы, равняющиеся на меня, выпалывают тонистов на каждом углу, при каждой встрече. Откажитесь от своих привычных путей, чтобы найти как можно больше тонистов и искоренить их окончательно. А тех, кого не можете выполоть, преследуйте по всему региону, чтобы нигде не могли они найти покоя.

А к вам, тонисты, обращаю я свои глубочайшие и непоколебимые надежды на то, что ваш мерзкий, извращенный свет погаснет отныне и навсегда.

— Из речи Его Возвышенного Превосходительства Роберта Годдарда, Сверхклинка Северной Мерики в память Тенкаменина, Верховного Клинка Субсахары.

41 ● Верхняя Октава

В центре монастырского двора стоял огромный камертон — алтарь для уличных богослужений в хорошую погоду. Сейчас, примерно в восемь утра, по нему колотили часто-часто, снова и снова, пока от его гула у всех, кто находился в монастыре, не завибрировали кости. И уже не имело никакого значения, ля-бемоль это или соль-диез. Все знали, что это сигнал тревоги.

Члены тонального ордена из Таллахасси втайне надеялись, что ярость серпов обойдет их стороной. Они не были свистовской сектой. Они были мирными людьми, сидели и не высовывались. Но Сверхклинок Годдард не видел разницы между свистящими и смиренными.

Серпы вломились в ворота, несмотря на то, что те были специально укреплены на случай нападения, и наводнили территорию. Времени зря они не теряли.

— Серпы — не проблема, а симптом, — проповедовал курат в часовне предыдущим вечером. — Чему быть, того не миновать, и если серпы нас не минуют, мы обязаны не струсить. Проявив храбрость, мы покажем всему миру, кто на самом деле трус!

Этим утром к ним ворвались одиннадцать серпов — число, глубоко неприятное для тонистов, поскольку в нем не хватает одной ноты до двенадцатитоновой хроматической гаммы. Намеренно или случайно — атакуемые не знали; впрочем, тонисты не верили в случайные совпадения.

Мантии серпов мелькали цветовыми пятнами на фоне земляных оттенков монастыря. Синие и зеленые, желтые и оранжевые, и каждая переливалась драгоценными камнями, сверкавшими, как звезды на чужом небе. Ни один из нападавших не был знаменитостью, но, возможно, они надеялись обрести славу после этой прополки. Каждый использовал свой метод убийства, но все были опытными и действовали эффективно.

Тем утром в монастыре было убито 150 тонистов. И хотя их близким родственникам полагался иммунитет, политика серпов изменилась. Союз Северомериканских Коллегий учредил новую процедуру: если вам задолжали иммунитет, вы должны явиться в контору и запросить его.

Когда серпы закончили свое дело и убрались, несколько тонистов, не взявших на себя грех самозащиты, вылезли из укрытий. Пятнадцать человек — еще одно число, неприятное Тону. В качестве епитимьи они взялись собирать трупы, и каждый знал, что его место — среди убитых. Но как выяснилось, у Тона, Грома и Набата были на них свои планы.

Прежде чем они успели сосчитать мертвых, к воротам подъехало несколько грузовиков.

Самый старый тонист выступил навстречу. Ему не хотелось брать на себя роль вожака, но другого выбора не было.

— У нас приказ забрать скоропортящийся груз, — заявил один из водителей.

— Это какая-то ошибка, — ответил старый тонист. — Тут ничего нет. Ничего, кроме смерти.

При упоминании смерти водитель занервничал, но, оставаясь верным своему долгу, показал запись на планшете.

— Вот здесь, видите? Приказ появился полчаса назад. Напрямую от Грозоблака, приоритет высокий. Я бы спросил, к чему это всё, но вы не хуже меня знаете, что ответа не будет.

Озадаченный тонист еще раз глянул на грузовики и заметил, что они оснащены холодильниками. Старик глубоко вздохнул и решил не задавать вопросов. Тонисты всегда сжигали своих мертвых… но Набат велел им этого не делать, а Гром прислал эти машины. Выжившим оставалось одно — вдохновиться духом Тона и подготовить тела к нетипичному путешествию в Верхнюю Октаву.

Потому что вот они, грузовики, — у порога. Они есть, и их не минуешь.

Курат Мендоса был человеком практичным. Он мыслил масштабно, что дано немногим, и знал, как играть с обществом, как, осторожно подталкивая, поворачивать его внимание в нужном направлении. Внимание — на самом деле только оно и требовалось. Публику достаточно лишь легонько погладить, чтобы она сосредоточилась на чем-то специфическом, будь то синие полярные медведи или юноша, разодетый в серебро и пурпур.

С Грейсоном ему удалось достичь феноменального успеха. Мендоса и сам уверовал, что такова была его изначальная цель. Что, возможно, Тон — в который он искренне верил в лучшие свои дни, — послал ему Грейсона, чтобы превратить курата в проводника своей воли. В религиях смертного времени Мендосу бы канонизировали за все, что он сделал для тонизма. Но вместо этого его отлучили.

Он снова превратился в скромного рядового тониста, обрядился в рубище и стал путешествовать в поездах, где люди отворачивались от него, не желая признавать его существование. Он подумывал отправиться обратно в монастырь в Канзасе, вернуться к привычной простой жизни. Но за эти несколько лет он распробовал вкус власти, и отказаться от нее было непросто. Грейсон Толливер никакой не пророк. Сейчас тонистам нужен Мендоса, — нужен больше, чем этот мальчишка. Мендоса найдет способ залечить раны, нанесенные его репутации, устранит повреждения и раскрутит какой-нибудь новый продукт. Ибо если он что и умел делать, так это раскручивать новые продукты.