Начинаем жить

Глава 15

Старики, Павел Антонович и Наталья Петровна, все ворочались и ворочались на широкой кровати. Не спалось им что-то. Комары, наверно, мешали. Или душно казалось. А может, косточки ломило после трудового дня. Наконец Павел Антонович не выдержал:

— Да будет тебе, Наташа! Они давно крепким сном спят, о нас и думать забыли, а ты все в голове ворочаешь, так ли будет или этак. Хорошо или плохо?

— Ох, Паша, что же делать, если думается. Ты и сам о том же думаешь, тоже сон от глаз летит.

— Думаю, — согласился Павел Антонович. — Но давай рассуждать здраво: для нас главное, чтобы Милочка здорова была, а остальное — пустяки. Много мы с тобой семей знаем, чтобы без колдобин и рытвин жизненный путь прошли? Нет таких! И у нас с тобой не с первого раза заладилось. Вот и она пусть опыт наживает. Как решит, так и хорошо. Наше дело маленькое, будет зять, с ним поладим, не будет зятя, Милочку будем поддерживать. Так я говорю?

— Так, Пашенька. А мне, знаешь, как трудно к такому прилаживаться? У меня все внутри переворачивается, как о нем подумаю. Обижал и будет еще обижать нашу Милочку, а я ему и котлеты жарь, и рубашки гладь…

— А ты не гладь. У них теперь все по-своему, едят по кафе, носят майки мятые, так что не заботься. Я только знаешь, что думаю: зять — дело наживное, а главное, чтобы Милочка ребенка родила. Ребенок ее по жизни за собой и поведет, заботы, хлопоты, о себе думать некогда, и на старости лет есть о чем подумать.

— Вот как нам с тобой, — подхватила Наталья Петровна.

— Конечно! А то придется думать только о ломоте да мозолях! Страшное дело!

Они засмеялись.

— Конечно, внука нам с тобой пора иметь, — согласилась Наталья Петровна. — Пока силы есть. А то одолеют болезни, и внуку не рад будешь.

— С внуком не одолеют! Он любую болезнь победит! — высказал свое мнение Павел Антонович.

— А ты не прав, что все равно, какой зять, — опять свернула на зятя Наталья Петровна. — Важно, очень важно, какой отец у ребенка. С мужем можно развестись, а с ребенком? Родишь, не подумавши, а у сына характер весь в отца. Вот и майся всю оставшуюся жизнь. Я не зря твержу Милочке, пуд соли съешь, семь раз отмерь, а тогда и рожай ребенка! Но они разве слушают?

— А ты кого хочешь, внука или внучку? — спросил Павел Антонович. — Лично я хочу девочку. Ты меня знаешь, я девочек люблю! — добавил он и обнял жену покрепче, глаза его озорно заблестели в светлых летних потемках.

— А я так мальчиков предпочитаю, — ответила жена ему в тон и ласково потерлась о небритую щеку, и они опять тихонько рассмеялись.

— Тут Иринка такое учудила, — принялся рассказывать Павел Антонович, а потом спохватился. — Слушай, нам же надо завтра с утра к Ляпуновым сходить и к Лилии Павловне, они вроде продавать собирались. Узнаем, потолкуем, может, и выгорит! Дело-то хорошее.

— Хорошее дело, — подтвердила Наталья Петровна. — Я рада буду, если Ляля с Мишей рядом поселятся. Им от нас помощь, и нам веселее.

Они стали вспоминать, какой дом у Лилии Павловны и какой нее участок, что посажено, а чего недостает. Сравнивать, чей дом лучше, Лилин или Ляпуновых. Прикидывать, какую могут запросить цену. И за разговором, конкретным, житейским, мало-помалу отвлеклись от беспокойства и заснули.

Зато Миша с Лялей продолжали шептаться в соседней комнате. Им было, о чем пошептаться. Их разговор начался с того, чем кончился разговор стариков. Ляля принялась мечтать вслух о домике, садике, где что она насадит, какой огород заведет.

— А в лесу тут грибов видимо-невидимо, — добавила она. — Мы с тобой будем белые корзинами таскать.

Мише даже слова не удавалось вставить в Лялины мечты, так быстро они торопились одна за другой.

— Да погоди ты секундочку, — взмолился он. — Летишь, не оглянешься. Я за тобой не поспеваю.

— А ты поспевай, — назидательно сказала Ляля и собралась добавить еще что-то, но тут Миша перехватил инициативу в свои руки и огорошил Лялю давно заготовленной информацией, которая у него все отстаивалась и укладывалась.

— Я получил письмо из американского университета, меня приглашают пока одного прочитать там спецкурс, но если я там закреплюсь, то мы можем все втроем, с Иринкой вместе, навсегда переехать в Америку. Как тебе такое предложение?

— Предложение застало врасплох, — помолчав, сообщила Ляля и уселась на кровати, положив подбородок на колени и обняв их руками. — Ты видишь для себя новые горизонты, навострил лыжи и приготовился ехать? Я тебя правильно поняла? — спросила она, и тон у нее был даже не инквизиторский, а просто-таки убийственный.

— Нет, — не согласился Миша, который вовсе не собирался ссориться, а собирался просто-напросто обсудить возникшую возможность. — У предложенной тебе задачи существует несколько решений, и мы вместе найдем оптимальное.

— Значит, задача для тебя существует? — ядовито поинтересовалась Ляля. — И ты ее решаешь? А чем, спрашивается, тебя не устраивает Москва и твоя работа?

