Начинаем жить

Глава 10

Сева довольно потянулся. Хорошо поработали, теперь можно и отдохнуть. Ребята молодцы, схватили главное. А Вера — дурочка. Севе так хотелось, чтобы она им позировала. Ну и бог с ней. Он опять потянулся, взглянул на часы и пошел ставить чайник. Сейчас Саня придет кофейку с коньячком попить. Опять у Сашуры какие-то интересности.

Сашура не заставил себя долго ждать, пришел не один, вместе с молодым человеком — шея длинная, уши торчат, под мышкой папка. Севе сразу все стало ясно, очередной молодой гений. Ну ладно, гений подождет с полчасика, а они с Санькой пока потреплются.

С Саней они обнялись, с молодым человеком познакомились. Оказалось, зовут его Витя. Скорее всего посадский самородок. Ну что ж, бывают и самородки на свете.

— Давайте, ребята, сначала кофейку попьем, а потом к делам приступим. Я что-то устал, отдохнуть надо, — сказал он и широким жестом указал гостям на столик, приютившийся в самом темном углу.

Пространство напротив двух широких окон оставалось свободным — там работал сам Сева и ученики, когда приходили. А дальше наступал шурум-бурум: стопы папок, сдвинутые стеллажи, картины, приваленные одна к другой, рамы, багет и тут же кушетка и снова папки. Но в торце, тоже у окна, большой аккуратный стол наподобие чертежного, с компьютером, стопами бумаги, карандашами, кистями, баночками и скляночками.

— Не узнаю местности, — сказал Саня, оглядевшись вокруг. — У тебя, что, тоже перестройка?

— Не перестройка, а переселение, — объяснил Сева. — Мы теперь с Вадимом на пару хозяйничаем. Рабочие места организовали, а порядок не навели. Но за этим дело не станет. Дня два-три работы, и будет конфетка. У нас план возник откупить чердак, и тогда… Ох, Сашура, там такую мастерскую можно забабахать! Станочек поставим для гравировки! Крышу в два света сделаем!.. И…

Саню планы о чердаке оставили равнодушным, ему не терпелось рассказать, из-за чего они пришли.

— Помнишь, в Париже, — начал он.

— Помню ли я, как в Париже? — патетически воскликнул Сева. — Да я только и вспоминаю, как в Париже. Чердак-то откуда возник? У нас тут такая мансарда может получиться! А если в два света делать, то… Но пока на чердак будем денежки зарабатывать. Денежки-то нынче кусаются. Но у меня есть кое-какие соображения…

При этих Севиных словах молодой человек поднял голову и начал прислушиваться к разговору. До этого он, морщась от напряжения, пил обжигающий кофе, изредка косясь то на Севу, то на Саню.

— Да, с деньгами туго, очень туго. А хочется и чердак, и альбом! Я тут такое задумал, Сашура!

Витя опять опустил голову и подул на черную жидкость, а Сева с жаром пустился рассказывать про альбом «Современницы».

— Как только сделаю рисунков побольше, тебе покажу, Сашура! Даже посоветоваться хочу. Думается, когда дело дойдет до композиции альбома, мне твоя литературная голова пригодится. Ты тогда Лялиным сборником очень ловко распорядился.

— Буду рад пригодиться и распорядиться, — охотно откликнулся Саня. — Все, что покажешь, посмотрю с удовольствием. Я твои работы очень люблю.

— Работы я сделаю. А потом все опять в деньги упрется. Чтобы такой альбом издать, какой я задумал, такая сумма понадобится, что глаза на лоб лезут.

— Деньги, вот именно деньги. Именно в них все и упирается. — Сане не терпелось перейти к тому главному, с чем они пришли. Он сделал таинственное лицо и начал: — Понимаешь, Сева, у нас тут тоже возникла… некая закавыка… И я бы сказал, сюрприз.

— И у меня сегодня закавыка возникла! — тут же отозвался Сева и насупился. — Сюрприз мне Вера прямо с утра преподнесла!

— Какой же? — Услышав о Вере, Саня заинтересовался. Вера собиралась вместе с ними сегодня в Посад ехать. Чем же она с утра огорчила Севу? — Давай рассказывай.

— Да ну ее! Даже вспоминать неохота. Кстати, передала она тебе перстенек? Что ж ты мне не сказал, что нашел колечко?

Саня с удивлением посмотрел на приятеля.

— Я?

