Начинаем жить

Глава 3

Павел Антонович глаз не спускал со своей Натальи Петровны. В лесу пошли грибы, а он с участка ни ногой, хоть грибником был заядлым. Мучился от этого ужасно, но терпел. Ослабит он контроль, и Наташа тут же в Москву махнет. А зачем? Что хорошего из этого выйдет? Павел Антонович был убежден, что жене там делать нечего.

С тех пор как Милочка объявила матери и отчиму, что выходит замуж, и познакомила с женихом по имени Димитрий, Наталья Петровна места себе не находила. С одной стороны, она была рада до смерти, что дочка наконец-то устроит свою жизнь. Ей давным-давно было ясно, что Милочке пора жить семьей. С другой — жених ей не очень-то показался, не простой, не душевный и вообще какой-то непонятный. Вежливый, но держится особняком. Сразу видно: омут тихий, а черти в нем водятся. Как будут уживаться, неведомо, но лишь бы дочке был по сердцу, а уж они-то приладятся — опыт по прилаживанию большой нажит. С третьей — ей очень хотелось поучаствовать в предсвадебных хлопотах. Она так себе и представляла, как они с Милочкой ходят по магазинам, выбирают шторы для спальни, покрывало на постель. Постельное белье нужно купить, да и Милочке обновить гардероб. Во времена Наташиной молодости ничего в магазинах не было, все давалось с бою. А в загсе талоны давали, один — жениху, другой — невесте. Жениху костюм и ботинки можно было купить, невесте — платье и туфли. Хочешь — белые, хочешь цветные, но одну пару. Она белые взяла, а как же иначе? Так они и пролежали неношеные. Ну и белье постельное — две простыни, два пододеяльника и наволочки. А теперь? Были бы деньги! Вот и надо потратить отложенное. Свадьба же! Ничего не жалко! Наталье Петровне давно хотелось сервиз купить. И не один — чайный, кофейный и обеденный. А то всю жизнь из разных чашек пили! В общем, хлопоты предстояли большие и такие отрадные, такие приятные! И как это Паша не понимает, что ей непременно нужно в Москву поехать?

Павел Антонович понимал, но понимал он совсем другое. Понятно, что Наташке хочется для дочки всего накупить, чего у самой не было. Но выйдут из этого одни неприятности. Пойдут Наташа с Милочкой шторы выбирать — Наташе оранжевые с оборкой приглянутся, а Милочка рядно с нашитыми треугольниками выберет. Мать уступит, осадок на душе останется. О нарядах и говорить нечего, Милочка давным-давно у матери советов не спрашивает. Мать для свадьбы будет платье выбирать попышнее, а Милочка какой-нибудь обдергай приглядит. Опять осадок, а то и ссора. Свадьба же! Осудят люди невесту. И еще есть нюанс. Милочке спасибо, что от родителей не отделилась, а согласилась купить две квартиры с общей кухней и холлом. Но ведь молодые наверняка уже вместе живут. Приедет Наташа и губы подожмет — как это так? Непорядок! Что это Димитрий хозяином по квартире ходит, на кухне чайник ставит, кофе среди ночи пьет? Курит, музыку ставит. У молодых теперь такая музыка, что не поймешь, то ли стиральная машина работает, то ли еще что. В общем, будущая теща и сама распереживается, и молодым жизнь не украсит, при ней и в трусах не походишь, и любимую лишний раз не чмокнешь.

Так оно и шло, Наталья Петровна рвалась в Москву, а Павел Антонович ее удерживал.

— Слушай, Паш, — завела с утра разговор Наташа, — у нас постное масло совсем кончилось. Съезжу-ка я в Москву, привезу масла и курочку.

— Жара сегодня, сорок градусов на солнце. В городе дышать нечем, — сообщил в ответ жене Павел Антонович. — Я сейчас Ляле по мобильнику позвоню, пусть Ирину к нам везут и постное масло заодно купят.

Радикальное противоконфликтное средство Павел Антонович нашел внезапно и очень обрадовался. Пятилетняя Ирина лучше всех бабу Нату на месте удержит.

— Нечего девчонке в городе делать, — прибавил он. — Пусть сами в жаре пекутся, а ребенка привезут.

Наталья Петровна на секунду задумалась и махнула рукой.

