Начинаем жить

Глава 5

Они снова сидели за столом — и опять не за письменным, как с горестью отметил Александр Павлович, — но сидели уже втроем, с племянником, и не за чаем, а за бутылкой вина — отмечали встречу.

— Я внучатый племянник Бережкова Ивана Петровича, — уже в третий раз после третьей рюмки повторял молодой человек, на которого по-прежнему не без подозрения смотрела Вера, — вы ему письмо написали, а я приехал. Вот оно, ваше письмо, а деда моего, так сказать, уже в живых нет. А он, конечно, очень бы обрадовался.

— Вы не знаете всех моих приключений, Верочка, — вступал в объяснения следом за племянником Александр Павлович, чувствуя, что непременно должен развеять ее подозрения. Уж он-то знал, как они вредны, особенно необоснованные, неоправданные. — Когда мы с Севой были в Париже с выставкой, то после вернисажа на фуршете я познакомился с одним очень милым старичком французом, и он попросил меня разыскать своего русского друга, Жана Бережкова. До войны зелеными юнцами они вместе жили в Ницце, у Бережковых был магазинчик со всякой экзотикой, в том числе и русской. Иван дружил с художниками, которые к ним в лавочку захаживали. Во время войны, похоже, участвовал в Сопротивлении, а после войны вернулся на родину и поселился в Тамбове. Батист Прюно не раз писал ему, но ответа не получил. Я обещал разузнать, что сталось с его другом Жаном, и написал в Тамбов письмо.

— Письмо получил я и приехал вместо дядюшки, — вновь вступал в разговор внучатый племянник Виктор. — Решил посоветоваться со знающими людьми. Где еще посоветуешься, как не в Москве? А тут и повод, и возможность.

Виктор Бережков уже показал москвичам свои документы — и паспорт, и свидетельство о смерти Бережкова Ивана Петровича, и даже свидетельство, выданное ему как наследнику.

— Вы мне расскажете потом о дяде, а я напишу письмо месье Прюно. Весть нерадостная, но хоть какая-то определенность, — вздохнул Александр Павлович.

— Родители вообще-то за Уралом жили, рано умерли, я к дяде перебрался. Я ему внучатым племянником довожусь. Последние годы он болел очень, но работал — в школе рисование преподавал и французский язык.

Александр Павлович обрадовался — вот и еще одна родная душа.

— А вы фотографии дяди не привезли? Мы бы хоть заочно познакомились.

— Привез и фотографии.

Александр Павлович с любопытством вглядывался в сухонького старичка с живыми темными глазами. Интересный человек, интересная судьба.

— А бумаги какие-нибудь после дяди остались? Может, он воспоминания писал?

— Нет, воспоминаний не писал. И рассказывать особо ничего не рассказывал. Я даже и не знал, что он столько лет во Франции прожил. Про Сопротивление вообще не подозревал.

— Ну, Сопротивление — не факт, хотя и вполне вероятно, — задумчиво проговорил Александр Павлович.

— А бумаги я кое-какие привез. Насчет них и хотел посоветоваться.

Внутри у Александра Павловича что-то екнуло — вот оно! Начинается! Не иначе, кольцо ворожит!

Голубоглазый Виктор нравился ему все больше, славный такой парень, открытый, симпатичный. А главное, в воздухе снова повеяло чем-то необычным — загадочной человеческой судьбой.

— И надолго вы в Москву прибыли? — осведомилась Вера. — Где остановились?

Виктор засмущался.

— Нигде пока не остановился. А надолго или нет, сам не знаю. Вот насчет бумаг посоветуюсь, и видно будет.

Он смотрел на Веру доверчиво, простодушно, может быть, немного просительно, надеясь, что она сменит гнев на милость и взглянет поприветливее. Но не на такую напал. Вера сверлила его инквизиторским взглядом и ни на какие симпатии не поддавалась.

Александр Павлович счел нужным поддержать гостя:

— Конечно, конечно, посоветуется насчет бумаг, и все станет ясно, — подхватил он. — А остановиться, Витя, вы можете у меня. Дом большой, места хватит.

— Спасибо! Вот спасибо! — Голубоглазый Виктор расцвел улыбкой. — Я и не рассчитывал на такое.

«Рассчитывал, рассчитывал! — сказал недовольный взгляд Веры. — Я тебя насквозь вижу!»

— Когда бумаги будем смотреть? — поинтересовался Александр Павлович, потирая руки.

— Сейчас и посмотрим, — охотно откликнулся Виктор и пошел в прихожую за сумкой.

— В мою комнату его не селите, — сказала Вера. — Я сама там буду жить. Поживу до осени, а там видно будет. Вы ведь не возражаете?