— Ты! Я же тебе говорил, обойдется. И обошлось. Хорошо, что оно не затерялось в нашем развале! Просто чудо какое-то! Смотрю — лежит. Могло бы закатиться куда-нибудь, в самом деле пропасть. В руки взял и залюбовался. Думаю, вот Сашура, голуба душа, принес и не сказал. Ты, наверное, хотел, чтобы я самолично отнес его Антонине Ивановне в Исторический. Но мне же некогда, голубчик! Сам знаешь — ни минуты свободной! Так что неси сам. Я ведь тебе и телефон дал. Так что справляйся, справляйся. А в следующий раз предупреждай, так, мол, и так — оставил кольцо. Но я понимаю, у тебя в голове тоже масса разного крутится. Задумался, увлекся, запамятовал. Но я обрадовался, когда кольцо увидел, а позвонить не собрался. Прошло денька два, и Веруня прикатила от родителей. Я с ней колечко и послал. Симпатично вышло. Оценил?

Сева, очень довольный собой, басисто расхохотался, уже позабыв свои огорчения.

— Еще бы не оценил! Разумеется, оценил. Я тебе бесконечно благодарен. Вера — прелесть. — Саня снова почувствовал вину — сколько разной ерунды передумал, дурак! И опять был растроган, что все так хорошо кончилось.

— Прелесть-то прелесть, но помнишь, я тебе говорил: «Верка, она такая! Она с чертом! Она может все!» — Сева снова насупился. — Так вот, я тебе скажу: всего она не может. Я в этом сегодня на собственном опыте убедился. Жаль, очень жаль. Она меня разочаровала.

У Сани отлегло от сердца. «Всего-то и дел! Не поладили. Ну и к лучшему. Вера, видно, еще в Посаде Севину судьбу решила, потому и собралась опять на старом месте поселиться. Поняла, что не место ей в мастерской, у Севы под боком». Про себя Саня одобрил Верино решение и веско сказал:

— А меня очень радует, что Вера может далеко не все, — и бросил многозначительный взгляд на Севу.

Но Сева на него не смотрел. Сидел недовольный, нахмуренный. Переживал.

«Сейчас мы тебя развеселим! — с внезапным озорством подумал Саня. — Сейчас ты у нас вмиг забудешь, какая Вера. Сейчас ты у нас сам чертом на сковороде завертишься!»

Он взглянул на Виктора, тот допил кофе и повернул голову к стене, приглядываясь к рисункам.

— Ну-с, молодой человек, — окликнул его Саня с торжественностью конферансье, объявляющего гвоздь программы — выкладывайте на стол, что принесли!

— Да, да, — обратился к Виктору и Сева. — Давайте посмотрим, на что вы способны.

— При чем тут способности? — заговорил, сразу напрягшись, Виктор. — Я же племянник…

— По родственным связям я не специалист, — сразу посуровев, заявил Всеволод Андреевич и обратился к Сане: — Мне кажется, Александр Павлович, вы ошиблись адресом, я же не директор художественного училища.

— Погоди, Сева! Какое училище? Тут совсем другая история, — заторопился Саня. — Потрясающая. Необыкновенная! Виктор — внучатый племянник…

И он принялся рассказывать про Бережкова, про Ниццу, про Тамбов и при этом уже вынимал рисунки из папки и раскладывал их на столе. Сева слушал с любопытством. Ничего не скажешь, красочная история. Вспомнил он и Батиста Прюно, живописный такой старичок, русские слова в разговор вставлял. Они, помнится, даже выпили тогда по рюмочке. Взгляд Севы привлек небольшой пейзажик — набережная, море, ничего особенного, а хорош!

— Так, значит, племянник? Внучатый? Ну и прекрасно, — заключил он, окидывая острым взглядом ушастого молодого человека. Череп ему очень понравился. И уши. Выразительные хрящики, ничего не скажешь. — Ну что ж, давайте смотреть, — предложил он, потирая руки.

Александр Павлович тоже потер руки: он-то знал, что в папке есть на что посмотреть. Разложив несколько акварелей, он не достал главного сокровища, оставил его под спудом, под прикрытием, оно должно появиться неожиданно, как подарок — последним, чтобы сразу не затмить собой всех других.

Сева смотрел картинки с аппетитом. Славные, очень даже славные. Живые, талантливые. А вот эта не просто славная, а всерьез хороша! Эту марину можно было бы и у себя повесить — столько в ней жаркого южного солнца и покоя, а как не хватает того и другого в городе. И портрет пером отличный. Сева был особенно чувствителен к выразительному штриху.