— Будь по-твоему, Паша. Я знаю, что ты против моей поездки в город. Костьми ложишься, лишь бы я не поехала. Почему, не знаю, но будь по-твоему. Иринке и впрямь в Москве делать нечего, только мучиться. Пусть скорее привозят. И сахара пусть прихватят, — тут же сообразила она, — я тогда смородину сварю. Милочка смородиновое варенье очень любит.

— Лады, — обрадовался Павел Антонович. — Звоню немедля.

— Но если Милочка попросит меня ей помочь, ты сам тут с Иринкой будешь управляться, — на всякий случай предупредила она.

— Если попросит, буду, — согласился он и тут же набрал Лялин телефон.

Лялю приглашение очень обрадовало. Сердце у нее за родное дитя болело, а тетю Наташу с дядей Пашей теребить было неловко. С Санькой, Александром Павловичем Иргуновым, Коньком-Игрунком, они вместе выросли, ее покойная мама — для Саньки тетя Лиза — выучила его французскому языку, можно сказать, путевку в жизнь дала, но родней они все же не были, отсюда и неловкость. А раз позвали, Ляля отправит к ним дочку с превеликой охотой и большой благодарностью.

«Шумел-гремел пожар московский» — распевала Ляля басом, встряхивая Иринкины трусы, прежде чем уложить их в сумку: на даче чем больше трусов, тем лучше. Не тете же Наташе стирать. Как раз до субботы хватит, а там она приедет и сама все выстирает.

Солнце жарило вовсю. Духотища в Москве стояла несусветная, а у них в центре в особенности — ни деревца кругом, ни кустика. Был когда-то двор, в котором Ляля выросла, гоняла на велосипеде, собирала шампиньоны, а теперь его раскопали. Пообещали новый выход метро построить, да, видно, раздумали, потому что уже не первый год стоит деревянная огорожа над раскопанными ямами, посерела вся, а дело ни с места.

— Ирка! Собери игрушки, какие с собой возьмешь! — распорядилась она, покончив с трусами и майками, запихнув сверху свитер, куртку и резиновые сапоги на всякий случай, мало ли, в лес пойдут. И еще дождевик на случай дождя.

— Сейчас собирать? — осведомилась основательная пятилетняя дочь.

— Немедленно! — грозно распорядилась Ляля. — Папа скоро придет, пообедаем и поедете.

— А ты?

— У меня работы много. Папа тоже ночевать не останется, отвезет тебя и вернется.

Иринка накуксилась, она хотела, чтобы и папа с мамой с ней поехали, там остались и жили с ней вместе.

— Эх, Ирусик, и я бы рада с тобой пожить, да работа не отпускает, — вздохнула Ляля и представила себе загородные красоты — крутом зелень, цветы цветут, ягоды зреют. — Ты там воздухом дыши за нас с папой и ешь за обе щеки, ладно? Не капризничай. Бабу Нату слушайся.

— А деду Пашу?

— И деду Пашу тоже.

— А деда Паша говорит, чтобы я бабу Нату не слушалась и с ним вместе в канаву лезла лягушек ловить, а баба Ната не разрешала, говорила, испачкаюсь и от лягушек цыпки будут.

Иришка, подняв круглую мордашку, внимательно смотрела на мать темными глазами, ожидая разрешения серьезной проблемы.

— И чем у вас дело кончилось? — поинтересовалась Ляля. Глаза у нее смеялись. Она прекрасно представляла себе шутника Павла Антоновича в белом пикейном картузике набекрень, в вельветовых брюках с пузырями на коленях и сандалетах на босу ногу. Он озорно подмигивал Ирке левым глазом, подбивая на всевозможные шалости. А аккуратно одетая Наталья Петровна, снисходительно поглядывая на мужа, решала, каким шалостям быть, а каким не бывать ни-ког-да!

— Деда Паша сам мне лягушечек наловил, маленьких-премаленьких. Я на них посмотрела, и мы их обратно выпустили. А цыпок от них никаких не было. А какие цыпки? Желтенькие, на ножках? Я хотела, чтобы от лягушек цыпки были.

— Цыпки — это такие прыщики на руках, — объяснила Ляля, довольная, что сложный вопрос, кого и когда слушаться, разрешился сам собой. — Беги собирай игрушки, а то не успеешь.

Сама она отправилась на кухню готовить болгарский суп таратор. В такую жару только и можно есть, что кефирный суп с огурчиком, укропчиком и чесночком.

Хлопнула дверь. Пришел Миша. Подошел к ней сзади, поцеловал в шею, и по спине у Ляли сразу побежали сладкие мурашки.