Александра Павловича очень позабавил новый расклад: только что Вера отказалась от житья в Посаде — не прошло и двух часов, как согласилась. Вот она, женская переменчивость!

— Буду только рад, Верочка, — улыбнулся он. — Сколько огурцов насолим, страшное дело!

«Как бы вам кто другой не насолил!» — подумала Вера, но вслух ничего не сказала.

Виктор вернулся с папкой, была она довольно велика, но не слишком объемиста.

— Что это? — изумился Александр Павлович, а под ложечкой у него снова екнуло. — Я думал, тетради, записи, может быть, дневники.

— Нет, тут всякие картинки, — объяснил Виктор. — Только я в них мало чего понимаю. Вы скорее поймете.

— Пойдемте тогда в кабинет, там стол поудобнее. Не в кухне же нам картинки смотреть.

В кабинете Александр Павлович бережно положил потертую картонную папку на стол и развязал тесемки. И первое, что увидел, была чудесная акварель, вид Ниццы. Есть и дата — 1933 год, а вот подпись неразборчива. Хотя написано по-французски. И еще акварель, и еще. А вот рисунок — явно кто-то нарисовал несколькими штрихами Бережкова, только молоденького, тот же острый нос, живой глаз.

— Да у вас тут целая галерея, — радостно сказал Александр Павлович. — Вот только не знаю, авторы кому-нибудь известны или нет. Если неизвестны, будет у вас частная коллекция, если известны, вашей коллекции цены нет.

— Да ладно вам, — не поверил Виктор.

— Представьте себе.

Александр Павлович полюбовался еще одной мариной.

— Я-то немного в живописи смыслю, — продолжал он, — но мне кажется, что работы профессиональные. Дарили, наверное, друзья-художники. Вот будет интересно, если кто-то из тогдашних молодых в известные выбился. А сам дядя не рисовал? — поинтересовался он.

— Говорил, что в молодости. Потом вроде бросил. А на старости лет снова занялся живописью. Вот не знаю, куда с ними деваться.

— Так, может, это его работы? — предположил Александр Павлович.

— Может, и его, — согласился племянник. — Мне он их особо не показывал, никогда ничего не объяснял. Я сложил в папку, что под руку попалось. Не картины же волочь. Может, найдется специалист, скажет, что с этим добром делать. А еще лучше желающего найти и продать хоть за небольшие деньги.

— А сами-то вы чем на жизнь зарабатываете? — осведомилась Вера и опять засверлила племянника инквизиторским взглядом.

— Да я по механической части, в последнее время в автосервисе работал.

Александр Павлович продолжал перебирать рисунки. Брови у него вдруг поползли вверх. Он поднес рисунок к глазам. Потом отстранил на вытянутую руку. Потом положил на стол и долго-долго рассматривал. До того долго, что Вера и племянник тоже заинтересовались рисунком. Наконец Александр Павлович заговорил.

— По-моему, — начал он, и голос у него странно вздрогнул, — это Матисс.

Виктор вопросительно смотрел на него, явно ожидая пояснений. Судя по реакции, имя Матисс ничего ему не сказало.

Вера тоже склонилась над рисунком — женское лицо, нарисованное словно бы одной линией, без отрыва руки, и вместо точки поставлен узкий выразительный глаз.

— Здорово нарисовано! — не удержалась она.

— Еще бы не здорово! — закивал Александр Павлович. — Художник первоклассный. Вон сколько его работ у нас в Пушкинском висит. Глаз не оторвешь. Но если это и вправду Матисс, то вы, Виктор, — миллиардер.

Виктор посмотрел на него, приоткрыв рот, потом засмеялся и махнул рукой.

— Ладно вам шутки шутить, — сказал он.

— Да нет, я не шучу, — совершенно серьезно сказал Александр Павлович. — Но я не специалист. Нужно будет обратиться к экспертам. Интересно, что там еще есть.

— Пикассо и Дали, — заявила Вера.

Александр Павлович посмотрел на нее с не меньшим изумлением, чем на рисунок, — такой осведомленности он от нее не ожидал.

— Нет, Пикассо там навряд ли найдется, — с сомнением покачал головой Виктор. — Пикассо я бы не пропустил.

Александр Павлович не удержался и прыснул — он и не знал, что оказался среди рафинированных знатоков.

Пикассо в папке действительно не оказалось. И Шагала тоже. Даже еще одного Матисса не было. Было еще несколько приятных акварелей — букет, городская улица, закат; обнаженная натура сангиной и мужской портрет тушью.