Подпись на рисунках была всюду одна и та же, не слишком понятный росчерк. Поди его расшифруй. Севе эта подпись, во всяком случае, ничего не говорила.

Виктор следил за Севой, полуоткрыв рот, и ерзал на месте.

— Вы хотите что-то сказать, молодой человек? — обратился к нему Сева.

— Нет, ничего, — ответил тот, — вы смотрите, я тоже.

— Ну да, я — на рисунки, вы — на меня, — улыбнулся Сева. Он мог понять молодого человека — как не залюбоваться вальяжным красавцем художником с благородным профилем, он и сам любовался бы, было б побольше времени.

— А что вы, собственно, вообще от меня хотите? — задал он новый вопрос, отложив портрет и берясь за следующий лист с пейзажем.

— Ну-у… — начал Витя.

— Нет, Сева, ты сперва досмотри, — вклинился в разговор Саня, — а потом уж мы будем обсуждать возникшие проблемы. Там ведь в папке еще кое-что осталось.

Сева кивнул и продолжал просмотр — собака, карандашный набросок, мужской портрет, тоже карандашом, еще набросочек. Стоп! Стоп! А это что такое? Он взял листок в руки. Поднес к глазам, отстранил от глаз.

— Вот именно, — сказал Саня. — Теперь понял?

Сева смотрел на рисунок довольно долго, потом посмотрел на племянника.

— И что же вы с этим рисунком намереваетесь делать, Виктор? — спросил он.

— Ну-у… — снова начал тот.

— Понимаешь, Сева, в том-то и проблема, — тут же снова вступил в беседу Александр Павлович. — Вернее, не одна, а много проблем. С одной стороны, Виктор — сирота, не устроен, и, как ты сам понимаешь, деньги ему не помешают. А Матисс, я так думаю, стоит бешеных денег. На него можно квартиру купить. И не только.

Виктор опять сидел с полуоткрытым ртом, впившись глазами в Севу, словно спрашивая, можно на Матисса квартиру купить или нельзя.

— Но с другой стороны, — продолжал Саня, — отдать Матисса в частные руки, а не в музей — преступление, так ведь? А с третьей стороны, музеи у нас бедные-пребедные. Вот какая у нас закавыка. Теперь послушаем, что ты скажешь?

По четкому изложению Александром Павловичем всех проблем чувствовалось, что они с Витей уже не раз их обсуждали: слова текли по-готовому, и, судя по всему, решение сирота Витя уже принял. Он хотел Матисса продать. Так что обсуждать было нечего.

Сева разом поскучнел.

— С этим, ребята, не ко мне. Я же не коммерсант, ничего в купле-продаже не смыслю.

— А я бы в придачу к Матиссу и все остальное отдал, — подал голос Виктор. — В квартире в Тамбове дядиных картин — пропасть. Ступить некуда. Жить негде. Я только рисунки взял. А там этого добра навалом.

Сева поскучнел еще больше.

— Но ты-то можешь оценить, какова по масштабу находка? — волновался Александр Павлович, которому вдруг стало почему-то очень обидно. Он предвкушал потрясение, триумф, общий их восторг, а Сева смотрел буднично, и никакого восторга в нем не замечалось.

— Находка, это точно. По-другому не скажешь, находка, — как-то очень вяло согласился он и принялся складывать работы снова в папку.

— И что? Тебе все равно, что у нас появился новый Матисс? — Саня не мог успокоиться, ему нужен был другой, настоящий отклик Севы, а не какая-то отговорка.

— Матисс есть Матисс, про нового ничего знаю, — сдержанно отозвался Сева.

Он продолжал молча складывать рисунки, сложил, завязал тесемочки на папке и вручил ее Виктору.

— Получите свое наследство, молодой человек.

Виктор встал с табуретки, взял в руки папку и стоял в недоумении, не зная, что ему делать. Уходить, что ли?

— Тебе что, Матисс не понравился? Или ты вообще его не любишь? — сердился Саня. — Скажи, с чего вдруг такая реакция?

Он не мог оставить дело вот так, без выяснения, он должен был докопаться до истины. Он так рассчитывал на Севу, на его энтузиазм, на помощь — и на тебе!

— Я не коммерсант, живописью не торгую, — ровно ответил Сева.

— Как это не торгуешь? — рассмеялся Саня. — Торгуешь. Картины свои продаешь? Продаешь.

— Не продаю! — резко ответил Сева.