— А с чего ты так рассвирепела? — удивился Миша. — Я в первую очередь о тебе и Иринке подумал. Может, ты хочешь на новые рубежи выйти? Новый обзор, новый простор. Для Иринки хочешь новых возможностей? Такими предложениями не разбрасываются. Получить приглашение на работу в Америку любому лестно. И не каждый такие приглашения получает. Так что давай подумаем всерьез, все взвесим и решим по совести, хотим мы выехать в Новый Свет?

— Мне и Старого до старости лет хватит, — твердо отчеканила Ляля. — Вот уж куда я никогда не хотела, так это в Америку. С культурой там слабовато. Еще американский писатель Фолкнер это очень отчетливо отразил. И работаю я с русским языком, а не с английским, так что мне там вообще делать нечего.

— Ну а с Ириной как? Может, о ней подумать? Многие едут ради детей.

При этих словах Ляля так подскочила, что чуть было не свалилась с кровати.

— Падай, падай, я поймаю, — успокоил ее муж. — Но ты, я смотрю, близко к сердцу принимаешь наш возможный отъезд.

— Еще бы не близко! Все вокруг разбегаются, как тараканы. Говорят, там булки слаще! Или не так?

— Так, — сокрушенно кивнул головой Миша.

— Тот уехал, этот поехал. Один навсегда, другой на год, но вернется или нет, неизвестно, — продолжала Ляля. — Выходит, ценят там наших специалистов. Хорошие специалисты, так?

— Так, — снова кивнул Миша.

— И значит, пусть наши хорошие специалисты чужих детей учат, а свои дети кое-как перебиваются, так?

— Так, — снова машинально кивнул Миша, но тут же замотал головой. — Нет, не так! Ох и вредная ты, Лялька!

— Я не вредная, я полезная, — сердито ответила она. — Я заинтересована, чтобы Ирину в хорошие руки отдать, как раз специалистам, а не абы кому! Ты Эфраимсона читал?

— Не читал. Кто таков?

— Гениальный генетик. Работать был способен по целым суткам, и, когда его посадили, он даже не огорчился. «Я и так никуда не выходил, в моей жизни ничего не изменилось», — сказал он и продолжал работать. Ну, так вот, у него есть исследование, в котором он проанализировал выживаемость общества и установил, что дольше других держатся те, где заботятся о стариках и детях, ясно?

— Ясно! Вот мы об Ирине и позаботимся, будет учиться в престижном американском университете!

— Не верю я в образование на чужом языке! — жестко ответила Ляля. — Кое-какие сведения, выхваченные из чужого потока, не образование. Вот ты — преподаватель, а ты задумывался, что такое образование? Образование человека, вот что это такое. Человек должен образоваться, ясно? Если живешь на чужом языке, должен чужое нутро усвоить. Или вообще жить без нутра, имитируя принятое поведение, как дрессированная собачка. А что такое культура, знаешь?

— Ну-ка объясни! — Миша с интересом слушал ночную Лялькину лекцию. Интересна ему была в первую очередь сама Лялька, вот уж кто человек неравнодушный, глаза у нее блестели, щеки горели.

— Национальный опыт выживания — вот что такое культура! У каждой нации свой, потому мы друг другу и интересны. Делимся, так сказать, опытом, сверяем, перенимаем, осознаем, какие мы, какие другие. Мы вот в такие переделки попали, терпение и смирение наработали, а вы что? А мы чувством собственного достоинства спасались. Надо же! А нам не до него было. Но стоит подумать. Ценная вещь — собственное достоинство! Так между собой культуры разговаривают, ясно?

— А ты у меня философ. — Миша нежно притянул к себе жену.

— Философствование — это русский способ выживания, — тут же отозвалась Ляля. — С кем в очереди ни поговоришь, все философствуют.

— И что из этого следует? — уточнил Миша. — Что с Бруком мы дела не имеем?

— Почему? Дружеское сотрудничество и общение по Интернету, — подвела итог Ляля. — Но это я так считаю. А ты скажи, как ты. Твои интересы моя точка зрения ущемляет?

— Ну-у, в некотором роде, — вынужден был признать Миша. — Конечно, прочитать спецкурс по своей теме в американском университете престижно.

— Ну и прочитай, — согласилась Ляля с неожиданным для себя спокойствием. Так она боялась, так нервничала, так переживала, что Мише вдруг придется уехать, а теперь какие-то несколько месяцев ей показались пустяком. По сравнению-то с вечностью. — Это же ненадолго, месяца на два-три. На сколько они зовут?

— На полгода.

— В институте отпускают? — деловито осведомилась Ляля.

— Не говорил еще. Ты у меня первая и главная инстанция. Как скажешь, так и будет.

За окном еще горела красноватая заря, которая все никак не хотела гаснуть, в окно заглядывали жарко-оранжевые лилии, в углу комнаты тихо посапывала Иринка. Ляля смотрела на Мишу, взгляд притягивал его, он приблизил к ней лицо, и они поцеловались. А когда поцеловались, Миша сказал:

— Знаешь, я подумал, подумал и решил — нечего и мне суетиться. Мотаться куда-то, к черту на рога. А зачем? Мне с тобой и тут хорошо, Ирка у нас под боком. И потом, у меня такая тема есть — закачаешься! Я давно над ней думаю, а теперь можно будет всерьез засесть и ею заняться.

Миша стал рассказывать Ляле о своей потрясающей теме, а она, свернувшись калачиком, стала потихоньку задремывать. И когда уже совсем приготовилась нырнуть в сон, прошептала:

— Мы тут обязательно домик купим. Продадим бабушкино подаренье и купим…