— Все работы хорошие, — заключил Александр Павлович, закрывая папку. — Завтра поедем к Всеволоду Андреевичу и будем советоваться. Верочка, может, и вы сегодня останетесь, а завтра с нами поедете на машине? Или у вас дела? Я тогда провожу.

— У меня дела, — сказала Вера. — Провожать не надо, сидите работайте. Может, наоборот, я завтра с вами обратно вернусь. Если понадобится, конечно.

Что Вера вкладывала в слово «понадобится», Александр Павлович не понял. Но ему сейчас было не до Вериных намеков. У него перед глазами стоял Матисс. Неужели? Неужели подлинник? А почему бы и нет? Вполне вероятно. Открытие мирового значения. Все работы уже в каталогах, все учтено, и на тебе! Вот он, подарочек от кольца! Оно шарахает не по мелочи! Сначала Париж! Потом Матисс!

— Да, кстати, Верочка! Прихватите с собой мой репортаж о выставке, в вагоне почитаете. Сразу представите, как мы жили в Париже. А я сейчас Севе позвоню, договорюсь с ним, — сказал Саня и взялся за мобильник.

Вера раскрыла газету на нужной странице, и глаза ее тотчас выхватили фразу: «Посетители выставки высоко оценили книжную графику художника Вадима Вешникова». И перед Верой возникли темные-темные глаза, которые пристальным, внимательным взглядом следили за каждым ее движением, и она, чуть красуясь, плавно подняла руку, чтобы заколоть покрепче непослушную, выбившуюся золотистую прядь, но ладонь коснулась белесого ежика.

«Так мне тоже очень идет!» — решительно сказала она сама себе и невольно прислушалась к вальяжному баритону Всеволода Андреевича, зарокотавшему в мобильнике. Саня тоже его услышал и улыбнулся: ох, Сева, Сева, два метра красоты, опять я тебе сюрприз припас!

— Спасибо за привет, дружище! — ответил он приятелю. — А у меня для тебя привет еще приветистей. Из самой Франции прикатил. Когда прикажешь приехать?

— Два дня я работаю, в четверг учеников учу, в четверг и приезжай после обеда, — распорядился Сева и повесил трубку.

По краткости разговора Саня понял, что Сева в самом деле работает. Когда человек работает, ему ни до кого.

— На четверг нам назначили свидание, — сообщил он. — Как у вас со временем, Виктор? Не поджимает?

— Да нет, я отпуск взял. У меня и деньги есть отпускные, так что могу спокойно гулять.

— Вот и погуляйте, Витя, спокойно по Посаду, посмотрите, каков городок. Можете Верочку на вокзал проводить, если позволит. А там, глядишь, и до Москвы догуляете.

Вера бережно спрятала газету с отчетом о выставке в сумку. Почему-то ей стало очень весело. Внутри будто подпрыгивал какой-то веселый чертик и подталкивал на озорство. Но Вера чертику строго-настрого приказала сидеть тихо и сама тоже очень строго и деловито сказала:

— Не надо меня провожать, я сама до станции дойду. А вот вас, Виктор, я кое о чем попрошу: посмотрите завтра машину Александра Павловича, у нее тормоз туговат, и дворник один заедает. Вы ведь еще не обращались к мастеру, Александр Павлович?

— Виноват, не обращался, — вздохнул Саня. — Не до того было. Но непременно обращусь. А гостя нашего загружать не след, пусть себе гуляет.

— Да он только рад будет. За два дня от безделья в чужом доме с ума сойти можно, — уверенно заявила Вера.

— Хорошо, хорошо, разберемся, — заторопился Саня, он не хотел перечить Вере, но и вмешательства в свои дела не любил.

Виктор стоял молча. Видно, был потрясен. Саня его понимал, он и сам был потрясен. Ему захотелось как-то поддержать паренька, снять груз ответственности.

— Вы не пугайтесь и радужных перспектив на будущее не стройте. Я ведь мог и ошибиться. Хотя не думаю. В общем, два дня подождем, а там многое прояснится.

Виктор кивнул, и было видно, что ему здорово не по себе. Саня ободряюще похлопал паренька по костлявому плечу.

— Недолго ждать осталось. Послезавтра уже будете знать, что вам делать.

Вере не нравилось, что Александр Павлович так обхаживает гостя, и она неодобрительно поджала губы.

— Проводите меня до калитки, — попросила она, обратившись к Александру Павловичу.

А у калитки многозначительно сказала:

— Артист он, этот бережковский племянник. Попомните мое слово, артист-аферист! А я у вас осень все-таки проживу. С вашего разрешения, конечно.

Вера подняла на Саню глаза: что он скажет?

— Живите, Верочка, живите! — обрадованно отозвался Саня. — Места всем хватит, сами знаете!..