И тут Саню осенило: его друг, Всеволод Андреевич Лисецкий, завидует! Живой художник завидует мертвому. Вернее, не так. Не художнику Матиссу он завидует, а лопоухому Витьку, который за доставшийся ему дуриком рисунок огребет сейчас кучу денег, а художник Лисецкий, — хороший художник, с искрой Божией, — свои картины продать не может. Не может наскрести денег, чтобы задуманный альбом издать. Работает как вол, а труд его никто не ценит. Живет уроками. С хлеба на квас перебивается, как, впрочем, все они при жизни, в том числе и Матисс. А после смерти пожалуйста — картины нарасхват, один рисуночек миллионы стоит. Справедливо это? Конечно, нет. Можно обидеться? Можно. А с другой стороны, не Виктор же в этом виноват. И вообще, мог бы Матиссу обрадоваться, а не о деньгах думать. Тоже мне художник! По большому счету Сане был непонятен Севин меркантилизм, он ждал от него бескорыстия. И сказал об этом другу совершенно откровенно:

— Не понимаю твоей реакции. Мы пришли к тебе как к профессионалу. Хотели показать рисунки, узнать, стоят они чего-нибудь или нет. А ты ерепенишься.

— Я же объяснил, что я профессионал по другому профилю и понятия не имею, чего они стоят.

— А тебе они понравились? — не отставал Саня.

— Безусловно, — признал Сева.

— Значит, есть надежда продать?

— Почему же нет? И кошечек с лебедями продают, и натюрморты под малых голландцев, и пейзажи под Шишкина. Продавайте на здоровье.

— Тогда скажи, к кому Виктору обратиться, — настойчиво продолжал Саня.

Он уже понял, что Сева Витю больше к себе не позовет, так что нужно было узнать хотя бы, куда ему двигаться дальше со своей папкой. Точнее, не с папкой, а с Матиссом. А на Севины обиды наплевать, тоже мне, взыграло ретивое, денег ему захотелось! Ладно, альбом, понятно. Но ведь и чердак хочется откупить, крышу сделать в два света. Саня уже видел насквозь все Севины мотивы для недовольства. Свались сейчас Всеволоду Андреевичу такая сумма с неба, он бы тут же стал мастерскую забабахивать. Ладно, это Севины проблемы, но все же нехорошо, когда от чужой удачи тебя корежит.

— Назови какого-нибудь надежного, верного человека, который не обманет и возьмется помочь, — продолжал настаивать Саня. — Сам видишь, Виктор — не москвич, человек молодой, неопытный, в художественном деле не сведущий, обмануть его ничего не стоит.

— Где вы живете, Виктор? — внезапно обратился к молодому человеку Всеволод Андреевич.

— В Посаде живу, у Александра Павловича, — ответил он.

— Это что же, ваш постоянный адрес?

— Да не, постоянный адрес в Тамбове.

— А теперь, значит, в Москве надумали жить?

Виктор пожал плечами — так он и сказал, чего надумал, нашли дурака! С какой это радости?

— Нет, в Тамбов обратно поеду, — сказал он, но было непонятно, то ли он говорит это с издевкой, то ли в самом деле поедет в Тамбов.

— Ну, ясно, — задумчиво сказал Сева и обернулся к Сане. — В том-то и дело, что большой надежности обещать не могу. Профессия жутковатая. Может, не стоит, а?

— Стоит, стоит! — сердито говорил Саня.

— Я же потом буду виноват, если не сложится, — тусклым голосом отнекивался Сева.

— Сложится, сложится, — успокоил его Саня. Потом посмотрел пристально на Севу и прибавил: — И вообще, хватит жадничать, Виктор тебе потом на чердак денег одолжит. Одолжишь, Витек?

— Одолжу? — отозвался тот, и уши у него заполыхали.

К радости Сани, довод сработал: Сева перестал размазывать манную кашу по тарелке и отправился рыться в стопах папок и книг, отыскивая записную книжку.

Саня ободряюще поглядывал на Виктора.

— Не робей, Витя! — подмигнув, сказал он. — Мы своего все-таки добились.

Виктор прижал папку к груди и кивнул.

— Пишите, — сказал Сева, подходя с записной книжкой в руках. — Недоброво Алексей Владимирович. Человек старинной фамилии и очень грамотный, в своем деле дока. — И продиктовал телефон. — Ну, что? Кофейку на дорожку?

Саня не стал отказываться — Сева победил в себе зависть, и за это стоило выпить по чашечке кофе с коньяком.