— Я мороженое принес, — объявил он. — Ныряю в душ. В городе. Жара. Небывалая. А у нас. Прохладно.

После каждого слова он целовал ее в шею.

— Ныряй, ныряй, — согласилась она. — Новости есть?

Ляля повернулась к мужу, и они поцеловались как следует, глаза у них повлажнели. Ах, как они понимали друг друга, как понимали!

— Иди, иди в душ! — проговорила Ляля.

— Иду, иду, — отозвался Миша.

И они еще раз поцеловались. Дальше целоваться было уже опасно.

— Новости после душа, — пообещал Миша.

— Потерплю, подожду, — согласилась Ляля.

В ванной шумела вода, Ляля быстренько накрыла на стол и пошла звать Иринку. Заглянула в детскую и замерла на пороге. Иринка складывала в кучу мягкие игрушки. Зайцы, мишки, обезьяны, свинки, слоны, бегемоты, мыши, розовые, синие, красные, зеленые, оранжевые громоздились высоченной горой.

— Что это? — осведомилась Ляля.

— Ты же сказала, собери, вот я и собираю, — отозвалась дочь и, пыхтя, подтащила к горе большую черную собаку, которая обычно лежала на подоконнике.

— Ты хочешь взять их все? — в недоумении спросила Ляля.

— Все, — закивала Иринка.

— Да там дача меньше, — расхохоталась Ляля. — Ты с ними не поместишься! Отбирай поскорей дружка, с которым будешь спать, а остальных я сама по местам расставлю. И быстро мыть руки!

— Нет, мама, я их не оставлю, — твердо заявила Иринка и села на пол возле кучи. — Как они тут будут без меня? — Потом подняла глаза на мать и тихо сказала: — Понимаешь, я боюсь пожара. Ты сама про него пела. И по телевизору говорят — всюду пожары. Вы с папой убежите, а они сгорят.

Иринка говорила с такой серьезностью, что Ляля поняла: от дочкиного страха ни в коем случае нельзя просто так отмахнуться. Она присела с ней рядом и крепко обняла.

— Я пела старую-престарую песню, — сказала она. — Тогда пожар нам очень помог, он врага из Москвы выгнал. Пожары, про которые по телевизору говорят, горят далеко-далеко на торфяниках. А в городе пожары возникают из-за нашей небрежности. Я тебе обещаю, что мы с папой не допустим пожара, будем очень осторожны и зверушек твоих тоже будем беречь. Я сама буду навещать их утром и вечером, здороваться, говорить «спокойной ночи», они не будут скучать, не бойся.

— Девчонки! Куда вы делись? Я есть хочу! — раздался веселый голос Миши, и он, полуголый, с полотенцем на плечах появился на пороге. — О! Да у вас совет в Филях! В чем проблема?

— Правда, папа, мы не дадим в обиду Иринкиных зверей? — спросила Ляля. — Она может нам их доверить и спокойно ехать на дачу?

— Конечно, малыш. — Миша присел на корточки рядом с дочкой с другой стороны. — Мы будем за ними присматривать. Они будут хорошо есть, никуда не разбегутся.

— Я боюсь пожара, — сказала Иринка.

— Зря! — веско ответил Миша. — Ты разве не знаешь главного средства против пожаров? Мороженое в животе. С мороженым в животе сгореть невозможно. Все твои звери с утра до ночи будут есть мороженое, мы с мамой об этом позаботимся! А пока бежим быстрее на кухню, а то наше мороженое растает!

— Ты мороженое принес? — Иринкины глаза засияли.

— А ты как думала?

— И все-таки сначала поедим суп, — пообещала своим домашним Ляля. — Он у меня тоже как мороженое, только кисленькое и солененькое.

Иркины глаза округлились от любопытства: такого мороженого она еще не ела!

За обедом Миша стал рассказывать новости. Ляля их даже слушать не стала: тоже мне новости! Она их сто раз уже слышала, сама могла наизусть пересказать: Миша в августе принимает экзамены, у него осталось две недели отпуска, с финансами у них после Англии туговато (Миша ездил на математическую конференцию, а Ляля с ним вместе за свой счет, вот и получилось накладно), поехать они никуда не могут. Что еще? Ах да! Может, оставить две недели про запас, устроить себе зимой каникулы? Она включилась как раз вовремя и подала свежую реплику:

— Ты можешь к Саниной родне напроситься и вместе с Иринкой у них пожить. Или к Сане в Посад поезжай.

— Вот еще! — не согласился Миша. — Я без тебя никуда не хочу ехать. Лучше мы с тобой будем дома рукописи делать, ты — свою, я — свою.

— И англичанку ждать, — подхватила Ляля.

— Далась тебе англичанка! Она если приедет, то не скоро. Всем известно, скоро только сказки сказываются. А знаешь, что она мне по электронной почте написала?

Вот это новость. И нехилая! Значит, Миша с англичанкой по электронке переписывается.

Ревнивый червячок сразу ожил и зашевелился. Помнила, помнила Ляля эту англичанку по имени Элизабет Мехнил, с которой они познакомились на математической конференции в Оксфорде, где Миша сделал такой блестящий доклад. Элегантная женщина и очень пристально на ее Мишу смотрела. Интересно, что она там ему пишет по электронной почте? Пишет, а Ляле не прочитать, потому что она английского не знает.

— Значит, вы по электронной почте общаетесь? — озвучила она очень кисло свою мысль.

— Общаемся в рамках строго деловой переписки, — тут же уточнил Миша, уловив все подводные течения, и прибавил: — Слушай! А хочешь, я тебя буду английскому учить?

Как будто мысли ее прочитал.

— Подумаю, — все так же кисло отозвалась Ляля. Только английского ей не хватает! Мало ей забот — и хозяйство на ней, и работа, и Ирка, а тут еще англичанки со своим английским! Или взяться все-таки? И к приезду щебетать непринужденно, и Мишу совсем от общения отстранить? Точнее, ограничить строго деловыми рамками.

— Подумай. Имей в виду, я всегда к твоим услугам. А миледи предлагает мне научное сотрудничество — совместную статью и в дальнейшем публикацию у них в журнале.

— Значит, собираешься рукопись для миледи делать? — осведомилась Ляля, сделав упор на «миледи», напоминая, разумеется, о «Трех мушкетерах».

— Подумаю, — ответил Миша в тон Ляле и по-мушкетерски покрутил воображаемый ус.

Ляля вздохнула. Она ждала совсем других новостей. Ждала, когда же разъяснится история с письмом Джона Брука, который спрашивал Мишу, не хочет ли тот прочитать курс лекций в Америке. Интересно, американец просто почву прощупывал и в случае согласия собирался предложить свои услуги в качестве посредника, то есть готов был искать университет, где захотят послушать Мишу? Или этот университет уже был и Мише предстояла поездка? Может быть, долгая. И может быть, не только Мише… И тогда… Ляле страшно было даже подумать, что наступит тогда. Она старалась не думать. Но думалось без всякого ее на то согласия. И она жила в непрестанном напряжении. Неделю, вторую, третью…

Однако за первой ласточкой другие так и не прилетели, и Ляля отвлеклась от ожидания, склонившись к мысли о личной инициативе заграничного коллеги мужа.

Они доели мороженое и встали из-за стола.

— Поезжайте! — дала команду Ляля. — Глядишь, вернешься засветло.

После мороженого Иринка совсем успокоилась: в животе и вправду похолодало, никакой пожар ей не был страшен, и согласилась взять с собой только верного друга, поросенка Васю, он уже хорошо знал бабушку с дедушкой, потому что ездил вместе с ними в дом отдыха.

— Убери, мама, зверей обратно. Пусть меня дома ждут, — распорядилась она.

Ляля обрадовалась, что дочка им доверяет, и еще раз пообещала, что зоопарк будет в полном порядке. Подумала про доверие и вспомнила слова одного психолога из телевизора, он ей сразу понравился — интеллигентный такой, приятный, лицо тонкое, благородное. А сказал психолог вот что: в человеке заложено базовое доверие и базовое недоверие. Базовое доверие способствует росту и развитию человека. Базовое недоверие — его безопасности. Однако недоверие энергоемко и ведет к неврозам. Коротко и ясно. А доверие ведет к расширению внутреннего мира. Тоже ясно. Вот и пусть Иркин мир расширяется. Тут же Ляля вспомнила про английский язык и про англичанку. А для себя она чего хочет? Расширяться или невроз? Вот в чем вопрос! Получилось в рифму, и Ляля засмеялась. И продолжала смеяться, но уже с ехидцей, потому что она будет расширять свой внутренний мир на базовом недоверии. Не доверяет она англичанке!

— Миш! Я решила! Буду с тобой английским заниматься! — крикнула она мужу.

— Умница! — крикнул он в ответ. — А мы с Иринкой на рынок заедем, старикам провизии купим, они просили масла постного и сахара на варенье. Я — умница?

— Умница! Ты тоже очень большая умница!

Миша надеялся проскочить без пробок — выехали рано, день будний, глядишь, и обойдется. На рынке он мигом управился, купил масло, сахар и еще всякой всячины. То, что Ирка любит. То, что старикам нравится. Ирке йогуртов, старикам колбаски. Овощи. Печенье, конфеты. Затоварил багажник — и в путь! Иринка тихонько беседовала с Васей на заднем сиденье, он включил ей сказку, а сам, глядя на серую ленту дороги, всерьез задумался.

Новость у него была, и серьезная.

Предложение, о котором написал Джон Брук, наконец обрело реальные очертания. И были они весьма отличными от тех, что намечались сначала. Университет в небольшом американском городке предлагал Мише читать у них полгода спецкурс. О семье ни слова.

Ну и как мог Миша сообщить такую новость Ляле? Он, видите ли, укатывает, а они с Иринкой остаются… Такое у них уже было, и совсем недавно — они жили порознь, теперь соединились вместе и вовсе не для того, чтобы расставаться. Значит, нужно узнать, можно ли ехать с семьей. А если ехать с семьей, то смешно снимать Лялю с места на полгода. Она потеряет работу, он потеряет работу — ждать их никто не станет. Гастролеры не работники. Значит, нужно закрепляться всерьез в Америке. И если смотреть правде в глаза, то вопрос ставился совсем иначе — хотят они с Лялькой махнуть отсюда туда или нет?

Многие ребята уже махнули. Судя по слухам, пристроились неплохо — завели себе дома и машины. Вот и у них будет дом, машина, возможность ездить куда захочешь, комфорт, покой, какого здесь не дождешься. У них ребенок. Нужно подумать о ребенке. Но если они решат всерьез туда перебираться, то, может, и не стоит торопиться и бояться временных разлук? Он туда съездит на разведку, поймет, как это осуществить. Ляля здесь посидит полгода, займется всерьез языком. А там уж они рванут!

Миша никогда не спешил с новостями. Он сначала должен был себе уяснить, что заложено в этой новости, какие изменения, какие проблемы? Проблему он понял. И готов был к ее обсуждению. Обсуждать они будут проблему отъезда. Именно обсуждать, потому что готового решения не было. И он это, собственно, Ляле высказал. Сказал же он ей — без тебя ехать никуда не хочу. И действительно, никуда не хотел без нее ехать. И готов был обучать ее английскому. Значит, лично для него вопрос формулировался так: он готов ехать куда угодно, но только с Лялей, а Ляле для того, чтобы ехать в Америку, нужен английский. Вот теперь, когда все стало ясным и обозримым, можно было новость сообщать.

Чем дольше Миша думал, тем отчетливее видел расклад. Он поедет, подготовит почву, Ляля за это время выучит язык, а там, глядишь, они и переберутся.

В глубине души Мише льстило, что его оценили как специалиста, и не где-нибудь, а в Америке. Ему ли не знать, какие люди прилагали усилия, чтобы уехать. А его зовут, приглашают. Приятно. Почетно. Он даже как-то подтянулся за рулем. Самоуважение не последняя в жизни вещь. Ляле тоже должно быть приятно, что муж у нее выходит на международный уровень.

Свернув на дорогу, ведущую к поселку, Миша вмиг скатился с международного уровня на деревенский. Ухабы, ямки, ямищи. «Там небось таких дорог и в помине нет», — подумал он, поглядывая критическим взором на разномастные домики, теснящиеся вдоль проселка.

Он и впрямь вдруг почувствовал себя иностранцем — европейцем, американцем, — только что из Англии приехал и опять скоро уедет. Хорошо, что удалось принять участие в конференции, хорошо, что заметили его доклад. Ляля ему помогла, она прочный, надежный тыл, он прошел боевое крещение и спокойно мог двигаться дальше.

Иркина сказка давно кончилась, и она показывала Васе в окно разные домики. «Скоро совсем другие увидит», — подумал Миша. Иринка попросила поставить ей «Золушку», но оказалось, что они уже приехали.

— Вылезаем, — распорядился Миша, остановив машину перед воротами.

— Папа, подожди, — зашептала ему дочка. — Я хочу свой новый дождевик надеть, тогда вылезу.

— Ирка, не дури, жара на улице, а ты в дождевике! Курам на смех.

— Не на смех! Не на смех! — заспорила Ирина. — Скажи, что тебе жалко!

Она уже распустила губы, готовясь зареветь во весь голос, а этого Миша допустить не мог. Он мигом достал из стоящей на сиденье сумки желтый дождевик и протянул дочке.

Наталья Петровна первая увидела машину перед воротами и пошла открывать. Она, конечно, рада была Иринке, но… В общем, когда вынуждают человека, не очень-то он радуется, а скорее даже огорчается… В Москве столько дел…

Миша въехал на участок, и из машины вылезла Иринка в желтом дождевике.

— Баба Ната, — закричала она, — смотри, какой у меня петушон!

Наталья Петровна посмотрела на капюшон, на Иринку, и сердце у нее защемило: как побледнела-то в городе, с личика спала! Сейчас она ее быстро козьим молоком отпоит! И ягоды, ягоды побольше! Посмотрела и кинулась обнимать.

— Цыпляшка моя родная! Петушон ненаглядный!

И куда все огорчения делись! Сняла с цыпляшки дождевик, поздоровалась с Мишей и скорей, скорей за дом малиной с куста кормить. Прикипела она сердцем к цыпляшке. А в Москве и вправду без нее обойдутся. Милочка уже десять раз бы приехала, если бы мать ей была нужна. Не пешком же ходит, на машине ездит. И масла могла бы привезти родителям. И сахара.

К машине тем временем подоспел Павел Антонович. Мужчины пожали друг другу руки, и Миша быстренько нагрузился пакетами и свертками из багажника.

Павел Антонович замахал руками — к чему, мол, лишнее? У нас все, кроме сахара и масла, есть.

— Лишним не будет! — уверенно сказал Миша. — У Ирины знаете какой аппетит? Волчий!

Оба рассмеялись, зная, как возит Иринка ложку по тарелке и сколько сказок ей нужно рассказать, чтобы до конца обеда добраться.

— Не иначе, на год к нам Иринку привезли, — сделал заключение Павел Антонович, оглядев свертки на столе. — Навещать-то будете?

— Через неделю еще привезем, — обнадежил Миша. — Вы скажите, может, вам лекарства нужны? Или краска и гвозди?

— Иринка для нас лучшее лекарство, — отозвалась Наталья Петровна из сада. — Грибы пошли, мы будем по грибы ходить, никакой краски и гвоздей нам не нужно.

— За предложение все же спасибо, — включился Павел Антонович. — Я подумаю, может, что-то и понадобится по хозяйству. Тогда по мобильнику позвоню.

Хозяева хотели оставить Мишу чайку попить, но он наотрез отказался — дела ждут, и Ляля тоже.

Ну что ж, понятное дело.

Иринка подошла попрощаться, личико ее на секунду омрачилось, она прижалась головой к отцовскому боку и подняла на него глаза.

— Скоро приедешь, да? — спросила она.

— Конечно, скоро, — ответил он. — Ты тут гуляй, слушайся, ешь хорошо.

— Мы сейчас на поле пойдем с дедой Пашей, змея запускать будем, — сообщила Иринка и запрыгала уже к деду Паше и остановилась возле него, привалившись к нему бочком.

— А откуда змей? — заинтересовался Миша. Он и сам был не прочь запустить в небо змея.

— Тряхнул стариной, — Павел Антонович поймал укоризненный взгляд жены и закончил, — в магазине купил.

— Может, мне вас до поля довезти? — предложил Миша.

— Еще чего! Нам до поля дойти одно удовольствие. Иринка у нас еще не была, пусть поселок посмотрит.

Распрощались, и Миша уехал. Дорогой снова вернулся мыслями к Америке, снова почувствовал себя иностранцем. Ехал и отмечал недостатки. Их было много. Заметить их было нетрудно — вдоль дороги через каждые пять километров мусорные свалки: диваны, матрасы с торчащими пружинами, тряпье какое-то, разноцветные мусорные пакеты, тазы и газовые плиты портили лесные полянки.

«Варвары мы, варвары, — вздыхал Миша, — далеко нам до Европы. Там каждой пядью земли дорожат, потому что ее мало. А мы привыкли, что леса у нас немереные, очнемся в один прекрасный день на свалке».